Рассказы

   На  сиденье  напротив  меня  сидит  старуха  и  держит  на  коленях  цветастое  покрывало,  свёрнутое  в  плотный,  тугой  ком,  перевязанный  бельевой  верёвкой.  Костлявое,  сизо-красного  цвета  лицо  старухи  напоминает железную  маску,  изъеденную  ржавчиной.  Временами  по  железной  маске  пробегает  едва  заметная  судорога,  и  тогда  тёмные,  потрескавшиеся  от  времени  старухины  губы  начинают  слабо  шевелиться.  В  эти  минуты кажется,  будто  она  хочет  что-то  сказать или  повторяет  про  себя,  чтоб  не  забыть,  что-то  очень  важное.

 ... Поднявшись, я увидел двух мужиков в скафандрах, похожих на грузчиков из нашего универсама. Вот и до меня добрались! Видно, Семён, падла, сообщил, что контактировал со мной. Ничего не поделаешь, придётся и мне изолироваться ото всех. Я отряхнулся и последовал за медиками. Контакт первого уровня – это не шутка!

В доме престарелого, умирающего от саркомы олигарха Силина объявляется необычный гость. Он представляется профессором-нейробиологом, и предлагает трансплантировать сознание старика в молодой клон. Но есть нюанс: во время трансплантации доноры испытывают чудовищную, адскую боль, вынести которую не под силу никому. Никому, кроме проводника - свободного человеческого сознания, однажды лишившегося собственного тела. Для того, чтобы всё сработало, сознание проводника придётся внедрить в мозг Силина...

Последнюю неделю шли дожди, но в день похорон распогодилось. С утра потеплело, на чахлых кустиках возле дома появились первые почки, хотя под ногами похрустывало – тонкий лед на лужах еще не растаял.

По реке плыли баржи, груженые камнем и деревом, но Лавиния не смотрела на них. Опустив голову, она шла за телегой, запряженной костлявой старенькой кобылкой дяди Сэма. Дядя Сэм правил, сидя на передке. Старик был без шапки – ветер трепал его седые кудри. Прохожие косились на бедные похороны, отходили с дороги, снимали шляпы.

К воротам парка они подъехали в кэбе, а дальше пошли пешком. Лавиния немного упокоилась, развлеклась, глядя на гигантские шаги, качели-лодочки, продавцов сладостей и воздушных шаров. Анжелик, которая выглядела сейчас как настоящий джентльмен, купила два имбирных пряника и лимонада в бутылках.

Когда пряники были съедены, а лимонад выпит, Анжелик и Лавиния, держась за руки, направились в глубину парка, где за высокими тополями виднелись решетки зверинца, разноцветный цирковой шатер и красная крыша и некрашенный задник сцены театра Невозможностей.

Здравствуй, милый мой дневничок! Давно я ничего не рассказывала, а ведь в моей жизни произошло столько событий, которыми должно поделиться с тобой. Надеюсь, ты извинишь меня за невнимание.

За последнее время произошло много всего, да и я была очень занята.

Наше турне по Германии – Франции – Италии – Испании было таким успешным, что доктор Виктор решил продлить пребывание на континенте еще на два месяца, поэтому и мой шестнадцатый день рождения мы отмечали в Париже.

Легко сказать: «Не плачь, подумай», - когда ты взрослый и знающий жизнь мистер Чарльз Грэй. А если тебе всего шестнадцать, и ты влюблена?

Конечно, Лавиния плакала. Думала тоже, но так ни до чего и не додумалась. Наверное, надо посоветоваться с кем-нибудь еще. Но с кем? Мама Худи убеждена, что предназначение женщины – быть женой и матерью. Она наверняка скажет: «Иди взамуж, пока берут».

В сельской школе раздался звонок. Последний на сегодня. Суббота была сокращённым днём, и всех отпускали уже полдвенадцатого. Дети разбегались домой: младшие — вприпрыжку и наперегонки, старшие — сдержанной пружинистой походкой, с потрёпанными ранцами, лихо перекинутыми через плечо. Но Коле с Надей не хотелось уходить.

Они учились в разных классах. Надя — круглая отличница, умница в стоптанных сандалиях и линялой юбке, которая стала ей донельзя коротка, — в пятом «А». Коля — бойкий темноволосый хорошист, зимой и летом в одном и том же свитере, — в шестом «В». Жили они по соседству, в деревне неподалёку. С детства дружили, несмотря на подколки и порой даже злые нападки мальчишек. Всегда ходили вместе, а иногда задерживались в школе после уроков.

Отчаянная муха не сдавалась уже пять минут. Стекло, казалось, подрагивало и готово было уступить: вот только ещё чуть-чуть, постарайся! Пожухлый подоконный фикус, напротив, почти смирился со своей участью, равнодушно смотрел на разогретую улицу, пылился...

Хозяин замка - почтенный Кристофер Мак Донован – лично встретил гостей во дворе вместе с сыном.

Лавиния поначалу побаивалась знатного господина, но тот оказался совсем не чванным. Напротив, был весел, дружелюбен, галантен с дамами и вежлив с мужчинами. А вот его сын – мистер Алистер – девушке не понравился. Вовсе не потому, что юноша был слаб, бледен, худ и некрасив. Лавинию обеспокоило неприятное, брюзгливое выражение лица Алистера, не приличествующее молодому человеку. Казалось, наследник знатного рода недоволен всем на свете – и шумным веселым отцом, и ясным солнечным днем, и приехавшими артистами, и самим прекрасным Господним миром.

Похороны мисс Аннабэл были пышны и многолюдны. Непривычно короткий гроб красного дерева, украшенный позолотой и накрытый расшитым покровом, стоял в Вестминстерском соборе, а заупокойную службу служил епископ - то ли кузен, то ли троюродный брат покойной.

Попрощаться с прекрасной бедняжечкой, истинная причина смерти которой была, разумеется, неизвестна большинству присутствующих, пришли представители многих знатных и богатых родов. Сейчас все они, проливая почти искренние слезы, пожалуй что и не вспомнили бы, как много лет назад одобряли поступок родителей покойной, сдавших дочь в приют.

Юльку взяло любопытство и, найдя в сарае лестницу, она приставила её к дереву и взобралась к скворечнику. Присадная дощечка мешала посмотреть, что творится внутри скворечника и, повернув голову на бок, девочка заглянула в леток – круглое входное отверстие. Последующие события привели Юльку в шок.

..Кровь  застывает  в  моих  жилах!  Передо  мной,  трясясь  от  смеха,  сидит  старуха  из  пригородной  электрички.  Мерзкое  насекомообразное,  раздавленное  сумкой  молодого  Вакха,  воскресает  в  самой  отвратительной  своей  ипостаси.  Мотая  из  стороны  в  сторону  расколотым  черепом,  из  которого  не  переставая  льётся  кровь,  суча  тощими  ножками,  обутыми  в  стоптанные  онучи,  она  страстно  прижимается  ко  мне,  требуя  продолжения  любовных  нежностей. 

Продолжение Осени...
Скульптура, видимо, была высечена из скалы, торчащей когда-то из центральной части зала. Трон Атаны стоял на остатке основания этой скалы, возвышавшемся над уровнем пола локтей на двадцать. Ниже трона на разных уровнях темнели отверстия круглой формы, разной ширины.