Легко сказать: «Не плачь, подумай», - когда ты взрослый и знающий жизнь мистер Чарльз Грэй. А если тебе всего шестнадцать, и ты влюблена?
Конечно, Лавиния плакала. Думала тоже, но так ни до чего и не додумалась. Наверное, надо посоветоваться с кем-нибудь еще. Но с кем? Мама Худи убеждена, что предназначение женщины – быть женой и матерью. Она наверняка скажет: «Иди взамуж, пока берут».
Молли уехала. Может быть, поговорить с Кларой? Она солидная замужняя женщина, много повидавшая. Но у них с Карлом другая беда. Они очень, очень хотят детишек, но боятся, что малыши родятся такими же карликами-бочонками. К Лавинии Карл и Клара относятся как к дочке, мечтают, чтобы она вышла замуж за Аскольда и всегда была рядом, в театре. Нет, им не понять ее стремления быть рядом с любимым человеком, пусть и не актером, не англичанином, а всего лишь художником-иностранцем.
Милейшая Аннабэл и бородатая Кристин – так много выстрадавшие из-за своего уродства – искренне считают, что таким, как они все – актеры и актерки театра Невозможностей – не место среди обычных людей. Они примутся отговаривать Лавинию, ведь ничего, кроме оскорблений и горя, не ждет ее в семейной жизни.
Как же быть? Поговорить с профессором Виктором? Он такой умный, всё понимает. Лавиния почитает и любит его как папу. Не совсем, но почти так. Папа был добрый, простой. Директор тоже очень добр к ней, но расстояние, разделяющее их, - неизмеримо. Мистер Виктор посвятил себя помощи несчастным, он – ученый, далекий от простых радостей жизни. Он даже и не думает о семье и детях. Поймет ли он девушку, не осудит ли?
И все-таки он – единственный, кто может дать правильный совет.
Лавиния очень боялась этого разговора, но, ободренная всегдашней добротой и вниманием профессора, в конце концов рассказала ему всё, не утаив и совета, который дал мистер Грэй.
- Ты сильно любишь синьора Кавальканти, дитя мое? – ласково спросил Виктор, когда девушка закончила рассказ.
- Я думаю, да. Наверное. Но мистер Грэй и Анжелик считают, что это чувство недолговечно.
- А ты, конечно же, полагаешь иначе?.. Это естественно в твоем возрасте. Ты впервые влюбилась и думаешь, что любовь ваша навсегда.
- А разве не так?
- Бывает по-разному. Может случиться, что мистер Чарльз Грэй окажется прав. А может и ошибиться, чего я, разумеется, желаю всем сердцем. Я думаю, тебе пока не стоит принимать предложение синьора Кавальканти. Нет-нет, я не говорю, что ты должна отказать ему. Но если он, как подобает, обратится сначала ко мне, - как я понял, именно так он и намерен поступить, - я посоветую отложить брак на год-другой. Прежде всего, у вас будет время проверить свои чувства и убедиться в их глубине и долговечности. Кроме того, вы оба еще очень молоды и нетвердо стоите на ногах. Да, у тебя есть некоторые сбережения. Благодаря тому, что мисс Анжелик удачно поместила твои деньги в банк, спустя пять лет ты будешь обладать достойным капиталом, который еще увеличится за счет новых поступлений. У синьора Роберто, как я понимаю, нет постоянного источника дохода. Твой милый всего лишь начинающий художник. А ведь ему придется содержать супругу и детей. Так что и ему требуется время, чтобы добиться успеха, признания и материального благосостояния. Именно это я и скажу ему при встрече.
- Но ведь мы можем встречаться? Если решим пожениться позже?
- Конечно, милая. И встречаться, если представиться возможность, и переписываться. Тебя никто не запирает, никто не лишит возможности видеться с любимым.
Здравствуй, милый мой дневничок! Не с добрыми вестями пришла я сегодня. Так что прости, если рассказ мой будет несвязен, а слезы, которые я пытаюсь сдержать, намочат твои страницы.
День, когда приехал Роберто, был самым счастливым в моей жизни. Мы с мамой Худи встретили синьора Кавальканти в порту, потом помогли устроиться в гостинице и пошли смотреть Лондон. Добрейшая мама Худи оставила нас вдвоем, и мы долго гуляли в парке: катались на качелях, бегали взапуски на гигантских шагах и говорили, говорили. Мы говорили о нашем будущем – таком близком, почти настоящем. Мне казалось, я вернулась в добрые дни детства, когда вот так же, рука в руке мы гуляли с папой и мамой по парку.
Нет, никогда уже я не буду так счастлива и покойна.
На следующий день Роберто пошел просить моей руки к директору Виктора и Анжелик. Когда же профессор изъяснил синьору Кавальканти свои соображения и попросил его запастись терпением и отложить нашу свадьбу хотя на год-другой, всё рухнуло.
Я ждала решения моей, нет, нашей судьбы в домике, и когда явилась Клара, прося меня пойти к директору как можно быстрее, я вскочила и побежала, радуясь и предвкушая оглашение нашей помолвки. Увы, сцена, которой я стала свидетельницей, была ужасна.
Милого моего словно подменили. Он раскраснелся – и был прекрасен в гневе, - но слова, что срывались с его уст, были чудовищны. Роберто кричал на добрейшего мистера Виктора, что тот хочет експлу-атиро-вывать меня в своем театре, что мне – прекраснейшей богине – не место среди убогих карликов и прочих уродцев. Он обвинял милую Анжелик, что она желает как опекунша и дальше пользоваться моими средствами. Говорил злые и гадкие слова про самую жизнь Анжелик и бывшего там же мистера Грэя. Напрасно я умоляла Роберто перестать и прислушаться к голосу разума. Гнев и ярость пылали в его очах.
- Вот тебе моя рука! – воскликнул он. – Пойдем, обвенчаемся сей же час и уедем в дивную Италию. Оставь этих мерзавцев, что пользуются твоей красотой и невинностью. Идем со мной!
Я пыталась уговорить любимого запастись терпением, подождать немного, сделать так, как предлагают мистер Виктор и Анжелик, но Роберто был глух к моим словам.
Тогда я в отчаянии разрыдалась на груди Клары, а мистер Грэй начал пенять синьору Кавальканти на неподобающее обращение с нареченной и ее опекунами. Роберто же, ничего не слушая, продолжал кричать злые и оскорбительные слова, так что Морис – большой и сильный – взашей вытолкал его из комнаты.
Наутро я получила записку, в коей мой любимый уговаривал меня бежать с ним, бросив и театр, и злых людей, что обманывают меня.
Записку принес директор Виктор, когда я еще лежала в постели, проплакав всю ночь напролет.
- Милая моя девочка, - сказал он. – Прости, но я прочитал это письмо. Я вынужден был поступить так, памятуя о вчерашней сцене. Поначалу я хотел скрыть от тебя записку, но потом подумал, что это был бы недостойный джентльмена поступок. Я уже переговорил с Анжелик, и мы решили, что ты сама вправе распоряжаться своей судьбой. Наше мнение неизменно, но, коли будет на то твоя воля, я сейчас же велю Андрэ подготовить твой паспорт, Анжелик напишет в банк, и ты будешь свободна и обеспечена. И сможешь ехать с Роберто в Италию или куда вы оба пожелаете.
Я снова разрыдалась, умоляя профессора оставить меня, дать время успокоиться и все обдумать. Сердце мое разрывалось от любви и печали. Я уже не могла полностью доверяться Роберто, который вчера на моих глазах показал себя недостойно, оскорбил близких мне людей. Свобода же, которую предоставляли мистер Виктор и Анжелик, пугала меня. Куда легче было бы подчиниться – пусть и с печалью в душе – прямому запрету. Я не могла проявить неблагодарность к людям, воспитавшим и вырастившим меня, не могла забыться настолько, чтобы бросить их и сбежать, как бессовестная дрянь.
Так я и написала синьору Кавальканти, присовокупив, что если он готов ждать положенный срок, я буду верна нашей любви.
Письмо я через Клару передала директору Виктору незапечатанным, попросив лично отправить его в гостиницу.
Три дня ждала я весточки от любимого, но ответа не было. На четвертый день от горя и страданий со мной случилась лихорадка, осложненная нервными припадками, во время которых тело мое изгибалось и ломалось, как то бывает у больных эпилепсией.
Профессор и приглашенный доктор опасались за самую жизнь мою, потому и поместили меня в больницу. Лечение и услуги сиделки оплатил добрейший мистер Грэй. Анжелик же проводила рядом со мной дни и ночи, только изредка уступая бдение возле моей постели маме Худи, урывками отдыхая на кушетке в докторском кабинете и не желая ехать домой.
Несмотря на то, что представления в театре шли по-прежнему, исключая пантомиму «Прекрасные чудовища», все наши находили минутку между повседневными делами и репетициями, забегали ко мне и старались развлечь как могли. Даже бедняжка Аннабэл, которая не может ходить сама, потому что передвигается ползком или скачками несколько футов, как настоящий тюлень, - дважды навестила меня. Ее приносил в сделанной доктором Виктором корзинке Морис. Это была огромная жертва и со стороны Аннабэл, и со стороны Мориса – ведь, идя по коридорам больницы, они наверняка подвергались насмешкам и поношениям от других больных. Я не могла не оценить ее, как и доброту и заботу всех друзей и близких.
Так я еще раз поняла, что место мое – среди них, в театре Невозможностей. Может быть, когда-нибудь в будущем, я еще встречу свое женское счастье, но, памятуя об истории с Роберто Кавальканти, - надежда на это очень мала.
Прощай, мой милый дневничок! Я стала взрослой и больше не буду ничего доверять бумаге. Но сохраню тебя как память о моем отрочестве и первом жизненном уроке – жестоком, но важном.
Прощай!
Поездка по Ирландии была невесела. Все беспокоились за Лавинию, еще слабую после болезни и очень печальную. Директор Виктор и доктор из больницы советовали девушки пожить некоторое время в покое, Анжелик и мистер Грэй уговаривали поехать с ними на побережье отдохнуть, но девушка виноватилась за пропущенные представления и чувствовала себя обязанной отблагодарить друзей за причиненные хлопоты. Поэтому сразу из больницы она направилась в театр, и там - бледная, похудевшая, - заявила профессору и мистеру Бруку, что намерена вернуться к репетициям как можно скорее, чтобы к началу гастролей в Ирландии быть готовой играть в «Прекрасных чудовищах».
Профессор дал согласие на возвращение актрисы к работе только при том условии, что она будет соблюдать гигиенический режим и регулярно принимать укрепляющие лекарства. Лавиния подчинилась.
Актеры и актерки приняли вернувшуюся девушку как родную дочь, заботились о ней, следили, чтобы она не переутомлялась. Мама Худи то причитала над Лавинией, как над покойницей, то ругала смешными негритянско-американскими словами, и всё норовила накормить «тощущую» дитятку.
Девушка стеснялась внимания, была благодарна за помощь, стыдилась, что все знали – хоть и не говорили, – о ее неудачном романе. И изо всех сил старалась снова работать как прежде, чтобы не быть обузой ни доктору Виктору, ни всему театру.
После возвращения из больницы она крепко сдружилась, невзирая на различие возрастов, с женщиной-тюленем Аннабэл, проводила с ней все свободное время, помогала наряжаться к представлениям, и даже перебралась спать на соседнюю кровать. Аннабэл не жалела Лавинию, не разговаривала с ней как с больной или несчастной деточкой, но как со взрослой и разумной женщиной, давала интересные книги, посоветовала учиться играть на арфе. Сама Аннабэл полагала, что девушке приличнее уметь играть на фортепианах, но их в театре не было - слишком сложно настраивать после каждого переезда, - а играть каждый раз заново на новом инструменте невесть какого качества, да с большими перерывами, - ничему не научишься.
Представления театра Невозможностей в Ирландии были так успешны, что во многих городках актеров просили задержаться еще и еще, на спектакли приходили не только горожане, крестьяне и мещане, но и знатные джентльмены и леди. Однажды появился известный мистер МакДонован – из того самого клана, что когда-то владел огромным войском, укрепленными замками и правил жестоко и сурово. Посмотрев представление, мистер МакДонован пригласил труппу к себе в замок на две недели: для выступления перед гостями, собиравшимися об эту пору года на пышное празднество – именины хозяина и его старшего сына.
Представитель древнего рода обещал достойную плату, половину которой готов был внести немедля, хорошие комнаты, личных слуг каждому актеру и редчайшую возможность выступить – буде позволит погода - на древней открытой сцене, на которой в стародавние времена барды исполняли хвалебные песни в честь прекрасных дам и отважных господ рода МакДонован. Единственное, о чем настоятельно просил знатный ирландец, это чтобы в программе не было повторов: каждый вечер следовало показывать новое представление или спектакль.
Директор Виктор переговорил с актерами и актерками, посоветовался с Аннабэл и Морисом насчет пьес и дал согласие.
Наутро в театр Невозможностей явился дворецкий с оговоренным авансом, несколькими каретами – для труппы, а также телегами – для декораций и слугами их для погрузки.
Похожие статьи:
Рассказы → Черный свет софитов-7
Рассказы → Вердикт
Рассказы → Идеальное оружие
Рассказы → Белочка в моей голове
Рассказы → Эксперимент не состоится?
