Cокращённый день

В сельской школе раздался звонок. Последний на сегодня. Суббота была сокращённым днём, и всех отпускали уже полдвенадцатого. Дети разбегались домой: младшие — вприпрыжку и наперегонки, старшие — сдержанной пружинистой походкой, с потрёпанными ранцами, лихо перекинутыми через плечо. Но Коле с Надей не хотелось уходить.

Они учились в разных классах. Надя — круглая отличница, умница в стоптанных сандалиях и линялой юбке, которая стала ей донельзя коротка, — в пятом «А». Коля — бойкий темноволосый хорошист, зимой и летом в одном и том же свитере, — в шестом «В». Жили они по соседству, в деревне неподалёку. С детства дружили, несмотря на подколки и порой даже злые нападки мальчишек. Всегда ходили вместе, а иногда задерживались в школе после уроков.

— Ну что, пойдем? — с тревогой спросила Надя, когда все поля её тетрадки по литературе уже были изрисованы улыбками и красивыми завитушками, а вырванный из Колиной тетради лист исчиркан «точками» и «крестиками-ноликами».

— А ты как — хочешь? — серьёзно посмотрел на неё Коля.

— Мама с папой, наверно, пьяные… — грустно ответила подруга. — У них сейчас работы нет.

— Тогда останемся! Отчиму тоже всё равно…

За окном вовсю морозил февраль. Деревья с утра стояли в инее, а сейчас немного оттаяли, и с неба повалил снег. В классной комнате было тепло: грела старая буржуйка с дымоходом, выведенным в форточку. Угли уже остывали, но Марья Сергеевна строго настрого запретила разжигать её снова: «Нужно экономить дрова, а то не хватит на зиму!» Впрочем, класс и так был неплохо прогрет дыханием учеников, а если бы стало холодно, они могли сходить в раздевалку за куртками. Хотя и это было нежелательно, ведь дядя Ваня — бессменный школьный охранник — очень не любил, когда в школе кто-то оставался. Говорил: «Не по правилам!» Если он их с Колей увидит, наверняка отправит домой. «Видно, — подумала Надя, — потом всё же придётся топить».

— Давай тогда домашку поделаем! — живо отозвалась она и отвернулась, чтобы достать книги из портфеля.

— Нет, — ответил Коля, — давай лучше клеить!

В углу классной комнаты был большой прямоугольный стол для уроков труда. На нём располагались поделки: петушки из шишек и желудей, собранных осенью в лесу, из них же коровки с хрюшками, ёжики, домовые и лешие. Но самой главной достопримечательностью был большой бумажный за́мок. Он возвышался надо всем этим добром почти полуметровой громадой: со стройными башенками, увенчанными острыми конусами крыш, с зубчатыми стенами, снабжёнными вырезами бойниц, с широким откидным мостом, крепившимся к арке входа внушительными цепями, собранными из бумажных лент.

За́мок был гордостью Коли с Надей, и каждый раз на уроках труда по особому разрешению учительницы, охотно освобождавшей друзей от других заданий, он дополнялся новыми архитектурными элементами, всё разрастаясь вширь и в высоту.

Вот и сегодня дети засиделись допоздна, подклеивая к нему новые башни со шпилями и хитрые пристройки, вырезанные из картонок, найденных чуть ли не на помойке. Коле даже удалось смастерить и торжественно водрузить в середину его внутреннего двора крытую грузовую телегу. И он уже начал задумываться о том, из чего бы сделать лошадь.

Но пришлось вспомнить и о времени, ведь в желудке громко заурчало. За окном всё стало ярко-синим, с прожилками снежных вихрей, которые сдувал с крыши здания вдруг поднявшийся ветер.

— Я обед взяла, — сказала Надя. — Правда, только гречка с луком…

— У меня тоже есть, — подхватил Коля. — Давай поедим. Как раз чуть-чуть и согреемся.

Когда они поужинали, уже совсем стемнело, и дети едва видели друг друга. Но свет они не включали. Электричество-то здесь было: к пологому холму, на котором одиноко стояла школа, тянулись провода от проходившей рядом ЛЭП. Но время было позднее, суббота, так что дядя Ваня уже оставил свой пост, закрыв школу до понедельника, а перед этим опустил все выключатели в главном электрощитке.

— Ну всё, пора… — неуверенно сказала Надя. — Дядя Ваня уже точно ушел. Хорошо, что мы заперлись, а он кабинеты не открывает! И одежду в раздевалке не заметил… А ты смотри, какой ветер! — девочка поежилась, глянув в окно, за которым свистала вьюга. — Мы и за час не доберёмся.

— Да, — ответил Коля. — Собирайся. Я возьму ключи.

Вообще, учебные классы редко запирались, но в этом кабинете имелся старенький телевизор — ещё тот, с трубчатым кинескопом, — и кассетный видео-проигрыватель. Конечно, такую ценность не доверили бы Коле, но Наде Марья Сергеевна оставляла ключи без вопросов, лишь изредка напоминая, чтобы та потом прятала их за стеклянный шкафчик на вахте. Внешние же двери школы были снабжены крепким врезным замком, открывавшимся как изнутри, так и снаружи. У классной руководительницы был ключ и от него.

Дети наощупь сложили учебники с тетрадями в портфели, поворошили на всякий случай потухшие угли в печурке. Надя ещё умудрилась ополоснуть банки из-под обеда (у выхода из класса стояла раковина с простым рукомойником, и он был полон воды — видимо, раз всех отпустили до обеда, у одноклассников не появилось повода мыть руки).

Друзья вышли в коридор. Слабый отсвет луны едва пробивался сквозь вьюгу к маленькому окошку в дальнем его конце, а боковые стены были заняты дверьми кабинетов. Так что здесь стояла темень ещё гуще, чем в классе.

— Посветить? — спросила Надя, доставая маленький фонарик («от маньяков», как называли его дети, но он, к счастью, не подтвердил своего назначения и служил скорее для того, чтобы не утонуть в сугробе).

— Не, я уже всё, — ответил Коля, поворачивая ключ в замке в последний раз. — Береги батарейки!

Он отвернулся от двери и взял Надю за руку. Для него это был долгожданный момент: он мог без неуклюжих оправданий прикоснуться к Наде и, как настоящий мужчина, повести её за собой по тёмному коридору, оберегая от опасностей. А самым интересным участком будет короткая лесенка из пяти ступенек, нисходящая в холл — там он обгонит подругу и станет спускаться спиной вперёд, аккуратно находя каждую ступеньку ногой. И тогда он сможет держать Надю уже за обе руки, помогая ей найти дорогу.

Так он и сделал, ловко поймав её кисти в свои ладони.

— Потихоньку… — чуть дрогнувшим голосом сказал он и медленно начал свой путь.

Руки Нади были тёплые, нисколько не потные, и даже на таком расстоянии Коля чувствовал ветерок её дыхания.

— Так!.. Одна… две… три… — стал считать он, — четыре… Почти пришли!

Но Коля замер на месте. Его нога в хлипком ботинке из кожзама воткнулась во что-то мягкое, упругое и даже тёплое. Мальчик вздрогнул, и Надины пальцы сжались вокруг его ладоней.

— Что?.. — начала она и, не договорив, отдёрнула одну руку, чтобы вытянуть из рюкзака фонарик.

Сначала луч упал на Колины брюки, чётко высветив белёсые ворсинки сильно истёртой ткани, затем — на квадратные носы его ботинок. Прошёлся по старому паркету и остановился на чём-то зелёном, тоже похожем на ткань. Мальчик оглянулся, по-прежнему крепко сжимая руку Нади. Яркий луч пробежал слева-направо, показав им свалянный овечий ворот и выглянувшую из-под него рубашку. А в следующий миг он выхватил из тьмы страшное, неузнаваемое лицо. Рот на нём зиял огромной дырой, из которой растекалось что-то красное, заливая две нижние ступеньки и пол под ними.

Надя завизжала, выронив фонарик. Тот звонко брякнулся о лестницу, успев ещё раз осветить кучу, которая была когда-то человеком. Потом фонарик уткнулся в тёплый зимний китель, утопив луч света в его плотной ткани. Надя бросилась назад по коридору, истошно вопя.

Коля тоже был на волоске от того, чтобы кинуться наутёк. Но в последний момент он всё же сумел взять себя в руки: молниеносно наклонился и поднял фонарик, постаравшись сделать это как можно точнее, чтобы не коснуться мёртвого тела и не задержаться ни на миг возле него. Затем он позволил невидимой внутренней пружине, сдерживавшей его страх, распрямиться, и тоже бросился прочь.

Он быстро догнал Надю. К счастью, она ещё не успела добежать до двери классной комнаты и не начала рвать в ужасе ручку, забыв, что дверь заперта. Мальчик поймал подругу в объятья, не забывая и крепко сжимать фонарик, чтобы не уронить его и не разбить. Надя, обезумев от страха, заколотила ладошками по Колиным плечам, исходя воплями, но мальчик сомкнул руки у неё за спиной и прижал её к себе, обездвижив.

— Ш-ш-ш… Тише! Надя! Это я… Это — я!

Понемногу она стала затихать и, всхлипывая, опустила голову ему на плечо. Теперь они стояли, обнявшись, как настоящая пара, и Коля робко поглаживал подругу по спине, хоть и сам с трудом боролся со слезами.

— Т-там… — начала она.

— Дядя Ваня, — смягчая голос, спокойно ответил он. — Что-то случилось…

— Надо что-то сделать!

— Нет, уже поздно. Мы пойдём в Вершки и вызовем участкового.

— Нет! — вдруг взвизгнула Надя, противореча самой себе. — Я больше не пойду туда… где о́н!

Коля ничего не ответил. Он осторожно опустил руку и достал из кармана ключ. Надя вздрогнула, когда тот тихонько звякнул на стальном колечке.

— Пойдём пока внутрь, — твёрдо сказал мальчик и немного отстранился, положив руку Наде на плечо и осторожно разворачивая её к двери.

Когда они зашли в комнату, Коля повернул два раза защёлку и тщательно подёргал дверь, убедившись в надёжности замка, как будто они с Надей спасались здесь от погони. Затем он вновь обнял подругу и повёл её к партам. В темноте они сели на край длинной лакированной скамьи.

— Я больше туда не пойду, — всхлипывая, повторила Надя, и плечи её затряслись.

— Ну всё, — приговаривал Коля. — Тише! Ничего, я пойду.

— Нет! — воскликнула Надя. — Не уходи!

***

Прошло какое-то время. Над старой меловой доской висели часы, только они давно не тикали. А если бы и шли, это бы ничего не изменило. Вряд ли родители Нади или Колин отчим, с которым он остался после смерти мамы, начали бы о них беспокоиться. После горячих споров и горьких слёз Нади друзья всё же договорились идти вместе.

— Я буду с фонариком впереди. Возьму тебя за руку. А ты закрой глаза и не смотри! — уверенным, почти спокойным тоном говорил Коля, тайно надеясь, что и сам сможет всё это выдержать, а не дать дёру, бросив Надю одну в темноте.

— Ладно, — твёрдо вымолвила девочка. — Давай… А я класс закрою тогда.

После недолгой возни сильно дрожащими пальцами с неподдающимся замком, да ещё и неудачной заминки, когда Коля сжал фонарик слишком сильно, случайно его выключив, всё устаканилось, и дети стали медленно продвигаться к холлу. Коля старался не направлять луч фонаря на ступеньки впереди и светил себе чётко под ноги, упрямо бормоча ободряющие фразы.

— Ну вот, Надя… Тихонько… Не смотри… Я здесь… Всё хорошо…

Он чувствовал лёгкое сопротивление, когда тянул её за руку, но потом она всё-таки медленно переставляла ноги, пробуя пол под ними сначала носком. «Как в игре, — подумал Коля, — когда тебя раскручивают и надо ловить друзей с завязанными глазами. Арами́я Гусия́-я-я, Гусия́-я-я, Гусия́-я-я…»

Вдруг он остановился. Надя воткнулась в него и чуть не закричала, но Коля вновь двинулся дальше, и она покорно пошла за ним. Теперь они двигались ещё медленней, не пройдя и половины коридора. Коля прислушивался. Вскоре и Наде показалось, что она что-то слышит.

— Не бойся! Это, наверное, электросчётчик… — сказал Коля, не упомянув, что тот не должен крутиться, когда всё выключено.

Они почти подошли к ступеням, и Коля сглотнул, решительно направив луч на тело дяди Вани.

Но его там не было. Ступеньки оказались пусты. Только залиты кровью вперемешку с какими-то ошмётками. Озадаченный, Коля даже не испугался, а сразу направил фонарик вперёд — дальше в холл.

Возле вечно распахнутой двери раздевалки был желанный выход из школы. Надёжно запертый. Рядом стояла маленькая старая парта со стулом — прямо под стеклянным шкафом с ключами. Днём во время занятий или вечером в будние дни за партой сидел охранник. Он был там и сейчас.

— Ах-ха-ха-а-а… Ы-ы-ы… Ы-хы-хы-хы-ы-ы… — тихо плакал дядя Ваня.

Всё тело его сотрясалось, и алая кровь стекала из неестественно раззявленного рта, окаймлённого серыми ошмётками. Его глаза были закрыты, только краешки белков выглядывали из-под странно расслабленных, каких-то отвисших век.

Коля замер, не в силах отвести луч от этой картины. У Нади перехватило дыхание. Она судорожно всхлипнула. К счастью, глаза она не открыла, но всё равно больно впилась в Колину руку пальцами, скрюченными от страха.

— Ы-хы-хы-хы-ы-ы… — разливался по холлу горестный плач, а потом послышались невнятные, булькающие, словно набитым ртом сказанные слова: — Как… Как она могла?..

Коля наконец отвернулся, отводя от лица охранника луч, и тихо шепнул: «Беги!», грубо дёрнув Надю обратно в коридор.

***

Ключи плясали в Надиных в руках, и Коля мягко, но настойчиво забрал их. Впрочем, у него самого вышло не намного лучше. Он попытался вставить ключ в замок и чуть не уронил его, но в итоге справился. Замок провернулся. Один раз, другой… В прыгающих пальцах ключ пошёл на третий поворот… И всё. Замок заело.

Коля скорее удивился, чем испугался, его глаза широко распахнулись. Надя всё поняла, и за Колиным плечом раздался её резкий всхлип.

— Т-с-с… — зашипел он. — Посвети!

Надя замолчала и судорожно сжала фонарь. Яркий луч лёг на исцарапанный пласт жести вокруг скважины замка.

На вид там всё было в порядке, и Коля аккуратно повернул ключ обратно, мысленно успокаивая себя, что во всём виновата спешка. Вновь захрустел металл. Один… два…

В холле что-то грохотнуло. Надя завизжала, и луч сорвался с двери. Он мазнул по стене и в бешеном танце метнулся к концу коридора. Коле не хотелось смотреть туда, но он всё же глянул.

На лестнице, прямо в луже крови, кто-то стоял. Но не дядя Ваня. Силуэт был укутан в бесформенное тряпьё, висевшее рваными клочьями, из-под него выглядывали ноги в чулках. Женщина. Лица её не было видно: она закрыла его руками. И когда Надин визг сорвался на хрип и затих, до Коли донёсся тяжёлый, низкий, надсадный вздох, прошедшийся наждаком по самым тёмным закоулкам сознания.

Фигура медленно отняла руки от лица. Раздался хруст — словно потрескалась наледь на луже. Руки медленно опустились, сопровождаемые звуком хлопков, как от лопающихся сосулек под ногами. На детей глянуло жуткое, мерзкое, облупленное лицо.

Нет, она не смотрела на них — веки смёрзлись, навсегда запаяв под собой ввалившиеся глаза. На коже поблёскивала корка льда, и там, где к ней раньше прикасались ладони, кожа выломалась, открыв сетку сосудов. Потрескавшиеся губы разомкнулись, и фигура медленно, со скрежетом произнесла:

— Х-холодно! Нужно согреться… Холодно!

Надя опять закричала. И кто знает, что было бы с Колей, если бы замок под его трясущимися руками не хрустнул, и дверь не провалилась внутрь. Коля как-то сумел обернуться и дёрнуть за собой Надю, впихнув её в класс. Затем он грохнул дверь об косяк и судорожно провернул защёлку.

***

Они замерли у двери, не в силах пошевелиться. Потом Коля вышел из ступора и осторожно обнял Надю. Она больше не кричала. Просто дрожала, и тишину наполнял стук её зубов.

Коля не мог найти успокоительных слов, просто гладил подругу по спине, пока дрожь не сошла на нет. Надя уже не плакала, но вся как-то съёжилась, боязливо вцепившись в Колю. А он всё-таки поднял руку и потянулся к замку, проверяя, хорошо ли тот заперт. Дверь тихонько клацнула, и Надя встрепенулась. Но Коля срывающимся шёпотом объяснил, что это всего лишь он.

Прошло время, и они совсем успокоились, стыдливо разойдясь в стороны. В коридоре было подозрительно тихо, и, проверив замок ещё раз, Коля наощупь отыскал стул у раковины, чтобы упереть его в дверь. Однако потом передумал и взялся за край парты — тяжёлой цельной конструкции со столешницей и скамьёй из фанеры и железного профиля. Коля потянул её на себя, но она плохо поддавалась, хоть мальчик и вис на ней всем своим весом. Тогда Надя, всё ещё всхлипывая, робко подошла, тоже взявшись за столешницу. Вместе они придвинули парту к двери, заблокировав вход, и устало сползли на корточки по бокам от него.

Тут же в коридоре раздались шаркающие шаги. Дети вскочили на ноги и метнулись вглубь класса.

Минуту они просто стояли рядышком в темноте, часто-часто дыша и прислушиваясь. Затем Коля взял Надю за руку и отвёл её к окну, за которым металась вьюга, к давно остывшей печурке.

— Не бойся, она сюда не зайдёт.

Словно в подтверждение его слов шаги оборвались. Но тут же дверь содрогнулась от сильного удара.

Друзья хором вскрикнули и бросились друг другу в объятья. За первым ударом последовал второй, третий. И вскоре дверь сотрясалась от неистового, непрерывного стука, который всё нарастал.

Дети не могли ни вздохнуть, ни шелохнуться, сжавшись дрожащим комочком посреди комнаты. Потом стук прекратился, а из-за двери послышался отчаянный, глухой, жалобный стон:

— Х-холод-дно! Пустите погреться!.. Хо-о-олодно!

Это был скрипучий, надтреснутый старческий голос. И слова утонули в отчётливом, безудержном стуке зубов — хрупких и крошащихся в пыль.

Надя вскрикнула, и Коле пришлось зажать ей рот рукой. Он вздрогнул, почувствовав ладонью острия её зубов и жар дыхания. А дверь затряслась от ударов, ухая и ударяясь об парту.

Коля отчаянно вглядывался в темноту, пытаясь оценить прочность баррикад, и те не подвели. Постепенно стук прекратился, голос за дверью смолк, а звук шаркающих шагов возобновился, отдаляясь. Надя начала успокаиваться, но всё ещё сильно дрожала, захлёбываясь судорожными вздохами и подавляя слёзы.

А в классе теперь и правда стало по-настоящему холодно. Даже разгорячённый вознёй с партой Коля почувствовал ледяные иголки, пробиравшиеся за воротник, и в призрачном сером отсвете из окна было видно, как дыхание превращается в пар. Тогда он осторожно отнял ладонь от Надиного рта и придвинулся к ней вплотную, задев губами её ухо.

— Надо отсюда уходить! — едва слышно прошептал он.

— Но там… оно! — также тихо сказала она, повернув голову и чуть не коснувшись губами его скулы.

— Через окно.

— Но мы замерзнем!

— Я знаю…

Они стояли, прижавшись друг к другу от холода и страха, прислушиваясь к тишине за стеной.

— Придумал! — вдруг шёпотом воскликнул Коля.

***

Сначала Надя артачилась, но потом сдалась: поняла, что у них было очень мало вариантов. Коля сходил в учительскую — тесный закуток, примыкавший к учебной комнате, — нащупал там спички на маленькой настенной полочке, выдрал из журнала на столике, стоявшем буквально в дверях, клочок бумаги. Вдвоём с Надей они набили жерло печи драгоценными дровами, и Коля открыл коробок, достав оттуда спичку.

— Не думаю, что это подействует сразу, и даже не знаю, сработает ли… Но будь готова!

— Угу… — отозвалась Надя.

Она стояла в проходе между партами, ряд которых был уже не таким ровным. Они с Колей кое-как подтащили их, придвинув к двери так плотно, насколько хватило сил. Две парты Коля смог даже поднять на дыбы́, водрузив ножками на столешницу третьей.

Затем он линейкой разодрал полоски бумаги на раме заклеенного на зиму окна. Теперь его створка держалась только на нижнем шпингалете, и ветер нещадно гремел оконным стеклом, продавливая в щели холод.

Снова взглянув на Надю — напряжённый маленький силуэт на фоне парт — Коля чиркнул спичкой.

Пламя долго не занималось, но потом печка раскочегарилась, громко затрещав, и комната стала наполняться теплом. Надя вся спружинилась, съёжилась в ожидании того, что сейчас произойдёт. И в коридоре что-то зашевелилось, ожило, застучало и зашаркало ногами. В мёртвой тишине пустого здания раздались надсадные стоны: «Холодно! Согреться!.. Холодно…»

— Эй! — истерично закричала Надя. — Мы здесь! У нас тут печь! Тепло!

И ей в ответ забубнил хриплый голос: «Тепло! Тепло!..», а дверь класса затряслась с тройной силой.

Коля шмыгнул к окну, откинул защёлку. Вскочил на подоконник и хлопнул себя по карману — проверил, на месте ли ключ.

— Не бойся! Я быстро!

Он распахнул окно и спрыгнул вниз, в снежную пургу. В комнату ворвался ледяной вихрь, больно хлестнув Надю по спине колючим снегом.

— Иди сюда! Да! Да!.. Я здесь! — снова закричала она. — Тут тепло!

Так она и стояла под морозным ветром, слушая вьюгу и стук дверных петель. Но вскоре удары начали стихать. Спина Нади совсем заледенела: её жакет и блузка пропитались влагой от растаявшего снега и быстро задубели. Она с ужасом подумала, что может стать такой же, как и то, что рвалось к ним в класс. Тогда она ещё раз крикнула: «Эй! Сюда!.. Тепло!..», и стала отступать назад, протискиваясь между скамьёй и столешницей ближней парты. К печи. И к открытому окну.

Это было не так-то просто, ведь Наде мешал шквальный ветер. Но она справилась. Вся дрожа, с трудом она подтянулась вверх и залезла на подоконник. Её зубы стучали почти также громко, как у того существа, что поджидало их с Колей в коридоре, но она собрала все свои силы. Под грохот глухих ударов и скрежет ногтей по двери, Надя крепко вцепилась в раму, вся подалась вперёд и свесилась далеко в оконный проём.

В призрачной круговерти ничего не было видно. Ни торца здания с выходом из школы, ни следов Коли. «Конечно, их ведь сразу засыпало, — подумала Надя. — Коля, ну где же ты с нашими куртками?!»

А печь уже совсем погасла под ветром, лишь малиновые блики от углей проглядывали в щели вокруг дверцы. Наде вдруг сильно захотелось спать. Она уже не чувствовала ни ломоты в замёрзших руках, ни обжигающих прикосновений к коже заиндевелой блузки, ни онемевшего, обветренного лица.

Она медленно сползла с подоконника и, шатаясь, пошла в учительскую. Её мысли затуманились. Всё, о чем она могла думать — это маленький уютный закуток за фанерной дверью учительской и намёк хоть на какое-то тепло, защиту от ветра. «Я прикрою дверь и сяду там на кушетке. Коля придёт — оденусь, и пойдём домой…»

Надя по памяти нашла вход. Ввалилась внутрь, держась за маленький стол у стены, неуклюже обогнула его, больно стукнувшись боком об угол, и села на диван с кружевной накидкой на спинке, которую сплела Марья Сергеевна. Подумав, Надя плюхнулась на бок, небрежно скомкав и стянув вокруг себя края ажурного пледа.

— Я пять минуточек полежу... Только не спать! — сказала она, зевнув, и тут же провалилась в черноту забытья.

Её потревожил скрип. Надя нехотя попыталась открыть глаза, чувствуя, как всё тело ломит, и какой неподъёмной стала голова (как ведро со льдом). Она с трудом разлепила веки, уставившись на дверь. В открытом проёме, над краем стола, сгустком тьмы возвышалась фигура.

Надя вздрогнула. Ледяная игла пронзила её грудь, отдавшись ударом в висках и заставив замереть сердце. Она ещё успела подумать, что фигура была какой-то неправильной: бёдра, талия, грудь — там вроде всё в порядке, а вот голова… Голова не была круглой, как должно быть у человека. От макушки она как бы вытягивалась, ветвилась, рассыпаясь в воздухе веером тонких отростков. И она была неестественно наклонена — словно свёрнута на бок — да так, что, казалось, растёт не из шеи, а сразу из левого плеча. И не вверх, а как-то криво, по диагонали. Ещё Надя заметила, что у фигуры в руке что-то зажато: не то ком тряпья, не то какой-то свёрток.

В темноте раздался каркающий, бурлящий, раздирающий изнанку души голос:

— Добрый вечер, Наденька! Ну что, нравится тебе моё покрывало?..

***

Участковый стоял у крыльца, наблюдая, как врачи уносят два маленьких тела. Из распахнутых дверей школы к нему выбежал директор — растрёпанный, без верхней одежды, в пиджаке, застёгнутом не на ту пуговицу.

— Ну что, Костя, — умоляющим тоном спросил он, — поедем?

— Да нет, — ответил участковый, — не сто́ит. Пока тела вывезем… Да и так ясно всё… И устал я сегодня. Четвёртый вызов за ночь!

Он поднял руку, сдвинул на бок шапку-ушанку и зарылся пальцами в волосы. Директор ошарашенно глянул на друга.

— У нас?!

— Да, у нас. И у соседей — в Вышкино.

Директор вытаращил глаза в панике приходящего понимании.

— Что́ там?

— Сначала учитель. Мария Сергеевна. Поскользнулась на крыльце. Свернула шею. Ещё вчера, как подморозило. Но нашли только утром. Муж… приехал от любовницы. — Костя со злостью пнул комок снега под ногами. — Сам бы, конечно, не сказал, да вот в руке у женщины был зажат пакет. Письма там, фотографии… Потом ещё другая. Уборщица ваша. Как её… баба Клава. Замёрзла ночью у себя же дома.

— Как?! — выдохнул директор.

— А вот так. Жила одна. Дом на отшибе. Не хватило дров. Видно, сначала так согревалась… — Костя сделал многозначительный жест, хлопнув по воротнику. — Потом мороз ударил, и не смогла уже выйти из дома… Третий — охранник. Дядя Ваня. Застрелился. Соседи говорят, из-за жены. Тоже рогоносец.

Повисла тишина. Директор всплеснул руками и впился в клочки волос вокруг лысины. Тяжело провёл ладонями по лицу, а затем посмотрел на товарища сквозь скрюченные пальцы.

— Нет, я всё понимаю… Дети остались в школе. Была вьюга. Настоящий буран… Труба печи забилась снегом. Они не заметили. А, видно, только разожгли… Всё пошло обратно. Угарный газ. И я виноват…

— Да брось!

— …Что не следил за тем, у кого ключи. А я их знал! Славные дети… Плохие родители… Но мальчик-то! Что ж мальчик?!

— Да, чёрт его пойми! Надышался… Что-то померещилось… А может, в последний момент понял, что́ не так. Решил воздуха хлебнуть. Ну и свалился в снег… Хотел зайти обратно, да не смог. Не дошёл до двери.

Похожие статьи:

Рассказы → День Бабочкина

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Демоны ночи

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Княжна Маркулова