Театр Невозможностей. Глава 6

Похороны мисс Аннабэл были пышны и многолюдны. Непривычно короткий гроб красного дерева, украшенный позолотой и накрытый расшитым покровом, стоял в Вестминстерском соборе, а заупокойную службу служил епископ - то ли кузен, то ли троюродный брат покойной.

Попрощаться с прекрасной бедняжечкой, истинная причина смерти которой была, разумеется, неизвестна большинству присутствующих, пришли представители многих знатных и богатых родов. Сейчас все они, проливая почти искренние слезы, пожалуй что и не вспомнили бы, как много лет назад одобряли поступок родителей покойной, сдавших дочь в приют.

Многие из гостей поджимали губы и осторожно косились на неприличных друзей Аннабэл, этих уродцев из цирка, своим видом и принадлежностью к позорной профессии осквернявших благопристойное течение службы. А присутствие в храме какой-то американки – еще неизвестно, католички ли! – это верх непристойности и вопиющее безобразие. Если бы не заступничество – Бог весть по какой причине, - милорда Мориса К*, почтенного доктора Виктора и известного всему городу филантропа Чарльза Грэя, -эту подозрительную личность и на порог храма бы не допустили. Большинство присутствующих на службе были откровенно недовольны явлением позорной компании актеров и актерок.

Сами же неуместные, кажется, даже и не слышали, о чем шептались знатные гости, - но лишь горько плакали об умершей подруге и молили Деву Марию не оставить Аннабэл своей милостью.

Епископ опасался, что после службы и прощания на кладбище непристойные уродцы решат остаться на поминки, но, - хвала Господу, - циркачи, видимо, осознали, сколь неуместно будет их присутствие в родовом доме умершей, потому, постояв у могилы мисс Аннабэл, погрузились в наемные кареты и убрались восвояси. Наверняка в какой-нибудь мерзкий трактир, чтобы напиться там по-свински - якобы в память об усопшей.

Печальным был поминальный обед, устроенный сэром Чарльзом. Актеры театра Невозможностей любили Аннабэл за добрый нрав и милосердие, за то, что она всегда щедро делилась тем, что знала, помогала чем могла сотоварищам, никогда не кичилась своим происхождением. Она была воистину ангелом. И тем страшнее было постигшее ее несчастье, тем ужаснее – смерть.

Директор Виктор и Морис – самый близкий друг Аннабэл, любивший ее как сестру, – сказали добрые слова в память ушедшей, но по большей части обед проходил в молчании, изредка прерываемом всхлипываниями Клары и тихим шепотом Кристин, что молилась за подругу. Даже всегда голосистая мамаша Худи притихла и словно уменьшилась в размерах. Она сидела возле Лавинии и то подкладывала ей в тарелку вкусные кусочки, то гладила девушку по голове, то обнимала и прижимала к своей большой, мягкой груди, шумно вздыхая.

Только к десерту завязался невнятный, прерывающийся разговор, начатый Анжелик, спросившей директора, где театр планирует гастролировать в ближайшее время.

- Пока нигде, мисс Анжелик. Мы решили попробовать пару сезонов отработать в Лондоне. Мистер Брук уже присмотрел в аренду подходящее здание, на той же улице, что и Гран-Гиньоль. Публика там простая, невзыскательная, но, говорят, отзывчивая и благодарная. Кларе и Карлу придется немного пересмотреть репертуар – легкомысленных девиц да портовых рабочих оперными ариями не впечатлить. Зато наши пьесы и миниатюры понятны любому, у кого есть сердце, не важно, богат он или беден… Поработаем на одном месте, посмотрим, а там – как Бог даст.

- Господин директор хотел также больше внимания уделять исследованиям, - подхватил Андрэ. – Мы все понимаем важность работы мистера Виктора: скольким больным он уже помог и еще поможет. А в поездках и времени меньше, и порядочного госпиталя да лаборатории почти никогда под рукой нет.

- А в каком направлении вы сейчас работаете, мистер Виктор? – поинтересовался Чарльз Грэй. – Даже не представляю, что большее вы можете свершить после блистательных операций по разделению сиамских близнецов. Да, да, я читал статью в «Вестнике медика». Случай Нитро, безусловно, интересен, но, как я понял, с технической точки зрения достаточно прост. Куда сложнее была операция, которую вы провели в Берлине с профессором герром фон Штайнером. Та, где необходимо было разделить не только сросшиеся бока братьев, но и частично череп и голову. Уникальная, ювелирная работа!

- Вы преувеличиваете мои достижения, мистер Грэй, - улыбнулся Виктор. – Во время той операции мы пользовались наработанными методами герра фон Штайнера. Я лишь ассистировал.

- А вы, как обычно, скромничаете, - ответно улыбнулся сэр Чарльз.

Лавиния заметила, что директора смущают похвалы мистера Грэя, потому профессор поспешил перевести разговор.

- Вы спрашивали о направлении моих исследований, мистер Грэй. Их два. Полагаю, они заинтересуют и вас, и мисс Анжелик… Я уже долгие годы занимаюсь разработкой лекарства, которое могло бы помочь нашей милой Кристин. Как вы, вероятно, знаете, в организмах мужчин и женщин присутствуют определенные вещества, отвечающие за мужественность и женственность. В том случае, когда у женщины по каким-то причинам присутствует переизбыток мужских веществ, у нее начинают расти волосы на лице и теле, грубеет голос и проявляются прочие признаки мужчины. В случае же, когда у мужчины не хватает этих веществ, а, напротив того, присутствуют женские, - у него голос становится нежнее, а борода и усы не растут, зато увеличивается подкожный жировой слой и нередко появляется нечто похожее на женские груди. Если суметь экстрагировать эти вещества из крови и лимфы, создать сыворотку и вкалывать ее тем, у кого они недостачествуют, можно вернуть и мужчине мужественность, и женщине – женственность.

- Грандиозно! И вы считаете экстракцию этих веществ возможным, профессор?

- Да, мистер Грэй. Полагаю, что год-два спокойной жизни на одном месте, и я добьюсь желаемого. И тогда уж мы наверняка потанцуем на свадьбе Кристин.

- Вы сказали, есть и второе направление, профессор.

- Да, есть. Но оно потребует не меньше десяти лет напряженной работы. Но ваша подопечная, мисс Анжелик, еще очень молода…

- Вы хотите… хотите? – ахнула Лавиния.

- Хочу, дитя мое. Хочу, чтобы у тебя было симпатичное личико, чтобы ты встретила молодого человека, который полюбит тебя за душу и характер, за то, что ты обычная, а не единственная в мире девушка с нечеловеческим лицом. Да, и на твоей свадьбе я тоже хочу потанцевать.

- Со мной! – внезапно заявила мамаша Худи, успевшая во время неинтересной ей научничающей беседы нагрузиться отменными винами мистерам Грэя.

- С вами непременно, уважаемая! – улыбнулся профессор.

- Скажите, профессор… - Чарльз Грей замялся, словно разговор затрагивал в нем что-то личное, очень важное и тайное. – Вы планируете сделать мисс Лавинии операцию, откорректировать что – мышцы, нервы, ткани?

- Боюсь, конкретно в ее случае коррекцией мягких тканей не обойтись. Необходима частичная коррекция костей носа. И пока я не очень представляю, как это можно сделать, где взять недостающее.

- Вам нужен кто-то, кто пожертвует своими частями тела ради моей девочки? – Анжелик внезапно занервничала. Она переводила обеспокоенный взгляд с профессора на сэра Чарльза, кусала губы, хотела и словно не решалась что-то сказать.

- Это лишь один из путей, мисс Анжелик. Самый сложный. Врачи еще несколько столетий назад пробовали присоединять чужие части тела лишенным их калекам. Увы, дело обычно кончалось гангреной, воспалением всего организма и смертью больного. Потому-то в наши дни так процветает искусство протезирования, что заменить утраченное живое иным живым мы не в состоянии. Поэтому я намерен искать другой путь, такой, что не подвергнет опасности жизнь нашей милой девочки.

Лавинии показалось, что Анжелик облегченно вздохнула, но девушка так и не поняла, в чем была причина тревоги.

Разъяснилось все случайно, в тот же вечер. Мистер Грэй повел гостей в залу: отдохнуть, послушать музыку – не веселую, но приличную случаю.

На стенах большой, изысканно отделанной комнаты висело несколько картин – романтические пейзажи, натюрморты, - по виду судя, - известных голландских мастеров, и, в числе прочих, портрет хозяина дома.

- Мне кажется, я узнаю руку, - сказал Морис, подходя к картине. – Это ведь Клайв Холлуорд, верно?

- Вы абсолютно правы, сэр Морис. Вы знакомы с художником?

- Нет, но видел много его картин. И в нашем поместье – когда я еще жил там, - и в других домах. Говорят, мистер Холлуорд не пишет портретов. Какое-то семейное проклятие или иное суеверие.

- Именно так. Но для меня он сделал исключение. Дело в том, что у меня тоже было семейное проклятие. Мы с Клайвом подумали, что, дабы уничтожить сразу оба, нам нужно объединить усилия. Мне – побыть моделью, мистеру Холлуорду – написать мой портрет.

- Но в чем же заключено это проклятие? – полюбопытствовала Клара. – О, простите, мистер Грэй, это, наверное, секрет.

- Вовсе нет, мисс Клара. Напротив, я всегда готов поделиться этой историей, дабы лишний раз убедиться самому и убедить окружающих, что все ужасы осталась в прошлом. Вы слышали о Дориане Грэе?

- Да, конечно. Об этом много говорили, перевирали, что могли, сплетничали несколько лет. Не могу даже вообразить, как тяжело было на душе у мистера Дориана, что он не смог вынести свершенного им же и решился практически на самоубийство.

- Клара, прекрати! – Карл дернул жену за рукав. – И немедленно извинись перед нашим хозяином, несносная болтушка! Мистер Грэй, простите мою супругу… Вам, наверное, не очень приятно слышать, как посторонние люди обсуждают члена вашей семьи. Вы ведь в родстве с мистером Дорианом, верно?

- Верно. Он приходится… приходился мне двоюродным дедом. Вы правы, мистер Карл, мне не очень приятно слышать то, что говорят о Дориане, о свершенном им, о его зачарованном портрете. Но куда тяжелее мне было слышать – с самого детства, - что я очень похож на своего двоюродного деда. Еще ребенком я знал, как трагически завершилась его жизнь, и мне было невыносимо страшно: вдруг я вырасту и стану таким же внешне прекрасным, но монстром в душе. Движимый этим страхом, я разыскал сына Бэзила Холлуорда и попросил его написать мой портрет. Я хотел убедиться, что картина не зачарована, что она так и останется всего лишь раскрашенным маслом холстом, что я – я! а не портрет, - буду стареть, как то и положено любому человеку. Клайв согласился. Не только для того, чтобы помочь мне, но для того, чтобы помочь себе и убедиться, что в его портретах не таится никакого проклятия.

- И вам с мистером Холлуордом удалось затеянное? – спросила Лавиния.

- Как видите, дорогая мисс. Сейчас я выгляжу старше, чем портрет. И это меня радует. Но, увы, то, что отравляет мою жизнь, мое собственное уродство по-прежнему при мне.

- Ты бы, сынок, ерунды не городил! – возмутилась мамаша Худи. – Вона, погляди на себя. Богатый, красивый, девка чи парень твой тебя любит. Малышка наша в тебе души не чает. Чево тебе еще надо?

- Вот то-то и оно, что красивый, - грустно улыбнулся сэр Чарльз. – Долгие годы мне приходилось страдать из-за моего лица. Женщины и мужчины влюблялись в мою внешность, не задумываясь о том, что я за человек, не интересуясь моей душой. Во мне нередко предполагали все возможные грехи: и из-за сходства с дедом Дорианом, и потому, что принято считать – привлекательные мужчины непременно ветрены, бесчестны, соблазняют невинных девушек, растлевают женщин, пользуются своей красотой, чтобы втереться в доверие, обмануть, свершить подлость.

- И дурной совсем кто так думает! Я тебе, сынок, по всей правде скажу. Тебя при рождении Ангел Господень поцеловал, коли ты от своей красы не возгордился и в свинюшку не обратился, как я слышала тут, дед твой сделал. Так что здря не страдай по-пустому, а живи и радуйся себе.

Мамаша Худи крепко обняла мистера Грэя и расцеловала его в обе щеки.

- Славная вы женщина, дорогая миссис Худи, - улыбнулся сэр Чарльз и обнял американку в ответ. – Но я все же предпочел бы иметь самую обычную внешность. Мужчине красота не так нужна, как женщине. Вот если б можно было поменяться лицом с мисс Лавинией… Но профессор Виктор объяснил, что это невозможно.

- Да ты не переживай, милый! Наша лисонька себе и так хорошего мужа найдет. Аль она у нас не умница, да не душа-девица?

- Нисколько в этом не сомневаюсь, - ответил мистер Грэй и потихоньку махнул лакеям, чтобы осторожно увели и уложили на диване маму Худи, которая от горя и вина сильно шаталась и уже с трудом держалась на ногах.

Несчастные гастроли в Ирландии и смерть Аннабэл стали для Лавинии еще одной огромной, жуткой трещиной в мире, подобной той, что восемь лет назад расколола жизнь девочки на светлое прошлое и темное настоящее. Так и сейчас - годы отрочества, возрастания в театре Невозможностей, учебы, дружбы и любви, - всё-всё раскололось на кусочки, как старая чашка. А, может, первая трещина появилась еще раньше, тогда, в Италии, после встречи с Роберто?

Лавиния не знала.

Но сердцем чувствовала: то же, что испытывала она, переживали и остальные члены труппы, пусть они в мыслях и мечтах именовали свои чувства иначе. Словно Аннабэл была душой театра Невозможностей, и душа эта умерла.

Пьесы и пантомимы, музыкальные номера и миниатюры шли с тем же, если не большим успехом. Проститутки, матросы, грузчики, разнорабочие, цветочницы и прочий бедный люд были зрителями добрыми и отзывчивыми, после представления кричали «Браво!», дарили женщинам кто яблоко, кто апельсин, не смеялись над Морисом, не выкрикивали оскорблений бородатой Кристин, подпевали шансоньеткам Карла и Клары. Лавиния часто думала, что эти бедные люди, сами пережившие несчастья, на последние пенсы купившие дешевые билеты в партер, видят и понимают куда больше, чем знатные дамы и господа, приходившие на континенте позабавиться в театр-экзотик.

Подтверждение своим мыслям девушка увидела в день, когда человеку-слону стало дурно во время представления. Бедняга сильно сдал после смерти подруги, перестал следить за собой, хоть профессор Виктор и ругался, что сердце не справится с таким весом. Морис только улыбался доброй улыбкой и трубил по-слоновьи.

Когда девица-лисица и человек-змея взобрались на огромный баобаб, чтоб добраться до самого неба, тот внезапно задрожал и рухнул. Лавиния и Аскольд успели соскочить с рук-веток, а Морис так и остался лежать. Лицо его покраснело, дыхание стало хриплым, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. Прибежал директор Виктор с врачебным чемоданчиком, послушал грудь, посчитал пульс и велел Андрэ Бруку бежать за наемной каретой.

Пришедший на представление кэбмен, стоявший, в числе прочих зрителей, у сцены, вызвался отвезти человека-слона в больницу, коли найдутся добровольцы донести его до кэба. И добровольцы нашлись, и на большом покрывале, с трудом переступая и пыхтя от тяжести тела, донесли, и профессор Виктор поехал с Морисом в госпиталь, а Лавиния, мама Худи, Андрэ, Аскольд, Кристин, Клара и Карл сидели до ночи в большой гримерной и ждали, верили, молились, что всё обойдется.

Виктор вернулся под утро, зашел в комнату, посмотрел на актеров и актерок, открыл было рот, дрогнул губой, но, так ничего и не сказав, вышел.

Спустя два месяца директор известной итальянской оперы, нарочно для того прибывший в Лондон, разыскал в театре Клару и Карла и предложил им наилучшие условия и выгоднейший контракт, лишь бы согласились они петь в его Гранд-опера в течение сезона. Супруги поначалу отказывались наотрез, но и директор, и прочие актеры так уговаривали карликов не рушить свою карьеру, что Карл и Клара сдались.

После их отъезда стало совсем грустно. Профессор Виктор все больше сил и времени отдавал своим научным исследованиям и все меньше – театру, так что представления сначала устраивались трижды в неделю, потом дважды, а под конец и только в воскресенье.

Тогда-то профессор собрал актеров, сценических рабочих, гримеров и костюмеров, предложил закрыть театр, а декорации и костюмы продать.

- Нас осталось слишком мало, друзья мои. Мы можем продолжать спектакли, можем найти новых актеров, ибо в мире много несчастных, но мы не вернем главное – душу театра, наше братство и дружество. И вы все понимаете это так же хорошо, как я. Зачем пытаться воскресить то, что умерло? Расстанемся же друзьями и пойдем каждый своим путем. У меня достаточно связей и знакомств не только в медицинской, но и театральной среде. Я готов помочь найти новую работу тем, кому она нужна. Никто не будет выброшен на улицу, не лишится средств к существованию.

Единый вздох пронесся по залу, словно в тот миг все, кто состоял в театре Невозможностей, стали одной душой, и душа эта застонала в агонии.

И актеры, и работники знали, видели, догадывались, что конец театра близок, но когда пришел час и слово было произнесено вслух и стало явью – боль утраты и печаль заполонили все сердца.

Лавиния уткнулась в плечо мамаши Худи и заплакала.

Директор Виктор сдержал слово: никто не остался без работы. Бывшее здание театра Невозможностей арендовал расширяющийся Гран-Гиньоль, туда же удалось устроить всех рабочих сцены и большую часть костюмеров и гримеров. Только две девушки-мастерицы решились уйти и вместе с Кристин открыть швейную мастерскую. Мистер Брук, будучи предприимчивым и известным антрепренером, получил несколько очень выгодных предложений и, посоветовавшись с профессором, принял место администратора в Королевском театре. Аскольда и Лавинию звали то в один, то в другой цирк, перебивали друг у дружки, директора и тамошние антрепренеры наперебой предлагали лучшие условия и скверно ругали конкурентов, но напарник признался девушке, что хочет оставить цирковое и театральное искусство насовсем. Человек-змея накопил достаточно денег и мечтал приобрести домик в небольшом городке или деревне милях в двадцати-тридцати от столицы.

- У меня будет свой сад, и я буду разводить там розы и персики. А ты будешь приезжать ко мне в гости, ладно?

- Конечно, буду! Но ты должен оставлять для меня самые душистые розы и самые сладкие персики, – сквозь слезы улыбнулась Лавиния, обнимая Аскольда.

- А что будешь делать ты?

- Мистер Грэй и Анжелик настаивают, чтобы я жила у них, хотя бы до двадцати одного года.

- Так соглашайся! Они оба любят тебя, будут заботиться. Мистер Грэй принадлежит к самому высшему обществу, он может ввести тебя туда, там ты встретишь достойного человека и…

- Нет, Аскольд, никого достойного я не встречу. Если какой джентльмен и начнет ухаживать за мной, так только как синьор Кавальканти, увидевший во мне прекрасное чудовище из пьески. И да простит его за это Господь, потому что я простить не в силах. А операции, о которой думает профессор Виктор, еще ждать и ждать – годы и годы.

- Что же ты намерена делать сейчас?

- Я решила поступить в больницу сестрой милосердия и начать изучать медицину. Я многим обязана мистеру Виктору, больше, чем любой другой актер или актерка, - долгие годы я мечтала отблагодарить его, и вот такая возможность явилась. Я уже говорила с Анжелик, и она одобрила мое намерение. Буду жить в доме доктора, в мансарде, вместе с добрейшей мамой Худи, - она остается за экономку. Сначала выучусь, а потом стану помогать профессору в исследованиях и трудах, даже если решится он заглянуть за грань жизни и смерти и воскресить умершего.

И, может быть, однажды наступит день, когда Виктор поймет, что любовь к наукам не помеха иной любви.

Похожие статьи:

Рассказы → Вердикт

Рассказы → Идеальное оружие

Рассказы → Эксперимент не состоится?

Рассказы → Черный свет софитов-7

Рассказы → Белочка в моей голове