Рассказы

Уже на скаку гридни безо всякой команды – выучены – смыкались колено к колену. Первых три ряда были выкошены татарскими стрелками сплошь – на них обрушился ливень стрел с трех сторон, потому Петр с тремя соратниками, идущий спервоначала в битву в пятом ряду, теперь оказался во втором. Впереди в первом скакали двое. Тысяцкий выдернул из крепления на седле древко копья, приподнял его пятку, покоящуюся в углублении стремени, опустил наконечник с трепещущем на ветру прапорцом, вперед. Воины последовали его примеру.

Воевода бросил взгляд вправо, влево – обе владимирские тысячи, хоть и потеряли строй, но уверенно теснили татарские крылья одно к правому другое к левому берегам Оки. И там, и там татар больше, но то легкая конница. Тут, главное, не дать ей обойти-окружить, начать сыпать стрелами. А для того давить и давить, не давая опомниться. Ничего - оба тысяцких свое дело знают, не подведут.

В капитулярной зале холодно и мрачно. Пар от дыхания поднимается в воздух, оседает капельками на изузоренных морозом окнах. Пальцы в обрезных – для письма – рукавицах – стынут. Пламя светильников не в силах разогнать ползущий с улицы утренний туман.

Миновало всего несколько дней, и в замок пожаловал гость. Это был тот самый герцог, появлению коего на похоронах так радовалась домоправительница.

   ...Расстегнув ворот гимнастёрки, я открыл форточку, чтобы проветрить дом. Кот продолжал мяукать, я вскрыл банку рыбной консервы и сунул ему под нос. Но вместо того, чтобы утолить голод, котёнок зашипел, куда-то уставился, шерсть на нём встала дыбом. Я проследил за его взглядом и увидел куклу, сидящую в кресле. Фарфоровая игрушка была одета в шикарное кремовое платье, но почему-то вся в земле и грязи. Но, несмотря на это она была прекрасна. Таких дорогих и красивых игрушек я не видел никогда.

Лестница оказалась сухой и чистой, и Алане подумалось, что бабушка часто спускалась по ней. Раз так, значит, внизу не может ничего ужасающего. Успокаивая себя такими мыслями, девочка шла по ступенькам, время от времени поднимая свечу повыше и рассматривая стены, но там не было ни боковых ходов, ни секретных дверей, - только вделанные в стену кольца для факелов.

Однажды мой приятель-немец, старший врач (примерный аналог заведующего отделением), который очень любит порассуждать о политике и военной истории, задал мне вопрос:

«Как ты думаешь, куда делись все немецкие нацисты после второй мировой войны?»

Я задумался и не сразу смог что-то ответить.
 

Ночь погрузила мир во тьму,
туманом заклубился страх.
Гуляет филином - "Уху!",
и черти прыгают в глазах.

  Когда  я  ещё  мчался  по  тёмным  переулкам  Сардонических   кварталов  и пересчитывал  серпообразные  фонари  на  бульваре  Полнолуния,  мной  владела  некоторая  растерянность  по  поводу  возможности  противостояния  силам  Тьмы.  Тогда  их  нашествие  казалось  неумолимым  и  неуправляемым  во  всех  вариантах  своего  многообразия.  Но,  оказавшись  рядом  с  Гекатой,  такой  слабой  и  беспомощной, остро  нуждающейся  в  поддержке,  я  пережил  небывалый  прилив  сил. 

Алана долго раздумывала над скрытым смыслом случившегося, но так и не поняла предостережения госпожи Агнессы. Следовало ли навсегда запереть потайную дверь и больше не тревожить мертвых или бабушка лишь хотела сообщить девочке о том, что в подземелье – наряду с вещами очевидными, пусть и загадочно соединенными, – может таиться нечто опасное и злое?

В тереме коломенского князя Романа Ингваревича царила скорбная тишина. Опустившиеся сумерки погрузили теремные покои почти в полную темноту. Испуганные слуги попрятались по углам, не решаясь показаться на глаза князю и близким, придавленным обрушившимся на них горем. Светочи зажгли только в спаленке молодого князя Романа Романовича и примыкавшей к ней комнатке.

Амур поправил за спиной колчан со стрелами и вздохнул. Лететь на Землю богу любви совершенно не хотелось. За прошедшие годы Амур успел убедиться, что земляне прекрасно справляются без него и отмечают День Влюбленных дурным, но приятным им – человекам – способом...

Роман-младший умер, как и предрекала знахарка, заполночь. Его успели, не спеша, соборовать, близкие тоже успели проститься. Когда молодой князь перестал дышать, из спаленки вывели почти обеспамятевшую от горя мать. Сестер увели еще раньше – не гоже им в их годы видеть смерть брата. С телом остался Роман Ингоревич и священник, читавший заупокойные молитвы.