Миновало всего несколько дней, и в замок пожаловал гость. Это был тот самый герцог, появлению коего на похоронах так радовалась домоправительница.
Алана не хотела никого видеть (да и не знала она того герцога), но, поддавшись уговорам лекаря и домоправительницы, покорно позволила нарядить себя в тяжелое черное платье, убрать волосы под жемчужную сеточку и вышла к гостю.
Герцог, которого девочка на похоронах толком и не разглядела, оказался высоким, статным мужчиной. Волосы и борода его были седы, но члены сохранили крепость, осанка была пряма, а взор горд. Алана подумала, что в давние годы герцог мог бы стать достойным мужем для госпожи Агнессы, если бы она не решилась блюсти вдовство.
Гость пробыл в замке целый день, задавал множество непонятных вопросов домоправительнице, дворецкому и управляющему, увидев же, что юная госпожа заскучала, вежливо переменил тему и принялся расспрашивать девочку о монастырской школе, кукольном домике и других, более приятных и ясных для Аланы вещах, потом остался к обеду.
Тут уж не только нянюшка, но и домоправительница поморщились, сочтя поведение герцога излишне вольным, сказать ничего не посмели, но не ушли из залы и весь обед простояли за креслом юной госпожи, словно оберегая ее. Алана толком не поняла, от чего и зачем – гость был вежлив и вел себя достойно, - но ей самой было спокойнее и надежнее со старшей прислугой рядом.
Герцог уехал уже в темноте, и Алана с крепостной стены смотрела, как длинная, сверкающая, озаренная светом факелов свита, подобная огромной змее-амфисбене, исчезает за поворотом дороги, втягивается в темный лес. Девочке было тревожно за герцога и его людей – и из-за призрака нечестивого священника, и из-за разбойников, что, по слухам, водились в самой густой чаще.
Алана поделилась своими страхами с нянюшкой, но та только рукой отмахнулась:
- Этот герцог – сам разбойник почище многих! И грехов за ним водится поболе, чем за священником, упокой наконец Господи его мятежную душу. Это еще поглядеть надо: кому кого опасаться.
- Да и свита с ним немалая, - добавил лекарь. – Так что вам, юная госпожа, беспокоиться не о чем, лучше спать пойти – день-то какой нынче хлопотный выдался.
Алана пошла к себе, заметив лишь, как переглянулись домашние, когда она выходила из залы.
«Видно, о своих взрослых делах хотят поговорить, - подумала девочка. – Ну и ладушки, что без меня. Мне оно без надобности, хоть я теперь и властительница».
Только забравшись в постель, Алана поняла, как устала. Девочка закрыла глаза и уснула, обняв любимую тряпичную куклу – мамой сшитую, как рассказывала кормилица.
Алана проснулась посреди ночи, сама не понимая, почему. В комнате было тепло – прогретый за день очаг распространял вокруг себя приятное тепло. В окно заглядывала полная луна, освещая расставленные на полке под зеркалом флаконы с освежающими и ароматическими настойками, привезенные отцом из дальних стран редкие раковины и чудесные картинки, рассаженных на ларе кукол и игрушечных зверей.
Возле кровати, на низком табурете кто-то сидел. Всмотревшись, Алана узнала отца.
- Папа, папочка! – обрадовалась девочка. – Как хорошо, что ты приехал! Утром же скажу спасибо стражникам, что не стали держать тебя до рассвета за воротами, а впустили ко мне.
Алана выпростала руку из-под одеяла и коснулась отцовской руки. Та была влажной и холодной.
- Ты замерз, папа. Я сейчас крикну слуг, велю подать тебе согретого вина.
- Не надо, доченька, - отец покачал головой и отстранился. – Никогда бы не осмелился я нарушить повеление госпожи Агнессы, не явился бы сюда среди ночи, но сердце мое болит за тебя, как болело оно за твою матушку, когда оставлял я ее в тягости, уходя в море. В этом мире нет больше твоей надёжи и опоры – бабушки, - но ты должна помнить и блюсти ее наказы. Береги себя, доченька, не слушай красивых речей, слушай сердце свое. Доверяй лишь верным слугам, не знатности, не родовитости. Пусть рядом с тобой будут люди честные, преданные, те, что служили еще госпоже Агнессе. Они не обманут, не продадутся за монеты, не дадут тебя в обиду.
- Папочка, а ты? Разве ты не останешься со мной?
- Нет, милая. Мне пора идти. Но я вернусь, если почую, что тебе грозит беда.
Отец наклонился, поцеловал Алану в лоб, щекотнул мокрой бородой.
- А теперь спи, родная.
Девочка покорно закрыла глаза и сразу провалилась в сон, мутный, будто утренний туман, неясный, словно силуэты людей в сумерках, грустный, как осенний дождь.
Утром нянюшка пришла будить Алану, но застала девочку уже одетой.
- Няня, где папа? Он ведь не мог уйти ночью? Он в замке, да? Скорее зови его к завтраку, я так скучала по нему.
- Госпожа, твоего отца нет ни в замке, ни в городе. Уже полгода миновало, как его корабль ушел в плавание. Он должен был воротиться еще три декады тому, но не было вестей ни от других кораблеводителей, ни от путешествующих купцов.
Взглянула Алана на кровать и увидела на подушке тонкую нитку водорослей, какие после бури море выбрасывало на берег. Вспомнила девочка, как холодны были руки отца, какой мокрой была его борода, и поняла, что последнего родного ей человека больше нет на этом свете.
Дни шли за днями – тоскливые, долгие, наполненные скучными, неважными делами. По воскресным дням Алана, сопровождаемая немалой свитой, спускалась в город, дабы, как подобает госпоже и правительнице окрестных земель, отстоять мессу в храме и выслушать просьбы местных жителей. Сидя в трактире на стуле с высокой спинкой, девочка скучала, боролась с дремотой, терпеливо кивала на рассказы крестьян и мастеровых, покорно соглашаясь со всем, что советовали домоправительница и управляющий.
Герцог проявлял самую трогательную заботу о юной госпоже: то напишет скучное письмо с важными советами, как вести дела (Алана не читала, морщила носик и отдавала управляющему. Тот склонялся в поклоне, но тоже морщился и странно переглядывался с домоправительницей); то пришлет вооруженных вассалов, дабы сопроводили девочку в город (стража юной госпожи окружала тогда карету так, словно рядом были не достойные воины, а разбойники-душегубы); то заглянет по пути с охоты или прогулки, привезет свежей дичи на обед, да и сам останется (тут уж домашние собирались за креслом Аланы, словно войско – с лекарскими пузырьками, вязальными спицами и сурово поджатыми губами вместо копий и луков со стрелами).
Алана видела, что домочадцы и слуги почему-то не жалуют незваного покровителя, сама от него скучала, однако не смела ни сказать резкого слова, ни вовсе отказать от дома, ибо герцог был вежлив, соблюдал приличия и не докучал девочке сверх дозволенного.
Алана сильно скучала по бабушке и отцу, даже заказала прославленному в городе рисовальщику портрет капитана. Картина же, представлявшая госпожу Агнессу с ребенком на руках, как бы Богоматерь с младеницей, - висела в обеденной зале, но девочка не любила на нее смотреть. Бабушка была на картине молодой и красивой, но чужой, совсем не такой, как помнилось девочке.
Нянюшка и кормилица советовали Алане позвать погостить, а, может, и в приживалки взять, какую ни то подружку из школы, но девочке никого монастырского не хотелось видеть. Одни воспоминания о холодных утрах, чтениях житий святых, строгости наставницы и матери настоятельницы нагоняли еще большую тоску.
В конце концов, устав плакать ночами то в подушку, то в нянюшкино плечо, девочка перебралась из своей комнаты в бабушкину, думая, что там придут к ней правильные взрослые мысли, подобающие правительнице, а не глупой девчонке.
Оставив все игрушки в своей комнате, Алана перенесла в спальню госпожи Агнессы лишь отцовские подарки – раковины да картинки, не забыв и нитку водорослей – последнюю память о погибшем родителе.
Расставляя на полке под зеркалом – мутным, потрескавшемся, - свои флаконы да пузырьки, девочка рассматривала бабушкины притирания, духи, мятную воду для умывания, открывала то одно, то другое, вдыхала аромат сладкой розы, нежной фиалки, пряного мускуса, перебирала расчески, заколки для волос, любовалась наголовными повязками и златоткаными сеточками с подвесками из крупных перлов, лалов и смарагдов.
В углу полки нашелся старый большой пузырек из потемневшего стекла неясного цвета – весь заросший пылью да грязью, похожий больше на лекарскую бутыль, чем на флакон, коему место у зеркала знатной дамы.
Алан потянулась взять, но пузырек не сдвинулся с места. Девочка потянула сильнее (видать, присох или приклеился), встала, дернула изо всех сил.
Послышался громкий скрип, полка с зеркалом повернулась на невидимых петлях и отъехала в сторону, больно ударив Алану по коленке. Открылся темный, мрачный проход, оттуда повеяло сыростью, плесенью и гниением, как из могилы.
Алана повыше подняла свечу и в ее трепещущем свете разглядела уходившую вниз – казалось, в самый подземный Ад, - винтовую лестницу. Трепеща от собственной смелости и испуга разом, девочка пошире открыла дверь, приперла ее стулом и, накинув для тепла халат на ночную сорочку, решительно переступила порожек.
Похожие статьи:
Рассказы → Легенда о единороге
Рассказы → Успешное строительство и вопрос перенаселения
Рассказы → День, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]
Рассказы → Бритва Оккама (из ненаписанной схолии)
Рассказы → Красная Королева