Уже на скаку гридни безо всякой команды – выучены – смыкались колено к колену. Первых три ряда были выкошены татарскими стрелками сплошь – на них обрушился ливень стрел с трех сторон, потому Петр с тремя соратниками, идущий спервоначала в битву в пятом ряду, теперь оказался во втором. Впереди в первом скакали двое. Тысяцкий выдернул из крепления на седле древко копья, приподнял его пятку, покоящуюся в углублении стремени, опустил наконечник с трепещущем на ветру прапорцом, вперед. Воины последовали его примеру. Расстояние между врагами стремительно сокращалось. Темная стена татарских всадников все ближе. Вот она уже закрывает все впереди. Скачущие впереди и по бокам русского клина татарские стрелки, порскнули в стороны, чтобы не попасть под копыта своей же тяжелой конницы. Ливень стрел прекратился. Словно вздох облегчения прокатился по русскому передовому отряду. Но татарские панцирники все ближе. Вот уже видны лица вражьих воинов – широкоскулые, с непривычно узкими глазами, рты, ощеренные в крике, не слышном за грохотом копыт. Петр тоже проревел боевой клич во всю мочь глотки. Вот, сейчас!
Копье тысяцкого ударилось в щит, скачущего в первом ряду татарина, соскользнуло вниз, наконечник воткнулся в бронь татарского коня, древко ощутимо изогнулось в руке, выпрямилось. Поняв, что копья не удержать, Петр выпустил его и выхватил меч. Конь тысяцкого ударился грудь в грудь с вражеским конем, идущим во втором ряду. Всадник попытался достать Петра копьем, но тот, наклонившись к шее своего жеребца пропустил наконечник выше левого оплечья. Выпрямился, рубанул вправо в открывшийся бок, прущего мимо татарина, попытался достать острием лицо переднего, того с чьим конем грызся, разбрызгивая брызги крови, его жеребец. Не попал. Пропустил удар слева по шлему. Черт! Там же его должен был прикрывать Никита. Повернул гудящую голову влево. Нет Никитки. Срубили? Должно… Прикрылся щитом, отражая новый удар от татарина слева, отбил мечом копье переднего, а вот удара справа отбить уже не успел. Татарское копье вошло глубоко в правый бок, вырывая из седла, не давая вдохнуть от страшной боли. По въевшейся в кровь привычке всадника он еще успел сбросить стремена и рухнул под ноги дробящих копытами лед, коней, почувствовал еще, как с хрустом вышел из бока наконечник копья, а потом на голову его обрушился удар, погасивший свет.
Когда тысяча, с которой шел в бой Еремей Глебович, проскакала еще саженей триста, ему, наконец-то стало видно, куда делись татары, с которыми должен была столкнуться передовой отряд Петра. Легкие татарские всадники просто раздались в стороны, пропуская русских в образовавшийся разрыв. И еще ему стал виден новый отряд татар, двигающийся им навстречу. Опытным взглядом воевода определил, что это тяжелая конница. Ну, что ж… Он дал приказ сигнальщикам. Те протрубили сигнал «внимание», скачущим впереди двум тысячам. Знаменные, следуя указанию Еремея, замахали прапорами, отдавая приказ тысяцким этих двух тысяч.
Совсем скоро стало ясно, что приказ увиден – две, идущие бок о бок тысячи стали придерживать коней и заворачивать, одна одесно, вторая ошуйю, целясь на крылья, разомкнувшего строй врага. Неизбежно строй клиньев нарушился, но против легкой конницы он был и не особо нужен. Ничего, удержат врага, не дадут сомкнуться крыльям, окружить прорвавшихся русских. А вот он сам с оставшейся тысячей пойдет на помощь Отряду Петра, который вот-вот столкнется с тяжелой татарской конницей. Одному ему, прореженному конными стрелками, с неприятелем вряд ли управиться, а вот со свежей подмогой вполне возможно – все равно, степной коннице, пусть и панцирной, не тягаться на равных с отборными русскими гриднями, которых он ведет в бой. Тут один гридь стоит троих степняков, пусть те и на хороших конях, и облачены в тяжелый доспех. В этом Еремей Глебович не раз убеждался. Тяжелую конницу, пусть и в небольших количествах, имели даже половцы, не говоря уже о ясах, касогах и прочем кочевом и полукочевом люде. Да те же булгары, хоть и хорошие воины, ничего не скажешь, но и у тех панцирная конница не могла устоять против прямого русского копейного удара. Вряд ли у татар тяжелая конница намного лучше, так что удара двух тысяч русских панцирников не удержит, будь их даже и четыре тысячи, что вряд ли – три, не более. Да и идут они широким строем, которым против клиньев не устоять.
Пробьем! Воевода Еремей упрямо мотнул головой. Пробьем… Только бить надо так, чтобы не попасть своим в хвост. Тогда сила копейного удара пропадет зря. Это пехота может давить щитами в спину впереди стоящих своих товарищей, усиливая напор на врага. Лошади такого не могут. Потому целить будем правее. Еремей Глебович, пришпорив коня, пробился в первый ряд клина, вырвался вперед, отъехал чуть правее его острия, привстал в стременах, вглядываясь вперед. Его тысяча как раз проходила, между разорвавшимся напополам, передовым татарским отрядом, оба крыла которого сейчас сцепились с двумя русскими тысячами.
