Любовь Ами Фаду. Часть третья
в выпуске 2017/01/25Часть третья.
1.
Когда подошло её семнадцатилетие, Ами Фаду заболела. Местная лихорадка – обычное дело. Странно, что до сих пор миновала, плохо, что за Ами не кому было присмотреть. Если бы не вода у окна, где подать рукой, если бы не спадающий к утру жар, могло плохо кончиться. Лихорадка быстрая, короткая. Через трое суток Ами встала с постели слабой, но почти здоровой, невесомой как листок, прозрачной и на год взрослей.
Надо поесть. Надо идти за монетой.
Раннее утро, людное, но не торопливое. Между раскладывающихся торговцев Ами шла тихо-тихо от головокружения, с торжественностью человека заново приветствующего жизнь. Как будто несла фарфоровый светильник, с маленьким огоньком внутри и ровным светом сверху донизу.
За монетой последовала удача: разносчик лепёшек пробегал мимо, не пришлось долго идти на базар. Ами съела половину возле фонтанчика, остаток спрятала в рукав и вернулась обратно в Меновые Ряды, прошла во внутренний дворик громадного скального здания, дальше собственно Библиотека. Время отправить домой напоминание о себе.
Библиотеку Ами очень любила. Город – насквозь чужой, а это пещерное здание похоже на детские, горные убежища запахом, прохладой. Природные горизонтальные щели выветривания и здесь использовались как полки, дома – чтобы хранить еду: твёрдый и зреющий сыр, вино, фрукты и сухофрукты. Можно вообразить, что снаружи не Петел Сак-Баал, а зелёные горные долины.
Ами улыбнулась прохладному, вглубь нескончаемому главному залу. Книгам в переплётах, корешкам многотомников, свиткам, картам на тонко выделанной коже и старым друзьям. Наборы картинок на широких листах, альбомы, проложенные едва видимой тканью, лежали на прежнем месте. Ами рассматривала картинку сквозь ткань, гадая, выдумывая, что там, и лишь затем открывала. Невообразимые звери. Странно наряженные люди. Атласы оружия, посуды, механизмов, деревьев и цветов... Видно каждый лепесток, побег и корень.
2.
Пыль. Остатки деревянных лавок, изъеденные жуками. Ами садилась за центральный, каменный ряд квадратный столов. Вокруг каждого – каре кресел из железного дуба. Сидения великанов, можно забраться с ногами. За высокой спинкой Амии чувствовала себя в убежище. От двери её не видно, если кто и не зайдёт, вроде толмача за словарным подсказчиком или таблицей иностранных мер.
«Как здесь по-прежнему! Хорошо, что я не умерла!»
Своды зала расколоты до неба вдоль. Ровно по столам, по центру зала, с востока на восток проходя, светят два солнца, когда ярко, когда тускло, но постоянно.
Ветхий книжный том выскользнул из рук и обложки. Подняв его, Ами без сил опустилась на краешек кресла. Отдышалась, потяну-улась… Шорох.
Незамеченный напротив света, за тем же столом сидел человеком. В цвет кресла попадали складки дорожного мужского бурнуса. Лицо – каменный, неподвижный прямоугольник: ровная линия бровей, тёмные глаза, нос без горбинки, прорезь рта без эмоций. Мужчина приветствовал Ами полувставанием, задержав у плеча открытую ладонь. Он приветствовал так Ами, одетую парнем... Но этот жест, почтительный, обозначающий границу, относился исключительно к женщинам!
«Свет жизни моей, всё пропало! Плен, пытки, гарем или казнь!»
Сердце рухнуло в холод. Ами вскочила, оглянулась. Исподлобья метнула взгляд на незнакомца. Сделала шаг к выходу. Обратно. Взглянула опять.
Грифель скрипел. Мужчина, заглядывая в свиток, набрасывал какие-то списки на отдельных листах, вроде счетов. Узкий свиток, прижатый камнями из старых, из раздела «законники». Листы новые, атласная бумага.
Он улыбнулся Ами, не отрываясь от работы, уголком рта:
– Прошу простить. Я больше не буду.
Ами села в кресло. Кисти рук на столе белели на просвет, тонкие, узкие. Султанского клейма в помине нет, даже намёка на него.
«Да... – обречённо подумала Ами Фаду, увидев себя со стороны. – Очень похоже на парня, кого угодно проведу, конечно».
Теперь под гулкими сводами скрипели два грифеля. Рука мужчины с невиданной скоростью набрасывала строки, загипнотизировав Ами Фаду. И такие ровные! Под несколькими – крупный росчерк другим, охристо-жёлтым грифелем. Ставя его, мужчина иногда усмехался. Она сама тщательно перерисовывала клинышки из раскрытого тома, не решаясь прерваться и уйти. Что делать? Как быть? Или уже всё равно?
Чужой грифель замолк. Мужчина невозмутимо изучал результат её труда, а встретившись глазами, щёлкнул пальцами над столом и рассмеялся:
– Извини ещё раз, шуд, – обратился, как к младшему соплеменнику, – но здесь у тебя...
– Фаду! – гордо перебила его Ами, чего терять.
Румянец, украденный лихорадкой, вернулся к ней. Профиль – хоть сейчас на медаль.
– Фадучка, – кивнул он, – а зовут?
– Амистат!
– Ами, у тебя здесь ошибка в написании, впрочем... Насколько я помню султаншу из этой истории, ослику можно только позавидовать!
Розовеющая Ами не отвечала, и незнакомец предложил:
– Если хочешь, я помогу тебе. Ты служишь у кого-то в доме и копируешь сказки для детей?
Ами радостно кивнула:
– Копирую! Нет, не служу, для писем копирую, всё равно, сказки или быль. Я должна часто писать домой. А я не научилась, не умею. Да и они не прочтут без отца.
– Странно... – прищурился незнакомец и тут же возразил себе. – Ничуть.
Эта манера иногда реагировать короткими взаимоисключающими фразами оказалась его характерной чертой. Ещё одна – сильный контраст между каменными чертами лица и улыбкой.
3.
В тот день ничего Ами не написала. Сначала Жафар пересказывал выбранную ей книгу, в общих чертах, явно что-то упуская. Но и с купюрами там обнаружилось море пикантных, экзотических, возмутительных и завлекательных сюжетов, странных обычаев, непонятных прибауток и абсолютно незнакомых вещей.
Ами увлеклась, забылась, осмелела, начала переспрашивать:
– А это что за зверь?
– Верблюд? Ммм… – горбатая лошадь. На них ездили.
Рассказчик вставал и пропадал в лабиринтах каменных стеллажей. Возвращался с альбомом:
– Смотри, вот как они выглядели. У этого, видишь, два горба, у этого один. В них… вода, так скажем.
На картинке вальяжно шагали по барханам песочно-жёлтые, завораживающе реалистичные верблюды. К горизонту шли, к замку с башенками, к недостоверно смуглому, курчавому принцу в короне, но без тюрбана и почти без одежды.
– Чей это замок? Неужели бывают люди с чёрной кожей?
Легко и непринуждённо недосказанная легенда переходила в древнюю историю, затем в новую сказку, которую ждала та же судьба. Монотонный голос рассказчика редко взлетал, мигом возвращался к размеренности. Едва заметная нотка самоиронии его вела на поводу, как большого зверя, который охотно следует за ребёнком.
Уже вечер? Ами очнулась, словно вынырнула из полумрака и голоса. Весь день просидев на месте, она чувствовала себя, как после долгого путешествия. Как будто с соседками уходила в горы, за орехами, с ночёвкой... Или с тётками на ярмарку ездила... Дышалось иначе, в груди сырость и свежесть воздуха, в руках, ногах усталость, в мыслях – волнительное: «А дальше? А про что на следующей странице?»
А дальше – спать. Домой пришлось бежать бегом.
«Такое мрачное лицо, и такое подходящее имя!» – воскликнула про себя Ами Фаду днём в Библиотеке.
«Какое загадочное лицо, – вспоминала она дома, – и какое таинственное имя». Шагала от двери к окну, выглядывала в него и повторяла вслух, перебирая интонации, как птичка, то звонко, то задумчиво: «Жафар... Жафар... Жафар?..»
Подошла к овальному зеркальцу на стене. Из-под крапчатых разводов давно нечищеного металла оттуда выглядывала настороженная Ами, вопросительная, глазастая.
«Привет, давно не виделись. Э, на фоне их круглых женщин я, как осока под луной! Как стрекоза. У них щёки – пирожки, у них глаза – медовые, карие. Ручки пухлые, пальцы мягкие, э-эх!..» Сердце тук-тук. «Не надо бы завтра в Библиотеку идти. И за монетой, на всякий случай не надо. Разве в полдень, когда народу толпа».
4.
Весь следующий день они просидели рядом. Жафар объяснял Ами смысл того, что он писала в целом, затем разбирали по словам и по буквам. На любимые альбомы Ами ушёл вечер. Вереницы дней и вечеров.
Её страх быстро прошёл. Заподозрить Жафара в каких-либо дурных намерениях по отношению к такой безоружной Ами было невозможно глупо. Она как птенец в гнезде – протяни руку и возьми. Нет зла без лицемерия, но где в нём фальшь? Где наигранное безразличие, где липкая суета? В общем-то, даже и хорошо, что Ами пошла в мать и похожа на фадучку. Они считались ведьмами, опасными глазом и языком. Кому такая нужна? Ами ещё и худая стала, тоже признак ведьминский!
Сколько Жафар знал! До каких высоких полок он дотягивался! Просить его самого выбрать что-нибудь интересное оказалось гораздо умней.
Фолиант-справочник травяных зелий неподъёмно тяжёлый, размером с блок городской стены Жафар небрежно раскрыл посредине:
– Здесь шрифт, смотри какой, чёткий и понятный. И к каждому сорняку – легенда.
Начитавшись по слогам, Ами Фаду смогла захлопнуть альбом, только встав и взявшись за обложку двумя руками! Протёрла, разглядела на форзаце в орнаменте страшенную колдунью.
– Кстати, – заявила Ами в лоб и без предисловия, – почему ты не боишься меня?
Жафар не нашёлся:
– Я? Тебя?
– Ну, да. Раз я фадучка, то ведьма?
– Невозможно, – он развёл руками, сразу оговорившись. – Типичная.
– Шутишь? – спросила она и сама ответила. – Не шутишь и не боишься. Ты давно среди книг, а про таких отец говорил: они даже в призраков не верят. Но если встретят, как с соседом раскланяются!
При слове «отец» Ами смутилась. Наполовину оплакав, вдруг так легко произнесла.
– Я напоминаю тебе его? – спросил Жафар.
Ами так и не привыкла к разнице между горской и равниной речью. Язык тот же, темперамент разный: горец словно подбрасывает, отпускает звуки в небо. Равнинный житель – укладывает, как тёсаный камень. Жафар произносил слова-приговоры. Не обвинительные, конечно нет, но их вес...
Фаду замотала головой:
– Вовсе нет.
До чего нелепое предположение. Во-первых, отец гораздо старше, и он такой солнечный, оливково-смуглый, порывистый, хотя...
В манере своего собеседника, она разом передумала:
– А всё-таки, да... Тем, что напоминаешь, хотя нет. Ты так слушаешь меня, Жафар, такую ерунду!
Слушал и смотрел. Особенно, когда ерунду.
Похожие статьи:
Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть шестая
Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть четвёртая
Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть первая
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Добавить комментарий |