Любовь Ами Фаду. Часть пятая

Часть пятая.

1.

Жафар обыкновенно приходил в Библиотеку раньше, но иногда Ами опережала его. Рассеяно, небрежно чиркала письмо. Бесцельно бродила между полками, колонами, перебирала шагреневые листы и хрупкие, крошащиеся пергаменты в нишах, не снимая. Сейчас придёт. Может за полдень. В крайнем случае – к вечеру. Придёт.

Бесшумный, всякий раз он уже сидел за столом, будто материализовался там, когда Ами заглядывала в зал.

– Выбрала что-то на сегодня? – спрашивал Жафар.

И она с важным видом кивала, таща первую попавшуюся книгу. Недоумённо поднятая бровь как бы вопрошала её невинное лукавство. Особенно когда в книге не оказывалось даже одной картинки.

 

 

Ами появилась из полумрака по ту сторону широкого полуденного луча и нырнула под него – через стол, отдать лицо прикосновению двух ладоней, как младший шуд старшему родственнику. Мягкая, свежая, невесомая, благоуханная.

Жафар вопросительно глянул на книгу:

– И так?

В этот раз фолиант, попавшийся под руку, оказался богато иллюстрирован. Неожиданно для неё Жафар зачитался... Ами рассматривала завитушки, обрамлявшие текст, ностальгически любовалась силуэтом прорисованным бледной тушью, верно и отчётливо. Старый знакомый, ледяной бузинник.

 

 

«История применения, эффективность и приметы отравления, способы маскировки, противоядия». Книгу с таким подзаголовком Жафар открыл на странице, где ледяной бузинник, считавшийся утраченным в долине, акварельными гроздьями лёг под рукописные буквы собственного имени. Во времена широкого распространения он не назывался ледяным. И злой, лютой потравкой не назывался. После катастрофы в горах выжил один единственный подвид, превратившись в раскидистое, кряжистое дерево, морозостойкое. Жафар сам был, как ледяной, когда читал это. Рот скривился и застыл в усмешке: хороший повар! Знал своё дело!

«Книга ядов быстрых и мучительных, для войны и для казни» была составлена известным дипломатом, поэтом, каллиграфом... и поваром. Которого некий «султан султанов, владыка всех земель, покоритель народов» подарил соседнему «султану султанов, владыке всех земель, покорителю народов», в качестве шпиона и провокатора. Итог был таков: государства действительно объединились под властью одного «султана султанов», поэта, каллиграфа... Бывшего повара.

«Похоже на подлинник, – думал Жафар, скользя взглядом по витиеватому, но ясно читаемому тексту, – неужели твоей рукой писано, великий ренегат? Если хочешь знать, память о тебе пережила века, ты доныне прославлен среди правителей. Невообразимой скромностью: жил рядом с конюшней, кочевал всё время, в охрану брал простых людей, спал без наложниц и всякий раз на новом месте, ел мало, готовил собственноручно. Молодец, долго прожил, без двух сто лет. Жаль, не спросить у тебя, насколько счастливо ты их прожил».

Жафар перевернул хрупкую страницу.

«Возьмите камедь бузинника, так называемый «орешек», третьего или более года. За неимением такового, прошлогодний возьмите щипцами, но никогда же рукой. Выдержите в меду, соке или патоке десять дней. Далее. Снимите с любого дерева жучка под названием бурильщик. В медной шкатулке без малейших щелей оставьте его с бузинником на двое суток. Затем орешек следует залить в кувшине, предназначенном к питью, водой, вином или любой иной жидкостью на день, если желаете принести его пустым, наполнив перед самым возлиянием. Если напиток может быть приготовлен заранее, довольно выдержать в нём орешек минуту. Если нет, вылейте содержимое и высушите кувшин. Орешек же спрячьте, он послужит вам неограниченно долгое время. Сделав глоток, четверть часа спустя человек ощутит неодолимую сонливость. Удобство метода состоит в том, что сонливость эта весьма естественна и сопровождается лёгким, шутливым настроением. Засыпая в расслабленной позе, отравленный долго сохраняет румянец на щеках и улыбку. В первые сутки лишь случайное касание может обнаружить каменную скованность его мышц и холод тела. По прошествии трёх суток или будучи потрясаем за плечи, спящий утрачивает скованность. (Примечание. На мой взгляд, это уже не конвульсии, но казус мёртвого тела). Он вытягивается и становится таким горячим, будто объят пламенем. Губы растягиваются и ссыхаются, выражая оскал крайнего гнева. (Примечание. Можно использовать для внушения суеверных людей). В этот момент, так и ранее искать средств к избавлению бесполезно».

Следующая глава посвящалась тому, в чём и во сколько раз надо развести настой ледяного бузинника, чтобы поменять местами две фазы агонии, превратив его из орудия незаметного убийства в орудие пытки.

«Потрясающе...»

 

 

2.

– Не бузи, придёт Бузинник! У него в большой корзине гроздья ледяного града. Не бузи, не надо! Вытряхнет на мир Бузинник этот град, как небо, синий... Бусинам подобный град, в половине ягод – яд...

Жафар отвлёкся на её речитатив, кивнул:

– Оно самое, лгущее дерево, зимняя потравка. Когда-то давно на свете росло.

– Почему лгущее и почему росло? Его и сейчас полно в горах, – заступилась Ами, проведшая под кроной ледяного бузинника и в развилках кручёных ветвей немало счастливых часов.

– Вообще, оттого, читаю: «...люди принимали за его опавшие плоды – ядовитые шарики камеди. Выделяя их, бузинник избавлялся от ядовитых соков земли, перетерпевшей катастрофу, этот же яд со сладостью камеди используя против насекомых и грызущих кору зверей. Кисти настоящих плодов, назначенные к тому, чтобы их клевали и разносили птицы, не ядовиты».

Ами замотала головой:

– Нет. Ядовитые шарики-бузинки, это слёзы небесного бузинника, пролившиеся на земной. Всегда так считалось... Вашей книге, что ли виднее отсюда, чем нашим старикам?

Жафар не стал спорить:

– А что, эти ягоды действительно синие, как лёд?

Ами, катавшая что-то за щекой, кивнула и выплюнула это в ладонь:

– Смотри: чистый лёд, издалека. Будто ледник на северной стороне горы, цветом – один в один. И типичная бусина, даже вмятинки по бокам. Хорошо, не насквозь! – добавила она и усмехнулась.

Исключительной силы шутка.

Ставшее каменным лицо Жафара показалось Ами проявлением недоверия.

– Думаешь, я вру? Это он самый – ледяной бузинник. Если хочешь знать, мы играли точно такими: «прыгай в небо»! Надо подбрасывать и ртом ловить. Так вот, меня тогда не было, тётка на поле с собой взяла, так что, я врать не буду, что своими глазами видела, но на другой день, когда на двор к ним пришла, мне всё и рассказали. Как было. Мальчишки играли, средний Яна сын, что через три двора от нас жил, он бузинку на земле нашёл, ей играл. Высоко подбросил, выше других, выиграл, значит. Но поймал и – умер! Вот именно, умер! А ты мне не веришь. У бузинника скорлупа – кремень, но если и незаметная трещинка – всё, хоть бы и высохла ягода, из неё через сто лет яд не выветрится!

 

 

Жафар протянул руку:

– Дай-ка посмотреть...

Едва орешек лёг в его ладонь, она захлопнулась, как шкатулка на пружине, костяшки побелели, ничего себе – посмотреть!

Безразлично, по слогам произнёс:

– Давай поменяемся?

Отвязал гранёную бусину, служившую противовесом на поясном кошельке:

– Золотая. Согласна?

Ами пожала плечами:

– Бери. Как будто я торгуюсь. А зачем тебе?

– Врагов буду травить. А тебе зачем?

– Жафар... Чего непонятного? У нас все девчонки с собой носили. Когда в горы одна идёшь, разве можно без бузинки? Вдруг нежить – лешаки, дэвы горные?.. Знаешь, сколько их в горах? А какие они страшные: два клыка вверх торчат, два вниз, а губ нет совсем! Ноздри вывернутые, чуткие. Когда ночной ветер с долины в горы летит, они принюхиваются и знают, в каком доме, сколько человек, и что за люди! Года не проходит, чтоб кто-то из девушек не пропала совсем!

– Бузинка для вас амулет?

– Жафар, – с упрёком протянула Ами, – ну, какой амулет? Последнее средство. Надёжное, – твёрдо добавила она, сжав маленький кулак и легонько стукнув по колену непонятливого Жафара.

Фаду рассказывала, щурясь, глядя сквозь него в мираж детства, зыбкий, тысячекратно преломляемый мираж.

– Это беда, знаешь. Горской семье потерять жену, а особенно дочь. Мало почему-то дочерей. Кого знаю, и двух в семье не бывает. На том перевале как раз, где чаще всего девушки пропадали, с другой стороны живут пять да ещё поодаль столько же крепких домохозяйств. Восемь сыновей у кузнеца, трое и дочь у его брата. У дровосека – одиннадцать, а дочки нет и одной! И с этой стороны лесник живёт у него взрослые сыновья, так они даже и не поженились. Не на ком!

– И самые злые лешаки гнездятся на этом перевале?

– Точно! Жутко злые! Какими девушек находили, горные дэвы ведь – звери, жутче зверей, лучше и не знать, и не говорить! Страшно ходить в лес... – Ами понизила голос до бесцветного шёпота. – А вдруг хуже, вдруг... яфарг? Со страху и ледяной бузинник раскусишь!

– Чем же страшнее яфарг?

Ами всплеснула руками:

– Скажешь тоже! Куда как страшней...

Начав торопливый, сбивчивый пересказ детских баек, Ами оборвала себя:

– Ой, да что я, в самом деле! Как будто ты не понимаешь! Скажи ещё, что сам не боишься яфаргов хоть чуть-чуть!

И обратно унеслась мыслью в горы, горские будни:

– Бывало, вечером, когда заморозков ещё и не ждали, а они – раз и бабах! Туча Синей Бузы пришла! Она и посреди лета приходит! Все – айда за хворостом! Для сада, деревья окуривать, укутывать грядки. А ночь уже вот-вот… И туча ещё… Всё гудит от ветра… Ну, и ты со всеми, бузинку за щеку и пошла! Не так страшно. Как отец меня увозил, я только бузинку и вспомнила схватить! – Ами задумалась. – Да и здесь, когда не спится, покатаешь её во рту, под языком оставишь и заснёшь...

Жафар кивал, глядя себе под ноги. Молча кивал.

 

 

3.

– Амистат, расскажи-ка мне... Как именно умер тот мальчишка?

Она рассказала, подтвердив достоверность книги даже в мелочах, и разговор мигом улетел в совсем другую сторону.

– Ами, самоубийство – недопустимая глупость!

У Жафара это вырвалось, без перехода, ни с того, ни с сего.

У Ами тоже:

– Это ещё почему? Своя воля – своя до конца. Что на жизнь, то и на смерть. По-другому не получается. Как говорят у нас про крепкую любовь: гладят пальчиками, держат косточками: до смерти, то есть, люблю, не отпущу.

– Ммм... Ты говоришь, как яфарг!

Ами вздрогнула:

– Что?

– Помнишь, мы узлы рассматривали с тобой в альбоме, ты хотела что-то сплести?

– Ну, да.

– Нить, которая соединяет две готовых тесьмы, она называется «эфа» – яфа, змея. Продел – завязал узел, продел – следующий узел. Ему название – «монета», потому что переходит из рук в руки, объединяет две полосы: смерть и жизнь. Это девиз яфаргов: «Смерть и жизнь назначают цену друг другу».

Шустрая, как птичка, Ами сбегала за альбомом, долго искала нужный раздел в непослушных, глянцевых листах. А вот и он... Да, у каждой нити, каждой полосы и узла есть имя!..

Вернулась к заголовку и скептически, неуверенно спросила:

– Но, кажется... Это слово между жизнью и смертью – «знать», знают цену друг другу?

Жафар засмеялся:

– Верно! Всё верно! Мне просто больше нравится второй вариант!

 

 

Они поменялись ролями. Теперь Жафар её расспрашивал, Ами вспоминала, что знали, что выдумывали про ледяной бузинник, легенды и прибаутки, реальные происшествия.

– В горах, на верхних ледниках нет и зверя, ни деревца. Но есть один северный горный отрог, заросший ледяным бузинником. Непроходимый бузинный лес... С этой стороны он принадлежит земле, а на другом краю небу, – Ами указывала взглядом вверх. Там он растёт на круглых, как плоские, шапки облаках… – Она помолчала, глядя в расколотые своды. – А тысячелетнее дерево, Бузинный Кряж, он растёт на самой границе. Это имя его такое – Бузинный Кряж. Иногда он сходит в долину…

Ами надолго замолчала, и Жафар спросил:

– Зачем?

– Справедливости ради. Какими только бабайками не стращают детей, да? Вот и слушай, если что, у нас дети пугают старших Бузинным Кряжем: «Станешь обижать меня, нажалуюсь! Он придёт, и не один!» И это не пустые угрозы! Придёт с севера туча Синей Бузы и заслонит всё небо. Делается темней, чем ночью! Бешеный ветер и страшный холод. Это морозные, вьюжные братья идут впереди неё, усмехаются, хохочут, разминают руки. Рады, что могут погулять, не дожидаясь зимы. У лютых Братьев Холодов широкие мечи в руках, а руки – толщиной с бычью ногу. Они бросаются на людей, протыкают, поднимают над головой и бьют о землю. У яростных Братьев Буранов, у каждого кнут и лассо. Стегают по ногам, ловят петлёй, рывком поднимают над головой и бросают в пропасть. От них не убежишь…

– Ты как будто любуешься, – удивился Жафар.

Ами задумалась:

– У нас каждый второй пацан назван в честь этих братьев! Чтобы ветра и морозы за своих приняли, не повредили бы. Когда в войнушку играют: делятся на бураны и морозы, человеком никто не хочет быть! Сплетут из веток ивы и репейника чучела людей и давай их мутузить!

– А в честь кого девочек называют?

– Э... Не знаю, разве в честь Непокорная Зои... Она не слушалась никого, она первая за ним ушла.

– За кем?

– Да за ним, Бузинным Кряжем. Почему Синяя Буза, зимняя туча, приходит не в своё время? Это случается, когда к Бузинному Кряжу обращается кто-то обиженный. Кто-то действительно невинный, особенно ребёнок. Зовёт его не один раз, в сердцах, а трижды. «Нет мне среди живых защиты. Нет справедливости. Бузинный Кряж, приходи». Тогда он выпускает своих сыновей, без выбора, не глядя, на кого идут. Они мчатся, бушуют, смеются, кружат. А Бузинный Кряж тихо идёт, прямо, не спеша. Медленно идёт, но как они не бегут, не могут обогнать его. Бесшумно идёт, хмурится... Кто его позвал, улыбнётся лишь тому, – Ами замолчала, ушла куда-то мыслями, повторила, – подойдя вплотную к тому, кто его позвал, улыбается и протягивает корзину: возьми ягоду для твоего обидчика не на жизнь, а на смерть, на горе ему! А Непокорная Зои опять, и его не послушалась, не взяла. Сказала: «Не ищу мести, и жизни не хочу, мне опротивела жизнь. Я хочу с тобой уйти». Он горбатый, кряжистый... Он вообще-то некрасивый, с ледяным горбом, лицо сухое, страшный. Бури, морозы они красивые, как самые красивые парни. Они смеются, гневаются, у них светлые глаза, чёрные глаза, яркие глаза и сведённые брови, оскаленные зубы, громкий смех. У него – тонкие губы и такая... холодная улыбка. Бузинный Кряж ничего не ответил, но Зои пошла за ним в холод, на ледники, вскоре не смогла идти... Тогда он закинул её на спину и унёс. На ледяном горбу. С тех пор Бузинник предлагает ягоду для себя выбрать, на жизнь или на смерть. Хочешь, умри. А не хочешь, прости и живи дальше... Остальную корзину на весь мир вытряхивает! Всех наказывает, без выбора милует, потому что все люди, все одинаковые! Знал, не знал, делал, не делал, тем и тем виноват! Ты мне не веришь? Жафар, послушай, у нас был год, прямо посреди летней жары, буря, по щиколотку града! Прошло, кончилось. Опомнились, все ли живы? Вроде, да. Обрадовались. Рано! Кто плачет, что случилось? А на отшибе девочка жила в доме, мать её видели раз в год, а девочку почти никогда, такой строгий у них дядя, бирюк, всё сам, людей не подпускал. И вот уже град растаял, только в сторону ледника – полоска его лежит, и на ней та девочка, как будто спит, но нет. Лежит лицом к горам и улыбается как будто сквозь сон, как будто. А бирюк тот ушёл ночью за перевал и никогда уже не вернулся.

 

 

Ами рассказывала напевно:

– Обрушится туча, всё небо становится белым, град не крупней орешка, с рябиновую ягоду, с бузинную, да. Но не весь тает. Слёзы небесного бузинника не тают. Эти не орешком, а снаружи и внутри, целиком ядовитые. Они от горя помогают: либо умрёшь, либо успокоишься. Следом зато идёт тёплый воздух и много хороших дождей, богатый урожай, когда все получили, чего стоили, чего хотели.

«Такое вполне возможно, – подумал Жафар, – при извержении вулкана. При циркуляции воздуха над отдалёнными плато гейзеров. Ядовитые и плодородные выбросы, вполне».

– У нас не бывает Синей Бузы... – произнёс он вслух.

– Естественно! – воскликнула Фаду и осеклась.

– Почему?

– Потому... Потому что... Если честно, от ледников на восток – правды нет. Зла много и обиды много, но невинных нет. Зачем Бузинному Кряжу туда идти? Сюда, получается... В горах считают: чем ниже земля, ближе к проклятым яфаргам, к Духу Зла. Злобные мертвецы уходят к нему, а он их гонит: «Послужите мне. К живым возвращайтесь, пугайте их, замучайте их для меня». А от ледников наверх, к Благому Духу идут добрые мертвецы. Он зовёт их, не гонит: «Поднимайтесь ко мне, приходите ко мне навсегда». Ушедшие к нему мертвецы пугать живых не возвращаются. А утешать, охранять могут! Посоветовать... Там, куда они ушли, кисти бузинника цветут в безоблачном небе, безветренном, они перелетают с цветка на цветок...

Жафар поморщился:

– Ами, неужели ты веришь в это?

– Конечно. А ты нет?

– Но послушай, не странно ли... Жил какой-то, положим, старик... Последнее, что сделал, зарезал овцу. Ел мясо, подавился и умер... И вдруг, ни с того ни с сего, дух этого старика... Я вообще не верю в загробную жизнь, ну, допустим, она есть... Дух старика вдруг решил порхать с цветка на цветок, как бабочка, а не виться, как муха вокруг овечьих кишок!

Вместо ответа Ами тихим речитативом пропела ему погребальную горскую песню:

– ...над гробом – Бузинный Кряж... От гроба до неба – бузинный цвет... Нижние грозди тёмные пахнут ужасно, живых пугают, но мёртвых манят... Во тьме, словно йавари, на запах лети!.. Средние грозди светлые пахнут горечью, и живых печалят, и мёртвых... В горе, словно йавари, на свет лети!.. Запах верхних гроздьев неведом никому... Но едва вдохнёшь его, как низойдёт покой к тебе, а к нам...

– Зима...

Ами кивнула:

– Утешение. Не лёд, не из корзины Бузинного Кряжа, а когда снегопаду и полагается.

Развела руками:

– Что мёртвец делает там? Обретает крылышки, пьёт цветочный нектар? Я песню знаю, а на самом деле, я не знаю! И никто не знает. Понимаешь, Жафар, в этом смысл: только он мог бы ответить, это для него, не для нас.

«Как я сразу не понял? Горцы почитают ледяной бузинник за дерево мёртвых, за лестницу туда, где нет горя и зла».

Похожие статьи:

Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть четвёртая

Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть шестая

Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть первая

Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть вторая

Рассказы → Любовь Ами Фаду. Часть третья