Профессор Рябинкин обвёл глазами огромную аудиторию: сотни взглядов сейчас были устремлены на него:
— Таким образом, — начал он, — я и моя кафедра пришли к открытию: российская революция начала двадцатого века является событием инвариантным. Говоря другими словами, это предопределенное историческое событие, которое невозможно предотвратить никаким способом, кроме как в корне исказив всю реальность, в которой оно происходит. И это абсолютно уникальное явление в ткани истории человечества за весь период его существования, — в зале зашумели. Со всех сторон посыпались разнообразные предложения:
— А что если использовать роботов-шпионов и предоставить всю информацию Царю…
— Внедрить им в мозг нано-ботов - нейромодификаторов!
— Ворваться туда с квантовым волномётом, и всех…
— Вы поймите, всё это пробовали! — с улыбкой остановил их Рябинкин. — Да-да, были перепробованы и воздействия первого уровня, и второго, и третьего. Почти все, без исключения. И безрезультатно… Простите, что? — он развернулся в левую часть аудитории. — Нейтронная бомба? Воздействие четвёртого уровня? Да, теоретически можно было бы нанести удары по Санкт-Петербургу и Москве. Но это бы в корне изменило уже всё, так сказать, пространство эксперимента. Революцию бы мы предотвратили, да только страны бы уже той не было, — Рябинкин повернулся к правому сектору аудитории, который отображал реакцию виртуальной аудитории. Там поток сообщений, как и в зале, тоже потихоньку успокаивался. Скромная маленькая надпись в правом нижнем углу уведомляла: «15 млн. подключений.»
— Ну что, есть ещё у кого-нибудь вопросы?.. Вот и прекрасненько! — артистично закрыл он эту тему своего выступления.
***
После выступления уставший профессор Рябинкин возвращался из конференц-зала института Исторического моделирования на свою кафедру Русской истории.
— Не думал, что эти выступления, с трансляцией на весь мир, смогут меня так вымотать, — признавался он своему коллеге — доценту Курылёву. — Ух, сейчас закроюсь у себя в кабинете, заварю чая с бергамотом и буду смотреть футбол. Да, да, банальный футбол, и никакой науки! — с нарочитым простодушием и искренностью заявил он своему молчаливому, по обычаю, товарищу.
Уже перед самой дверью кафедры их догнал молодой человек довольно странной внешности: с острыми, закрученными на концах усиками и густыми бакенбардами. Одет, правда, он был вполне по-современному, но зато в руке у него красовался стильный аксессуар — тросточка с медным набалдашником в форме головы льва.
— Дмитрий Александрович! Дайте мне хотя бы один шанс, и я опровергну ваше утверждение о неизбежности русской революции! — выпалил он, вставая между профессором и дверью.
— А это ещё кто такой? — спросил Рябинкин, придирчиво разглядывая молодого человека.
— А, не обращайте внимания, это Батарейкин, — тут же сообщил доцент Курылёв, — Никифор Батарейкин. Он недавно поступил в аспирантуру и работает у нас техником на кафедре. Совсем помешался на начале двадцатого века: усики вон себе даже эти пижонские отрастил. Похваляется, что, мол, всё знает…
— Да, я досконально изучил и всё это время, его культуру и типажи, и действительно всё о нём знаю! — поспешно выпалил Батарейкин.
— А может быть, ты даже знаешь, как преодолеть ключевой пункт в этой задачке: первый теракт партии «Народная свобода» в одна тысяча девятьсот четвёртом году? — с издёвкой спросил профессор.
— Тысяча девятьсот четвёртый год, восьмое декабря. Студенты: Лев Файфер, Янис Вацетис и Соломон Гогоберидзе, активисты кружка «Народная свобода», совершают свой первый политический теракт, поздно вечером подорвав карету с прокурором Кравцовым. Из этого узла начинаются все связи цепочки неизбежных событий русской революции семнадцатого года. В симуляторах «Ломоносов» и «Льюис-19» было проведено в общей сложности тысяча четыреста тридцать семь сеансов полной реконструкции с попытками предотвратить это событие, и всё безуспешно, — бойко отрапортовал аспирант Батарейкин.
— Всё это так, — немного удивившись столь доскональному ответу, согласился профессор, — но я не понимаю, чего же вы, собственно, хотите?
— Предоставьте симулятор в моё распоряжение, и я смогу решить эту историческую задачу! — с мольбой в голосе заявил аспирант.
— Юноша, наши симуляторы — это не игрушки. — отвечал профессор снисходительным лекторским тоном. — Это мощнейшие в мире вычислители, способные просчитать на атомарном уровне состояние целой планеты с учётом всех взаимосвязей! Да вы знаете хотя бы, сколько симулятор электричества жрёт?! Да если бы не прямой контракт с термоядерной станцией, то мы бы давно вылетели… — Рябинкин осёкся, — короче: ни за что! …Эээ. Постойте! Да что вы такое себе позволяете?!
Совершенно неожиданно, Никифор Батарейкин вдруг встал перед профессором на колени и молитвенно сложил руки:
— Я умоляю вас! Я, в конце концов, настаиваю! — взывал он надрывным протяжным голосом.
— Я же предупреждал вас, это совершенный фанатик, он совсем поехал! — заявил доцент Курылёв, беря профессора за локоть, будто бы собираясь увести его в безопасное место.
Видя, что даже столь отчаянный манёвр не привёл его к успеху, Батарейкин вдруг злобно выкрикнул:
— Ну и грош цена тогда этой вашей науке, если она не выдерживает и одной проверки из независимого источника!
— Что? — профессор, собиравшийся было уходить, вдруг остановился.
— Ах, раз так, то… Ладно! — согласился он после короткого раздумья, — Я даю вам симулятор «Ломоносов», но на один-единственный сеанс! Сегодня ночью. Всё равно оборудование простаивает, пока не пришла реконструкция по проекту «Стенька Разин как основатель альтернативной монархической династии».
— Иван Степаныч, — обратился он к Курылёву, — распорядитесь, чтобы молодому человеку выдали необходимый доступ.
— Допустимый уровень вмешательства какой выставить? — сразу по-деловому уточнил Курылёв.
— Первый! — злобно отрезал профессор, но, увидев искажающееся в бессильной злобе лицо Батарейкина, тут же исправился:
— Ну ладно, пусть будет второй. Второй неразрушающий уровень воздействия.
— Набор доступных предметов и оборудования? — продолжал уточнять доцент.
— Любой набор! — с язвительной улыбкой произнёс профессор.
— То есть как это… «любой»? — опешил Курылёв.
— Это значит, что я разрешаю отсканировать и включить в доступную для исследователя модель буквально всё, что молодой человек успеет с собой принести в анализатор. Нашего ничего ему не давать! Наше оборудование и модели — это наше оборудование и модели, они останутся, так сказать, при нас. Да, — профессор посмотрел на часы, — сейчас без пятнадцати семь. Начало прогона симулятора — ровно в семь, так что я бы посоветовал молодому человеку поторапливаться. Удачи! — профессор слащаво улыбнулся и скрылся за дверью.
Никифор Батарейкин судорожно посмотрел на часы, потом — в ближайшее окно. Может быть, единственный раз в жизни ему давали возможность изменить прошлое по своему усмотрению, да вот только идти в это прошлое ему предлагали «как есть» — с пустыми руками. За окном простирался бескрайний зелёный парк, посреди которого, собственно, и был построен институт Исторических исследований. Вдали, за пушистыми верхушками деревьев, сверкала вращающаяся эмблема единственного на всю округу магазина: «Ультра-маркет ШАР: продукты питания и сопутствующие товары для дома». В голове у Никифора мелькнула мысль: «А ведь если кинуться туда со всех ног, то, пожалуй, минут за пять я и добегу до этого магазина!» Потом он вспомнил, сколько денег у него осталось на счёте от последней зарплаты, и нервно сглотнул.
***
Полковник управления 3-b германского генерального штаба Юрген фон Гейден, в России более известный как Михаил Прохорович Сучков, тревожно глянул на циферблат золотого хронометра. Его аккуратный левый ус нервно задёргался. Было без одной минуты шесть. Экстренный сбор революционного кружка «Народная свобода» должен начаться ровно через минуту.
«Однако странно, что никто ещё не пришёл» — подумал Юрген фон Гейден, и тут же попытался отогнать от себя эту мысль. Он перевернул патефонную пластинку и энергично покрутил серебристую изогнутую ручку. Заиграла семнадцатая соната Бетховена. Гармонизирующие звуки помогали собраться с мыслями, настраивали на конструктивный лад.
Всё просто обязано было пройти хорошо! Особенно, если учесть важность сегодняшнего дня. А день был воистину решающий: его молодым подопечным предстояло первое кровавое крещение. Первая настоящая террористическая акция. Взрывчатка уже доставлена дипломатическим вагоном в Москву и ждёт на складе. Сегодня был тот день, когда идеалисты-романтики превращались в готовых на всё бойцов, которым отступать уже поздно, а, следовательно, и дороги назад уже нет.
Между тем, время уже шесть ноль-пять. Странно… Ведь в каждом из этих ребят он был уверен практически как в самом себе. Недаром же в генштабе его считали лучшим агентом и тончайшим психологом. Взять к примеру Лёву Файфера, который недавно ради него бросился под поезд. Янис Вацетис, партийная кличка Пётр Ломов — ушёл ради общего дела из семьи. Соломон Гогоберидзе, который любил, когда его называли Алексеем Булатовым, уже не раз пополнял партийную кассу деньгами — на его счету было несколько экспроприаций ценностей у буржуазного класса.
Нет, эти ребята не могли его подвести. Без него, без «дяди Миши», как его все между собой называли, они были никем: отбросами общества, третьесортными его членами, по сути — изгоями. Это он дал им насыщенную жизнь, полную действия. В этом новом мире они решали всё. Они встали над этим обществом и стали его судьями и повелителями. Могли ли они после всего этого так просто его предать? Снова стать рабами в обмен на спокойствие и чечевичную похлёбку от самодержавия? — Никогда! Даже умирая, они будут биться за этот бесценный дар — дар быть Кем-то, дар быть великими. К тому же, у блистательного полковника Юргена фон Гейдена до сих пор не было ни одной проваленной операции!
Однако, уже четверть седьмого, а никто так и не пришёл. Патефонная игла дошла до середины пластинки и теперь издавала повторяющиеся надрывно скрипящие звуки... Никого.
Это могло означать только одно: всю группу повязала охранка. А значит — какая-то крыса их всех сдала. А если так, то сейчас уже идут и за ним. Фон Гейден машинально нащупал револьвер, закреплённый во внутреннем кармане пиджака. Потом выдвинул верхний ящик стола — там на всякий случай был приготовлен десятизарядный «бергман». Потом он проверил, как работает потайной лючок возле его стула: дверца отворилась быстро и без скрипа, открывая путь в спасительное подземелье. Полковник был готов к любому повороту событий.
Но и в следующие два часа ни к нему, ни за ним так никто и не пришёл. Тогда, крайне обескураженный всеми этими происшествиями, полковник сам решил отправиться на поиски.
***
Пробродив по деревянным рабочим кварталам Пресни с пару часов, фон Гейден так и не напал на след своей исчезнувшей группы. Уже собравшись разворачивать оглобли обратно к дому, он внезапно заметил спешащего куда-то гимназиста Ерошкина, который если официально и не был членом Народной свободы, то выступал активным помощником, выполнял ряд поручений и был в курсе многих дел. На прямой вопрос «дяди Миши», где его товарищи и почему никто не пришёл на собрание, Ерошкин повёл себя крайне странно: он сказал, что всё с ними в порядке, и что они, может быть, потом как-нибудь придут, а после увернулся и очень резво побежал по тропинке в овраг.
Для фон Гейдена, офицера генштаба и человека благородного происхождения, столь явное пренебрежение было уже чересчур. Он стремительно догнал мальца, завалил на землю и надавил ему на горло тростью, которую держал обеими руками:
— Ты мне прямо сейчас скажешь, куда пропали твои друзья, или я… или я задушу тебя прямо здесь, мерзавец! — шипел он, краснея и всё более выходя из себя. От чрезмерного напряжения в его речи начал пробиваться предательский немецкий акцент.
Гимназист выпучил от неожиданности глаза:
— Хорошо, хорошо, дядя Миша, не серчайте, здесь нет никакого секрета. Я всё скажу вам, только не душите меня, пожалуйста, своею палкой.
Потом, отдышавшись, он продолжил:
— В Москве появилась новая забава: зеркала «Иллюзион». Почти все студенты ею безумно увлечены. Наши собрались у Гогоберидзе, то есть, я хотел сказать, у Булатова: он как-то раздобыл себе этот иллюзион, да к тому же у него и свет электрический был проведён. А штука эта от электричества работает. Все они очень увлечены, аж кричат. А мне самому играть не дали, сказали, что я мал ещё. Я спрашивал у них про собрание, они сказали, что не до собрания пока — потом как-нибудь сходят. Вот и всё.
— Да что это за чёртов иллюзион? Что это вообще за проклятие такое? — бормотал фон Гейден, ошарашенный таким сокрушительным ударом, нанесённым ему таинственной и совершенно неожиданной силой, разбивавшей все его планы.
— Слушай, ты можешь мне помочь узнать поподробнее про эти зеркала? — обратился он уже ласково к гимназисту Ерошкину.
— Непременно помогу, Михаил Прохорович! Это ведь тоже касается таинственного задания для освобождения рабочего народа? — заговорщицким шёпотом отозвался гимназист, который, похоже, уже забыл про неприятное происшествие с тростью. — Зеркала эти продаются в лавке купца Поганкина, у Тверской заставы.
— Поганкин… Постой, это же вроде известный торговец хомутами и всякой упряжью, — возразил дядя Миша.
— Торговал упряжью, — поправил его Ерошкин. — А третьего дня он решительным образом прославился на всю Москву своими зеркалами, так что теперь весь остальной товар забросил. Странно, что вы этого не знали. Я-то вон тоже у тётки выпросил двадцать рублей, которые она мне на выпускной обещала, и иду к нему Иллюзион покупать, — сказав это, гимназист продемонстрировал две красные бумажки.
Фон Гейден понимал, чуял чутьём разведчика, что все эти события выглядят как-то уж слишком подозрительно и дурно, но всё же решительно произнёс:
— Хорошо. Мы пойдём туда вместе!
***
На площади перед магазином купца Поганкина было немноголюдно. Фон Гейден обратил внимание на вывеску. Старая надпись: «Упряжь и повозки от Поганкина» была прикрыта, очевидно наспех нарисованной матерчатой вывеской: «Зеркала Иллюзiонъ от Поганкина». Внутри магазина людей оказалось столько, что было практически не протолкнуться. Огромная очередь, извиваясь, шла в три разворота через весь торговый зал. Фон Гейден и гимназист Ерошкин покорно пристроились в самом её хвосте у двери. Воздух, разогретый молодыми покупателями, был настолько спёрт и душен, что полковник поминутно вынимал из нагрудного кармана платок и отирал им вспотевшее лицо. Молодые же люди, стоявшие вокруг, были так сильно увлечены и возбуждены ожиданием, что, казалось, не замечали ни духоты, ни медленного хода очереди. Ерошкин влился в это общество совершенно органично. Полковник же, напротив, ощущал свою чужеродность в этой молодёжной среде, он изо всех сил присматривался, прислушивался, пытался проникнуть в суть происходящего. И чем дальше он в него проникал, тем больше оно его пугало.
Прямо перед ними стоял высокий тощий студент, в чёрном изношенном пальто и ботинках, давно просивших каши. Несмотря на всю болезненность и измождённость молодого человека, глаза его неистово сверкали. Поминутно он словно в ужасе вспоминал о чём-то и лез рукою за пазуху, после чего моментально успокаивался и продолжал свое мрачное, какое-то даже обречённое ожидание. Со стороны могло бы создаться впечатление, будто бы именно здесь и сейчас решалась его судьба.
«Ишь, как трясётся, деньги проверяет, — ехидно подумал про себя фон Гейден, — небось, бабку какую-нибудь зарубил, или все свои вещи заложил, чтоб эти двадцать рублей собрать. Чем бы ни были эти зеркала на самом деле: стоящим товаром или чистым надувательством, надо отдать должное этому Поганкину: рекламная кампания проведена на славу, вон, все аж трясутся от нетерпения!» — продолжал рассуждать полковник. Теперь он продвинулся несколько вперёд, так что имел возможность наблюдать прилавок.
Сам купец Поганкин за прилавком не показывался. Заместо него орудовал молодой и очень бойкий приказчик — паренёк с бакенбардами и смешными, по-старомодному закрученными усиками. Вот он пересчитал деньги и ловко вынул из-под прилавка очередную картонную коробку с довольно безыскусно выполненной от руки надписью: «зеркало Иллюзioнъ: прiемникъ пластинъ» — коробка как коробка, по размерам точно упаковка от туфель, ничего необычного. Потом, очевидно из-под соседнего стола, продавец вынул тонкую прямоугольную упаковку, которая по своим габаритам могла бы содержать внутри картину средних размеров, или же, в самом деле, зеркало. Всё такая же неказистая надпись на упаковке гласила: «зеркало Иллюзioнъ: зеркало».
— Дополнительные пластины не желаете-с? — тут же осведомился у покупателя приказчик.
— Это ж как же не желаю? — Желаю! — ответил молодой увалень лет восемнадцати, в картузе и красной парадной косоворотке. Сам он тем временем дрожащими руками схватил заветную коробку и тут же спрятал её за пазуху, а упаковку с «зеркалом» с трогательною нежностью прижал к груди.
— Имеются: «Превосходный похититель колесниц»: выпуски пятый и шестой, «Погибель»: выпуск четыре, «Военное мастерство», «Звёздное мастерство», «Контрудар» и «Экстра-Марио: слесарь-водопроводчик». Стоимость каждой пластины — по два рубля, — быстро и заученно выпалил приказчик.
— Э… мне, будьте любезны: погибель, контрудар и, конечно, похитителя колесниц, — энергично заявил здоровяк, высыпая на прилавок серебряные рубли. Продавец, собрав деньги, оглядел публику. На какой-то момент его взгляд встретился со взглядом полковника.
— Господа! — выкрикнул он вдруг в зал, внезапно сделав печальное лицо. — Господа, на сегодня лимит по продажам зеркал Иллюзион закончился. Попрошу больше за ними не занимать. Если кому нужны пластины — милости просим.
По залу пронёсся недовольный гул.
— Господа, милости просим завтра-с. Завтра всё будет в полном объёме! — уверял приказчик.
После этого заявления мрачный студент в чёрном пальто ещё более печально ссутулился, и, словно ничего не видя вокруг себя, поплёлся к выходу. Многие последовали его примеру. Из разбредающейся толпы слышались голоса:
— Ничего, ещё один день у Потоцких поиграем…
— Чур я у Сашки буду первым на высадку!
От толпы отделился здоровенный мужик: с огромной чёрной бородой, в дорогой соболиной шубе. На красном лице его расплывалась жизнеутверждающая улыбка:
— Не себе беру! У парня моего, у меньшого, именины, обещался я ему этот Иллюзион достать в подарок, — театрально и раскатисто проговорил он в сторону приказчика.
— Сожалею, но на сегодня все запасы… — начал было оправдываться тот.
— Ты вот что, малый, позови-ка мне самого Поганкина Родиона Филипповича, он старый приятель мой. Скажи, мол, купец Тетерин, Лёха Тетерин его зовёт, сто… нет, двести рублей сверху даёт!
Полковник фон Гейден наблюдал всю сцену встречи старых приятелей-купцов, видел, как один сунул другому что-то в кулак, а тот, в свою очередь, вынул всё из-под того же прилавка две упаковки и несколько «пластин» с надписями.
Собравшись с духом, фон Гейден всё же обратился к молодому приказчику:
— Уважаемый, я, конечно, не могу предложить двухсот рублей, как этот господин, ибо вынужден считать деньги, но всё же не могли бы вы войти в моё положение: дочка чахотошная, болеет… очень просит! — принялся жалостливо умолять он, как ему казалось, весьма убедительно. Молодой человек смерил его от котелка до пят каким-то презрительным оценивающим взглядом:
— Извиняйте, но, как говорится, полный аллес. Аллес капут! Магазин закрывается, — сказал он полковнику с едва заметной ухмылкой. И потом повторил громче:
— Вы слышали? Магазин закрывается! Расходимся.
Оказавшись на улице, фон Гейден почувствовал себя так, словно его только что холодной водой из ведра окатили. Этот парень явно очень много знал! Мало того, он мог позволить себе открыто издеваться над ним и над его немецким происхождением. Полковник же его видел в первый раз и не знал о нём ровным счётом ничего.
— Ты сейчас куда? — спросил он у стоявшего неподалёку гимназиста Ерошкина.
— Я пойду к товарищу Булатову… — начал было тот, но вдруг осёкся и, оглядываясь вокруг, перешёл на шёпот: — тьфу, то есть я хотел сказать, к Гогоберидзе пойду, может быть сегодня мне там поиграть дадут.
— Я тогда тоже пойду с тобой! — решился полковник. Соваться прямо сейчас в рабочий квартал, в дом к одному из активистов боевой группы, было с его стороны чистой воды демаскировкой и противоречило всем правилам конспирации. Но фон Гейден, возможно, впервые в жизни, почувствовал перед собой противника, сравнимого, а может быть, и превосходящего его по силе воли и остроте мышления, и теперь, словно пленённый этим новым для него ощущением, он упоённо шёл ему навстречу.
***
Небольшая и бедно обставленная комната студента Гогоберидзе была под завязку набита народом. В воздухе витал дух крепких папирос и не менее крепких простонародных ругательств. Почти все собравшиеся были из «Народной свободы», так что можно было подумать, будто заседание кружка состоялось, просто местом все немного ошиблись. Молодые люди сгрудились возле стола и шумно рассматривали что-то. Что именно — полковник не мог разглядеть из-за множества спин. Поведение молодых людей казалось ему каким-то странным и необъяснимым, даже патологическим. Ужасно удручал «дядю Мишу» и тот факт, что на его появление никто ровным счётом не обратил никакого внимания. С минуту он постоял в дверях, прислушиваясь, а после попытался и сам протиснуться в эпицентр событий, к столу.
У стола в центре комнаты сидел никто иной как Янис Вацетис — член боевого актива. В руках у него была серая округлая коробочка с разноцветными кнопками. Прямо перед ним на столе стояло… зеркало иллюзион! То, что «отражало» это зеркало, на какое-то время совершенно озадачило и даже парализовало опытного разведчика. Это было невероятно: живая и управляемая игроком цветная картина, в центре которой изображался бегущий и совершающий разные действия парень в укороченных по колено брюках и белой майке.
Со всех сторон на Вацетиса сыпались советы товарищей:
— Смори-ка городовой, да такой прыткий! Бей его! Бей со спины. Так его!
— Арапчик, ишь какой чернявенький! Вали его. И ещё пулю в живот! Смотри-ка, угомонился, больше не дёргается! А-ха-ха! — раскатился по всей комнате дружный смех.
Вацетис молча и нетерпеливо нажимал кнопки, всем видом давая понять, что все эти советы его только раздражают. Герой в зеркале, которым он, видимо, управлял, подошёл к красной четырехколесной повозке, совершенно неведомой конструкции. За рулём экипажа сидела женщина.
— Так её, профурсетку, за волосы и на дорогу! — не унимались советчики.
— И пистолет! Припугни её пистолетом! Ага, всё поняла! Теперь этот экипаж наш! — посыпалась очередная порция комментариев. А герой Вацетиса, между тем, уже с немыслимой скоростью нёсся на утробно ревущем красном автомобиле среди колоссальных многоэтажных строений, озаряющих сумерки цветастыми рекламными вывесками.
— Ну вот я и при колёсах! — весомо прокомментировал ситуацию сам Вацетис. Надпись в правом верхнем углу экрана горделиво сообщала: «Peter Lomov. Lamborghini Huracan, суперкар».
— Братцы, сразу предупреждаю, следующую партию я играю при любом раскладе, — настойчиво заявил Соломон Гогоберидзе, стоявший всё это время по правую руку от игрока и упорно игнорирующий приход дяди Миши, — имею же я, в конце концов, право, как хозяин! — добавил он обиженным тоном.
Тут фон Гейден заметил на полу упаковку — коробка от зеркала Иллюзион лежала брошенная и, видимо, всеми забытая, в углу комнаты. Взяв её в руки, полковник принялся пристально её изучать. Как он и думал, дешёвая бумажка с чернильной надписью, нанесённой от руки, была приклеена с помощью обычного силикатного клея поверх более плотного глянцевого картона. Поддев наклейку ногтем, полковник начал плавно отдирать бумажку. Под ней его взору открылась полиграфия совершенно невообразимого качества, превосходящего любые журналы. Но более удивительными были слова и подозрительная грамматика, согласно которой была выполнена надпись:
«PlayStation-R S.O.N.Y. corporation, 2064. Ретроспективный выпуск.» Ниже была довольно неровно приклеена белая табличка попроще, которая сообщала: «Специально для торговой сети «Шар». Акция: Всё по 100 рублей!»
Спустя несколько секунд фон Гейден уже неистово тряс за плечо Гогоберидзе, который будто бы и не думал реагировать на события этого мира:
— Товарищ Булатов! А товарищ Булатов!
— А, дядя Миша, это вы? — ответил тот несколько удивлённо и нехотя, и тут же снова отвернулся к экрану, где Ломов в это время уже проворно уходил от полицейских машин.
— Товарищ Булатов, это провокация, неужели вы не видите?! Этих предметов попросту не может существовать, — он показал на игровую приставку. — А между тем, из-за них показательная акция нашей боевой группы оказалась сорвана. Как же наша борьба за дело народа, за его свободу? — пытался он достучаться до Гогоберидзе, который, по-видимому, уже не проявлял к нему ни малейшего интереса.
— Да очнитесь же вы наконец! — вскричал полковник, выходя из себя. — Так, игрушки закончились! — заявил он решительно. — На правах старшего группы, я реквизирую у вас этот экземпляр Иллюзиона для дальнейшего выяснения обстоятельств, — сказав это, он попытался было отсоединить провода, идущие к консоли.
Гогоберидзе хмуро сдвинул свои густые брови:
— Во-первых, по-моему, ясно было сказано, что следующим буду играть я! Во-вторых, здесь я старший, дядя Миша! — проговорил он со своим обычным грузинским акцентом, издевательски выделяя слова «дядя Миша» — теперь взоры почти всех товарищей были прикованы к ним.
— Ну, это мы ещё посмотрим, кто… — фон Гейден хотел сказать «кто тут старший» и одновременно полез во внутренний карман пиджака за револьвером, но Гогоберидзе, обладавший поистине звериным чутьём и отточенной бойцовской интуицией, опередил его на какую-то долю секунды. Гигантский кулак грузина врезался в лицо полковника, и тот полетел плашмя на пол. Возле стены стоял стальной верстак, и падая, фон Гейден ударился ухом об его угол. Очень быстро возле его головы по полу растеклась красная лужица крови. Вокруг началось оживление, послышались крики, кто-то бросился к дверям.
Угасающим взглядом полковник увидел, как в двери врываются человек шесть в штатских костюмах, с пистолетами наготове:
— Ни с места! Полиция!
«Ну вот я и проиграл, — пронеслось в его уплывающем сознании. — В первый раз проиграл…»
***
Симулятор «Ломоносов» с загруженным в него интеллектом аспиранта Никифора Батарейкина отрабатывал за час примерно четыре года общемировой истории. Когда профессор Рябинкин уже собирался отходить ко сну, ему вдруг пришло в голову поинтересоваться, «как там дела у этого выскочки?». Многолетний опыт профессора подсказывал, что к этому времени исторически неизбежная революция уже должна была свершиться, а ненормальный аспирант уже, должно быть, опозорился и весь в соплях убрался из института восвояси.
Первое, что он увидел, войдя в поток истории, было сообщение: «Его Императорское величество открывает выставку Экспо-1920 в Москве». В ужасе профессор начал пролистывать события назад: «Россия выигрывает Первую мировую войну», «1905-й год: в результате мирного диалога власти и народа компромисс найден!»
— Что за чёрт?! — выругался Рябинкин, когда у него на экране уже отображалась лавка Поганкина с первым зафиксированным внешним воздействием на ход истории: аспирант Батарейкин, размахивая руками, что-то объясняет купцу, а тот с хитрым видом поглаживает бороду.
— Мерзавец! Вот мерзавец! — приговаривал профессор, набирая номер доцента Курылёва.
— Иван Степаныч, ты это видел? — сразу обрушился он на коллегу.
— Да… Я вам просто не стал звонить, боялся, вы уже спите… — вяло оправдывался тот.
— Но почему ты это сразу не прекратил?! Сразу, как увидел, что всё пошло не так?
— Дмитрий Александрович, поймите, прервать сессию было бы небезопасно для сознания, в неё погружённого…
— Плевать, мы это делали, и даже часто это оканчивалось успешно, — оборвал его Рябинкин.
— А кроме того, — доцент замялся, — вы же сами велели открыть трансляцию эмуляции в прямой доступ, в интернет. Помните, вы ещё сказали: «пусть этот щенок по полной опозорится перед всеми». Ну, я это…
— Постой, ты хочешь сказать, что наша институтская трансляция сейчас… — похолодевшими от ужаса руками профессор Рябинкин уже запускал у себя на экране трансляцию мультипоточного временного канала с сайта института Истории. То, что он увидел, сперва показалось ему фантазией, кошмарным сном:
Счётчик подключений показывал цифру: «более 370 миллионов». Видеоответов: более тысячи. Комментариев: 14407 страниц.
Профессор в ужасе открыл последнюю страницу комментариев и с замиранием сердца начал читать:
— Большое спасибо Институту истории за шоу. Я давно так не веселился!
— GTA VI рулит! Раньше игры умели делать лучше.
— Батарейкин, я хочу от тебя детей!
— Батарейкин реально сечёт в истории. Седой жирный клоун весь вечер загонял нам туфту. Даёшь кафедру Батарейкину!
—… седой жирный… клоун… — прошептал профессор Рябинкин, медленно оседая на пол.
Похожие статьи:
Рассказы → Регистрация
Рассказы → Последний Шанс
Рассказы → "Л"
Рассказы → Загрузчик
Рассказы → Идеальный мир
Батарейкин навсегда! Империей правят игроманы! Россия выигрывает войну с Германией в "Блицкриг"... 
