Летит-летит Ветерок, по полю ходит-гуляет, траву к земле летом гнет, зимой – снег вздымает. Подберется к прохожему путнику, нагонит, обгонит, да как бросит в лицо целой пригоршней, да еще полугоршней, да полнаперстка добавит! Путник глаза трет, руганью занят, и не слышит звонкого голоска, что во вьюге смеется. Метелица-матушка рассердилась на ветер, который так с путниками обходится, и послала его в лес работать – старые черные листья с веток сдувать, чтобы молодой листве к весне были квартирки.
Летит Ветерок по лесу, а там и сдувать-то нечего: деревья лишнее с веток еще в ноябре стряхнули, и от его касаний только ворчат и брюзжат: иди-ка ты, парень, мол, делом займись, а почтенным жителям дай всхрапнуть хорошенько!
«Ну и дела!» – думает ветер. Что же делать в темном пустом лесу?
Хотел он улечься и сам поспать, но услыхал разговор двух лесных соседок:
– Что у нас в этом году намечается? К Кикиморе, как всегда?
– Нет, Кикимора нынче сама к нам придет, на большой праздник.
Ну Ветерок, ну любопытный! Взметнулся сразу, поднял тучи снега, и на голоса полетел – подглядывать да подслушивать. Оказалось, что говорили между собой две вилы – лесные кудесницы, духи озерные, владычицы горные. Им все равно где бывать – в лесу среди лесовичек, в реках среди русалок, в топях ли у зазывальщиц – виле и тут и там дорога свободная.
Та, что помоложе, в недоумении:
– Да откуда же в наших лесах большой праздник, когда почитай уже тысячу лет здесь нет танцев – с тех самых пор, как люди столбы пожгли. А помню то времечко, когда резные столбы на полянах стояли, и люди вокруг собирались! Ух и веселья было! Люди жгли костры, хороводы водили, странные речи говорили – сколько радости нам каждый год! Однажды люди пришли внезапно, и я уж за платьем бежать было собралась, но пришлые начали столбы из земли выдирать, да топтать, да рубить. Взаместо костров пожар на весь лес устроили!
– Чего не было – того не ври. Не разводили они костров, не было пожара. Брошены те столбы в реку бурную, плыли долго через круговороты, русалкам на страх, а в месяц Большой Воды так и сгинули.
– Странные существа эти люди! То плясали да пели, а то вдруг веселые столбы крушить начали…
– Тише, тише ты, глупая! У людей везде уши есть – всюду знают, везде слышат. Были другие то люди, железные. Сказывают, они принесли клятву с такими словами: «…отныне и впредь даю слово, что не буду знаться с нечистью – ни лесной, ни речной, ни болотною, ни подземной! А где встречу русалку или лешего, или иного духа, то скажу слова тайные, чтобы нечисть уязвимой стала, и мечом ее порублю!» Так они многих бессмертных погубили теми словами да мечом!
Замолкла вила. Стояла тишина долго, ждал продолжения Ветерок, да чуть не уснул. Вдруг старшая вила снова заговорила:
– Ну, не горюнься. Праздник-то будет у нас большой и веселый! Доставай наряды, распускай волосы, собирай подарки! Ныне у Первого дерева, от которого весь наш лес в стороны разошелся, тысячный день рождения! Посадили его с чарами и заклинаниями, ровненько в день посреди зимы, когда солнце ниже всего стоит. Тогда люди еще посреди полей вели хороводы. Помнишь, как песни текли над полями, как под солнцем слова лились и летели на дальние берега?
– Помню, как же нет? Только были это те самые берега, откуда железные люди пришли.
Поговорили вилы и разошлись по своим чащам наряды подбирать, гребешки разные.
Вспомнилась Ветерку одна сказка, рассказанная ему Метелицей-матушкой, когда он, едва появившись на свет, дремал у нее на коленях. В сказке той говорилось про дворец волшебный, ледяной да золотой, выстроенный людьми. Живет в том дворце царь бессмертный. Хоть он и человек, а годами бесчисленными не обделен. Годы ему текут от погубленной нечисти: чем больше люди в броню закованные убивают по всей земле леших да водяных да домовых разных, тем больше годков царю прибавляется.
Решил Ветерок, что тот самый царь и насылал в леса железных людей, о которых баяли вилы. Захотелось ему найти Ледяной дворец, да проучить супостата за дурное обращение с нечистью. Только что делать, где дворец искать? Метелицу спрашивать – от нее ничего не скроешь. Рассердится и не отпустит. Нечего, скажет, доброму ветру по чужим землям шастать, да самосуд вершить!
Покуда прикидывал, как поступить – вечер настал. Тогда вздумал Ветерок высунуть нос из леса – вдруг кого-нибудь на равнинах встретит? Но заплутал в чащобах и вышел не на то поле, где с утра резвился, а к большим болотам. То, что это болота, он понял не сразу: на всей земле уже было белым-бело, и под суровым зимним закатом валил с пышных туч над равниною ровный снег. Это Метелица на тех тучах укладывалась.
Плывет ветер над болотами, будто над полем, думу думает. Вдруг донеслась слева ругань раздраженная – точь-в-точь как путник утром словами крутил!
– Я не творил ничего! – пискнул Ветерок, и закружил, озираясь.
– А ты здесь при чем, ветрище?
Смотрит он: девица сидит на коряге. Стройная, лицом пригожая, но… будто в тину одетая с ног до головы. Зато «ветрищем» пожаловала – как приятно!
– Кикимора! – закричал ветер, чуть не завыл от радости!
– Я тебя знаю? – спрашивает девица. – Нет? Как ты-то меня признал?
– Как же еще, когда ты вся в тине!
Сказал это Ветерок, и едва не пожалел. Кикимора сразу вскочила, руки в бока уперла, и давай его честить:
– Ах ты, ветреная башка! Ах ты, пустодуй несчастный! Чтоб тебе, болтозвону этакому, ни ряби на речке, ни тяги в печке! Чтоб тебя муха съела, да комар переварил, да червяк выплюнул!
И долго она так ругалась. Ветерок все дела к ней забыл – заслушался! Потом Кикимора угомонилась, и выяснилось, что она и не в тину-то наряжалась, а в платье зеленое, травяное и шелковистое, из муравы, из заморских стран завезенной, сотканное! Но вот прошла по болоту два шага – на подол наступила, о кочку споткнулась, и в ледяную протаину плюхнулась. Мурава заморская тиной облепилась, илом обросла – конец платью. В чем на праздник теперь идти?
– Все вилы – в платьях воздушных, русалки – в чешуе рыбьей, а меня будут звать… болотной кикиморой!
Сказала это Кикимора, на корягу вернулась тину из волос счищать, и снова давай сердиться:
– А тебе-то что, малый, здесь понадобилось? Не ты ли меня сейчас в спину толкнул? Не ты ли мне подол под ногу подоткнул? Что молчишь – дуешься?
– Как не дуться, когда я у тебя то «ветрище», а то «малый»!
– До большого ветра тебе пока далеко. Большой вон там, у заката, в ледных полях гуляет, куда я, признаюсь, не хожу.
– Что там в полях?
– Ах, молчи. Черти там окаяные водятся, а какой породы – я знать не желаю!
Смотрит ветер на закат, а тот все узится. Метелицыны перины к востоку уплыли, шаль звездная, небесная, красное зарево закрыть спешит.
– Надо бы мне лететь, – говорит сам себе Ветерок.
– Посиди еще чуточку. Пусть закат свои двери закроет. А то не ровен час, прилетишь к нему, и окажешься не в своем поле, а у Ледяного дворца.
– У Ледяного дворца! Туда-то мне и нужно!
Выложил Ветерок Кикиморе свои планы, а та не стала смеяться и отговаривать:
– Прав ты ветер, дело нужное, умное – выяснить, что за дворец с чертями, но такому как ты, боюсь, двери в закат закрыты. Ветер, который там по полю ходит тебе не чета! Ежели и пропустит к воротам, то сам увидишь: два огневых стража у входа стоят, всем дорогу пиками преграждают. Не проскользнут мимо них ни муха, ни мышь, ни нечисть, ни ветродуй. Так что если и попадешь куда хочешь, то только в клетке.
– Что же делать тогда? Неужели никто туда пройти не может?
– Отчего же? Человек может, но где в пустынных наших краях человека зимой найти?
Рассмеялся Ветерок звонко-звонко:
– Знаю я, знаю доброго молодца! Утром он шел полями за лесом, и направлялся сюда. Пока я летал целый день, он должен был дойти до этих мест…
Только сказал – увидали они темную фигуру, выходящую из-за леса. Кикимора тут же преобразилась. Была тинистая и зеленая, а стала – ни в сказке сказать, ни пером описать! Юбка нарядная, длинная да цветастая, другая, поверх нее, – синяя, лентами поперек расшитая. Вместо рубахи – блузка шелковая, с короткими рукавами, и словно волны края этих рукавов льются. На плечах – платок вытканный розанами. А волосы-то какие! Лучше, чем у русалок – черные, будто ночь; сверкают, будто весь звездный и лунный свет в них укрылся! На ногах сапожки, на шее – монеты, в руках – что-то круглое, с лентами. Лицом смуглянка, глаза блестят.
Ударила цыганка в свой бубен, взмахнула лентами, закружилась, и пошла танцевать – путника зазывать! Все сильнее и сильнее кружится, чуть ли не смерч поднимает, блики в волосах бледным огнем мерцают! И поет что-то странное, будто эхо болотное, и в эхе этом – «Ау! Ау-у!» слышится.
Молодец сам уж не помнит себя – идет и идет, ближе и ближе к видению дивному… вдруг – хлоп! Плюх! Бульк! – провалился в тинистую протаину рядом с корягой! Вынырнул, за корягу схватился, хотел что-то сказать, а изо рта лягушонок выскочил – «ква-ква!» – говорит. И путник в ответ: «Ква-ква!» Кикимора над ним стоит и от души потешается.
– Вот спасибо тебе, ветерок! Отыгралась на ком-то я за свое платье!
Но помогла Кикимора молодцу выбраться на чистый снежок, и при этом не выпачкала и не замочила свой цыганский наряд. Все потому что наряд был мороком наведенным.
– Позолоти ручку дружок! Вижу, дорога ждет тебя дальняя!
– До этого не дорога была, не дальняя? – проворчал путник. – Что за места здесь такие? То снег в лицо, то в лужу ухнул! Кабы я в нечисть верил, подумал бы, что она самая и есть!
Поднял он глаза на цыганку и заморгал. Влюбился.
– А ты кто такая, девица? – и уже целовать готов!
– Цыганка буду! – отвечает Кикимора, и все ускользнуть старается, но только так, чтобы еще больше в сеть заманить.
– Цы… что? Ах, цыганка!..
Взгляд у путника стал блаженно-туманный.
– Где же твой табор, девица?
Опустилась Кикимора на корягу, и слезы лить начала:
– Ушел табор мой на закат, во дворец Ледяного царя. Одна я отстала от них, да так на болоте и осталась…
– Да что ж ты?.. Да как?.. Да куда?.. – заметался молодец, не зная, что делать – то ли обнять цыганочку, то ли искать, где обидчиков проучить. Потом тулуп снял и ей на плечи накинул. От галантного жеста Кикимора вся взвилась:
– Дурень ты этакий! Мало мне своей тины было – еще ты добавил!
– А куда мне деваться?
– Иди сейчас на закат, пока там ворота еще открыты. С ветром поборешься – не впервой! Стражей огненных победишь, уговоришь, чтобы пропустили. Разгонишь чертей, доберешься до Ледяного царя, свергнешь его. Тогда поговорим. И вот это возьми!
Порылась под корягой и вытянула меч-кладенец – ржавый, как будто из глины вылепленный, склизкий, такой, что в руках не удержать. Прицепила к тулупу, накинула тулуп молодцу обратно на плечи и направила к закату. А сама к Ветерку тайком обратилась:
– Лети за ним. Проследи, что да как!
И снова в слезы.
Потом уже Ветерок узнал, что не врала Кикимора. Была она в самом деле цыганкой когда-то, и с табором путешествовала, но заблудилась на этих болотах, да так и осталась на триста лет. И ни смерть, и ни жизнь – одно слово: нежить.
Долго ли, коротко ли, добрались путник с Ветерком до закатных ворот. Сильный ветер, оберегавший ворота от полевой нечисти, увидел, что человек идет, и не стал его трогать. Ветерок же путнику юркнул за пазуху, выглядывает и смотрит: врата закатные не как у людей – не с двух сторон закрываются, а сверху небо на них наползает, будто занавес по всему горизонту. Уже только щелочка узенькая осталась, а за ней чьи-то огненные ножищи переступают. Еле-еле успел человек протиснуться под небесный свод.
Стояли за занавесом ночным два стража-богатыря: в кольчугах да латах, да с щитами красными; бороды из огня, а на шлемах – словно по огненному колесу вертится. Путника они словно и не заметили даже, а Ветерок под тулупом так хорошо затаился, что дуть-дышать еле мог. Сидит и раздумывает: что за черти здесь водятся, которые Ледяному царю служат?
Тем временем, с путника чары Кикиморы разом слетели, он оглянулся и остановился. Какая нелегкая его сюда принесла, да со ржавым мечом в руках? Ходу назад нету: завеса звездная уже полностью на землю опустилась, и будет теперь до утра сползать. Глядит он на богатырей, шагу сделать не в силах – застыл от страха. Вынырнул Ветерок из раздумья и понял, что от такого молодца ждать подмоги нельзя. Тайком выбрался из-за пазухи и полетел вперед.
До чего же прекрасна земля закатная! Не солнце красное над ней светит, а небо огнем полыхает: над самой головой – как густой огонь, на краю небосклона – золото разлилось, а у самого окоема белоснежные облака поселились, серебром мерцают. Мерцает и в чистом поле трава, так, словно пушистые одуванчики в ней растут – видимо-невидимо! Но не одуванчики это были, а белые огоньки. Полетел ветер над травою, огоньки же звенят и шалят: «Кто таков? Иди в хоровод! Зачем пришел? Летим песни петь!»
– Не время мне песни петь! – отнекивается Ветерок. – Ледяной дворец я ищу.
Снова зазвенели огоньки, но на сей раз не весело, а так, будто задрожали от страха.
– Дальше, дальше дворец стоит.
– А кто в нем живет? Ледяной царь?
– Не слышали мы про царей ледяных, знаем про колдуна-чародея, что триста лет назад во дворце поселился.
– Говоришь ты глупости! – послышался голос в траве, и один огонек взлетел высоко, ярче всех засветился, вытянулся, и превратился в юношу – прозрачного и светящегося. – Молодежь не знает, а мне известно как было все. Перед моими глазами прошла история. Сначала здесь жил царь, тот самый, что выстроил себе Ледяной дворец, и ловил он себе бессмертных существ – полевых и речных и лесных, нечисть разную. Ту, что с природой слита, а не мертвецкую. Вил и русалок и лесовичек и души древесные и водяных и много других бессмертных к нему приводили. Темным колдовством превращал он их души себе в годы жизни. Но на каждое зло найдется кудесник, так и позарился один чародей на царское добро, на годы бессчетные, задумал отнять годы-души себе. Окольным путем на хитрость пошел. Знал тот кудесник паренька одного, по имени Наум. Вырос тот Наум в таборе цыганском, и был он человек ловкий да сердцем чистый. Хороший был человек, со зверьем умел говорить, с лешими дружил да русалками… Но пообещал ему чародей Ледяной дворец с закатной землей прилежащей, в обмен на подмогу. Говорят, что Наум пошел на бой не за то, чтобы князем сделаться, а дабы помочь лесным жителям, от железных людей уберечь. Цыгане же помощь свою предложили, чтобы не одному ему в драке биться. Все вместе они Ледяного царя и победили.
– Что же получается, здесь нет никакого Ледяного царя? – уточнил Ветерок.
– Его-то нет, но есть чародей во дворце. Ведь собирался Наум объявить себя князем, но чародей взял ледяной меч, которым царь губил нечисть разную, и ударил он победителя со спины. А цыган заколдовал, в чертей обратил, и теперь они служат только ему.
– Выходит, Наум погиб?
– Увы. Видал я своими глазами, как злобный колдун скинул его тело в реку. Сам же злодей на княжеском троне воцарился, освоил науку Ледяного царя и пользуется годами, украденными у нечисти.
– А как он это делает?
– Зачем тебе знать, глупый ветер? – зашумели огоньки, но старший на них прикрикнул:
– Цыц! Что орете, что кричите? Страшно? Нравится по полям звенеть, в хоровод новых душ принимать? И не думали никогда, наверное, как вы жили до чародейской науки?
– Что за наука страшная? – интересуется Ветерок.
– А вот слушай. Пока был у нас Ледяной царь, его воины волшебных существ отлавливали по всем краям света, от закатного царства до восходных земель. И убивал он пойманных ледяным мечом. Через меч этот бессмертие от убитого пленника превращалось в один-единственный год человеческой жизни. Набрал он этих годков себе видимо-невидимо. Проживет год – и уходит использованная душа от него в виде огонька, одного из нас. Поселяется здесь на поле.
Повертелся при этих словах Ветерок, поогляделся: целое поле звенит огоньками-годами, прожитыми чародеем! Сколько же волшебной нечисти Ледяной царь мечом погубил, и сколько еще в запасе хранится?
Огонек продолжил:
– Когда колдун Наума проткнул ледяным мечом, разлетелся меч на снежинки. Хоть и не может теперь чародей губить нечисть, накопленного царем ему хватит на тысячи лет. Не сразиться с ним, ни дождаться, пока сам помрет.
– Как же Наум царя победил?
– Тем самым мечом ледяным. Но нет меча. Надежды нет.
После этого Ветерок вернулся к воротам – молодца своего, что стоял там и маялся, с ноги на ногу переминался, пора было тормошить, продолжать с ним путь ко дворцу. Но только два шага сделали, как заходила земля ходуном, кто-то в полях загикал, захрюкал: орава чертей, оседлав серо-пестрых свиней, несется со всех копыт к звездным воротам. Путника под руки подхватили, на борова толстого усадили и понесли во владения чародея. Ветер не растерялся – зацепился за свиной хвост-пружинку и увязался за чертями.
Скачут они по полям, и среди муравы все меньше становится огоньков, все больше лежит на земле белых пятен снега. Вот наконец поле из летнего травяного превратилось в зимнее ледяное. И посреди широкого поля стоял и не дом и не замок, а терем резной, огромный, весь белый-белый, оледенелый. Стоит на теремной крыше серебряный петушок и звенит, клюв разинув, будто бы кукарекать собрался.
Черти путника – в терем, а Ветерок – шмыг на крышу, к петуху.
– Здравствуй, петушок, ледяной гребешок!
Петух позвенел-позвенел, будто не замечая, а Ветерок продолжает:
– Много краев я уже облетал, много чудес на земле повидал, а такой красоты во льдах не встречал!
Оттаял петушок от приятных слов и поздоровался в ответ, чуточку надменно.
– А скажи, петушок, серебряный голосок, – продолжает ветер. – Стоишь ты на крыше, все в мире слышишь, далеко видишь – молчанием не обидишь? Скучно стоять одному целый день, да смотреть на поля?
– Скучно-то не скучно, но стою и смотрю для чужого хозяина, – отвечал петушок.
– А для кого ты хотел?
– Любопытный Ветерок, уж не твой ли вышел срок? – говорит петух. – Ветра в поле не поймать, в кандалы не заковать, но у чародея найдется затея. Поймает тебя если узнает, что ты со мной говорил.
– А почему с тобой говорить нельзя?
– Потому что я вижу и слышу, как ты сам сказал. Выковал меня из серебра Наум-хитрец, оживил чародей-подлец, чтобы в дар Ледяному царю принести и с этим даром в терем пройти. А внутри меня они сделали тайничок с хитрым замком. Только чародей с Наумом открыть этот замок умели. Жадный Ледяной царь с радостью принял дар, поставил меня на крышу, а цыган и Наума с чародеем бросил в темницу. Свое бессмертие он на крыше хранил в сундуке. Я замок сундука расклевал, души нечисти проглотил, и кукарекать начал. Задумал царь пленников сгубить, в темницу пришел, а чародей успел их освободить, оружие им дать – завязалась битва. Царь раны получает, зовет души из сундука, а они все во мне под замком. Не дозвался он до бессмертия и погиб. Собирался Наум, едва князем станет, замок открыть и все души на волю освободить, но чародей рассудил по-иному. Цыган заколдовал, Наума сгубил. Никто кроме него не знает теперь, как открыть мой тайник, да все равно опасается узурпатор: а ну как кто-нибудь вдруг секрет замка разгадает? Каждый день сюда на крышу приходит, проверяет, все ли в порядке. Слышишь, снег скрипит? Это идет чародей. Увидит тебя и в печку захлопнет, трубу перекроет, огонь разожжет – сгоришь.
– Что же делать? Куда прятаться?
– Никуда не спрячешься, поздно. Колдун поймает везде – хоть в трубе, хоть в избе, хоть на поле, хоть в лесу. Жаль мне тебя ветерок, молодой и глупый. Зачем сунулся в терем-дворец, зачем на крышу ко мне полез? Что ты делаешь?
Это петушок крикнул, потому что Ветерок от испугу к нему в клюв нырнул.
– Глупый ветер, ведь чародей ко мне в клюв первым делом посмотрит!
Но Ветерок со страху все дальше и дальше забивался. Уже слышно, как чародей по крыше идет. Наконец лезть некуда – спереди чародей, позади – замок сложный. Такой сложный, что и не понять как работает. Заслонился свет, бивший сквозь петушиный клюв, и чья-то рука в серебряное нутро просовывается. Затрепетал Ветерок.
– А это что? – слышит он голос грозный. – Это кто такой? Неужто ветродуй тут летает, чужие тайны вызнаёт?
Перестал Ветерок трепетать – прислушался. Голос ему показался знакомым. Еще раз посмотрел он на серебряный замок, а когда обернулся – видит, что в рот петуху чародеев глаз смотрит.
– Выходи, ветерок, выходи, удалец! – зовет колдун.
Ждал-ждал, но Ветерок не шевелится.
– Ну, раз так, – говорит чародей, – я тебя вытащу сам.
Протянул он руку, ловит ветерка. Наконец, поймал, вытянул из петушиного горла и смотрит внимательно.
– Ах ты, маленький негодяй! Ах ты шпион! Черти! А ну-ка печку мне растопите и трубу перекройте!
Спустился он с крыши, притащил Ветерка к печке, ждет, когда она растопится. Черти вокруг снуют, дрова подбрасывают. Вдруг на крыше серебряный петушок закукарекал, да так громко, как никогда в жизни.
– Погоди-ка, – говорит Ветерку чародей. – Охота мне сжечь тебя, когда старый год кончится, новый наступит. А будет это прямо сейчас.
Прокукарекал петушок во второй раз.
– Вот на третий раз я тебя в печку и кину! – грозится злодей. – А пока что душу возьму про запас, на новый год.
Протянул колдун свободную руку к потолку и душу из петушка зовет. Вдруг побледнел он. Что такое? Где души? Выбежал колдун на крыльцо, а души волшебных жителей плывут по полю во все стороны. Вылетели из петушка, пока тот кукарекал!
– Ты что сделал?! – кричит чародей Ветерку.
– Ничего и не делал, только замок открыл.
– Как ты сумел? Как умудрился, если только я на свете один секрет знаю?! Лазутчик!!! Воришка!!! – взревел колдун. – В печку! Немедленно!!!
С ревом кинулся чародей к огню, к печке подбежал, дверцу собрался открыть, но петушок уже в третий раз кукарекает. Тут колдун побледнел, помертвел, рот открыл. Вылетел изо рта огонек, и на поле устремился, а злодей-чародей – замертво свалился. Больше не было душ загубленных под замком, чтобы годы ему продлевать.
Из его разжатых пальцев вырвался Ветерок, завертелся на месте. Черти вдруг со свиней скатились, выпрямились и цыганами обратились. Свиньи конями резвыми стали. Ржут кони радостно, хлопают цыгане в ладоши, а там, где вертелся ветер, стоит статный юноша и смеется. И говорит колдуну:
– Манил ты меня дворцом, губил ты меня мечом, кинул мертвого в речку, сам на троне княжеском воцарился. Не знал ты, что гибель моя от меча ледяного была невозможна – можно им душу лесную пронзить или того, кто чужие годы крадет, но человека, который свою жизнь проживает честно, ты никогда колдовским мечом со свету не сживешь. Только чары твои мечу помогли, оттого и рассыпался он, а я замертво пал. Но русалки речные меня пожалели. Знали они что я одолел Ледяного царя, слышали, что обещал я нечисть плененную отпустить на волю, не умели только оживить меня против чар твоих, но обратили ветром. С тех пор летал я, не ведая, откуда взялся. Вот и твой час пришел, развеялись все твои колдовские деяния!
Приоткрыл чародей один глаз, прошипел что-то и помер. Хорошо, если не проклятье шипел.
Вот так и воцарился Наум-Ветерок в ледяном тереме.
С тех пор цыгане, бывшие черти, бродят зимой по закатным полям, весной уходят в мир человеческий, а осенью возращаются.
Все так же, как раньше, поют в мураве души-огоньки. Заливается кукареканьем серебряный петушок на крыше. Поет он теперь звонко-звонко – слышно его и в закатных землях, и по ту сторону звездной занавеси. В тереме обитают нынче души освобожденных из плена волшебных существ. Тенями полупрозрачными они плавают над полями; волнами и рябью ныряют в реках; летают у горизонта в серебряных облаках. Не может убитая нечисть ступить на людские земли, но хорошо ей и здесь, в закатных краях.
Наум-Ветерок не скучает. Порою с цыганами в путешествие отправляется, а иногда, покинув закатное княжество, в одиночку гуляет по лесам и полям. Бывает, что вспомнит зимой, как путникам на краю леса горсти снега кидал за шиворот.
Ну а того молодца, что помог ему на закат пройти, Ветерок, сразу после победы, отыскал в темнице и освободил. Провожая путника через болота обратно к лесу, он стал рассказывать всю историю про себя и про Ледяной дворец, путник же эту быль передал позднее кабачнику, и понеслась она из уст в уста – оттого мы ее и слышали. Пока шли они по болотным заснеженным кочкам, снова им повстречалась цыганочка, та, что, отстав от табора, обратилась Кикиморой. Стала она их расспрашивать о поражении колдуна, а узнав, что да как, вздохнула и пошла прочь.
– Погоди! – кричит Ветерок ей вслед. – Почему ты к нам не пойдешь? Все цыгане свободны.
Остановилась Кикимора, под ноги глядит.
– Они-то свободны, но я несвободна. Нежить болотная я теперь, не могу надолго уйти со своих мест. Нуждаюсь в них, как ты – в солнышке.
Долго думал Наум над ее словами, и решил, что хоть нужны болота Кикиморе, да несправедливо, что она в них одна. Вернулся на поле закатное, кинул клич:
– Кто когда-то болотной нечистью был – выходи вперед!
И вылетело из травы столько огней, что ярче неба поле сияло. Ведь болота прилежащие к занавеси Ледяной царь первым делом опустошил. Тогда предложил им Наум вернуться на родные места, если они пожелают.
Каждую осень путники, ближе к ночи идущие краем болот, слышат, как вдалеке, между закатом и лесом, разливаются песни. Это Кикимора с огоньками водят свой безостановочный хоровод:
Кикимора:
Я по лесу ночному иду,
Лишь шуршит под ногами листва,
И дорогу никак не найду:
Скрылась в чащах колючих луна.
Слышен шепот деревьев в тиши,
Что-то сосны бормочут сквозь сон.
А закат с одиноких вершин
Мглой ночной до сих пор не сметен…
Огоньки:
И стелется туман,
И звезды в небе горят глазами тысяч волков.
И небо-океан
Млечный путь разрезать, как струна, постоянно готов.
Когда придет рассвет,
И птицы начнут напевать далеко-далеко,
Увижу вчерашний мой след,
И пойму, что дорогу сыскать до смешного легко!
Кикимора:
Но затих мой последний призыв –
Потонул в гробовой тишине.
И, кощунство мне это простив,
Лес вздохнул, словно лед по весне.
Ветерок напевает листве
Песни лет, что минули давно.
Их судьба непонятна лишь мне,
Ну а вечностью все решено.
Огоньки:
И стелется туман,
И звезды в небе горят глазами тысяч волков.
И небо-океан
Млечный путь разрезать, как струна, постоянно готов.
Потом придет рассвет,
И птицы начнут воспевать первый утренний луч,
Осенний сумрачный плед
Омут неба застелет волнами седеющих туч.
Кикимора:
Я вопрос задаю небесам:
«Как не сбиться с дороги в лесу?
Как найти мне по звездам-глазам
Озорную девчушку-весну?»
На траву опустилась роса,
Предвещая холодный рассвет,
И, мерцая, молчат небеса,
Будто вовсе не зная ответ.
Огоньки:
И стелется туман,
И звезды в небе горят глазами тысяч волков,
И небо-океан
Млечный путь разрезать, как струна, постоянно готов.
Но вот придет рассвет,
И ветер подарит мне свежих цветов аромат,
Как было тысячи лет,
Что, в вечность уйдя, никогда не вернутся назад.
Так было тысячи лет,
Что, в вечность уйдя, никогда не вернутся назад…
Похожие статьи:
Рассказы → Сказка про мужика, трёх мудрецов, бога и поиск истины
Рассказы → Чудеса обетованные
Рассказы → Гном по имени Гром
Рассказы → Звезды для тролля
Рассказы → Сказка, рассказанная на ночь
На те в карму (не путать с кормой, но и в корму могу)!
Слог ни разу не сбился! Иду читать продолжение! ;)
Пока не знаю, возможно.
