Слепой. Глава 15 (последняя). Туманы прошлого

Глава 15. ТУМАНЫ ПРОШЛОГО

Арлингу снился сон. Он был полон причудливых, диких образов и одновременно пуст, как небо над головой слепого. Дорога Молчания встретила его сухим шелестом чингиля и горячим ветром. Страшно хотелось пить. Регарди наклонился к ручью у ног, но вода во рту превратилась в песок. Он скрипел на зубах, жег горло, забивал легкие. Вокруг была темнота. Вязкая, как мед, липкая, словно паутина. Змеиные головы на джамбии ожили и стали лакать золото, струящееся из разорванных вен на его руке.

Нужно досчитать до пяти, и сон закончится. Раз. Языки пламени, лизавшие подножье Гургаранских гор, превратились в листья сочной, ядовитой зелени, которая тут же побурела и свернулась под раскаленным солнцем. Нож с хрустом вонзился в череп нарзидской девочки. Дию подхватил ветер и унес за бескрайние барханы, оставив только взгляд – осуждающий, беспощадный. Два. Город дрожал, словно пояс с монетами на бедрах танцовщицы. Нехебкай засмеялся и вынул его глаза, раздавив их в пасти, словно шарики халвы. Три. Клинок со свистом рассек воздух и опустился на покрытую золотой чешуей голову. Ликуют зрители, на сцене в агонии бьется септор. Асса, халруджи! Асса, милосердному Маргаджану! Четыре. Луна большая и влажная. Регарди чувствовал, как она медленно покрывалась испариной и роняла капли прозрачного пота в остывшие недра пустыни. Магда называла луну своим домом. Сикелию затянуло дымом костра, от которого несло человеческой плотью и предательством, но это был лишь мираж. В его новой родине гореть было нечему, потому что она была пустотой. Пять. Злость взорвалась в нем, словно перезрелый плод чингиля, поразив отравленными шипами всех, кого память не захотела отдавать времени. Все, кто предал его, умрут. Канцлер первый. Сгорит в аду собственного могущества. Дваро утонет, Даррена убьет его же меч. Вазир с Сокраном захлебнутся ядом. Сейфуллах умрет за то, что посмел поставить его на колени. Шолох – за то, что был лучшим. Иман – за то, что не смог в него поверить.

Его снова заволакивает мягкая пелена сна, погружая в омут собственных страхов.

- Поднимайся, любимый, – шепчет Магда, перебирая длинные пряди его волос. Она сравнивает их со спелым льном и полевыми лилиями. Он ей не верит. У него короткие волосы, как на горбу верблюда. От яркого сикелийского солнца они потемнели, а от горячих ветров стали жесткими, словно стебли чингиля. Магда звала кого-то другого.

- Хватит спать, халруджи! – недовольно бурчит Сейфуллах. – Знаешь, чем отличается хороший слуга от плохого? Хороший не станет переходить реку, не разведав брода. А плохой кидается в нее с головой и тонет.

«Ты похож на старую Зерге, Аджухам, но место пророчицы бед уже занято», – подумал Регарди и, взмахнув рукой, растворил мальчишку в воздухе.

- Вставай, Арлинг! – потребовал Даррен. – Не думай, что скроешься от меня. Поднимай шпагу и дерись. Наша дуэль еще не окончена. Что значит, ты ослеп? Ищешь предлог, чтобы оправдать свою трусость? Я считаю до двух и иду к тебе сам. Раз и… два. Вот и все. Ты мертв, Регарди.

Пробуждение было похоже на укус септора. Плавно и нежно Арлинга вытащило из мира сна, где его глаза не были бесполезными придатками, в мир запахов и звуков, которые нужно было складывать в одно целое, чтобы «увидеть». Собранный таким образом мир не всегда получался зеркалом настоящего. Пропущенный по невнимательности кусок мозаики заставлял не только спотыкаться и падать. Ошибки были смертельны. Иман говорил: «Если можно научить осла танцевать газаят, почему нельзя научить слепого делать сальто?». Последние годы Арлинг бессчетное количество раз кувыркался в воздухе, но лучше «видеть» мир от этого не стал. Халруджи остался слепым. Жизнь в мире образов, рожденных из того, что он услышал, понюхал или потрогал, со временем все больше казалась лишенной смысла.

Наконец, Регарди очнулся. Он не помнил, сколько пробыл без сознания, но ему казалось, что минула вечность. Не шевелясь, Арлинг прислушивался к тому, что рассказывали ему чувства. Словно лазутчики в тылу врага, они тайно проникали повсюду, собирая по крупице информацию для своего господина. Опасности не было. Это была главная и самая важная новость. Ладони заскользили по влажной гладкой поверхности. На тюфяк с гнилой соломой она не походила. Скорее, напоминала шелк намокшей от пота простыни. Обоняние подтвердило догадку. Действительно, пахло потом и еще многими другими запахами, которые не могли принадлежать камере балидетской тюрьмы. Где-то рядом благоухали лилии и спелые финики, остро пахли травяные настои и мази. Благовония из потухшей курильницы у окна источали слабый аромат сандала и розы. Массивная кровать пахла загадками тех, кому давала покой до него. С тяжелого балдахина сверху срывались пылинки и попадали в плен солнечным лучам, добавляя к их запаху особый аромат старости и пустоты. Обилие ткани на стенах и окнах, краска на потолке, расписанного фресками, мраморная плитка на полу и тонкие ароматы незнакомого хвойного дерева, из которого была сделана мебель, подчеркивали богатую обстановку комнаты, которая могла принадлежать особняку знатной семьи или дворцу. Например, Дворцу Торговой Гильдии Балидета. Проклятые лилии. Их тяжелый, сладко-горький запах мешал сосредоточиться. Тот, кто догадался принести их в комнату, совершенно не имел нюха. Или сделал это нарочно.

Арлинг не спешил. Тщательно изучив запахи комнаты, он призвал на помощь слух. Вокруг было мертвое царство тишины и покоя. «Это из-за того, что закрыто окно», – догадался он. Теперь стало понятно, что его так раздражало. О стекло билась муха – монотонно, ритмично, глупо. Поднималась к верху окна и стремительно падала вниз, проезжая телом по гладкой поверхности. Ее бросало из стороны в стороны, но она с завидным упрямством начинала все сначала. Муха искала выход там, где выхода не было. Наверное, она тоже была слепой. С улицы слабо раздавался шум фонтана и голоса драганов. Они жаловались на утреннюю жару и ждали, когда их сменит дневной патруль. Один из драганов влюбился и собирался жениться на кучеярке по имени Хазара. У нее были тугие бедра и самая большая грудь в мире. Она храпела во сне, зато красиво пела. Не узнав ничего интересного, Арлинг заставил себя вернуться в комнату. Назойливо жужжала муха. Дурманяще пахли лилии. Он уже их ненавидел.

Убедившись, что каким-то чудом вместо тюрьмы, оказался в покоях Дворца Торговой Гильдии, Арлинг прислушался к собственному телу. Оно давно требовало внимания. Ему было жарко, но не от солнца, нагревающего комнату через окна, и не от духоты, которая сожрала весь свежий воздух, заставив его истекать потом. Регарди горел, словно его поджаривали на раскаленных углях. Стоило ему пошевелиться, как пламя вспыхнуло с новой силой. Пальцы послушно согнулись в кулак, но в плечи немедленно впились зубы септора. На миг ему показалось, что он до сих пор обвит сухим, горячим змеем, но иллюзия быстро развеялась. В комнате он был один.

Облизнув губы, халруджи сморщился от горечи. Все тело покрывала вязкая слизь – очевидно, лекарство. Его не только пощадили, но, похоже, старались вылечить. Он не знал ни одной причины, зачем драганам это было нужно. Вряд ли Маргаджан испытал внезапный приступ сострадания. В милосердие драганов Арлинг не верил. Уже давно.

Ноги с трудом сдвинулись к краю постели и рухнули вниз, увлекая его за собой. Впрочем, упасть ему не дали.

- Тебе еще нельзя вставать, – сказал Маргаджан, подхватывая его за плечи. Управитель так бережно положил его обратно, будто Регарди был глиняным горшком, который слишком долго находился в печи и теперь мог разбиться от любого прикосновения.

«Да, халруджи, ничего не скажешь, хорошо ты изучил обстановку», – с сарказмом подумал Арлинг, безучастно принимая помощь. Пусть Маргаджан лучше думал, что он совсем не мог шевелиться. Проклятые лилии. Наверное, Управитель стоял рядом с ними, и они заглушили его запах. Бессилие духа пугало сильнее бессилия тела.

Тем временем, вокруг появилось на удивление много драганов. Не военных. Они ходили слишком громко, не носили оружия и пахли лекарствами. Регарди показалось, что Управитель созвал всех штабных лекарей сразу. Вору и убийце уделялось слишком большое внимание.

- С ним все хорошо, господин, жара нет, – сказал кто-то, ощупывая его, словно кусок мяса. – Если пришел в себя, значит, будет жить. Не давайте ему пить, еще нельзя.

- Отлично. Оставьте нас.

Шаркающие шаги удалились. Снова наступила тишина, которую нарушало его дыхание и бестолковое жужжание мухи. Из-за нее не было слышно Маргаджана. Управитель по-прежнему стоял рядом с чьей-то дурацкой заботой – букетом лилий. Возможно, он делал это специально, чтобы оставаться незаметным для него, слепого.

Черт возьми, как же жарко. В голове еще гремели барабаны септории, ноздри обжигал горячий воздух. Ему казалось, что он лежал не в комнате, а посреди барханов под полуденным солнцем. Управитель должен был истекать потом, но халруджи совсем не чувствовал его запаха. Ничего кроме проклятых цветов.

- Откройте окно, – слова вырвались против воли, и Арлинг поспешно сжал зубы, чтобы не попросить еще и воды.

- Пока нельзя, – отозвался Маргаджан, словно ждал, когда он заговорит первым. – Потерпи, яд септора еще не вышел. На свежем воздухе тебе станет хуже.

«Какой ты заботливый, сукин сын. Попробуй только подойти ближе».

Словно в ответ на его мысли, Управитель отошел от вазы с лилиями, и Арлинга сразу накрыло волной исходящих от него запахов – крепкого табака, уличной пыли с сапог, вина и мази, которая покрывала Регарди с ног до головы. «Правильно, ведь он меня трогал, когда поднимал с пола», – нашел объяснение Арлинг, настороженно прислушиваясь к движениям драгана. Запахи не сообщили ничего интересного.

- Не узнаешь меня? – спросил Маргаджан, присаживаясь рядом.

Поразившись такой беспечности, Регарди не стал медлить. Он уже давно решил для себя, как должна была закончиться миссия Беркута. Лицо Управителя находилось прямо над ним – его рассматривали. Быстро выпрямив руку, Арлинг крепко сжал горло драгана, не замечая боль, которая пронзила тело от резкого движения. Покрытые мазью пальцы скользили, но он запретил им разгибаться, заставив окаменеть. Это был его последний шанс. Рука Маргаджана дернулась к поясу, но Регарди на секунду опередил его, выхватив кинжал из ножен на поясе драгана и приставив острие к его животу. Сейчас ошибок быть не должно.

- Где Сейфуллах? – прошипел он, глотая горькую мазь, которая, смешиваясь с потом, струилась по лицу.

- Дома… отпусти… – прохрипел Управитель, не делая особых попыток вырваться. «Правильно, лучше не искушай меня», – подумал Арлинг, заставляя Маргаджана опуститься на колени рядом с кроватью. Драган хрипел, но Регарди не ослаблял хватки, лишь изредка позволяя воздуху проникнуть в горло врага. Пока он был нужен ему живым.

- Подробнее. Кажется, я пропустил самое интересное.

Маргаджан что-то сказал, но Арлинг его не услышал. Внезапный приступ головокружения заставил его покачнуться. Впрочем, драган был слишком рассеянным и, похоже, ничего не заметил. «Нужно уходить отсюда», – пронеслось у халруджи в голове. Управителя придется тащить с собой. Как он это сделает, Регарди не знал, но времени на раздумья не было.

- Ладно, в другой раз расскажешь, – решил он. – Возьми покрывало и намотай на голову. Только медленно. Кричать тоже не следует. Мы немного пройдемся. Не думай, что яд помешает мне свернуть тебе шею и выпустить кишки.

Много слов далось с трудом, но реакция Управителя его удивила. Маргаджан рассмеялся.

- Да ты стал просто психом, Регарди, – сказал он, не думая двигаться с места. – А я еще считал сумасшедшим себя. Положи руку мне на лицо.

Теперь Арлинг начинал злиться. Кинжал дрогнул, и в воздухе запахло кровью.

- Проклятье, – прохрипел Маргаджан. – Не надо меня резать. Успокойся и просто потрогай мое лицо. Я не мог измениться настолько, чтобы ты меня не узнал.

Неожиданно для себя халруджи повиновался. Что-то в голосе Управителя было такое, отчего становилось не по себе. Хорошо, он «посмотрит». Но если это подвох, Маргаджан будет жить недолго.

От прикосновения Арлинга драган вздрогнул, но остался на месте. Его лицо было сильно обветрено и с одной стороны изборождено мелкими канавками, словно побито песчинками. Возможно, это были следы болезни, а может – тяжелого ожога. Несколько глубоких морщин прорезали лоб и щеки, но халруджи предположил, что Управитель был гораздо моложе, чем казался на самом деле. Виной был голос – хриплый и будто сорванный. Да еще борода, которая прибавляла драгану несколько лет. Высокие скулы, заостренный подбородок, прямой, костлявый нос, небольшой рот с неровно очерченными краями... Регарди резко выдохнул и поспешно убрал руки за спину, не веря тому, о чем рассказывали пальцы.

Даррен постарел, изменился и потерял голос, но халруджи не мог не узнать того, кого видел последний раз в жизни. Его единственный и лучший друг – уже бывший – стоял перед ним на коленях.

- Я уже целую неделю сопротивляюсь желанию убить тебя, – хрипло произнес Монтеро. – Ты не имел права появляться здесь.

Арлинг молчал, стараясь убедить себя, что попался в хорошо расставленную западню. Маргаджан – хитрый серкет. Ему ничего не стоило залезть в его голову и найти там Даррена. Слепого легко обмануть. Надо посмотреть еще раз. Даррен Монтеро не мог оказаться Маргаджаном, серкетом и командиром великой армии, которая грозила уничтожить его новый дом. «Но тогда и слепой Арлинг Регарди не мог быть халруджи из Школы Белого Петуха», – подленько зашептал кто-то в его голове.

Кинжал давно валялся на полу, а сам Регарди уже двумя руками ощупывал лицо Управителя, забыв об осторожности. Узнавание нахлынуло, как гигантская волна, смывая на своем пути все – имана, учебу в Школе Белого Петуха, службу у Сейфуллаха, случайных людей, солнце, пустыню и горячие ветры. Наконец, Маргаджан отстранил его и, поднявшись, быстро отошел к окну. Арлинг замер, забыв опустить руки, которые еще мысленно изучали каждую черточку лица драгана в надежде найти различия с бывшим другом. Он мог сколько угодно задавать себе вопросы и ломать голову над его появлением в своей жизни, но правда была одна. Это был Даррен.

Не зная, что делать дальше, Регарди позволил себе лечь. Так лучше думалось. Теперь торопиться ему было некуда. Он ощущал себя загнанным зверем, перед которым вдруг поставили непреодолимую преграду. Не заметив ее, он врезался со всего размаху, потеряв голову и, кажется, разум. Арлинг не мог предположить, что был до такой степени не готов встретиться с прошлым.

- Сперва я думал, что ошибся, но потом, когда увидел твои глаза… – Даррен заговорил первый, и Регарди обрадовался его смелости. Молчать и вправду было невыносимо. – Что с тобой случилось? Ты называешь купчонка господином, разговариваешь, как кучеяр, кувыркаешься, словно циркач, и убиваешь моих лучших людей, будто калеки – они, а не ты.

- Я не сильно отличаюсь от тебя, Даррен, – усмехнулся халруджи. Обращение к Монтеро удалось на удивление легко. А ведь он думал, что слова застрянут у него в горле.

 – Ты командуешь армией, захватываешь мирные города, устанавливаешь свои порядки и…

Даррен неожиданно оказался рядом, порывисто взяв Регарди за руку.

- Прости, – еле слышно произнес он, и Арлингу показалось, что слова просто появились у него в голове.

- За что?

- Прости меня, Арлинг. Я… испортил тебе все.

- Нет, не мне, – Регарди перебил его, понимая, что слова прозвучали резко, но справиться с неожиданной злостью уже не мог. Да и не хотел.

Разговор провис, как канат, с которого сорвался канатоходец. Оба понимали. Никто не прощен, и ничто не забыто. Арлинг не хотел обманывать ни себя, ни его. К Даррену он давно не питал обиды. Наоборот, он был благодарен ему за дверь в новый мир, что открылась для него с потерей зрения. Но за Магду его простить было нельзя. Монтеро не убивал Фадуну, но он не смог спасти ту, что больше всех нуждалась в помощи, когда его, Арлинга, рядом не было.

Кивнув, Маргаджан отстранился и вернулся к окну. «Интересно, что ты там видишь, –  равнодушно подумал Арлинг. ­- Прошлое или настоящее?»

Муха уже не билась о стекло. Ее сморили духота и отсутствие надежды. Она еще пробовала взлетать, но с каждым разом перелеты становились короче. Ее одолевала апатия и сонливость. Воля к жизни умирала в ней раньше тела. Даррену тоже было жарко. Пот стекал по вискам, впитываясь в платок на шее и воротник куртки. Арлинг обратил внимание, что Маргаджан не носил кучеярской одежды, хотя она была бы наиболее уместной в таком климате. Вот он подошел к окну и приподнял полудохлую муху за крылышко. Судьба твари повисла на волоске.

- Я часто представлял, как мы встретимся, – задумчиво произнес Монтеро, разглядывая насекомое. – Но не здесь, а у Амирона, ведь я был уверен, что ты умер. Проклятье! Оказывается, ты всегда был в этом чертовом пекле на краю света! Смешно получилось. Тебя искали везде, даже на дне Аслимского залива, а ты уехал туда, куда собирался с самого начала. Никто и не догадался бы искать тебя в Балидете. А ведь я столько раз бывал в Сикелии. Ненавижу эту страну, ее солнце, пески… Ты мерзавец, Арлинг! Ты не просто жив и здоров, но, к тому же, в отличной форме! И кто из нас калека? Бегаешь и прыгаешь лучше любого зрячего. Ты даже сейчас едва не задушил меня, а из тебя выкачали почти ведро яда!

Он пытался шутить. Возможно, это был самый правильный выход. Если нельзя простить прошлое, зачем торопиться с местью? В конце концов, ради таких передышек стоило жить.

- А ты, наверное, все-таки закончил Военную Академию Императора. Хотя действуешь, похоже, не по учебнику.

Регарди честно старался ответить шуткой, но она вышла не только кособокой, но и неуместной. В комнате наступила гробовая тишина, потому что Маргаджан оторвал мухе крылышки и раздавил тельце ногтем – чтоб не мучилась. «И все же лучше, если бы ты открыл окно», – подумал Арлинг, изнывая от жары. Логично мыслить становилось труднее.

- Дьявол, Арлинг! – Маргаджан в сердцах стукнул ладонью по стеклу, но оно, к сожалению Регарди, даже не треснуло. – Судьба подарила нам такой шанс, а мы бросаемся друг на друга, как враги. Все в прошлом! Мир изменился, и мы тоже. Сукин сын! Ты не только ловкий, но и чертовски везучий малый. Я уже думал, что увезу из Балидета твой труп. Между прочим, мне пришлось убить своего лучшего септора. Да и черт с ним, будь они все прокляты! Я рад, Регарди, рад, что мы встретились. Пусть так, но… Мне тебя не хватало, дружище!

Слова лились из Маргаджана непрерывным потоком, и Арлинг с трудом вникал в суть. Раньше Даррен не был таким многословным. Или он совсем забыл его? В голове стоял звон. Кажется, ему становилось хуже. И всему виной – духота. Наверное, температура в комнате не отличалась от уличной, а может быть, была даже выше.

- Как только ты поправишься, мы уедем отсюда, – продолжал Даррен. – В этом городе нам делать больше нечего. Жемчужина Мианэ приготовила мне поистине царский подарок.

Смысл слов бывшего друга дошел до него не сразу. Несмотря на жару, Арлинг почувствовал себя так, словно попал под ледяной ветер. Такой иногда поднимался по ночам глубоко в песках Сикелии, и тогда путники с тоской вспоминали о полуденном зное. Появление Даррена ничего не меняло в его жизни. Да и самого Даррена Монтеро уже давно не было. Как не было Арлинга Регарди. Маргаджан и халруджи были совсем разными людьми. И они ничего не знали друг о друге.

- Мне нужно вернуться к Сейфуллаху, – неуверенно произнес Арлинг.

- Да, занятный парнишка, – отозвался Даррен, вытирая платком пот с висков. – Ты так защищал его, будто он твой сын. Как тебя угораздило попасть в рабство к кучеярам? Он обращался с тобой хуже, чем с нарзидом. Я слышал о халруджи, но и представить не мог, что ты поведешься на этот религиозный бред. Хотя… Я тебя вообще не мог здесь представить. Уже жалею, что не пришел в Балидет в прошлом году. Мы встретились бы раньше.  

- Он ведь жив, да?

- Ты, наверное, меня тираном считаешь. Аджухамы – сильный клан, а лишние конфликты мне не к чему. Вот же парадоксы судьбы. Гордый Регарди, наследник Согдарии, служит наследнику Балидета. Извини, если обидел. У меня еще будет время услышать твою историю. Сейчас главное, чтобы ты быстрее поправился. Мы и так в этом городе задержались. Сейфуллах в полном здравии и, насколько я знаю, готовит на меня покушение. Пока мы за ним следим, но я надеюсь, что он не успеет. Мне нравится этот мальчишка, не хотелось бы пачкать руки его кровью. Все теперь зависит от тебя, Арлинг. За те несколько дней, что остались до отъезда, ты должен встать на ноги. Мои врачи считают, что ты плохо перенесешь дорогу. Кстати, я сказал всем, что твое спасение на септории было задумано специально, а потом тебя казнили по драганским законам – через усекновение головы. Так что можешь больше не волноваться о своем кучеярском прошлом. Для Балидета ты мертв.  

- Боюсь, наши дороги идут в разные стороны, Даррен, – имя бывшего друга резало слух и отдавало привкусом крови. Больше всего Арлингу хотелось встать с проклятой кровати, чтобы не валяться перед Монтеро беспомощным бревном, но в голове шумело так, что ему приходилось вгонять ногти в ладони, чтобы не потерять сознание.

- Ерунда, – отмахнулся Даррен, сделав большой глоток из запотевшего сосуда, в котором заманчиво звякнули кусочки льда. Арлинг не заметил, когда успели принести воду, и теперь с замиранием сердца слушал, как Монтеро пьет драгоценную жидкость. Холодную, хрустальную, чистую воду с изумительным вкусом свежести и новой жизни. Только представить, как ей наполняется рот, а зубы начинает ломить от обжигающего холода влаги – бесконечно вкусной, с легким ароматом снега.

- В тебе сейчас говорит раб, а не Арлинг. Но я тебя понимаю. Ты слишком долго прожил среди кучеяров. И ты ошибаешься, если думаешь, что нашел здесь новую родину. Ты всегда будешь для них чужаком и калекой. Что тебя держит? Вряд ли эти чертовы пески. Иман? Ты ему безразличен. «Смотрящего Вперед» украсть невозможно. Тебя послали на верную смерть. Расслабься, я не убивал твоего учителя. Этот хитрый змей сбежал в пустыню задолго до того, как мои люди начали его искать. Впрочем, к дьяволу все это. Ты ведь ничего не знал. Эти секты, как зараза, лишают человека воли и разума. Ты сжигаешь их, а они разлетаются, словно горящие листья, и поджигают все вокруг. Думаешь, иман вспоминает тебя? Готов поспорить, что его мысли заняты тем, как спасти свою задницу, ведь начался сезон самумов, и в пустыне сейчас не сладко. Если он хороший человек, то пусть чьи-нибудь боги ему помогут.

Даррен улыбнулся собственной шутке, но Арлинг не ответил. Он боялся, что если откроет рот, то остановиться уже не сможет.

- Чего молчишь? – Монтеро снова отпил и вытер ладонью рот.

Арлинг почувствовал, как несколько капель стекли у Даррена по руке, оставив на коже влажную дорожку. В сосуде еще оставалась вода и …лед. Особенно, лед. Прекрасные бриллианты сочились вагой, искушая его убить бывшего друга за право обладания ими. Он провел рукой по щеке, собирая на пальцы пот и остатки мази. Жидкость получилась горькой, словно стебли полыни. Но халруджи все равно проглотил ее и отвернулся от воды в руках Монтеро. И от прошлого тоже.

- Я думал, что последний оплот серкетов – это Пустошь Кербала, но твой иман собрал в Школе Белого Петуха настоящий культ Нехебкая, – не дождавшись ответа, продолжил Даррен. – Мы нашли в его доме много сюрпризов. Это ведь он научил тебя Септории? Догадываюсь, что ты был его самым прилежным учеником. Не каждому доверяют такие тайны. Хотя главное он от тебя, конечно, скрыл. Ты думаешь, что мы с тобой стоим по разные стороны пропасти, но это не так. Мы всегда были вместе, шли одной дорогой, только не замечали друг друга.

«Воды, Даррен, дай мне воды!»

Единственное желание Арлинга горело в голове жарким пламенем, заполняя все мысли въедливым дымом. Ему казалось, что к нему снова вернулись галлюцинации. Или это Даррен так быстро перемещался по комнате? Только что он стоял у окна, а теперь сидел на краю постели, похлопывая его по плечу.

- Держись. Яд септора в таких дозах, какие достались тебе, обычно смертелен, но раз ты очнулся, будешь жить. Я тебя вытащу.

- Зачем ты пришел в Балидет? – прохрипел Арлинг, спросив первое, что пришло в голову. Ему было нужно услышать свой голос. На какой-то миг Регарди показалось, что он потерял его, став немым. – Зачем явился сюда? За богатством? Славой? Может, властью?

Даррен-Маргаджан расхохотался и громко отхлебнул из сосуда, в котором еще оставалось много воды. Хватило бы на двоих.

- Ты задаешь неправильные вопросы, мой друг, – улыбнулся Монтеро, поправив под ним подушку. – Сейчас тебе вредно думать об этом.

- Хочешь править Сикелией? – Арлинг отбил его руку и вцепился в воротник куртки, повиснув на нем. – Да ты даже не представляешь, как она огромна! Это тысячи, миллионы барханов, и солнце, которое выжигает все подряд. Города разбросаны так далеко, что даже Седрик Второй отказался от мысли объединять их. Да и что ты получишь взамен? Междоусобицы? Стычки с керхами? Керхов в Сикелии больше, чем песка! Малая Империя принадлежит не императору Согдарии и даже не кучеярам. Ею владеют керхи. И почему прошел мимо богатого Шибана? Кому ты служишь, Монтеро? Серкетам?  

- Не смеши меня! – Даррен поднялся, и теперь его голос раздавался откуда-то с небес. – Серкеты – это несчастные старики, которые доживают свой век и мечтают, чтобы о них забыли. Им уже ничего не нужно. Спрашиваешь, зачем я здесь? Знаешь, люди по своей природе похожи на стадо горных коз, которых нужно пасти, доить и стричь. Они чувствуют жизнь лишь тогда, когда страдают. Мы должны быть несчастны, чтобы ощутить радость. Мир несправедлив и полон нелепостей. Я решил напомнить об этом. Балидет – лишь первый, но не последний.

- А Канцлер? Ты думаешь, он настолько стар, что позволит забрать свои золотые земли? Элджерон с удовольствием пустит тебе кровь. Военные силы Империи все еще велики.

- Ты так легко говоришь об отце. Я бы не смог. Тебе когда-нибудь хотелось обратно?

Нужно сменить тему разговора, немедленно.

- Давно ты был в Согдиане? Как там? – Наверное, от жара у халруджи помутился рассудок, раз с языка сорвалось то, о чем лучше было молчать.

- Там сейчас зима, – задумчиво протянул Монтеро. – На улицах сугробы снега, ветер, в воздухе пахнет морозом, люди топят камины и печи. Я уже и забыл, что такое бывает. А еще императорские балы, прогулки на санях и большой каток перед школой. Помнишь его? Мы пропадали там целыми днями. Нет, Арлинг. Я очень давно не был в Согдарии. Хочешь, я тебе расскажу кое-что? Не все, но ты должен это услышать.

Халруджи покачал головой, но Даррен уже был охвачен воспоминаниями.

- Тогда в Ярле ты валялся, как труп, а я думал только о том, как сбежать. Заканчивать жизнь на виселице не хотелось, да и страшно было. Когда приехали Канцлер и мой отец, я глубоко пожалел, что проиграл ты, а не я. В тот же день меня отправили рядовым в ту часть, где я служил офицером. Это было весьма милосердно, ведь я думал, что меня казнят на месте. Я мог сбежать по дороге тысячу раз, но не стал. Да и куда мне было идти? Для отца я умер, а сестра… – Монтеро горько усмехнулся. – Однажды она приехала ко мне. Готовилась война с арваксами, и мы строили причалы. Вкалывали от зари до зари, жили в землянках и мало отличались от кляч, которых никогда не хватало, потому что они дохли от сырости и вечного холода. Я хорошо помню тот день. Наша бригада волокла какую-то балку, веревки были гнилые и часто лопались. Весь месяц лил дождь, по дорогам бежали грязевые ручьи, одежда не успевала высыхать за ночь, сапоги не выдерживали и десяти дней. И тут появляется она, моя милая сестренка. Я стоял по колено в грязи и смотрел, как ко мне приближается существо из другого мира. Чего я только не навоображал. С тобой все в порядке, вы с сестрой поженились, отец простил меня и хочет, чтобы я вернулся домой. Но когда я разглядел ее лицо, то понял, что лучше бы мы не встречались. Тереза приехала для того, чтобы сказать, что она меня проклинает, потому что ты умер. Я знал, что тебя лечили. Холгер поначалу еще писал, но мне было на тебя плевать. И даже не из-за Терезы. Я считал, что ты предал меня из-за какой-то деревенской девчонки, которая так легко порвала нашу дружбу. Я много думал об этом – а была ли она вообще, наша дружба? Когда сестра сказала о том, что в лесу нашли твою разорванную одежду, я пожал плечами. Что мне было твое несчастье, ведь у меня было свое собственное! А потом, уже ночью, когда Тереза уехала, и я ворочался на вонючем одеяле в затопленной землянке, вот тогда меня пробрало. Да, мне было плохо, но я собирался бороться, а у тебя не было даже этого шанса. Слепой обречен в нашем мире. Что он может? Просить милостыню у храмов? Признаюсь, каждый раз, когда я потом проезжал мимо церковных площадей, то всегда разглядывал калек, с ужасом ожидая увидеть тебя. Я хотел повеситься, но меня спасла война. Арваксы захватили северные территории, людей не хватало, и в армии уже не смотрели, у кого какое прошлое. Мне удивительно везло. Я умудрялся выживать там, где умирали даже Жестокие. К концу войны я прошел на полях весь курс Академии и вернулся из рядовых обратно в офицерский корпус. Ты слушаешь меня, Арлинг?

Регарди лежал без движения и почти не дышал, но, на самом деле, внимательно слушал Даррена. Монтеро удовлетворился его слабым кивком и продолжил.

- В армии я изменил фамилию на Монтерон и родился заново. Никому в голову не приходило сравнивать меня с сыном гранд-лорда. По службе я продвигался легко, хотя и не всегда умел ладить с начальством. В полковом штабе я долго не задержался, и меня отправили в Самрию командиром регулярных императорских войск. Это была очередная ссылка, но я думал, что уже привык к ним. Как же я ошибался, черт возьми! Служба в Самрии оказалась хуже войны с арваксами. Все было не так, как дома. Земля желтая, небо черное, воздух раскален, словно в аду, а животные и люди похожи на демонов. Любовь к родине закончилась быстро. Спустя полгода после того как мы высадились в Сикелии, Канцлер приказал разведать земли у Гургаранских Гор, и нас послали в пустыню. Это было неожиданно. Раньше на такие вылазки отправляли отряды каргалов, бывших каторжан, но все они терялись в пустыне. Нам передали новые карты, выкраденные у Шибана. Они должны были повысить наши шансы на выживание. Дойти до Гургаранского хребта, закрепиться у подножья, дожидаться приказа из Согдарии, самостоятельно горы не переходить. Императорский курьер был краток, мне же хотелось разорвать его на части. Я считал, что никаких гор не существует, а сама сикелийская пустыня заканчивается вратами ада, но приказу подчинился. Тогда присяга императору еще что-то значила для меня. Из Самрии вышли две тысячи человек – отряд Жестоких и часть полка регулярных войск. До гор не дошла и половина. Изможденные, высушенные песком и солнцем люди ничем не были похожи на воинов Великой Согдарии. Отмеченных на шибанских картах колодцев и родников мы не нашли, запасы кончались, нас преследовали керхи. О закреплении не могло быть и речи. Помощи ждать было неоткуда, и тогда я решил подняться на Гургаран. Часть драганов отправилась со мной, многие из них сейчас здесь, в Балидете. Да, мы перешли Гургаранский хребет. За ним… За ним все было по-другому, Арлинг.

Даррен замолчал, и Регарди понял, что продолжения не будет – дальше Монтеро должен был соврать или рассказать правду. К последнему он был не готов, а ложь не имела смысла. И все-таки Арлинг спросил:

- Ты встретил там исполнителя желаний?

- Можно сказать и так, – загадочно улыбнулся Маргаджан.

- К чему все это, Даррен? – Арлинг почувствовал неожиданный прилив сил. Духота отступила, и ему даже показалось, что на него повеяло свежим воздухом. – И зачем тебе нарзиды? Ты собираешься убить их? Тогда у меня просьба. Там есть одна девочка…

- Перестань считать меня тираном, Регарди, – перебил его Монтеро. – У меня свои планы на нарзидов, но ты узнаешь о них позже. Просто поверь, что теперь им будет гораздо лучше. Больше никаких вопросов. Всему свое время.

 – Я слышал о Негусе, царе рая, чьи земли раскинулись за Гургараном, – сказал Арлинг, ощущая, как холодеют от ветра влажные простыни. По комнате гулял сильный сквозняк – будто не только открыли окно, но и выбили стену, впустив внутрь ветер.

- Вижу, тебе уже лучше, – сухо сказал Маргаджан, проигнорировав его последние слова. – В таком случае, отправляемся завтра.

Вот и все. Разговор закончился также неожиданно, как и начался. Монтеро только что был у его кровати, а теперь шаги драгана раздавались у двери. Регарди попытался сосредоточиться, но ему мешал ветер, который свистел по комнате, ломая стебли лилий и срывая ткань с окон.

- Я не поеду с тобой, Даррен, – упрямо повторил Арлинг, стараясь не стучать зубами от холода. – Не забывай, что ты мне кое-что должен.

- Я никогда не забываю о своих долгах, – сурово отрезал Маргаджан, – но время расплаты назначаю сам.

Даррен уже почти вышел из комнаты, но халруджи не хотел отпускать его.

- Мне не нужна твоя жалость, Монтеро! – теперь он старался перекричать ветер. – Я остаюсь в Балидете. То, что мы встретились, ничего не значит. Никакого смысла в этом нет, слышишь?

Но Даррена уже не было. Вместо него появился Маргаджан. Он стоял у входа и давал указания драганам, которых в комнате снова стало слишком много. Арлинга было велено холить и лелеять, а также не спускать с него глаз. Регарди хотел бы, чтобы они что-нибудь сделали с промозглым ветром, который пробирал его до костей. Но драганы бестолково суетились вокруг Управителя, не обращая внимания на летающие под потолком предметы.

- Эй, Арлинг, – вдруг окликнул его Даррен. Халруджи слабо пошевелил пальцами. Нужно было беречь силы, если придется увертываться от большой вазы, которая летала над ним уже несколько минут.

- Это была лучшая Септория, которую я видел, дружище, – сказал Монтеро. – Выздоравливай, и ни о чем не думай. Я зайду к тебе завтра.

Больше Даррен не задержался в комнате ни секунды.

Нащупав конец простыни, Арлинг натянул ее себе на лицо, стараясь закрыться от пронзительного ветра, который выдувал из него остатки тепла. Ужасно хотелось спать, но как только Регарди засыпал, его начинало трясти от холода, и он возвращался в комнату, которую успел возненавидеть. Ему захотелось скорее надеть обратно повязку слепого. Раньше она так хорошо защищала его от мира. Появление Даррена Монтеро стало крахом всего, а миссия Беркута оказалась невыполнимой. Он столько времени убегал от прошлого, а оно всегда было спрятано глубоко в его сердце.

Он не сможет убить Даррена. Даже после всего, что случилось. Пусть Монтеро захватит Сикелию, убьет всех нарзидов и закончит Септорию Второго Исхода. Арлинг не тронет его. Потому что прошлое – неприкосновенно. Впервые в жизни Регарди с собой согласился.

Он сбежит этой ночью. Сбежит позорно, как трус, бросив имана и Сейфуллаха. Вот только подождет, пока стихнет ветер. Дорога Молчания начиналась где-то за Иштувэга. Мало, кто из халруджи отправлялся на ее поиски, но для неудачников она была неизбежностью. Иман говорил, что лучше искать ее самому, чем прятаться от нее до конца жизни. Но прежде надо похоронить Шолоха. Это будет единственное и последнее обещание, которое он выполнит.

 

***

 

Омут беспокойного сна, в который халруджи провалился после встречи с Дарреном, отпускал неохотно. Странные видения сопровождались волнами боли, которые расползались от правого плеча, подобно струйкам лавы. Иман хмурил брови и недовольно постукивал пальцами по колену. Регарди терпел. Сейфуллах смеялся. Арлинг сжимал зубы и проглатывал боль. Хамна презрительно улыбалась. Он с ненавистью бросался на нее, но сжимал в руках лишь бесплотный мираж.

Ароматы курильниц и свежих цветов – уже не лилий, а сладких бутонов туберозы, тягучие шлейфы травяных настоек и лекарств, жар свечей, плотно закрытые окна, мягкий свет сикелийской луны, слабое жужжание мошки под потолком, невыносимая духота… Регарди очнулся в той же комнате во дворце. А ведь ему только что снилось, будто он давным-давно сбежал отсюда. Может быть, Даррен тоже был сном? Но нет, бывший друг был самой настоящей правдой. Такой, которую долго ищешь, но которая находит тебя первой, оказываясь горькой пилюлей вместо пиалы сладкого шербета.

Арлинг не знал, сколько прошло времени, но чувствовал себя лучше. Голова не кружилась, зуд исчез, а мышцы налились силой. Он лежал нагим на сухих простынях, но при такой жаре любая одежда была бы пыткой. Внимание халруджи привлекли финики у вазы с цветами. Во время разговора с Маргаджаном они еще источали сочный аромат свежих фруктов, сейчас же едва пахли, превратившись в сморщенные камни. Значит, он проспал не один день.  

Регарди осторожно повернул голову, чтобы лучше слышать человека, который стоял у стола спиной к нему и перебирал какие-то склянки. Это был всего лишь старик. Сиплое дыхание, кряхтение и покашливание, но, самое главное, запах, не оставляли сомнений. Старики всегда пахли по-особому, даже самые чистые и ухоженные. Едва уловимый дух смерти и ее ожидания нельзя было спутать ни с чем. А от этого старика еще и воняло так, что Арлингу хотелось зажать нос руками. Похоже, человек не мылся с рождения, а штаны не менял с тех пор, как встал на ноги. И это был драган – старый, вонючий драган, который неизвестно что делал с ним в этой комнате.

Тем временем, старик опустил руки в таз и принялся не спеша полоскаться. Похоже, мыл какие-то инструменты. В воздухе разлились запахи сажи, жира и крови. Свою кровь халруджи отличил бы даже с заложенным носом. На ум пришли самые разные мысли о том, чем мог заниматься старик, но все они отдавали легким душком бреда.

Убедившись, что в комнате больше никого нет, Арлинг соскользнул на пол. Как он ни старался, бесшумно подняться не получилось. Ноги предательски подогнулись, но ему удалось схватиться за край кровати и не упасть. К его счастью, старик оказался глуховат. Если бы в комнату ворвался отряд диких керхов, он все равно бы ничего не заметил, поглощенный своим занятием. Извлекая из воды тонкие, похожие на ножи, предметы, старый драган по очереди протирал их сухой тряпкой и аккуратно раскладывал по коробкам, от которых пахло деревом, таким же старым, как и их хозяин.

Наконец, Регарди почувствовал, что может доверять своему телу, и, оторвавшись от кровати, осторожно пошел вперед. Это были не лучшие шаги в его жизни, но он был счастлив. Получилось почти не слышно, старик даже не шевельнулся. Подойдя к нему сзади, Арлинг погрузился в плотный шлейф вони из запахов золы, жира и смолы неизвестного хвойного дерева. Ими пахли разнообразные склянки и колбы, таз с водой, странные приборы, но больше всего – сам старик. В голове мелькнула мысль задать драганскому колдуну вопросы, но за дверью слышались голоса стражи, и он решил не рисковать.

Усыпить старика оказалось проще, чем заставить себя надеть его одежду. Она была заскорузлой и жирной от грязи, но в ней было несколько преимуществ. Полы рубахи волочились по земле, полностью скрывая фигуру, а у верхнего халата имелось подобие капюшона, которое Арлинг поспешно натянул до глаз. О том, что он делает и зачем, халруджи не думал. Сбежать из дворца от прошлого? Скорее отправиться на поиски Дороги Молчания, пока у него еще оставалось мужество?  

Старик был легкий, но, взяв его на руки, Регарди едва не загремел на стол с посудой. Шатаясь, словно перегруженный соляными тюками дромадер, он с трудом дотащил ношу до кровати. Яд септора забрал у него гораздо больше сил, чем казалось.

Накрыв старика одеялом, Арлинг задумался. Сбежать через окно было заманчиво. Но он еще помнил смерть Беркута и странный взгляд, который задержал его при побеге из дворца. Охрана Маргаджана погубила сильнейших людей Балидета. Сейчас Арлинг к ним и подавно не относился. Оставалась дверь. План был прост, но не гениален. Он найдет кухню с погребом и проберется в школу имана по секретному лазу. Не зная, чего ждать в коридорах ночного дворца, Регарди сунул в карман пару предметов, которые мыл старик. Торчащие из деревянных стержней лезвия были отличным оружием.

Согнувшись и изображая стариковское шарканье, халруджи толкнул дверь и вышел в коридор.

«Голову не поднимать. Дышать громко и медленно. Ты старый и тебе трудно двигаться. Два драгана справа и один слева – смотрят в твою сторону. Вооружены мечами, но расслаблены. Кивни им. Вот так. Еще четыре воина у стены играют в кости. У этих только ножи. Два мечника в конце коридора, еще четверо поднимаются по лестнице. Проклятие, да здесь целый отряд. Спокойно, к тебе идут. Остановись, покряхти сильнее. Так хорошо, только не переиграй. Если узнают, бежать придется быстро, а на это ты не способен».

- Закончил?

«Это тебя спрашивают. Снова кивни – только медленнее. Ты проделал важную работу и чертовски устал. Местная жара сводит тебя с ума, и ты идешь на кухню, глотнуть перед сном пшеничного пива, ведь здесь его варят лучше, чем дома».

«А ты помнишь вкус драганского пива?»

«Нет».

«Тогда, зачем придумываешь?».

Охрана оказалась нелюбопытной. Арлинг благополучно добрался до лестницы и, пропустив мечников, принялся с кряхтением спускаться вниз. Его не окликнули. Попав на второй этаж, Регарди прибавил шагу. Если старый колдун проснется до того, как он доберется до подвала, придется несладко. Драганов в коридорах стало заметно меньше, но халруджи не рисковал и, где удавалось, прятался. Пока что ему везло. Там, где прятаться не получалось, он медленно проходил мимо караула, но его по-прежнему не трогали. Зловонное одеяние старика служило хорошим пропуском.

К тому моменту, когда халруджи добрался до комнаты с балконом, где спрятал прах Беркута, он почти оглох от собственной вони. Ему казалось, что стариковский запах въелся в него до костей. Зато притворяться приходилось все меньше: ноги подгибались, дыхание сбилось, голова превратилась в стальную болванку и тянулась к полу. Как никогда, Арлинг чувствовал себя старым. Раньше ему с легкостью удавалось забывать о потребностях тела, но сейчас они настойчиво отвлекали его. Чертовски хотелось пить. И есть тоже.

Комната была пустой. Но он все равно долго принюхивался и прислушивался на пороге. На балкон Регарди вполз на четвереньках. К акробатическим трюкам он был не способен, а любое столкновение со стражей окончилось бы не в его пользу. Сверху изредка доносились голоса драганов. Они ждали смены. От свежего воздуха у него закружилась голова, но ночной ветер бодрил и возвращал к жизни.

Корзины с прахом Беркута на площадке не оказалась. Наивно было полагать, что ее оставили бы здесь специально для него. Корзина – важная вещь в хозяйстве. Ее мог забрать проходящий слуга, или какой-нибудь драган сложил туда свои вещи и сунул в общий обоз. А еще она могла свалиться вниз. От ветра.

Вжавшись лицом в перила, Арлинг жадно вдохнул ночной воздух. Его грызла досада. Не слишком ли много неудач за такой короткий период времени? Треснув кулаком по гладкому камню, он почесал зудящее плечо и пополз обратно в комнату.

Порыв ветра сердито дунул в спину, развеяв занавеси и окутав его облаком пыли с балкона. Регарди уперся в корзину почти носом. Кто-то затолкал ее в угол, спрятав за шторы. Не иначе, как радивая служанка. Эта версия нравилась ему больше остальных. В таинственных духов не верилось. Когда Арлинг потянулся к крышке, его руки тряслись, словно у старика. Но внутри по-прежнему лежало то, что он успел отвоевать у балидетского ветра – мертвый, несчастный Шолох. Нет, только не несчастный. Беркут умер достойно, как воин, не отворачиваясь от смерти. Там, на Дороге Молчания, Регарди тысячи раз пожалеет, что не присоединился к нему, когда была возможность. Он осторожно ссыпал останки друга в карман.

«Прости меня, Шолох, за эту грязь, но она будет последней, обещаю».

Ему казалось, что он хорошо знал дворец Гильдии, но найти кухню удалось не сразу. В коридорах пахло иначе, комнаты и переходы чередовались в другом порядке, не так были расставлены свечи и курильницы, да и колонн, по которым он запоминал дорогу, кажется, стало меньше.

- Эй ты, – грубо окликнули его, и Арлинг нехотя остановился. Надежда на то, что очередной караул не обратит внимания на старика, не оправдались. Очень жаль. Ведь он почти нашел нужный коридор.

Опустив руку в карман и, сжав инструмент с лезвием, Регарди поплелся к стражнику. С ним он еще справится, а вот со вторым, который стоял у окна и раскуривал трубку, придется повозиться. Оба воина были вооружены алебардами и короткими мечами. И, кажется, они недавно сменились. Бодрость в голосе драгана и уверенность в движениях не утешали.

- Ты кто такой?

Интересный вопрос, сердито подумал Регарди. Он и сам хотел бы знать на него ответ.

- Оставь его, – неожиданное вмешательство второго стража было похоже на чудо. – Разве не видишь, что это Мертвый Басха? Кто еще может так вонять. Давай, проходи быстрее. Нам еще до утра здесь стоять, не порти воздух.

Он зашелся хохотом, а Арлинг едва не засмеялся вместе с ним. Как же, черт возьми, ты прав, драган! Табак стража вонял куда сильнее одежды колдуна, но, возможно, он уже привык к стариковскому запаху и просто не замечал его. «Нужно скорее сжечь это барахло», – решил Регарди, ковыляя к заветной кухне.

Его появление в сердце дворца осталось почти не замеченным. На лавках храпели слуги, дышало поднимающееся на дрожжах тесто, в чанах с соусом кисли тушки кроликов – на завтрак Маргаджану. Воняло подгоревшей кашей и мылом. Ноги заскользили по мокрому полу. Видимо, его помыли недавно. Какой-то поваренок выскочил навстречу, и, приняв за старика, молча подволок котелок с еще теплой похлебкой. Предупредив, что варева еще должно хватить ночной смене, мальчишка поспешно забрался под разделочный стол – досыпать в ароматной корзине из-под хлебов. Арлинг с удовольствием устроился бы рядом. От запаха еды кружилась голова, но он заставил себя пройти мимо щедро предложенного угощения. Сначала нужно выбраться – потом все остальное.

Непреодолимым препятствием стала кадка со свежей водой, приготовленная на утро. Сочные, чистые ароматы влаги с легкостью затмили все запахи мира. Регарди зачерпнул ладонью воду и замер от восторга. В следующий миг он припал к ней и принялся жадно пить, чувствуя, как с каждым глотком жизнь становится ярче. Оторваться от воды было невозможно, но внезапный приступ тошноты заставил его вернуться к реальности. Зажав рот рукой, и чувствуя, что в животе поднимается ураган, Арлинг с сожалением оставил бочонок.

Слуги и повара спали вповалку по всей кухне, и ему приходилось быть очень внимательным, чтобы не наступить на чью-нибудь ногу. А вот и заветный шкаф с сырами. Если в кухне не переставили мебель, спуск в подвал должен быть за ним. Наконец, Регарди почуял густой аромат вина, старой древесины и плесени, лениво сочившийся со стороны одного из проходов. Лестница была чисто вымыта, но запахи пролитых напитков въелись в нее навечно.

В подвал Арлинг вполз едва ли не на четвереньках. Проклятые септоры. Если ему теперь суждено до конца жизни ходить на полусогнутых и кряхтеть при каждом движении, то лучше было не просыпаться.

Лаз был узкий, прохладный и еще не успел затянуться паутиной. Регарди даже показалось, что местами он сохранил запах Беркута. Иногда проход расширялся, но по большей части ползти приходилось на животе. В самых узких местах, когда глинистая почва обхватывала грудь и плечи плотным кольцом, цепкие пальцы страха осторожно сжимали горло. Но пока ему удавалось с ними бороться. Шолоху было хуже. Ведь ему пришлось откапывать завалы, следы которых встречались Арлингу все чаще. Дохлых крыс тоже хватало. Впрочем, как и живых. До него доносились их писк и возня, но приближаться к нему грызуны опасались. Возможно, их отпугивал запах.

Ему казалось, что он полз уже целую вечность, а проход все не кончался. Дом имана находился на краю города, а дворец – в центре, но расстояние под землей становилось иллюзией. Его одолевали сон и усталость. Монотонность движений укачивала и погружала в опасное равнодушие. Несколько раз он ловил себя на том, что засыпал, уткнувшись носом в глину, но тут же просыпался и шиканьем принимался отгонять крыс, которые становились все смелее. Нескольких тварей Арлинг поймал и свернул им шеи, но их было слишком много, и он решил беречь силы. Вытянуть руки, подтянуться, согнуть колени, подтянуться. Решив, что лаз проходил на достаточной глубине под землей, Регарди принялся считать вслух. Звук собственного голоса бодрил и придавал силы.

«Когда же ты кончишься», – устало подумал он, и уткнулся пальцами в глину. Впереди был тупик. Не закрытая дверь и не перегородка, а просто земля. Арлинг поскреб ее, но на завал препятствие похоже не было. Глина была плотно сбита и нетронута. Она лежала здесь веками, и никто еще не посягал на ее целостность. От одной мысли, что придется ползти назад и искать другие ходы, ему стало нехорошо. Наверное, где-то лаз разделился, а он отвлекся на крыс и не заметил другого ответвления. Арлинг досадливо мотнул головой, но вместо того, чтобы стукнуться макушкой о глину, попал в пустоту. Оказывается, проход круто поворачивал вверх. Понимая, что злиться на себя сейчас глупо, Регарди подтянулся на руках и уткнулся в крышку люка.

По ту сторону могло быть все, что угодно: от засады до крепкого запора. Что бы ни случилось, назад пути не было. Решив, что готов к неожиданностям, он толкнул дверь, которая сразу же открылась, словно ждала его.

Пожар случился много дней назад, но местами пепелище еще дымилось. Возможно, школу подожгли как раз отсюда – с псарни. Лаз выводил в одну из клеток. Когда-то в ней держали далеко не самую дружелюбную псину. Иман привык хорошо охранять свои тайны. Огонь не тронул стальные прутья, но уничтожил крышу и деревянный настил, обнажив верх подземного хода. Арлинг закидал его пеплом и мусором, хотя и не знал, зачем. Просто так – по привычке. Следов пса в клетке тоже не оказалось. То ли тварь спаслась, то ли огонь был такой силы, что от нее не осталось даже костей.

Регарди до смешного долго перебирался через прутья, изодрав и без того дырявую одежду драганского колдуна. Оставшееся до земли расстояние он преодолел в прыжке, о чем потом долго жалел, катаясь по пеплу и зажимая рот руками, чтобы не закричать от боли. Хотелось сорвать легкие, разбудить город, бросить вызов каждому драгану и биться до последнего вздоха. Вывихнутая лодыжка была пустяком, но открыла рану, которую халруджи упорно не замечал с тех пор, как встретился с Дарреном. Сжав зубами рукоять стариковского инструмента, он быстро вернул ступню на место, но боль не утихла. Она жгла сердце и выдавливала из слепых глаз слезы. Ему не нужно было зрение, чтобы понять, что места, в котором вырос новый Арлинг Регарди, больше не существовало.

Нахлынувшая волна отчаяния грозила раздавить медленно и беспощадно. Силы, которые вели его из дворца Гильдии, испарились, словно утренняя роса с листа чингиля. Большая Книга Махди вдруг стала похожей на миниатюрную копию руин, раскинувшихся вокруг. Что он пытался найти в этом царстве пустыни и солнца? Сухие пески Сикелии оказались не лучше грязной земли Согдарии. Магда не ожила. Старый друг был мертвее мертвого. А он превратился в мастера лжи, ухитрившись обмануть самого себя.

Ветер бросил в лицо горсть пепла и пыли, заставив его громко чихнуть. Проклиная все на свете, Арлинг спрятался за кучей мусора, внимательно прислушиваясь к ночи. Звук мог привлечь драганский патруль или городских искателей приключений, промышлявших чужими кошельками. Ни с теми, ни с другими встречаться не хотелось. Но на пожарище по-прежнему было тихо. Лишь изредка шуршали грызуны, и играл обгорелыми ветками кипарисов ветер. От огромного сада, в котором когда-то росли растения всего мира, остались пара дубов, да старый тис. Он был настолько широк, что требовалось дюжина учеников, чтобы обхватить его.

Арлинг долго не решался приблизиться к гиганту, но все-таки положил ладонь на израненную кору. Весь ствол, куда можно было дотянуться, покрывали глубокие зарубки, из которых сочилась липкая горькая смола. Дерево не пытались срубить. Его наказали, оставив в назидание тем, кто придет на руины. Будто само пепелище не было достаточным доказательством новых порядков мира.

Регарди хотел бы это увидеть. Увидеть, как разрушали лучшие дни его жизни. Вопросы обжигали, и ему казалось, что жаркие языки пламени лизали ступни. Драганы подпалили школу днем или дождались ночи, чтобы кострище виднелось далеко за пределами Балидета? Как это было? И что делали кучеяры? Пытались ли помешать драганам? Или просто смотрели, как уничтожают одну из лучших школ Сикелии?

А ведь белый петух когда-то был изображен на гербе Балидета. До того как его сменил императорский тигр. Разрушив школу, кучеяры проделали в своей гордости солидную брешь, от которой скоро поползут трещины – сначала мелкие, а потом все более крупные, уверенные, могучие. Как же, черт возьми, Сейфуллах был прав. Сдав город, балидетцы открыли дорогу к бездне, в которую неизбежно рухнут. И увлекут за собой всю Сикелию.

Мысли переметнулись к мальчишке. Учитель был бессмертен, а вот Сейфуллах – нет. Последнее, что халруджи должен был сделать перед тем, как отправиться в пустыню, так это повидать младшего Аджухама. Он просто убедится, что с ним все в порядке, и уйдет. Дальше Сейфуллах позаботиться о себе сам.

А на руинах пахло кровью. От школы сохранился фундамент, каменные стены первого этажа и несколько пролетов второго. Регарди тщательно изучил обвалы, запоминая на ощупь каждый уцелевший кирпич, доску, обломок и даже дверные ручки. Это был хороший дом. Он сохранит его в памяти и возьмет с собой в пустыню. В Балидете халруджи больше ничто не держало.

И хотя драганы забрали трупы погибших товарищей, запах их крови огонь не уничтожил. Выщерблены от стрел на камнях, упавшие монолиты в некогда узких коридорах, глубокие ямы со сломанными окровавленными колами, слабый запах яда в расщелинах – все говорило о том, что школа встретила драганов боем, унеся с собой немало человеческих жизней.

Арлинг закрыл глаза и замер, пытаясь представить, как поднимаются из пепла камни, вырастают стены, тянутся к небу молодые сливы, неспешно сбегает по лабиринту фонтанов вода – прохладная, с легким привкусом ночных трав и пустынного ветра. Зря он вспомнил про воду. Жажда проснулась с новой силой, зацарапав в горле острыми когтями. Ничего уже не могло измениться. Камни остались лежать, там, где упали, от слив торчали пеньки, вода спряталась глубоко под черной землей. Он хотел похоронить прах Беркута в школе, но теперь заберет его с собой. До Дороги Молчания долгий путь. Возможно, ему встретится кто-нибудь из Пустоши Кербала. Если же нет, то Шолох найдет успокоение в барханах пустыни. Станет ветром – легким и вездесущим.

Халруджи коснулся шершавого бока разбитой чаши фонтана и вдруг уловил странный запах, который был разлит в воздухе над руинами. Охваченный эмоциями, он не сразу обратил на него внимание, но сейчас понял, что чувствовал его с тех пор, как выбрался из подземного хода. Пахло пряностями, перцем, маслами и чем-то еще – знакомым и непонятным одновременно. Каждый неизвестный запах был вызовом. Нужно найти источник и вписать в Большую Книгу Махди, которая хранилась у него в голове. Хотя, возможно, он просто цеплялся за любую причину, чтобы задержаться на руинах. Регарди и не предполагал, что ему будет столь тяжело расстаться с этим местом.

Казалось, что воняли все развалины разом, но, поплутав, он нашел место, где запах ощущался сильнее. Халруджи попробовал убрать камень, из-под которого доносилась вонь, и, к своему удивлению, легко сдвинул его с места. Заподозрив неладное, он опустился на колени и наткнулся на деревянные бруски – кто-то заботливо подложил их под глыбу, чтобы ее можно было без труда двигать.

 За камнем на глиняном пьедестале восседал домашний бог кучеяров Затута, и его бронзовое тело мрачно сверкало в тусклом свете балидетской луны. Блики заиграли на лице Регарди, словно напоминая о том, что перед Затутой следовало стоять исключительно на коленях. Халруджи, не раздумывая, рухнул в пепел и почтительно сложил на груди руки. Он не верил в Затуту. Но учитель чтил домашнего бога и пришел сюда специально, чтобы поднять его из пепла, очистить от сажи и скрыть от посторонних глаз камнем. Иман был жив. Все остальное не имело смысла.

Арлинг осторожно снял с пьедестала чашу с вонючей жидкостью. Журавис хорошо справился со своей задачей – его запах привлек внимание слепого. Халруджи помнил дурманящий аромат его цветов, которые были горячо любимы кучеярами, но совсем забыл о том, как пахли его листья – свежей землей, солнцем, медом и молоком. Мед и молоко – кажется, так пахла Магда. Впрочем, он мог ошибаться, ведь время стирало все.

Регарди усмехнулся. Иман не сомневался, что его слепой ученик придет на развалины. И оставил ему послание. Раньше учителю нравились такие игры. Он прятал вонючие смеси в разных углах школы, а Арлинг вместе с Тагром, любимым псом имана, должен был их искать – на перегонки. Чаще всего халруджи проигрывал, но были и времена триумфа.

«Что же вы хотели сказать мне, учитель?», – задумался Арлинг и осторожно поцеловал бронзовые ступни Затуты. Дурацкая шутка имана – из всех замков, которые можно было придумать для тайника, он выбрал тот, который реагировал на тепло человеческих губ. Сколько Регарди не просил, иман так и не раскрыл ему секрет механизма, спрятанного внутри статуи. Халруджи не знал, скольким ученикам еще была поведана тайна бронзового бога, но оказанное доверие ценил.

Украшенное бусами пузо Затуты раскрылось, словно беззубый рот, обнажив внутри полость, в которую иман сложил все, что, по его мнению, должно было понадобиться слепому ученику на Дороге Молчания. Неожиданный приступ злости застал Арлинга врасплох. Назад пути не было.

Первым делом, Регарди извлек тяжелый мешок с оружием. Он лежал сверху и пояснений не требовал. Разложив арсенал на земле, Арлинг задумался. Иман приготовил для него целый боевой склад, то ли оставляя за ним право выбора оружия, то ли предупреждая, что в пути пригодится все – вплоть до боевой секиры. Проведя пальцем по высеченным на топорище символам, халруджи решительно отложил секиру в сторону. Он пойдет налегке. Сабля в заплечных ножнах, походный складной лук, колчан со стрелами, пара ножей и кинжалов, футляр с ядовитым порошком, острые звезды для метания, кастет, горсть металлических колец с щипами и духовая трубка с отравленными иглами – вот и все, что поможет ему найти Дорогу Молчания. Внутренний голос, который звучал в голове, с тех пор как он попал на развалины школы, зашелся хохотом.  

Сумка с лекарствами порадовала не меньше, чем одежда. Отыскав настойку ясного корня, Регарди проглотил сразу половину пузырька, с трудом заставив себя остановиться. Впрочем, о последствиях еще будет время подумать. Он словно очнулся от сна. По телу разлилось тепло, а в ногах появилась уверенность. Почувствовав прежнюю силу, Арлинг заторопился. Ночной воздух едва заметно стал нагреваться, что говорило о приближении утра. Не стоило привлекать к себе внимание. С городских стен руины бывшей школы хорошо просматривались.

От стариковского балахона он освобождался с такой поспешностью, словно это была одежда чумного. Впрочем, возможно, так оно и было. Халруджи еще долго чесался, не уверенный, что не подцепил от драганского колдуна какую-нибудь заразу.

Учитель подобрал новую одежду точно по его размеру – одежду странника. Кафтан с множеством карманов и потайных сумок, перчатки, которые защищали тыльную сторону руки, но оставляли открытыми ладонь и пальцы, брюки с длинным поясом, служившим также веревкой и материалом для перевязки ран, сапоги на мягкой подошве, которая позволяла чувствовать мелкие трещины в земле, но защищала от раскаленного песка, головной платок керха – все напоминало о временах, когда вселенную его мира занимала только школа. И, конечно, в мешке была повязка. Иман не забыл про нее, напомнив Арлингу, кем он являлся на самом деле.

Несмотря на настойку ясного корня, которая должна была превратить его во всемогущего демона, по меньшей мере, до конца ночи, боль в плече не унималась. Дотянувшись до лопатки, Регарди нащупал горячие узлы воспаленных рубцов, которых было слишком много для случайных порезов. Они тянулись от шеи, заканчиваясь в области поясницы. Старик исполосовал ему почти всю спину, особенно постаравшись над кожей в области лопатки. Ее поверхность была похожа на искореженную землетрясением долину – рубцы то вздымались горой, наслаиваясь друг на друга болезненными узлами, то перетекали в воспаленную плоскость натянутой кожи, грозившей лопнуть при каждом движении. Это было похоже на что угодно, но больше всего – на следы свежей татуировки. Маргаджан оставил на нем свою метку. Равнодушие к Даррену, в которое он заставил себя поверить, оказалось иллюзией. Линии рисунка прослеживались плохо, прерываясь буграми припухлой кожи, но Арлинг различил пересеченные круги, спирали и незнакомые буквы. В этом не было никакого смысла. «Нужно избавиться от нее немедленно», – подсказывал внутренний голос. Лучше сжечь. Регарди задумался, но тут его внимание привлек еще один запах, который, не спеша, струился из Затуты.

Пахло едой. Учитель подумал даже об этом. Только сейчас Арлинг понял, насколько проголодался. Полоски вяленого мяса, мешочек с сухими фруктами, зерновые керхские лепешки на меду и пара бурдюков с водой показались ему самым изысканным угощением в мире. Хлеб уже зачерствел, но Арлинг проглотил его, подобрав даже крошки. На языке взорвались сладкие бутоны меда, молока и ячменя, и хотя в животе яростно заурчало, он почувствовал себя счастливым. Это был пир на развалинах его жизни. На лице расплылась кривая усмешка. Как же мало ему было нужно для счастья. Татуировка потеряла значение, и Регарди решил, что вернется к ней позже. Например, когда выберется из Балидета. Мясо и фрукты он решил приберечь для дороги, хотя ему хотелось проглотить все припасы сразу, не оставив ни кусочка. Ведь там, в пустыне, о таких, как он, обычно заботятся духи-пайрики. Одинокие путники обречены в царстве песка и солнца. Добравшись до воды в бурдюке, Арлинг захмелел и привалился к Затуте. Может, его место было здесь, на руинах? Зачем что-то искать среди барханов, когда очевидно, что дорога кончалась в Балидете? На эти вопросы не было ответа.

Иман дал ему одежду, оружие и пищу, но оставил без напутственного слова. Это было на него не похоже. Нащупав край отверстия, Регарди опустил внутрь руку. Брюхо бога было холодным и шершавым на ощупь. Но на самом дне лежало то, что было куда важнее мечей и хлеба. Камень, обмотанный листком бумаги, был тяжел, но грел пальцы. Прижав записку к лицу, Арлинг почувствовал запах учителя, который впитала в себя бумага. Это был лучший запах на свете.

Проведя пальцами по шероховатой поверхности, он с трудом подавил чувство досады. Септория еще долго будет напоминать о себе. Едва ощутимый нажим пера сливался с бумагой, не давая различить буквы. После драки с Хамной и яда септоров чувствительность пальцев сильно ухудшилась. Но если там что-то срочное? Просьба о помощи? Предупреждение? Место встречи?

От собственного бессилия тошнило. Иман подсунул ему неправильную настойку ясного корня. Вместо прилива сил Арлинга накрыла волна тоски и отчаяния. Всему виной был пепел. Ему показалось, что если он останется в этом месте хоть секунду, то его смерть будет еще страшнее, чем кончина Беркута. Подхватив мешок с припасами, Регарди бросился туда, где стояли ворота школы. И хотя ни ворот, ни забора уже не осталось, ему показалось очень важным покинуть развалины через то место, что когда-то открыло для него двери в мир надежды.

Дорогу до дома Сейфуллаха он почти не заметил. Ясный корень был подобен морской волне, которая то несмело лизала берег, то превращалась в силу, уносящую в пучину все, до чего дотянулись ее пенные руки. Драганские патрули были слепы, случайные путники – близоруки, а ветер – неуклюж и ленив. Никем не замеченный, Арлинг перемахнул через забор особняка Аджухамов и, успокоив бросившуюся навстречу псину, которая его узнала, направился в сад. План был прост. Он проберется на балкон, послушает дыхание спящего Сейфуллаха и отправится в путь. Вряд ли со спокойной совестью, но зато с новыми иллюзиями, из которых состояла его жизнь в последнее время.

Распахнутое настежь окно в комнате младшего Аджухама насторожило. Регарди замер на подоконнике, но чувства не обманули. В комнате было темно и пусто. Сейфуллах редко ночевал у друзей, и, скорее всего, пропадал в очередной курильне. Заливал горе вином и купался на сладких волнах журависа. Зря он за него волновался. Аджухам давно сделал свой выбор. Да и что бы он сказал ему, если бы им пришлось встретиться?

Дверь скрипнула, и Арлинг поспешно пригнулся, спрятавшись за сундук. Но радость от предстоящей встречи сменилась озадаченностью – то был не Сейфуллах. В комнату осторожно вошла Масуна, кухарка Аджухамов. Заинтригованный, Регарди выпрямился и отступил к стене. У служанки не было свечи, и ему не нужно было опасаться, что его увидят. Каждое движение женщины хорошо ощущалось. Она топала и пахла так, что он мог бы услышать ее даже с покрывалом на голове. Вот Масуна пробралась до кровати мальчишки и присела на край с тяжелым вздохом. В запахи комнаты ворвались ароматы садовых цветов, помады для волос, лимонного сока, которым кучеярки отбеливали лицо, и тушеного мяса. Если первые запахи были объяснимы, то последний озадачил. Женщина принесла с собой миску горячего варева и, расстелив у изголовья кровати платок, аккуратно поставила на него пищу. Снова тяжело вздохнув, служанка принялась молиться.

У Арлинга упало сердце. Он не знал, что за обряд проводила кухарка, но было нетрудно догадаться, что она оплакивала хозяина комнаты. Значит, Даррен обманул его, и Сейфуллаха убили. Но тогда у ворот дома стояла бы корзина с черствым хлебом, которую суеверные кучеяры обычно оставляли для пса смерти. Он бы непременно заметил запах хлеба.

«А может ты был слишком занят собой? В последние несколько часов ты только этим и занимался».

Замечание от двойника в голове было справедливым, и Регарди задумался. Теперь ему действительно казалось, что на улице пахло хлебом.

- Масуна, прошу вас, не пугайтесь, – сказал он, шагнув к ней навстречу.

Арлинг предусмотрел ее реакцию и зажал женщине рот, спрятав в ладони ее крик. Ему было стыдно, но встречаться с охраной не хотелось.

- Тсс… Это я, халруджи.

Какое-то время она еще билась у него в руках, но вот ее сердце стало звучать ровнее, тело расслабилось, а дыхание успокоилось. Его узнали.

- Арлинг! – всхлипнула кучеярка. – Слава богам, ты жив! А я ведь знала это. Говорила Сейфуллаху, что ты жив, а он мне не верил. Молчи, говорит, старая, убили его. Да как же можно халруджи убить, вас сами боги охраняют. Сбежал, да?

- Да, – кивнул Регарди, понимая, что она все равно не видела его в темноте. Он уселся у ее ног, чувствуя как сила, подаренная ясным корнем, трусливо прячется, уступая место липкому страху. Странно, что он появился только сейчас – не на септории, не во время разговора с прошлым и даже не на развалинах его будущего в Школе Белого Петуха. Ему стало страшно здесь, в комнате Аджухама. Страшно было слышать о том, как умер Сейфуллах. Какое неожиданное чувство. Возможно, стоило уйти до того, как Масуна расскажет об этом, но ноги отчего-то прилипли к полу. Арлинг понимал – на самом деле, ему очень хотелось знать, как мальчишка встретил свои последние часы. Не ради любопытства, но ради того, чтобы забрать его смерть с собой в пустыню, туда, на Дорогу Молчания.

Однако Масуна рассказывать о младшем Аджухаме не спешила. Ее захлестнули воспоминания.

- Мой первый муж воякой был. И на шибанцев ходил, и на керхов. Натерпелась я с ним, всего и не вспомнить. Вот теперь и сыночек за отцом пошел. Прислал мне весточку. Ты, мать, не волнуйся, пишет, скоро на Муссаворат выступаем, меня уже десятником сделали. Вернусь командиром, построю тебе большой дом на берегу Мианэ, будешь в нем жить. Так и написал, – Масуна всхлипнула. – Все к войне идет. Говорят, в Муссаворате уже драганы стоят. Те, что из Самрии прибыли. Вот и дрались бы драганы друг с дружкой на своей земле, нет же, на нашу пришли. Ох, скорее бы все это закончилось. Хотя куда там, все только начинается. Лишь бы хуже не было. Уйдет Маргаджан из города, кто нас защищать от керхов станет? Знаешь, кого он своим наместником оставляет? Рафику Аджухама! Господин, конечно, поклялся ему в верности, но даже малый ребенок знает, что ложь во благо родины не только не преступление, но и подвиг. Некоторые Маргаджана дураком считают. Мол, когда он вернется из Муссавората, то Балидет встретит его не на коленях, а с мечом в руках. Но я думаю, этот драган хорошо все рассчитал, он хитер. Муссаворат обречен. Кучеяры заросли жиром, а армия согдарийского императора слишком мала. Скоро вся Сикелия будет кланяться другому царю. Все это понимают. И Рафика тоже.

- Так регулярные войска в Муссаворате? – перебил ее Арлинг. Он хотел задать совсем другой вопрос, но имя Сейфуллаха застряло у него в горле.

- Истинно так. Муссаворатцы не сдадут город. Они над своими соляными шахтами трясутся. Пожжет их Маргаджан, ой пожжет. Хоть бы боги моего сыночка сохранили.

Масуна снова собиралась заплакать, но тут взгляд ее упал на миску с похлебкой, ароматы которой давно не давали Арлингу покоя.

- А ведь он привязался к тебе, – всхлипнув, сказала она, и Регарди понял, что речь идет уже не о ее сыне. Ему пора было уходить. Но вместо этого он взял руку служанки и крепко сжал, понимая, что нуждался в этом прикосновении больше, чем она.

- Когда его из дворца привезли, на нем лица не было, – продолжала Масуна. – Все рвался назад. А потом сказали, что тебя казнили за покушение на жизнь Управителя. Сейфуллах, конечно, не поверил, все требовал, чтоб твое тело вернули. Тело не отдали, зато принесли одежду. Рваную, всю в крови. Сказали, что ты драган, и поэтому тебя полагалось казнить через усякнове… усенове…, тьфу, через отрубание головы, вот. Вроде как по обычаям твоей родины, Согдарии. Но так как ты слишком долго прожил в Сикелии, то Маргаджан любезно отдает нам одежду. Мол, если хотите, можете ее похоронить вместо тела. Сейфуллах, бедняжка, от гнева сам не свой сделался, чуть послов не зарезал. Отец вовремя запер его, иначе натворил бы дел. Неделю дома сидел. Все грозился Управителя убить. К нему даже старую Зерге хотели приглашать, чтобы успокоила его травками, но обошлось. А помог, кстати, твой учитель. После того как сожгли школу, драганы долго искали его, награду обещали, угрозами сыпали. Не знаю, чего он натворил, но в городе болтали, что твой иман украл у Маргаджана что-то важное. Как-то ночью в дверь постучали, да громко так, настойчиво. Мы с Майнором засиделись и пошли открывать вместе. А там – он. Вот как сейчас вижу. Стоит и улыбается мне, словно он на прогулке вечерней, и это вовсе не его вся драганская армия ищет. «Господа, – спрашивает, – не спят ли еще?». В общем, пустили мы его, а сами со страха заснуть не могли. Ведь если б кто из драганов прознал, изваляли бы нас всех в смоле и подожгли. Управитель грозился со всеми обманщиками и предателями так поступать. С господами учитель твой долго разговаривал – сначала с Рафикой, потом и к сыну его зашел. Вот после этого Сейфуллах и успокоился. Тихий-претихий стал. Голоса не повысит, отцу слова поперек не скажет, а главное – курить траву перестал. Я даже забеспокоилась, не заболел ли.

- Иман заходил? – любое упоминание учителя действовало на Арлинга волшебным образом. Ему хотелось знать все – во сколько он пришел, как выглядел, о чем разговаривал с Аджухамами, а главное, куда ушел, – но Масуна лишь пожала плечами.

- Ох, и не спрашивай. Уже светало, когда его провожали. Попрощался со всеми ласково, а Сейфуллаха обнял, я даже удивилась тогда. Ведь он его раньше не очень-то жаловал. Но времена меняются. Прижал так к себе по-отечески, а потом возьми да и шепни ему на ухо: «Ну, с тобой не прощаюсь». У меня слух хороший, к тому же я рядом стояла. После его ухода, мальчишка совсем другим стал. Как подменили. Я первая догадалась, что он из города бежать за иманом собрался, но Рафика мне не поверил. Мол, свадьба не за горами, да и повода нет. У имана своя дорога, а у Сейфуллаха своя. А как оказалось-то! Никто чужой судьбы разгадать не может, даже родной отец. А потом настал черед этой змеищи Альмас клыки свои показать. Я всегда знала, что она только с виду сахарная, а внутри – одна желчь. В общем, бросила она нашего мальчика, и даже кольцо, как следует, не вернула. С гонцом отдала, а по закону ведь сама должна была явиться. Эх, что с гадюки взять, только яду. А укусила она его больно. Сейфуллах виду не подавал, но я догадывалась, что у него на душе волки выли. Не знаю, как там у вас в Согдарии, но здесь, в Сикелии, когда невеста отсылает кольцо жениху – это позор, от которого просто так не избавляются. Особенно, если невеста из такого рода, как Пиры. А потом он сбежал. И я даже не знаю, жив он или мертв. Вот, как дура, уже неделю тайком таскаю в его комнату еду, молюсь, чтобы пайрики не тронули нашего мальчика.

- Может, они поехали вместе – иман и Сейфуллах? – спросил Арлинг с надеждой. Одна эта мысль уже грела сердце.

- Может, но вряд ли, – вздохнула Масуна. – Наш мальчик не один убегать собирался. С ним еще человек десять было – кто-то из купцов, но большинство из простых – ремесленники, фермеры. А знаю это потому, что следила. Они у старухи Тамасхан в саду по ночам встречались. Я все думала, рассказать старшим господам или нет, а потом Сейфуллах меня сам позвал, да и признался. «Уезжаю, – говорит, – я в Самрию, Масуна. Здесь меня слушать не хотят. Вернусь с подмогой – неправильно, что нашими землями чужаки владеют». Ох, и дерзкие у него были мысли. Отец, и вправду, его в последнее время не жаловал. Видимо, знал, что у сына на уме. Сейфуллаха даже на собрания не приглашали, а когда Рафику объявили наместником, вообще стали поговаривать, что его кадуцея лишат. А потом еще эта гадюка Альмас. Довели мальчишку. Я слышала, как он просился в Самрию, но отец его не пустил. Вот он и сбежал. А Сокран-то… Тот еще змей. Громче всех кричал, чтобы Сейфуллаха из Гильдии исключили. Мол, пока голова не остынет, мальчишке среди ясных умов нет места. А когда Рафику наместником выбрали, взял, да и сам сбежал из Балидета. И не просто сбежал. Мерзавец всю колонию шелкопрядов обокрал, а остальных куколок пожег. Как мы будем жить дальше, не знаю. Правда, люди говорят, не сбежал он, а погиб в буранах, потому как страшные бури вокруг города тогда бушевали. Да и воины Маргаджана повсюду рыскают. Главный тракт сторожат и днем, и ночью, мышь не проскочит. Рафика тяжело предательство брата переживал – куда сильнее, чем побег сына. «Если, – сказал он мне, – Сокран не погиб в буре, то подстрелили его. Не было у него шанса спастись». Но я вот, что думаю. Сокран всегда был живуч, его никакая буря не проймет, к тому же, поговаривают, не один он сбежал, а с Шамир-Яффом. А вот наш мальчик…

Масуна снова залилась слезами, но, шаги, раздавшиеся в коридоре, заставили ее поспешно закрыть рот платком. Арлинг давно слышал Майнора, но был уверен, что он им не помешает. Управляющий был занят тем, что подслушивал у спальни Рафики, а пустая комната Сейфуллаха его не интересовала. В доме Аджухамов всегда было трудно хранить секреты.

- Я пыталась уговорить Сейфуллаха, – продолжала кухарка шепотом. – Не надо, мол, все утрясется, как же можно против отцовского-то решения идти. А он мне: «Нет, Масуна, я не верю, что Маргаджан отдаст нам город. После захвата Муссавората будет еще хуже. То, что Рафику сделали наместником – только пыль в глаза. Я уйду, но скоро вернусь, и не один. В Самрии много недовольных Канцлером и его политикой. Регулярная армия нам не поможет, в Империи своих проблем полно. Будем сражаться сами. Освободим Балидет и не станем никому дань платить – ни Маргаджану, ни Канцлеру». Так и сказал. А я, дура, смолчала. Побоялась господину Рафике говорить, подумала, что он убьет мальчишку за такие мысли, ведь не раз грозился уже. Отпустила я его, как и сыночка моего. Да и что я, старая женщина, могла сделать? Вот только неспокойно на сердце. Сейфуллах обещал весточку прислать, что жив, но уже вторую неделю – ничего. А ведь он с собой почтовых голубей брал, они-то дорогу знают. С ним много молодых парней ушло. Потом рассказывали, что половину со стен перестреляли, когда они пытались через подкоп выбраться, но нашего мальчика, слава богам, среди них не нашли. Рафика, как узнал, сам просил Маргаджана погоню отправить, да только погоня вернулась ни с чем. Мне вот какая мысль сна не дает. Управитель мог специально нашему господину правду не сказать, а на самом деле, мальчишку они нашли, да и зарубили там же, в песках, чтобы не возиться. Драганы проклятые! Майнор тоже так думает. Хотя, порой, мне кажется, господин это тоже понимает. Уже какой день сам не свой ходит.

Служанка замолчала и рассеянно погладила Арлинга по голове. Регарди вздрогнул, возвращаясь в реальность. В ней было плохо, очень плохо.

- Бури кончились, говоришь? – хрипло спросил он, стараясь убедить себя, что все, о чем рассказывала Масуна, его не касалось.

- Ага, как заказывали, – кивнула женщина. – Едва только армия стала в поход собираться, так и бури ушли. Неспокойно в городе, ой, неспокойно. А в последние дни драганы и вовсе себя странно вели. Все по домам рыскали – нарзидов искали. Тех кучеяров, которые нарзидских слуг укрывали, выволакивали на улицу и прямо там головы рубили. А нарзидов не трогали, нет. Сама видела, как одну девчонку-нарзидку из подвала вытаскивали. Ну, думаю, сейчас ей и конец придет. Так нет, в повозку усадили и укатили, даже за волосы не оттаскали.

Арлинг слушал Масуну вполуха. Нарзиды его не интересовали.

- Сейфуллах не первый раз в пустыне, – осторожно заметил Регарди, стараясь убедить себя, что разговор с кухаркой ничего не менял в его жизни. – Когда он ушел?

- Да две недели назад, пожалуй. Времени много утекло. Но если отправишься сейчас, то может, и успеешь. Поезжай, милый. Если не ты, то ему никто уже не поможет. А ты нужен ему, сердцем чувствую.

Регарди вздохнул и поднялся. Масуна не сомневалась, что он явился в дом Аджухама, чтобы немедленно отправиться на выручку господину. Бывшему. Не стоило разубеждать старую женщину.

- Ты позаботишься о нем, правда? Обещай мне, Арлинг, обещай. Ты ведь его халруджи. А это больше, чем отец или друг. Я давно живу на этом свете, поверь мне, знаю, что говорю. Ты богами для него послан.

«Ох, не теми богами я послан, Масуна», – подумал Регарди, но вслух сказал:

- Я найду его. С ним все будет в порядке.

А в голове вертелись совсем другие мысли.

«Да, я найду его. Но лишь для того, чтобы убедится, что он жив. Пока жив. Потому что после нашей встречи он может наступить на скорпиона, и никакой халруджи уже не спасет его. И потому что мне нужно время. Я еще не готов идти по пути Махди».

Неожиданно Арлинг вспомнил о записке имана. Ждать, пока пальцы обретут чувствительность, вдруг показалось бессмысленно. Ему было важно знать то, что написал иман, прямо сейчас.

- Ты можешь читать, Масуна?

- Да, – гордо произнесла кухарка.

Что ж, ему повезло. Не каждый слуга в Балидете умел читать, тем более, женщина.

- Тогда прочти мне это, пожалуйста. Я посвечу.

Арлинг протянул ей клочок бумаги, но зажег свечу не с первого раза. Руки непривычно дрожали.

Кучеярка читала долго и по слогам, но когда, она справилась с трудным слогом имана, на лице Регарди расплылась глупая улыбка. Записка гласила:

«Халруджи повторяет имя господина на каждом вдохе и выдохе. Он не одалживает чужой силы и отрекается от мыслей прошлых и будущих. А когда он упадет, ему не будет страшно, потому что, упав, он увидит Великий Путь, который откроется у него перед глазами».

В спальне воцарилась тишина. Женщина несколько раз перечитала последнюю строчку, так как не была уверена, что правильно разобрала слова, но Арлинг знал, что все было прочитано верно.

- Спасибо тебе, Масуна, – сказал он шепотом, горячо обнимая ее. – Я приведу его. Дождись нас.

Дом Аджухамов Арлинг покидал с легкостью на душе, которую не испытывал с тех пор, как иман велел ему открыть дверь для Беркута во Дворце Гильдии. Все вдруг стало ясным и понятным. Необычайная четкость мысли могла быть заслугой ясного корня, но Регарди сжимал в руке клочок бумаги и чувствовал, как от него поднималось тепло, которое впитывалось в руку и проникало в сердце. Он был похож на заблудившегося в лесу путника, который, увидев впереди свет, с надеждой бросился к нему, искренне полагая, что это огонек помощи, а не разбойничий костер или предательские огни смертоносной чарусы.

Светало. Повсюду царило необычное оживление. Драганы готовились выступать на Муссаворат. Вдоль центральной улицы вытянулась цепочка обозов, в которые еще грузили провиант и военный скарб. Ревели верблюды, трясли головами волы, ругались люди, захваченные духом всеобщего возбуждения перед предстоящим походом.

Густые заросли смоковницы служили хорошим укрытием, и Арлинг беспрепятственно добрался по их тени до ближайшего обоза. Убедившись, что возничий не смотрел в его сторону, он приподнял навес и нырнул внутрь. Сегодня с него достаточно приключений. Ему нужно было над многим подумать. А завтра он начнет поиски Сейфуллаха. Мальчишка был жив, потому что ему благоволили боги. И потому что он верил в это. На плече горела кожа, напоминая о подарке Даррена, но Регарди уже засыпал под сладкий запах маиса и кукурузы. Он падал, но ему не было страшно.

 

***

Арлинг не знал, что в соседнем обозе притаился еще один человек, который тоже тайно покидал город. Хамна бережно прижимала к груди покалеченную руку и представляла, как она убьет Сейфуллаха Аджухама. Разными способами. Если бы ее не задержали в городе дела, она бы уехала гораздо раньше. А так пришлось потерять две недели. Жаль, что смерть забрала слепого раньше, чем она добралась до него. Но теперь Хамна отыграется на мальчишке. Она чувствовала – Сейфуллах жив. Он не мог сдохнуть, потому что ее жертвы никогда не умирали до ее прихода. Ждали – таков был закон.

Наконец, волы тронулись с места, и наемница погрузилась в беспокойный сон. В нем была незнакомая ей женщина, которая ждала какого-то слепого, блуждая в туманах на берегу моря. Хамна проснулась и еще долго не могла заснуть, отгоняя от себя чужие сны.

 

***

 

На самом севере Согдарийской империи, там, где седые волны Барракского моря сливались с молочными просторами небесного края, стоял маяк. Его серая башня была похожа на последний зуб сварливой столетней старухи, который давно должен был выпасть, но, как и его владелица, упрямо цеплялся за жизнь, не ожидая от нее ничего хорошего, но веря в счастливую звезду потерявших надежду. И хотя годы и соленые ветры накренили маяк, вечно мокрые валуны, в которых он застрял, словно путник в трясине, не давали ему рухнуть в неспокойные воды бездонного моря. Порой, Гаю казалось, что маяк переживет не только его семью, но и сам остров, на котором он стоял. Ведь с каждым годом волны подбирались по серым утесам все ближе, а моря вокруг становилось все больше.

Гай родился и вырос на маяке, и, наверное, прожил бы на нем всю жизнь, если бы не война с Арвакским царством. Ему нравились арваксы. В те дни, когда их рыбаки заплывали в воды Согдарии, его семья всегда ужинала морскими деликатесами, которыми арваксы угощали смотрителя маяка за его работу. В прибрежных водах Барракского моря водились жирные кальмары, которые заставляли рыбаков заплывать далеко за свои владения, зато и рифы были самые коварные и опасные на всем северном побережье Согдарии.

Когда на остров причалила ладья с ярко-красным гербом соседей, а высадившийся на берег человек в военных доспехах и алом платке на шее объявил, что отныне маяк стал частью арвакской территории, Гай обрадовался. Их и, правда, не тронули, а самого Гая угостили шоколадом – сладким, похожим на твердый воск, лакомством, со слегка горьким вкусом и цветом высохших водорослей. Угощение юному сыну смотрителя маяка пришлось по душе. Драганы, которые были редкими гостями в их краях, никогда не привозили ему подарков, если вообще замечали его существование.

 Человек с алым платком потом еще не раз навещал их. Почти все время, пока шла война. Привозил леденцы и шоколад, дружески болтал с его папашей и матерью, ловил с ним рыбу на Большом Утесе. Но Гай считал, что арвакс, на самом деле, приезжал, не к ним, а к служанке, которую много лет назад доставили на остров с Большой Земли.

Гай привык к ссыльным. Их часто привозили для работы на водяной мельнице, но большинство убегало к арваксам или, отбыв срок, возвращалось домой, подальше от серых валунов и торчащего из них маяка. А эта прижилась. Звали ее Магдой. Гай был тогда еще маленьким, но хорошо помнил, как однажды ночью к ним в дом постучались солдаты и после долгого разговора с отцом привели черноволосую девушку в тюремной рубахе. Она была похожа на большую мокрую птицу, которая собиралась на юг, в теплые земли, но перепутала стороны света и залетела на север, в царство маяка, шумных волн и седых туманов. Папаша обычно ссыльных не жаловал, а к этой привязался и приставил помогать матери по хозяйству. Даже комнату выделил рядом с кухней, пусть и бывшую чуланную, но по сравнению с бараками, где обычно жили каторжане, она была царскими покоями. Мать поворчала, но вскоре к новой поселянке привыкла. Та была послушной и хлопот не доставляла. Чаще всего ее вообще не замечали. В основном, потому что она не разговаривала – то ли от рождения, то ли испугавшись чего-то в жизни. Папаша говорил, что такое бывает.

Магда по хозяйству помогала охотно, кормила свиней, полола грядки в парниках, еду варила. С ним, правда, она играть не любила, и за это Гаю не нравилась. Когда к нему приезжали друзья с материка, они часто бегали за ней по камням и кидались мучными шариками, которые воровали на водяной мельнице. Если им удавалось ее догнать, то девицу валяли в сухих водорослях, отчего она становилась похожа на ведьму и здорово их смешила. Мальчишки рассказывали, что сослали ее сюда не иначе, как за колдовство. После таких игр, Гай обычно с трудом засыпал, все прислушиваясь - не поднимается ли к нему на чердак ведьма Магда, чтобы навести злые чары в отместку за водоросли и мучные шарики. Правда, отец однажды увидел, как они гонялись за ней по камням, и накостылял им так, что друзья не смели приезжать к нему еще месяц, а сам Гай неделю обедал стоя. После этого служанку больше не трогали.

Магда все пряталась в туманах. На маяке они особенные были, ленивые и тягучие, словно патока. Казалось, ткнешь в него пальцем, а он возьмет, да и налипнет на него, до вечера не отмоешься. В туманные дни на маяке все было призрачным и нереальным, только далекий шум моря напоминал, что земля где-то рядом. Магда всегда ждала туманы. Днем или ночью они приходили – ей было все равно. Едва выпадал туман, она сразу бежала к нему, как к родному, и замирала внутри, будто пряталась. Папаша ее в такие моменты не трогал, и им не велел. Считал, что она там, в туманах, с богом разговаривала.

Если бы Гай был на месте того арвакса, что к ним приезжал, то давно украл бы девицу и женился на ней. Так, по его мнению, должен был поступить настоящий арвакский воин. Тот же все кругами ходил, подарки ей возил, разговоры разговаривал. Магда его, может, и слушала, но виду не подавала. Как занималась своими делами, так и продолжала, не обращая на ухажера внимания. А потом Канцлер заключил с соседями перемирие, и маяк снова перешел к Согдарии.

Жизнь семьи смотрителя осталась прежней. Только шоколадом Гая больше никто не угощал. Он был разочарован. Ведь арвакс оказался слабаком. Когда воин в последний раз приезжал к ним, то оставил Магде в подарок свой алый платок и сказал, что будет ждать ее на другом берегу. Девице стоило только написать ему, чтобы за ней прислали ладью. У Гая руки чесались написать, чтобы лодку прислали за ним, потому что он хотел стать настоящим арваксом, но смелости не набрался. А Магда так и осталась стоять на валуне, глядя на приближающийся туман. Арвакса она не слышала.

Когда их впервые после окончания войны навестили арвакские рыбаки, Гай без раздумий забрался к ним в лодку, зарывшись между скользких тушек кальмаров с твердым намерением стать настоящим арваксом. Так, он сбежал с острова, чтобы найти себя среди пологих холмов чужих земель и вернуться домой лишь много лет спустя.

С тех пор в мире Барракского маяка мало что изменилось. Смотритель дряхлел, башня обрастала ракушками, а Магда, с сединой в волосах и просоленной морскими ветрами кожей, по-прежнему стояла на берегу, смотря на клубившиеся в сизых далях туманы. Будто ожидала кого-то. Может, она ждала своего арвакса?

 

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 2)