Слепой. Глава 14. Септория

Глава 14. СЕПТОРИЯ

Когда наступал август, самый знойный месяц года, на полях Мастаршильда начинала колоситься рожь, а вдоль сухих дорог зацветала полынь. Она наполняла воздух горько-пряной пыльцой, которая смешивалась с пылью и разносилась беспокойными августовскими ветрами по всей Империи. Солнце стояло высоко, и даже ночи не приносили долгожданную прохладу, заставляя жителей Великой страдать бессонницей и романтическими влечениями.

Арлинг не решался брать Магду в город, поэтому основную часть времени они проводили в окрестностях Мастаршильда и соседней Тараскандры – на танцах, ярмарках, деревенских праздниках, но больше всего – в лесах.

Регарди леса не любил. Влажные испарения, густые запахи грибов и прелой зелени, липкая паутина и комарье вызывали у него чувство раздражения и необъяснимой тревоги. Ему по душе были каменные улицы Согдианы, манящая прохлада трактиров и погребков, ухоженные дорожки дворцового парка, но рядом с Магдой он был готов терпеть все. В леса они ходили постоянно, причем по самым разным причинам. Чаще всего просто гуляли, бесцельно бродя по заросшим опушкам, но иногда у них появлялись особые миссии, которые, конечно, придумывала Магда. Как-то они отправились на поиски чудесного гриба, и у Регарди ни разу не возникло сомнений в том, что в окрестностях Мастаршильда росли грибы в человеческий рост. Главное – в это верила она.

Чудесная, загадочная Фадуна. Чем больше Арлинг знал ее, тем сильнее убеждался, что ее родителями никак не могли быть жители из глухой согдарийской деревни. Не иначе, как ее подарили миру звезды. Или утренняя роса на лепестках лугового ириса. Рядом с ней он становился лиричным, рассеянным и немного больным. У него кружилась голова, и хотелось летать. Магда никогда не одевала в лес брюки, сводя Арлинга с ума белыми лодыжками, которые мелькали, когда она задирала юбку, чтобы перелезть через бурелом или перейти ручей. Если на ее месте была бы другая девушка, Регарди был бы уверен, что она делала это специально, чтобы соблазнить его. Но Магда была иная. Бесконечно меняющаяся, как Согдианское Море, и тихая, как озеро Мастаршильда. Утром хаос черных волос превращался в тугие косы, прыгающие по спине от быстрого шага – ходить спокойно она не умела, а к вечеру ее голову снова окружала копна непослушных кудряшек. Даррен считал, что у нее слишком толстая кость, угловатая фигура и плохая кожа, но для Арлинга Магда была идеальной. О ее глазах он мог думать бесконечно. В них жило солнце.

В один жаркий августовский день они провалились в болото. Оно было небольшим и лежало в стороне от тропы, но Арлинг решил непременно перенести Магду через толстое бревно, которое так заманчиво предлагало перебраться на кочковатый берег, поросший вереском. Он дошел до середины, как вдруг неожиданно очутился по пояс в грязно-тягучей топи. Дерево оказалось прогнившим и не выдержало их веса. Над головой взвилась туча встревоженной мошкары, а ноги мягко обволокла болотная жижа, набившись в сапоги и превратив их в неподъемные колодки. Но шею Регарди обвивали руки Магды, которая весело смеялась и гладила его по волосам грязными ладонями. Злость на себя сменилась радужным настроением, и Арлинг счастливо заулыбался ей в ответ.

Когда они, наконец, выбрались, то были густо измазаны грязью и похожи на злых персонажей мастаршильдских сказок. Возвращаться в деревню в таком виде не хотелось, а речек поблизости не было. И тогда Магда вспомнила про зимовку охотников, рядом с которой находился родник.

Домик встретил их темными окнами и проваленной с одного края крышей, но в нем была печь, нехитрая утварь, колченогий стол и большая деревянная кадка. Влюбленному Арлингу он показался дворцом. Шлепнув его по плечу, Магда схватила ведро и помчалась к источнику. Регарди скинул с себя сапоги и грязную куртку и бросился следом. Первое ведро они не донесли, расплескав по дороге, так как Арлинг безуспешно пытался спихнуть Магду с тропинки. За вторым он отправился уже один. Смывать грязь холодной водой было трудно, и они решили истопить печь. Арлинг никогда этим раньше не занимался, поэтому за растопку взялась Фадуна.

Когда нагрелась вода, было уже темно. Они перекусили кислыми яблоками, которыми угостила их старая яблоня за сторожкой, и запили их водой из родника. Вкуснее ужина Арлинг не пробовал.

Наполнив кадку горячей водой, Регарди запалил лучину и собирался выйти, уступая Магде очередь, когда в полумраке скользнуло платье, обнажив крепкие ноги и белую грудь. У Арлинга перехватило дыхание. Вся его выдержка, которую он тренировал в себе каждый раз, когда смотрел на нее, лопнула, словно мыльный пузырь. В висках застучало, а в руках появилась непривычная дрожь. Он повидал немало обнаженных женщин, но ни одна из них не была похожа на Магду. Арлинг глазел на нее, не в силах пошевелиться.

Тем временем, Фадуна наклонилась над кадкой и принялась деловито плескаться, нисколько не стесняясь и не обращая внимания на его волнение. А Регарди вдруг ударила молния. Она прошла раскаленным жалом по всему телу, взбудоражив голову и убедив в правильности того, что он собирался сделать. Магда все подстроила специально. В конце концов, они знали друг друга не первый день. Арлинг облизнул пересохшие губы и медленно подошел к девушке. Она уже смыла с себя грязь и втирала в волосы растертую кашицу из листьев, которые насобирала с кустов у родника. По смуглой спине скатилась капля воды и волнующе замерла в ложбинке на пояснице.

- Магда… – прохрипел Регарди и, наклонившись, поцеловал ее в плечо.

Но его губы нашли пустоту, и он едва не упал головой в кадку.

- Какой ты нетерпеливый, – проворчала Фадуна из другого угла сторожки. Она стояла у печки и пробовала пальцем воду, которая грелась для Арлинга.

 – Еще немного, и будет готово. Лучше сходи за песком. Мне кажется, ты грязнее, чем я. Просто вода тебе не поможет.

«Тело богини, а мысли ребенка. Или ты играешь со мной, о Прекрасная?»

Второй раз Регарди был настойчивее, ловко обняв ее так, чтобы она снова не ускользнула. В ответ Фадуна одарила его недоуменным взглядом, но Арлинг закрыл ей глаза поцелуем.

- Что ты делаешь? – засмеялась она. – Теперь снова придется мыться, смотри, ты меня испачкал.

Не выдержав, Регарди подхватил ее и, прижав к стене, принялся горячо целовать, позволив рукам делать все, что ему так давно хотелось. Магда не издала ни звука, замерев, словно загнанная в ловушку мышь, но когда он попытался освободиться от брюк, другой рукой удерживая ее за талию, вдруг пронзительно закричала. Охваченный страстью, Регарди зажал ей рот, повалив на пол, но девушка извернулась и, каким-то образом скинув его с себя, оседлала сверху. От такого поворота событий Арлинг растерялся, а в следующую секунду ему отвесили затрещину такой силы, что у него мотнулась голова, и он больно стукнулся затылком о деревянный пол.

 – Ай! – вскрикнул он, сердито уставившись на разъяренную Фадуну, которая сидела у него на животе и потирала ушибленную ладонь. Он тут же схватил ее за руки, намереваясь отомстить, но Магда его опередила, резко наклонившись вперед и стукнув лбом в подбородок так, что у него клацнули зубы. Арлинг задохнулся от возмущения, тихо радуясь, что не прикусил язык.

- Ах ты…. – он собирался ее придушить, но тут Фадуна упала ему на грудь и залилась слезами – да так жалостливо, что у него сразу упало сердце.

- Ты не любишь меня, – глухо произнес Арлинг, положив ладонь ей на голову и уставившись на звезды, которые проглядывали сквозь щели в крыше. От пола поднимался терпкий запах мокрого дерева, на печи выкипала вода, под лучиной трепыхался мотылек с обгорелыми крыльями. Регарди гладил волосы Магды, пропуская их сквозь пальцы, и ни о чем не думал. В голове было пусто, а на душе холодно. И вовсе не оттого, что Фадуна отказалась дарить ему свою любовь. Ему было страшно, что он едва не потерял ее.

- Люблю, – едва слышно прошептала она, укладываясь на полу рядом с ним. – Ты верь мне. Пожалуйста.

- Тогда почему оттолкнула? – в его голосе еще звучала обида, но сердце уже растаяло, превратившись в податливый ком мягкого теста.

- Тебе больно? – вместо ответа спросила Магда и потрогала краснеющее пятно на его подбородке. – Прости меня. У нас ведь еще есть время, правда?

Арлинг кивнул, счастливо улыбаясь. Это была самая приятная боль в его жизни. Фадуна была права: у них впереди – целая вечность, а сами они, как и все влюбленные, бессмертны.

 

***

 

В парадной набилось столько драганов, что халруджи казалось, будто он волшебным образом очутился в Согдарии.

У него забрали одежду и оружие, оставив только исподнее и повязку на глазах. Пьяные гости протрезвели и сидели тихо. Вопросов никто не задавал. Воровство в богатом и сытом Балидете считалось позорным и страшным преступлением. Воров клеймили, калечили и оставляли в живых в назидание остальным. Регарди чувствовал волны ненависти, которыми окатывали его Макрамы, Навалы, Сакхры и другие кучеяры, и не судил их. Они боялись за свои жизни, опасаясь, что им достанется часть мести Маргаджана. Сейфуллах сидел под прицелом дюжины арбалетов и смотрел прямо перед собой, пока Арлинга пинали сапогами на ворсистом ковре парадной. Гордости Аджухама был нанесен серьезный удар.

И, тем не менее, халруджи ощущал необыкновенное спокойствие. Он был готов. К смерти, к Дороге Молчания или к победе.

Управитель не задал ему ни одного вопроса, словно не сомневался в том, что Арлинг проник во дворец специально за джамбией. Регарди надеялся, что иман почувствует тревогу и скроется до того, как в школу нагрянут драганы.

Наконец, его перестали бить и подтащили к трону. И хотя некоторые удары были весьма болезненны, серьезных повреждений он не получил. Хамна била куда больнее.

- Отрубить ему руку? – тихо спросил Пепел, наклоняясь к Управителю. – Или голову?

- Нет, у меня есть идея получше, – хитро произнес Маргаджан. – Надо успокоить Изгнанного. Чем слепой хуже того мальчишки, которого мы выбрали для завтрашней церемонии? По мне, так будет даже интереснее. Пусть все приготовят. Заодно и народ повеселим.

Регарди едва сдержал кривую ухмылку. Могли бы не шептаться. Ему казалось, что драганов было слышно по всей парадной. Однако никто не спешил задавать вопросов о том, кто такой Изгнанный и что за церемонию собирался устраивать Управитель. Одно было хорошо – ему не отрубят руку. Халруджи не знал, готов ли он был принять такое увечье ради Сейфуллаха.

- Сегодня тебе повезло, слепой, – громко объявил Маргаджан, и Арлингу показалось, что сейчас он оглохнет от его крика. То ли ясный корень стал действовать лучше, то ли, наоборот, начинались последствия от слишком большой порции – как бы там ни было, все чувства обострились до предела. Это было не очень удобно, потому что на Регарди хлынул поток ненужной информации. Он попытался сосредоточиться на новых людях, появившихся в зале, но мысли упорно возвращались к жуку, который пытался выбраться из-под сапога Маргаджана, царапая ворс ковра хитиновыми лапами. От него пахло раздавленными внутренностями.

 – На Праздник Новолуния драганам запрещено проливать человеческую кровь, – продолжил Управитель. – Этот грех будет только на твоей совести, Амру. Но справедливости ради, я решил отдать суд над тобой богам той земли, что тебя приютила.

Вазир встрепенулся, оживились и другие кучеяры. Сейфуллах скрежетал зубами так громко, что Регарди казалось – еще немного, и мальчишка вывихнет себе челюсть.

Арлинг, наконец, определил, что за люди появились в зале. Те самые чужаки, которых не было видно на протяжении всего праздника, и которых Беркут назвал нарзидами с востока. Поклонившись Управителю, они прошли к сцене и принялись разматывать веревку, укладывая ее в кольцо. Арлинг отчетливо слышал, как она скребла по полу жесткими волосками, вздымая крошечные клубы пыли. Ему не понравились ни их действия, ни корзины, которые внесли в парадную. Доносившиеся из них звуки не оставляли сомнений. Внутри были змеи, но определить их вид Арлинг не смог. По глухому шипению и запаху он предположил, что они были чем-то средним между аспидом и эфой. Название вертелось в голове, но ускользало каждый раз, когда ему казалось, что он его уже вспомнил.

- Так получилось, что я знаком с некоторыми легендами вашего народа, – пояснил Маргаджан в ответ на любопытные взгляды кучеяров. – Септория, которую мы сейчас смотрели, вышла несколько… неправдивой. Предлагаю ее оживить по моему сценарию. А заодно дать шанс слепому. Хоть он и совершил преступление, но сегодня даже отъявленные негодяи имеют право на прощение. Твоя жизнь в твоих руках, Амру. Справишься, и я тебя отпущу. Конечно, придется тебя прогнать из города, но ты останешься жив. И господин твой тоже.

- Что нужно сделать? – спросил Регарди, чувствуя, что ловушка уже захлопнулась.  

- Все очень легко, – ответил Маргаджан, купаясь во всеобщем внимании. – На сцене круг из веревки, ты будешь внутри. Сделаешь шаг в сторону, и мои люди прикончат Сейфуллаха. Это будет особая Септория, с изюминкой. В корзинах семь змей, тебе нужно будет сразиться с каждой из них по очереди. Оцени мое милосердие, Амру. Я мог бы кинуть в круг всех змей сразу, но я не любитель нечестных игр. Я даже дам тебе кинжал, тот самый, который ты украл. Так что, правила просты. Убьешь змей и получишь жизнь.

Дурные предчувствия Арлинга оправдались. Все было слишком легко. На истинную Септорию, предложенное Маргаджаном сражение похоже не было, и в другой раз Регарди удивился бы его самонадеянности, но сейчас продолжал перебирать в уме каждое слово Управителя в поисках подвоха.

Загремели барабаны, возбужденно задышал зал. Большая часть гостей замерла в предвкушении неравного боя и скорой смерти халруджи; те же, кто знал слугу Сейфуллаха, смотрели с не меньшим любопытством, так как понимали, что сражение со змеями для ученика Школы Белого Петуха, пусть и слепого, не более чем развлечение.

Жук последний раз царапнул лапой по ковру и тихо издох. С фрески над аркой отвалился кусочек краски, с шуршанием осыпавшись в блюдо с пирожными. Слуга щедро сыпанул в курильницу пригоршню журависа, и зал окутало облаком сладкой неги.

Арлинг опередил драгана, который собирался ткнуть его в спину копьем, и быстро вошел в круг. Джамбия уже лежала на границе волосяной веревки. Не самое хорошее оружие, но лучше, чем ничего. Драться голыми руками с незнакомыми тварями ему не хотелось.

Пока чужаки грохотали крышкой корзины, доставая палками первую змею, Регарди внимательно изучил поле боя. Отсутствие видимой западни настораживало. Десять салей в диаметре давали достаточно места для маневров и прыжков, и он начинал злиться. Все складывалось почти идеально – для легкой победы или сокрушительного поражения.

На сцену шлепнулось извивающееся тело рептилии, и зал взорвался возбужденными криками. Их подхватил хор кучеярских певцов, наполнив и без того шумную парадную напевным речитативом. Регарди поморщился и, перехватив неудобный кинжал, заскользил по кругу. Змея тоже была не в духе. Волосяная веревка ограничивала ее движения, а незнакомец с повязкой на глазах раздражал и нервировал. Расстояние между ними быстро сокращалось. Почуяв неладное, тварь приготовилась к атаке, и в ярости заскребла хвостом по сцене. Звук получился особенный – будто кто-то неуклюже провел пальцем по струнам плохо настроенной баграмы. Скрежет отозвался во всем теле Арлинга, и он замер в сале от извивающегося змея. Догадка пришла неожиданно. Септор? Здесь, в Балидете?

Сдержав ругательства, Регарди увернулся от пасти змеи, отпрыгнув к краю веревочного кольца. В зале раздались недовольные крики.

- Трус!

- Голову ему отрубить!

- Умри от стыда, драган!

 Из всей толпы выделялся Вазир, который подбежал к сцене, размахивая руками, но Арлинг его не замечал – и всех остальных в зале тоже. Блики света, которые он чувствовал на лице, на самом деле, отбрасывали не свечи, а золотая шкура септора. Других змей с таким окрасом в Сикелии не было. Теперь Регарди понял, почему ему казалось, будто от корзин пахло цветочной пыльцой. Они на самом деле благоухали цветами – специфичным запахом, который выделяли септоры, когда боялись. Та единственная змея, с которой когда-то тренировал его иман, пахла так всякий раз, когда учитель брал ее на руки. Длиной в два саля, толщиной с руку ребенка. Халруджи мог сколько угодно уверять себя в том, что перед ним аспид или перекрашенный слепун, но правда от этого не менялась. Септор, который считался вымершим вот уже век, собирался переходить ко второй атаке. Несмотря на то что в зале стояла невыносимая духота – от масляных лам, курильниц, свечей и людских тел, – Арлинга охватил озноб.

Подвох, который он искал в словах Маргаджана, оказался на виду. Драган даже не старался скрывать его. Ритуальная джамбия, настоящие септоры, круг из веревки – все это было «исправленной» Септорией, которую обещал Управитель. И он, Регарди, в виде куклы, желающей выжить любым способом. Тайна драгана оказалась проста – он был Скользящим. Иман догадывался об этом и поэтому послал Шолоха, надеясь, что знания Пустоши Кербала помогут ему одолеть Маргаджана.

Мысли хаотично метались у Арлинга в голове, зал шумел, а септор постоянно атаковал, гоняя его по кругу. Приближаться к рептилии Регарди не спешил.

Второй Исход был сказкой, выдумкой мятежного серкета, которая была обречена на провал. Никому еще не удавалось воплотить ее в жизнь. Истинная Септория имела только один вариант завершения – Первый, а все другие концовки были строго запрещены. Так рассказывал иман, когда обучал своего слепого ученика много лет назад. Так было заведено с древних времен и должно было неизменно продолжаться в будущем.

При условии, что он, халруджи, действительно верил во все это – в Нехебкая, Септорию, Второй Исход и Маргаджана-серкета.

Арлинг не верил. Если сделать так, как хотел Управитель, то у них с Сейфуллахом появится шанс выбраться отсюда живыми. Убить змей было несложно, а интуиция подсказывала, что Маргаджан выполнит обещание.

Регарди уклонился от еще одной атаки. Зал разразился недовольными криками, а Маргаджан нетерпеливо забарабанил пальцами по трону. Драганы делали ставки, кучеяры шумели, Сейфуллах… В это не верилось, но, кажется, Сейфуллах защищал его. Поток словесного яда, которым они с Сокраном поливали друг друга, лился непрерывно. Певцы равнодушно тянули ноту, подчеркивая свою непричастность к происходящему. Змей нервно бил хвостом по доскам сцены, вздымая крохотные вулканы пыли. От быстрых шагов Арлинга и нервных движений септора пламя свечей, расставленных по внешнему кругу веревки, трепыхалось, словно крылья бабочки. Время застыло.

Выбор был непрост. Поступить так, как хотел Маргаджан, или завершить септорию, как его учили в школе Белого Петуха, тем самым, поставив под угрозу жизнь Сейфуллаха.

Наконец, халруджи решился.

Воткнув джамбию в середину круга, Регарди упал на колени и поклонился змее, почтительно коснувшись лбом сцены. Зал взорвался хохотом. Кучеяры хлопали себя по коленям, раскачиваясь из стороны в сторону, драганы же кивали головами и терли ладони. Кто-то кинул в него горсть фиников, но он их не заметил, сосредоточив внимание на септоре, которого нестерпимо раздражало все происходящее: запахи, мельтешащее пламя свечей и, в первую очередь, халруджи.

- О, Великий Нехебкай! – закричал Арлинг, воздев руки к куполу зала. – Ты сокрылся под маской, Индиговый! Приблизься ко мне и склони голову на мой алтарь! Ты бог, дающий все! Свет, жизнь, любовь, силу и огонь – в твоих руках полнота!

Когда-то он мог произнести слова Септории даже разбуженный посреди ночи. Иман заставлял его зубрить их целую вечность, но спустя много лет все позабылось, и теперь ему оставалось только импровизировать. Впрочем, Регарди помнил суть – оставалось лишь наполнить ее пустыми фразами. Восстановить в памяти движения было сложнее.

Он медленно поднялся и, раскачиваясь в такт собственному голосу, принялся ощупывать ногой пол. Исполнитель ритуала должен был попасть в ритм с перемещениями септора, почувствовать пульсацию земли и солнца, пропустить через себя ветер и звезды. В теории все звучало красиво. На практике уловить вибрацию змеиного тела у Арлинга получалось не всегда. Он и сейчас не был уверен, что вспомнил все правильно.

- Твои серкеты стоят прямо, Нехебкай! Головы их выше небес, ноги их ниже ада. Вечность – вот буря, что направляет тебя. В твоем имени сокрыт ключ правления и тайны истины. Ты – огненная жиждь, лежащая в основе движения живого, и точка, являющаяся центром каждой звезды!

Арлинг замолчал, прислушиваясь к Маргаджану. Пока что драган не проявлял видимого недовольства, наблюдая за ним молча, но сосредоточенно. Такие взгляды ощущались лучше обычных и ничего хорошего не сулили. Где-то рядом громко дышал Вазир. Он с надеждой ждал, когда халруджи придет конец.

Шаги Арлинга стали длиннее, теперь он двигался на одних пальцах ног, изгибая тело и повторяя движения септора. Еще какое-то время змей нападал на него, но, в конце концов, утомился и свернулся кольцами, предупреждающе подергивая хвостом. На сцене так одуряющее пахло цветочной пыльцой, что Арлингу казалось, будто он очутился на благоухающей клумбе. Зал прекратил шуметь, заинтригованный его неожиданным поведением. Драганы были уверены, что слепой спятил от страха, кучеяры смотрели подозрительно и напряженно. Они не узнавали той Септории, к которой привыкли в театрах и на базарных представлениях кукольников.

Певцы взяли высокую ноту и снова перешли на спокойный ритм. Они не знали, сколько продлится церемония, и берегли дыхание. Регарди тоже не знал. Драганы у сцены закурили трубки. У них был собственный ритуал. Жесткий табачный дым неспешно вплелся в атмосферу септории, поднимаясь к куполу зала сизыми нитями. Еще один штрих в какофонии запахов, гулявших по парадной. Такие мелочи отвлекали. Ему совсем не нужно было знать, что одна трубка выполнена из глины, а вторая – из древесины бука, что кучеяры курили черный сикелийский табак, известный тонким сладковатым привкусом, и что один из курильщиков слишком свободно набил трубку, и она скоро потухнет.

На какой-то миг он им даже позавидовал. Купцам было все равно, одолеет ли Арлинг змея, или змей Арлинга. Они любовно прикуривали трубки, набирали полные рты ароматного дыма и выпускали клубы на сцену. В этом были все кучеяры. Их неспешное и размеренное поведение разительно отличалось от суетливых драганов, сидящих рядом. Они тоже курили, но не трубки, а свернутые полоски бумаги с табачными волокнами – наспех, размахивая руками и часто сплевывая. С трудом отвлекшись от курильщиков, Регарди сосредоточился на змее.

Вот уже на протяжении четверти часа он развлекал септора, но добиться нужного поведения рептилии не мог. Что-то важное ускользало от его внимания, то без чего Первый Исход был невозможен.

Сосредоточиться. Собраться. Стать септором. Тело вспомнило нужные движения раньше сознания. Мелкая дрожь началась с ног, охватывая живот, плечи, голову. Арлинг взметнул руки вверх, чувствуя, как трепет перешел в кончики пальцев. Ему показалось, что он сейчас взорвется от переполнившей его непонятной силы, но она прошла сквозь него, будто молния, выплеснувшись через пальцы в купол зала.

- Иди со мной, Нехебкай! Я дам тебе то, в сравнении с чем Земля - всего лишь тень. Пришел конец твоей печали! Она исчезнет, а радость твоя пребудет до самого конца.

Рухнув на колени, Арлинг изогнулся назад, коснувшись затылком сцены. Его все еще била дрожь, но он старался оставаться неподвижным, чтобы не вспугнуть ползущего к нему септора. «Пусть все получится», – взмолился Регарди, чувствуя, как пот обильно стекает с висков, а сердце стучит громче барабанов.

Когда тварь коснулась его груди, ему пришлось призвать на помощь все мужество. Септоры были неприкосновенны и непредсказуемы. Сжав пальцы и стиснув до хруста челюсти, Арлинг позволил змее заползти на него, в любую секунду ожидая нападения. Септор был тяжелым и горячим. Регарди казалось, что по нему медленно проводят раскаленным клинком. Сунувшись в лицо, змей потыкался мордой в повязку на глазах и неторопливо сполз, оставив на груди саднящую царапину от чешуек хвоста. Когда тварь оказалась на полу, Регарди вспомнил, что забыл о дыхании, и принялся жадно хватать воздух ртом. Змей свернулся кольцами и замер без движения. Исход начался. Септор уснул, открыв первые врата Нехебкая из семи Дверей Бога.

Еще не веря тому, что у него получилось, Арлинг медленно поднялся и, взяв на руки заснувшую рептилию, показал ее Маргаджану.

- Первый септор мертв, – объявил он. – Я жду второго.

В зале стояла тишина, каждый по-своему осмысливал увиденное. Если бы не дыхание Управителя, Регарди решил бы, что драган превратился в статую. «Вот теперь и проверим, какой ты игрок, Маргаджан», – подумал он. Согласится ли драган дать ему шанс закончить септорию Первого Исхода или велит зарубить на месте, заменив тем, кто выполнит его волю?

- Обман! – закричал Вазир. – Змей жив!

- Это не Септория! – подхватили драганы-курильщики у сцены.

Певцы и барабаны замолчали, решив подождать, пока зрительские страсти утихнут. Один из кучеяров с трубкой принялся неспешно выбивать табак.

- Если Вазир думает, что септор спит, пусть попробует его разбудить! – голос Сейфуллаха прозвучал громче всех. – Халруджи убил первого змея, дайте второго!

- Следующего, следующего! – охотно подхватил зал.

- Асса! – снова закричал Сейфуллах.

- Асса, асса! – восторженно откликнулись кучеяры. Драганы не уступали им, топая ногами и выражая одобрение. Зрелище им понравилось.

Регарди передал змея слуге и торжественно поклонился. Может, ему стоило уйти в цирк? Развлекать толпу у него получалось хорошо.

Все замерли, ожидая, что скажет Управитель.

«Ты не посмеешь мне помешать. Ради чести…».

- Достаньте второго септора, – наконец, приказал Маргаджан, и Арлингу послышалось, что в его голосе скрывалась тревога.

Соединив большие пальцы рук, Регарди вытолкнул обе кисти вверх и коснулся коленями пола. Победный жест Школы Белого Петуха был неуместен там, где пировали враги, и выглядел ребячеством, но ему стало легче. Напряжение дало трещину и стало медленно рассыпаться, превращаясь в прах.

Второй змей оказался менее покладистым. Клубы табачного дыма, винные пары, выдыхаемые пьяными людьми, курильницы с журависом, громкие голоса у самой сцены, хор, который снова затянул речитатив, не всегда попадая в такт барабанным ритмам, – все это раздражало септора, заставляя в бешенстве извиваться внутри круга. Густой, сладко-приторный аромат цветов, который источал змей, заглушал даже табачный дым, и Арлингу пришлось полагаться больше на слух. Скрежет чешуи по доскам сцены был хорошо различим, также как и быстрое мельтешение раздвоенного языка. Свечи, расставленные по внешнему краю кольца, почти догорели, и халруджи со змеем освещал лишь тусклый свет углей, тлеющих в больших глиняных чашах у сцены. Зрителям приходилось вглядываться, но, несмотря на то что между веревкой и первыми рядами гостей было пусто, подойти к сцене никто не решался.

Первая попытка сближения с септором вышла неудачной. Стоило Регарди сделать шаг, как змей сразу напал, метнувшись к его ноге. Арлинг успел отпрыгнуть, но септор уже атаковал руку. Подпускать к себе врага он не собирался. Регарди бесцельно кружил, повторяя его движения, но змей или не замечал человека, или слепо бросался вперед, норовя запустить в него зубы. Арлинг решил, что септор молод и неопытен. В настоящей схватке при таком темпераменте и полном отсутствии терпения, он был бы давно мертв. Халруджи откатился в сторону, раздираемый желанием убить змея немедленно, но этот путь не вел к победе.

«Септора нужно застать врасплох, отвлечь и удивить», – вспомнил он подсказку имана. Время шло, зал нервничал. Маргаджан портил подлокотник трона, что-то задумчиво вырезая на нем острием кинжала, Сокран курил, а Сейфуллах опять налег на еду, выскребая ложкой ореховый шербет со дна общего блюда.

Что можно было показать безмозглой твари, чтобы заставить ее слушаться? Септория затягивалась. Приблизившись к воткнутой в сцену джамбии, Арлинг нащупал стопой навершие рукояти и медленно встал на него, чувствуя, как вокруг исчезло пространство. Остались только он и «Смотрящий Вперед». Если кинжал простит ему такое обращение с собой, это будет чудом.

Какой-то время Регарди балансировал на рукояти кинжала, удерживая равновесие на носках одной ноги, но все же свалился под громкий хохот зала. Очередной цирковой трюк не удался. На сцену опять полетела еда, но тут вмешался Маргаджан, крикнув так, что септор едва не заглотнул от страха собственный хвост. В парадной немедленно воцарилась тишина. Даже певцы замолчали, решив, что Арлинг справится и без них.

Неожиданная поддержка Управителя взбодрила Регарди, и он решил продолжить свои попытки заворожить змея акробатическими трюками. Обхватив рукоять джамбии ладонями, он оторвал ноги от пола и вытянулся в струну, удерживая вес тела в неподвижном положении. Но рукоять скользила в потных ладонях, дурман журависа кружил голову, и халруджи поспешил скорее встать на ноги. Септор все равно не реагировал, погрузившись в какие-то свои змеиные размышления.

Терпение Арлинга заканчивалось. Змей не подавал ни малейших признаков подчинения. Решив, что стойка на джамбии была недостаточно подвижной для такой рептилии, как септор, Арлинг сгруппировался и совершил каскад непрерывных прыжков и переворотов, выдумывая на лету их рисунок: колесо на обеих руках, кувырок вперед, еще одно колесо. Оттолкнуться, высоко взлететь, ни о чем не думать. Попасть в иной мир и успеть вернуться обратно. Он едва не вылетел за границу круга и замер, балансируя на краю веревки. Регарди давно так не прыгал, и отсутствие тренировок давало о себе знать. Сердце билось где-то в горле, мышцы предательски дрожали, воздух вырывался из легких едва ли не со свистом. Хорошо, что в зале не было имана, он бы его застыдил. Зато септору, похоже, понравилось. Зрители тоже пока не шумели.

Арлинг не стал терять времени. Позволив судорогам охватить тело, он резко выбросил дрожь через пальцы вверх и рухнул на колени, прогнув спину. Когда септор пополз по его груди, халруджи едва не закричал от радости. Острая чешуя хвоста оставила на коже свежие царапины, но он их не заметил. Наконец, змей свернулся в клубок и погрузился в сон.

Оставались еще пять септоров, но Регарди уже не был уверен в себе, как раньше. И у него начинались галлюцинации.

Яд, который выделяла чешуя на хвосте септора, не был смертельным, но вызывал видения. Иман рассказывал, что с его помощью многим исполнителям удавалось увидеть, как в последнюю седьмую змею вселялся сам Нехебкай. Мистицизм кучеяров был чужд Арлингу, но слуховых галлюцинаций он не избежал. Вот уже несколько минут ему слышались плачь ребенка, блеянье животных и странные бормотания. Звуки доносились то из зала, со стороны трона Маргаджана, то с верхних этажей дворца. Он старательно игнорировал их, все еще надеясь, что причиной мог быть журавис. Ему казалось, что запах дурмана пропитал его насквозь, проникнув в волосы, плоть, кровь и кости. Только сейчас он заметил, что в парадную набилось столько народу, что люди сидели даже на низких столиках. Впрочем, пространство перед сценой по-прежнему было пустым. Слова «Септория» и «серкеты» раздавались почти со всех сторон, и Арлинг с трудом сдержал ухмылку. Сыграть роль древнего жреца было лестно, но в присутствии настоящего серкета, который сидел на троне и чистил ногти кинжалом, такая доблесть была опасной.

Третья змея отличалась покладистым характером, выполнив все, что от нее требовалось, но с четвертой ему не повезло. Септора не пришлось завораживать сумасшедшими сальто и кувырками, он легко поддался на простые движения, быстро забравшись Арлингу на грудь. И с удовольствием впился ему в плечо. Следующий укус халруджи успел предупредить, схватив змея за нижнюю и верхнюю челюсти, но левая рука начинала стремительно неметь. Септор дернулся и, хрустнув пастью, тяжело обмяк. Выругавшись, Регарди поднялся на ноги и, молча подобрав мертвую рептилию, бросил ее слугам. В ушах грохотала вода, срываясь с невероятной высоты стремительным водопадом. На какой-то миг он даже почувствовал ледяные брызги на коже, но это был всего лишь пот. Арлинг ждал поражения в любой момент, но все равно был застигнут врасплох.

Барабаны замолчали, и в зале наступила тишина. Ее нарушал лишь звук, раздававшийся со стороны трона. Это аплодировал Маргаджан. Он хлопал стоя, высоко подняв руки и всем видом выражая удовлетворение. Управителя поддержали чуть замешкавшиеся гости, которые, конечно, не понимали истинной причины его веселья, но огласили зал восторженными криками. В Арлинге медленно нарастал гнев. Он нарушил главный закон Первого Исхода – убил септора, и теперь правильное завершение Септории было поставлено под угрозу.

- Асса! Асса!

Кровь змея разгорячила не только его сознание, она бурлила в жилах зрителей, действуя сильнее вина или журависа. Внимание Регарди привлек Сейфуллах, который швырнул в Сокрана пустое блюдо из-под десерта. Похоже, у наследника Аджухамов закончился словесный яд, и он перешел к прямой атаке. Для того чтобы попасть в дядюшку, мальчишка был слишком пьян, зато развеселил Маргаджана. Управитель уже не хлопал, но довольно потирал ладони.  

 «Это еще не конец, драган! Правила знаешь не только ты».

Подбежав к джамбии, Арлинг выдернул кинжал из дощатого пола и провел лезвием по руке, разрезая ее от плеча до запястья. Испив крови, черный клинок затрепетал от удовольствия. Хотя, возможно, у Регарди просто дрожали руки. Смерть септора могла быть искуплена кровью Скользящего. Те серкеты, которые допускали гибель змей во время ритуала, должны были нанести себе увечья, чтобы задобрить Нехебкая. Так учил иман, а халруджи безоговорочно ему верил, ведь он все еще оставался его учеником.

Арлинг со злорадством разрезал себе вторую руку. Он давно не ощущал себя так легко и свободно. Его словно наполнило волшебным эфиром, от которого он должен был непременно взлететь. Воспарить, как пыль. Она проникала с улицы сквозь окна под куполом и тихо звенела, клубясь серебристыми облаками. Ее почти не было слышно, но стоило сосредоточиться, как звон летающей пыли заволакивал душу подобно тому, как зыбучие пески погребали под собой неосторожного путника.

- Следующего!

Пятого и шестого септоров Арлинг не помнил. Не помнил он, и как вырвался из дворца, угодив в самую гущу сражения. В один миг его окутал шум свирепого боя. Регарди почти оглох от лязга клинков, свиста стрел, ржания лошадей и криков раненых. Но, прислушавшись, понял, что все еще находился в Блестящем Зале, а битва разыгралось прямо у сцены. Драганы резали друг друга, словно скот на бойне, а кучеяры, не спеша, докуривали трубки. Остро пахло кровью, и ему приходилось напоминать себе, что это кровь – его собственная. В воздухе смердело гарью и зловонием мертвых тел. Иногда его хватали за руки, но Арлинг стряхивал липкие пальцы и продолжал двигаться. Один раз он почувствовал Магду. Всего на короткий миг она появилась на сцене, но тут же растаяла, будто мираж под палящими лучами солнца. Такая красивая и манящая. Она не звала его с собой. Взгляд у Фадуны был мрачнее тучи.

На жару и духоту зала Регарди давно не обращал внимания. С него катились крупные градины пота, раздражая порезы от змеиной чешуи и клинка. Боль помогала. Она возвращала к реальности, словно пощечины друга.

- Седьмой септор! – крикнул кто-то, а может быть, и он сам.

- Асса! Асса!

Кажется, его звал Сейфуллах. Сейчас это не имело значения. Аджухаму скоро придется искать себе другого халруджи. К завершению Септории Арлинг готов не был. Он вообще не верил, что все еще стоял на ногах. Едва подумав об этом, Регарди рухнул на колени и стал растирать левую руку, которая потеряла чувствительность, превратившись в бесполезный отросток. То, что происходило в зале, различалось с трудом. Кажется, принесли новую смену блюд. В нос ударил острый запах сикелийской пряной халвы, излюбленное лакомство кучеяров. Насколько он знал, в нее тоже добавляли журавис. Гости ели десерт руками и бросали на сцену сладкие крошки, выражая одобрение. Издевательство над змеями и собственным телом, которое он устроил, им понравилось.

А на улице начиналась буря. Первый порыв ветра разбил окна в куполе, осыпав Арлинга осколками стекла и запорошив гостей знойным песком. Но никто не вскакивал с мест и не закрывал лицо руками. Кучеяры по-прежнему ели халву, вытирая липкие пальцы о штаны, драганы курили. «Это лишь мираж, игра воображения», – убеждал себя халруджи. Не было никакой бури. Но что тогда было реальностью? Его обожгло горячими парами лавы, плескавшейся у сцены. Она заполнила весь зал, выталкиваясь кровавыми сгустками из кратера вулкана, который образовался у трона. Его маленький ад начинался за границами волосяной веревки. Амирон, Нехебкай и другие человеческие боги с нетерпением ожидали его. Он чувствовал каждого из них, как большие грозовые облака, полные грома и молний. Буря обещала быть беспощадной.

Тем временем, седьмой грузно шлепнулся в круг и нервно заиграл кольцами тяжелого хвоста. Он был крупнее и беспокойнее других септоров. Лава впиталась в пол, уступив место цветущему саду. В нем шевелилось все – деревья, цветы, гравий на дорожках. Какое-то сливовое дерево проросло сквозь курящего драгана, высунув из глаз колючие ветви. Кожа певицы из хора с сухим треском лопнула, обнажив молодые побеги кипариса. Из ногтей Регарди полезли стручки лиан, а у септора отвалилась голова, а на ее месте распустился дурманящий цветок орхидеи.

Арлинг надкусил губу, заставляя себя вернуться в реальность. Вкус крови взбодрил. Он поднялся как раз вовремя, чтобы увернуться от пасти змея. Регарди понесло по кругу, словно оставшийся без парусов фрегат. Ощутив укол копья в спину, он понял, что вышел за веревку и переступил обратно, едва не наткнувшись на септора. С трудом ускользнув от разинутой пасти, Арлинг избежал клыков, но споткнулся о громоздкое тело змея и неловко упал на спину. В руки словно вставили стальные прутья, а ноги набили соломой. В то, что еще десять минут назад он был способен на прыжки с переворотами в воздухе, уже не верилось. Даже простые движения давались с трудом.

Чувствуя, что септор навис прямо над ним, Регарди медленно поднялся на четвереньки. Шум зала исчез, а под ладонями вместо гладкого пола ощущались колючие камни, песок и ракушки морского побережья. Стоило ему стряхнуть несколько песчинок, как его окатило холодной морской волной, а в нос ударил резкий запах гниющих водорослей. Где-то высоко в небе надрывно кричали альбатросы.

«Это все неправда, бессмыслица», – пытался уговорить он себя, но галлюцинации были пугающе реальны. Регарди никого не чувствовал – ни кучеяров, ни драганов, ни артистов, ни Маргаджана. Только ритмичный шум прибоя. И воздух был другим. Табачный дым, дурман журависа, смог масляных ламп, курильниц, свечей, запахи разгоряченных человеческих тел, змей и еды – все исчезло, уступив место свежему бризу.

Арлинг откатился в сторону, но понял, что остался на месте. Он думал, что поднимал руки, а на самом деле, опускал их. Ноги двигались, но в другом направлении. Бороться с самим собой оказалось куда тяжелее, чем с септорами. Регарди сплюнул кровь и вытер ладонью пот с лица. Пальцы наткнулись на намокшую повязку, скрывавшую слепые глаза, и он раздраженно сорвал ее, отбросив в сторону. Это было его последнее самостоятельное движение. Колени перестали разгибаться, спина окаменела, руки беспокойно шарили по мокрому гравию в поисках подходящего камня, которым можно было бы размозжить себе голову.

Со следующей волной на берег скользнуло золотистое тело. Оно сверкало в лучах солнца и брызгах воды так сильно, что Арлинг почти увидел его блеск, завороженный игрой света на своем лице. Септор был прекрасен, а желание поклониться ему было непреодолимым. Мелодично звенела чешуя на хвосте, грациозно извивались кольца, от влажной пасти пахло… Это был странный запах. Так пахли волосы Магды после дождя, сухая трава на чердаке старой колокольни Мастаршильда, ягоды, которыми его угощала Фадуна. Кажется, они росли на болотах и назывались змеевиками.

Хотелось смеяться. Септор колыхнулся в прибрежной пене и, выскользнув на берег, устроился рядом. Волны лениво докатывались до мускулистого тела, ласково касались золотой чешуи и, словно заробев, уползали обратно в морскую пучину. О, змей великолепный! О, Нехебкай! Регарди вдавил руки в песок почти по локоть, но результат был смешон. Ему не удалось даже сдвинуться, а голова начинала упрямо клониться к земле.

Наконец, он простерся перед септором. Отчего-то вспомнились слова, которыми Сейфуллах встретил Арлинга в первый день его службы в качестве халруджи.

- От высокомерия и гордыни очень хорошо помогает простирание, – учил молодой Аджухам. – Прочитав молитву, надо опуститься на колени, коснутся сведенными ладонями земли и поехать вперед, пока не припадешь к земле всем телом. И в такой позе подумать о собственной ничтожности. Говорят, способствует духовному росту.

С тех пор Регарди часто упражнялся подобным образом, но сейчас он старался с особенным рвением. Протянув руки змею, халруджи расслабился. Укусы были даже приятны, боли не чувствовалось. Когда вокруг него сомкнулись кольца еще влажного от воды тела, Арлинг не сопротивлялся. Было тесно, но уютно. Чешуя больше не резала кожу, лишь приятно щекоча ее. Ему казалось, что его качали ласковые волны моря, а слабое течение несло навстречу солнцу.

- Нет! – яростно прошептал Регарди, приходя в себя. Зашипев от злости, он уперся руками в массивное тело, стараясь скинуть змея, но с тем же успехом, можно было пытаться вырвать руками из земли дерево.

Перед невидящими глазами пронеслась вся его жизнь. Вот отец. Арлинг не видит его, но чувствует дрожащую руку на своем плече. В больнице пахнет кровью и смертью. Где-то кричит женщина. Ей отрезали ногу. Операция прошла давно, но она не умолкает ни на секунду. У Регарди отдельная комната, но женщину слышно везде, даже, если зажать уши руками. Он пробовал – не помогает. Отец молчит, говорить им уже не о чем. В приюте для слепых будет хуже. Там никто не кричал, и ничем не пахло, даже надеждой. Вот Абир увозит его из Согдианы, слепого и почти мертвого. Зачем ему этот овощ? Много дней он будет гнить на борту его корабля, пока они не достигнут прибрежных вод Самрии. Горячий воздух Сикелии, пахнущий перцем и раскаленным песком, обожжет лицо Арлинга, и он решит, что попал в ад. Предательство Абира станет последним ударом. Дядя бросит его в Балидете, оставив у городского фонтана. Пройдет не один день скитаний по Жемчужине Мианэ, прежде чем иман возьмет его к себе. В школе начнется новая жизнь. Однажды Арлинг совершит ошибку, но иман даст ему второй шанс – он станет халруджи. Однако сейчас Регарди упускал и его. Судьба не могла быть щедрой настолько, чтобы дарить ему третью возможность начать все с начала. За жизнью обычно наступала смерть. Он не боялся ее, просто не ожидал, что она придет так скоро.

И снова септория. По крайней мере, умрет он не в одиночестве. У него целая толпа зрителей. Кто-то подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть его последние секунды жизни. Он не удивился, узнав Маргаджана.

«Ничего интересного, драган, – хотел прошептать он, но смог издать лишь невнятный звук. – Ты видел это тысячу раз. Просто еще одна смерть».

Халруджи зарычал от бессилия. Только сейчас он понял, как сильно хотел жить.

- Арлинг! – крик Сейфуллаха пробился сквозь шум прибоя, но его заглушила волна, которая с грохотом разбилась о большой валун. Регарди снова оказался на берегу, а вместе с ним – Аджухам. Кто из них был миражем, он не знал. Волна была такой огромной силы, что от камня отлетел острый осколок и, словно лезвие, отсек голову септора. В следующую секунду море обрушилось в бездну, а за ним исчезло все остальное: мертвое тело змея, побережье, застывший в ужасе Сейфуллах и Маргаджан, все еще сжимавший в руке окровавленную джамбию.

Арлинг завис над пропастью, балансируя на тонкой проволоке, которую раскачивал обжигающий ветер. Он цеплялся за нее из последних сил, понимая, что падение неизбежно. Но в тот момент, когда его пальцы разжались, кто-то одновременно очень знакомый и неизвестный крепко схватил его, не дав сорваться.

Первую в своей жизни Септорию халруджи проиграл.

 

***

 

Однажды иман рассказал Арлингу легенду о Нехебкае.

Нехебкай, один из семи правителей мира, имел много имен – Совершенный, Скользящий, Изменяющий. Но чаще люди называли его просто Нехебкаем, что означало – «Бог Цвета Индиго», потому что, когда его нога впервые коснулась земли, солнце спряталось, а небо приобрело глубокий темно-синий оттенок.

Как-то греясь на раскаленном камне в образе змея, Нехебкай увидел человека, который наклонился и стал тыкать в него палкой. Двуногого привлекла золотая шкура Великого и синяя метка на хвосте. Бог притворился спящим, и человек вскоре оставил его, отправившись своей дорогой. Это была их первая встреча. Нехебкай заинтересовался людьми и принялся наблюдать за ними, постепенно проникаясь к ним своей особой, божественной любовью.

Любопытство Скользящего к людям вызвало осуждение других Великих. Трое богов, а звали их – Возвышенный, Равный Возвышенному и Высочайший – разгневались настолько, что решили наказать Нехебкая. Так они стали Неравнодушными. Объединившись, трое Великих обманули Темно-Синего Бога, отправив его в вечное изгнание на землю. Двое других богов были заняты своими делами и не захотели помогать Нехебкаю. Люди назвали их Равнодушными. Последний же, самый младший из Великих, так и не решил, на чьей стороне быть, и превратился в Сомневающегося.

С тех пор Нехебкай постоянно искал способ вернуться Домой. Он не тут и не там, не-бог и не-человек. Его интерес к людям не исчез, но найти среди них успокоения Темно-Синий не смог. Его судьба и жизнь – это борьба и разлад двух сущностей, не уступающих друг другу по силе.

На земле могущество Нехебкая стало расти. Заметив это, Неравнодушные заперли Скользящего в самой большой пустыне земли, назвав ее Сикелией. С трех сторон тюрьму Нехебкая окружали воды бездонных океанов, а с третьей – Гургаранские Горы, которые упирались подножием в раскаленные недра песков, а вершинами в кудлатые облака черного неба.

Первым серкетом стал человек, который нашел путь в Дом Изгнанного. Его назвали Видящим. Такие люди обладали даром видеть врата, которые создали Неравнодушные на земле, чтобы следить за Нехебкаем. Древние считали, что талант Видящих был подарком Сомневающегося своему старшему брату.

Но, вернувшись после скитаний по пустыне, обрести былой покой Нехебкай не смог. Прочные нити тянули его назад, на землю. Индиговый застрял меж двух миров, не в силах сделать выбор между божественным и человеческим светом. Если он слишком долго оставался в своей земной тюрьме, то его охватывала грусть и тоска, и в Сикелии начинали происходить несчастья: мор скота, войны, голод и болезни. И тогда люди посылали за Видящим. Нехебкай отправлялся Домой и возвращался Возрожденным и Совершенным, принося жителям Сикелии довольство и процветание.

Появление Видящих было одной из великих тайн человеческого мира. Таким же стало их исчезновение. Место Видящих заняли серкеты, слуги Нехебкая, которые поклялись в верности своему Богу. Говорят, Септорию придумал последний Видящий, но некоторые считали, что это был второй подарок Сомневающегося своему брату.

Главная роль в ритуале принадлежала септорам, змеям Изгнанного. Они жили в ущельях Гургаранских гор и считались воплощением Нехебкая в мире людей. Септоры были красивы. Золотая шкура и синие метки придавали им неповторимый облик, привлекательный человеческому глазу. Змеи славились тем, что, когда сердились, чешуя на их хвостах издавала мелодичный звон и благоухала цветами. Она же оставляла царапины, после которых у людей возникали видения, а некоторые умирали. Считалось, что яд септоров позволял увидеть Дом Нехебкая.

В церемонии всегда участвовало семь септоров, которые означали семь врат, разбросанных Неравнодушными по миру. Ритуал проводил самый опытный и искусный серкет, который играл роль Видящего. Если во время септории змеи кусали исполнителя или погибали сами, земная привязанность Нехебкая усиливалась, заставляя его забывать о своем божественном происхождении. Тогда возрастали и человеческие несчастья, а Видящего, который допустил кровопролитие, забивали камнями. Но если серкет был ловок и опытен, то Изгнанный уходил домой, забирая с собой все людские страдания. Такое завершение септории называлось Первым Исходом.

Но серкеты были людьми. Несмотря на могущество, которое они обрели, общаясь с Богом, Скользящие не смогли преодолеть слабости, присущие человеку, и самую страшную из них – жажду власти. Один из серкетов, которого звали Подобным, возжелал вызволить Нехебкая из пустынного плена, чтобы увеличить его силу, а вместе с ним – и собственную.

Подобный изобрел Второй Исход Септории – жертвенный. Он завершался смертью Видящего и септоров, которые должны были сражаться друг с другом, питая своей кровью земную мощь Нехебкая. Подобный выловил и истребил почти всех септоров в Гургаранских горах, а число людей, которые были принесены в жертву его алчным замыслам, было несчетным. Никто так и не узнал, сколько смертей требовалось для завершения Второго Исхода. Подобный был убит восставшими серкетами, после чего любые искажения первоначальной Септории были запрещены.

Но дело Подобного осталось жить в его учениках, серкеты истребляли друг друга в кровопролитных войнах, а Нехебкай все реже приходил к людям, блуждая в песках под раскаленным солнцем. Его стали забывать. Оставшиеся в живых Скользящие удалились в пустыню, поселивших в Пустошах, новых храмах Индигового, где все реже проводились септории, и все чаще возносились молитвы в жаркое, бездушное небо Сикелии. Люди менялись, меняя вокруг себя мир. Первый и Второй Исходы смешались, септоров заменили желтошкурые слепуны, а Нехебкай превратился в Бога Песчаной Бури, заняв не самое почетное место в пантеоне многочисленных богов кучеяров.

Так гласила легенда о Нехебкае. Для Регарди она всегда оставалась любимой сказкой его суеверного учителя. Халруджи предпочитал реальные истории, рассказывающие о подвигах человеческого духа, а не о древних богах, в существование которых он не верил.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Обычное дело