Слепой. Глава 11. Прыжки в пустоту

Глава 11. ПРЫЖКИ В ПУСТОТУ

Алебастровые стены дома Пиров приятно холодили кожу, разогретую гонкой по ночным улицам Балидета. Было далеко за полночь. Погрузившись в тревожный сон, город спал, охраняемый армией драганов, которая раскинулась черно-белыми шатрами у его ворот, и богами, милость которых была так переменчива.

Пустота улиц халруджи не нравилась. Ночной город никогда не казался мертвым, сейчас же дорога к дому Альмас напомнила ему путь к драхмам – могильным башням, которые возвышались за фермами в оазисе Мианэ. Таверны и кормы, которые держали свои двери открытыми до рассвета, настораживали тишиной, улица Белых Лилий, где жили путаны, непривычно пустела, и даже бродяги исчезли с рыночных площадей, служивших им ночлегом. Но заметнее всего было отсутствие нарзидов. В обычные ночи они толпами слонялись по окраинным улицам, до утра распивая пиво и дешевые вина. Нигде не было слышно драк, никто ни на кого не нападал и не грабил. Балидетцы послушно спали. Драганы основательно почистили город, вырвав из него сорняки и корни. Но на очищенной и просеянной от сора земле ничего не росло. Рука завоевателей оказалась слишком тяжелой для легких и плодоносных всходов.

Правда, некоторые сорняки были не под силу даже драганам. Наемные убийцы жили по своим правилам. Их главный бог – деньги – был куда более могущественным, чем добрые и терпеливые боги, которым поклонялись кучеярские семьи. Заказными убийствами занимались многие выпускники боевых школ Сикелии, не нашедшие себя в жизни.

Хамна не была похожа на кучеярку. Едва заметный акцент и курчавые, коротко стриженые волосы выдавал в ней уроженку Шибана. Впрочем, он мог ошибаться. Актриса из нее была отличная. Но каким бы загадочным сорняком не являлась наемница, Регарди был намерен закончить прополку, которая началась столь неудачно. И хотя царапины и ушибы, которые он смазал смолой паучника, все еще зудели, отвар из ясного корня придал силы и обострил внимание. Звуки не сливались, запахи не перебивали друг друга, весь мир ощущался необычайно четко. Ясный корень был хорош, а в больших дозах творил чудеса. Регарди выпил не только наскоро приготовленный отвар, но и мужественно сжевал половину горького корневища, стараясь не думать о последствиях. Они будут потом, когда он убьет Хамну.

Но сначала Регарди собирался ее допросить. Специально для этого он стащил из походного ларца Сейфуллаха порошок из красных грибов, который хорошо развязывал языки. Молодой Аджухам не гнушался использовать его в беседах с партнерами, которым не доверял.

Ночную тишину пронзил оглушительный лай пса, и Арлинг едва не сорвался, проклиная задумку архитекторов покрыть весь дом алебастровой лепниной и раковинами. Алебастр крошился, а ракушки впивались в пальцы острыми краями. В голову пришла мысль, что красивый декор служил хорошей ловушкой для воров. Любое неточное движение, и хрупкий материал рухнет вниз, увлекая за собой злоумышленника.

Пес не унимался, продолжая рваться с цепи. Регарди прижался к стене, надеясь, что вышедшие во двор слуги не будут смотреть наверх. Он висел прямо над ними. Арлинг чувствовал балкон всего в нескольких салях слева, но прыгнуть не решался. Крошка, случайно осыпавшаяся из-под ног, могла привлечь внимание кучеяров, которые все еще озирались по сторонам. Впрочем, ему повезло. Ночь была холодной, и слуги не стали задерживаться. Бегло осмотрев двор и выглянув на улицу, они поспешно скрылись в доме.

Регарди позволил себе выдохнуть и приземлился на балкон, балансируя на перилах. Охота на Хамну началась. Повязка, которая обычно закрывала глаза, была спущена на губы и нос, защищая лицо от любопытных взглядов. Черные свободные штаны, широкий пояс, мягкие облегающие стопу тапочки и сабля за спиной на перевязи довершали облик ночного хищника. Обнаженные грудь и спину он испачкал сажей, но про белые стены дома Пиров не подумал и теперь выделялся грязным пятном на белизне алебастра, мерцающего в полумраке.

Арлинг знал, что на втором этаже был только один балкон – в покоях Альмас. Хамна, как личная служанка юной госпожи, должна была иметь с ней смежные комнаты, поэтому Регарди предположил, что следующее за балконом окно и есть комната наемницы. Вероятность ошибки была велика, но окно оказалось открытым, и Арлинг осторожно забрался внутрь. Еще снаружи он понял, что в помещение пусто. В доме стояла тишина, которую нарушал лишь храп, раздающийся с первого этажа.

Запах своей крови он учуял сразу. Комнатка оказалась небольшой, и халруджи пересек ее в несколько шагов. После недолгих поисков, он нашел то, что искал – одежду наемницы, наскоро спрятанную под тахту, единственный предмет мебели, не считая сундука. Сравнение с собственной комнатой в доме Аджухама ему не понравилось. Помещения были на удивление похожи. Неужели он казался такой же безликой тварью, как и эта наемница? Впрочем, Регарди было наплевать.

«Нужно быть осторожней», – напомнил он себе, и, замерев у тахты, тщательно прислушался. Если Хамна оставила одежду здесь, она могла мыться или быть в покоях у хозяйки. Арлинг приложил ухо к стене и с облегчением вздохнул. В комнате Альмас слышались приглушенные голоса, и второй принадлежал Хамне. Оставалось не спугнуть удачу. Он должен застигнуть наемницу врасплох, и у него не было права на ошибку.

Пройдясь по комнате в поисках лучшего места для засады, Арлинг снова остановился у тахты. Одежду Хамны лучше было не трогать, но любопытство взяло свое. Погрузив пальцы в ткань, он осторожно ощупал каждый предмет. Штаны, рубаха и головной платок особого интереса не представляли. Они по-прежнему пахли садовой пыльцой, его кровью и потом хозяйки. Обезличенные и бесполезные вещи. Почему она бросила их здесь, не уничтожив? Беспечность? Или уверенность, что никто из других слуг не зайдет в комнату?

А вот пояс его порадовал. Пропустив ленту между пальцев, Арлинг сразу обнаружил символ, вышитый на ткани. Какое-то время он изучал его, стараясь не упускать из внимания голоса из соседней комнаты, но не мог припомнить ни одну сикелийскую школу с подобной символикой. Два человеческих профиля смотрели друг на друга – с открытыми глазами и плотно сжатыми губами. Слишком сложный знак, чтобы носить его на поясе ради украшения. Может, какие-то неизвестные ему боги? Например, из Шибана?

Так ничего и не вспомнив, Регарди сложил одежду на место, стараясь придать ей первоначальный вид. Оставался еще сундук. Присев рядом на корточки, он осторожно погладил крышку, уже зная, что она тщательно заперта. Сколько шансов найти в нем переписку с тем, кто заказал убийство Сейфуллаха? Никаких. Такие наемники, как Хамна, принимали заказы на словах.

Решив не тратить время на вскрытие сундука, Регарди занял позицию у двери, когда его осенила неожиданная догадка. Два человеческих лица на поясе были совершенно одинаковыми. Близнецы. От имана он слышал об одной школе с таким символом, но в ее существование давно никто не верил. Школа ятопайров-душителей, известных в народе, как етобары, пронесла свою дурную репутацию сквозь века. Неуловимые и безжалостные убийцы. Может, он все-таки ошибся?

Отыскав пояс, Арлинг внимательно ощупал знак. Плотная ткань цепляла пальцы, а узоры двух лиц упорно повторялись. Носы одного размера и формы, одинаковый изгиб губ, даже прически были похожи. Он не помнил, каких близнецов должен был обозначать знак етобаров, но этот был очень похож. А если Хамна притворялась? Прочитала о етобарах, восхитилась легендой и стала выдавать себя за одну из них? Ореол мистики, который сохранялся вокруг секты, должен был приманивать хороших клиентов, ведь конкуренция среди наемников в городе была высокой. И все-таки, чтобы выдавать себя за етобара, клиента нужно было в этом убедить. Вряд ли Сокран или кто другой, заказавший смерть Сейфуллаха, были настолько наивными, чтобы верить только словам.

А если никакого притворства нет? Заныли помятые ребра, и Арлинг сглотнул. Его уже давно так никто не лупил.

О етобарах он знал немного. В основном то, что передавалось в легендах и рассказывалось бродячими артистами на улицах. Мастера школы крали младенцев, из которых воспитывали настоящих чудовищ, которые не ведали боли и страха. Всю жизнь етобары тратили на совершенствование боевых навыков. Они жили среди обычных людей, ничем не выделяясь, и редко убивали по заказу, выбирая жертву по каким-то им одним известным принципам. Те, кто связывались с ними, были или сумасшедшими, или отчаянными людьми, которые пошли на крайний шаг. У заказчика никогда не было гарантий, что он не отправится вслед за жертвой. В одном можно было быть уверенным. Если етобар взялся за работу, он ее завершит. Иман говорил, что лучше сразиться со стаей диких зверей, чем перейти дорогу етобару.

Если догадки Арлинга были верны, то пытаться убить Хамну было неразумно. Впервые за многие годы его уверенность в своих силах пошатнулась. Легкий приступ паники был неожиданным, но халруджи удалось его подавить. Он ведь дрался с ней и даже остался в живых. У нее были отличные реакция и скорость, но ведь и ему удалось ее задеть, пусть и не до серьезных ранений. Может, слухи о могуществе етобаров были преувеличены?

Голоса внезапно оборвались, и Арлинг метнулся к двери, но через некоторое время они послышались вновь. На этот раз громче и четче. Альмас с Хамной вышли на балкон, и теперь ему было слышно почти каждое их слово.

- Ну и что ты о нем думаешь? – спросила Альмас, облокачиваясь на перила.

Рискуя быть замеченным, Регарди осторожно подкрался к окну, молясь, чтобы на подоконнике не осталось следов его ног. С балкона, где стояла Хамна, окно ее комнаты хорошо просматривалось.

- О Сейфуллахе? – переспросила служанка, наклоняясь вслед за госпожой. Арлинг мог поспорить, что если Альмас смотрела на звезды, то Хамна наверняка разглядывала темные кусты и дворовые дорожки – не притаился ли кто.

- Дура, о его слуге.

Регарди не нравилось, когда о нем говорили и насторожился. С чего бы это Альмас о нем спрашивала? Может, она тоже из етобаров? Сейчас он не был уверен ни в чем. Но если юная Пир хотела убить Сейфуллаха, она могла бы сделать это в куда более удобной обстановке. Например, дома с помощью яда в чашке шербета или кофе. Впрочем, последняя чашка кофе, которым угощали Аджухама в доме Пиров, была весьма подозрительна.

Тем временем, на балконе повисло напряженное молчание.

- Скоро свадьба, Хамна, и я больше никогда не смогу ходить с распущенными волосами! – наконец, произнесла Альмас с таким отчаянием в голосе, будто рассказывала о горе, постигшем ее родных. – Как это унизительно! Провести всю жизнь на женской половине дома, не смея показать носа на улицу без сопровождения мужа. Знаю, говорю глупости, но вспомни мою кузину Тойбу. Какая она была живая, веселая, полная солнца, а что с ней стало сейчас, всего через год после того как ее выдали за того брюхатого купца с Южной Улицы. Он воняет кашей с мясом, а рассуждает, как осел. Когда я видела Тойбу в последний раз, она была похожа на розу, которую посадили в песок и забыли полить. Посмотри на мою кожу? Она белая и упругая! Мой живот плоский, а грудь высокая и красивая, без пятен и родинок. А что станет со мной после того, как появится ребенок? От меня останется пустышка, которая будет рожать детей и думать о том, что приготовить мужу на обед. Не хочу так! Не хочу! Понимаю, на мне лежит ответственность за продолжение рода и укрепление семейного статуса. Тьфу, маманя мне всю голову этим забила. Сейфуллах, говорит она, лучшая пара в Балидете! Наследник Гильдии, умница и первый храбрец во всей Сикелии. Ага, как же! Да он и до брачной ночи не доживет! Обкурится журависом и уйдет ловить синих птиц сразу после обручения. Чванливый сопляк. Тебе, Хамна, не понять, но потеря каравана – это не просто пятно на чести купца, это позор, который не смоешь. И даже «Текущая Вода» не поможет. Помнишь, как Арлинг пролил на нее кофе? Я до сих пор не могу избавиться от ощущения, что он сделал это нарочно.

- Сейфуллах вовсе не толстый, – невпопад ляпнула Хамна, очевидно, совсем не слушая госпожу. – И он богат. Подумаешь, потерял караван. Папаша его любит, простит. Я вам говорю, госпожа, лучшую пару, чем Сейфуллах Аджухам, не найти. И вообще, я бы на вашем месте поторопилась. Слышала, что дочь Макрама имеет на него виды.

- Эта конопатая дура? Ну и славно, они отлично подходят друг другу. Аджухам невыносимо скучен, да еще и болтлив, прям как она. Из них выйдет отличная пара. И у него ужасные черные глаза. Приведи мне завтра ночью его слугу, Хамна.

- Да вы что? – крик наемницы был наполнен неподдельным ужасом. – Как можно!

Если она притворялась, то это было выполнено на высшем уровне. Удивление и возмущение недостойным поведением госпожи – как еще могла повести себе порядочная служанка? Умение Хамны притворяться настораживало. Хотя от слов Альмас у него и самого мурашки побежали по коже.

- Скажешь, что если он не придет ко мне в полночь, я сброшусь с крыши.

Арлинг сглотнул и покрылся испариной. Вместо ожидаемого разговора двух етобарок, он стал свидетелем девичьих мыслей вслух, которые ему совсем не обязательно было слышать.

- Вы, наверное, шутите? – подозрительно спросила Хамна.

- Наверное, шучу, – протянула Альмас и забралась на перила, свесив ноги вниз. Регарди почувствовал, как Хамна заботливо схватила ее за руку, придерживая госпожу, чтобы та не упала.

- Я помню, как в первый раз встретила его у колодца, – мечтательно произнесла молодая Пир. – Арлинг черпал воду для мула. Слепой, он вытаскивал ведра и наливал в поилку, не проливая ни капли. Я засмотрелась, гадая, как он узнавал, когда поилка наполнялась, и опоздала на урок танцев. В его движениях было столько силы, уверенности, смысла. Нам, зрячим, его не понять. Когда я увидела Арлинга вместе с Аджухамом, то долго не могла поверить, что меня не разыгрывают. Вот ты, Хамна, конечно, не обижайся, но по тебе сразу видно, что ты из простушек. Но когда он рядом с Сейфуллахом, я не могу с уверенностью сказать, кто из них слуга, а кто господин. Откуда он? Какие мысли живут в его голове? Почему вдруг появился в моей жизни? Ведь это не просто так, Хамна, не просто так. Может, нам суждено было встретиться? Мне хочется знать о нем все. Как звали его первую женщину, почему он приехал в Сикелию, кто его родители, чего ищет в жизни, о чем мечтает, любит ли. Ты чаще бываешь в городе, милая, расскажи, что о нем говорят люди? Ведь он давно в Балидете, верно? По словам Сейфуллаха, не меньше десяти лет. А сколько ему сейчас? Из-за повязки на глазах трудно определить его возраст, но мне почему-то кажется, что он довольно молод. О, Великий Омар! Хамна, я, наверное, влюбилась.

Луна. Во всем была виновата чертова луна. Регарди чувствовал ее хищный оскал, который вместе с душными испарениями и дурманящим ароматом цветов из сада, вскружил голову юной Пир. Ночь для охоты и впрямь была выбрана неудачной. Возможно, в последнее время он вел себя неосторожно, обратив на себя столь пристальное внимание Альмас. Спокойствие духа быстро исчезало, уступая место тревоге. Не самый лучший настрой, чтобы пытаться убить етобара.

- Вы забываете, госпожа, что он халруджи, – ядовито произнесла Хамна, словно выплюнула случайно залетевшую в рот муху. – Подлец и притворщик, который лишь делает вид, что заботится о своем господине, а на самом деле только и думает, как бы угодить истинному хозяину – иману. Слово учителя для халруджи закон. Если иман скажет ему убить Сейфуллаха, он это сделает, не моргнув и глазом.

- Что ты такое говоришь, Хамна? Ведь о преданности халруджи слагают песни!

- Уж поверьте мне, я кое-что знаю о них, госпожа. Они, как псы, преданы только одному господину, своему учителю. Ради него пойдут на любое преступление. Мой брат десять лет проработал уборщиком в Школе Белого Петуха и многое повидал, пока его не убили. Ученики имана – больше, чем рабы. Они отдают в рабство свои души. Убивать в этой школе приучают с детства. Сначала птиц и мелких тварей, потом животных покрупнее, а затем человека! И тренируются они не на преступниках, а на простых людях, устраивая засады на случайных прохожих. Мне жаль юного Аджухама, он не знает, какую змею подкинул ему иман. Школа Белого Петуха специально рассылает учеников в богатые и влиятельные семьи города, чтобы шпионить за ними. Я бы на вашем месте держалась подальше от этого Арлинга, госпожа.

- Какую чушь ты несешь! – возмутилась Альмас, и у Арлинга потеплело на сердце. Его не волновало, что наемница придумывала про школу, но то, что молодая Пир ей не поверила, было приятно.

- Иман уважаемый человек в городе. Учиться в его школе большая честь, и многие отцы гордятся, что их детей взяли туда на обучение. О каких убийствах ты говоришь?

- Госпожа! У этой школы две стороны. Одна живет на солнце и светит ярко, а другая повернута во тьму и брызжет ядом. О связях имана со старой Зерге из Ущелья все знают. Рассказывают, что она – его мать, и он ездит к ней в Ущелье, чтобы проводить богомерзкие обряды со своими учениками. Не теми, с родителей которых он собирает деньги, а с другими – немногими, которых он подобрал на улице или выкрал младенцами. Про этого Арлинга болтают всякое, но я думаю, правда проста. Избалованный сыночек богатых родителей, который заскучал дома и отправился искать приключения на свою задницу. Ну и нашел. Иман прибрал его к рукам, как хороший столяр не дал бы пропасть доброму куску дерева. Я думаю, тут не обошлось без магии, госпожа. У Арлинга репутация хорошего воина, но знания его заработаны не потом и кровью, а получены нечестным путем – в обмен на способности, недоступные простому человеку. В Балидете много слепых, но никто из них не ходит по улице без трости, и, тем более, не пытается охранять зрячих. Говорят, он видит цвета и слышит пение птиц на другом берегу Мианэ. Здесь не обошлось без вмешательства дьявола, это я точно знаю! А духи всегда требуют плату за силу из темного мира. Эти халруджи – не люди и даже не мужчины. Говорят, те, кто становится ими, сразу оскопляет себя, чтобы похоть не мешала служить господину. А имана, между прочим, давно считают мужеложцем, потому что его ни разу с женщинами не видели. Так же, как и Арлинга. Это мерзко, госпожа. Тьфу!

Хамна смачно плюнула в темноту и поежилась.

- Перестаньте морочить свою хорошенькую голову! – сказала она молчавшей Альмас. – Уж каким бы плохим ни казался вам Сейфуллах, но он свой, родной, а не какой-то там калека-иноземец. И вообще, пойдемте в дом, у меня уже зуб на зуб не попадает от холода!

- Да, пожалуй, прохладно, – согласилась Альмас, слезая с перил.

Арлинг с облегчением вздохнул, радуясь, что они уйдут с балкона, и он сможет размять затекшие ноги. Пока Хамна стояла рядом с окном и поливала грязью его и имана, он боялся пошевелиться. На какой-то миг ему даже показалось, что наемница рассказала историю собственной жизни. Но за клевету на имана и Школу Белого Петуха она заслуживала долгой и мучительной смерти.

- И чаю мне принеси, – раздался из комнаты голос Альмас. – Ты столько всего рассказала, что я все равно теперь не усну. Сама тоже приходи. Сделаешь мне массаж, да поболтаем еще. И кстати, кто тебя так разукрасил? Только сейчас заметила. У тебя такой здоровый синяк на лбу.

Хамна что-то пробурчала в ответ, но все надежды Арлинга, что она заглянет к себе, не оправдались. Наемница послушно отправилась на кухню готовить чай. Выругавшись, Регарди метнулся к окну. Если Хамна останется в комнате Альмас на ночь, его планы сорвутся. Сейфуллах, конечно, может о нем и не вспомнить, но оставлять его без присмотра было опасно, так как уверенности, что наемница действовала одна, у халруджи не было. Что ж, придется Альмас обойтись без чая.

Выбравшись из комнаты обратно на стену, Арлинг осторожно пополз вниз, радуясь ночной прохладе. Она отрезвляла и наполняла спокойствием. Случайно подслушанный разговор не оставлял ему выбора. Хамна должна была умереть.

Достигнув кухни, Регарди понял, что удача уже не на его стороне. Окна были плотно закрыты ставнями, из которых еще тянулись ароматы выпечки, каши и жаркого. Он осторожно провел пальцем по теплой древесине. Открыть нехитрый замок и залезть внутрь было несложно, вот только сюрприз был бы испорчен. На кухне уже слышались признаки жизни. Хамна грела воду и смешивала пряности для чая.

Стиснув зубы, Арлинг принялся штурмовать стены дома в третий раз. Ночная прохлада уже не радовала. Когда он дополз до балкона, подолгу замирая после каждого шага, то пожалел, что отказался от верхней одежды. Шерстяной жилет был бы кстати.

К счастью, Альмас на балконе не оказалось. Девушка сидела у зеркала и расчесывала волосы. Звук мягкой щетки, проводимой по волосам, раздавался в ночи, словно шелест крыльев мотылька, прилетевшего на огонь. Затаив дыхание, Арлинг пробежал по перилам и скользнул в комнату Хамны, стараясь убедить себя, что наемница еще на кухне.

Пробираться на первый этаж внутри дома было гораздо труднее. Регарди спешил. Он никогда не бывал дальше гостиной, и теперь, крадясь по коридору, испытывал неуверенность. Найти лестницу вниз помог запах свежезаваренного чая. На миг сердце подпрыгнуло к горлу – он опоздал! – но из кухни раздалось бряцанье посуды, и Арлинг с облегчением выдохнул. Хамна собирала сладости к чаю. Аромат печенья с миндалем тонкой струйкой вытекал из-под двери. В доме стояла тишина, нарушаемая храпом слуг, да легкими шагами наемницы.

Когда он замер перед дверью на кухню, ему казалось, что сердце стучало так громко, что Хамна сейчас выглянет посмотреть, что это за странный шум раздавался посреди ночи. Покрепче перехватив саблю, Арлинг замер, перестав дышать. За те немногие секунды, которые у него оставались, ему следовало обрести спокойствие и равновесие духа, потерянные в комнате етобара.

Расслабив пальцы ног и уперев пятки в пол, Регарди замер, пытаясь ощутить силу спящей земли глубоко под подвалом дома. Он возьмет ее мощь и сокрушит врага, каким бы древним именем тот не прикрывался. Ясный корень еще действовал. С невероятной четкостью Арлинг ощущал движение воздуха от сквозняков, жужжание насекомых под потолком и легкую дрожь пола под ногами. То дышала земля, вздыхая под плотным покрывалом ночи. Тонкое покалывание в пальцах, сжимавших рукоять сабли, стало привычным. Оружие превратилось в продолжение его руки.

Страх появился внезапно, покрыв его липкой паутиной с головы до ног. На висках выступили капли пота, и ему захотелось сдвинуть повязку со рта, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но шевелиться он себе запретил. Мышцы вздулись от напряжения, а в голове разбивались гигантские волны. Хамна – етобар, бессмертный воин, не знающий поражения. Ее скорость подобна песчаному ветру, а реакция молниеносна. Она уже давно знает, что он здесь, за дверью, и ждет его первого шага, чтобы отправить в ад. Мысли метались, словно загнанные в клетку звери.

Шаги наемницы теперь раздавались совсем близко, и хотя она двигалась легко и бесшумно, ему казалось, что с неба падали камни, оставляя глубокие отпечатки в дощатом полу кухни. Вот она на расстоянии двух салей от двери, одного саля, приблизилась, остановилась. Почему остановилась? Чтобы вытащить кинжал? Нет, она всего лишь переставила поднос с чашками на одну руку, чтобы другой открыть себе дверь.

Мир перестал бешено вращаться, превратившись в комара, тоненько визжавшего у самого уха. Магда укоризненно смотрела на него из темноты коридора. «Если враг подобен горе, атакуй его, словно море», – так говорил иман. Арлинг стал волной – сокрушительной, как лучи пустынного солнца, прозрачной, как воды Мианэ, гибкой, словно молодой побег кипариса. Он нанесет всего один удар, стряхнет кровь с лезвия и вернет саблю в ножны. Иман называл это «Ударом Красных Листьев».

Когда дверь кухни открылась, халруджи наполняла пустота. Он начал движение от плеча, продолжил запястьем, которое направило клинок в цель – туда, где слышалось слабое позвякивание чайных приборов на подносе – и закончил усилием пальцев, завершивших прикосновение лезвия к коже запястья. Звук падающего обрубка на пол и шумный выдох – вот и все, что раздалось со стороны наемницы, до того как мир наполнился грохотом летящей на пол посуды. Дьяволица была ранена, но по-прежнему смертельно опасна. Густой запах крови дурманил сознание, а на полу тихо шипел пролитый чай, впитываясь в ворс ковра.

Не проронив ни звука, Хамна ринулась в атаку, вскинув пальцы левой руки к горлу халруджи и одновременно ударив коленом по его руке с саблей. Саблю он удержал, но его скорости хватило лишь на то, чтобы спасти трахею от неминуемого перелома. Еще мгновение, и он корчился бы на полу, захлебываясь собственной кровью. Пальцы наемницы только скользнули по горлу, всей силой впившись под нижнюю челюсть. Регарди зашипел от боли, и, отпрыгнув назад, скорчился, собираясь обороняться. На новую атаку он способен не был. Бестия попала по подъязычному нерву, заставив его увидеть звезды. Призрак Магды давно исчез, оставив его один на один с разъяренным етобаром. Но атаки не последовало. Хамна убегала, быстро пересекая кухню. Сбросив оцепенение, Арлинг заставил себя двигаться и бросился следом. Упускать етобара было недопустимо. Она тяжело ранена, утешал он себя, и далеко не убежит. Регарди выпрыгнул из окна за секунду до того, как на кухню вбежали слуги, но Хамны уже и след простыл.

А во дворе его встретил пес, который напал с радостью хищника, поджидающего жертву. Видимо, он так и не смирился с тем, что ему не поверили, и все это время по дому разгуливал чужак. Зубы клацнули у самого горла, в нос ударила вонь из оскаленной пасти. Регарди второй раз за ночь спас шею, отпрянув назад, но псина был натаскана и хорошо знала свое дело. Следующая атака прошла удачней. Арлинг не успел убрать руку, и запястье рванула острая боль. Тварь вцепилась намертво и, похоже, разжимать челюсти не собиралась. Запретив себе чувствовать боль, халруджи с размаху стукнул пса кулаком по затылку и, почувствовав слабину челюстей, рванул руку на себя, расставшись с солидным лоскутом кожи.

Ненавидя всех собак на свете, Регарди перелетел в прыжке через четвероногого врага, надеясь, что правильно рассчитал расстояние до забора. Кровь Хамны на каменной ограде чувствовалась хорошо. Идеального сальто не получилось, и Арлинг врезался в забор, ощутив каждую впадину рельефа. Тело еще не обрело прежней чувствительности, но он заставил себя подняться и снова прыгнуть. Как раз вовремя, чтобы спасти ногу от собачьих клыков. Ветви шиповника с радостью приняли его в объятия, однако царапины от колючек были мелочью по сравнению с досадой, которая занозой жгла ему сердце. Наемница смогла ускользнуть, лишь раздразнив его своей кровью.

На дороге не раздавалось ни звука. Хамна либо умела летать, либо затаилась рядом, дожидаясь, когда он уйдет сам. Из ворот гурьбой высыпались слуги, и Арлинг поспешно метнулся на другую сторону улицы, чувствуя, как оглушительно грохочет в груди сердце. Надо успокоиться, вновь наполниться пустотой, стать, как волна… Проклятие! Со слугами на улицу выбежал пес, который тут же взял след. Дьявольское создание безошибочно бежало в его сторону, оглушая спящий район пронзительным лаем. А он еще наивно полагал, что собаки его любили. Регарди попятился, прячась в сумраки, и ударился спиной о стену здания. Как он ни старался вспомнить, что за постройки начинались через дорогу, на ум ничего не приходило. Впрочем, сейчас это не имело значения.

Поверхность под руками была шершавой, грубой и удивительно холодной, словно днем ее и не раскаляло сикелийское солнце. Подпрыгнув и нащупав трещину, халруджи подтянулся и осторожно преодолел первые два саля. Ползти было легко – чувствовалось действие ясного корня. Окон ему не встречалось. Казалось, что стена уходила в бесконечность, но по гудящим потокам воздуха на крыше Арлинг предположил, что до верха оставалось еще салей двадцать. Ночь спрятала его от глаз людей, но не от собачьего нюха. Пес упорно крутился внизу, а люди метались с факелами по дороге, обыскивая кусты и заглядывая в соседние дворы. Если Хамна пряталась поблизости, то почему до сих пор не попросила о помощи? Ведь все было просто. Выйти к своим и рассказать убедительную сказку про вора. А может, она уже давно вернулась в дом и зализывала раны на плече у Альмас?

Арлинг нащупал следующую неровность и, закрепив в ней пальцы, потянулся другой рукой вверх в поисках зацепки. Поверхность стены была похожа на испещренную метеоритами скалу, и он продвигался довольно быстро. Покусанное запястье ныло, прося пощады, но боль давно стала естественным чувством. Внизу слышались голоса кучеяров, к которым присоединился патруль. Несколько драганских слов резанули слух. Зачем он лез на это здание, Регарди не знал. От собаки можно было убежать и по дороге, но раз ноги занесли его сюда, надо лезть. А потом, уже на крыше, подумать о том, что делать дальше – отправляться искать Хамну обратно в дом Пиров или мчаться на выручку к Сейфуллаху. Раненная дьяволица могла направиться к Аджухаму, чтобы умереть на его трупе. Мысль ему не понравилась. Сейчас лучше было вообще ни о чем не думать. Только о крыше.

На лоб упала крупная капля дождя, и влажно скатилась по щеке, впитавшись в повязку, все еще закрывающую нос и губы. Регарди, наконец, понял, что ему мешало все это время, и, сорвав платок свободной рукой, засунул его за пояс. Кожу обдало прохладным ночным ветром, который взъерошил коротко стриженые волосы и осушил пот с взмокшего тела. «Как же быстро набежали тучи», – подумал он и, протянув руку вверх, не нашел стены. Зато на него упала еще одна капля – теплая и липкая – и он понял, что вот уже несколько минут купался в густом, тягучем аромате крови, который тянулся от раны наемницы.

Край крыши неожиданно оказался рядом, также как и нога Хамны, которая с хрустом врезалась ему в лицо. Боль вспыхнула, как сухая трава от удара молнии, но Арлинг запретил себе о ней думать, вцепившись в стену так, что, казалось, пальцы стали одним целым со зданием. Следующий удар ногой он перехватил, зажав лодыжку наемницы в тисках сведенных судорогой пальцев, и резко рванул на себя – вниз. Хамна не удержалась, с грохотом растянувшись на крыше, но через секунду в руках у него остался только сапог из мягкого сафьяна. Дьяволица неожиданно передумала драться и бросилась наутек. Возможно, она слабела от потери крови. Лелея себя этой надеждой и стараясь не думать о том, как она вообще забралась на крышу в сапогах, да еще и с одной рукой, Арлинг помчался следом, чувствуя себя тем самым псом, который оставил метку на его руке.

Сабля привычно легла в ладонь. Похоже, чтобы остановить бестию, ему придется отрубить ей все конечности. Хотя бы из чувства мести. Нос опух, лишив его жизненно важной функции организма – обоняния – и теперь ему приходилось дышать ртом. Впрочем, вкусовые рецепторы языка пока справлялись. Кровь Хамны была густо разлита в воздухе, ярко выделяясь на пыльной крыше. Наемница не сбавляла темпа, неумолимо приближаясь к краю.

Регарди облизнул распухшие губы и бросился следом. Все закончится здесь и сейчас. Он не верил в могущество етобаров, а то, во что он не верил – не существовало.

Арлинг настиг ее в два прыжка, но Хамна даже не дала приблизиться к себе, взлетев в воздух. Секунду он оторопело соображал, куда она могла деться, пока не услышал звук падающего впереди тела.

- Эй, слепой! – раздался голос наемницы с крыши другого дома. – Попрыгаем?

Она расхохоталась, тут же зайдясь хриплым кашлем, и заспешила прочь.

Регарди заскрежетал зубами и едва не запустил саблю ей вслед, но вовремя спохватился. Клинок был не виноват и летать не умел. Так же, как и он.

Шаги Хамны быстро удалялись, а Арлинг все топтался на пыльном песчанике, не решаясь на то, что ненавидел больше всего на свете – полеты в пустоту. И почему мерзавка не сдохла по дороге? Возможно, она тоже опилась какой-то травы и теперь не чувствовала боли и усталости. Тогда халруджи должен был признать, что ее настой был лучше, чем его. Даже выпив бочку отвара из ясного корня, Регарди не был бы способен на прыжки по крышам ночного Балидета с отрубленной кистью.

Тем временем, Хамна добежала до края второго дома и снова прыгнула. Теперь их разделяло целое здание. А если спуститься на землю и ловить ее снизу? С таким же успехом можно было пытаться собирать упавшие звезды. «Ты ее упускаешь», – злобно прошептал он себе. Это было очевидно, но падать с крыши ему не хотелось. Да уж, гораздо лучше вытаскивать из Сейфуллаха стрелы и надеяться, что мальчишка не проглотит порцию яда в любимом шербете. Даже если Хамна исчезнет, чтобы зализать раны, тот, кто ее нанял, с легкостью найдет другого убийцу.

Сколько можно кормить собственный страх? Или слепой оказался просто слепым?  

Нет границ, есть только препятствия. Ему казалось, что время проходило сквозь него песчинками слюды и мелкой пыли, а он топтался на месте, не в силах преодолеть сопротивление воздуха.

Регарди вспомнил прыжок Хамны и мысленно посчитал секунды ее полета. Далеко. Камень подвернулся под ногу очень кстати. Размахнувшись, он швырнул его в пустоту. Крыша соседнего дома оказалась ниже и дальше, чем он предполагал. «Ничего особенного», – успокоил он себя. На тренировках бывало и хуже. Однако последний раз он прыгал на такое расстояние года четыре назад. И тогда за его спиной был иман, который обещал скинуть Арлинга пинком, если он продолжит стоять истуканом еще хоть секунду. Кто же ему даст пинка на этот раз?

Цепочка мыслей внезапно оборвалась, и он понял, что уже бежит к краю дома. Три шага, четыре, пять. Шестой – последний. Арлинг оттолкнулся, прыгнул, вытянулся в струну. Зияющая пустота просвистела незаметно, уступив место твердому песчанику, который врезался в него, слово кусок гигантской скалы. Сжавшись, он перекатился через плечо, но не избежал столкновения с трубой. Хорошо, что в Балидете почти везде были плоские крыши. Не то, что в Согдарии – остроконечные пики и скользкая черепица. Тело протестовало, а содранная кожа рук саднила, но Регарди уже был на ногах и спешно отсчитывал шаги до следующего края. Он слышал, как наемница топталась на крыше соседнего дома, и эта возня его ободряла. Похоже, етобар все-таки не был бессмертным и потихоньку истекал кровью. Или прыгать дальше было некуда.

Не найдя нового камня, он швырнул горсть песка, который сухо зашелестел по оконным ставням – соседний дом оказался выше. Придется дольше разбегаться, выше прыгать и быстрее забираться – чтобы Хамна не успела размозжить ему пальцы, пока он будет вползать на бордюр. Ветер гулял поверху, поглаживая каменную поверхность и служа отличным ориентиром. Но когда он с гудением проваливался в колодец между домами, гулко ухая меж стен и играя развешанным бельем на натянутых веревках, сердце Арлинга падало следом. Внутренний голос подсказывал, что разумнее всего было дождаться, пока наемница не потеряет сознание и аккуратно забраться на крышу дома обычным способом – изнутри по лестнице, но когда в последнее время он к нему прислушивался?

Уже прыгая, Регарди не мог избавиться от ощущения, что Хамна стояла на краю и внимательно за ним наблюдала. При этом он отчетливо слышал ее шаги на другом конце крыши. «Может, их уже двое?», – запоздало подумал Арлинг и, не встретив ожидаемой опоры под пальцами, рухнул в бездну.

Все произошло быстро и неожиданно. Пропасть оказалась шире, а наемница, наверное, умела летать – даже с отрубленной рукой. Регарди проиграл. До встречи с Магдой оставалось несколько секунд, когда он врезался в тугую тетиву, натянутую между домов. Веревки впились в тело тонкими струнами, затрещали, лопнули, полоснув кнутом по коже, и неохотно выпустили, чтобы передать следующему ярусу рвущихся нитей. Мокрое белье хлестало по лицу и пеленало ноги, скатывая его в беспомощный кокон, словно муху, попавшую в паучьи сети. Пространство вдруг наполнилось змеями, которые беспорядочно мелькали вокруг его головы, жаля в ладони, если ему удавалось к ним прикоснуться. «Какая глупая смерть», – подумал он и в тот же миг поймал тонкую бечевку.

Некоторое время Арлинг еще скользил вниз, обдирая в кровь руки, но скорость была уже не та, и падение прекратилось. Халруджи повис в мокром коконе порванного белья, чувствуя себя гигантской личинкой шелкопряда. В голову не приходило ничего умного. Казалось, во время падения из него высыпались все мысли. Между прочим, лететь оставалось не так уж и долго. Он слышал бесцеремонную возню крыс в куче мусора, шорох ветра в пыльном кустарнике у дороги и осторожную поступь кошки, крадущейся по забору. Она испуганно присела, не сводя с него горящих ненавистью глаз. Арлинг испортил ей охоту.

Слева с грохотом распахнулось окно, из которого высунулась пахнущая лавандовым маслом голова. Она сердито сопела и напряженно всматривалась в ночную темноту, но в отличие от кошки, не могла его видеть. Регарди замер, стараясь, чтобы веревки не слишком сильно скрипели под его весом, и голова вскоре исчезла, выпустив в ночное небо тираду отборных ругательств. Арлинг с трудом перевел дыхание, стараясь не думать о том, сколько у него было шансов остаться в живых, если бы он рухнул вниз.

Теперь оставалось окончательно спасти себя и спуститься. До земли он допрыгнет. Обмотав веревку вокруг запястья и проверив ее на прочность, Арлинг принялся освобождать ноги, которые крепко запутались в чьих-то юбках. Запоздало вспомнив про саблю, которую надежно хранили ножны на перевязи за спиной, халруджи разрезал кокон, чувствуя себя вылупившейся бабочкой. Вот только летать ему больше не хотелось.

Примериваясь для прыжка на мусорную кучу, Регарди вдруг вспомнил о цели неудавшегося полета. Хамна все еще могла быть на крыше. Досада обожгла сердце горячей волной, но демон, который жил в нем с рождения, услужливо подсказал: наемница видела, что он упал вниз. Зрением кошки она не обладала, поэтому не могла знать, что халруджи жив. Если быть достаточно осторожным, можно устроить ей сюрприз.

«Я против!», – заявил другой, более разумный Арлинг, которому вторило разбитое от усталости тело, но первый Регарди уже полз наверх. Веревка надсадно скрипела, ветер шептал о Магде, порезанные ладони плохо сгибались. Наемница должна будет заплатить ему еще и за то, что в ближайшие недели он не сможет читать и различать цвета. Кожа пальцев утратила чувствительность, покрывшись сеткой ссадин и царапин.

Вознаграждением за труды и безрассудство стал запах. Кровь Хамны пахла так сильно, будто ею была залита вся крыша. Вполне возможно, что так оно и было. Если она не смогла спуститься, вряд ли самодельный жгут помог ей справиться с раной. Но найти ее хладный труп и остаться с кучей вопросов и неутоленным чувством мести в груди Арлингу не хотелось.

Халруджи заспешил, цепляясь за рваные веревки, которые болтались по стенам, словно нити из сломанного ткацкого станка. О том, как он будет забираться на крышу там, где веревки кончались, Регарди старался не думать. Если ему повезет – поверхность будет в таких же выщерблинах, как и стена первого дома, если же нет… «Отрастишь себе крылья», – посоветовал он себе, устав от собственных мыслей. Действие отвара кончалось, и ему приходилось прилагать немалые усилия, чтобы удерживать внимание на звуках и запахах мира. Ко всему, поднялся сильный ветер, и Арлинга постоянно било об стену, словно ветер и дом сговорились, чтобы сбросить его на землю.

Первый раз он пожалел о своем решении, когда крюк, державший веревку в стене, не выдержал, и Регарди снова полетел вниз, уже не сдерживаемый нитями бечевок, которые печально полоскались по ветру, хлеща его разорванными концами. За них-то он и ухватился, поражаясь своей необыкновенной везучести в этот вечер. Наверное, Хамна слишком сильно стукнула его по голове там, в саду Тамасхан, потому что вместо того, чтобы начать спускаться, он нащупал более-менее прочную веревку и снова пополз наверх, опираясь ногами о стену дома.

Второй раз едва не стал последним. До крыши оставалось каких-то три саля, когда веревка кончилась, и он осторожно приник к каменной поверхности, стараясь нащупать трещины. Стена была предательски гладкой. Приняв движение воздуха над головой за пляску ветра, Арлинг замешкался и не смог увернуться, когда на его шею ловко опустилась петля из бельевой бечевки, которая тут же рванула вверх, заставив его забиться, как пойманная на крючок рыба. Он успел просунуть под веревку пальцы, но мера не помогла. Петля быстро затягивалась, грозя сломать ему позвоночник.

«Еще несколько секунд и ты будешь с Магдой», – успокоил он себя, колошматя пятками по стене в надежде разбудить какую-нибудь лавандовую голову. Наемница представлялась ему так ясно, словно он стоял рядом и наблюдал, как она душит его болтающееся между домов тело. Вот она уперлась ногами в бордюр и, намотав бечеву на локоть целой руки, откинулась назад, с каждой секундой выдавливая из него жизнь. Хамна хрипела и скребла ногами по песчанику, но Регарди хрипел еще громче, стараясь дотянуться до окна внизу и найти хоть какую-нибудь опору. Эфес сабли бил его по затылку, а ему оставалось скрипеть зубами от злости, потому что он не мог даже освободить руку, чтобы дотянуться до спасительного клинка. Вдох, еще один… Он жив… Пока…

«Неужели все кончится вот так – в петле? А ты разве мечтал о славной кончине героя? На поле битвы?»

Арлинг извернулся всем телом, пытаясь закинуть ноги на веревку и ослабить натяжение петли на горле. У него ничего не вышло, потому что Хамна вовремя дернула бечевку в сторону, и он всем весом обрушился вниз, захрипев от боли, пронзившей пальцы. Удивительно, что они еще не оторвались, но, видимо, это был вопрос времени, причем ближайшего будущего.

Ветер утих, или Регарди просто перестал слышать его возбужденный шепот? Ему приходилось и раньше терять сознание, но сейчас все было по-другому. Боль ушла, а тело внезапно стало легким, как перо птицы.

Арлинг вяло дернул ногой, но вместо того, чтобы стукнуться о закрытое ставнями окно, ступня провалилась в пустоту.

Кружок металла деловито прожужжал над головой Арлинга, хищно вонзившись в натянутую тетиву, на которой болталось его тело. Веревка с оглушительным звоном лопнула, а в легкие хлынул поток живительного воздуха, который был слаще меда из пасеки Аджухамов. Регарди в третий раз рухнул вниз, но кто-то ловко подхватил его за ноги, бесцеремонно втащив в окно.

Оставив плохо соображающего халруджи на полу, иман выглянул в окно, и, как лавандовая голова минут десять назад, разразился бранью в ночное небо. Только на этот раз Регарди не понял ни слова. То ли он еще не вернулся в мир живых, то ли иман был особенно красноречив и говорил на незнакомом ему языке. В общем-то, Арлингу было все равно. Не замечая горящих огнем пальцев и горла, он лежал на холодных досках чужой комнаты и сглатывал непрошеные слезы.

Он был жив. Но Магда его к себе не пустила.

 

***

 

Стояли тихие предрассветные часы, и в Балидете царила та особая тишина, которая всегда предшествовала восходу солнца. Скоро жрецы-икеруны затянут молитву на центральной площади, загремит колокол Алебастровой Башни, уборщики зашелестят метлами, вереница сонных слуг потянется к рынку. Но сейчас все было тихо. Не было слышно даже драганских патрулей, которые растворились в утреннем полумраке.

Школа Белого Петуха располагалась на самой окраине города, вплотную примыкая к крепостным стенам, и утопала в душистых ветвях огромного сада, в котором, казалось, жили все растения мира. Иман выращивал даже те цветы, которые на родине Арлинга считались сорняками. Здесь же они занимали почетные места в кадках с почвой, привезенной за большие деньги из далекой Согдарии. В свое время Регарди провел немало часов, пропалывая грядки и ремонтируя сложную систему орошения школьного сада.

Рядом раскинулся питомник для бродячих собак, которых иману привозили со всей долины Мианэ. У кучеяров было особое отношения к собакам. Они их то боготворили, то ненавидели, но учитель превзошел всех, собрав у себя под домом внушительную псарню, которая временами питалась лучше, чем ученики мистика.

Однако самым интересным местом в школе был дом имана. Он стоял особняком, скрываясь в густых ветвях сикелийских кипарисов, и был больше похож на военную крепость, чем на человеческое жилище. Одна из его стен выходила на глубокий, заполненный цветущими лотосами водоем, в котором учитель держал крокодилов. По мнению Регарди, эти твари определенно вышли из ада и забыли вернуться обратно. Однажды иман вытащил одну крокодилицу и, связав ей пасть, велел ему тщательно изучить ее. Арлинг так и не понял, как она выглядит, но воспоминания о холодной коже до сих пор вызывали у него отвращение.

На втором этаже дома, в стене, выходившей на водоем, была устроена двустворчатая дверь, которая очень странно смотрелась снаружи, но гармонично вписывалась в интерьер внутри. Арлинг не помнил, чтобы это хитроумное устройство, как и многие другие обманные приспособления, когда-либо использовалось, но иман любил повторять, что всему свое время. Изобретение ловушек приносило ему редкое удовольствие.

В полу первого этажа – как в коридорах, так и комнатах – были устроены неглубокие колодцы, открывающиеся нажатием механизма на стене. Одни были простыми ямами, в которые можно было спрятаться или заточить врага, другие вели к смерти. В некоторых местах Арлинг чувствовал странный запах, поднимающийся из-под пола, и часто гадал, что за смертоносная отрава могла издавать такую вонь. Иман не всегда делился своими секретами, а Регарди давно отучился проявлять любопытство ко всему, что касалось жизни учителя. Ходили слухи о том, что под домом вырыт лабиринт с множеством проходов, среди которых были секретные лазы во Дворец Торговой Гильдии и к фермам в оазисе Мианэ. Арлинг в нем не бывал, но слухам верил. Завывание ветра под землей, которое он не раз слышал по ночам, должно было как-то объясняться. Полы в двух приемных комнатах распахивались, как створки колодца, открывая подвал с острыми копьями, а самозапирающиеся двери захлопывались в самый неподходящий момент, отрезая незваного гостя от внешнего мира.

О том, сколько пришлось потратить времени на то, чтобы научиться безопасно жить в учительском доме, Регарди предпочитал не вспоминать.

Повинуясь движению руки имана, он перевернулся на живот, позволяя учителю исследовать его избитое тело. Такое внимание было ему не по душе, но перечить иману он не мог. Арлинг едва дышал, не веря, что прошло три года с тех пор, как Школа Белого Петуха исчезла из его жизни. Ему казалось, что иман только вчера отослал его с поручением в другой город, а теперь он вернулся, и все будет, как прежде. Его снова примут в семью. Иллюзии крепчали, но ему не хотелось их прогонять.

Халруджи знал, что где-то там его, возможно, ждал Сейфуллах, и где-то там раненый етобар Хамна выбирала удобный момент, чтобы перерезать мальчишке горло, но иман велел ему лежать и молчать, что Регарди и делал, боясь вызвать нарекание неосторожным жестом.

- Почему, милый друг, мне приходиться искать тебя по ночному городу, когда ты должен быть рядом со своим господином, Сейфуллахом Аджухамом? – спросил иман, втирая вонючий порошок в ссадины на его спине. Он уже успел зашить ему порезы от клинков Хамны и отчитать за отвар из ясного корня, который, как выяснилось, усиливал кровотечение. Арлинг этого не знал. Он молчал, понимая, что ответа не требовалось.

- И почему, Лин, я нашел тебя, подвешенного, как свиную тушу для копчения, на крыше гостиницы?

Иман вывернул ему руку назад и, резко дернув, убрал боль в плече, которая появилась после столкновения с трубой. Халруджи чинили, словно сломанный стул, и он давно уже ничего не мог поделать с краской стыда, которая густо заливала щеки и шею. Учитель застал его за неудачей, и ему нечего было сказать в свое оправдание.

- За молодого Аджухама не волнуйся, – сказал иман, словно прочитав его мысли. – Акация потеряла руку, а етобары никогда не убивают жертву, если ранены сами. Перевернись и открой рот. У тебя щека распухла так, словно ты затолкал за нее дыню.

Значит, у Хамны было другое имя – Акация. Сегодня он ничему не удивлялся. В том числе и тому, откуда иман знал, что етобары охотились за Сейфуллахом. С тех пор как учитель притащил его с крыши, они едва ли обмолвились парой слов. Интересно, где сейчас была эта Акация? И был ли у нее учитель? Отругал ли он ее, отослав исправлять ошибки, или принял, как дочь, пообещав отомстить за руку? Арлинг действительно ничего не знал о етобарах, но теперь они стали ему крайне интересны.

- Надо ж, как тебя угораздило, – пробурчал иман, залезая ему пальцами в рот. – Последнего хорошего зубных дел мастера вздернули вчера на центральной площади. Твои сородичи, кстати. Бедолага отправил почтового голубя брату в Муссаворат, за что и поплатился. Вот, возьми. Пока приложишь эту смесь, она должна снять опухоль. Зубы, Лин, надо беречь, они заново не вырастают.

Учитель засмеялся, довольный шуткой, которая, как всегда, была не очень удачна, но Арлинг заставил себя улыбнуться. Смех имана был редким явлением.

- Можешь встать, Лин. А теперь скажи мне, сколько лет ты служишь Сейфуллаху?

Вопрос был неожиданным и формальным, но Регарди понял, что дружеская часть встречи закончилась. Он поспешно подскочил и склонился к ногам имана.

- Три года, учитель, – ответил Арлинг, касаясь лбом дощатого пола.

Иман не спешил его поднимать, медленно расхаживая по комнате. Регарди слышал, как полы его тяжелого плаща поднимают залетевшие с улицы песчинки, создавая крошечные самумы вокруг нехитрой утвари – кушетки, сундука и приземистого столика для чтения. Арлингу казалось, что еще недавно он сидел здесь, сгорбившись над очередным томом из библиотеки имана или пытаясь угадать цвет разложенных в беспорядке предметов. Керамическая тарелка, холодная и гладкая, слегка покалывала кончики пальцев, совсем не так, как глиняная ложка до нее, значит, синяя, а этот платок очень теплый, будто его долго грели на солнце, и цвет его – желтый.

- Как начинается третья глава Книги Махди?

- Быть халруджи означает оказывать поддержку своему господину, вверяя ему свои чаяния и отказываясь от личной выгоды, – выпалил Арлинг на одном дыхании. – Махди говорит: храни в себе познающего, чем бы ни занимался – ходишь ли, спишь ли, ешь. Избегай непризнания своих недостатков и праздного обсуждения недостатков других. Слабость проявляет тот, кто, встав на путь халруджи, не способен искоренить недостойные черты характера. Прежде, чем закончить служение, выясни свои пороки и достоинства…

- Ну и как? – прервал его иман, усаживаясь на сундук напротив. – Выяснил?

Если бы пол был из мягкой глины, то в нем остался бы четкий отпечаток арлингового лба. Вопрос был с подвохом. Ответить на него «да» и расстаться с титулом халруджи навсегда было заманчиво.

- Нет, учитель, – прохрипел Регарди, чувствуя, как по вискам течет пот, впитываясь в уже влажную повязку на глазах.

Напряжение в комнате взорвалось оглушительным грохотом церковного колокола, а после резко оборвалось свирепым треском дров погребального костра.

Иман положил руку ему на плечо, разрешая подняться. Арлинг чувствовал, как шумела в ушах кровь и кружилась голова. Наверное, действовали снадобья, а может, он просто был болен.

- Путь халруджи – это понимание, что ты не знаешь, что может случиться с тобой в следующий миг, – прошептал он. – Так заканчивается первый абзац третьей главы Книги Махди, учитель.

В воздухе потеплело. Арлинг почувствовал это еще до того, как иман ответил:

- Сегодня это не только твой путь, Лин. Началась война, а мы так и не поняли, на чьей стороне играем. Никто не знает, что случится в следующий миг, разве что старая Зерге напророчит. Но кому сегодня интересны ее пророчества?

- Похоже, для Балидета война уже закончилась, – осторожно заметил Регарди, гадая, к чему клонил учитель.

Но иман промолчал, и, встав с сундука, подошел к окну. Распахнув створки ставен, он высунулся наружу, внимательно оглядывая светлеющее небо.

- В городе драганы. Что ты чувствуешь? Печаль? Тоску? Или, может, ненависть?

- Ничего, учитель, – быстро сказал Арлинг, не зная, насколько был честен. О драганах он старался не думать.

Иман хмыкнул, и Регарди понял, что ответ ему не понравился.

- Маргаджан интересует сегодня многих. Кто он – разбойник, мятежный принц, случайный игрок, за которым стоит царь Шибана?

Казалось, что учитель разговаривал сам с собой, но халруджи счет нужным ответить.

- Я уверен, что Управитель это не принц Дваро. Я бы узнал Дваро, учитель.

- Может другой наследный принц? У Гедеона ведь было трое детей.

- Они подписали отречение еще в годы… Еще, когда я был в Согдарии. Один стал священником, а Церковь Амирона не отпускает своих сыновей. Второй – Ганрих – лишился рассудка, после того как провел год в одиночном заточении. Его обвинили в покушении на Императора, хотя все знали, что отраву прислал Дваро.

Странно, что он помнил эти события так четко. Плохо, очень плохо. Арлингу казалось, что сикелийское солнце выжгло все воспоминания, но стоило ему подумать о Согдарии, как память услужливо подсказывала имена и лица давно ушедших из его жизни людей.  

- Возможно, это еще одна игра Бархатного Человека, – осторожно добавил он. – Игра против Гедеонов, где Управитель – подставное лицо, а мы – игральные кости.

- Все может быть куда проще, Лин, – неожиданно усмехнулся иман. – Без политических игр и тайных заговоров. А что если Маргаджан – это просто демон, разбуженный роком?

- Просто демон? – переспросил Арлинг, не понимая, где упустил подсказку. Иман часто любил говорить на языке символов.

- Древнее зло, разбуженное неосторожным путником. Дух смерти, выбравшийся из песков на кончике жала скорпиона! Безжалостный бог пустыни, перебравшийся через Гургаран и собравший армию мертвецов, рассеянных в песках Сикелии! Собрав всех нарзидов, он выпьет их кровь и обретет плоть. А после сравняет человеческие города с землей. Начнет с Балидета.

Еще одна неудачная шутка или выпивка? Арлинг не был уверен, но теперь ему казалось, что от имана пахло вином. Он не верил в демонов, равно как и в богов, но постарался ответить честно.

- Я стоял в десяти шагах от Маргаджана, учитель. В его венах бежит человеческая кровь. Он ел обычную пищу, я чувствовал ее запах. И у него на поясе – оружие, а ведь демоны не терпят стали. К тому же, в зале было полно света. Ни одно создание тьмы не выдержало бы такого.

- Какие у тебя смешные понятия о демонах, – фыркнул иман. – А что думает твой господин? Мне кажется, он бы со мной согласился.

- Верно, учитель, – кивнул Арлинг. – Сейфуллах одержим идеей убить Маргаджана. Если Управитель не уберется из города, он непременно попробует перерезать ему горло. А мне потом придется снимать мальчишку с виселицы. Это в лучшем случае.

- Здесь ты прав, времени мало. Нужно помочь молодому Аджухаму.

Арлинг улыбнулся очередной неудачной шутке учителя, да так и застыл с гримасой на лице. Понимание пришло неожиданно, и от этого ему стало не по себе. Никаких шуток. Иман говорил серьезно. Теперь стало понятно, зачем учитель принес его в Школу Белого Петуха. Не было никакого интереса к Регарди или его жизни. Не было никакой заботы и опеки. И хотя он догадывался о том, что его ждало очередное поручение, надежда на то, что учитель скучал по нему, бесследно исчезла.

- Белая Мельница хочет, чтобы кучеяры вместе с нарзидами навсегда исчезли из Балидета? – он старался говорить безразлично, но в его голосе звучала горечь. – Драганы – мстительный народ. Они не станут терпеть убийство вождя. В городе вырежут всех, от младенцев до стариков, такое в истории Согдарии уже было.

- Белая Мельница как раз этого не хочет, мой друг, – устало произнес иман. – «Дурное знамение только в глазах смотрящего», – так говорят у нас в Балидете, но старуха Зерге уже пятый день пьет молоко звезд. Страх мира освободился из горного плена и не успокоит свое сердце, пока не выпьет теплой человеческой крови. Нехебкай ждет, а посланник его ищет алтарь, чтобы наполнить свои вены из чаши небес. – Голос имана перешел в зловещий шепот. – «Бойся ничто» – так начертано на клинке пожирающего солнца пустыни. Слабые, робкие, несовершенные, трусливые и бедные будут уничтожены. Он – ось колеса и куб в круге. Он отбросит то, что стало ложным по истечении времен, он – Изгоняющий…

На какое-то время Арлинг перестал слушать имана, поняв, что окончательно запутался. Он не понимал этой загадки. Более того – однажды он уже слышал подобное. Так говорила Магда, когда ей становилось плохо, и она не отличала реальность от вымышленного мира. По мере того как на улице становилось светлее, в голове Регарди сгущались сумерки. Поведение учителя настораживало.

- Это были последние слова старой Зерге, которые еще были понятны человеческому слуху, – закончил иман. – С тех пор она только лает.

Арлинг сглотнул, пытаясь представить лающую прорицательницу, и поспешно стер возникший в мыслях образ. Смешно и страшно. Он не верил в пророчества и знамения, но учитель был человеком суеверным. Как и все кучеяры. Многие считали Зерге ясновидящей, которая предскажет конец света. На бывшей родине Регарди таких «пророков» жгли на костре.

- Если бы Мельница прислушивалась к Зерге хотя бы изредка, мы бы остановили Маргаджана еще у Гургаранских гор. Теперь же мы подобны лекарю, который отрезает ногу, зная, что яд уже распространился по телу.

- А Гильдия?

 – Они нас поддержат. Для них Маргаджан – это Дваро, а его убийство – доказательство лояльности режиму Канцлера.

Теперь халруджи стал понимать. Белая Мельница, тайный совет городов Сикелии, о котором он узнал, с тех пор как был приближен к учителю, наконец, отреагировал на захват Балидета, не придумав ничего лучшего, чем убийство предводителя. Вполне земные цели. Тогда к чему все эти рассказы о демонах?

- Учитель, а как же город? Ведь в отместку драганы истребят всех, кто попадется под руку. И, в первую очередь, купцов из Гильдии. Сейфуллах слишком громко заявлял о своих намерениях убить Маргаджана.

- Ответь честно, что тебя тревожит больше: судьба горожан или твоего господина? – вопросом на вопрос ответил иман. – Ведь согласно Книге Махди, если он умрет, ты отправишься по Дороге Молчания, чтобы принять Обет Полуденного Зноя.

Регарди смиренно склонил голову.

- Пусть много лун освещает Ваш путь, учитель.

Иман всегда понимал его лучше, чем он сам. На самом деле Арлингу было все равно, что станет с горожанами и купцами из Гильдии, но смерти мальчишки он не хотел. Одно он знал точно. Пожизненные скитания по пустыне, на которые халруджи был обречен после гибели господина, пугали его куда меньше мысли о еще одной встрече с етобаром по имени Хамна. Но она была неизбежна.

- Регулярная армия на подходе к Муссаворату, – сказал иман, приближаясь к нему. – Потом она двинется на Балидет. К этому времени Маргаджан должен быть мертв. Если в городе есть люди, которые тебе дороги, предупреди их. Им лучше покинуть Балидет до завтрашнего вечера. Пусть бегут в Шибан, пока это еще можно. Я не знаю, что случится в следующий миг. Боюсь, Мельница перемелет жемчужину Мианэ своими жерновами. Смерть Маргаджана войны не остановит, но застанет врага врасплох. Мы отрубим демону голову, и ему потребуется время, чтобы вырастить новую. Ты готов, Лин?

Иман мог его и не спрашивать. В комнате уже давно не было ученика и учителя – был халруджи и его наставник.

- Когда мне убить Маргаджана?

Повисло молчание, и Регарди догадался, что вопрос был неверным. Навязчивое ощущение того, что за три года он разучился говорить с иманом на одном языке, лишь усилилось. А может, сказывалась бессонная ночь? Или Хамна слишком сильно придушила его там, на крыше?

- Тебе? – удивился учитель. – Но разве я посылал тебя убивать Маргаджана?

Арлингу показалось, что его ударили в живот, выбив из него дух.

- Шолох сделает это, – иман говорил очень тихо. Регарди казалось, что голос раздается у него в голове. – А ты – халруджи. У тебя свой путь.

Арлинг старался быть равнодушным, но губы уже сжались в тонкую полоску лезвия, а лицо вспыхнуло, словно лучи встающего солнца.

 – Беркут в городе?

Иман мог не отвечать. Значит, Шолох уже вернулся из пустыни. И все три года, в течение которых Регарди учился правильно кланяться и подавать кофе, его друг Шолох по прозвищу Беркут постигал тайные учения и боевые искусства серкетов в Пустоши Кербала, цитадели мистиков, куда направил его иман после завершения обучения в Школе Белого Петуха. А Регарди отправили к Сейфуллаху Аджухаму, капризному и избалованному сыну главы Гильдии, постигать азы терпения и покорять вершины покорности.

«Ты сам согласился стать халруджи, – сурово напомнил он себе. – Никто не толкал тебя к Дороге Молчания, ты пошел добровольно».

«Да, но пока я шел, мир изменился».

В глазах учителя Арлинг превратился в простого слугу. И сегодняшняя неудача с Хамной только убедила имана в том, что Регарди для поручения Белой Мельницы не годится. Он выбрал того, кто не позволил бы подвесить себя на крыше, как свиную тушу, того, кто получил древние знания серкетов, того, кто не подведет, кто смотрит на мир глазами, а не пытается разгадать его с помощью слуха и пальцев.

- Он прибыл незадолго до того, как город сдался. Думаю, его прислали боги.

Иман внимательно наблюдал за ним, а Арлинг ничего не мог поделать с чувством глубокой обиды, которое зародилось в груди маленьким ветром-теббадом и постепенно превратилось в самум, грозя уничтожить трезвые мысли.

Беркута всегда присылали боги. Наверное, это были злые кучеярские боги, которые не могли простить драгану, что он поселился на их землях.

- Но одному Шолоху не справится, Лин, – добавил иман, и Арлинг едва заметно выдохнул – с облегчением. Он был нужен, нужен…

- Нам известно, что Маргаджана уже пытались убить «карпы». Шамир-Яфф не стал слушать ни меня, ни Зерге и потерял лучших людей. Дворец Гильдии охраняется, словно императорский замок в Согдарии. И не только людьми.

- Они привезли с собой каких-то животных? – уточнил Арлинг. Настроение у него заметно улучшилось.

- Возможно, – хмыкнул иман. – Или применили ядовитый эфир, которым окурили весь дворец. Сами они могли использовать противоядие. Во всяком случае, драганы проникают во дворец беспрепятственно. А вот посетителей пускают лишь через Западные Ворота. Интересно почему?

- Но яд… я бы почувствовал его. Когда мы были на приеме Управителя, воздух был чист!

- Вот поэтому ты и нужен, Арлинг, – наставительно произнес иман. – Полагаю, на время приемов они убирают свою защиту, которую можно назвать ядовитым эфиром, но для которой есть и более простое название – колдовство. Я не Шамир-Яфф и словам Зерге верю, поэтому будем считать, что дворец охраняют демоны. А раз так, то и действовать будем необычным способом. Итак, Сейфуллах приглашен на праздник новолуния. Это хороший праздник. Ты должен непременно на него попасть. Во-первых, проследить, чтобы молодой Аджухам не натворил бед и не попытался перерезать Управителю горло. А во-вторых, ты должен помочь Шолоху проникнуть внутрь. Из моего дома есть тайный лаз, который ведет в один из винных погребов дворца. Но как-то об этом узнал Рафика и позаботился о том, чтобы лаз в погребе заколотили. Так вот. Ты проберешься в этот погреб, откроешь дверь и впустишь Беркута. Дальше он пойдет один. А ты вернешься к Сейфуллаху и постараешься увести его оттуда, как можно скорее. Теперь послушай меня внимательно. Важно, чтобы ни при каких обстоятельствах ты не пытался помочь Шолоху. Твое задание начнется и закончится в подвале. Со своей задачей он справится сам. Ты понял меня, Лин?

- Да, учитель, – глухо ответил Арлинг, неохотно кивнув. – А дальше?

- А что дальше? – переспросил иман. – Халруджи вернется к Сейфуллаху Аджухаму и постарается покинуть с ним город, как можно скорее. У Аджухама есть родственники в Хорасоне. Уговори его навестить их. Я найду тебя, когда придет время.

«А когда придет время, учитель?», – хотел спросить Регарди, но лишь снова кивнул. Он хорошо помнил Книгу Махди. «Устреми себя к Учителю, наделенному духовной силой и совершенным знанием» – говорила она. Если иман считал, что открывать двери перед Беркутом – единственное, на что пригоден его бывший ученик, значит, так оно и было. Он смирится. Он – халруджи, не воин. Шолох справится лучше него. Арлинг же пожелает ему удачи.

- И еще, Лин. Не связывайся с етобарами, я с ними сам разберусь. Просто уезжай с Сейфуллахом из города. Скорее всего, Акацию наняли еще до того, как появился Маргаджан. Я поговорю с Сокраном. Думаю, после того как молодой Аджухам оставит Балидет, ненависть дядюшки к племяннику стихнет. Ну, а если это не он нанял етобаров, что ж, тебе придется быть очень внимательным.

Регарди промолчал, покорно склонив голову, но скрыть бурю, которая разыгралась у него на душе, было трудно. Лучше бы он умер на той крыше, чем допустил, чтобы иман спасал его. Такой позор ничем не смоешь. Теперь учитель боялся, что етобары убьют его. «Потому что ты слепой калека, Арлинг, а етобары – неуязвимые воины. Между вами – разница, как между бушующим морем и талыми водами, вяло текущими с весеннего холма», – прошептал внутренний голос, и Регарди не мог с ним не согласиться.

- Я понял, учитель. Все сделаю, как вы сказали. Прошу разрешения отправиться к моему господину.

Ничто не нарушило тишину комнаты, но Регарди показалось, что иман кивнул. Хорошо. Лучше пусть он молчит. Тогда и ему не придется придумывать слова прощания. Кажется, на этот раз он все разгадал верно. «Увидимся, когда придет время», – сказал учитель, а это значило – никогда.

- Арлинг? – окликнул его иман, когда он уже был на пороге.

Регарди остановился, но оборачиваться не стал. Не хотелось.

- Прочитай мне Золотую Главу, Лин.

- Учитель, я… – начал он, но слова застряли в горле, и вместо ясного ответа получилось мычание. – Кажется, я забыл ее, учитель.

- Забыл? Ну что ж. Как вернешься, перечитай заново и постарайся не забывать. А теперь ступай. Я буду петь. Сегодня хорошее утро.

Арлинг глубоко поклонился, стараясь вложить в поклон все уважение и любовь, которые питал к этому человеку, и на негнущихся ногах вышел из комнаты.

Он не собирался перечитывать Книгу Махди заново, потому что помнил каждое ее слово.

Золотая Глава была короткой и содержала всего несколько строк.

«Ревностно признавать победу другого и свое поражение – вот путь халруджи».

«Неукоснительно соблюдать святые обеты – вот путь халруджи».

«Проявлять сострадание даже к тем, кто живет порочно, – вот путь халруджи».

«Не спорить с самодовольством, не соперничать с удачей, не унижать мстительного, не иметь зависти к сильному. Вот путь Халруджи».

«Не имей зависти к Беркуту, Арлинг», – сказал он себе, и понял, что на этот раз говорил искренне.

У имана был хороший, сильный голос. Он ровно лился ему в след, а Арлинг бежал по знакомым дорожкам сада, мечтая скорее оказаться на пыльной улице. Кучеяры любили петь, и делали это часто и с охотой. И еще они часто пели тогда, когда не могли подобрать слова, чтобы выразить то, что творилось у них на душе. Тянули красивые, длинные ноты, не вкладывая в них смысл и содержание. Прямо, как сейчас пел иман.

«Каких же слов вы не смогли найти для меня, учитель?»

Регарди толкнул тяжелую створку ворот и навсегда покинул Школу Белого Петуха.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер