Чистый хозяин Собственного Мира. Роман. Глава 26-2
Стемнело. Подставка светилась и мерцала. Туман начал заползать в откинутый
полог шатра. Хан-Марик в прошедшие годы утвердивший за собой право, немедленно
перешедшее в обязанность, пребывать за плечом Густава, сейчас почти заснул там
калачиком. В самый неподходящий момент. Но вдруг голова его поднялась, серые
глазищи расширились, и Олив обернулся ко входу...
Из темноты в шатёр начал входить клюв… Вплывать. На высоте человеческого
роста он входил торжественно, плавно, и всё никак не кончался.
Оранжево-красный, с чёрной полосой по верху, чуть загнутый вниз.
Единственное, что сказал Шершень, унюхавший след Густава, перед окончательной
договорённостью: "Он придёт не один". Точно. И имел в виду он не дроида. Чёрный
Дракон Густава с тихим рычанием проявился снаружи тента. Сверкнул белками глаз
и растаял. Не один и не с одним лишь драконом… Соответственно, и Демон пришёл
не один. Что могло насторожить до такой степени Чудовище Моря в слабом
человеке, обыкновенном хозяине мира? Тайна… Или нет?.. Шершень любил эффекты,
возможно, он взял телохранителя с подобным обликом, чисто — развлечь себя и
других.
Давно ожидаемым завершением клюва в шатре показалась маленькая лысая голова.
Надбровные дуги крутые, словно карнизы, настолько, что под ними не видно глаз.
Круглые дырки ушей. А рот, в который переходил на лице беспредельный клюв
чудовища, мог улыбаться, злиться и говорить. Тело человеческое, мускулистое.
Даже одетое - в жилетку до колен. Шершень зашёл следом. Поклонился. Прогудел
низким голосом:
— Вам, людям, наверное, здесь темно...
Бросил из пригоршни что-то на пол, разлетевшееся быстрыми, ртутными горошинами.
Дунул. И вся земля заполыхала прозрачным, багряным пламенем, осветив вошедших,
охватив ожидающих.
Олив усмехнулся, никак без представления… У Густава помутилось в глазах, при
взгляде на них, от тошнотворного омерзения. Брезглив, единственная слабость.
Все четверо, кроме него, так или иначе являлись Морскими Чудовищами, а сам он -
настоящий галло, чистый хозяин! Гордый, скрытный, изо всех непосредственных,
искренних чувств способный лишь к презрению. Беспримесный галло, странно, что
они не понравились ему, разве Сури… А кто из галло кому нравился?
В багряное пламя собравшиеся уселись вокруг пирамидки, Олив ответил на
представление Демона своим представлением.
Он заменил камешек артефактом, механикой. Из яйца, стоящего на острие,
пентаграммой расходились журавлиные головы на тонких шеях, отсылая к колодезным
журавлям. Раскачивались вверх-вниз. Олив раскрутил их небыстро, не как
Секундную Стрелку, и расположил препятствия: чашу со Впечатлением наверх,
неваляшку в основание, пиалы вокруг. Пиалы на обруче вращения, он представлял
собой две плоские цепи одна на другой, когда замыкались, верхняя скользила по
нижней. Теперь произвольно некоторые из журавлиных голов раскручивали и
тормозили пиалы, а иногда одна из них попадала по краю чаши, клюнув его,
накренив. Впечатление проливалось в пиалу, и так наполнились все, те, что
раньше проливались через край, в землю, в пламя, заставляя его трещать и
разбрасывать искры, Оливу не было жаль влаги. Он снял и подал Шершню первую:
— Там смесь. Без рабов, ладно? Демон, пожалуйста, не разоряй меня, выпей так.
Шершень опустил алый, острый язык в пиалу, облизнулся.
- Дроиды, Олив, не допускают к таким Впечатлениям. Случалось, и отнимали их...
Откуда?
- Это они Восходящих и чистых не допускают. А до таких, как мы, дроидам нет
дела.
— И всё же?
- Говорю, смесь. Давнишняя. Сливал сюда, чем торговать нельзя, а выбросить
жалко.
Шершень, мигая неприятно, резко щёлкая нижним веком об верхнее, смотрел
фасеточными полусферами, чьё направление взгляда не уловить, на конструкцию
неваляшки… Так смотрел, что ясно куда… С некоторым чувством. Срезанное сверху
яйцо раскачивалось, сквозь прозрачный сосуд казались видны белок и от желтка
растопленное сияние. «Аволь… — проникновенно жужжал демон моря под нос себе. –
Лакричная Обо, Аволь…»
- У тебя, Олив, оказывается, — прогудел глухо, — чувство юмора есть… Водрузить
одно на другое… Эдакую дрянь… Троп тебя сожри. И я б сожрал, да дела у нас с
тобой…
Густава угощение не прельстило, но он выпил за компанию. Ни черта не понял.
Помост. На нём несколько человек. Ворота в никуда. Человек завис в проёме. Ан,
нет, в петле… Перед помостом толпа. Смотрит наверх и сверху на неё смотрят. Те
и другие нифига не радуются... Это не воздушный помост с акробатом Мелоди,
что-то совсем другое… Впечатление быстро кончилось.
Хан-Марик выпил залпом, не обратив внимания. Ему и снаружи было на что
посмотреть. Ох, как он разозлил Густава за эту ночь!.. Причём, делал именно то,
что от него требовалось: во все глаза следил за противоположной стороной! Сидя
на корточках напротив скрестившего ноги, непроницаемого, Длинноклювого
чудовища, Марик решил для начала проверить насколько остёр клюв… Он не
нападал, он просто протянул руку... Клюв щёлкнул!.. С неуловимой для глаз
скоростью! После чего изогнулся ухмылкой на морде. Марик почти успел,
практически отдёрнул руку. Но искорка всё же скатилась с указательного пальца,
тюкнутого щипком. Хан-Марик прижал палец к рукаву и набычился.
Они, два телохранителя умудрились не обменяться за ночь и словом. Но когда не
видно глаз, не только разговаривать, так и молчать нескладно. Хан-Марик
неспешно поставил пиалу обратно на цепь вращения, наклоняясь… Хлоп!.. Припал
к земле, до плеч в прозрачное пламя, заглядывая в клювастую морду снизу. Морда
не ответила, только приоткрыла клюв, изображая удивление. Под козырьками
надбровных дуг воззрились на Марика два пылающих, жёлтых глаза, левый обведён
ещё одной, кроваво-красной радужкой. Зрачки лежат на нижнем веке, выражая
предельные изумление и ярость. Марик обалдел. Так и замер внизу, любуясь. Со
всей серьёзностью, невзирая на свёрнутую шею, ещё и поклонился, словно они
сейчас только познакомились. Чудовище ухмыльнулось шире, чинно кивнуло в ответ.
И видимо, решив перезнакомиться тем же манером с остальными, запрокинуло клюв к
небу. Окинув Олива этими пылающими, бешеными глазами. Задержав на Густаве
взгляд. "О дроиды, о нерушимая рама Собственного Мира!.. Извращённая тварь
морская! Худший знак изо всех! Кровавая радужка вокруг чёрного солнца!.." К
чести его сказать, по Густаву ничего не было заметно. Приобретшее, тщательно
скрываемый, но проступающий всё сильней, отпечаток брезгливой усталости, лицо
его в минуты опасности и волнения, в эти редкие минуты становилось, разве что,
спокойнее и светлей, более дроидским, отрешённым.
Шершень тем временем продолжал:
- Горькие Холмы — непостоянные. Это соляные, медлительные волны. Под ними нет
земли. Отдельные пики. Нет и определённого места у тайника, Густав.
Похожие статьи:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
 |
Добавить комментарий |
