Отец нас с Чижом чуть свет разбудил и отправил крышу латать. Спозаранку — это чтоб до жары. Днем на крыше знойко, толку особо от нас не получишь, потому как все мысли в голове не о деле будут, а о речке. В ней, взрослые говорят, купаться нельзя, вода ядовитая вроде, а мы все равно лезем и живы-здоровы. Ну, это мы так думаем. А вот рыбу из реки точно есть опасно, очень уж на вкус она бензиновая.
Забрались мы, значит, с Чижом на крышу и мыслим, с чего начать. Позавчера гроза над деревней бушевала, так дождя не сказать, чтоб много вылилось, а вот ветра и молний-громов с лихвой было. Листы железные местами подорвало и погнуло, и, взяв в руки молотки, начали мы потихоньку ими постукивать, гвозди обратно в балки загонять, прижимая… ммм… как его? А! Кровельный материал… на место, где он и должен нас от дождя оберегать. Вдруг Чиж молоток отложил и рукой мне на дорогу показывает:
— Ммм… ммм… — братец мой нем, как те рыбы бензиновые.
А по дороге бежит к нашему дому Гриня, пятками босыми лужи тревожит. Увидел, как Чиж ему с крыши руками машет, да как заорет:
— Чиж, Кыш! Слазьте скорей! Деда Максим в Долину пошел!
Такое событие, мы, ну никак пропустить не имеем права. Деда Максим - самый старый человек на всю округу, в школе нас уму-разуму учит, как умеет. Так он и батю нашего учил, и отцова батю... Тем, кто обучению сопротивляется, хоть затрещинами, но все равно нужное всякое в голову вбивает. А с теми, кто с охотой к учебе – ласков. Но случаются у него помутнения, если, к примеру, по случаю праздника какого с вечера брагой нальется, а может и просто захандрит от усталости и «тяжести бытия». (Что это за «тяжесть бытия» такая, никто из нас толком не понимает, но от Деда Максима у всех уже в привычку вошло всё на эту самую «тяжесть» списывать, как плохое, так и хорошее.) Тогда утром рано уходит Дед в Долину, разговаривать с Богами, а мы за ним следуем незаметно подслушивать и ждать: а вдруг ответят ему Боги? Тогда и мы поверим, что в самом деле Они есть.
Поэтому быстренько мы с Чижом с крыши слезли, особо не заботясь о том, что, конечно, влетит от бати, если узнает. Он сейчас уже на кузню ушел до вечера, ну а мы все успеем дочинить, как вернемся. А не успеем, так на «тяжесть бытия» сошлемся, но тут уж как повезет. Может, повздыхает отец и промолчит, а может…
Само собой, что попутно еще и Тёму с собой захватили. Тот дрова в поленицу складывал. Как услыхал, куда мы путь держим, сразу это дело скучное оставил, мамке в огород крикнул:
— Слышь, мать? Ушел я по делам! – и к нам присоединился.
Он, хоть мне с Чижом и Гриней ровесник, таким здоровенным вырос, что все диву даются и как ко взрослому относятся, хотя умом-то он такой же «дитя» как мы. Ну а мамка за его решениями и поступками не особо следит, потому он и поступает, как ему самому требуется, разрешения не спрашивает.
Маршрут Деда Максима нам хорошо известен, потому и не спешили, шли тропкой запасной, чтоб ему на глаза не попасть. В Долину много народу ходит, потому и тропок разных натоптано множество. А как тут не ходить? Где ж еще железом разжиться, стеклом или пластиком? Только там. Ходи да находи все, что в хозяйстве сгодиться может, ничейное же, вот и бери, если что нужно. Долина не сказать, чтоб далеко от деревни. Так, три-четыре тысячи шагов: три – если ногами Тёмы, четыре – Чижа, ну а походкой Деда Максима — все шесть по нынешнему его здоровью.
В лесу хорошо, не жарко, птицы всякие поют, ягоды на кустах краснеют. Словом, нету здесь летом «тяжести бытия», которой зимой с избытком, особенно когда за дровами в стужу идти приходится. Идем мы, беседу ведем, Чиж вроде как тоже в разговоре участвует: то кивнет с умным видом, брови сдвинув, то руками замашет, выражая так несогласие.
— Говорю тебе, за Натахой сваты приходили из Длинноухих. Сам видел. Я как раз бочку с водой от колодца мимо на тележке вез, когда эти явились! А отец её так и суетится: «Хороша девка, здоровьем сверх от природы одарена! Вот уж нарожает деток славных!» — тут Тема примолк, набивая рот малиной, а я возьми да скажи:
— Деток славных! А если у них вдвое больше от избытка здоровья Натахиного уши будут? Что же, Длинноухи обратно её вернут?
Тут Чиж как давай руками на меня махать, а мне и не понятно, с чем тот не согласен.
— Наоборот же, Кыш, – говорит Гриня: — Для того и берут с другой деревни девку, чтоб длинноухость свою разбавить. Верно, Чиж?
Братец сразу руками махать перестал, закивал и эдак на меня смотрит презрительно, мол, зря ты уроки-то Максимовы прогуливаешь иногда, я-то младший тебе, а и то такие вещи знаю. Да, прогуливал, было такое. Так я ж в кузне отцу помогал по его же просьбе, потому как к железу у меня талант. Самые ровные гвозди у меня только получаются, даже у бати так не всегда выходит.
А Гриня решил дальше поумничать:
— Деда Максим даже говорил, что… эх, забыл слово! Короче, в деревне народу-то ихнего мало, вроде как все поселение от одних мамки с папкой получилось. Вот и перекрестились все друг с другом за долгие годы, потому все с ушами длинными и лицами похожи.
— Выходит, это они сразу после войны перекрещиваться начали, раз такими стали к нашим дням. У нас-то в деревне нет такого.
Тут опять Чиж руками начал махать, да себя в грудь бить кулачком. А ведь прав братец. В деревне нашей у людей с ушами хоть и все в порядке, а вот немых все больше рождается. Так недолго тоже прозвище какое-нибудь обрести, вроде Тихушников. Помолчали мы немного, ногами тропу измеряя. Тема первым молчать устал и снова про Натаху:
— Все же рад я за соседку. Длинноухие хоть и чудные с виду, а все же нормальные люди. Вот если б к Натахе Шаркуны свататься пришли…
— То в деревню бы их никто не пустил! – перебил Гриня. И мы все как давай смеяться. Где ж это видано, чтоб Шаркуны по деревне ходили? Они хоть и мирные вроде, не злые, но трусливые до безобразия, да и воняет от них всегда жутко. Потому что мыться не приучены, гадят где попало, даже разговаривать не умеют. К тому же видят не дальше носов своих широких. А руки у них по земле волочатся, только не оттого что слишком длинные. Что-то у Шаркунов со спиной не так, будто кто хребты им поломал или укоротил, вот и ходят согбенные, руками по земле шаркая, отсюда и прицепилось прозвище. Деда Максим говорит, это оттого, что в подземельях они долго жили под Долиной, все привыкнуть не могут к небу над головой вместо сводов каменных. Потому же дикие совсем и ума как у мухи. В деревню нашу им хода нет, мало ли заразу какую принесут.
Тут как обычно лес — раз! – и завершился обрывом, и встали мы дружно как вкопанные, не в силах от Долины глаза отвести. Хоть тысячу раз приходит кто в Долину, ребенок или взрослый, а все равно, из леса выйдя, так на месте и застревает, словно от морока какого цепенея. Сразу под ногами обрыв крутой вниз тянется шагов на сотню – это начало Долины и есть. Длится она до самого края небес и конца её не видно. Раньше, в давнишние времена, был это город огромный, как его? Мегаполис, вот название-то! Деда Максим говорил, что множество по земле было таких поселений, ну и народу соответственно несчетно в мире жило-поживало, не так, как сейчас: все хутора да деревеньки, многой тысячью шагов друг от друга разделенные. То, что видим мы сейчас – воронка огромная от взрыва, разом Мегаполис убившего, а лес наш – это вроде как гребень той воронки. И не может ум наш одичавший постичь ни взрыва такого, ни каково это – раз, и нет людей миллионов. Всё в Долине перемешано: и домов куски, и механизмы, и кости человеческие, и много всякого нам не понятного и от того бессмысленного...
Гриня первым очнулся, растолкал меня и Тёму, а я уж братца. Чижа пришлось по щекам бить – так его от Долины всегда впечатляет, что, наверное, до смерти может тут простоять. Случалось у нас такое. Пошел человек в Долину за хозяйственными принадлежностями и не вернулся. Через неделю нашли его сидящим на краю обрыва — так и помер, видать, не в силах глаз от пейзажа этого отворотить. Вот и не ходит никто с тех пор сюда в одиночку, исключая Деда Максима, потому что в помутнении он к Долине устойчив.
Правее накатан спуск вниз, там и ходят все. Но можно еще и веревку к дереву на краю привязать, по ней спуститься — мы так и делаем всегда. А чтоб её не таскать каждый раз с собой, прячем тут же, в дупле каком или под корнями. Веревка эта из железных жил сплетена, трос стальной называется, хоть и слабая с виду, а даже Тёму надежно выдерживает, здесь же в Долине и найдена. Колючая она из-за жил этих, так что пришлось нам руки приложить: узлов накрутили и палки поперечно в них вставили — как бы лесенка получилась. Провозились, правда с этой работой долго, не один день, так о том и не жалеем в который раз. Привязал Тема её к дереву покрепче, быстренько мы по очереди вниз спустились. Можно, конечно, и обратно по тросу подняться, но это тяжело. Назад-то по общей дороге вернемся, а веревку вытянем, снова запрячем.
Здесь гроза посильней дождем землю накормила. Скользко, лужи кругом. Вроде и прошли не много, а уже вымокли все и перепачкались в грязи. Решили дальше верхом, по плитам бетонным идти, так и быстрее будет, и Деда Максима легко увидеть. Вон он, идет потихоньку к схрону своему в остове кирпичном от дома, в котором електричество раньше обитало. Все провода оттуда давно повытащили в хозяйство. Остались внутри только гнутые железные шкафчики. Их тоже в деревню хотели уволочь, но батя сказал, что для кузни они не годятся, нет у этого железа нужных свойств, вот и остались они на месте. Ящик пластиковый синий Дед Максим здесь и хранит, а в нем штуку такую с антенной, радио называется. Объясняли нам в школе для чего оно придумано – чтоб, значит, голос можно услышать человека, который так далеко, что докричаться невозможно. Ну, на Мегаполис глядя, оно и понятно, что без радио тут людям никак было не обойтись. А нам оно на кой? Вот никто в школе интереса к таким штукам и не проявляет за их бесполезностью. К тому же електричество надо, чтоб радио работало, а педали тугие крутить для его добычи опять же всем нам лень, и так «тяжести бытия» с избытком.
Пока Деда Максим ящик свой из руин извлекал, мы уж подобрались близко, места среди глыб мусорных заняли, чтоб слышать все, ну и подглядывать по обстоятельствам. Вовремя, проще говоря, подоспели, к началу разговора. Вытащил Деда Максим ящик на бетонную плиту, следом машинку. От нее к радио проводок прицепил, взялся за ручку на машинке и давай её крутить, добывать електричество. Радио зашипело, зашуршало как сотня жуков майских. Деда одной рукой машинку крутит, другой — кругляш на радио. Чуть шипение звук свой меняет — Деда кругляш останавливает. Послушает-послушает, и опять что-то там подворачивает. Так он долго может. Бывало, нам и ждать становилось скучно. Подумалось, что и сегодня в ожидании немало придется времени провести — но нет. Хоть и ничего в шипении не поменялось особо, все трескотня какая-то, скоро начал Деда свой разговор, прям в радио это:
— Что же вы, суки, натворили, а ? Как руки-то ваши и головы посмели своих же братиев и сестриев огню предать? Всю красоту человеческую перемешать в это?
Тут он машинку накручивать перестал и вокруг так руками повел. Радио замолчало. Со стыда что ли за своих творцов? Деда слезы вытер и опять давай ручкой наворачивать и кричать:
— Нету вам прощения, твари, и не будет никогда! Люди, они же друг для друга жить должны, а не ради сытости своего личного брюха. Что же вы, гниды, забыли об этом? Как так? Вона, гляньте, во что вы нас превратили! – и рукой в нашу сторону как махнет!
У меня чуть сердце с перепугу не остановилось, а Тёма шепчет мне:
— Это он про деревню, на неё показывает, не на нас.
Я вздохнул свободно и смотрю, что дальше будет. А Деда все громче и громче, уже орёт прямо в радио:
— Так знайте! Ничего-то у вас не вышло! Живы мы и будем жить! Друг для друга вам назло! Вы то сытыми подохли, а мы хоть и впроголодь, но живые! Новый мир у нас будет, пусть и без электричества и удобств, зато человеческий! Поняли …
Дальше Деда такие слова начал кричать, что мы и не знаем. Гриня ухо почесал и шепотом к нам размышляет:
— Это молитва такая наверно древняя, вон он как и про матерь их, и о прочем торжественно. Ёпаный – это Всемогущий наверно значит…
— Ага. Всемогущий Карась – Бог такой речной. Он-то наверное Чижа за ногу и укусил, когда купаться ходили. Наказал так за жадность. Помнишь, Чиж?
Братец закивал. Это он хорошо помнил, и как куском хлеба с Тёмой делиться не захотел, и как ногу себе под водой порезал.
— Значит, есть Боги-то. И Мегаполисы они уничтожили, потому что не может человек сам такие взрывы придумать.
Деда между тем вроде как притомился, замолчал, радио убрал в ящик и вместе с машинкой в руины пошел прятать. А мы в обратный путь поспешили.
Поднялись из Долины, на краю обрыва опустились на колени. Тема – чтоб веревку обратно вытянуть, мы с Чижом так просто, дух перевести, а Гриня еще разок вокруг посмотреть. Тут-то он нас и удивил. Руки так поднял к небу и говорит торжественно:
— Ёпаные Боги! И Ваша Мать! Не надо больше таких взрывов устраивать. Поняли мы, что неправильно человеки раньше жили, за что и были Вами наказаны.
Мы прямо рты пораскрыли. А Тёма веревку под деревом спрятал и говорит:
— Не услышат Они, потому что у тебя радио нету.
— Верно. Видать, помутнение Дедово на меня накатило. Заразно это, наверное.
Поднялись мы и домой со всех ног припустили. Крышу ведь залатать надо до отцова возвращения, иначе хлебнем по полной "тяжести бытия", и никакой Бог, даже Ёпаный, нам её не облегчит.
Похожие статьи:
Рассказы → Колыбельная
Рассказы → Ханни
Рассказы → Смертельное оружие
Рассказы → Ржавые ленты (Ржавые ленты 1)
Рассказы → Молчун и Океан
