Среди серых валунов

Пролог

Город Даф Курнаир, или, как его чаще называют в народе — Покой Левиафана, расположен в дельте Великой Змеи, в юго-восточной части материка. Основанная племенем беженцев чуть более тысячелетия назад прибрежная деревушка, с трёх сторон окруженная густым лесом, со временем превратилась в один из главных торговых портов в этой части мира.

Первые поселенцы начинали как рыбаки, охотники и лесорубы. Поселение росло, полоса леса отступала всё дальше. Со временем и развитием строительного дела деревянные постройки стали сменяться каменными, а вскоре город и вовсе обзавёлся собственной стеной, высотой не менее сотни футов.

Сейчас Даф Курнаир представляет собой раскинувшееся на пятьдесят квадратных миль архитектурное чудо.

За его стенами располагаются музеи и театры, ратуши, храмы и библиотеки. Целые улицы, полностью отданные ремесленникам, торговцам, и целителям. В городе есть несколько университетов, которые выпускают в свет умнейших людей, включая знаменитую во всём мире Базальтовую Академию.

Поднявшись на городскую стену, можно разглядеть возвышающуюся над остальными зданиями Башню Тысячи Глаз — высочайшее строение города, в котором расположена штаб-квартира городской стражи и путеводный маяк для заходящих в порт кораблей. Высотой в двести семьдесят четыре фута — с её вершин можно заметить приближающегося врага, а сигнальный огонь виден судам за мили.

Но величайшая городская достопримечательность — причина, по которой город чаще называют Покоем Левиафана, хранится в порту.

В нескольких милях от берега, там, где вода уже достаточно широка и глубока, покоится скелет древнего морского монстра. Его пожелтевшие от времени рёбра торчат из воды и в высоту достигают не менее четырёхсот футов.

Некогда, они величественной оградой перекрывали устье реки. Прошло немало времени, прежде чем жители смогли спилить несколько рёбер, и похоронить их под водой с остальным скелетом, образовав тем самым своеобразные морские врата, ведущие к городской гавани. Они даже исхитрились пристроить к рёбрам деревянные плавучие постройки, где расположились навигаторы, помогающие судам без последствий пройти через Врата Гиганта. Но даже сейчас кораблям приходится соблюдать осторожность, аккуратно проходя через ископаемый фарватер.

Благодаря тому, что Даф Курнаир является единственным крупным портовым городом в восточной части материка, его гавань всегда заполнена до отказа. Торговые суда безостановочно снуют между вратами, а рабочие в доках трудятся без устали почти круглые сутки. Купцы с Островной Империи Велламаха, Саратоссии и восточных материков везут в Даф Курнаир всё, что можно продать: ремесленные материалы и драгоценности, иноземное оружие и доспехи, книги, древние манускрипты, которым надлежит покоиться в библиотечных футлярах. Вина, шелка, специи, заморские травы, алхимические камни — Покой Левиафана принимает всё. За долгие годы из глубин материка, через леса и холмы, к городу проторили немало дорог. Торговый тракт, тянувшийся до самой Гряды Раскола и горных крепостей, временами напоминает могучую реку. Подобно тому, как маленькие речушки впадают в большую, к нему примыкают сотни дорог, ведущих из разных частей континента. На Торговом тракте всегда людно: караваны купцов двигаются в обе стороны, каждый из них надеется что-то купить, или же продать в величайшем торговом городе. А когда наступает время ежегодной ярмарки, которую Правящий Конгломерат устраивает под городской стеной, то тракт превращается в стремительно несущийся поток из людей и телег.

Глава 1. Ярмарка.

Склонившись у берега крепостного рва, Надья водила рукой по водной глади. Под поверхностью мелькали маленькие рыбёшки и извивались водоросли. Уж, на мгновение, показавшись в мутном песке, вильнул тёмным хвостом и тут же исчез. Надья всматривалась в своё отражение, но рябь искажала его, делая неузнаваемым. «Хватит бездельничать» — сказала она себе, и поднялась на ноги, вытерев мокрые руки о фартук.

Крепостная стена отбрасывала большую тень, накрывшую собой и ров, и ярмарочные конюшни, так что десятки приезжих лошадей щипали овёс и наслаждались прохладой, в то время как их хозяева изнывали от палящего полуденного солнца. Торговые ряды начинали тянуться вдоль стены, в трёхстах футах ото рва, а ярмарочный шум, наверное, был слышен даже в городском порте. Неся с собой плетёную корзину на перекинутом через плечо ремне, Надья ступила между рядами.

Она уже бывала на ярмарке, ежегодно проходившейся у стен Покоя Левиафана, но это событие до сих пор наводило на неё робость и страх, ибо она всегда казалась себе маленькой и беспомощной среди всех этих людей, окружавших её. Здесь собрался весь цвет восточной части материка: от палатки к палатке, от телеги к телеге, от лотка к лотку сновали самые разные представители самых разных народов, съехавшись со всех сторон света. Здесь были и невысокие, меднокожие ватвинакийцы, чьи лысые головы и узкий разрез глаз навевали Надье странное чувство покоя, и поджарые, мускулистые фледменийцы с бледными глазами и заплетенными в косы светлыми бородами.

У прилавков орали и торговались свирепые меднары, а выряженные в цветастые наряды киупы ничего не покупали, но бродили между торговцами, гостями, и прочим ярмарочным сбродом, то и дело намереваясь что-нибудь утащить. Торговцы, обычно, просто гонят таких воришек деревянной дубинкой, обёрнутой кожаным ремнём, но один киуп попытался стянуть стилет из-за пояса русоголового, необычно выглядящего мужчины, который прогуливался в компании высокой чернокожей девушки. Для воришки эта затея обернулась кошмаром. Русоголовый оттолкнул вора и одним быстрым движением располосовал тому горло тем же самым стилетом. Кровь из раны потоком хлынула на цветастые одежды. Поднялся шум, мужчины ругались, завизжали женщины, расплакались дети. «Глаза», дежурившие в каждом ярмарочном ряду, тут же прибежали наводить порядок, но, узнав подробности произошедшего, молча подняли труп и понесли прочь.

Всё это время Надья испуганно стояла возле прилавка с резными дощечками, свистульками, шкатулками и игрушками. Пожилая торговка с открытой фатой и изумрудным обручем на голове, цинично усмехнулась:

— Ты глянь только! Солнце-отец едва сел на небесный трон, а один из этих воришек уже осквернил его лик. И из-за чего? Из-за собственной глупости и жадности!

Надья не сразу поняла, о чём говорит торговка. Но, увидев её наряд, поняла, что та тоже из киупов, а они чтят Луну и Солнце как богов. Надья не смогла скрыть удивление:

— Вам не жаль вашего соплеменника?

— Что с того, что нас связала единая почва, и что одна Луна-мать подарила нам жизни? Мозгов от этого у него не прибавилось. Вместо того чтобы трудиться и пожинать плоды труда, он пошел по стопам большинства и начал красть. И ладно бы, тащил у купцов! Красть у вожака «Аллигаторов» станет либо дурак, либо самоубийца.

Надья посмотрела вслед русоголовому мужчине, которого уже не было видно за другими людьми. Даже в их глухой лесной деревне знают про вольную компанию «Аллигаторов». Самый большой отряд наёмных воинов, закалённых в сотнях сражений бойцов, связанных стальной волей велламахийца Хелпфи. Говорили, что он и его наёмники только и заняты тем, что пьют, распутничают и воюют.

— Благодарю за беседу, но мне пора, — Надья вежливо поклонилась киупке и пошла дальше, лавируя между людьми. Торговка кричала ей в след, предлагая купить свистульку, но Надья не желала зря тратить деньги, которые она скопила с таким трудом. Деревня, в которой она жила, располагалась глубоко в лесу, а промышляла продажей сока трёдумов — редких деревьев, встречающихся лишь в некоторых лиственных лесах и дающих сок, из которого алхимики, впоследствии, изготавливают мази для знатных дам. Мази эти придают коже юный вид и временно возвращают зрелых женщин в их молодые годы. Ещё этот сок закупает городской банк, некоторые художники и ростовщики, но Надья понятия не имела, зачем. Наверное, думала она, работающие с цифрами старцы тоже хотят побыть молодыми. Но платили за сок немного, так что почти все деньги сразу уходили на покупку необходимых для деревни товаров.

Надья вновь начала перебирать в памяти всё, что входило в её сегодняшнюю задачу. Поскольку она пользовалась большим доверием у деревенского старосты, то именно ей он поручил приобрести самое необходимое: семена для посадки, лекарственные травы и коренья, алхимические камни и руны, которые заказал гостящий в деревне чаровник. «Следи, девка, чтобы всё хорошо было, — наказал ей староста Шигор. — А ты за ними всеми следи, — добавил он, обращаясь к Йолиму».

На ярмарку их поехало четверо: Йолим — приёмный сын деревенского кузнеца Сорена, был старшим из них и самым ответственным, потому старый Шигор и оставил его за главного; Орилл — племянник старосты, Майя — дочь мясника, и сама Надья. Деревня решила, что они уже достаточно взрослые, чтобы справиться самостоятельно.

Каждому из них староста наказал сделать что-то своё. Майя занималась покупкой провизии: вина, солода, пшеницы и прочего; Йолим закупал необходимые инструменты для работы в кузнице, а в задачи Орилла входило следить за телегой и лошадьми и убедиться, что носильщики купцов погрузят весь купленный груз так, чтобы тот не вывалился по пути домой.

Надья направлялась к палаткам торговцев травами, когда попала в оружейный ряд. Она никогда не держала в руках оружия, оно даже пугало её, но при всём благоговейном ужасе перед холодной сталью она чувствовала и восхищение. Десятки мужчин сновали от купца к купцу, проверяя на прочность щиты, пробуя на вес мечи и натягивая луки. На прилавках оружейников были самые разнообразные орудия убийства: простые железные кинжалы, прямые и изогнутые, обернутые кожей и инкрустированные рубинами в золотых ножнах стилеты и кортики. Прямые короткие мечи, полутораручные мечи с длинной рукоятью, двуручники, которые так нравятся палачам. На прилавке жителя степей и песка из Амаррийи лежали кривые сабли с золотыми рукоятями, огромные позолоченные луки с белой тетивой и длинные алебарды с переливающимися опалами у основания.

Завороженная красотами воинского искусства, Надья бездумно плелась вдоль рядов и глазела по сторонам, пока, вдруг, не вышла на небольшую поляну. По поляне сновали торговцы едой и выпивкой, а пара дюжин зрителей наблюдала за бродячей труппой артистов, разыгрывающих сценку из песни о злом Короле-Волке и умном фениксе, который обманул жаждущего власти волка и заставил того съесть свой собственный хвост. Зрители аплодировали и улюлюкали, бросая на скоро срубленную сцену позолоченные монеты. Надья досмотрела сценку вместе со всеми, поблагодарила артистов, громко хлопая в ладоши, и даже уговорила себя бросить на сцену один медяк.

Чуть дальше от поляны артистов располагался большой, бордово-красный шатёр. Над входом его висел щит с рисунком — красной розой, стебель которой был оплетён цепью. Что означает этот рисунок, Надье было неведомо.

Преодолев робость, она шмыгнула внутрь.

Шатёр был огромным, в нём легко умещалось около тридцати человек. Кроваво-красные тона преобладали внутри, и даже пламя факелов, расположенных в закрытых держателях, казалось алым. Надья медленно, стараясь никого не побеспокоить, протиснулась между несколькими мужчинами и, наконец, поняла, где она оказалась.

Здесь продавали рабов — евнухов и шлюх.

На помосте в центре шатра стояли семь обнаженных девушек, на которых во все глаза смотрели их возможные покупатели. Здесь были преимущественно мужчины, но Надья видела в толпе и женщин. Продавец рассказывал о достоинствах каждой из девушек, об их умениях и уникальных талантах. Покупатели могли пощупать их, понюхать. За дополнительную плату можно было взять любую из них прямо в шатре, в специально огороженном ширмой месте. Проверить пригодность товара, как выразился торговец.

Надья вспыхнула. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она станет такой же красной, как и сам шатёр. Она, конечно, знала, что подобное в мире было сплошь и рядом, но она никогда не говорила об этом, и даже думать о таком ей было неловко.

А вот смотреть на это оказалось не так постыдно. «Возможно это из-за того, что кругом много других людей. Если столь многие считают это естественным, то с чего бы мне чувствовать стыд? — и она немного расслабилась».

Тем временем лысый мужчина ласкал грудь одной из девушек. Ей было не больше шестнадцати, восточной внешности, она, молча, стояла с видом, будто для неё всё это не в новинку. Лысый опустил руку вниз и запустил её между девичьих ног, массируя её женское естество. Наклонившись, он облизал её левый сосок и слегка прикусил. Подозвав торговца, он что-то шепнул ему, и Надья поняла, что он купил эту девушку. Она подумала, что он, возможно, освободит её, или возьмёт в фаворитки, как делают некоторые богатые и влиятельные дворяне, когда её внимание привлёк другой мужчина. Невысокий рыжий старик с бородавкой на носу стянул с себя штаны и ублажал сам себя, глядя на еще не проданных девушек. Надья хихикнула, как девчонка, и отвернулась.

В другом конце шатра, с меньшим успехом, высокий чернокожий коорайец продавал евнухов. В той части света, где родилась Надья, не было принято кастрировать мальчиков, но многие богачи часто выписывали себе евнухов из-за моря, или покупали тех на торгах. Сильные, высокие, преданные, они являли собой прекрасный образец послушания и трудолюбия. Евнухов покупали для ведения дел и как личных телохранителей. Глядя на широкие, угрюмые чёрные лица и могучие руки, Надья подумала, что нынче продают только евнухов-телохранителей.

Из центра шатра раздались крики и одобрительные возгласы. Надья хотела посмотреть, но из-за своего невысокого роста не смогла разглядеть ничего за спинами других людей.

Вдруг, кто-то схватил её за плечо.

Высокий мужчина с умасленными усами, опоясанный саблей, сердито глядел на неё сверху вниз:

— А ты здесь откуда?!

Надья хотела было ответить, что она просто зашла посмотреть, но язык не слушался её, и она лишь промычала что-то нечленораздельное.

— Где твоя спинтрия? — сурово спросил усатый.

Надья понятия не имела, что это за штука такая — спинтрия, и где её взять.

— У-у меня н-нет, — пролепетала она. — Извините.

Усатый разразился бранью:

— Вечно тут городские шпики шляются, да теперь и шлюх своих подсылают! Чего тебе сказано у нас выведать…

Он не успел договорить. Огромный коорайец, торговавший евнухами, окрикнул усатого, и что-то сказал ему на своём грубом, булькающем наречии. Усатый выслушал, коротко взглянул на Надью и отпустил её:

— Ладно, всё, давай отсюда. Чтобы не видел тебя сегодня возле шатра.

Надья вылетела наружу пущенной стрелой. Страх отпустил её, сменившись облегчением. Найдя бочку с чистой водой, она умылась, и даже смогла улыбнуться — будет, что рассказать друзьям. Такое приключение — увидеть рабские торги и быть спасённой от злобного рабовладельца чернокожим иностранцем!

Утерев лицо рукавом, она двинулась дальше.

На телегах заморских торговцев фруктами лежали плоды, половину названий которых Надья не знала. Арбузы, груши, апельсины, финики, инжир, бананы, плоды садидов, росших в Островной империи Велламаха, падали с телег и катились под ноги. Меднокожий торговец в белом тюрбане, с козлиной бородой и изумрудными глазами угощал всех персиками и черешней, лопающимися во рту от спелости и сладкими, словно мёд. С лотков с пряностями и специями, из туго сплетённых маленьких мешочков изумительными ароматами манили корица и кардамон, гвоздика, все виды перцев, анис, куркума, ваниль и мята.

Торговцы вином из виноделен Код-Эйрдса, расхваливающие привезённые сорта, предлагали каждому сделать глоток, уверяя, что после этого те продадут всё, что купили до этого, и запасутся их вином до самой смерти. Надья приняла рюмку, вежливо поблагодарив торговца. Матушка грозилась поколотить её, если та натворит на ярмарке глупостей, но Надья не собиралась выпивать весь бочонок. К тому же матушка ничего не узнает.

Вино оказалось очень сладким и дурманящим. Поборов желание испить подарочную рюмку у каждого торговца, Надья пошла дальше, к палаткам и стойкам, где травники и знахари торговали семенами, травами и целительными смесями.

Она купила семена ромашки, пижмы и роголистника. В их деревне перевелись подорожник и мать-и-мачеха, потому для слабых лёгкими она, по совету заезжавшего к ним чаровника, приобрела багульник, шалфей и календулу. Один из торговцев предлагал ей лечебную грязь с болот Сивери, но она наотрез отказалась, ибо только мошенник может продавать настоящую сиверийскую грязь так дешево. Грязь эта обладает множеством целебных факторов: она лечит открытые раны и раны внутри человека; помогает быстрее сращивать кости и снимает боль, обеззараживает и даже ускоряет сращивание костей. Но поскольку добывать её невероятно опасно, и из дюжины добытчиков живыми с болот возвращаются едва ли семеро, то и стоит это невероятное средство столько, сколько не может позволить себе потратить обычная, небогатая деревушка.

В деревянных ячеистых лотках торговцев рунами лежали различного цвета и формы камни, с высеченными на них символами и словами, язык которых Надья не знала. Камни были разных размеров и форм: круглые, овальные, квадратные и бесформенные. Они были красными и бледными, как слоновья кость, чёрными с огненными просветами, лазурными и переливающимися всеми цветами сразу.

Алистер, так звали чаровника, что гостил у них в деревне, дал ей кожаный пергамент, который он исписал словами на неизвестном Надье языке.

— Молодой особе что-нибудь нужно? — рунный торговец — седовласый мужчина с бакенбардами и умными глазами, любопытно воззрел на неё.

— Да… — ей стало слегка неловко под этим взглядом. Она вдруг почувствовала себя несмышленым ребёнком, которого поставили перед учёным мужем.

— Вот, у меня здесь записи от одного из ваших собратьев по ремеслу, — она протянула торговцу пергамент. Быстро пробежав глазами по написанному, он заверил её, что у него есть всё, что требуется и выложил перед Надьей три камня. Два круглых и один треугольный.

— Смотри, — седовласый склонился над ними, — Это три рунических камня. Первый, круглой формы, зовётся визирем. Очень хрупкий, цвета блестящего янтаря, он сделан из фульгурита и покрыт глифами из расплавленного серебра. Его используют для управления погодными условиями. Видишь, как внутри поблескивают синие всполохи? Это… маленькие молнии. Как я уже упоминал, камень крайне хрупкий, потому я дам тебе специальную шкатулку для его перевозки. Ни в коем случае не разбей визиря — это может плохо кончиться.

Надья, хотевшая было прикоснуться к искрящемуся изнутри камню, испуганно отдернула руку. Торговец улыбнулся:

— Теперь со вторым. Он тоже круглый, хотя и куда более прочный, чем визирь, ибо сделан из базальта с выщербленным на нём глифом. Он называется йорис.

— Йёрис, — повторила Надья, но торговец поправил её:

— Не йё, а йо. Первая руна читается как йо. Не знаю, кто дал ему это вычурное название, но, судя по глупому и пафосному произношению, его наверняка придумал кто-то на юге. Ну да не важно, — торговец протер пальцем глаз, словно в него что-то попало. — Йорис необходим для работы с земляными породами. Некоторые используют его в шахтах, чтобы пробивать проходы, которые опасно рыть рудокопам. Теперь давай перейдём к третьему камню.

Седой склонился ниже и понизил голос, так что Надье пришлось сделать то же самое:

— Третий, треугольный, словно светящийся изнутри лазурным огнём и снежно белым глифом — тенебурус. Он сделан из руды, которую можно найти только в легендарной Ваххре и создан он для противостояния первобытным сущностям. Возьми его.

Надья взяла камешек в руки и почувствовала странный холодок, спустившийся с её плеч и пробравший до костей так, что она даже вздрогнула. При упоминании Ваххры ей стало совсем не по себе. Это полумифическая страна, таящаяся где-то в горах апогелиттской гряды, и об её жителях, рассказывают странные, а порой и жуткие вещи.

Надья отогнала эти мысли прочь. Торговец, тем временем, вытащил из-под прилавка ведро воды.

— Я полагаю Алистер сказал тебе, как проверить подлинность камней?

Надья уставилась на него с открытым ртом. «Как он узнал? Уж не колдун ли он? »

Седой рассмеялся:

— Не волнуйся. Я узнаю почерк старого друга, и никто, кроме Алистера, не знает, что у меня есть руны-тенебурус, так что двух ответов тут быть не может. А если бы ты подошла к другому торговцу, то он просто отправил бы тебя восвояси. И, в конце концов, ты пришла бы сюда. Ну, так он сказал тебе, как проверить их подлинность?

Надья немного успокоилась и взяла в руку серый йорис.

— Смелее, — напутствовал торговец. — Он не развалится.

Стоило камню попасть в воду, как ведро завибрировало и запрыгало на прилавке, а сам камень стал метаться по дну и биться о стенки. Надья восхитилась, а потом одарила торговца искренней улыбкой. «С ним мне легко разговаривать. Пусть поначалу он и показался мне надутым от собственной мудрости снобом. »

Она выудила со дна йорис и опустила туда треугольный ваххравский камень. Реакция была такой же.

— А вот с визирем будем действовать немного иначе, — советовал седой, но Надья уже знала, что делать. Опустив руку в ведро, она намочила ладонь и слегка оросила кистью визирь. Капли, не долетая до камня, зашипели и испарились прямо в воздухе.

— Вода, — начал торговец, — Один из самых лучших способов выявить магическую природу вещей, явлений, или местности…

— Ибо структура воды неясным образом являет собой идеальный проводник первоэлементарных сущностей, — закончила за ним Надья, отчеканив каждое слово, словно вечернюю молитву.

Седой торговец на миг потерял дар речи, а затем рассмеялся:

— Что же, вижу, Алистер продолжает сеять зерно знаний везде, где появляется. — затем он завернул йорис и тенебурус в маленькие кожаные чехлы, а визирь запер в странную латунную шкатулку.

— А он точно не разобьётся внутри? — обеспокоилась Надья. — Путь не близкий, а на телеге, да по лесной дороге, мало ли что может случиться.

— Не беспокойся, — ответствовал седой. — В этой шкатулке его можно о городскую стену швырять, и с ним ничего не произойдёт.

Надье нравился седой торговец, потому прежде чем попрощаться, она спросила:

— А как ваше имя?

— Дитор, — ответил тот, немного помедлив. — А твоё?

— Надин, но все зовут меня Надья.

— Красивое имя. Даже произносится сладко. Удачи тебе, Надья. Надеюсь, еще увидимся, — и седовласый торговец рунами по имени Дитор вновь уселся на небольшой выструганный стул, устремив взгляд куда-то в толпу снующих ярмарочных гостей.

Надья прошла мимо пожирателей огня, подпаливших чей-то шатёр, миновала книжный прилавок, чуть ли не со слезами на глазах — бабушка научила её читать, но мать считала, что девке незачем забивать себе голову разными россказнями и потому у них в доме книг не водилось. Надье приходилось прятать книжки в лесу, или у друзей.

Пройдя ряды пасечников, она вышла к торговцам цветочной рассадой, сделав небольшой крюк, дабы обойти компанию перепившихся и передравшихся оруженосцев, которые непременно начали бы приставать.

Торговцы предлагали семена самых разных декоративных цветов всех форм и расцветок. Дабы показать, какими они будут, когда зацветут, они привезли с собой распустившиеся бутоны, и часть ярмарки походила на настоящий дворцовый сад: красные, желтые и белые розы, хризантемы, тюльпаны и ирисы пахли летом и притягивали пчёл. Надья пугливо обходила жужжащих насекомых, когда увидела за герберой и лилией корзинку с небольшими, но удивительными цветками: лепестки чередовались от овальной формы к остроконечной, а их цвет сочетал в себе причудливую смесь индиго, лазури и ультрамарина, с белоснежной окантовкой по краям. Надью так заворожили эти цветы, что она, забыв про свою природную вежливость, выпалила, не поздоровавшись:

— Что это?

Цветочный торговец — пятифутовый седовласый амарийниец с лихо закрученными усами расплылся в улыбке:

— Это нериды, моя дорогая. Их назвали в честь прекрасных морских существ, обитающих в глубинах Великого Океана. «Нериды» — повторила про себя Надья. Она уже слышала похожее слово. Кажется, это было в глубоком детстве, когда её бабушка рассказывала ей сказки.

— Господин, — неуверенно начала девушка, — Не могли бы вы рассказать мне про этих существ? — глаза у Надьи уже загорелись. Она души не чаяла в историях о том, чего никогда не видела, и быть может, никогда не увидит. Амарийниец расплылся в добродушной улыбке. Он достал корзинку с неридами-цветами и поднёс к Надье, чтобы она могла лучше их рассмотреть.

— По легенде, — сказал он. — Моряка, чей корабль потерпел крушение в страшном шторме, выбросило на скалистые отмели, где-то к югу от Хвойного острова. Обессиленный и израненный, он уже и не надеялся выжить и был уверен, что умрёт от голода и жажды, а прожорливые сирены не оставят от его тела даже костей. И тогда, словно услышав его отчаяние, из воды вынырнула прекрасная девушка. Она была нага и стройна, кожа её, цвета бледной лазури, поблескивала от морской воды, а чёрные волосы смолой стекали на прекрасные плечи.

— Скажи, человек, — потребовала девушка, — Хочешь ли ты вернуться домой?

— Хочу! — ответил несчастный моряк.

Тогда рядом с девушкой вынырнул дельфин и закружил вокруг неё, игриво стуча хвостом по воде и распевая свои дельфиньи песни.

— Убей дельфина! — сказала девушка. — Рядись в его шкуру и возьми его плавники. Возьми его хвост и плыви, и скоро ты будешь дома!

Но моряк был чист помыслами и добр сердцем.

— Нет, госпожа! — сказал он. — Ибо дельфины — есть наши морские братья! Вместе мы следуем по нашему курсу, а если кто-то из нас падает за борт, дельфины хранят его, пока мы не поможем бедняге вернуться на дощатую корабельную землю! Я не стану вредить морскому брату!

Морская дева не сказала ничего, а лишь нырнула под воду и исчезла, вместе с дельфином. Целые сутки моряк лежал на холодных скалах, брызги солёной воды били его по лицу, а голод и жажда становились невыносимее с каждой секундой. Тогда морская дева вновь пришла к нему:

— Вот акула, что забрала множество людских жизней в этих морях! Даже тех, что плыли вместе с тобой! Убей её, рядись в её шкуру, возьми себе её зубы, используй её плавники, и ты будешь дома еще быстрее, чем мог быть вчера!

Но моряк лишь вновь молвил:

— Нет, госпожа. Ибо акула — есть воплощение неукротимой морской свирепости, и нет её вины в том, что она ест плоть людскую, подобно тому, как нет вины и за ветром, что поднимает волны, бьющие корабли! Я не стану убивать её!

Помолчав немного, морская дева вновь покинула моряка, а вслед за ней ушла и акула. Еще сутки прошли, а моряк лишь молил о том, чтобы ближайшая волна сбросила его со скал в пучину, ибо у него уже не осталось сил даже на то, чтобы двигаться. Тогда морская дева пришла в третий раз, а с ней из пучин показались восемь огромных щупалец. Одного взмаха щупальца было достаточно, чтобы расколоть торчащую из моря скалу на части. Обессиленный моряк понял, кто скрывается под водой, но у него уже не было сил удивляться.

— Вот кракен! — вскричала дева. — Чудовище, что топит корабли ради крови и перекусывает китов пополам ради смеха! Я дам тебе силы! Убей его, возьми его шкуру, и ты вмиг окажешься дома!

И в третий раз моряк оказался непреклонен. Он уже не мог говорить, лишь шептать, но морской деве хватило и этого:

— Нет, госпожа. Акула, кракен, да хоть сам Туманный Лорд. Не стану я менять свою жизнь на чужую!

Моряк удивил морскую деву, ибо никто еще не отказывался от её предложений, и все они гибли в схватках с морскими созданиями. Выйдя из воды, она взошла на скалы и взяла неживого моряка на руки. Вместе с ним она плыла к его родным берегам, кормя его своим молоком, помогая набраться сил. И когда они оба достигли его земель, тот был уже полностью здоров. В этом полуживом заплыве вспыхнула их любовь. Тогда моряк вынес морскую деву на берег, и она отдалась ему на песке. Уходя, они уговорились встречаться на этом же берегу каждый год, в назначенный день.

Надья слушала рассказ амарийнийца с трепещущим сердцем. Она смутно помнила эту историю из бабушкиных сказок, но та вещала её совсем иначе, опуская многие подробности, не предназначенные для детского уха. Когда торговец дошел до той части истории, в которой морская дева отдалась моряку на песке, Надья покраснела и стала неловко переминаться с одной ноги на другую.

— А что было дальше? — ей не терпелось узнать, какой счастливый конец ждал благородного моряка и прекрасную обитательницу глубин.

— Два года минуло с тех пор, — продолжил торговец, поправив завитушки своих усов. — Нерида и моряк дважды встречались на берегу, даря друг другу свою любовь. Но моряк был человеком доверчивым, не склонным подозревать в людях худшее, а уж тем более в собственных родственниках. Потому он рассказал о своей возлюбленной своему брату, в уверенности, что тот возрадуется его счастью! Но брат его был бесчувственным человеком, лишенным чести. И на третий год, когда Нерида вновь приплыла к своему любимому, брат моряка подкараулил их и напал на дочь глубин, вместе со своими подлыми слугами. Нерида пыталась сбежать в море, но люди набросили на неё невод и пронзили тело гарпунами. «Какая прекрасная шкурка! — вскричал брат моряка, глядя на блестящую кожу мёртвой красавицы. — Продам её, и буду жить как король, ибо клянусь, ни у кого нет такого прекрасного трофея! »

Обезумевший от горя моряк бросился было защищать тело погибшей возлюбленной, но того уже не было. В сетях, когда очередная волна отошла от берега, была лишь россыпь прекрасных маленьких цветков, которые по сей день можно встретить растущими на тех берегах. Потерявший любимую моряк с горя предал себя пучине, а его злобного брата постигла участь всякого негодяя. Вот так, моя милая, закончилась эта история. Имена её героев давно забыты, и только нериды напоминают немногим знающим о том, что тогда произошло.

Надья стояла, погрустнев и опустив голову. От своей бабушки она слышала совсем другую историю, в которой моряк и морская дева вместе уплыли в морскую пучину.

— Я расстроил тебя, моя милая? — растерялся торговец.

— Нет, господин, всё в порядке. Просто это очень грустная история.

— Говорят, что это правдивая история. А истина редко приносит нам счастье.

Надья всё ещё разглядывала нериды. Торговец, видимо, заметил её интерес:

— Возьми их, дорогая. В подарок.

Надья изумилась:

— Но… но я… как же, вы же… — она выдохнула. — Они же наверняка дорогие, как же вы отдадите их?

Торговец расплылся в улыбке, поглаживая усы:

— У меня есть ещё немного с собой, так что от нескольких цветков я не обеднею. Возьми их, милая, в память о прекрасной и грустной истории и об её несчастных участниках.

Вне себя от радости, Надья поблагодарила торговца, и, аккуратно уложив несколько нерид в корзину, двинулась к месту, где её должны ждать друзья.

Глава 2. У моста через Синебродку.

Полдень уже давно миновал, но вечерняя мгла всё ещё не спешила ложиться на долину Покоя. Надья сидела на старом деревянном ящике и пыталась читать купленную ею книжку. Плюнув на запреты матери, она вернулась к прилавкам книготорговцев и отдала одному из них свои накопления в обмен на обветшалый фолиант. Ей было тяжело сосредоточиться на написанном, ибо ярмарочный сброд захмелел, и отовсюду доносились музыка, пение и крики.

Йолим, ведя себя с привычной ответственностью, в десятый раз проверял крепежи, которыми был стянут груз на телеге. Майя и Орилл сидели на траве, чуть поодаль. Орилл что-то увлеченно рассказывал, не стирая с лица ехидной ухмылки.

— Что ты читаешь? — Йолим обратился к Надье, наконец, убедившись в надёжности крепежей.

— «Великие и малые войны, поразившие долину Покоя с момента её основания» — отчеканила Надья. — Я купила её на ярмарке.

Немного помедлив, она добавила:

— Ты же спрячешь её у себя?

— Само собой, — ответил Йолим. Вид у него был такой, будто Надья ни то обидела его, ни то спросила несусветную глупость.

Внезапно, играющая неподалёку музыка и смех оборвались, сменившись криками. Влекомые любопытством люди потянулись на шум, побросав все свои дела. Орилл и Майя поднялись на ноги и тоже двинулись посмотреть.

Надья забеспокоилась:

— Как думаешь, что там?

Йолим нахмурил брови, как он обычно делал, когда думает:

— Похоже, что кто-то не поделил выпивку, или не сторговался о цене.

— Пойдем, посмотрим? — любопытство взыграло в ней, и Надья уже не могла усидеть на месте.

Йолим ещё немного постоял, хмуря брови, но потом согласился:

— Ладно, идём. Только не долго. Да и смотреть там, наверняка, не на что.

Йолим с Надьей прошли на шум, но вокруг разыгравшейся сцены уже собралась приличная толпа, так что они ничего не могли разглядеть. Йолим, будучи выше Надьи больше чем на фут, и в два раз массивнее, взял её за руку, и без труда повел её за собой в первые ряды, расталкивая зевак.

В центре небольшого кольца, образованного людьми, яростно спорили несколько мужчин. Половина из них была одета в бордово-алые тона. Другие же были ряжены в вареную кожу, но выглядели так, словно только что сошли с гор. Обе компании были вооружены, но, судя по всему, пока ограничивались словами.

— Мы ехали с самого Желанного Приюта, узнав, что он будет сегодня здесь! — надрывался один из разодетых в кожу бородатых нерях. — Мы писали ему несколько месяцев, но он ни разу нам не ответил! А теперь он куда-то уехал, а вы, проклятые ящерицы, не говорите куда!

— Ещё перед вами мы не отчитывались! — крикнул один из бордово-алых мужчин. — Ты что же думаешь, наш атаман тебя ждать будет? Тебя? Да от тебя несёт хуже, чем от лошадиного дерьма, а твоё оружие напоминает сельские грабли!

Бородатый мужчина в коже выкрикнул что-то на неведомом Надье языке и кинулся в драку. Его товарищи не заставили себя ждать и бросились поддержать своего командира. Завязалась потасовка. Людей в алых одеждах было меньше, но они оказались слишком сильны для бородачей в коже.

Толпа кричала и подбадривала дерущихся. Люди начали толкаться. Несколько раз Надье, и так встревоженной потасовкой, наступили на ногу. Йолим, крепко схватив её, растолкал галдящее мужичьё и вдвоём они вернулись к своей телеге.

— Ты понял, из-за чего они подрались? — поинтересовалась она.

— Не совсем. Кажется, те бородатые в коже кого-то искали, а «Аллигаторы» не хотели говорить им, где он.

— «Аллигаторы»? — изумилась Надья. — Те, в красном — это были «Аллигаторы»? Наёмники? Это правда-правда они?

Йолим странно посмотрел на неё. Так, словно увидел очень необычного зверька, вроде голой кошки, или щенка с красными глазами:

— Да, это были они.

К телеге вернулись Майя и Орилл.

— Ну, что там? — поинтересовался Йолим. — Ещё дерутся?

— Куда там, — разочарованно протянул Орилл. — «Аллигаторы» быстро наподдали тем бородачам, а потом прибежали «глаза», похватали дерущихся, дали паре зевак древком копья между глаз, и всё как-то поутихло.

— Ты, никак, разочарован? — Майя ткнула Орилла в бок, подмигнув.

— А то! Такая потасовка, а я даже не поучаствовал!

— Но ведь тебя бы побили! — изумилась Надья.

Орилл посмотрел на неё взглядом, полным деланного упрёка:

— Ну, вот тебе, пожалуйста! А как же вера в друзей, Надин? Как же поддержка?

Надья слегка зарделась.

— Поддерживать тебя бы по пути домой пришлось, чтобы ты из телеги по кускам не вывалился, — вставила Майя, избавив Надью от необходимости объясняться.

Орилл скорчил обиженную мину и достал из-за пояса бурдюк с вином. Никто не спрашивал, где он его взял — всё равно соврёт. А если и скажет правду, та окажется не лучше. Передавая бурдюк по кругу, друзья стояли и делились впечатлениями, пережитыми за день. Йолим, в привычной для него угрюмой манере, рассказывал, что ему удалось видеть доспехи для настоящего боевого коорайского льва, которыми торговал один из бронников.

Надья заметила, что Майя пьёт вино с явной неохотой. «Быть может, у неё болит желудок» — решила она. Сама же Майя рассказала о говорящем фениксе, которого она видела у торговцев живностью. Ясное дело, говорящий — сказано слишком громко. Фениксы не говорят, а лишь повторяют услышанные слова.

Орилл же клялся, что лично наблюдал, как кучка воров, вместе с парочкой «глаз» из городской стражи, украли несколько бочонков у торговца винами из Код-Эйрдса. Майя обозвала его лгуном и влепила дружеский подзатыльник, а Йолим лишь недоверчиво хмыкнул.

Надья не стала рассказывать друзьям ни об увиденном ею убийстве, ни о походе в запретный шатёр. Она хотела рассказать, но решила, что это, всё же, слишком смелые признания. Потому она поведала друзьям о виденной ею театральной сценке, и рассказала историю о моряке и Нериде.

Друзья выслушали её, а когда она закончила рассказывать о Нериде, Йолим и Майя на время замолчали. Орилл, задумчиво посмотрев на них, изрёк:

— Ну, по крайней мере, мы знаем, что морских дев на стену не повесишь.

За это он схлопотал от Майи очередную затрещину.

— Скоро начнет темнеть, — сказал Йолим, смотря на небо. — Нужно выдвигаться, если хотим попасть на постоялый двор до полуночи.

Друзья не стали с ним спорить. Лишь только Орилл что-то съязвил про полуночные постоялые дворы, за что Майя спихнула его с телеги под общий хохот.

Пока они двигались к тракту, вокруг оживлённо бегали люди. Они возбужденно переговаривались, зловеще шептались и указывали куда-то в сторону крепостного рва. «Глаза», дежурившие в рядах и по периметру ярмарки, оставили свои посты и отправились к стене.

— Что там ещё, интересно? — спросил Йолим, ни к кому особо не обращаясь.

— Так убили же кого-то! — с их телегой поравнялся одинокий всадник на гнедом жеребце.

— Опять? — спросила Налья.

Йолим, мельком взглянув на неё, обратился к наезднику:

— Действительно. Сегодня уже человек пять зарезали. С чего такой переполох?

Всадник скорчил мину:

— Слышал, люди говорят, не обычное это убийство. Труп свежий изо рва выловили. А изуродован, говорят, аж жуть! Глаза вырваны, горло располосовано, кишки наружу!

Надью передернуло. Она вдруг вспомнила старые истории о волках и горгульях, обитавших в лесных предгорьях. Те тоже терзали свою жертву подобным образом. Но ни волкам, ни горгульям у стен Покоя Левиафана делать нечего. Неужели это сделал человек? Эта мысль внушала ей ужас и негодование. Как люди могут творить подобное?

— Поймали кого? — Орилл подал голос из воза.

— Поди здесь кого поймай, — махнул рукой всадник. — Здесь либо брать на горячем, либо всё — как кельпи проглотил. Ну, мира вам на пути, юноши и девушки! — с этими словами всадник тронул жеребца пятками и тот поскакал вперёд. Надья хотела было крикнуть вслед мужчине прощальное пожелание, но он уже скрылся из виду.

Какое-то время они ехали в полном молчании. Надья всё думала об изуродованном убитом. Может, всё не так страшно? Ведь люди любят преувеличивать слухи. Наверняка это было обычное, может быть слишком кровавое убийство или поножовщина между перепившимися ярмарочными гостями. После чего один сбросил другого в ров, пока никто не видел. «И всё же, а если то, что люди говорят — правда? »

Удаляясь от городских стен, друзья, наконец-то, добрались до переправы. На мосту, как всегда, образовался затор. Пузатые телеги, с запряженными в них лошадьми, груженые под завязку мулы и пони и даже крестьянский самодельные ручные тележки — все они медленно ползли туда и обратно, создавая длинные очереди с обеих сторон моста. Надья сидела на козлах, рассасывая лепесток мяты, и пыталась не слушать бранных возгласов, доносящихся отовсюду. Кучера, пажи и их господа, крестьяне, наемники и просто бродяги — все они кричали, ругались и угрожали друг другу, надеясь, что это поможет им быстрее миновать реку.

Въехав, наконец, на каменистый мост, Надья соскочила с еле ползущей по брусчатке телеги и свесилась через мостовые ограждения, уставившись в воды Синебродки. Речка эта больше походила на излишне перепивший ручей, раздувшийся до непозволительных широт. Восемнадцати футов в ширину, рослый человек мог перейти ее вброд, и в самом глубоком месте вода доходила бы ему до шеи. Всё русло было покрыто сине-зелеными водорослями, из-за чего казалось, будто воды реки имеют тёмно-синий цвет. «Название ей выбрали подходящее», — решила про себя Надья.

Глядя в синие воды и пытаясь узреть в них своё отражение, она не заметила, как их телега миновала середину моста. Догнав её, Надья с юношеской лёгкостью вновь забралась на свое место. Йолим, правя телегу, подозрительно посмотрел на неё:

— Куда ты всё время бегаешь?

— Ты о чем? — Надья не совсем поняла, к чему он клонит. Йолим чуть натянул поводья, замедлив их усеянного яблоками упряжного мерина.

— Там, на ярмарке, пока мы толкались среди торговых рядов, ты зачем-то ушла к городской стене. И потом Майя видела, как ты выходила из большого такого шатра.

Надья надулась. «Ну почему они так любят лезть в чужие дела? Дома все знают всё и про всех, ну так-то деревня, но они даже тут умудрились прознать, куда я ходила».

— А тебе-то что? — с вызовом произнесла девушка. Йолим помолчал несколько мгновений.

— Я просто беспокоюсь. Ты сама знаешь о неприятностях, которые могут случиться на таких сборищах. А гулять одной среди вооруженного и пьяного сброда — не самая светлая мысль.

— Нам ничего не грозило, — уверенно продолжила Надья, — В каждом ряду дежурили, по меньшей мере, четверо «глаз», торговцы в любой момент готовы были окликнуть их, а люд был слишком занят: торговался, кричал и бегал за девушками, разносящими на подносах эль и закуску.

Она вдруг вспомнила убитого вора и разговоры об изуродованном человеческом теле.

— Как знаешь, — холодно ответствовал Йолим, — Но постарайся не сбегать никуда с Предательского двора. Там нет «глаз» и торговцев, готовых в любой момент их окликнуть.

Йолим был старше Надьи на два года, но порой казался ей едва ли не ровесником Шигора. Её бабушка всегда говорила, что голова у него на вес золота, а заболев, стала при встрече кричать ему всяческую нелепицу. Впрочем, теперь она часто говорит разные глупости. Мать Надьи считает, что боги покарали старуху за своеволие и инакомыслие. Алистер же говорит, что из-за старости она просто теряет рассудок, и что в этом нет ничего необычного. Матушка с ним, конечно же, не согласна. «Будто ты когда-нибудь была согласна с кем-нибудь, кроме себя» — злобно подумала Надья, обращаясь к отсутствующей матери. В лицо она, конечно, никогда не осмелится сказать ей ничего подобного.

Майя и Орилл сидели в разных углах телеги и весело болтали, продолжая рассказывать о чудесах, виденных ими на ярмарке. Майя поведала об удивительном тонконогом коне песочного окраса и с двумя горбами на спине. «Боги, он даже плеваться умеет! Клянусь, эта зверюга оплевала какого-то воина, измазав ему всю одежду!». Орилл же, как всегда улыбался и с довольным видом хвастал, как учил одного наёмника мухлевать в карты. Надья не поверила ни одному его слову. Она бы тоже могла рассказать о том, что видел в багряном шатре, или о чудесах, что они проделали с торговцем рунными камнями по имени Дитор, но вместо этого она лишь вынула из-за пазухи несколько подаренных ей нерид и принялась любоваться. «Какие же они красивые!». Даже торчащие из маленькой стеклянной колбочки, слегка наполненной водой, они сохраняли свежесть и красоту. Йолим мельком взглянул на цветы, но, видимо, предпочел промолчать, и продолжил править.

После моста дорога расширялась, и двигаться по ней можно было быстрей и свободней. Крики и брань улеглись, люди лишь приветствовали едущих им навстречу, или болтали между собой. По левую руку, вдали, можно было различить высокие лиственные деревья Дикого леса. В нём, в нескольких часах пути от его границы и стоит их деревушка.

Когда они подъехали к гостинице «Предательский двор» было уже совсем темно, а поднявшийся в небо огрызок луны заволокло тучами. Благо, гостиный двор был полон гостей, и его факелы освещали всё намного ярдов вокруг от самой гостиницы. Трехэтажное, широкое здание возвышалось над пустырем, и свет лился из его окон. Звуки музыки и людской шум доносился сквозь стены. Справа от гостиницы, чуть поодаль стояли внушительного вида конюшни, где с дюжину мальчишек-конюхов ухаживали за лошадьми. По двору гуляли воины, мерно о чем-то беседуя, молодые мужчины бегали за звонко смеющимися крестьянками, служанками и прачками. Предательский двор ничем не оправдывал своё печальное название. Йолим как-то сказал, что гостиницу назвали так, скорее, в насмешку над главарями бунтовщиков, что собирались здесь, чем в память, или в назидание.

Йолим провел их груженую телегу по отходящей от тракта дороге и остановил около конюшен. Откуда ни возьмись вдруг появился мальчишка-конюх, лет одиннадцати, и предложил поухаживать за упряжным. Йолим бросил ему ломаный грош, мальчишка сунул его в зубы, и убедившись в его подлинности юркнул обратно в стойла, после чего вернулся со щеткой и охапкой овса. Майя и Орилл тоже слезли с телеги и потянулись в сторону гостиницы. Телегу с товаром они оставили без присмотра, ибо ничто из купленного ими на ярмарке не могло стать привлекательным для воров.

Глава 3. На «Предательском дворе».

Общий гостиный зал казался огромным. Среди дюжины столов, каждый из которых облепили шумные путники, то и дело сновали служанки, разнося эль, пиво, и вино. В правом дальнем углу весело искрил большой очаг, на котором пара дородных женщин зажаривало свинью. Шум, который казался громким даже снаружи, внутри превращался в настоящую какофонию.

Наемные воины, простолюдины, торговцы и иноземцы громко болтали и смеялись, стуча деревянными кружками и скрипя лавками. Мужчины боролись на руках, женщины кричали и подбадривали своих мужей и любовников, а зрители улюлюкали и громогласными воплями приветствовали победителей.

В дальнем левом углу угловая лестница вела на второй этаж, где располагались комнаты для ночлега. За лестницей было полно составленных друг на друга бочонков, дощатых ящиков и мешков, а под потолком были развешаны ароматные пряные травы. Увидев всё это, Надья искренне улыбнулась. Как хорошо было вновь увидеть это простое, кипящее веселье! Дома ей очень этого не хватало. Там, в окружении деревьев и кустов, места для празднеств не оставалось, а люди всегда были чем-то озабочены и угрюмы. То ли дело, здесь!

— Не стой столбом, Надья, — Йолим аккуратно подтолкнул её в сторону длинного общего стола, за которым могло разместиться с две дюжины человек. Свободные места за ним еще оставались, потому они, все четверо, смогли разместиться, заставив потесниться двух сероглазых фледменийцев. Те, с присущей им учтивостью, молча подвинулись и продолжили тихо переговариваться.

— Эля мне! Ээ-ля! — взревел Орилл. Его крик совпал с очередным победным рёвом наёмников — кто-то опять опрокинул соперника. — И свинины! И две маленьких жареных луковички!

— Слышу, я, слышу! — за спиной у Надьи возникла высокая плотная женщина с повязанным на голове платком и деревянным подносом в руках. Некогда белоснежный фартук её покрывали пятна жира, муки, вина и других яств. — Эк-ты совсем надорвешься, если так вопить будешь! — с улыбкой сказала женщина. — Будет тебе и еда, и питьё! А друзья твои чего молчат? Не голодны разве?

Служанка понравилась Надья, потому она, по привычке, принялась неуверенно извиняться:

— Что вы… простите... Конечно, мы голодны... Мы просто только зашли и... — видя, что улыбка служанки становится всё шире, Надья в конец смутилась и опустила голову. «Дура! » — сказала она себе. Она вспомнила, какой смелой и дерзкой была в порочном шатре и пожалела, что и тут не могла быть такой же. В шатре никто не знал о её робости, а раз так, то её как бы и не было. Здесь всё иначе.

Йолим, издав несколько лающих смешков и улыбаясь во весь рот, попросил служанку принести всем горячего вина с пряностями, мяса и жареных овощей.

— Мне вина не надо. Я уже заказал эля! — напомнил Орилл.

— И мне тоже не надо, — громко запротестовала Майя. — Подайте мне вашего лучшего пенистого пива!

— Куда тебе пива? — засмеялся Орилл, — В тебе пять футов росту и весишь ты не больше пуховой подушки. Глядишь, пузыри в пиве тебя в небо унесут.

— Дурную твою башку они унесут, — огрызнулась Майя. — А вина я не хочу. Оно на вкус как вялый щавель, а пахнет так же противно, как ты.

Орилл заржал и сказал что-то в ответ, но его слова потонули в новом победном рёве.

Надья бы тоже хотела попробовать эля вместо вина, но ей было неловко тревожить женщину-служанку и менять одно на другое. Вместо этого она начала глазеть по сторонам, рассматривая посетителей «Предательского двора».

Через несколько столов от их компании, взгромоздившись на столешницу, бродячий певец играл на старой лютне с местами облупившейся краской. Певец и сам был одет далеко не богато, даже по меркам простолюдина: простые льняные штаны и рубаха грязно-серого цвета, подпоясанные неплохим, но изрядно поношенным кожаным ремнем, на котором висели небольшая фляга и маленькая туба для пергамента. Тем не менее, светловолосый и коротко стриженный, босой, он весело наплясывал на столе, перебирая струны и распевая неизвестную Надье песню:

— Стара она, как мир земной,

Леса и горы над рекой,

Пришла, стуча своей клюкой,

Пойдём, мой миленький, со мной!

— Но наш-то герой, не простой молодец,

Не волк, но лис он средь стада овец,

«Прости, красавица, я не пойду,

С тобой и клюкой твоей под луну!»

Группа слушателей вокруг вторила певцу, а тот продолжал выплясывать, извлекая из своей лютни весёлые переливчатые мелодии.

За соседним столом разношерстная компания играла в карты. Там были и два здоровенных, заросших жесткими волосами меднара, чьи огромные двусторонние топоры стояли рядом, опершиеся об скамью, и фледмениец с изысканно заплетенными косами и узорчатой татуировкой, идущей ото лба до челюсти, и даже один киуп в просторных цветастых одеждах и повязкой на голове. Надья удивилась, ведь у киупов всегда была репутация воров и мошенников, и к карточным играм их допускали не часто.

Среди гостей было множество вооруженных мужчин разных народностей, но одетых в бордово-алые цвета с нашитыми на груди и плечах знаками отличия — открытыми челюстями аллигатора с перекушенным пополам человеком внутри на желтом поле. «Аллигаторы» беззаботно пили, ели и смеялись наравне со всеми, однако же, Надья вспомнила убитого на ярмарке вора, и на миг её одолело беспокойство.

Служанка, тем временем, ловко разносила заказанные напитки и блюда. Йолим уже вгрызся зубами в свой кусок зажаренной свинины, а Майя и Орилл, осушившие по три кружки пива, казалось, наговорили друг другу гадостей на тысячу лет вперёд. Надья прекрасно понимала, что они просто подзуживают друг друга, по-доброму, однако всё же побаивалась, что однажды кто-то из них перейдёт грань и тогда случится скандал. Ссор между ними она не желала. Как ни крути — они были её единственными друзьями.

Когда служанка принесла ей горячее вино и дымящийся ломоть свинины, Надья аккуратно нарезала её на маленькие кусочки и по одному отправляла в рот. Солёный жир стекал по губам, и она собирала его хлебом. Девушка искренне наслаждалась вкусом мяса — в их деревне свинина и козлятина считаются редкостью, ибо скота у них мало. В лесу полно оленей и кроликов, но их мясо Надье уже надоело.

Какое-то время они, молча, жевали, уставившись в свои тарелки и орудуя ножами и вилками под звуки лютни певца и радостные вопли гостей. Доев, Надья аккуратно отодвинула от себя грязную посуду и отхлебнула всё еще горячего вина, обхватит кружку обеими руками. По всему её телу тут же разлилось ласковое тепло и даже щеки у неё запылали.

Орилл вдруг перегнулся через весь стол и дернул за руку Йолима:

— Смотрите! — указал он в дальний угол. Там было темней, чем в остальном зале. Небольшой угловой закуток у лестницы освещали лишь несколько свечей, да и за спинами множества посетителей двора сложно было понять, на что он указывает. Вся компания обернулась, пытаясь понять, что же увидел Орилл.

За небольшим столом, в тени, расположились двое мужчин. Оба сидели лицом друг к другу и о чем-то неспешно беседовали. Тот, что сидел справа, был явно высок и очень хорошо сложен. Черный колет из качественной и дорогой кожи обтягивал огромные мускулистые руки, а мощная и широкая спина возвышалась над столешницей, словно холм. Буйная, кудрявая грива каштановых волос падала ему на плечи, но лицо было гладко выбрито. Слева от него, между столом и скамьёй, был прислонен длинный меч в угольно-черных ножнах с широкой серебряной гардой и круглым, почерневшим, словно от пожара, навершием. Мужчина степенно, словно церемониально, отпивал из своей кружки и периодически что-то отвечал своему собеседнику.

Тот же, напротив, отличался от своего товарища так же сильно, как день отличается от ночи. Его Надья узнала сразу, и сердце её забилось сильнее. Это был тот самый русоголовый, убивший воришку-киупа на ярмарке, командир отряда «Аллигаторов» — Айдэн Хелпфи. Он был одет в ту же самую одежду, в которой был на ярмарке — бордовый кунтуш с нашивками своего отряда, высокие сапоги и белую рубаху, которую одевал под низ. На правой руке у него Надья смогла разглядеть тусклый перстень. Длинные русые волосы были сбриты с висков и заплетены в косу, в которую были вдеты несколько бронзовых колец. Борода, цветом под стать волос, тоже была диковинно закручена и продета через серебряное кольцо, а в конце раздваиваясь на четыре маленькие косички. Кинжал, ставший причиной смерти неудавшегося вора, висел у Хелпфи на поясе. За спиной у него болтался короткий меч в добротных кожаных ножнах. Он что-то отчетливо говорил своему куда более внушительному товарищу, периодически отпивая из кружки.

— Это вожак «Аллигаторов», — шепнул Орилл.

— Шшшш, — Йолим пригнулся к столу, поманив всех за собой. — Что он тут делает, как думаете?

— Пьёт, не видите, что ли? — Майя зорко рассматривала Хелпфи, словно пытаясь найти в нём что-то, чего сама не знает. — А это верзила с ним — это кто?

— Понятия не имею, — шепнул Йолим. — Скорее всего, кто-то важный из города. Посмотри, как одет. И ведёт себя, как знатный.

Надья смотрела на Хелпфи и его товарища и думала, что еще не встречала двух настолько не похожих друг на друга мужчин.

— Как думаете, о чём они говорят? — Майю явно распирало от любопытства.

— О войне, о чем же еще, — уверенно сказал Йолим. — «Аллигаторы», как говорят, только и делают, что пьют и воют.

— С кем воевать-то? — не согласился Орилл. — Последняя крупная стычка была шесть лет назад, с царём Корстом из Энгома и его племенами, но это и войной-то назвать было нельзя.

Надья помнила эту войну. Корст, самопровозглашенный царь энгомских равнин и владыка Энгома — старого и таинственного города, окруженного каменистыми негостеприимными землями, собрал под свои знамена воинствующие племена равнин и вознамерился захватить Покой Левиафана. Объявив, что город является проклятым, и именно из-за праздности и жадности его жителей на энгомских равнинах правит голод и междоусобицы, Корст повел свою восьмитысячную армию недисциплинированных дикарей к стенам Покоя. Дойти до стен города, не говоря уже о его взятии, у Корста не получилось. Едва до Правящего Конгломерата дошла информация, что на их обложенные налогом земли вторгся враг, который жжет поля и деревни, а жителей предаёт мечу, как он немедленно созвал знамёна. Три тысячи пехотинцев Ордена Стального Ока, и пять тысяч «Аллигаторов» под командованием Хелпфи прошли на быстрых торговых галерах вниз по Великой Змее и высадились близ бесчинствующей армии Корста, чтобы покончить с этой нелепой войной одним ударом. Лишенная какого-либо представления о стратегии и тактике, армия Корста быстро сломалась под выверенными атаками Хелпфи. Конница, лучники и пехота «Аллигаторов» с каждым ударом уничтожали всё больше дикарей, пока остатки армии равнин не подались в бегство. Из восьми тысяч, выступивших с Хелпфи, в живых осталось чуть больше пяти. Царь Корст же поплатился почти всем своим войском и собственной головой.

Более того, он навлек на себя и своих подданных гнев Правящего Конгломерата. Оправившись после битвы, Хелпфи и его наёмники прокатились по энгомским равнинам кровавым, под стать их одеждам, вихрем, предавая огню и мечу каждую вторую деревню, убивая скот, сжигая и без того скудный урожай, насилуя женщин и угоняя в рабство детей. В назидание потомкам Корста и всем племенам равнин, на тот случай, если у кого-то из них вновь возникнет мысль вторгнуться в земли Покоя Левиафана.

Все эти истории казались Надье словно взятыми из другой реальности. Война, смерти, многотысячные армии, человек, один единственный, командующий этими тысячами. И вот он сидит здесь, в гостинице, и как ни в чем не бывало, пьёт эль. «Боги, наверное, я еще глупее, чем говорит матушка». Само собой, для неё, не видящей в жизни ничего, кроме городских стен и стен лесных, всё это кажется чем-то величественным. А взгляни на этих двоих? Наверняка у каждого из них за спиной столько захватывающих историй! Страшных, но завораживающих, красивых, но печальных одновременно.

Надье так захотелось услышать, о чем говорят Хелпфи и незнакомец, что она осмелилась пойти на хитрость. Служанка, принесшая Надье и остальным, еду, как раз стояла неподалеку от переговаривающихся мужчин. Не слушая, о чём говорят её друзья, Надья встала из-за стола.

— Ты куда? — удивился Йолим.

Надья неуверенным шагом направилась к служанке. Её план состоял в том, чтобы поблагодарить ту за вкусный ужин и тёплый приём, и попытаться расслышать, о чём беседуют те двое.

— Стой, дура! — донесся до неё резкий шепот Йолима.

Останавливаться она не собиралась. «Шаг за шагом», — повторяла она себя. Под очередную песню босого певца, под рёв борцов на руках и возгласы картёжников, она прошла через зал, обходя снующих гостей и служек, и смогла подобраться к столу, за которым кудрявый незнакомец сдержанно над чем-то посмеивался.

— … даже сообразить ничего не успел, — развел руками Хелпфи и улыбнулся, сверкнув глазами. — На славу, называется, поохотились. Три месяца экспедиции, плясок на верблюдах, ужасной жары и песка в сапогах, и что? Цель экспедиции отгрызла башку её же основателю!

Кудрявый смог, наконец, подавить приступ смеха и тихим, срывающимся голосом спросил:

— И что дальше?

— А что дальше? — Хелпфи схватил свою кружку и сделал большой глоток, — Аванс мы получили, но основную часть денег покойный драконовед обещал выплатить только после поимки ящера. Хотя у самого дракона, видимо, планы были совершенно иными.

— И вы просто уехали?

— Да, — Хелпфи вытер рукавом эль, потекший по усам. Перстень на его пальце тускло блестел янтарем. — Дракона трогать не стали. Во-первых, никто не знал, чью голову он еще отгрызёт, а во-вторых... Честно сказать, этот дракон мне понравился.

— Понравился? — удивился кудрявый. — Почему?

— Ну же, сир, — Хелпфи откинулся назад, вытянув под столом ноги. — Этот сопливый драконовед всю дорогу к собственной смерти только и твердил, что о драконе, и как элегантно он намеревается его изловить. Что же, ящеру явно не была чужда ирония. Потому-то он мне и понравился.

Кудрявый рыцарь вновь рассмеялся, а Хелпфи с довольной миной отхлебнул из кружки.

Надья, едва не забыв о том, что нужно поблагодарить служанку, сказала ей несколько слов благодарности и уже собиралась было вернуться к столу, чтобы рассказать друзьям об услышанном, как кто-то вдруг схватил её за руку, едва не сломав её.

Обернувшись, она увидела возвышающегося над ней, крепко сложенного «аллигатора». Нос у него был сплющен, словно его неоднократно ломали, а из-под челки жидких белых волос недобрым огнём горели голубые глаза.

— Ну и кто у нас здесь такая красавица? — голос наёмника напоминал боевой рог. Таким басом в сказках сносили дома. От него разило элем и табаком.

Надья хотела попросить его отпустить её, но вместо этого из неё вырвалось лишь писклявое «П-п-п». Откуда ни возьмись, появился Йолим и, положив руку на плечо наёмника, потребовал:

— Отпусти её.

Белобрысый не стал отвечать ему, а просто отшвырнул от себя, да с такой силой, что Йолим перелетел через соседний стол и с треском рухнул на пол.

Лютня, струны которой до этого весело пели, оборвала мелодию отвратительной какофонией. Борцы на руках и картёжники перестали кричать, служанки и гости, весело галдящие, напряженно умолкли. Все взгляды были обращены либо на Йолима, с трудом поднимающегося с пола, либо на Надью, съёжившуюся от страха в руках белобрысого верзилы. Майя и Орилл тоже вскочили со своих мест, но никто из них не решался выступить первым.

— Фролин, — донесся из дальнего угла голос Хелпфи, — Ты зачем столы ломаешь? Хозяева нас за такое по голове не погладят.

Все собравшиеся переводили взгляды с Хелпфи на Фролина и обратно. Кудрявый собеседник Хелпфи отставил свою кружку, выпрямился и не спускал глаз с белобрысого наемника.

— Да ничего с парнем не стало, — пробасил Фролин, не выпуская Надью. — Верно, я говорю?

Йолим к тому времени уже поднялся на ноги. На лбу у него виднелась большая ссадина.

— Подумаешь, царапина, — заявил Фролин. — Я тут его девице хочу пару приятностей показать, а он не к месту осерчал. Бывает.

— Ясно, ясно, — Хелпфи раскурил трубку и, на миг, пламя озарило его блестящие серые глаза. — Но незачем здесь людям настроение портить, так что пусти девушку.

Надья стояла, зажмурившись, и приплясывала на цыпочках, боясь даже пискнуть. Рука, сжатая белобрысым, болела так, словно он размолол ей все кости в пыль. Она не могла видеть его лица, но на миг почувствовала, как хватка слабеет. Однако он тут же сжал её еще сильнее.

— А ни то что?! — рявкнул Фролин. — Мы сейчас не на службе, да и в наёмники мы пошли, чтобы самим решать, какую бабу брать, разве нет?

Хелпфи немного помолчал, а затем встал из-за стола. Вряд ли это кого-то впечатлило: в нём было едва ли шесть футов роста, и он отнюдь не отличался могучим телосложением. Уверенной, словно приплясывающей походкой, продолжая пускать дым из трубки, он подошел к Фролину и остановился в паре футов от него и Надьи. Та осмелилась приоткрыть глаза и взглянуть на Хелпфи вблизи. Всё в этом человеке было экзотичным. От одежд до прически. Но больше всего Надью поразили его глаза. Блестящие, серые, словно улыбающиеся, они, не мигая, смотрели на Фролина, не удостоив Надью даже коротким взглядом:

— Ну, если тебя не заботит то, что ты пугаешь собравшихся здесь людей, то подумай вот о чём — ты позоришь меня перед домоправительницей.

Хелпфи стоял спокойно, глядя на белобрысого. Трубка в его руках дымилась, а глаза, до этого лукаво поблёскивающие, перестали улыбаться, став холодными, словно лёд.

И Фролин, потупившись, отпустил. Кровь снова заструилась по венам Надьи, и на миг ей показалось, что тысячи игл пронзили ей руку. Белобрысый наёмник развернулся и вышел на улицу, пинком открыв дверь. Кудрявый собеседник Хелпфи вновь удобно устроился за столом и взял в руки кружку. Остальные гости, словно очнувшись от оцепенения, вернулись к своим делам. Снова заиграла лютня. Спустя пару минут уже ничего не говорило о том, что в гостинице произошло нечто неприятное. Ничего, кроме ссадины на лбу Йолима и давшей себе, наконец, волю, разревевшейся Надьи.

— Ну, ты как, цела? — Хелпфи вопросительно поглядел на неё. — Не сломал он тебе ничего?

Надья, утерев слёзы рукавом, на мгновение подняла глаза и тихо прохныкала:

— Н-н-нет. Всё в п-п-порядке.

Йолим подошел к ним и, молча, посмотрел на Хелпфи сверху вниз. Надья забеспокоилась, взглянув поближе на его ссадину. Майя и Орилл подтянулись следом. Было видно, что каждый шаг давался им с большой робостью. Все четверо молодых людей встали перед Хелпфи и пялились на него, выпучив глаза. Надья, у которой те всё еще были на мокром месте, первой сообразила, что нужно сказать:

— Спасибо вам. Что помогли.

— Ай, да брось ты, — отмахнулся вожак наёмников. — Моих ребят иногда заносит и мне приходится напоминать им, что мы в цивилизованном обществе среди людей, а не на фронте, среди ворон.

Наёмник вновь затянулся из своей трубки и спросил:

— Так, а чего вы четверо на меня пялитесь, будто я левиафан какой?

Тут уже настала очередь ребят переводить друг на друга испуганные взгляды.

— Ага, — протянул наёмник, — Ясно. Вопрос-то не из лёгких! Ну да ладно, засим прощаемся. Но, на будущее, девушка… Как тебя зовут, кстати?

— Н-н-надья, — удивленно ответила она.

— Так вот, Н-н-надья: нужно не только обладать головой, но и уметь ею пользоваться. С твоей внешностью просто глупо останавливаться среди толпы пьяных мужчин, на границе леса, тем более в тёмное время суток. Пусть даже ты путешествуешь с такими смелыми спутниками, некоторым из которых, между прочим, тоже есть, что этим мужчинам предложить. В следующий раз вам может не повезти.

Не дождавшись ответа, Хелпфи развернулся к выходу из гостиницы, но в последний момент задержался и обратился к Йолиму:

— Парень. Как твоё имя?

— Йолим, — кузнец выпрямился во весь рост.

— Звучное имя. Будто бы сталь поёт. Если когда-нибудь ты решишь, что созрел швырять людей через стол, а не летать через него сам — найди меня, или кого-нибудь из этих бордовых горлодёров. Удачи, — с этими словами Хелпфи открыл входную дверь свободной рукой и вышел в ночь.

Друзья вернулись к своему столу. Надья, всё ещё держась за руку, тихо всхлипывала. Йолим беспокойно глядел на неё и попросил служанку принести ей горячего вина. Майя с Ориллом притихли и переглядывались.

— С тобой точно всё в порядке? — Майя первой нарушила тишину.

— Он мне чуть руку не оторвал, — пожаловалась Надья. Рука всё ещё побаливала, и на том месте, где наёмник схватил её, наверняка появится огромный синяк, но в целом всё было в порядке.

Служанка принесла четыре кубка с вином и четыре ломтя мяса с зажаренным картофелем. Йолим сказал, что они не заказывали ничего подобного, но служанка лишь махнула рукой и подмигнула, глядя на Надью.

Входная дверь распахнулась, и в зал вернулся Хелпфи. Он невозмутимо прошел между гостей и уселся на прежнее место, продолжа беседу со своим знатным товарищем.

Друзья ели, помалкивая. Руки у Надьи дрожали. Тогда, в шатре, её тоже схватили, но совершенно не так, как сейчас. В этот раз страх был нешуточный.

Йолим, посмотрев на неё, оповестил, что пора закругляться, и пошел договариваться о ночлеге. Они собирались занять на ночь пустое стойло, в котором можно было переночевать.

Вернувшись, Йолим недоуменно почесывал затылок.

— Что там? — спросил его Орилл, обойдясь без привычных шуточек.

— Нам дали две комнаты на третьем этаже, — недоумённо ответил пасынок кузнеца. — За нашим конём и телегой присмотрят. И платы они ни за что не возьмут.

Друзья удивлённо переглянулись.

— Это как так? — не поняла Майя.

— А вот так, — развёл руками Йолим. — Я пошел договариваться о свободном стойле в конюшнях, если оно есть, но подошла хозяйка двора и сказала, что нам дадут комнаты, да ещё и бесплатно.

Все четверо ненадолго замолчали.

— Может они так извиняются за то, что Надье чуть руку не сломали, и чуть было не… — Орилл осёкся на полуслове, когда Майя ткнула его локтём в бок.

— Может и так, — ответил Йолим. — Да только вон тому наёмнику, — он указал пальцем вглубь зала. — Недавно разбили нос его же товарищи, но никто и глазом не повёл.

Надья подумала, что в подобной щедрости, должно быть, виновато вмешательство Хелпфи. «Ты позоришь меня перед домоправительницей». Быть может, главарь наёмников и владелица двора — старые знакомые, или даже друзья.

— Время позднее, — выразил Йолим витавшую между ними четырьмя мысль. — Отказываться от предложенных удобств невежливо, да и мы все будем рады поспать на перине, а не на соломе.

Четверо друзей поднялись по лестницам, ведущим на третий этаж. Миловидная служанка с огненно-рыжими волосами улыбкой показала им их комнаты. Девушки заняли дальнюю комнату от лестницы.

Внутри было уютно. Две удобные на вид одноместные кровати стояли у разных стен. На окнах висели чистые занавески, в лампадках мерно горели свечи. На столе в центре комнаты стоял кувшин с вином, а на резном подносе лежал нарезанный сыр.

Рыжая служанка, пожелав им с Майей приятных снов, откланялась и прикрыла за собой дверь.

У окна стояли тазы и кувшины с чистой водой для умывания. Надья с удовольствием смыла с лица дорожную пыль.

— Как думаешь, — спросила она у Майи, зевая во весь рот. — Парням не страшно оставаться здесь после случившегося?

Майя пожала плечами и, задув свечи, произнесла:

— Не думаю. Если подумать, всё это не так уж страшно.

Глава 4. Ищейки Его Величества.

Надье снился кошмар. Фигура в монашеской рясе куда-то тащит её, не обращая внимания на её крики. Она рыдала и, что есть силы, звала на помощь, но некто продолжал тащить её за собой, во тьму. Затем он остановился и откинул свой капюшон. Под ним оказался белобрысый наёмник, едва не сломавший ей руку. Только глаза у него были не голубые, а болотные, а рот был полон острых зубов.

Не выдержав ужаса сновидения, Надья проснулась. Утренний свет уже брезжил в окно сквозь занавески. Она осмотрелась. Вокруг неё не было ни наёмников, ни монахов. В комнате приятно пахло древесиной, а Майя сидела за столом, уже одетая, и уплетала овсянку с мёдом.

Надья села в постели:

— Ты давно проснулась?

— Совсем недавно, — ответила Майя с набитым ртом. — Нам тут завтрак принесли. Ещё горячий. Вставай, пока не остыл.

Надья вылезла из постели и потянулась за одеждой:

— Чего же ты меня не разбудила? Ждала, пока остынет?

— Неа, — Майя отхлебнула из кружки. — Служанка, Мира, кажется, сказала, чтобы я тебя не будила. Мол, как проснёшься, тебе горячее подадут.

Майя улыбнулась Надье своей хитрой улыбкой:

— Так, глядишь, нас ещё и до дома с почестями проводят. На белых скакунах. Тебе, подруга, стоит чаще попадать в неприятности на глазах у наёмников.

Надья застыла с куском сыра во рту, не понимая, шутит она, или нет. Решив, что всё-таки шутит, она налила себе молока из кувшина и принялась за овсянку.

— Парни ещё не просыпались? — спросила она, не переставая жевать.

— Даже если проснулись, то ещё не заходили. Если у них в комнате тоже стоял кувшин с вином, то не удивлюсь, что оба они проспят до полудня. Хотя, у Йолима должно хватить мозгов, чтобы не напиваться на ночь. Особенно после вчерашнего.

Надья вспомнила свой кошмар, о котором уже успела забыть за овсянкой, и ей стало не по себе.

Дальше они ели молча. Вечером Надья не успела хорошенько рассмотреть комнату, в которой их поселили, а при свете дня стало ясно, что это не обычные гостиничные покои.

Мебель была сделана качественно, из добротной, обработанной древесины. На стенах висели картины, вышедшие их под кисти неизвестных Надье мастеров. Многочисленные подсвечники были сделаны из настоящего серебра.

Вместо дешевого ситца кровати были покрыты сатиновым бельём, а под ним скрывалась настоящая перина.

— Надеюсь, нас и впрямь не заставят платить за всё это, — сказала Надья.

Майя, вставшая из-за стола и натягивающая сапоги, пожала плечами:

— Не думаю. Если дело действительно в Хелпфи, то он не станет требовать платы в ущерб своей репутации. Да и что с нас взять-то?

Надья удивилась:

— У нас полная телега! Инструменты, семена, вино…

— Ты пойди ещё и предложи ему выбрать, что из перечисленного тобой он хочет в качестве платы — вот смеху-то будет.

Надья и сама поняла, что ляпнула глупость.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел Орилл:

— Отлично, вы проснулись, — вид у него был такой, словно он в одиночку выпил кувшин вина, оставленный ему и Йолиму перед сном. — Кузнеца нашего не видали? Как ветром сдуло.

Надья забеспокоилась.

— Может внизу сидит? — поинтересовалась Майя.

— Нет его внизу. Я уже смотрел. Наёмники, вольные мечи, деревенщины — все там, но Йолима нет.

— А у служанок ты спрашивал?

— Спрашивал, — Орилл махнул рукой и присел на освободившийся стул у стола. — Не видели они его. Я даже у нескольких гостей и наёмников спросил, не видали ли они парня, которого вчера швыряли через столы.

— И что? — нетерпеливо спросила Надья.

— И ничего, — Орилл почесал нос. — Половина не видела, другая половина ничего не помнит.

Майя взяла со стола ещё один ломтик сыра:

— Так может он у телеги нашей, проверяет, как бы чего не украли? Или, зная его, уже доит коз на заднем дворе, в оплату за ночлег.

Майя хихикнула, довольная собственной шуткой. Орилл расплылся в своей типичной улыбке, но Надья их юмора не оценила. Поднявшись на ноги, она сказала лишь:

— Идёмте его искать.

Друзья несколько раз обошли территорию «Предательского двора». Они опросили всех конюших и служанок, поварих и прачек, развешивающих бельё. Как и говорил Орилл, половина не видела Йолима со вчерашнего происшествия, а другая не помнила его вовсе.

У постоялого двора было полно людей, и они опросили каждого из них. Это не принесло никаких результатов. Разве что по двору быстро разлетелся слух о сумасшедших юнцах, бегающих туда-сюда в поисках другого юнца. Пара вольных мечей и вовсе пригрозила оборвать им уши, если они не перестанут мешать им бороться с последствиями вчерашних утех.

Не найдя Йолима, все трое не на шутку забеспокоились. Их телега, их конь, все их вещи остались на месте.

— Не мог же он пешком отправиться в деревню! — всплеснула руками Надья, беспомощно озираясь по сторонам.

Их проблемы, казалось, совсем не заботили окружающих. Гости двора постепенно приходили в себя, и вчерашнее вечернее празднество перетекало в утреннее. Тут и там начал раздаваться смех, люди перекидывались шуточками, готовили мясо на открытом огне и пили вино, которое вновь разносили молодые служанки.

Всеобщее веселье не коснулось лишь их троих. Мрачные мысли, одна хуже другой, вились у Надьи в голове. Напуганная, она вспомнила все те страшные вещи, что видела за последний день, и словно пережила эти страхи вновь: располосованное, исторгающее чёрную кровь горло воришки-киупа; работорговец, принявший её за шпиона в рабском шатре; драка «Аллигаторов» с неумытыми дикарями и разговоры об изуродованном трупе, выловленном из реки. Но больше всего её пугал кошмар, виденный ею этой ночью. И высокий, белоголовый наёмник, делающий ей больно.

— Айдэн Хелпфи.

Майя и Орилл вопросительно уставились на неё:

— Что «Айдэн Хелпфи»?

Надья нетерпеливо топнула ногой:

— Он может помочь, вот что! Он знает Йолима в лицо, он видел всё, что произошло вчера вечером! Наверняка именно он распорядился, чтобы нам дали ночлег в дорогих комнатах! Я уверена, если он что-то знает — он поможет.

Майя и Орилл задумчиво переглянусь:

— Я не видел Хелпфи внутри, — он указал на здание гостиного двора.

— Может, он ещё спит, — предположила Надья. — Или у себя в лагере, с остальными.

«Аллигаторов» было слишком много, чтобы «Предательский двор» мог разместить и накормить их всех, потому наёмники стали лагерем неподалёку. Из-за скопищ тёмно-зелёных палаток поднималось множество столбиков дыма, указывая на то, что в лагере тоже кипит жизнь.

— Пойдёмте сначала внутрь — поищем его там, — решила Майя.

Вернувшись в общий зал, друзья осмотрелись, но не нашли среди разномастных незнакомцев экстравагантного главаря наёмников. Орилл поинтересовался у одной из служанок, не знает ли она, где Хелпфи, но та лишь покачала головой и убежала на кухню с подносом в руках.

— В лагере командир-то! — донеслось откуда-то из-за спины.

Надья и остальные обернулись и увидели одного из «аллигаторов», распивающего эль в компании фледменийцев.

— Только вам-то чего от него надо? Он, вроде, вам и так уже милости оказал.

Слова наёмника лишь подтвердили догадку друзей:

— Значит, это и вправду он организовал нам кров! Но за что?

«Аллигатор» хмыкнул:

— Знамо, за что! Его тут все знают и уважают, а тут один из наших устраивает такое представление. И где? Да, считай, в доме у дорогой подруги нашего атамана, — «Аллигатор» отпил из кружки и утёр лицо рукавом. — Так что, считайте, что он отплатил вам за неудобства, доставленные его людьми. Что, в прочем, не объясняет, чего вам ещё от него нужно?

Друзья неуверенно топтались на месте и молчали, не зная, как высказать свою просьбу:

— Мы друга потеряли! — выпалил Орилл. — Того, которого один из ваших вчера через стол швырнул. «Аллигатор» недоуменно поглядел на них, и даже фледменийцы, в чьих обычаях не водится выражать свои эмоции, вздёрнули брови.

— А от командира-то вам чего нужно? — спросил «аллигатор». — Думаете, он вашего дружка прячет?

— Нет, но, — Надья, внезапно, вспомнила слова Хелпфи, сказанные им вчера вечером. — Господин Хелпфи вчера предлагал Йолиму, нашему другу, присоединиться к вам, если он того захочет. Быть может, он пошел к вам в лагерь, чтобы посмотреть, как у вас всё устроено?

Наёмник покачал головой:

— Тоже мне — музей. Чего там смотреть?

Он встал и осушил свою кружку с элем. Затем сказал что-то фледменийцам на их родном наречии, на что те вежливо кивнули.

— Ладно, — согласился наёмник. — Так и быть, проведу вас к командиру. Глядишь, и правда, ваш друг среди нас ошивается. У нас как ни стоянка в здешних краях — так цирк.

Лагерь «Аллигаторов» представлял собой лес из палаток, тентов и павильонов тёмно-зелёного цвета с гербом компании — съедающим человека аллигатором на желтом поле. Надья ни разу не бывала в военном лагере, но увиденное ей здесь не походило на то, что она читала в книгах. Наёмники пили, играли в карты, жарили привезённое с собой мясо на кострах. Полуголые лагерные девки бегали между палаток, хохоча, пока раскрасневшиеся от желания наёмники догоняли их, выкрикивая неприличные шуточки.

Некоторые наёмники угрюмо точили своё оружие, другие сидели кругами и мирно беседовали, некоторые, и вовсе, читали.

Чем дальше в лагерь они заходили, тем больше Надья понимала, сколь разномастной на самом деле является вольная компания «Аллигаторы». Здесь, в бордово-алых одеждах можно было встретить и бледных фледменийцев, и заросших волосами меднаров. Золотоволосые выходцы с Островной Империи пили и смеялись за одним костром с киупами, амарийнийцами и чернокожими коорайцами.

— Я думал, в военном лагере дисциплина строже, — сказал Орилл, глядя, как трахающий шлюху между палаток наёмник оторвался от своего занятия, выблевал весь свой завтрак, состоявший из одного лишь вина, а затем продолжил свой похотливый труд.

— Это не военный лагерь, — ответил их провожатый, не удостоив происходящее даже взглядом. — Мы собрались здесь на праздник, потому дисциплина тут не так строга, чем когда мы стоим на военном положении. Иначе за подобное поведение половина здесь уже болталась бы на акациях, постукивая ножкой об ножку.

Они подошли к небольшой возвышенности, на которой был расположен высокий, тёмно-зелёный павильон. Стенки его были украшены тонкими, отливающими золотом извилистыми узорами, которые так нравятся выходцам из велламахийской империи.

Надья сразу поняла, что этот шатёр принадлежит Хелпфи. Идя через лагерь, они видели тенты и павильоны, не уступающие ему в размерах, но этот шатёр выделялся среди остальных своей красотой и местоположением.

На небольшой площади у шатра расположилось пара десятков наёмников, занятых своим делами. Хелпфи среди них не было.

Провожающий их наёмник подвёл их к входу в главный шатёр, у которого стояла парочка «аллигаторов» с мечами на поясе. Увидев незнакомцев, пусть и не вызывающих опасения, их руки легли на рукояти меча, а глаза внимательно сощурились.

Остановившись, провожатый обратился к стоящему справа наёмнику:

— Иди и скажи командиру, что юнцы, из-за которых на дворе вчера случилась дрязга, жаждут его увидеть.

Наёмник скорчил удивлённую мину:

— Чего ещё?!

— Ничего, — оборвал того провожатый. — Велено — иди и скажи.

Ворча, один из стороживших вход наёмников нырнул внутрь шатра через задёрнутые полотнища.

Надья, Майя и Орилл неуверенно мялись на одном месте, смотря то по сторонам, то друг на друга. Ещё пару часов назад у них и в мыслях не было, что им предстоит добиваться аудиенции у знаменитого на полмира наёмника.

Наёмник, вошедший в шатёр, вернулся, а за ним вышел человек, совершенно не похожий на Айдэна Хелпфи. Человек этот был высок, и у него был огромный живот, скрывающийся за расписным, малахитово-золотистым хитоном, свисающим до самых икр. На ногах у него были элегантные мягкие сапоги. Абсолютно лысый, с приплюснутым лицом и чёрной, как уголь, кожей, он смотрел на троицу друзей своими зелёными глазами.

Внимательно изучив каждого из них, он отодвинул полог шатра и жестом пригласил их войти.

Друзья заколебались. Подумав о том, что страшнее уже, всяко, не будет, Надья сделала глубокий вдох и вошла внутрь. Майя и Орилл последовали за ней.

Если бы не множество свечей, горящих внутри шатра, здесь было бы очень темно. По периметру внутри стояли письменный стол, заваленный пергаментами, большая, двуместная кровать, устланная цветастым бельём, удобные резные стулья и даже кресло-качалка, которые ценятся у любителей комфортного отдыха.

Айдэн Хелпфи сидел в центре шатра, в огромной, рассчитанной на несколько человек бадье. В этой же бадье с ним сидел кудрявый мужчина, с которым тот выпивал вчера вечером, и две обнаженные женщины. Одну из них Надья сразу узнала — это была та самая, высокая чернокожая коорайка, которая была с Хелпфи на ярмарке. Он совершенно не по-дружески обнимал её рукой, в которой держал золотистый кубок.

Другая женщина, лет двадцати, ластилась к кудрявому здоровяку, чьи влажные волосы теперь были зачесаны назад. Он тоже держал в руке кубок, но не обнимал тянущуюся к нему девушку, а раскинул руки на стенки бадьи.

Всё, что Надья хотела сказать Хелпфи, мигом улетучилось у неё из головы. Она ожидала увидеть здесь скопища оружия, книг, трофеев, или даже золотые горы, которыми, по слухам, владеет Хелпфи, но уж точно не думала оказаться среди обнаженных людей.

Надья, с надеждой, посмотрела на Майю и Орилла, но вид у тех был не менее удивлённый, чем у неё самой.

Пар, идущий от воды в бадье, видимо не смог скрыть румянец, покрывший её лицо.

— Итак, друзья, — звонко произнёс Хелпфи, обращаясь к греющимся в бадье людям. — Позвольте представить вам Н-н-н-надью и её бесстрашных товарищей, за минусом одного, самого здорового, товарища.

Он поднял руку с кубком, как бы приветствуя их. Немного красного вина выплеснулось через край и скатилось по упругой груди чернокожей коорайки.

— Вчера, коли, кто из вас не знает, наши гости попали в неприятную ситуацию, спровоцированную одним из моих людей. Ситуация, хвала Туманному Лорду, разрешилась миром, и никто почти не летал через столы.

Хелпфи явно был пьян.

— Пострадавшая сторона была щедро, по мере моих скромных возможностей, вознаграждена за принесённые им неудобства и незначительные увечья. Потому я хочу спросить тебя, Н-н-н-надья, какого дьявола вас сюда принесло? У вас, там, кажется, пропал кто-то? Уж не защитник ли угнетённых, со стальными нотками в имени?

Надья собрала в кулак всю свою храбрость и поборов неловкость, выпалила:

— Йолим, господин. Его зовут Йолим. Мы не смогли найти его этим утром, обойдя весь двор не на один раз и спрашивая о нём у всякого встречного.

Айдэн хмыкнул:

— «Господин»! — обратился он к своему другу. — Слыхал, сир Дэннер? В следующий раз, когда захочешь обратиться ко мне, не забудь прибавить вот это вот «господин».

Надья не поняла, почему Айдэн назвал друга «сиром». Таких титулов не носят в их краях, и никогда не носили. Здоровяк по имени Дэннер, тем временем, сдержанно улыбнулся и сказал:

— Ты за своими титулами скоро своё настоящее имя забудешь.

— Мне кажется, я его уже забываю. В последние годы меня, по-моему, зовут «Помогите», — Хелпфи почесал нос свободной рукой и чмокнул в висок свою чернокожую подругу. — Ты тоже мотай «господина» на ус. После него твоё милоё «Ай» звучит как «эй».

Коорайка расплылась в улыбке, но ничего не сказала.

Хелпфи вновь обратил внимание на Надью:

— Ну, хорошо. Вы не смогли найти здоровенного парня, что вам, конечно, чести не делает. Но ко мне-то вы чего заявились?

Внезапно Хелпфи резко выпрямился в бадье и обратился к девице своего друга:

— Ну-ка, нырни, проверь, не прячется ли он под водой?

Девица залилась смехом.

— Вчера вечером вы сказали... — начал было Орилл, но Хелпфи его перебил.

— Я помню, что я сказал. Сказал, что если он захочет вступить к нам — пусть приходит. Что, думаете, он уже захотел?

Надья с друзьями неуверенно замолчали.

— Даже если так, — продолжил командир «Аллигаторов», — Я его не видал. Разве что он обретается среди этого пьяного и гоняющегося за свиньями, чтобы трахнуть тех, сброда. У свиней не спрашивали?

Юная девица вновь засмеялась, а сир Дэннер сдержанно улыбнулся. Лишь коорайка ткнула Хелпфи локтём в грудь и, ни с того, ни с сего, подмигнула Надье.

Хелпфи посмотрел на свою подругу, а затем пару минут молчал, вращая перстень вокруг пальца.

— Хорошо, — наконец изрёк он. — Я, так и быть, помогу вам его найти. Если, его, конечно, можно найти.

Надья, обрадованная тем, что ей даже не пришлось просить, подалась вперёд:

— Спасибо, господин! Огромное вам спасибо! Мы, если хотите, мы…

— Вы трое разденетесь и прыгните в бадью? — Хелпфи нарочито строго поглядел на неё, отчего Надья раскраснелась, как помидор.

Видимо, это не осталось незамеченным, потому что вся греющаяся в бадье компания улыбалась во весь рот, видя её смущение.

— Мы, мы заплатим, — неуверенно промямлила Надья.

Тут уж Хелпфи не выдержал и расхохотался во всё горло. Даже его молчаливая подруга прикрыла лицо руками, сдерживая смех, и сир Дэннер звонко посмеивался, от чего его могучие плечи ходили ходуном.

— Далеко не каждый может оплатить мою помощь, девочка, — сказал Хелпфи, справившись с приступом смеха. — Вы бы не смогли заплатить даже за тот кров, что я вам обеспечил. Но посмешила ты меня знатно — нечего сказать.

— Сааманго, — Хелпфи обратился к высокому и толстому чернокожему в изукрашенном хитоне, который всё это время, молча, стоял у входа. — Пойди и приведи сюда Фролина и Его Величество. Сначала впусти второго, потом когда мы закончим, пригласишь первого.

Сааманго кивнул и вышел из шатра.

Фролина? Надья забеспокоилась. Именно Фролин вчера чуть не раздавил ей руку, а если бы его не остановили, сделал бы с ней и чего похуже. Одно хорошо — при Хелпфи он ничего делать не станет. Но что за Его Величество? В Долине Покоя нет королей, всё здесь решает Правящий Конгломерат, заседающий за стенами города.

Его Величеством оказался невысокий, едва ли выше Надьи жилистый мужчина. На вид ему было уже за сорок, он был лыс, как яйцо, но вокруг его головы была вытатуирована корона. Живые карие глаза вопросительно стреляли то в Надью и её друзей, то в полную бадью.

— Вызывали? — непонимающе обратился он к Хелпфи.

— А как же, — ответил командир наёмников. — Ты был вчера в общей зале во время потасовки с участием наших гостей?

— Был, а то, как же не был, — закивал Его Величество. — Вот этой красавице Фролин чуть руку в кашу не превратил, чёрт такой, тьфу, мерзавец!

Его Величество явно недолюбливал Фролина.

Хелпфи не обратил внимания на ругань коротышки:

— Парня, которого Фролин через зал швырнул, помнишь?

— А то, как же не помню, всё помню! Здоровенный такой парняга-то! У него теперь ещё ссадина на башке! Помню!

— Ну, раз помнишь, хватай своих людей и ищеек, и давай-ка, дуй этого парня искать. Найдёшь — приведёшь сюда. И чтобы ни ссадины лишней у него не появилось, понял меня?!

— Понял Вас, а то, как же не понял! Всё сделаю!

— Ступай.

Его Величество, в последний раз взглянув на Надью и её друзей, юрко выскочил из шатра.

— Позови Фролина, — обратился Хелпфи к Сааманго.

Фролин вошел в шатёр, щуря глаза. Едва он переступил порог, Надья подалась назад и спряталась за своими друзьями. Беловолосый пугал её даже в компании Хелпфи.

Командир наёмников, видно, заметил это:

— Не бойся, девушка. В этом шатре есть тот, кто насилия над женщиной не допустит.

Фролин, чьи голубые глаза, наконец, привыкли к освещенному огнём полумраку, непонимающе глядел то на своего командира, то на ютившуюся за спинами друзей Надью.

— Что происходит? — спросил он.

— А происходит вот что, — Хелпфи отхлебнул из своего кубка, который Сааманго наполнил из стоящего на столе кувшина. — Ты, должно быть, помнишь, как вчера вечером начал дебоширить в зале гостиницы моей старой подруги?

Фролин раздраженно поглядел в потолок:

— Я думал, что мы с этим уже разобрались.

— Мы с тобой — да, разобрались, — подтвердил Хелпфи. — Но произошло нечто, что, может статься, стало продолжением вчерашних событий, и к чему ты, мой друг, можешь иметь прямое отношение.

— О чём это ты? — не понял Фролин.

— О парне, который вчера вступился за вон ту трясущуюся девчонку, и которого ты махнул головой об пол. Припоминаешь?

— Что он, умер что ли? — на лице белобрысого появилось деланное сострадание.

— Пока ещё никто не умер, я надеюсь, — с всё возрастающим холодом в голосе произнёс Хелпфи. — И не умрёт. Скажи мне, Фролин, не сталкивался ли ты с тем парням после того происшествия?

— Нет, — спокойно ответил наёмник. — В глаза его больше не видел.

Хелпфи внимательно смотрел на него, вертя на пальце свой перстень.

— Парень пропал, Фролин. И я очень надеюсь, что он просто упился где-нибудь и отсыпается, или не имеет сил оторваться от влажной дырки между ног какой-нибудь прачки. Было бы очень неприятно, если ты, мой человек, ослушался меня, и решил отыграться на парне за то, что я попортил тебе забаву.

— Да ничего я не делал! — возмущенно рявкнул Фролин, резко подойдя к самой бадье.

Главарь наёмников не сдвинулся с места, даже не моргнул. Сир Дэннер слегка выпрямился, а его девица испуганно прижалась к нему. В руке чернокожей коорайки блеснул кинжал. С невиданной быстротой она вскочила на ноги, обнаженная, и приставила лезвие к шее Фролина. Вода, что она взбудоражила, выплеснулась на пол через стенки бадьи.

В комнате повисла тишина.

— Не стоит делать резких движений, — нарушил молчание Хелпфи, смотря на Фролина. — Я же сказал, что в этом шатре есть тот, кто не допустит насилия над женщинами. И не любит тех, кто посягает на них без согласия.

Коорайка ни на секунду не ослабляла хватку. Кинжал, вжавшийся в шею наёмника, даже не дрогнул.

— Ты слышал про звездночещуйчатых рыб, обитающих в сенотах на архипелагах Империи? — спросил Хелпфи Фролина. — Прекрасные создания. Тихие и красивые, если ты мирно плаваешь рядом, но стоит тебе сделать резкое движение, и они сожрут тебя всем косяком, не оставив даже костей. Рия, — Хелпфи указал на коорайку. — Моя звездночешуйчатая рыбка. Так что не стоит дёргаться в её присутствии.

Хелпфи слегка похлопал Рию по бедру и та, помедлив, опустила кинжал, после чего вернулась в объятия наёмника.

Фролин потрогал шею, и Надья увидела у него на руке следы крови.

— Я верю тебе, — ещё немного помолчав, сказал Хелпфи. — Можешь идти.

Фролин вышел из шатра, молча, держась за шею. Надья подумала, что свою злобу он сорвёт на ком-нибудь другом.

— Что касается вас, — продолжил Хелпфи. — Сааманго! Отряди несколько человек, включая того, кто их привёл, отвести их обратно на двор, и пусть ждут там возвращения Его Величества. Если парень найдётся — замечательно, нет — тут я уже не помощник. И прикажи натаскать нам ещё горячей воды — эта уже остывает.

С этими словами, он дал знак Сааманго, и тот выпроводил Надью с друзьями из шатра.

Наёмник, что привёл их к Хелпфи, и несколько страдающих от выпитого накануне вина «аллигаторов» довели их до постоялого двора и расположились за одним из столов.

Друзья тоже было расселись и заказали сыра с вином, чтобы как-то убить время, но кусок не лез им в горло. Майя с отвращением глядела на кубок, и даже Орилл, что было для него несвойственно, угрюмо всматривался в стол, забыв про наполненную чашу.

Надья нехотя рассасывала кусочек солёного сыра. Куда мог подеваться Йолим? Она перебрала в голове уже все варианты: он пьяный спит в канаве, забылся с какой-нибудь девицей, гуляет по лагерю «Аллигаторов». Такие рассуждения сменились совершенно дикими предположениями: он вернулся на ярмарку, ушел в деревню пешком. Сбежал!

О том, что его могли заколоть какие-нибудь пьяные дебоширы, Надья старалась не думать.

Вечерело. Солнце, изредка прячущееся за редкими облачками, стало убывать и тени чуть удлинились.

Надья с друзьями перебрали уже с тысячу различных версий, когда на двор явился Его Величество с парочкой молодцев в грязных багряных одеждах.

Виновато почесав бритый подбородок, он изрёк:

— Искать-то мы его, а то, как же — искали, да только вот не нашли.

Друзья обречённо переглянулись.

— Мы прошли по его пути, пустили ищеек по запаху его куртки, что он оставил наверху, но те потеряли след у лесной дороги, ведущей вглубь…

— Постойте! — Майя перебила лысого следопыта. — У дороги, ведущей вглубь леса? След там оборвался?

— Ну да, там, а то, как же не там! — замотал головой коротышка с короной.

— Так ведь это дорога к нашей деревне! — всплеснула руками Надья. — Может он и впрямь отправился домой в одиночестве?

— Знать бы ещё, что за дурь его на это подвигла? — вставил Орилл. — И на чём он двигается, на своих двоих?

Друзья вскочили со скамей.

— Огромное вам спасибо! — Надья неуверенно протянула руку Его Величеству, и тот нервно пожал её. — И передайте, пожалуйста, господину Хелпфи, что мы очень благодарны за его помощь!

Через полчаса, соревнуясь с уходящим солнцем, друзья уже колесили на своей телеге в сторону дома.

Глава 5. Мастер и подмастерье.

Они ехали в тишине, высматривая следы Йолима по дороге. Иногда им казалось, что они наткнулись на человеческие следы, а порой, что заметили отпечатки копыт, но всё это было не более чем обман их излишне ожидавшего воображения.

Лесная стена наваливалась на них с двух сторон, подобно скалистому ущелью, сжимая дорогу к деревне между собой. Копыта их мерина поднимали дорожную пыль, редкий щебень прыгал под колёсами телеги и друзья то и дело подскакивали и ругались, отбивая себе причинные места.

Дорога, обычно тихая и безжизненная, сегодня, казалось бы, ожила.

Из лесной гущи кричали птицы. Вороны, летавшие туда-сюда и каркающие на проезжающих друзей, садились на ветви растущих у дороги деревьев и не спускали с путников своих чёрных, похожих на бусинки глаз. Пару раз на дорогу выбегали олени и зайцы. Надья заметила снующий у обочины выводок ежат.

— Зверьё как с ума посходило, — нервно заметил Орилл. Остальные промолчали, хотя каждый из них думал о том же.

До деревни оставалось не больше получаса езды, когда Надья, внезапно, заметила человека. Он шел вдали, у места, где дорога делает извилистый поворот. Одетый в длинный, волочащийся по земле плащ с капюшоном, он быстро шагал в сторону деревни.

— Йолим! — в надежде выкрикнула Надья, но человек, услышав её, лишь ускорил шаг и скрылся за поворотом.

— Вы видели? — Надья вскочила с козел. — Видели?

— Что видели? — не поняла Майя.

— Ну, человека! Там, впереди, за поворотом!

Майя и Орилл переглянулись.

— Никого мы не видели. Показалось тебе.

Надья надулась и злобно топнула ножкой:

— Уж я-то знаю, что мне привиделось, а чего нет! Я вам говорю, там был человек, высокий, в плаще! Может это Йолим?

— Успокойся, — с несвойственной ему мягкостью сказал Орилл, после чего кивком указал ей садиться на козлы. — Если он действительно был там, то мы нагоним его, едва выедем за поворот.

Но, когда они свернули, и их взору открылся новый участок лесной дороги, человека в плаще и след простыл.

— Но я ведь видела его… — неуверенно прошептала Надья, пытаясь убедить скорее себя, нежели своих друзей.

Орилл и Майя вновь многозначительно переглянулись.

— Может ты и не человека видела, — предположила Майя. — Увидела шедшего оленя с кучей травы или мха на рогах, и издалека приняла его за человека. Тем более в таких потёмках.

«Ну, уж человека с оленем я никак не спутаю» — решила про себя Надья.

Стемнело. Воздух стал прохладным и влажным. Животные, до того носившиеся вдоль дороги, утихли. Лишь каркающее вороньё по-прежнему перелетало с ветки на ветку. Надье казалось, будто вороны следят за ними. «Глупости, — сказала она сама себе. — Это просто птицы и им нет до нас никакого дела».

До деревни оставалось не больше трёх миль, когда их упряжной внезапно встал колом и начал беспокойно рыть землю копытом. Орилл попытался дать ему ходу и даже несколько раз стеганул розгами, но мерин лишь пускал пар из носа и жалобно ржал.

— Да что с ним такое-то? — Орилл выругался и слез с телеги, чтобы проверить, чем вызвано помешательство упряжного. Они уже зажгли факелы, дабы не ехать в полной темноте, и Орилл тщательно осмотрел копыта коня.

— Цел? — Майя подала голос из кузова телеги.

— Да вроде, — ответил Орилл. — Пойду вперёд, посмотрю, может там чего дорогу перегородило.

— Будь осторожнее, — беспокойно сказала Надья, но Орилл лишь отмахнулся.

Надья обернулась к сидячей в кузове Майе, как бы обращаясь к ней с беззвучным вопросом. Та в ответ лишь пожала плечами.

Резкий порыв ветра колыхнул пламя их факелов. Конь дико заржал, после чего раздался оглушительный треск, словно кто-то переломил пополам деревянные доски. Телега дёрнулась, и Надья рухнула с козел наземь. Груз, находившийся в ней, заходил ходуном. Майя разразилась бранью, когда одна из котомок слетела со своего места и ударила ей в живот.

— Какого дьявола у вас там творится?! — закричал Орилл, кинувшись обратно к телеге. — На минуту вас оставить не… — он так и не закончил, умолкнув на полуслове.

И Орилл и Надья во все глаза смотрели на их коня. Оглобли телеги были переломаны пополам, словно их разбили в щепки тяжелым кузнечным молотом. Но самое страшное произошло с самим мерином: его передние ноги были сломаны в районе колен и он зарылся головой в землю. Сама же голова висела на тонком лоскутке кожи, будучи оторванной, почти начисто. Из зияющей дыры фонтаном вытекала кровь, разливаясь по земле огромной, грязно-чёрной лужей.

Надья хотела закричать, но не могла выдавить из себя ни звука.

— На что вы там уставились? — зло рявкнула Майя, вылезая из телеги. Стоило ей увидеть, что произошло с конём, как её немедленно вырвало.

Трое друзей стояли вокруг мёртвого животного и с ужасом глядели на его останки. Ни один из них не горел высказывать предположения о том, как это случилось.

— Нужно уходить отсюда, — сказала Надья, взяв себя в руки.

— Да, — тихо поддержал её Орилл. — Да, идём.

— А как же товар? — спросила Майя.

— К дьяволу его.

Словно услышав пожелание Орилла, их телега вдруг заходила ходуном. Она тряслась и подскакивала на своих деревянных колёсах, елозила по земле и подавалась то назад, то вперёд.

Друзья в ужасе попятились, не понимая, что происходит. Боясь, что оживший транспорт переедет их и оставит лежать на дороге, мёртвых и изломанных, подобно их мерину.

Телега, словно в очередной раз, угадав их страхи, взлетела в воздух на добрые пятнадцать футов, после чего с грохотом приземлилась позади них, разлетевшись на сотни деревянных осколков.

Друзья пригнулись и прикрыли головы руками, боясь, что обломки телеги посыплются им на головы.

Почти всё, что они купили на ярмарке, было уничтожено. Посевы, вино, инструменты — всё это теперь покоилось в пыли, под грудой щепок. Лишь рунные камни, что Надья хранила в своей сумке, остались при ней. Да пучок нерид у неё за пазухой.

Кто-то толкнул её локтём в бок. Она обернулась и увидела Майю, с застывшим лицом глядевшую туда, где минуту назад телега грозилась размазать их по дороге.

Труп коня, изломанный ещё больше, остался на месте. Но в луже чёрной крови, расплывшейся из его шеи, стоял человек. Одет он был в длинный, тёмный плащ, с надвинутым на лицо капюшоном. От времени плащ посерел, покрылся пятнами въевшейся грязи и выцвел в нескольких местах. Человек был высок, но в широком плаще казался очень худым. В тени капюшона Надья не видела его лица, но страх подсказывал ей, что это к лучшему.

Человек стоял, почти не двигаясь. Лишь покачиваясь из стороны в сторону, словно слегка пританцовывая на месте.

Надья не смогла скрыть вырвавшийся из неё стон страха, больше похожий на скулёж трусливого пса. Рядом Орилл шумно сглотнул.

Человек, внезапно, сел. Затем запустил руки в лужу лошадиной крови и стал вымазывать её на прячущееся в тени лицо.

Ужас сковал Надью. «Беги, беги, беги» — билось у неё в мозгу, но тело её не слушалось, предательски отказываясь выполнять простейшие действия.

Кто-то дёрнул её за руку. Это была Майя.

— Идём, — тихо сказала она, таща Надью за собой. Надья увидела, что другой рукой она оттаскивает столь же напуганного Орилла.

— Идёмте, — повторила она. — Скорее, бежим отсюда!

И они побежали. Страх, до этого сковавший Надью, парализовавший каждую её мышцу, наконец вернул ей контроль над собственным телом. Она не помнила, как бежала, не осознавала, как быстро, не видела, куда несут её ноги. Единственная мысль в её голове — «Бежать» — раздавалась буйным набатом. Она слышала тяжелое дыхание бегущих рядом друзей. Слышала животный рык и шум шагов позади неё, будто высокий человек в кровавом плаще нагоняет их.

Бежать.

Бежать, чтобы не быть убитой. Бежать, чтобы не стать очередным изуродованным трупом, выловленным изо рва. Чтобы не стать очередной пропавшей в ночи девицей. Бежать, чтобы не оказаться на дороге с оторванной головой и изломанными ногами.

Бежать.

Наконец, из-за деревьев показались огни деревни. Но друзья не остановились. Они влетели в ворота, подгоняемые ужасом, и, не сговариваясь, бросились к дому старосты Шигора.

Несмотря на позднее время, на деревенском дворе было полно народу. Очевидно, все ждали приезда ярмарочной телеги и, не дождавшись их к назначенному времени, решили ждать до конца.

Надья с друзьями пролетела мимо, не обращая внимания на возмущенные крики и возгласы селян.

Староста Шигор вместе с Алистером сидели на ступенях общинного дома. Едва до них дошел переполох, вызванный явлением перепуганных насмерть юнцов, оба мужчины вскочили на ноги и двинулись на встречу.

— Вы где были?! — рявкнул Шигор, чья лысина поблёскивала в свете факелов. Он нервно дышал ночным воздухом сквозь свою густую, серую бороду, а его серые глаза гневно поблёскивали, глядя на запыхавшуюся троицу. — И где телега?! Аааа, — он потряс кулаком. — Небось, загнали-таки, конька, живодёры! Ну, я вам устрою!

Алистер, подошедший к друзьям вслед за Шигором, внимательно посмотрел на них своим отцовским, сочувствующим взглядом. Он был гладко выбрит и аккуратно причёсан, прямо как в день их отъезда.

— Вы в порядке? — обеспокоенно спросил он. — Вас будто демоны гнали. «Если бы вы знали», — подумала Надья, пытаясь отдышаться. Страх всё ещё не отпустил её, но в пределах родного дома ей стало чуточку поспокойнее.

— Где вы были, я вас спрашиваю?! — повторил Шигор свой вопрос. — И где Йолим?

Друзья, наконец, придя в себя, обеспокоенно переглянулись.

— Он не пришел… — обречённо выдохнула Надья.

— Та штука, на дороге, — начал Орилл, жадно хватая ртом воздух и держась за бок. — Что если она до него добралась?

Староста Шигор смотрел на них, раскрасневшихся, перепуганных, и постепенно начинал закипать:

— Какая штука? Кто добрался? Что вы, трое, несёте?

Алистер взял старосту за плечо, как бы успокаивая его:

— Что-то напало на вас по дороге? — спросил он, и в его глазах заиграли искорки тревоги.

— Напало? — Майя вышла вперёд. Её рыжие волосы растрепались и липли к лицу. Глаза, казалось, вот-вот выкатятся из орбит. — Да, напало, демоны его побери! Оно оторвало коню башку и швырнуло телегу над нашими головами, словно та из пуха сделана! Какого дьявола тут происходит?!

Не выдержав, Майя рухнула на колени и разрыдалась. Орилл взял её за плечо, робко стараясь успокоить.

Шигор внимательно посмотрел на Надью:

— Что за бред вы все тут несёте? — ошарашено спросил он, покачивая головой. Но, прежде чем Надья успела что-либо ответить, из толпы собравшихся вокруг селян раздался истошный вопль:

— Надин!

Новая волна страха накатила на Надью. Её мать, Биготия, как всегда перепачканная землёй из сада и с платком на голове, резво пробиралась сквозь толпу, расталкивая соседей:

— Где ты была, непослушная девчонка? — закричала Биготия, подкрепив свой вопрос ударом полотенца вдоль надьиной спины. — Ты должна была вернуться немногим позже полудня!

Ещё один удар.

Староста Шигор успел выхватить у неё полотенце, не дав Биготии третий раз ударить им дочку:

— Уймись, Биго! У нас тут проблемы! — он смотал полотенце вокруг руки. — А ну быстро рассказывайте, что у вас там произошло!

— И где мой пасынок?! — к собравшейся вокруг перешептывающейся толпе присоединился Сорен — деревенский кузнец.

Все глядели на Надью. Староста, с гневно поблёскивающими глазами, слегка взволнованный Алистер, пышущая яростью мать. Майя продолжала реветь, сидя на земле. Орилл сидел рядом на одном колене, обнимал её и что-то шептал ей на ухо.

Вздохнув и собравшись с мыслями, Надья поведала собравшимся соседям всё, что произошло с ними с того момента, как они прибыли на «Предательский двор». Когда её рассказ дошел до момента, где им позволили заночевать под крышей гостиницы, мать Надьи вновь разразилась истошными воплями:

— Ах ты, мерзавка! Немыслимо! Почивать под этой крышей греха и разврата!

Она попыталась ударить Надью рукой, но на этот раз сделать это ей помешал Алистер:

— Уймитесь, милейшая, и позвольте дочери закончить, — резко произнёс он.

Надья продолжила, поглядывая то на старосту, то на Алистера, то на остальных жителей, старательно избегая смотреть в глаза собственной матери. За долгие годы придирок и побоев Надья хорошо выучилась определять её настроение, и сейчас та была в бешенстве, что не предвещало для Надьи ничего хорошего. Остальные же недоуменно переглядывались, словно не понимая, что это: какой-то юношеский розыгрыш, или же всё рассказанное — чистая правда?

Когда Надья закончила, на дворе повисла тишина, которую прерывал лишь ночной ветерок и всхлипывание сидящей на земле Майи. Надья молчала. Она чувствовала взгляды селян, взгляды соседей, друзей. Суровый взгляд старосты и мягкий, задумчивый взгляд Алистера. Но больше всего она ощущала взгляд своей матери: холодный, полный безумной ярости. Внезапно, Надья почувствовала себя виноватой во всём, что произошло в последние дни. Подобные чувства были ей не впервой. Биготия позаботилась о том, чтобы Надья чувствовала себя виноватой всегда, открывая глаза поутру и задувая свечу перед сном.

Тишина понемногу переросла в негромкий ропот. Жители переговаривались, как будто решая, верить им в рассказанную историю, или нет. Кто-то выдвигал теории, кто-то убеждал остальных, что всё это вздор, кто-то сетовал о пропавших товарах. Бормотание множества голосов пресёк один, прокатившийся над толпой, словно рёв боевого рога:

— Где мой сын?! Где Йолим?!

Сорен, приёмный отец Йолима, смотрел прямо на Надью. Несмотря на почтенный возраст, он всё ещё сохранил былую силу. Его могучие руки висели по швам, а широкая грудь нервно вздымалась. Часто дыша, он буравил её своим взглядом, требуя ответа.

— Драгоценный металл всегда тащат первым, — откуда-то из-за спин собравшихся послышался слабый, старческий голос. Все обернулись. За ними, опираясь на свою клюку, стояла полоумная бабушка Надьи. С годами Стовре становилось всё хуже, и рассудок постепенно покидал её, оставляя за собой лишь бред и безумие.

— Вернись в дом, мама, — рявкнула Биготия. — Никто не позволял тебе выходить.

Надью затрясло от бессильного гнева. «Она твоя мать, ты, безумная фанатичка! Как ты можешь обращаться с ней, как с животным? »

Стовра, казалось, не обратила на свою дочь никакого внимания. Слегка пошатываясь и заламывая свободную руку, она повторяла:

— Драгоценный металл тащат первым, драгоценный металл тащат первым…

— Кто-нибудь, проводите её в дом и уложите в постель, — прогрохотал Алистер.

Парочка женщин взяли старуху под руки, и повели к дверям хаты.

— Слепой видит картину мира! — выкрикнула Стовра, прежде чем дверь за нею захлопнулась.

Алистер посмотрел на Надью. В его зелёных, с пятнышком на радужке глазах читались тревога и любопытство.

— Расскажи мне подробнее о том, кого вы видели на дороге, — попросил он у девушки.

Надье совершенно не хотелось переживать всё это в очередной раз. Помявшись немного, она набралась смелости, но начать свой рассказ не успела — жуткий, полный ужаса вопль разнёсся над деревней. Все обернулись. От главных ворот, спотыкаясь, водя руками перед собой, шел человек. Он был совершенно гол, но вопль ужаса вызвало отнюдь не это. На том месте, где должны были быть глаза, зияли две окровавленные дыры. Человек пытался говорить, но вместо слов изо рта вырывалось лишь сдавленное мычание. Пройдя несколько ярдов, он поскользнулся на влажной грязи и упал наземь. Сдавленное мычание переросло в стоны.

Алистер первым сдвинулся с места. Подскочив к лежащему на земле, изуродованному телу, чаровник с каменным лицом начал осматривать его раны.

— Благие Боги, — Алистер отшатнулся. В его глазах читались ужас и отвращение. — Неси всё, что у тебя есть, — обратился он к Биготии. — И кто-нибудь, принесите мне мою сумку!

Порывшись в карманах своего плаща, Алистер вытащил оттуда небольшую, бледную руну с красным глифом и приложил её ко лбу изуродованного человека, принявшись бормотать что-то себе под нос.

С Надьи спало оцепенение. Медленным шажками, словно уговаривая себя сделать ещё один, она двинулась к сидящему на коленях Алистеру и изувеченной, стонущей фигуре.

Заметив это, Алистер рявкнул:

— Стой там, Надин! Не подходи.

Она не послушалась. Подойдя, она с ужасом уставилась на лежащего: кожа его побледнела и приобрела бледно-серый оттенок. С его предплечий и лодыжек кто-то снял кожу, обнажив алые мышцы, сквозь которые виднелись волокнистые, молочно-белые жилы. От ключиц к середине груди шли два ровных, сшитых сапожной дратвой разреза, сливающихся в один шов, уходящий туда, где когда-то были мужские гениталии. На их месте была лишь прижженная рана. Голова его была обрита, уши срезаны. Когда он открывал рот, было видно, что языка он тоже лишился. Но страшнее всего были две тёмные, безжизненные дыры отсутствующих глаз. Узнать его было сложно. Но Надья знала его слишком долго и слишком хорошо. На земле, извиваясь в мучениях, лежал Йолим.

Надье стало дурно. Пошатнувшись, она рухнула рядом с ним на колени, ощущая под собой прохладную, влажную землю. Ей хотелось сказать что-либо, что-то сделать, но она лишь продолжала смотреть на Йолима, не отводя глаз.

Грязь и земля облепили его освежеванные лодыжки. Извиваясь, он заламывал руки и пытался что-то сказать, и тогда брызги алой крови вылетали меж его губ. Расшитая грудная клетка нервно, непостоянно вздымалась, и каждый вздох приносил ему новые приступы боли.

С жителей деревни постепенно спало оцепенение и они, по одному, по двое, стали подходить ближе, в надежде рассмотреть обнаженного и искалеченного гостя. Кто-то из них, подойдя, тут же отворачивался, и убегал прочь. Несколько человек немедленно вырвало. Другие, что посмелее, старались не отводить взгляд, но по ним было видно, каких усилий им это стоило. Перепуганные насмерть женщины уводили любопытных детей. Старухи тихо переговаривались.

Старый кузнец, увидев, что стало с его сыном, лишился дара речи и молча смотрел в его отсутствующие глаза. Майя и Орилл, всё ещё сидевшие на земле, застыли с открытыми ртами.

Алистер, продолжая прижимать руну ко лбу Йолима, прекратил шептать и закричал:

— Ну, где вас там носит? Биготия!

Не дождавшись ответа, он обратился к стоявшим рядом мужчинам:

— Помогите мне поднять его! Несите в общинный дом!

Сбросив оцепенение, четверо мужчин подняли Йолима на руки и понесли. Двое взяли его под плечи, двое держали за ноги, не скрывая нахлынувшего отвращения. Алистер шел рядом, продолжая прижимать руну. Йолим стонал и извивался, и Надье казалось, что несущие его мужчины вот-вот упустят его, и он упадёт на землю.

Один располневший, брыластый старик открыл перед ними дверь общинного дома, и они вошли внутрь. Собравшись с силами, Надья поднялась с земли и двинулась следом. Мимо неё, гремя склянками и шурша охапками трав, пронеслась Биготия, не обратив на дочь никакого внимания.

Медленным, неуверенным шагом Надья вошла под крышу общинного дома. Йолима расположили на одной из длинных, широких столешниц. Её мать и Алистер, забыв обо всех остальных, корпели над его ранами. Пытаясь очистить грязь с освежеванной плоти, Биготия выливала на обнажено мясо какую-то пахучую жидкость, от чего Йолим стонал ещё громче. Алистер приказал держать его руки, и двое селян, придерживая его за неповрежденные места, прижали его к столешнице. В двери влетела бледная, как молоко, женщина. Её головной платок покосился, лицо застыло в непроницаемой гримасе. Скинув перед Алистером его сумки, он выбежала на двор, даже не оглянувшись.

— Надин! — громко сказал Алистер, вырывая её из оцепенения. — Найди в моих сумах маленькую берестяную торбу с красным лифом на крышке. Внутри будут маленькие камни янтарного цвета. Живее!

Дрожащими руками Надья перебирала пожитки чаровника, пока не нашла в них то, что искала. Маленькая, плетёная торба умещалась у неё на ладони. Открыв её, Надья увидела крохотные, не больше перепелиного яйца камушки, переливающиеся в свете горящих свечей.

— Нашла? — Алистер, не смотря на неё, продолжал прижимать ко лбу Йолима руну, в то время как Биготия растирала пучки какой-то травы и заливала их одной из своих настоек. — Умница. Теперь отсчитай десять штук, не больше. Найди глубокую миску, брось туда камни и держи над ними свечу, пока они не расплавятся, и не превратятся в тягучую, похожую на мёд жидкость!

Надья бросилась к другому концу комнаты, где складировали посуду. Найдя глубокий чугунный горшок, она отсчитала ровно десять янтарных камней, и сложила их внутрь. Затем схватила подсвечник и поднесла пламя свечи к камням. Почти мгновенно те подёрнулись влажной плёнкой и начали растекаться, приобретая золотистый оттенок.

— Раскольное Золото! — вскрикнула пораженная Надья.

— Верно, — ответил Алистер. — Но изумляться будешь потом. Следи, чтобы оно не стало жидким, словно вода.

Надья вспомнила, как прочла о Раскольном Золоте в одной из книг, что она прятала от своей матери. Это кусочки особо янтаря, образованного из смолы деревьев, растущих на склонах Гряды Раскола. Мастера рунного дела, алхимики и чаровники много лет исследовали его, в итоге сотворив очень редкое и дорогое медицинское снадобье. Раскольное Золото предотвращало гниение плоти, восполняло потерю крови, унимало лихорадку и боль.

Пламя свечи растопило камни, и чугунный горшок заполнился золотистой жидкостью чуть больше, чем наполовину. Надья слегка потрясла его и убедилась, что получившаяся жидкость была густой и тягучей.

— Отлично, — сказал Алистер, заглянув внутрь горшка, когда Надья поднесла его к столу. — Найди ложку и скорми ему парочку. А тем, что останется, мы обработаем его раны. Эх, нам бы грязь с Сивери…

Не успела Надья броситься за ложкой, как с улицы донёсся очередной крик. На этот раз казалось, будто бы кричит вся деревня.

— Внутрь, все внутрь! — доносился снаружи чей-то отчаявшийся голос.

Двери едва не слетели с петель. Казалось, будто бы вся деревня, перепуганная до смерти, повалила через проход. Запыхавшиеся, с выпученными глазами, жители вбегали под крышу дома. Матери несли на руках ревущих младенцев, мужья кричали наперебой, зовя к себе своих жен и детей. В дверь влетела побледневшая Майя. Увидев на столе Йолима, она тут же отвернулась. Остальные будто бы и не замечали изуродованного подмастерья. Кузнец Сорен, всё ещё не пришедший в себя, стоял, повесив руки вдоль туловища, и смотрел в одну точку.

— Что происходит? — спросил не на шутку разгневанный Алистер. — Что за паника?!

Ответом ему была лишь очередная череда криков и плача.

— В деревню пришел человек, — сказал стоящий рядом Сорен. Его взгляд не отрывался от стены. — Пришел человек в капюшоне. Высоченный такой. Пришел, когда мы все ещё на дворе были. Шигор спросил его, значит, кто таков будет, и почему лицо прячет? А он возьми, да кинь старику под ноги мешок какой-то. Небольшой такой.

Несколько мужчин перевернули стол и перегородили входную дверь. Другие подтащили к входу стулья и бочки, пылящиеся в углу. Третьи старались перегородить окна.

— Небольшой был мешок, — повторил Сорен. — Ну, Шигор и подошел к мешку, да заглянул внутрь. А потом как отскочит. Он и сказать-то ничего не успел. Звук такой противный раздался, будто что-то порвалось. Того, в плаще, в миг и след простыл. А Шигор на земле лежит, только без головы.

Биготия прекратила скармливать Йолиму пучки трав и уставилась на Сорена.

— Боги карают нас, — уверенно сказала она. — За грехи, за непочтительность! За распутство и праздность! За непослушание!

Сказав это, она влепила Надье звонкую пощечину, да так, что та упала на пол.

— Это твоё наказание, Надин! Твоё, и моей своевольной матери! Это вы навлекли на нас Божий гнев!

Она занесла руку для нового удара, но Сорен перехватил её за запястье. Помогши поднять Надье на ноги, он взял её за плечи и посмотрел ей в глаза:

— Ты сказала, что этот… Что он напал на вас по дороге. Убил коня и подбросил телегу. Это был он? Кто он такой? Отвечай мне!

— Я…я…я не знаю, правда, — Надья съежилась под взглядом старого кузнеца.

— Это он сделал с моим сыном? Он изувечил его, превратив в живой труп?!

Надья молчала. Она вспомнила слова всадника, тогда, на ярмарке, о выловленном изо рва теле. Помолчав немного, она посмотрела на старого кузнеца и сказала:

— Думаю, да.

Сорен отпустил её плечи и пошел к выходу, начав разбирать сооруженную у дверей баррикаду, но другие мужчины с криками тут же оттащили его.

— Я должен идти! — кричал кузнец. — Он убил моего сына! Убил сына!

Раздался звон битого стекла. Одно из выходящих во двор больших окон разлетелось вдребезги вместе с рамой. Стол, служащий перегородкой, отлетел на несколько футов. Обезглавленное тело старосты Шигора не пролезло в окно, но, перегнувшись через подоконник, повисло вниз отсутствующей головой. Кровь из раны капала на бревенчатый пол. Спустя мгновенье, следом, в комнату влетела сама голова. Ударившись о пол, она прокатилась по нему, сделав пару кругов, и замерла, уставившись в потолок безжизненными глазами.

Все замерли. Младенцы, чувствуя общий ужас, продолжали реветь. Кое-кто из взрослых тихо поскуливал. Иные молились. Майю, согнувшуюся в три погибели, непрестанно рвало.

Надья стояла, смотря на лежащую голову, вокруг которой образовалось свободное пространство.

Как и в прошлый раз, Алистер первым пришел в себя. Кинувшись к своим сумкам, он быстро выудил оттуда несколько разноцветных камней и раздавил их, сжав в кулаке. Прозрачная, отдающая бирюзовым цветом жидкость потекла по его рукам. Растерев её по ладоням, он выставил руки вперёд, сжав их в замок.

— Тихо всем, — скомандовал он.

Тишину нарушал лишь плач детей и прерывистый скулеж пары женщин. Жители деревни вслушивались в тишину за дверьми, стараясь уловить каждый шорох, каждый порыв ветра.

Сначала они услышали лишь шаги. Кто-то в тяжелых сапогах прогуливался вокруг дома, изредка водя чем-то по стенам, создавая ужасный скрип.

— Если двери откроются, — прошептал Алистер. — Все падайте на пол и закрывайте глаза.

Но двери не открылись. Сначала они услышали стук копыт. Несколько лошадей, никак не меньше двух, пронеслись по деревне. Конский топот заглушил страшный, нечеловеческий визг. Раздались крики людских голосов, но за чудовищным воплем невозможно было разобрать слов. А затем наступила тишина, прерываемая лишь тихим ржанием лошадей.

Снаружи послышались шаги. Все в доме замерли. Надья так сильно сжала кулаки, что ногти больно впились в ладони. Алистер, казалось, превратился в каменное изваяние.

У разбитого окна, через подоконник которого свисало тело убитого старосты, возникла фигура. На ней не было ни плаща, ни капюшона. В руке она держала высоко поднятый факел, в свете которого можно было разглядеть молодого мужчину. Заглянув внутрь, пришелец испугано оглядел собравшихся под кровом селян. Его взгляд задержался на стоящем в неестественной позе Алистере.

— Всё в порядке, — добродушно сказал юноша. — Мы прогнали его, правда, вам нечего бояться.

Надья раньше не слышала таких голосов. Юноша говорил мелодично, в каждом звуке его голоса слышалась вежливость и доброта.

Внезапно, пришелец увидел лежащего на столе Йолима.

— О Боги, — вздохнул он, и исчез. Тут же кто-то попытался отпереть дверь.

— Мы не причиним вам вреда, — сказал юноша из-за двери. — Даю слово.

Надья подумала, что юношу стоит впустить. Словно прочтя её мысли, Алистер опустил руки. Постояв ещё немного, он велел разобрать баррикаду.

Пока одни разбирали стулья, столы и бочки, другие пытались найти что-то, чем можно было бы обороняться, на тот случай, если гость окажется лжецом. Кто-то хватал стулья, кто-то осколки разбитого оконного стекла. Несколько женщин вооружились деревянными кружками.

Дверь отворилась, и пришелец вошел внутрь. Он был подтянут и строен, и роста в нём было не менее шести футов. Собранные в хвост золотистые волосы блестели в свете факелов, а в голубых глазах плясало отражение пламени свечей. На поясе его висела кривая сабля, слегка прикрытая чёрным, потёртым камзолом. На вид ему было не больше двадцати. Он беспокойно оглядывал жителей деревни, переводя взгляд от одного к другому.

Повернувшись к открытой двери, он обратился к кому-то на улице:

— Наставник! Всё в порядке! Здесь только люди!

Послышался звук тяжелых шагов, чавкающих по грязи, и в дверной проем вошел ещё один человек. Грива каштановых волос с проседью свисала ему до плеч. Чёрные глаза презрительно рассматривали собравшихся. Вкладывая в ножны свой серый, неприметный клинок, он ехидно улыбнулся в косматую бороду:

— Люди? Я вижу лишь сборище трусливых кур.

Глава 6. Изумруды в грязи.

Светало, и слабый свет приходящего утра робко наползал из-за горизонта, принося новый день. Надья сидела на скамье общинного дома, безмолвно смотря на то, как один из прибывших в деревню мужчин борется за жизнь Йолима. Хёрб, так звали светловолосого юношу, знал толк в целительстве. Вместе с Алистером они обрабатывали и перевязывали раны, поили Йолима настоями из различных трав и проводили ритуалы с рунными камнями. Каждый раз им казалось, что они справились, и жизни кузнечного подмастерья ничего не угрожает, и каждый раз они ошибались. С каждым часом Йолиму становилось всё хуже. Кожа его бледнела всё больше, приобретая оттенок серой каменной кладки. Освежеванные конечности, не смотря на обработку Раскольным Золотом, продолжали гнить, и неприятный запах, исходящий от них, распространился по всему дому. Йолим уже не стонал. Его грудь едва вздымалась, и каждый его вздох казался Надье слабее предыдущего. Ей хотелось плакать, но за последние пару часов она пролила уже столько слёз, что глаза её пересохли.

Майя и Орилл сидели рядом с ней. Майя изредка всхлипывала, держа одну руку на животе. Другая покоилась в руках Орилла. На его лице не было ни следа обычной ухмылки. Глаза его, обычно задорно поблескивающее, то и дело обращались к покрытому тканью телу старосты Шигора. Двое мужчин потребовалось, чтобы вытащить тело его дяди из оконного проёма. Никто не хотел прикасаться к его голове, но Алистер аккуратно поднял её и сложил к остальным останкам. Мешок, что чудовищный незнакомец бросил под ноги старосте, лежал там же. Надья не осмелилась заглянуть внутрь, но когда Алистер пронёс его через дом, она ясно видела кровь, сочащуюся сквозь ткань.

Под крышу вошла мать Надьи, неся в руках очередной горшок с медицинским снадобьем. Хёрб, Алистер и Биготия литрами вливали его в рот Йолиму, но лучше тому не становилось.

Надья заставила себя отвернуться и взглянуть в окно. Синевато-серое небо изгоняло из себя ночную тьму, принимая рассвет. Никто в деревне не спал, и двор был полон народу. Перепуганные, уставшие, они разбились на мелкие группы. Главы семей вооружились, чем могли: вилами, колунами, дубинами. Кто-то извлёк из семейных реликвий старые, дешевые кинжалы. Сорен, ни на миг не отходивший от Йолима, сжимал в руке свой кузнечный молот. За всё-то время, что лекари бились над его пасынком, он не произнёс ни слова.

Снаружи вновь раздался топот копыт. Все находящиеся под крышей дома обернулись в сторону двери. Любой посторонний звук, теперь, казался Надье предвестием нового кошмара.

Послышалось конское ржание, а затем и звон стремени. «Черноглазый вернулся», поняла Надья.

Коред, так юный травник называл своего наставника, бесцеремонно распахнул двери и вошел внутрь. Оглядев залу, он задержал взгляд на Надье, а затем обратился к Хёрбу:

— Ублюдок ушел, — сказал он, после чего посмотрел на издыхающего Йолима. — Ты всё ещё возишься с ним?

Подойдя ближе, Коред отпихнул Алистера и склонился над трупом. Надье казалось, что черноглазый принюхивается. Осмотрев шов на груди Йолима, Коред закатил глаза и надавил тому на живот. Изо рта подмастерья вырвался сдавленный, едва слышимый стон.

— Оставьте его, — безразлично сказал черноглазый. — А лучше перережьте горло. Через пару часов он умрёт.

— Его раны страшны, я не спорю, — возразил Алистер. — Но юношу ещё можно спасти.

— Учитель, — обратился к черноглазому Хёрб. — Я уже врачевал подобные раны. Я не могу отступить, пока ещё есть надежда.

— Значит вы оба глупцы, — резко ответил Коред, переводя презрительный взгляд от одного к другому. — Любой вшивый деревенский лекарь скажет вам, что это, — он указал на Йолима. — Труп. Не верите мне? Вскройте его заново. Уверен, там недостаёт чего-то жизненно важного.

Хёрб с Алистером переглянулись. Передав чашу с настоем Биготии, Алистер стал медленно надавливать Йолиму на живот. Где-то посередине торса он остановился и отошел назад, утирая пот со лба. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Печень. Её нет.

Биготия, казалось бы, не поняла сказанного:

— Что значит «нет»? Куда она могла деться?

Хёрб отложил рунные камни и прикрыл лицо руками.

— Её вырезали, — обреченно сказал Алистер. — Тот, кто сотворил это с ним, вскрыл его брюшную полость, вырезал печень, и зашил обратно. Чудо, что он столько протянул.

Он вытер руки и бросил тряпку себе под ноги. Хёрб уселся на свободную скамью, по-прежнему закрывая лицо руками. Биготия поставила миску с настоем и начала шептать над телом Йолима отходную молитву, несмотря на то, что тот был ещё жив.

— Значит, — подал голос Сорен. — Мой сын обречен.

— Как и каждый из нас, — сквозь зубы процедил черноглазый, раскуривая трубку. — Ему ещё повезло. Некоторые всю жизнь проводят без члена.

Вся взгляды обратились к нему. Кореда это, казалось, ничуть не смутило.

— Нечего на меня пялиться, — сказал он, выдыхая столб дыма. Вытащив из-за пазухи кинжал, он вручил его Сорену. — Окажи сыну последнюю милость — перережь ему горло. Быстро, без боли, как свинье. Мужчине, пусть и без члена, не пристало голым извиваться на столе в ожидании смерти.

С этими словами черноглазый вышел на улицу, оставив за собой лишь клубящиеся, тающие в морозном утреннем воздухе разводы табачной дымки.

Надью забила дрожь. Неужели всё так и закончится? Йолим, её верный, её лучший друг, который был рядом с ней с самого детства? Йолим, который заботился о ней, который прятал для неё книги, беспокоился за её безопасность? Йолим, который первый, не побоявшись перепившегося наёмника, бросился на её защиту? Неужели он умрёт так, изувеченный, от руки любящего его человека? «Я не могу на это смотреть», решила она и, пошатывая, вышла на улицу. Следом за ней вышел Орилл, ведя Майю под руку. Они оба молчали. Да и что здесь можно было сказать?

Коред сидел на крыльце и пускал кольца дыма. Его, казалось, вовсе не заботило то, что за ночь в деревне погибло два человека, что кто-то лишился близких, родных людей.

— Кто вы? — Майя впервые открыла рот с тех пор, как их искалеченный друг вошел в ворота деревни.

Черноглазый оценивающе взглянул на неё:

— А кем бы тебе хотелось, чтобы я был? — он достал из-под плаща кожаный мех и сделал несколько могучих глотков. Надья уловила запах вина.

— Как бы то ни было, — продолжил черноглазый. — Ответ один — я тот, благодаря кому вы всё ещё живы.

Надья внимательно смотрела на черноглазого, пытаясь найти в нём ответы на вопросы, которые она ещё не успела придумать. Ничего необычного в Кореде не было. Он был сухощав, а ростом едва дотягивал до шести футов. Некогда чёрные одежды давно выцвели, покрылись дорожной пылью, и латались не меньше полудюжины раз. Каштановые волосы, щедро подёрнутые сединой, свисали ему до плеч, иногда прячась в косматой бороде. Всё выдавало в нём бродягу, давно не видевшего мыла. Даже его меч был старым, сделанным из уродливой, серой, напоминающей камень стали. И всё же Надья видела в нём нечто большее. За внешностью бандита и головореза, за хамством и безразличием, казалось ей, горит неистовый огонь, способный пожрать всё, что станет у него на пути. «Этот человек больше, чем кто бы то ни было», решила она про себя. «И никому не стоит чинить для него преграды. И ничему».

— Что это было? — спросила Надья. — То, что напало на нас? Что убило Йолима и старосту Шигора?

Сдавленный крик послышался из-за стен общинного дома. Коред ухмыльнулся:

— Будем честны, девочка, вашего парня убило не оно. Его убила рука своего отца. Но ты задаешь правильные вопросы, что оставляет надежду. Значит, ты не так глупа, как кажешься, и у тебя есть шансы протянуть ещё какое-то время.

Надье стало не по себе. «О чём он говорит? »

Черноглазый встал. В его бороде играла ехидная ухмылка. Подойдя к Надье, он провел пальцами по её волосам, от чего страха в ней только прибавилось.

— Твои дружки не нужны этой твари, — сказал Коред. — Они для него испорчены. Нет, конечно, он с радостью выпотрошит их, в надежде нагнать на тебя большего ужаса, но, в сущности, они ему не важнее червей, копошащихся у нас под ногами. Но ты…

Черноглазый обхватил руками её голову и вдохнул запах её волос.

— Скажи мне, — спросил он. — У тебя были мужчины? «Ему нельзя врать», подумала Надья. «Он узнает»

— Нет, господин, — ответила она, покраснев и потупив взгляд.

— А жаль, — равнодушно ответил Коред, выпуская её из рук. — Это, возможно, избавило бы тебя от кучи проблем. Хотя и это далеко не факт.

Черноглазый вдруг посмотрел на Майю, а затем обратился к Ориллу:

— Ты, идиот, спрячь свою девку, и не отходи от неё, коли жаждешь, чтобы с ней всё было хорошо. А ты, — он ткнул пальцем в Майю. — Перестань исходить страхом за себя и маленького ублюдка. Тварь, что была здесь этой ночью, с радостью этим воспользуется.

Надья посмотрела на друзей, пытаясь понять, о чём говорит пришелец. Какие ещё ублюдки?

Прежде чем она успела собраться с мыслями, двери общинного дома распахнулись. Сорен буквально пролетел мимо них и скрылся под крышей своей кузницы. Алистер, Хёрб и Биготия вышли следом.

— Я полагаю, — спросил Коред. — Жаркого в этот раз не предвидится?

— Грешник, — мать Надьи с отвращением посмотрела на черноглазого. — Для тебя нет совсем ничего святого?

— Велламахийскийй табак, кодэйрдские вина и коорайские шлюхи — вот три лика моего божества. А в ножнах я ношу ещё одного божка, — съязвил Коред.

Биготия хотела было что-то сказать, но Хёрб вышел вперёд, примирительно подняв руки:

— Простите моего учителя, — сказал он. — Он не хотел проявлять неуважения. Просто он… такой.

— Ну, так пусть держит свой поганый язык за зубами, — гневно произнёс Алистер. — Столь страшная участь — не повод для шуток.

— Верно, — ответил Коред. — Шутка — это то, что он вообще прожил так долго.

Алистер дёрнулся вперёд, но Хёрб успел удержать чародея:

— Что вы имеете в виду, наставник?

Коред вновь уселся на крыльцо:

— То и имею в виду. В обычной ситуации этот юнец давно бы кормил червей. Но у нас ситуация не обычная, — он указал на Надью. — Тварь не просто так надругалась над его телом, отрезав чуток тут и там. Это был намёк. Шутка, представление.

Собравшиеся переглянулись.

— Я не понимаю, — пролепетала Надья.

— Потому что мозгов у тебя не много, — сказал Коред. — Не беспокойся, не твоя это вина.

Черноглазый обратился к Хёрбу:

— Ну же, парень, вспомни, что я рассказывал тебе о нём. Вспомни, что ты видел. Вспомни его методы.

Надья глядела на Хёрба. Юноша задумался, опустив глаза к земле. Немного помолчав, он взглянул на своего наставника и произнёс:

— Это запугивание. Как и раньше. Мы нашли столько тел… Целью всегда было только одно!

— Рад видеть, что хотя бы твой разум работает как надо. Умей ты еще и махать мечом — цены бы тебе не было.

Алистер, которому, видимо, всё это надоело, дёрнулся вперёд и схватил Кореда за грудки:

— Мне надоело слушать твои язвительные реплики, бродяга! Ты сейчас же расскажешь мне всё, что знаешь, или, клянусь всеми известными богами, я обращу тебя в пепел.

Надье взглянула в черные глаза Кореда. Невозможно было сказать, что он чувствует: злость, испуг, негодование? На миг ей показалось, что пришелец сейчас заговорит, но она ошиблась.

Одним мощным ударом Коред выбил из Алистера дух, заставив того сложиться пополам, хватая ртом воздух. Следующий удар коленом пришелся чаровнику в челюсть, и тот рухнул наземь, отплёвываясь кровью.

Коред медленно обнажил свой страшный серый клинок и приставил его к горлу Алистера:

— Не думай, что можешь приказывать мне, мастер рун, — бесстрастно процедил черноглазый. — Я говорю лишь то, что считаю нужным, и лишь тогда, когда сочту нужным. Следующая твоя попытка надавить на меня закончится тем, что тебя положат третьим телом под полотнище.

Как бы в подтверждение своих слов, Коред слегка чиркнул остриём клинка по щеке Алистера. Кровь из ранки немедленно потекла вниз, испачкав камзол чародея.

— Мастер, прошу, — Хёрб положил руку на плечо Кореда. Черноглазый взглянул на него, и убрал меч в ножны.

— Ты прав, — сказал он. — Всё это — пустое.

Коред повернулся к Надье:

— Тварь что-то увидела в тебе, девочка. Что-то, что пришлось ей по вкусу. И теперь эта погань не остановится. Она будет преследовать тебя, пока не настигнет. Моё появление спугнуло его, и на пару дней оно уйдёт в тень. Но оно вернётся. Вернётся, чтобы забрать тебя.

Коред взглянул на Хёрба и Надья заметила, как молодой лекарь, слегка улыбнувшись, кивнул черноглазому.

— Но мы этого не допустим, — сказал Коред. — Мы дождёмся его, и снесём его проклятую голову. Но сделаем это не здесь. Собирайся, — велел черноглазый. — Мы должны покинуть деревню, как можно скорее. Иначе ваш общинный дом станет настоящей мертвецкой.

Окутанная оторопью, Надья собирала вещи. Коред велел ей не брать ничего, кроме тёплой одежды и съестных припасов. Немного поразмыслив, она сгребла с материнских полок несколько снадобий, помогающих при ранениях. Страх отпустил её, уступив место панической неопределенности. Что-то преследовало её, жаждало убить, и теперь ей нужно покинуть родной дом и уйти неведомо куда с этим бесчувственным человеком с чёрными глазами.

Пока она металась по хате из стороны в стороны, её бабушка молча наблюдала за ней, раскачиваясь туда-сюда.

— Девица всегда познает кровь, — вдруг сказала она.

— Бабушка? — Надья остановилась, уставившись на единственного человека, которого любила по-настоящему.

— Девица всегда познает кровь, — повторила Стовра. — Спасение прячется на дне пустой фляги.

— Я не понимаю тебя, — Надья присела на одно колено рядом со старухой. — Что ты хочешь сказать мне?

Стовра взяла её за руку. Надья чувствовала старую, морщинистую кожу своей бабушки. Тонкую и сухую. Стовра облизнула свои старческие, потрескавшиеся губы:

— Серый каменщик прячет сердце за пазухой. Кошель прячет в себя лица с той же охотой, что подаёт нищему.

На глаза Надьи навернулись слёзы:

— Я не понимаю, тебя, бабушка! Я не знаю, вернусь ли! Прошу, скажи что-нибудь! Что-нибудь, чтобы я поняла, что ты всё ещё здесь!

— Она здесь, — послышался голос у неё за спиной. Надья обернулась. Коред, словно тень скользнувший под крышу дома, стоял, прижавшись к дверному косяку:

— Порой безумие не то, чем кажется.

Черноглазый подошел к Стовре и, также как Надья, опустился на одно колено:

— Говори, — сказал он. В его голосе почти что слышалась нежность. Это удивило Надью больше, чем всё виденное ей ранее.

Стовра, причмокнув, взяла его за руку свободной рукой:

— Голод рыщет среди серых валунов. Он сын, жаждущий угодить своей матери. Муж, желающий насладиться плоть от плоти своей.

Надья переводила взгляд с лица Кореда на свою бабушку. Стовра, как обычно, смотрела куда-то вдаль, и лицо её не выражало ровным счетом ничего. Но Надью поразило то, как на неё смотрел черноглазый. В его глазах, в морщинистом, обветренном лице и косматой бороде сияли невиданная печаль, сожаление и… любовь? Надья видела, как смотрят друг на друга влюблённые, и могла поклясться, что в этот момент Коред, этот язвительный и жестокий бродяга, любил её бабушку так, как никто другой, даже она сама.

Черноглазый нежно сжал старческую, покрытую пятнами руку, а затем поцеловал её.

— Благодарю тебя, — прошептал он, а затем поднялся, и вышел вон.

Надья взглянула на бабушку. Та по-прежнему мусолила свои губы и смотрела вдаль. Смахнув слёзы, Надья поцеловала её в лоб, и вышла следом за Коредом, боясь оглянуться.

Двор был полон народа. Приглядевшись, Надья увидела, что Сорен о чём-то отчаянно спорит с Коредом.

— Я сказал, что иду с вами! — взревел старый кузнец.

— А я сказал, что ты никуда не идёшь, — спокойно ответил черноглазый, подтягивая седельные ремни на своём вороном скакуне.

— Эта тварь убила моего сына! Убила моего друга! Я пойду с вами и лично снесу ему голову!

Коред устало вздохнул:

— Пока эта тварь бродила по деревне и убивала твои близких, ты прятался под крышей дома, завалив двери. На мой взгляд, снести ты сможешь только яйцо.

Сорен раскраснелся:

— Это был мой сын! Я…

— Ты никуда не пойдёшь! — рявкнул Коред. — Если придётся, я отрублю тебе ноги.

Старый кузнец хотел было что-то сказать, но Надья ринулась вперёд и обняла его, уткнувшись в могучую грудь. Его рубаха пахла огнём и металлом.

— Я правда очень грущу о Йолиме, — сказала она. — И я тоже хочу отомстить. Но сделать это мы можем, только послушавшись этого человека.

Надья взглянула старому кузнецу в глаза:

— Пожалуйста, сделайте, как он говорит. Ради Йолима.

Она видела, как Сорен колеблется. На старом лице залегла тень сомнения:

— Алистера вы берёте, — сказал он.

— Алистер — чародей, сведущий в магии и рунном деле, — спокойно ответил Коред. — Он может быть полезен. А вот мастер по ковке подков нам совершенно ни к чему.

Хёрб, всё это время стоящий рядом, положил руку на плечо Сорена:

— Клянусь вам, мы отомстим за вашего сына. То, что отняло его у вас, больше не причинит никому вреда.

Старый кузнец стоял с застывшим лицом. Затем он поцеловал Надью в лоб, окинул неприязненным взглядом Кореда и Хёрба, и зашагал в сторону своей кузницы.

— Одной проблемой меньше, — пожал плечами Коред. Но он ошибался.

— Она никуда не поедет! — Биготия выбежала вперёд и схватила Надью за руку.

— Она должна, иначе ей конец. Как и вам, — сказал Коред.

— Боги покарали нас и её за наши грехи! — возопила Биготия. — Её непослушание, её жажда запретных знаний притянули к нам демона из глубин! Только молитвы спасут её грешную душу! Она никуда не поедет!

Хёрб и Алистер молчали, уставившись куда-то вдаль. Коред прокашлялся:

— Может, тогда ты вспрыгнешь с мечом на коня и разберёшься с проблемой? Даже твоя мать видит, что происходит, так что…

Биготия перебила его, крича ещё громче:

— Стовра — грешница и еретик, позор племени и…

То, что произошло дальше, Надья и представить себе не могла. В своих самых смелых, самых крамольных мечтах она давала матери словесный отпор, но никогда и помыслить не могла ни о чём подобном:

Коред вышел вперёд и махнул рукой. Его ладонь, подобно хлысту, с такой силой врезалась в щеку Биготии, что та повалилась наземь. Из носа её текла кровь, губы были сплюснуты, словно пара спелых ягод.

— Если ты ещё раз откроешь свой поганый рот, — пригрозил ей Коред. — Я вырежу тебе язык и засуну его тебе в зад. Там ему самое место.

Вся деревня застыла в изумлении. Никто ранее не смел противостоять матери Надьи. Даже покойный староста Шигор осмеливался идти ей наперекор лишь в чрезвычайных ситуациях.

Надья смотрела, как её мать сидела на грязной земле, выпучив глаза, а на её лице расплывалась кровавая лужа. Она понимала, что ей должно было быть жаль её, но она ничего не чувствовала.

Коред вспрыгнул в седло:

— Выдвигаемся, — скомандовал он.

Хёрб и Алистер последовали его примеру и влезли на своих нагруженных сумками лошадей. Пегий мерин Хёрба заржал, учуяв аромат множества трав, которыми веяло от юного лекаря. Белая кобылица Алистера не издала ни звука.

Окинув родную деревню взглядом, Надья влезла на свою рыжую кобылку. Та задорно заржала и взрыла копытом землю. Коред скомандовал своему мерину, и все четверо выехали через главные ворота, вперёд, к неизвестности.

Глава 7. Дорога в львиную пасть.

С отъезда их маленького отряда из деревни минуло уже пару часов. Время перевалило за полдень и солнце, воцарившись на небе, периодически проглядывало сквозь верхушки растущих вдоль дороги деревьев.

Надья смотрела по сторонам и думала о том, что раньше не замечала, как же красивы её родные места. Удастся ли ей вернуться сюда, или то, что ждёт её впереди, не оставило ей никаких шансов на возвращение?

Четверо всадников ехали в полном молчании. Их лошади, казалось, вышагивающие в такт друг другу, махали хвостами и изредка фыркали. Куда они едут, Надья не знала, и боялась спросить. Ей думалось, что место их назначения знает один лишь Коред, но она ни за что не осмелилась бы обратиться к нему с вопросом.

Первым в их колонне, на своём пегом мерине, ехал Хёрб. Уверенно держась в седле, он не сводил глаз с дороги, лишь изредка поглядывая по сторонам, словно высматривая, не прячется ли кто за стволами деревьев.

Следом за ним вышагивала белая кобылица Алистера. Надья видела, что чаровник явно чем-то обеспокоен. Он постоянно вертел головой, высматривал в небе птиц, и тревожным взглядом провожал каждого ворона, что пролетал мимо, каркая на тянущихся по дороге всадников. Надья ехала вслед за ним, поглаживая гриву своей рыжей кобылки. Кольиан, деревенский конюх, никак не хотел её отдавать.

— Я вам свою рыжую не отдам, — негодовал Кольиан. — Одного коня вы уже потеряли, когда отправились на торги. И теперь хотите забрать ещё одну лошадь?

Алистер пытался уговорить старого упрямца:

— Ты же знаешь — нам нужно покинуть деревню. Или ты хочешь, чтобы то, что убило Шигора и пасынка кузнеца наведалось сюда снова?

Его слова немного поубавили пыл старого лошадника, но убедить того не смогли:

— Коли так нужно ехать, так пусть один из этих пришлых возьмёт девку себе в седло! У бородатого грубияна не конь — чудовище! Такой способен нести на себе броню и латника в полном боевом облачении, что уж говорить о жилистом старике и малой девице?

Они так бы и спорили, если бы в разговор не вмешался Коред, которому, думала Надья, до смерти надоели споры чаровника и коневода. Черноглазый не стал уговаривать старого лошадника:

— Ты отдашь нам эту лошадь, или я отрежу тебе руки. Без них в седле сидеть невозможно, а значит, лошади будут тебе без надобности. Хотя, кажется, их можно обучить слушаться голоса и свиста, так что для верности, я вырежу тебе и язык.

После такого Кольиан перестал спорить и сам помог Надье оседлать кобылицу. Надья спросила, как её зовут, но старый лошадник, почему-то, не проронил ей ни слова, потому Надья сама назвала кобылку Бельчонком. Так звали лошадь в одной из сказок, что ей рассказывала бабушка, когда они вдвоём сидели у камина.

Сейчас Бельчонок задорно вышагивала, взрывая копытами землю. Иногда она порывалась перейти на рысь, но тогда из-за спины слышалось зловещее ржание вороного коня черноглазого, и Бельчонок послушно замедляла ход.

Надья была уверена, что её кобылка боится Кореда и его мерина не меньше, чем их боялась сама Надья. Или же страх наездницы передаётся и её зверю. Надья, когда-то, читала о чём-то подобном.

Коред на своём вороном замыкал процессию. Иногда Надье хотелось оглянуться, чтобы посмотреть, что делает черноглазый, но ей было слишком страшно. Даже невольно брошенный взгляд он может счесть за нарушение его приказа.

Как только они миновали деревенские ворота, Коред велел им следовать друг за другом:

— Парень, — обратился он к Хёрбу. — Поедешь во главе. Ты, чародей, за ним. Девка следом. Я буду в хвосте. И предупреждаю сразу: если кто-нибудь из вас откроет рот раньше меня — я сам его зарублю. Не понадобится никаких тварей в монашеских рясах.

За всю дорогу его наказ ни разу не нарушался. Иногда Надья слышала позади звуки шуршащего пергамента, или бульканье жидкости в мехе. Черноглазый то и дело прикладывался к вину. «Он так совсем перепьется и, чего доброго, упадёт с коня. И что мы тогда будем делать?» — думала девушка. Впрочем, сказать об этом Кореду она бы всё равно не смогла — бродяга немедленно снёс бы ей голову, после чего, непременно, выпил бы ещё вина, или посмеялся.

Лесной воздух, отдающий запахом листвы и влаги, наполнился табачным привкусом. Не оборачиваясь, Надья поняла, что Коред раскурил свою трубку. Иногда ей казалось, что он только и делает, что курит, пьёт, и грозится кого-нибудь убить. Не то, чтобы её это удивляло. Она уже встречала мужчин, да и женщин, которые, выпивши, грозились оторвать друг другу головы, или перерезать глотки. Порой подобные слова и впрямь заканчивались дракой или поножовщиной, но чаще всего это был лишь обычный трёп. Что касается Кореда — Надья была уверена — свои угрозы он выполняет.

Они миновали очередной участок, в котором лесная дорога сужалась и делала небольшой поворот. Их появление потревожило снующее здесь зверьё и оно, нехотя, разбежалось. Надья заметила, что стаи воронов по-прежнему сидят на ветках, периодически каркая и провожая их взглядом.

— Стой, — скомандовал Коред. Всадники потянули своих лошадей за поводья, и те послушно остановились. Хёрб слегка развернул своего пегого конька, обращаясь к наставнику:

— Вы что-то видите?

— Ничего, что было бы хоть сколько-то важным, — ответил Коред, переводя взгляд с Алистера на Надью. Девушка, под взглядом презрительных чёрных глаза, сама потупила взор.

— Тогда зачем мы остановились? — поинтересовался Алистер. С тех пор, как Коред разбил ему лицо на деревенском дворе, чаровник стал обращаться к нему куда более сдержанно.

— Поссать, — сказал Коред, спешиваясь. — И обсудить дальнейший маршрут.

Отойдя к обочине, черноглазый развязал тесёмки штанов и бесцеремонно стал поливать растущие вдоль дороги кустарники. Надья отвернулась, чувствуя неловкость. Закончив, Коред подошел к своему коню и выудил из седельных сумок какой-то пергамент. Когда он развернул его, тот оказался картой.

— Давненько меня не было в этих местах, — сказал черноглазый, глядя на карту. — И я успел позабыть о том, что скрывают здешние земли..

— Что вы имеете в виду, мастер? — спросил Хёрб. Молодой лекарь тоже спешился и, подойдя к своему учителю, внимательно уставился на карту, что тот держал в руках.

— Изначально, — пояснил Коред. — Я планировал добраться до «Предательского двора» и провести там пару ночей, всё досконально обдумав. Тварь не сунулась бы туда, пока я с вами. Для него это было бы слишком рискованно, и он не привык нападать столь открыто. Дальше я думал выдвинуться либо на восток, в Даф Курнаир, либо пересечь Великую Змею через энгомскую переправу и двинуться на север, в сторону Дахкшера. Чем дольше бы мы двигались, тем меньше терпения оставалось бы у той мерзости, что идёт по пятам. Рано или поздно тварь совершила бы ошибку, и я бы разделался с ней. Теперь я думаю, что эта идея не так уж и хороша.

— Почему же? — задал вопрос Алистер. Чаровник внимательно смотрел на Кореда с таким выражением, будто видел его в первый раз. В чём кроется причина взгляда чаровника, Надья не поняла, но удивилась, почему Коред называет Покой Левиафана Даф Курнаиром. Это название пахло древностью, как и сам город, и лишь немногие называли Покой на его родном языке.

— Потому что я кое-чего не учёл, — Коред вырвал Надью из размышлений. — Людей. В Даф Курнаире сто двадцать тысяч жителей, а на пути в Дахкшер столько мелких поселений, трактиров, деревушек и лагерей, что можно сбиться со счету.

— Это может статься проблемой? — спросил Хёрб, наморщив лоб.

— Да, может, — покачал головой черноглазый. — Ведь эта девка — не одна такая. Пока мы будем волочиться по тракту, хорониться на постоялых дворах, скрываться в деревнях и ютиться под буреломом, тварь может найти себе занятие поинтереснее. Нет, она, конечно, продолжит преследовать нас, по пути находя для себя иные развлечения и отрезая члены иным кузнецам, но когда-нибудь и мы расслабимся. И вот тогда-то сволочь до нас доберётся.

Почесав бороду, Коред исподлобья глянул на Надью:

— Нет, — сказал он. — С этим нужно разбираться быстро. Пока мы знаем, чего ждать, и как с этим бороться.

— А мы знаем? — подал голос Алистер, не слезая со своей белой кобылы. — Лично я не имею ни малейшего понятия, с чем мы имеем дело. Знаю лишь, что оно любит калечить и нагонять ужаса.

— Ты может, и не знаешь, — ответил Коред. — А вот я вполне уверен.

Коред замолчал, уставившись куда-то в небо. Надья поняла, что он о чём-то размышляет. Внезапно, в ней вспыхнула злость. Как же ей надоело, что кто-то постоянно принимает решения за неё! Всю жизнь её мать помыкала ей, как хотела, а теперь и этот черноглазый бродяга распоряжается её жизнью, совершенно не спросив её мнения. Уже готовая прокричать всё это в лицо Кореда, она осеклась: но ведь он делает это, чтобы спасти ей жизнь. Или нет? В мотивах черноглазого она разбиралась не лучше, чем в оружейном или банковском деле. Зачем он здесь: ради её защиты, ради убийства твари, напавшей на них, или и вовсе, по другой, неизвестной Надье причине? Одно Надья поняла чётко: Коред хочет убить то, что напало на деревню, а оно охотилось за ней. И потому она нужна черноглазому живой. Но станет ли он на её защиту, Когда тварь явится по её душу? Или она лишь приманка, подобно червю, коего рыбак насаживает на крючок, в надежде завлечь рыбу? «У рыбы во рту черви гибнут» — напомнила себе Надья.

Она взглянула на Алистера. Чаровник тяжело молчал. Надья знала его недолго, но между ними сложились тёплые отношения. Достаточно ли они теплы для того, чтобы Алистер стал рисковать собственной жизнью ради неё? Ответа на этот вопрос у неё не было. Она вспомнила, как молодой ученик Кореда боролся за жизнь Йолима. Не желая отступать, пока есть хоть какая-то надежда, лекарь продолжал битву со смертью, пока не понял, что та проиграна. Но и это не гарантировало того, что за неё он будет драться столь же отчаянно. В конце концов, если Коред прикажет ему забыть о Надье, Хёрб может его послушать.

— Я изучал эту местность, — Алистер прервал образовавшуюся тишину. — На тракте мы можем найти укрытие лишь за стенами гостиниц, покуда не доберёмся до ближайшего городка, а в лесу больше нет ни лесничих лачужек, ни охотничьих стоянок, известных мне. Но…

Чаровник поморщил лоб и продолжил:

— В нескольких милях отсюда, в глухом лесу, есть старые руины. Я собирался изучить их, но тут случилось… всё это.

— Что за руины? — спросил Коред.

— Всё что я знаю, что они там есть.

Надья, поняв о каких руинах они говорят, осмелилась открыть рот:

— Я знаю об этом месте. В детстве мы с друзьями, исследуя лес, наткнулись на эти развалины и иногда играли там в прятки. Я рассказала об этом месте своей бабушке, и та поведала мне, что эти руины — то немногое, что осталось от тех, кто жил здесь до основания Покоя Левиафана.

— Пешибские постройки, — задумался черноглазый. — Значит, не все они рассыпались за прошедшее тысячелетие.

— Пешибы жили здесь задолго до того, как прибывшие морем люди заложили первый камень Покоя, — заметил Алистер. — Сейчас от них остались лишь память, да записи в свитках. Если те руины и впрямь некогда принадлежали им…

Глаза чаровника загорелись. Для учёного, вроде него, подобная находка должна была быть на вес золота.

Черноглазый, словно сделав над собой невиданное усилие, обратился к Надье:

— Расскажи мне об это месте.

Девушка слегка занервничала, ёрзая в седле. В последний раз она бывала там давно, ещё маленькой девочкой, бегающей босиком по холодным серым камням.

— Ну, — начала она. — Когда я была маленькой, мы с друзьями забирались туда, чтобы поиграть и укрыться от взрослых глаз…

Коред отвернулся, закрыв лицо одной рукой. Надье перепугалась. Чем она могла расстроить его?

Хёрб, увидев всё это, вышел вперёд и мягко, со свойственным ему тактом сказал ей:

— Наставник имел в виду, что ему не помешало бы знать о том, как выглядят эти руины? Насколько хорошо они сохранились? Если ли у них каменные стены, земляные провалы и подземные помещения?

Надья едва удержалась, чтобы не ударить по голове саму себя. Вот дура! И с чего она решила, что черноглазому будет интересно слушать о том, как они с Йолимом, Майей и Ориллом прятались за стенами и ногтями соскребали с камней разросшийся всюду зелёный мох?

— Там есть стены, — сказала она. — Не меньше трёх, хотя каждая из них тут и там развалилась. Я помню, что там были каменные ступени, ведущие к какому-то заросшему плющом входу, но мы никогда не спускались вниз. Было страшно.

— Далеко до них?

— Миль восемь, если прямо от деревни. Отсюда, наверное, все шестнадцать.

— В деревню мы возвращаться не будем, — отрезал Коред. — Поедем напрямик, через лес. Всем советую последовать моему примеру и отлить, я не собираюсь задерживаться по пути.

— И давайте не мешкать, — согласился с ним Алистер. — Если будем столбом стоять на дороге, то дождёмся лишь темноты, из которой на нас кинется сама смерть.

Спустя пять минут все они снова оказались в седле. На этот раз Коред приказал Хёрбу ехать в хвосте. Сам черноглазый тронул пятками своего вороного и первым свернул с дороги, въехав в лесную чащу.

В лесу не было ни дорог, ни тропинок, но лошадей, казалось, это нисколько не волновало. Уверенно ступая по поросшей травой и кустарниками земле, они вереницей тянулись между деревьями. Бельчонок иногда останавливалась, чтобы пожевать растущий у земли куст, но Надья быстро одёргивала её. Не хватало ещё, чтобы Коред увидел, что она медлит, потакая своей кобыле.

Перед тем, как свернуть с дороги, Надья рассказала черноглазому, в какой стороне от деревни находятся искомые ими руины. Но даже для неё, всю жизнь прожившей в этом лесу, найти их отсюда было бы непросто. Коред же, думалось Надье, об этом вовсе не беспокоился. Он уверенно вёл вперёд своего вороного, иногда меняя маршрут. Пару раз им приходилось закладывать круги из-за глубоких лесных оврагов, но черноглазый тут же находил нужное направление.

Смотря на покачивающегося в седле Кореда, Надья размышляла над давно интересующим её вопросом. Несколько раз она порывалась задать его, но боялась, что ответ будет слишком ужасным.

Собрав всю смелость в кулак, она спросила:

— Это существо, кто оно?

Недолго Коред молчал, а потом ответил, не оборачиваясь:

— Я, кажется, велел молчать. Или моя память подводит меня? Хёрб, разве я не велел не открывать рта?

— Велели, мастер, — в голосе лекаря слышалась улыбка. — Ровно до того момента, как вы сами не заговорите. Времена вашего запрета окончились у дороги.

Черноглазый покачал головой:

— Если всё сложится удачно, то ты, девка, никогда не узнаешь, что это за тварь. А если нет, что же — трупам знания без надобности. Но, коли тебе так не терпится окунуться в мир кошмаров, то говори с Хёрбом. А лучше заткнись.

Надья вопросительно обернулась на лекаря.

— К сожалению, я не многое могу рассказать, — заговорил Хёрб. — И все сведения о нашем противнике довольно разрознены. За тот год, что мы идём по его следам, мы не смогли добыть достаточно информации. Впервые мы услышали о нём в предгорьях Апогелитты, когда местные племена поведали нам о смерти, что приходит из леса. Они рассказали нам историю, похожую на ту, что произошла с вами. Я не придал этому большого значения, в каждом углу свои басни, но наставник насторожился. Прошел не один месяц, прежде чем мы наткнулись на новое упоминание об этом существе: семья лесника была изуверски убита, тела были изуродованы, а младшая дочь и вовсе пропала. С тех пор мы выслушивали каждый шепот, каждый слух, в надежде найти хоть что-то, что поможет нам выйти на нашу цель. Тогда мы уже примерно понимали, с чем имеем дело. Вернее, это понимал мастер.

— И с чем же мы имеем дело? — спросил Алистер.

— У него много имён. На юге его называют мананангалом, на севере кличут вендиго, или эмпузом. В некоторых свитках Империи Велламаха упоминаются предания о ночном людоеде, прозванном аканакой. Среди фледменийцев тоже есть поверья, относящееся к нему. Согласно их вере, это существо некогда было великим воином, посланником их богов, вошедшим в мир мёртвых. Из мира мёртвых невозможно было вернуться, но тому воину удалось сделать это. В наказание, Повелители Мёртвых прокляли его, превратив в чудовище, обречённое скитаться по нашему миру и утолять голод людской плотью.

— Это правда? — Надья была не на шутку испуганна.

— Не думаю, — покачал головой лекарь. — В нашем мире полно странностей, но поскольку именно этой занялся мой учитель, то значить это может только одно…

— Закрой рот, — оборвал его Коред, развернувшись в седле. — И в следующий раз дважды подумай, прежде чем открывать.

Лекарь послушно замолчал. Надье казалось, что в разговоре с ней он допустил какую-то вольность, что вывело черноглазого из себя.

— Что это — только одно? — спросила она.

— Ничего, — тихо ответил лекарь. — Прости, я не могу сказать большего.

— Но что же это за монстр, в итоге? — продолжала допытываться Надья. — Дух, демон?

Она замолчала, поёжившись, а затем шепнула:

— Бог?

— Бог?! — взревел Коред, резко останавливая вороного. — В этой твари нет ничего божественного! Это монстр, мерзость, паскудная скотина, треклятый гуль, зажившийся на свете. Он не заслуживает ни разговоров о нём, ни упоминаний, ни даже мыслей. Лишь холодной стали и жарящего огня.

Пытаясь подавить вспышку гнева, черноглазый приложился к своему винному меху.

— И сегодня он получит и то, и другое, — сказал он, пряча мех, и снова трогаясь с места.

Некоторое время они ехали в напряженном молчании. Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, Надья обратилась к юному лекарю. Ей нравился Хёрб. В его голубых глазах лучилось добро, а его вежливая и приветливая манера речи располагали:

— Откуда вы? — спросила она. — Простите, если это слишком дерзкий вопрос.

— Ничуть, — улыбнулся лекарь. — Я родился в Дахкшере — городе, стоящем аккурат между болотами Сивери и лесами Апогелитты. Дакхшер, на одном из местных наречий, означает «риск». Историки пишут, что город прозвали так из-за того, что он стоит между двумя опасными местностями, ибо, что на топях, что в лесах, можно наткнуться на неприятности. Малая моя родина была приветливым городком, мало чем отличающимся от остальных. Были у нас и праздники, и погромы, и светлые времена, и тёмные. Были времена заурядные, а порой события были столь невероятны, что о них и вовсе никому не известно.

— А Коред? Простите, но он ваш… родственник?

— Ага, — буркнул Коред. — Я ему мать родна.

Хёрб улыбнулся, увидев замешательство Надьи:

— Нет, он мой друг и учитель. Кровными узами мы не связаны. Моим отцом был высокородный аристократ из моего города, матерью — служанка, прислуживающая в его имении. Будучи незаконнорожденным, я не мог претендовать на семейное наследие, потому меня отдали в обучение местному аптекарю.

— А как вы познакомились с господином Коредом?

Хёрб, немного помолчав, ответил:

— Он гостил у моего учителя в аптечной лавке. Так мы и познакомились.

Внезапно, Коред резко скомандовал остановиться.

— А вот и первый экспонат, — сказал черноглазый, кивнув головой в сторону.

Подав Бельчонка чуть вперёд, Надья проследила взглядом жест Кореда, и обомлела.

На дереве, привязанный к стволу, висел труп. У него не было ни рук, ни ног. Грудная клетка была вскрыта. В зияющей дыре было видно, что кто-то вырезал у мертвеца грудину и часть рёбер. Безглазая лысая голова с беззубым ртом глядела куда-то вверх.

Надью охватил приступ тошноты, и её вырвало прямо с лошади.

Коред спешился. Медленно подойдя к телу, он внимательно осмотрел его. Раздвинув руками рассечённую кожу на груди, черноглазый заглянул внутрь. Затем он запустил руку в споротое брюхо покойника, и вытащил оттуда горсть мертвенно-бледных личинок. Копошась по его ладони, они падали на влажную землю. Черноглазый выбросил их и раздавил сапогом.

— Зачем… — Надья справилась с очередным приступом рвоты, подступившим к горлу. — Зачем он повесил его здесь?

— Это представление, — сказала Алистер.

— Верно, — подтвердил Хёрб. — Он пытается напугать нас. А главное — напугать тебя, Надин.

Коред влез на своего вороного.

— Не в этом случае, — сказал он. — Этот труп для меня. Ублюдок намекает, что знает, кто я.

— С чего ты взял? — спросил Алистер, разглядывая привязанное к дереву тело.

Не удостоив чаровника взглядом, Коред ответил:

— Потому что он пуст.

Черноглазый дал ходу своему чудовищному коню, и остальным ничего не оставалось, кроме как тронуться следом.

На следующий труп они наткнулись уже через полчаса. Женщина висела вверх ногами на крепкой буковой ветке. Как и у предыдущего тела, у неё не было глаз. Стекающие из её распоротого живота потоки крови засохли и запеклись. Руками женщина словно обнимала своё вскрытое чрево. Присмотревшись, Надья заметила, что её руки держатся на животе с помощью двух вбитых в ладони гвоздей.

— А вот это уже для тебя, — сказал Коред.

Надья, как парализованная, смотрела на женщину. Кожа мертвеца побледнела. По застывшему в агонии лицу ползали полчища мух. Они забивались ей в полуоткрытый рот, выползали через пустые глазницы. Рыжевато-каштановые волосы свисали вниз, облепленные грязью, перемешанной с кровью.

— Не смотри, — велел ей черноглазый, впервые взглянув на неё без свойственного ему презрения. — А если смотришь, то постарайся не вонять страхом. Нечего кормить эту тварь.

Надья не отвечала, продолжая смотреть на женщину. Цвет её волос напоминал ей о Майе.

Коред взял Бельчонка под уздцы и тронулся с места, уводя за собой. Спустя полмили Надья, отойдя от увиденного, спросила:

— Что вы имели в виду? Не кормить эту тварь?

— Страх для него, словно мёд. Он нагоняет его. Изводит выбранную им жертву, доводя до состояния, когда от страха та перестаёт мыслить здраво. Тогда-то он и настигает её. Нет для него ничего, милее страха и человеческой боли.

Коред ненадолго задумался и продолжил:

— Когда мы забиваем барашка или закалываем свинью, мы стараемся не пугать зверя. Считается, что страх делает мясо жестким, невкусным. Для этой твари всё наоборот. Чем больше напугана его жертва, тем большее наслаждение он получит, пожирая её.

Черноглазый обернулся к Надье:

— Изгони свой страх, девочка. Не дай ему расползтись по твоим жилам, не доставляй удовольствия этой мрази. Чем меньше ты будешь бояться, тем более вероятность того, что он совершит ошибку.

— Как я могу не бояться после всего, что видела? — удивилась Надья.

— Никак. Но воля и храбрость берут верх над страхом. Заслоняют его своими тенями, превращая в тщедушное, едва ощутимое чувство, скребущееся где-то на задворках сознания. Собери волю в кулак. Наполни себя гневом, жаждой отмщения. Наполни себя уверенностью. Поверь, что ты выживешь. Если не можешь поверить в себя — верь в меня и мой меч. А лучше поспи. Нам ехать ещё пару часов.

— Я не смогу заснуть, тем более в седле, — пожаловалась Надья.

— Хёрб, — только и сказал Коред.

Молодой лекарь понял своего наставника с полуслова. Порывшись в своих седельных сумках, он выудил оттуда небольшой пузырёк из чёрного стекла и, подъехав поближе, передал его Надье.

— Выпей, — сказал он. — У меня этого добра навалом.

Надья осмотрела пузырёк. Внутри переливалась жидкость, на чёрном стекле играли искаженные отражения ветвей деревьев.

— Что это?

— Лёгкое снотворное. Проспишь час, может полтора. И тебя не будут тревожить сны.

— А если что-нибудь случится, пока я сплю? — встревожилась Надья.

Коред подал голос:

— А случись что, пока ты бодрствуешь, ты, наверное, вытащишь спрятанный в штанах меч и кинешься в бой? Нет уж. Тварь достаточно напугала тебя, развесив тут и там эти кормушки для мух. Так что пей, пока я не влил это тебе в глотку силой.

Недовольно взглянув на Кореда, Надья подумала: «Хуже уже точно не станет. Почему бы и не поспать? »

Откупорив крышку пузырька, она принюхалась, но запаха не почувствовала. Вылив его содержимое себе в рот, ей показалось, что она пьёт берёзовый сок. Не успев вернуть пузырёк Хёрбу, глаза её начали слипаться, голова повисла, а миг спустя она уже крепко спала, не видя никаких снов.

Глава 8. Серый каменщик.

Надья проснулась от того, что кто-то трепал её за плечо. Едва открыв глаза, она поняла, что сидит в седле, уткнувшись лицом в шею своей кобылки. Бельчонок была тёплой, а жесткие волосы её гривы приятно струились меж девичьих пальцев. Запах животного казался Надье таким привычным, что на миг она вновь ощутила себя дома.

— Проснись, — сказал ей Хёрб. Молодой лекарь стоял рядом, пытаясь её разбудить. Когда он приближался к ней почти вплотную, Надья чувствовала запах множества трав, которые Хёрб носил в своих сумках.

Перед глазами всё расплывалось. Надья попыталась протереть их руками, выпрямившись в седле, но Хёрб не позволил:

— Не чеши, — велел он. — После этого снадобья взор всегда затуманен. Это пройдёт через пару минут.

Лекарь оказался прав. Не успел он помочь ей слезть с лошади, как переливчатая плёнка пала с глаз Надьи, и она смогла разглядеть всё, что происходило вокруг.

За то время, что она спала, сидя на спине своей кобылицы, их небольшой отряд успел добраться до древних лесных руин. Они почти не изменились с тех пор, как Надья была здесь в последний раз. По крайней мере, ей так казалось. На возвышенности, образовывая причудливый, угловатый полукруг, стояли три каменные стены, выложенные серым булыжником. Покрытые плющом и зелёным мхом, со временем они стали рассыпаться, и обвалившиеся камни покоились у их основания. По правую руку к ним вела такая же каменная лестница, насчитывающая не менее тридцати ступеней. От прошедших лет они потрескались и обросли зеленью. У подножия лестницы лежал вытесанный из булыжника, переломанный надвое тотемный столб, не меньше девяти футов в длину. Голова животного, некогда украшающая его, превратилась в перемолотый щебень.

По левую сторону от холма, едва заметная под покрывающей её растительностью, находилась небольшая овальная постройка. Крыша её провалилась, повергая в пыль и часть стен.

Но больше всего выделялась огромная, не меньше двадцати футов в высоту арка, стоящая в самом центре руин. Она была столь большой и широкой, что в её пролёт могли въехать не менее восьми всадников, выстроенных в шеренгу. Замковый камень украшали неизвестные Надье рисунки и письмена.

Под аркой, уходя вниз, тянулась заваленная камнями лестница, оканчивающаяся затянутым плющом проходом. Вездесущая трава проросла через трещины в ступенях, и спуск напоминал Надье сотканный из зелени ковёр.

Надья вспомнила, как они с Ориллом, Майей и Йолимом подзуживали друг друга, уговаривая спуститься вниз и проверить, что скрывает темнота этих древних построек. Никто из них так и не решился. Порой кто-то спускался до середины лестницы, или, даже, почти доходил до самого входа, но всё это заканчивалось одинаково: перепуганные, они бежали обратно, посмеиваясь над собственным страхом.

— Потрясающе! — выдохнул Алистер. Его глаза горели от увиденного, он метался от одного камня к другому, радуясь неизвестно чему. — Только взгляните на эту кладку! И на гравюры, что идут вдоль лестничных оснований! Если эти постройки и впрямь принадлежали пешибам…

— Не обосрись от счастья, — буркнул Коред. — Мы тебя взяли не для того, чтобы ты с идиотской миной скакал от одного камня к другому. У нас в компании уже есть очень тупой ребёнок. Зачем нам второй?

Его слова немного подействовали на чаровника, и тот стал молча прохаживаться по руинам, нечто увлеченно разглядывая.

«Я не тупая, — обиделась Надья. От чего то пренебрежение Кореда задевало её, хотя черноглазый со всеми разговаривал подобным образом. — Неужели так сложно вести себя по-человечески? »

Коред, тем временем, раздавал приказы:

— Парень, следи за лошадьми, и с девки глаз не спускай. За руку держи, или свяжи, если хочешь. А ты, чародей, — он обратился к Алистеру. — Прекрати улыбаться, словно портовая шлюха, впервые попавшая в имперский бордель. Идём со мной — нужно получше осмотреть эти развалины.

Вместе Коред и Алистер перелезли через разрушенный тотемный столб и зашагали вверх по лестнице. Надье показалось, что они о чём-то шепчутся, но услышать их она не могла. Вместо этого она присела на холодный булыжник, лежавший под большим, раскинувшим ветки буком, и спросила:

— Он всегда такой?

— Кто? — Хёрб не сразу понял, о ком она. — Наставник? Нет, — помедлив, ответил лекарь. — Не всегда.

Надья разозлилась. Негодование в ней, наконец, выплеснулось наружу. «Интересно, — подумала она. — Это близость смертельной опасности так действует на меня?»

— Тогда неужели он не может вести себя, как порядочный человек? — зло шепнула она, глядя на Хёрба и всплёскивая руками. — Почему нужно постоянно хамить, угрожать расправой, и напоминать, что, по его мнению, все вокруг — ничего не стоящие глупцы?

Хёрб тяжело вздохнул. Казалось, он пытается найти нужные слова.

— Ты должна понимать, — сказал он. — Коред такой не потому, что он плохой человек. Таким его сделало время и ремесло. Оно отняло у него всё, что могло, и продолжает отнимать. Семью, друзей, дом, даже собственную волю. И его жизнь…

Лекарь осёкся. На его лице залегла тень страха.

— И его жизнь, какой она могла бы быть.

Хёрб посмотрел на Надью, и присел с ней рядом.

— Я знаю, иногда он кажется страшным человеком. И да, бывают дни, когда он вынужден творить не самые приятные вещи. Но поверь мне, Надин — наставник не так уж и прост. Он сотворил больше добрых дел, чем кто-либо из людей. Он спас столько жизней, что попробуй он сосчитать их, на это ушли бы годы. За всей его чёрствостью и жестокостью скрывается человек, способный на невероятную добродетель. Не суди его по словам — его дела скажут о нём куда больше.

Надья задумалась. Пока черноглазый не сделал ничего, что подтвердило бы слова лекаря. Он только избил Алистера и её мать. За второе Надья, коря себя, была ему благодарна. «Но ведь он прогнал существо из деревни, — подсказала ей внезапно пришедшая из ниоткуда мысль. — А затем забрал меня с собой, чтобы защитить всех её жителей. И меня тоже».

«У рыбы во рту черви гибнут».

И всё же её обижало то, что Коред относится к ней, как к дорожной грязи, облепившей его походные сапоги.

— Я хочу посмотреть на руины, — сказала она Хёрбу. — Можно?

Быть может, приятные воспоминания на время отвлекут её от мрачных мыслей, безостановочно следующих за ней по пятам, подобно существу в монашеской рясе.

— Я пойду с тобой, — травник поднялся на ноги. — На тот случай, если что-то произойдёт. Или если тебе понадобится с кем-нибудь поговорить.

Надья улыбнулась. С каждым часом молодой лекарь нравился ей всё больше. Хёрб не был похож на типичного учёного: он не был толст, носил потёртый кожаный камзол, а на его поясе висела настоящая сталь. «Интересно, насколько хорошо он владеет своим мечом?». Лекарь был красив, и у него было доброе сердце. Надья изумилась сама себе: как она могла предположить, что этот молодой человек может приходиться родственником такому бродяге, как Коред?

Вместе они отошли к полуразрушенной овальной постройке. Почти все камни, сложенные друг на друга, были серы, как дождливое небо. Но в некоторых местах они имели цвет потускневшего рубина. От времени выгравированные на них узоры, и символы слились в одну, плохо различимую кляксу. Надья улыбнулась.

— Помню, как в детстве мы бегали и играли среди здешних камней. Майя и Орилл постоянно подстёгивали друг друга на разные глупости. Однажды, они поспорили, выйдет ли у них забраться по арочной колонне на самый верх. Ни у одного из них не вышло добраться и до середины.

— Дети вечно затевают разные шалости, — улыбка тронула губы лекаря. — Порой они бывают опасны, но как иначе ребёнку познавать мир? Только набивая всё новые шишки.

— Йолим никогда не соглашался, — грустно заметила Надья. — Всякий раз, когда мы устраивали очередную глупость, он говорил нам, что это опасно и безответственно.

— Он был мудр не по годам, — в голосе Хёрба слышались нотки сочувствия.

Надья продолжила:

— Как-то раз Орилл уговорил меня попробовать забраться на арку. Я долго отказывалась, но в итоге согласилась, когда Йолим попытался меня отговорить. Я и слышать ничего не хотела. Я думала, что должна быть смелой, как Майя, и не слушать слова мальчишки. Я не проползла и пяти футов, как сорвалась и рухнула на кучу камней, разбив себе ногу в кровь. Друзья помогли мне добраться до дома. Увидев мою рану, матушка не сказала ни слова, лишь достала повязки и мази. А когда всё было готово, и раны были перевязаны, она отлупила меня розгами, крича, чтобы я больше не смела шататься по лесу. Больше я здесь никогда не бывала. До этого дня.

— У вашей матушки сложный характер, — заметил лекарь.

— Говорят, она не всегда была такой. Староста Шигор как-то рассказывал, что при жизни моего отца она была другим человеком: вспыльчивой, но добросердечной, набожной, но не фанатичной. Он говорил, что смерть отца подкосила её, и она нашла отдушину в вере.

— В трудные времена люди ищут помощь везде, где только могут, и порой находят её в самых разных местах: в религии, в людях, даже на дне пустой фляги.

От этих слов в памяти Надьи что-то вспыхнуло. Ей казалось, что она уже слышала эти слова.

— Каким был ваш отец? — спросил Хёрб.

— Я его почти не помню, — грустно ответила Надья. — Только по рассказам других людей. Говорят, он был добр и смел, всегда был готов помочь тем, кто нуждался. Рассказывали, что в деревне не было лучшего охотника, чем он. К сожалению, каким бы хорошим охотником он не был, лес забрал и его.

— Лес? — переспросил Хёрб.

— На него напал медведь, и отец скончался от полученных ран. С этого всё и началось. Матушка изменилась, а вскоре и бабушка стала болеть, и я осталась одна. Если бы не друзья…

Надья осеклась. Хёрб взял её за плечо:

— Мне жаль вашу семью. Уверен, вы были бы счастливы, сложись всё иначе.

Надья смахнула выступившие на глаза слёзы:

— Может и так. Хотя, некоторые болтали, что мой отец сам кинулся в пасть медведю, лишь бы сбежать от моей матери. Сейчас правды уже не узнаешь.

Беседуя, они не заметили, как к ним подошли Коред и Алистер. Черноглазый был мрачнее обычного и злобно переводил взгляд с Надьи на лекаря:

— Я тебе что велел? Экскурсии ей устраивать? Я велел тебе ждать на месте.

— Мы просто прошлись вдоль подножия руин, — оправдался Хёрб. — Всё в порядке.

— Это уж мне решать, — заявил Коред. — Мне не нравятся эти руины. Не нравится их запах, их вид. От них гудит в голове.

— Может, голова у вас гудит от выпитого вина? — выпалила Надья, а затем, осознав сказанное, изумлённо прикрыла рот руками. Она ещё никогда не смела столь откровенно дерзить людям.

Ей показалось, что Коред сейчас снесёт ей голову, или ударит, или заткнёт ей рот кляпом и привяжет к ближайшему буку, но черноглазый лишь рассмеялся.

— Ну, наконец-то ты проявила хоть какой-то характер. Значит, не всё потеряно, и страх ещё не поселился у тебя в сердце.

И он улыбнулся ей. Впервые, по-настоящему улыбнулся, а не скривился в презренной усмешке. В его улыбке чувствовалась искренность и, возможно, даже толика уважения. Эта улыбка помогла Надье больше, чем сонное снадобье, чем прогулка по руинам и воспоминания из детства. Она прогнала страх. Теперь она не чувствовала себя трусливой обузой.

— Что вы узнали? — спросил Хёрб. — Это и впрямь руины пешибов?

— Сложно сказать, — ответил Алистер. — Письмена, которыми покрыты некоторые стены, действительно очень древние. Но я не могу заверять, что они принадлежали пешибам. О них нам почти ничего не известно.

— Осталось проверить лишь одно место, — сказал Коред, кивая в сторону уходящей вниз лестницы. — Вы трое — оставайтесь здесь и будьте начеку. Если я не вернусь через полчаса — бегите. Езжайте к подножию Апогелитты, в городок, который местные зовут Последней Стоянкой. Если доберётесь, расскажите обо всём произошедшем старейшине тамошних волхвов. Возможно, он сможет вам как-то помочь.

Вытащив из своих сумок факел, Коред велел Хёрбу разжечь его. Лекарь пару раз чиркнул кресалом, и промасленные тряпки весело разгорелись. Спустившись по выщербленной лестнице, черноглазый отодвинул плющевой подол и исчез во мраке. Какое-то время оставшиеся снаружи видели свет от его факела, но вскоре исчез и он.

— Смелости ему не занимать, — заметил Алистер. — Если не сказать иначе.

Хёрб вступился за наставника:

— Учитель не совершает глупых поступков. Если он решил пойти туда один, значит, он знает, что делает.

— Надеюсь, что его самоуверенность всех нас не погубит.

Коред вернулся даже раньше назначенного срока. Бросив факел, едва выйдя на свет, он бегом поднялся и произнёс:

— Уходим.

— Что? — изумился Алистер. — Мы столько добирались сюда! И теперь уходим?

— Да, мы уходим, — повторил черноглазый. — Забирайся на свою лошадь. Все в седло и немедленно выступаем.

Тон наставника, судя по всему, изрядно напугал Хёрба.

— Что вы нашли там, учитель?

Коред запрыгнул в седло:

— Смерть. Я нашел там смерть.

С этими словами он тронул своего вороного и, не оглядываясь, двинулся через лес. Надья, не став дожидаться, отвязала Бельчонка и двинулась вслед за Коредом. Остальные, помешкав, последовали за ними.

Они ехали долго. Ночь вступила в дозор, и даже звёзд не было видно за раскинувшимися древесными кронами. Несколько раз кто-то из них пытался нарушить напряженную тишину, но Коред лишь велел им заткнуться.

Скорый отъезд и молчание черноглазого снова вернули Надью в объятия страха. Что могло так напугать Кореда? Они были в пути уже около часа, и за это время тот всё время молчал. Периодически он останавливался и внимательно глядел по сторонам, или на следующих за ними воронов. Птицы перестали кричать и беззвучно перелетали с одной ветки на другую.

Вскоре они выехали на небольшую лесную поляну. Со всех сторон её окружали могучие деревья, а сама поляна поросла невысокой, цвета малахита травой, вперемешку с редкими кустами кроваво-красных и индиговых лесных ягод. Почти у самого её края, призывно журча, протекал ручей с чистой водой.

Коред осадил своего жеребца. Оглядевшись, он помолчал ещё несколько мгновений, а потом сказал:

— Остановимся здесь.

— Привал? — обеспокоился лекарь. — Не лучше ли нам поторопиться? В лесу небезопасно, а на «Предательском дворе» можно найти временное прибежище.

— Юноша прав, — согласился Алистер. — Останавливаться здесь слишком рискованно. Если поторопимся, то успеем добраться до гостиницы к рассвету.

Спешившись, Коред повёл своего вороного к краю поляны.

— Мы остановились не ради привала. Мы здесь заночуем.

У Надьи волосы встали дыбом. Здесь? В лесу? В нескольких милях от руин, которые они спешно покинули, и с чудовищем прямо под боком?

Судя по реакции Алистера и Хёрба, они думали точно также. Чаровник и лекарь наперебой стали оспаривать решение черноглазого, позабыв о том, что стоит вести себя тихо.

— Это самоубийство! Эта тварь рыщет где-то поблизости! Стоит нам сомкнуть глаз, как она явится сюда, выпустит нам кишки, и развесит на деревьях, чтобы пугать нами следующую жертву!

— Наставник, одумайтесь, это слишком рискованно. Нам стоит немедленно двинуться дальше, чтобы успеть добраться до людных мест.

Надья поняла, что оба этих ученых мужа могли бы ещё долго оспаривать решение черноглазого. Алистер надрывался, доказывая, что эта стоянка — всё равно, что петля для висельника. Хёрб был более сдержан, и пытался воззвать к благоразумию своего наставника. Коред, казалось, не слышал ни одного из них. Он молча привязал своего вороного к низко растущей буковой ветви и стал снимать с него часть поклажи.

Ночная стоянка в глухом лесу, по соседству со смертью, нагоняла на Надью ужас. Но делать, похоже, было нечего. Коред твёрдо решил заночевать на поляне, и она не видела смысла ему противиться. Спрыгнув с Бельчонка, она подвела её к тому же дереву и привязала рядом с боевым жеребцом. Тот одобрительно заржал, как бы говоря, что не против такого соседства.

Глядя на них, Алистер и Хёрб, смирившиеся с положением, тоже начали разгружать лошадей. Факелы путников освещали поляну по всему периметру, а Хёрб быстро прошелся вокруг и вернулся с охапкой сухих веток для костра. Пока он, используя огниво, разводил огонь, Надья наблюдала за Коредом.

Черноглазый ходил по кругу у края поляны и рассыпал из небольшого мешка какой-то неизвестный Надье порошок. Некоторые места он оставлял не присыпанными, а иногда, ворча что-то себе под нос, возвращался, и щедро подбрасывал порошок туда, где тот уже был. Смесь разлеталась тысячей искрящихся, напоминающих звёзды песчинок, и оседала на земле.

Вскоре в центре поляны весело заиграл костерок, и путники старались прибиться поближе к огню, спасаясь от ночных холодов. Хёрб набрал воды из ручья и напоил лошадей, дав каждой из них по несколько свежих овощей. Те благодарно пыхтели, и только жеребец черноглазого сохранял воинствующее достоинство боевого скакуна.

Надья сидела на своём спальном мешке, в паре футов от танцующего пламени, и уплетала яблоко с куском вяленого мяса. Вода в её фляге кончилась и Коред, заметив это, протянул ей свой винный мех. На вкус вино было кисло-сладким, с явным сивушным привкусом, но Надья, почуяв разливающееся по телу тепло, перестала обращать на это внимание. Она бы с удовольствием сходила к ручью и наполнила свою флягу, но не решалась отойти от костра без разрешения Кореда.

Сидя неподалёку от неё, черноглазый держал на коленях свой обнаженный клинок, и водил по лезвию промасленной тряпицей. Надья вспомнила, как Йолим говорил ей когда-то, что любой уважающий себя боец всегда держит своё оружие в чистоте и порядке, на случай, если придётся пускать его в ход.

На ярмарке у стен Покоя Надья видела десятки и сотни различных мечей: от самых простых, отдающих прохладной сталью, до изысканных, с золотыми рукоятями, украшенными рубинами и клинками, переливающимися на солнце дюжиной разных цветов. Меч Кореда, казалось, был сделан из старого, выцветшего от времени камня. Его клинок не был гладок, как женская кожа, но волнообразно бугрился, подобно поверхности неспокойного моря. Лезвие, местами, обладало зубчатой кромкой, а остриё напоминало наконечник древней стрелы, выточенный из камня. Эфес и вовсе был сделан как будто из дерева, с короткой гардой и перемотанной кожей рукоятью, оканчивающейся булавовидным навершием. Даже Надья, при всём своей неопытности в оружейных делах видела, что этот меч никуда не годится. «Как он сможет защитить нас с таким оружием? » Даже черенок от лопаты виделся ей смертоносней.

Кореда, казалось, внешний вид его меча вовсе не волновал. Он бесстрастно водил тряпицу по серому клинку, стараясь не порезаться о лезвие, и смотрел в огонь. Иногда он бросал взгляд на Надью, или осматривал границы поляны. Увидев, что изогнутый меч Хёрба по-прежнему покоится в ножнах, он приказал лекарю обнажить его.

— Хотя, навряд ли от тебя будет какая-то польза со сталью в руке. Будь готов применять свои порошки и кристаллы, парень, но если придётся рубить мечом, постарайся, хотя бы, не зарубить кого-то из нас.

Хёрб беспокойно посмотрел на наставника:

— Вы думаете, сегодня нам предстоит драться?

— Я в этом уверен.

При звуках этих слов Надья съёжилась. Больше всего она боялась момента, когда чудовище явится по её душу. Прекрасно осознавая, что это, рано или поздно, произойдёт, она всё же надеялась, что Коред разберётся с монстром самостоятельно, пока она будет прятаться в каком-нибудь безопасном месте. А открытая поляна в ночном лесу вовсе не казалась ей безопасной.

Алистер, до этого молчавший, стал выуживать из своих сумок футлярчики с рунными камнями. Все они были разной формы и разных цветов, и о предназначении их Надья могла лишь догадываться.

— Если грядёт бой, то это может помочь, — сказал чаровник.

Коред мельком оглядел коллекцию чародейских камней:

— Главное не зацепи никого из нас, — велел он. — Камни — не самое надёжное оружие.

— В неумелых руках, может быть, но не в моих.

— Я знавал руноделов, обладавших руками весьма умелыми. Это не помешало некоторым из них лишиться их, допустив малейшую ошибку.

— Излишняя самоуверенность порой ведёт к печальным последствиям, — заметил Алистер. — Кто-то, будучи ослепленным собственными навыками, плошает, и теряет руки. А кто-то обрекает себя и других на погибель, разбивая лагеря там, где этого делать не следует.

Все четверо прекрасно знали, в чей огород был выпущен этот камень.

Коред ухмыльнулся:

— Мы встали здесь не из прихоти. Продолжи мы путь, и, скорее всего, не увидели бы рассвета. Я предпочту встретить опасность при пламени костра, с оружием в руке, ожидая её прихода, а не трясясь в седле, отбивая зад.

— Мы могли ускориться, — настаивал Алистер. — Могли бы попытаться добраться до края леса.

— Нет никаких гарантий, что мы бы успели. Или что нам бы это позволили. А здесь есть всё, что нужно: в меру просматриваемая местность, вода, и огонь. Здесь есть, где развернуться, орудуя мечом. Лишь проклятые птицы не дают мне покоя.

Коред поднял голову, и злобно оглядел сидевших на ветвях воронов. Только теперь Надья заметила, что каждая ветвь окружающих их деревьев была усеяна ими, подобно виноградным гроздьям. Их было не меньше сотни, чёрные, как сама ночь, они глядели на собравшихся у костра, не издавая ни звука. Приглядевшись, Надья заметила, как на их лоснящемся оперении играет смутное отражение пламени.

— Это просто вороны, — заверил их Алистер. — Небось, позарились на нашу еду.

— Или на нас самих, — вставил Коред. — Уж больно молчаливы и приставучи они для обычных воронов. Эти твари следуют за нами с тех пор, как мы отъехали от деревенских ворот.

Хёрб обеспокоенно оглядывал стаю:

— Думаете, они здесь неспроста?

Коред помедлил с ответом:

— Мне уже случалось встречать тех, кто так или иначе приручал птиц и зверей. Вороного съем, если эта стая здесь не по чьей-то воле.

Надья внезапно вспомнила, что по дороге в деревню она с друзьями видела, как животные странно себя вели, массово выбегая из чащи. Когда она рассказала об этом Кореду, тот в сердцах выругался.

— Будем надеяться, что они ограничатся лишь наушничеством. Не хотелось бы воевать со стаей бешеного воронья.

Надья представила, как вся эта стая, сорвавшись с деревьев, набрасывается на неё, и терзает своими острыми клювами, вырывая куски её плоти, вытягивая глаза из глазниц, и выдирая волосы. Чтобы отбросить скверные мысли она сделала ещё один глоток из меха с вином, а затем задала Кореду вопрос, который мучил её с тех пор, как она поговорила с Хёрбом у руин:

— Скажите мне, кто вы, всё же, такой? И чем вы занимаетесь? Вы не благородный рыцарь из книжных сказок, не наёмник и не солдат. Так кто вы?

Коред прикрыл глаза и тяжело выдохнул. Его дыхание оставило лёгкое паровое облачко на морозном ночном воздухе.

— Когда же мне уже перестанут задавать этот проклятый вопрос? Я не рыцарь, это верно. Но я бывал и наёмником, и солдатом. Бывал убийцей, лгуном, и вором. Но всё это не имеет никакого значения, как и то, кто я такой, и чем я занимаюсь, — он обернулся к Надье. — Можешь считать меня кем угодно. В данной ситуации я — всего лишь удачное обстоятельство, из-за которого ты всё ещё жива. Если тебе этого не достаточно, то я ничем не могу тебе помочь.

Он замолк и снова уставился в пламя костра. Надья взглянула на Хёрба, и лекарь, едва заметно, покачал головой. Будто говоря ей: «Не стоит». Обеспокоенная тем, что она вновь чем-то раздосадовала Кореда, она решила сменить тему:

— У вас очень необычный меч.

— Необычный? — усмехнулся Алистер. — Я бы сказал «никчемный». Он выглядит так, словно его выкопали из тысячелетней могилы и вдели в новые ножны.

Коред не обратил на него никакого внимания.

— Когда тварь явится, — сказал он. — Вы будете рады этому никчемному куску стали. А теперь заткнитесь, от вашей болтовни у меня болит голова.

Время тянулось медленно. Прохладный ночной ветер трепал листву растущих кругом деревьев, создавая причудливую мелодию. Вороны, подобно неподвижным горгульям, глядели на путников мёртвыми глазами.

Коред всё так же сидел, почти неподвижно, глядя в огонь. Меч лежал у него на коленях. Не отрывая взгляда от пламени, черноглазый, вдруг, заговорил:

— Долго там стоять будешь?

Все взгляды обернулись на него, не понимая, к кому именно он обращается. Посмотрев в пламя ещё миг-другой, Коред поднял глаза, и уставился куда-то вдаль, в лесную чащу, высматривая что-то между деревьями. Или кого-то.

Надья проследила направление взгляда бродяги. Поначалу она не увидела ничего. Лишь пляски теней от костра, едва достигающих края поляны. Всматриваясь, прищурив свои карие глаза, она пыталась разглядеть то же, что явственно видел Коред.

И она разглядела.

На окраине поляны, там, где начинались деревья, и густой подлесок был усеян травой и высокими кустарниками, среди скрючившихся, низко растущих древесных ветвей, стоял человек. Тёмная фигура, очертания которой были едва заметны лишь тогда, когда очередной пламенный всполох костра взвивался достаточно высоко, чтобы свет от него смог до неё добраться.

Ужас сковал Надью. Её сердце, казалось ей, остановилось. Или же начало биться во стократ сильнее — она и сама не могла сказать. Мир для неё исчез. Остались лишь она, и эта чёрная тень, и между ними залег короткий, тёмный, поросший тёмно-зелёной травой коридор, с выложенными серым булыжником стенами, над которыми раскинули свои ветви умершие деревья, усеянные безмолвными чёрными птицами.

Постояв в тени ещё несколько мгновений, тёмная фигура двинулась вперёд, сминая под собой траву и ломая ветки кустарников. Звук, с которым они переламывались, когда фигура шла сквозь них, напоминал Надье хруст ломающихся костей, а шелест потревоженной им листвы превращался в зловещий шепот. Длинная монашеская ряса мягко скользила по лесной траве, но Надья отчетливо слышала влажный звук сдираемой заживо кожи.

Движение Кореда она заметила краем глаза. Будь она в состоянии здраво мыслить, она бы увидела, что черноглазый резко вскочил на ноги, едва тень двинулась к ним, ломая кусты. Меч в мгновение ока оказался в его правой руке. Левой же, почти неуловимым движение, Коред вытащил из поясного мешочка горсть перламутрового порошка, а затем бросил его в огонь. И мир поглотила тьма. На мгновение, показавшееся Надье вечностью, всё вокруг погрузилось в абсолютную черноту. На задворках её разума даже промелькнула мысль: «Не ослепла ли я? ». И тогда темнота развеялась. Костёр, в который Коред бросил нечто ей неизвестное, взорвался светом столь ярким, что Надья зажмурилась. Открыв глаза, ей показалось, что настал день. Пытаясь привыкнуть к обилию света, она протирала глаза рукавом.

Костёр теперь горел ярким, золотым огнём, словно внутри него зажглось полуденное солнце. Вся поляна освещалась так ярко, что Надья могла бы пересчитать каждое вороное перо, опавшее вниз, когда десятки воронов, с ужасными воплями, сорвались с веток и разлетелись в разные стороны, подальше от несущего боль пламени.

Тёмная фигура в плаще, наконец, вышла из чащи и остановилась на краю поляны. Алистер с Хёрбом вскочили со своих спальных мешков. Один из них неуверенно тряс перед собой своей кривой саблей, второй заламывал руки, держа в каждой из них по рунному камню. Коред немигающее смотрел на фигуру в плаще. Надья, ни то, хныча, ни то, поскуливая, отползла ему за спину.

При ярком свете костра фигура казалась намного ниже, чем там, на лесной дороге. Поношенный балахон был ей велик, рукава и плечи комично свисали вниз, а подол образовывал на земле тряпичную кучу.

Медленно, словно актёрствуя, человек откинул глубокий, изъеденный молью и покрытый заплатами капюшон. Глаза Надьи округлились от удивления.

Всё те же седые волосы и бакенбарды. Всё то же заостренное, умное лицо, всё те же глаза смотрели на неё, выглядывающую из-за спины Кореда. Но на этот раз в них не было ни игривости, ни добродушия. Лишь холодный, животный голод.

— И снова здравствуй, Надин, — произнёс рунный торговец по имени Дитор. — Я же говорил, что буду рад новой встрече. Надо же, ты пахнешь всё так же сладко.

В его голосе не было и следа добросердечия, с которым он говорил с ней на ярмарке. Этот голос был бесстрастным, безразличным, полным нотками самовлюбленности.

— Вы… — только и смогла пролепетать она.

— Я, — кивнул Дитор. — Признаюсь, я надеялся, что ты удивишься моему появлению.

— Но как вы, вы же не могли, вы ведь… — Надья стала запинаться, теряя нить, забывая саму суть того, что хотела сказать. Мысли роились в её голове, словно стая взбешенных шершней, жаля одна за другой. Но прежде, чем она успела сказать что-либо связное, её прервал резкий, холодный, скрипучий голос Кореда:

— Закрой рот, Надин, и не произноси ни слова. Даже не смотри на него.

Надья послушно замолчала. Это было легче, чем думать, и пытаться облечь слова в предложения. Но взгляда отвести не смогла.

Дитор, в то время, осматривал поляну. Его глаза, пустые и бездушные, скользнули по Алистеру и Хёрбу, но словно и не заметили их. Будто торговец смотрел не на людей, а на что-то столь незначительное, что он даже не придавал этому значения. «Они ничего для него не значат, — поняла Надья. — Он не видит в них никакой угрозы, они лишь пыль под его сапогами».

Но когда глаза Дитора остановились на Кореде, что-то в них изменилось. То безразличие, что читалось в них, сменилось явной, всепожирающей злобой. И ненавистью. Дитор даже слегка приоткрыл рот, показав свои желтоватые зубы.

Надья подалась чуть вперёд, и, встав рядом с Коредом, взглянула тому в лицо. И всё поняла.

Черноглазый не боялся того, что вышло к ним на поляну. Он смотрел в лицо Дитору, и на его собственном лице читалось лишь отвращение, смешанное с усталостью. Воля, с которой этот старый, обласканный ветрами бродяга стоял перед лицом смерти, сжимая в руке клинок, выводила Дитора из себя.

И тогда что-то изменилось. Для всех. Для Надьи, для Алистера, для Хёрба. Чёрные нити ужаса, простёршиеся к ним, когда торговец скользил меж кустов, и заключившие их в свои объятия, ослабли. Путы пали, и все они вдруг ощутили небывалый подъём. Среди них был человек, не боящийся монстра. Не ставящий его ни во что. Этот человек был их лидером, и его воля, неясным образом, расползалась по всей округе, побуждая страх отступать.

— Ваша омерзительная порода меняется год от года, — устало произнёс Коред. — Раньше вы только прикидывались людьми. Теперь же вы выглядите, как мы.

— Ооо, — елейно пропел Дитор. — Мы развиваемся, Привратник. Меняемся, как и этот чудесный мир. Но не смей сравнивать НАС с вами. Вы — лишь подкорм. В вас нет и крупицы НАШЕГО величия, коим одарила нас Мать.

— Гнилые отродья, — сплюнул Коред, поигрывая мечом. — Тебя выблевало в этот мир, и ты, как и все прочие подохшие от наших рук выродки, возомнил себя божеством. Ты оброс легендами и преданиями, возводящими тебя в стан могучего зла, но на деле остался лишь прячущимся среди теней трупоедом. Скоро и это закончится.

Надья видела, как Дитор старается не меняться в лице. Слова Кореда задели его, если это слово вообще применимо к таким, как он. Надья понятия не имела, о чём говорят эти двое, но отчетливо осознавала — Коред знает о Диторе куда больше, чем сказал им. А Дитор знает о Кореде.

— Столько лет, — покачал головой Дитор. — А вы поёте всю ту же песенку. И каждый из вас умирает с её мотивом на устах.

— Не в этот раз, — произнёс Коред. — Я не сын кузнеца, отродье, и не малая девица. Тебе не стоило играть со мной. Как только твой дружок донес тебе обо мне, тебе стоило бежать, так далеко, как только можно.

Дитор расплылся в улыбке.

— Надо же, так ты знаешь об Алистере? Признаться, он был мне весьма полезен долгое время, и всё ещё пригодится. Его раскрытие уже не играет роли, Привратник, ведь ты и твоя зверушка вот-вот подохнете, а я заберу свою ненаглядную Надью и, наконец, верну себе Плоть от Плоти Своей.

Надья обернулась, глядя на Алистера изумленными глазами. Чаровник, нервно заламывал руки, глядя в землю перепуганными глазами. Камни выпали из его рук и зарылись в траву. «Он помогал чудовищу? Но зачем? »

Хёрб, до этого безотрывно смотревший на Дитора, теперь встал в пол оборота, не зная, за кем ему следить: пришельцем, или предателем?

— Парень, — произнёс Коред, не оборачиваясь. — Если эта трусливая мразь, трясущаяся позади меня, попробует дёрнуться — убей его незамедлительно.

— Ты сбежал из моих руин, Привратник, — сказал Дитор, сбрасывая с себя плащ, оставаясь абсолютно голым. Член его, как и голова, порос седыми курчавыми волосками. С каждым словом голос его был всё более угрожающим. — Ты видел, что хранится в подвалах. И бежал, напуганный моим естеством. А теперь, Привратник, ты умрёшь. И будешь умирать каждый раз, возвращаясь за мной, если в тебе ещё что-то осталось.

В книгах Надья читала, как заколдованные принцы превращались из зверей обратно в людей, или наоборот. В ярком свечении волшебства они, в мгновении ока, оказывались лягушками, козлятами, или свиньями. Реальность оказалась куда страшнее.

Дитор обхватил себя руками, сгорбившись. Ногти его впились в плоть, и он стал кусками срывать с себя кожу, обнажая серое, покрытое серебристыми волосками и гусиной кожей, тело. В один момент он стал выше на пару футов. Лицо, некогда человеческое, обзавелось широкой, полной острых зубов пастью, лишенной губ. Вместо носа зияла дыра, из которой текло нечто красное, напоминающее кровь. Седые волосы и бакенбарды по-прежнему покрывали его голову, но их цвет сменился с серого на блестящее серебро. Пальцы, которые ещё недавно осторожно выкладывали на прилавок рунные камни, вытянулись вдвое, и оканчивались длинными, чёрными когтями. Густой серебристый мех покрывал его руки и спину, длинные, полусогнутые ноги, и огромные ступни.

Сбросив с себя остатки кожи, монстр отряхнулся, словно вымокший в воде пёс, а затем издал жуткий, раздирающий нутро визг.

— Назад! — рявкнул Коред через плечо, и встал в боевую стойку, взмахнув мечом.

Надья и Хёрб подчинились. Алистер, упав на колени, бормотал себе под нос что-то неразличимое. Лекарь бесцеремонно схватил его за ворот и оттащил от костра.

Коред двигался из стороны в сторону, постоянно меняя ритм движения и число шагов. Время от времени он проделывал мечом различные короткие движения. Каким-то кусочком разума Надья поняла, что черноглазый пытается запутать чудовище.

Монстр тоже не спешил нападать. Он ходил полукругом, то на двух, то на четырёх когтистых лапах, то пригибаясь к земле, то выгибая спину. Время от времени он облизывался, и тогда было видно, что его язык длиной никак не менее десяти дюймов. Бледный, пульсирующий отросток, вываливающийся из зубастой пасти, вызывал у Надьи помесь ужаса и отвращения.

Стоящий рядом с ней Хёрб опоясался не менее чем шестью различными мешочками с кристаллами и порошками, готовясь, в случае нужды, прийти на помощь наставнику.

Коред, тем временем, замер на одном месте. Выжидая, с каждой секундой он медленно опускал меч всё ниже. И монстр не выдержал. С диким визгом кинувшись вперёд, то, что некогда было Дитором, вступило с черноглазым в страшный, чудовищный танец. Коред отскакивал и уклонялся, парировал удары жутких когтей, пытаясь достать невероятно юркого монстра. Тварь, кажется, старалась ничуть не меньше. Длинные когти просвистывали в считанных дюймах от черноглазого, но никак не могли до него добраться.

Очередной раз, отскочив в сторону, Коред сделал лёгкое движение, и всё же задел плоть на спине чудовища. Тонкий порез, словно распоротый шов, разошелся на спине монстра и задымился. Тварь издала очередной визг и так быстро взмахнула своей длиной ручищей, что Коред не успел увернуться. С небывалой силой лапа чудовища ударила черноглазого в грудь, отбросив назад и повалив на спину. И в тот же миг его оголодавшие глаза обернулись к Надье. Монстр бросился к ней, но выскочивший вперёд Хёрб выбросил в его сторону раскрытую ладонь, и в воздухе развеялась сотня серебристых песчинок. В момент они превратились в тысячу мельчайших игл, и облепили тварь, жаля её в лицо, глаза, плечи и руки. Монстр отшатнулся и вновь завизжал.

Коред уже был на ногах, мчавшись к костру. Выхватив оттуда горящую головню, он ткнул ею чудище, которое отчаянно семенило лапами, отползая от жгущего его плоть пламени и меча черноглазого.

Лошади ржали от страха, как умалишенные, пытаясь оборвать коновязь. Бельчонок металась в разные стороны, ездовые Алистера и Хёрба едва не сломали шеи, в попытках встать на дыбы. Лишь только вороной жеребец Кореда нервно переминал копытами землю и гневно пыхтел.

Коред, отогнав тварь на несколько футов, развернулся к Надье, Хёрбу, и всё ещё причитающему на коленях Алистеру. Пот лил с него ручьем, к лицу прилипли пряди каштановых волос.

— Бегите! — взревел черноглазый, и отвернулся. Надья почувствовала, как Хёрб схватил её за плечо и потащил вон с поляны. Алистер, едва поднявшись на ноги, неуверенно засеменил вслед за ними.

Они бежали. Хёрб ни на миг не отпускал её плеча, не давая упасть. Трава путалась у неё под ногами, вышедшие на поверхность корни, словно имея собственный злой умысел, ставили ей подножки, а кустарники цепляли её одежду и, если вырастали достаточно крупными, били тонкими ветками по лицу. Но они продолжали бежать. Надья понятия не имела, как долго, и как далеко.

Визг чудовища, периодически раздававшийся за спиной, с каждым разом становился всё тише, пока не превратился в отдаленный, писклявый свист, а затем и стих вовсе.

Пробежав, казалось, несколько миль, они, наконец, остановились. Дышать было почти невозможно. Жадно хватая ртом лесной воздух, Надья никак не могла надышаться. В боку кололо, сердце билось так сильно, что его, наверное, было слышно за стенами Покоя. По лицу стекал липкий пот, оставляя солёный привкус во рту, и пощипывая покусанные на нервной почве губы.

Надья огляделась. Они выбежали к невысокому, поросшему деревьями и подлеском холму, по которому с шумом стекал широкий ручей. Хёрб стоял, согнувшись, упершись руками в колени, и пытался привести дыхание в норму. Алистер, присев у одного из деревьев, прислонился к нему рукой и изрыгал из себя всё, что съел у костра.

— Нужно идти дальше, — взволнованно произнесла Надья. — Нужно идти, уходить, здесь нельзя оставаться.

Хёрб сплюнул и утёр рукавом влажное от пота лицо.

— Нет.

— Ты спятил? — взвилась девушка. Казалось, вся её робость осталась там, на поляне. — Нам нужно бежать! Он сказал БЕЖАТЬ!

Хёрб выпрямился и взглянул на неё:

— Бежать уже бессмысленно. Коред не просто так приказал нам уходить. Он понимал, что не сможет драться и одновременно защищать нас. Он убрал нас с игровой доски, лишив тварь возможности ослабить его защиту и перенять инициативу.

— И что ты предлагаешь делать? Сидеть здесь? И ждать… ждать чего?

Лекарь помолчал:

— Ждать одного из двух. Либо наставник найдёт нас по нашим следам, либо… Либо нет никакой разницы в том, где мы умрём: здесь, или в нескольких милях отсюда. У нас сейчас есть и другие заботы.

Надья не сразу поняла, о чём он говорит, но лекарь указал ей на Алистера. Чаровник уселся под деревом, зарывшись лицом в подогнутые колени, и трясся всем телом.

— Давай-ка свяжем его, — холодно вымолвил Хёрб. — И послушаем, что он скажет.

Глава 9. Исповедь путешественника.

Связанный по рука и ногам веревкой, которую Хёрб зачем-то таскал при себе, Алистер молча сидел под деревом. Он уже перестал плакать, но всё ещё нервно дрожал. Глаза его напоминали два красных, налившихся спелых яблока. Чаровник не смотрел ни на кого из них, лишь буравил взглядом землю, изредка икая и всхлипывая.

— Зачем? — нарушил тишину Хёрб.

Алистер ответил не сразу.

— У меня не было выбора, — выдохнул он. — Не было выбора.

— Выбор есть всегда, — холодно заметила Надья. Её переполняла злоба. Дитор, Монах, вендиго, кем бы он ни был, убил столько людей, изувечил и погубил её друзей и соседей, а этот человек помогал ему! Хуже того, он притворялся её другом, её защитником, а сам, за их спинами, спелся с настоящим кошмаром.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — покачал головой чаровник. — Альтернативой была бы смерть.

— И ты решил, что пусть лучше гибнут другие? Мужчины, женщины, дети, лишь бы не ты, так? — спросил Хёрб.

— Да, — коротко ответил Алистер. — А ты поступил бы иначе?

Хёрб потемнел.

— Я бы и вовсе не был на твоём месте, предатель.

— Легко рассуждать об этом, зная то, что все мы знаем теперь, — сказал Алистер. — Но когда ОН поработил меня, я понятия не имел о существовании его и ему подобных.

У подножия холма было шумно. Ветер шумел среди листвы, вздымая густую траву на земле, а стекающий с горки ручей звуком своим напоминал рокот отдаленного водопада. Было темно. Они не осмелились разжигать костров, но глаза уже привыкли к ночному мраку.

Алистер продолжал:

— Я не жду, что вы поймёте меня. Не жду, что вас тронут причины, по которым я стал его слугой. Если вы того желаете, то можете убить меня прямо здесь, под этим деревом. Лучше умереть, чем вернуться к нему.

— Минуту назад ты сказал, что, не задумываясь, стал подчиняться чудовищу, ради спасения собственной шкуры, — заметил Хёрб.

— Это было давно. И знай тогда, что ОН из себя представляет, я бы, возможно, и впрямь предпочел умереть.

Хёрб уселся напротив чаровника, поджав ноги.

— Смерть скачет за нами на серебряном скакуне, предатель. В то время как мы плетёмся пешком с ободранными ногами. Рассказывай свою историю, пока ещё можешь. Тогда, возможно, я исполню твоё желание.

Алистер молчал, уставившись на свои руки. Надья, дрожа от ярости и любопытства, присела рядом. Она не верила, что чаровник расскажет им нечто такое, что изменило бы её мнение. Из-за него погибли её близкие. И она сама была обречена на заклание не без его помощи. Ведь именно он послал её на ярмарку, где она повстречалась с чудовищем, скрывающимся за личиной добродушного мудреца.

— Если вы хотите понять, как я дошел до такого, то вам стоит услышать всю мою историю, с самого раннего детства. Я родился и вырос в Покое Левиафана. Своего отца я не знал, мать была служанкой в библиотеке Базальтовой Академии. Я рос умным ребёнком и не особо ладил со сверстниками — меня больше занимали книжки, которые я читал, когда мать брала меня с собой в библиотеку. Будучи единственным ребёнком в семье, я рос капризным и эгоистичным. Мать не чаяла во мне души, потому даже не пыталась сдерживать темперамент своего чада.

К девяти годам я был начитан, имел большие познания в истории, травничестве, географии, астрономии. Я взахлёб читал истории про великих завоевателей, узурпаторов и никому не известных людей, прославившихся благодаря своей силе, хитрости, упорности и беспринципности. Но больше всего я преуспел в самостоятельном изучении теории рунного дела.

Я читал практически всё, что мог найти о трудах магиков и мастеров рун — от известных трактатов до изъеденных временем манускриптов и заметок. Отвлекаясь от книг, я, ради развлечения, тащил из порта небольшие камешки и царапал на них глифы и руны.

Мама, заметив мой интерес к рунному делу, обратилась к старшему архивариусу с просьбой, разрешить мне пройти вступительные экзамены. Меня экзаменовали, и я с блеском прошел испытания, став полноправным учеником Базальтовой Академии.

За пять лет обучения я накопил огромный багаж знаний, неоднократно пригодившихся мне в будущих странствиях. Я выучил множество языков, обычаев и исторических событий той, или иной местности. Я прекрасно освоил ремесло лекаря, травника и звездочёта. Мог без труда читать карты, разбирался в математике, философии и психологии. И конечно, стал одним из немногих, кого допустили к изучению рун и манипуляций первоэлементами.

К концу седьмого года обучения я уже умел создавать некоторые руны. К примеру, я был одним из двух учеников, создавших полностью рабочую руну виндхмат, способную создавать мощные и управляемые потоки воздуха. Меня жутко злило то, что я не стал единственным.

За семь лет в академии я не завёл друзей. Я был надменным, самоуверенным, хитрым и даже жестоким. Мало общался со своей матерью, которая жила в лечебнице Миценаса, страдая от болезни лёгких.

К моему огромному сожалению, академию закончить я так и не смог. В начале последнего года обучения, спустя несколько месяцев после смерти матери, скончавшейся от обострившихся приступов удушья, меня исключили. Причиной тому послужил неудачный опыт с запрещенными в академии рунами и ингредиентами, в результате которого пострадали несколько студентов помладше и я сам, — повернув голову, Алистер продемонстрировал им левое ухо, у которого отсутствовала мочка и небольшая часть раковины.

— Исключение сильно ударило по моему самолюбию, — продолжал он. — Но я быстро пришел в себя. Раздосадованный неудавшимся экспериментом, я решил, во что бы то ни стало овладеть всеми возможными премудростями рунного дела.

Собрав все имеющиеся у меня вещи и деньги, в восемнадцать лет я покинул стены Покоя и отправился странствовать. Я побывал во множестве стран: от Островной Империи Велламаха, до заснеженной Апогелитты и каменных равнин Энгома. Я потел в джунглях, и умирал от жажды в пустынях Коор'Айя. Бывал во дворцах Саратоссии и охотился с медвежьим народом. Изучал флору и фауну болот Сивери и даже пытался найти путь к полумифической Ваххре, но потерпел неудачу.

С каждым годом я узнавал всё больше, становился умнее, хитрее и одержимее. Я жаждал знаний, но не ради них самих, а ради силы. Я желал прослыть самым могущественным рунным мастером, какого когда-либо знал мир.

Чем старше я становился, тем больше осознавал, что моё надменное и резкое поведение порой мешает мне получить желаемое. Потому я пришел к выводу, что хитрость и лицедейство лучше подходит для поисков источников силы. Я создал для себя маску ментора, заботливого и в меру альтруистичного. Я лечил, учил и помогал многим, скрывая за благими деяниями свои истинные мотивы — расположить к себе людей, выведать у них информацию, получить всё необходимое и двинуться дальше. Именно в те времена я впервые отнял жизнь ради своей выгоды.

В небольшом приморском городишке жила семья, прожившая там не одно поколение. Семья была богата — они разводили лошадей, владели угольными шахтами и множеством лавочек, управляли борделями и были едва ли не правителями городка. В этой семье хранился старый рунный амулет, переходящий по наследству. Амулет тот давал своему владельцу некое усиление умственных способностей, позволяя прогнозировать события исходя из имеющейся информации практически с полной вероятностью. Собственно, именно благодаря амулету, предвидя выгодные сделки, семья и разбогатела.

Расположив семью к себе, я поселился в их имении, где и узнал об амулете. Мной овладела жажда заполучить руну, исследовать её, владеть ею. Но я не мог получить её законным способом. Амулетом тогда владел старший сын, глава семейства и управленец всего семейного состояния. К сожалению, используя его лишь ради удачной торговли, глава семьи не понял, что поселил в своём доме хитрого и беспринципного человека.

Однажды в опочивальне, где жил старший сын с женой, разгорелся пожар, быстро распространяющийся по имению. Когда же его удалось потушить, не без моей помощи, семейный амулет был украден. Никто не связал эту трагедию со мной, хотя именно я, используя свои умения, сотворил управляемый огонь, выкрал амулет из комнаты, а затем, дабы не вызвать подозрений, помог потушить самолично созданное пламя. Через неделю я покинул город.

Спустя несколько лет, когда мне было слегка за тридцать, я собрал группу археологов, ведя раскопки в руинах близ пустынь Коор'Айя. Теми археологами руководил другой учёный, носящий имя Соарохим. Мне не нравился Соарохим, я считал его слишком любопытным. Соврав ему об истинной цели раскопок, я намеревался убить его и всех остальных археологов, в случае удачных поисков.

Так и вышло, во всяком случае, почти так.

Раскопки удались, и археологи наткнулись на жилу крайне редкой магической породы, из которой можно сотворить очень редкие и сильные рунные камни. Когда же работа была завершена, и жила была полностью вычищена, я сотворил под ногами своих некогда товарищей зыбучие пески, навсегда похоронив их в пустыне. Но один из археологов не попал под чары.

Дитор, невысокий, седовласый, с серыми, как льдинки, глазами, который всегда держался так, будто ничего из происходящего недостойно его внимания, только посмеялся над моими усилиями. И явил мне своё истинное лицо.

За всю свою жизнь я ещё не испытывал подобного страха. Ужас сковал меня, в один миг все мои знания, опыт, всё моё самомнение улетучились и стали песчинками, которые унёс лёгкий пустынный ветер. Я упал на колени и сбивчивым голосом просил то, что некогда было Дитором пощадить меня. Тот лишь рассмеялся в ответ, и поведал мне свою историю. Дитор рассказал мне, кто он, и чего жаждет. И пообещал пощадить, если я стану его слугой. И я согласился.

Он не навредил мне. Физически. И с тех пор я с ним. Я ЕГО. Он не ходит за мной попятам, а я не хожу за ним, но я знаю, что он всегда где-то рядом, и что при необходимости он найдёт меня, даже если я сбегу на соседний материк и спрячусь там под кроватью в глухой деревне.

Он ищет. Отчаянно ищет способ открыть двери. Мои знания продвинули его поиски.

Периодически он отправляется на обед. Я видел пару раз, как он ест. С тех пор я стараюсь не думать об этом. Я, конечно, тоже всякое творил, но то, что делает он…

Иногда он приходит и говорит со мной. Он не требует, но я, почему-то, отвечаю ему абсолютно искренне. Он любит изгаляться, вытаскивая самые гнусные и печальные моменты моей жизни на свет и обсасывая их. Словно питается этим…

— Ему следовало сожрать тебя, было бы меньше проблем, — раздался голос у них за спиной.

Хёрб и Надья подпрыгнули. Сердце девушки едва не ушло в пятки.

В темноте, неровно дыша, стоял Коред. Выглядел он ужасно. Одежда, тут и там порванная и разодранная, была пропитана кровью. Когда он приблизился, пошатываясь, Надья увидела, что через его лицо проходит длинный, широкий порез, от виска до челюсти, а половина верхней губы оторвана.

Хёрб кинулся к наставнику, но тот лишь отпихнул его:

— Разожги костёр, — велен он лекарю. — Я забрал с поляны пару сумок. Найди там что-нибудь, чтобы меня подлатать.

— Вы убили его? — только и смогла произнести Надья.

— Нет, но какое-то время он будет зализывать раны. Костёр, живо.

Хёрб бросился искать сухие ветки. Коред же, гневно хрипя, опустился на землю напротив Алистера. Чаровник опасался смотреть в лицо черноглазому, потому потупил взор.

— Твой хозяин не очень-то тебя ценит, раз позволил тебе уйти с ними.

Алистер помолчал, а затем произнёс:

— Он нашел, что искал. Я ему больше не нужен.

— Везучий сукин сын, — Коред сплюнул кровью. — Я бы тоже с радостью от тебя отделался, но мне ты ещё послужишь.

Алистер поднял голову. Уставился на черноглазого.

— Как ты меня вычислил?

— Вороны, — пожал плечами Коред.

Алистер вопросительно поглядел на него.

— Я уже говорил, — объяснил Коред. — Отродья могут пугать зверьё, даже подчинять его себе. Управлять волками, бродячими псами, змеями и прочей гадостью. Но вороны, вороны — совсем иной уровень. Эти птицы умны, они сродни фениксам. Чтобы приручить ворона, нужно обладать не дюжим магическим даром и понимать, как работают сложные магические арканы. Отродья, хоть и владеют некоторыми магическими силами, на такое не способны. Тут поработал человек. А ты единственный чародей в округе. Хотя я и не был уверен, пока твой владелец сам не раскрыл тебя на поляне.

Повисла тишина. Надья молча слушала разговор двух мужчин, Хёрб шуршал ветками, разводя костёр.

— Кто ты? — спросил Алистер, глядя в лицо черноглазому.

Коред неуклюже вскочил и поднял Алистера за грудки. Чаровник был выше, но Коред смотрел на него, снизу вверх, как на вошь.

— Я — как он, — Коред кивнул в гущу леса. — Я тоже охотник. Только вот от меня не сбежать. Моя смерть — лишь привал, время — всего лишь слово. Погляди мне в глаза, жалкий кусок дерьма. Покопайся в кладези своих знаний. Ты точно знаешь, кто я такой. И что я в себе ношу.

Надья не понимала, о чём говорит Коред, но нутром чувствовала, что за его словами кроется какой-то великий смысл. Алистер смотрел на него со смесью удивления и недоверия, а затем его взгляд выразил смирение и осознание.

— Я слышал о таких, как ты, — вымолвил он. — Думал, что это лишь старая, забытая века назад легенда, обросшая жухлой травой и похороненная среди песков.

Коред отпустил чаровника.

— Что же, этой ночью легенды притворяются в жизнь. А теперь ты расскажешь мне всё, что знаешь об этой твари. Я хочу знать всё. Все его слабые и сильные стороны. Но главное, я хочу знать, что за лежбище он устроил на нижних ярусах тех руин.

Хёрб разжег костёр, и Коред пихнул Алистера к огню. Обрезал путы на ногах, оставив его руки связанными. Компания расселась у костра, пока Хёрб, с молчаливой сосредоточенностью, обрабатывал раны наставника.

— Начинай, — приказал Коред, глядя на Алистера.

— Хочешь понять его? — спросил чаровник. — Не думаю, что это возможно. Он — порождение сил, о которых нам и знать не положено. Я знаю, что он пришел в наш мир в паре. Он был любовником и мужем, пока не остался один. В моменты, когда он позволял себе сказать лишнее, он исходил ненавистью к тому, кого звал выродком, пустым, проклятым носителем губительной мерзости. Кто бы это ни был, он отнял у него жену, взмахнув лишь куском железа. Это сводило его с ума.

Тогда он ослаб. Потеряв жену, он вынужден был бежать, вынужден был начать прятаться и питаться самостоятельно. Он говорил, что это ни с чем несравнимое чувство, когда ты доводишь свой обед до необходимого состояния. Но страх — лишь первый этап его садистских развлечений. Страх маринует мясо, но боль — боль наполняет его изысканным вкусом. Страх и боль человеческие, пожравшие чистые души — для него это лучшая пища на свете.

Однажды он допустил ошибку. Ошибку, обернувшуюся для него двумя веками заточения. Некий рунный мастер нашел его логово и заточил внутри. Он голодал, иссыхал, превращался в кости, обтянутые сморщенной, зачерствевшей кожей.

Так продолжалось, пока какой-то человек не нашел его, пытаясь спрятаться в той расщелине от других людей. Он почувствовал его страх и сыграл на нём. Пообещав ему вечную жизнь в обмен на служение, он завладел его телом.

— Как? — спросил Коред.

— Он то, что он ест.

Алистер продолжал.

— Покинув пещеру, он понял, что больше не может быть один. Он говорил, что Мать не оставит своё дитя в одиночестве. И он стал искать. Рыскать по миру, в надежде найти место, где Мать родит ему новую пару. Но всё было тщетно. Десятки и сотни трупов за полтора века поисков и ничего. Пока он не встретил меня.

Моя жажда знаний и силы оказалась ему полезна. Он не чувствовал материнскую любовь, как его жена, потому он заставил меня искать места, отдающие определенной силой. Силой, проистекающей явно не из нашего мира. И я нашел такое место.

Коред покачал головой:

— Руины. Те самые постройки, в которых ты, якобы, никогда не был. Теперь ясно, почему они показались мне столь отвратительными.

— Да. Именно там он соорудил себе логово, в тех тёмных, кровавых подвалах. Он ждёт. Ждёт, когда Мать услышит его, чтобы это ни значило. Ты понимаешь, о чём идёт речь?

— Получше тебя, — ответил Коред. — Как с этим связана девушка? — Он кивнул в сторону Надьи.

— Никак, — покачал головой чаровник. — Она просто приглянулась ему, как еда. За то время, что он здесь обосновался, в округе пропало немало людей. Надья была бы не первой, и далеко не последней.

— С этим покончено, — резко сказал черноглазый. — Завтра всё это прекратится.

— Ты думаешь, что сможешь его одолеть? — Алистер вскинул бровь.

— Не в первый раз я убиваю легенды.

Коред принёс с собой именно те сумки, в которых Хёрб носил свои лекарские инструменты. Он обработал раны наставника, наложил повязки и даже сделал несколько швов.

— Они всё равно разойдутся, — буркнул Коред.

— Так я, по крайней мере, буду уверен, что вы не развалитесь по дороге.

Коред лишь пожал плечами.

— Вы планируете вернуться к руинам? — спросила Надья.

— Не только я. Все мы. Один я могу не справиться.

Все замолчали. Было ясно, что никому из них не хочется возвращаться в это проклятое место.

— Я пойду, — уверенно сказала Надья. Хоть страх всё ещё и теплился в ней, она твёрдо решила не поддаваться ему. — Я хочу видеть, как он умрёт. И хочу помочь, чем смогу.

Коред поглядел на неё с таким выражением, что Надья не смогла понять, что у него на уме. Восхитился ли он её храбростью, или же удивился её глупости и самонадеянности?

Хёрб пожал плечами:

— Я всегда с вами, вы же знаете.

На Алистера никто и не взглянул.

— У меня нет выбора. Вновь. Я помогу вам сразить его, или умру, пытаясь.

Коред, ни к кому особо не обращаясь, добавил:

— Есть вероятность, что ты умрёшь в любом случае.

Чаровник никак не отреагировал.

— Ещё кое-что, — сказал Коред. — Я не намерен оставлять эти руины в целости и сохранности. Их нужно уничтожить. Похоронить эту мерзость под грудой собственных камней, чтобы лес навеки поглотил их, и навсегда забыл об этой язве на своём теле. У вас, учёных, есть мысли, как это провернуть?

Хёрб растерянно затряс головой. Алистер, какое-то время, отмалчиваясь, тихо произнёс:

— Вообще-то да, есть.

Все взгляды обратились на него.

— Правда, я не знаю, получится ли. Тут всё зависит от Надьи.

— От меня? — Надья изумлённо выпучила глаза. — Но как я могу здесь чем-то помочь?

— Я посылал тебя на ярмарку. Вспомни, руны, которые ОН передал тебе, всё ещё при тебе?

Надья в панике схватилась за сумку, перекинутую через плечо. Она напрочь забыла о камнях, которые носила с собой. Выудив среди припасов два кожаных мешочка и резную шкатулку, она выложила их перед костром.

— Но почему он передал их мне? Как они вообще у него оказались?

— Мы давно разыскивали эти руны. Они были нужны нам для того, чтобы пробиться вглубь пещерных тоннелей, что лежат под руинами. После длительных и многочисленных переписок я нашел торговца, который заверил, что привезёт их в Покой Левиафана на ярмарку. Я сообщил Дитору, как он себя называл, будучи в облике человека, эти сведения. Как раз пришло время очередной его охоты, и он сказал, что сам заберёт руны у торговца. Полагаю, он просто убил его.

Надья задумалась. А ведь Дитор и впрямь притворялся торговцем. И тут её осенило. Тело, выловленное изо рва! Изуродованный труп, взбудораживший даже ярмарочную стражу!

— Но почему он передал их мне?

— Он следил за твоей деревней, Надин. Ты уже давно ему приглянулась. Он велел мне отправить тебя к нему. Полагаю, когда ты покупала у него руны, он присмотрелся к тебе как можно более подробно. И именно тогда решил для себя, что ты — следующая. Ты была его едой, его игрой, и его курьером. Иногда я поражаюсь его жестокой изобретательности.

— Эти твари многое от нас почерпнули, — заметил Коред. — Что мы будем делать с этими рунами?

— Используя их комбинацию, — объяснил Алистер. — Мы сравняем руины с землёй, и навсегда закроем брешь, сквозь которую сквозит та Сила, что так важна для него. Конечно, прежде нам необходимо покончить с ним.

— Это моя забота, — подытожил Коред. — Хёрб, — сказал он. — Мне понадобится твоя помощь. С такими ранами я буду уже не так проворен. «Привратник» стал слишком тяжелым. Будь рядом, отгоняй тварь своими смесями. А если я погибну — ты знаешь, как поступить.

Хёрб коротко кивнул, но ничего не сказал.

— Поспите, пока есть такая возможность. С утренней зарей мы двинемся в путь.

Глава 10. Материнское лоно.

Надье показалось, что не успела она сомкнуть глаз, как Коред уже будил её, бесцеремонно тыча в бок своим дорожным, облепленным грязью и травой сапогом.

— Подъём, — велел он. — Выходим через пару минут.

Девушка с трудом разлепила веки. Она лежала на боку, на мокрой лесной траве, и утренняя роса влажными капельками оседала у неё на лице. Поднявшись, она поняла, что вся её одежда также пропиталась утренней влагой. Зевнув, она протёрла глаза.

Костёр давно догорел, и на его месте теперь лежала лишь кучка разваливающегося, грязного пепла. Надье хотелось есть, но еды у них не было. Хёрб, вернувшийся от ручья, протянул ей флягу, наполненную ледяной водой. Надья с трудом сделала несколько глотков, болезненно сковывающих нутро, но её желудок наполнился жидкостью и голод слегка поутих.

Алистер, чьи руки были всё ещё связаны, стоял рядом с Коредом. Черноглазый пытался привести в порядок свою одежду и закрепить свой меч на ремне так, чтобы его было удобно вытаскивать больной рукой. Надья видела, что каждое движение доставляло ему неудобство и боль. Он хмурился, кривил изуродованные губы, и бормотал ругательства себе под нос. Когда Коред двигался, Надья заметила, что он прихрамывает на правую ногу. «Он не переживёт ещё одной такой схватки, — подумала она про себя, но решила смолчать».

Когда их и без того скромные пожитки были собраны, а запасы еды пополнены, вся компания двинулась в путь. Идти им предстояло долго, и, к тому же, пешком. Коред, вернувшийся в ночи, не привел лошадей. Когда Надья спросила, что случилась с животными, тот ответил:

— Мой вороной и твоя кобыла мертвы. Остальные сбежали.

Эти новости не принесли Надье ничего, кроме новой боли. Она успела привязаться к Бельчонку и её игривому, любопытному нраву. Девушка хотела было спросить, как они умерли, но решила этого не делать. Правда вряд ли придётся ей по душе.

Голод вернулся. Вода из фляги уже не успокаивала желудок, и Надья чувствовала, как урчит у неё в животе. Поглаживая его, она пыталась представить, как после всего этого до отвала наестся на ближайшей же кухне. Если, конечно, ей суждено пережить то, что грядёт.

Они продолжали идти. Деревья сменяли другие, полянки, и высокие заросли подлеска менялись из раза в раз. Однажды им на пути попался олень, выскочивший из-за огромного, необъятного бука. С ужасом Надья подумала, что и сама бы застрелила оленя из лука, лишь бы ощутить вкус мяса. Но стрелять она не умела, да и лука у неё не было. А уж освежевать огромную тушу животного она бы не смогла и подавно.

Положение спас Хёрб. Требуя остановки, он нырнул в заросли и пропал на несколько минут, а затем вернулся с целой кучей красных, размером с бусинки ягод, которые нёс в подоле своего камзола. Ягоды оказались ужасно кислыми, и от них желудок Надьи побаливал, но это было лучше, чем идти голодной и обессиленной.

Куда им идти, она не имела никакого понятия. Вокруг были лишь деревья, и останься она одна, Надья бы навсегда заблудилась в этом глухом лесу. Но Коред, как всегда, безошибочно определял направление. Он двигался вперёд, иногда огибая овраги, сворачивая и меняя маршрут, но ни разу не остановился. Надье казалось, что в голове у черноглазого хранится какая-то подробная лесная карта. О том, что навыки следопыта у Кореда развиты лучше, чем у кого бы то ни было, она, как-то, не задумывалась.

Они продолжали идти. Ноги Надьи устали, съеденные ягоды давно переварились, и её тело требовало новой пищи. Вода во фляге почти закончилась. Единственным желанием было лечь и уснуть, прямо здесь, на мокрой земле, и будь что будет.

Коред, казалось, был не в лучшем состоянии. С каждой пройденной милей он всё больше хрипел и прихрамывал. Несколько раз он останавливался, опираясь на дерево, и скрючивался в приступах сухого кашля. Со спины не было видно, но Надье казалось, что опосля этих приступов, он вытирает руку о свой камзол. «Если он кашляет кровью, значит он ранен сильнее, чем хочет того показать, — решила девушка».

Ей было жаль Кореда, но искреннее восхищение этим суровым бродягой затмевало чувство жалости. Израненный, злой, голодный и не выспавшийся, он продолжал вести их на бой с неведомым злом, ни разу не выказав слабости. Только один раз, когда черноглазый осознал, что его мех с вином остался на в спешке покинутой ими поляне, он разразился бранью настолько гадкой, что Надья, невольно, прикрыла ладонями рот.

Девушка видела, что Хёрб внимательно следит за наставником. Юный лекарь тоже выглядел уставшим и изнеможенным, на обычно добром лице залегла усталость. Глаза, в коих ранее искрилась доброта, погасли. Под ними залегла пара тёмных, словно ночное небо, кругов. И всё же он внимательно наблюдал за тем, что происходит с Коредом. Всякий раз, как тот слишком сильно кряхтел, или съеживался в новом приступе кашля, Хёрб норовил броситься ему на помощь. Но прежде, чем лекарь успевал сделать шаг, Коред приходил в себя и двигался дальше.

Алистер двигался вместе со всеми. Ступая позади Хёрба, чаровник неустанно перебирал ногами и смотрел в землю. Его щёки ввалились, глаза были по-прежнему красными. На лице играла смесь грусти и сожаления. Ни разу он не подал голоса, не издал ни звука. Даже когда все набивали рот ягодами Хёрба, чаровник лишь тихо стоял в стороне. Руки его так и остались связанными.

Они продолжали идти. Шаг за шагом. И вот, когда Надье стало казаться, что они уже никогда не придут, что им суждено вечно бродить по этому огромному лесу, что монстр убил их всех, и этот поход — их вечное наказание, они вышли к тропе. Тропа эта была хорошо заметна. На примятой траве отчетливо виднелись следы вереницы лошадиных копыт, накладывающихся друг на друга и переплетающихся между собой. «Мы проезжали здесь верхом! — поняла Надья. — Значит, идти осталось недолго».

И она оказалась права. Меньше чем через час из-за густой листвы показались огромные каменные изваяния, покрытые росой, мхом и неизвестными, выщербленными на камнях рисунками. Коред и Хёрб обнажили сталь и слегка замедлили шаг. Алистер нервно сглотнул и стал испуганно озираться по сторонам. Надья прижала руки к груди, готовясь к тому, что из любого куста в любой момент может показаться безносая морда, с усеянной острыми зубами пастью.

Выйдя из чащи, они остановились. Руины казались Надье такими же, какими они их оставили, когда поспешно выехали отсюда по приказу Кореда. Но нет, что-то в них, всё-таки, изменилось.

Сам воздух, казалось бы, был пропитан чем-то ужасным. Надья не могла видеть их, но готова была поклясться, что неясные чёрные сполохи окутывали руины пугающей дымкой. И даже пахло здесь по-другому. Лесной запах травы и влаги сменился удушливым смрадом. «Так пахнут трупы, — поняла девушка. — Десятки и сотни мертвецов, чьи жизни оборвало обитающее здесь существо».

В прошлый раз, при виде этих каменистых развалин, Надья с трепетом вспоминала свои детские годы, проведённые здесь с друзьями. С вечно серьёзным Йолимом, с шутником-Ориллом и острой на язык Майей. Теперь этих воспоминаний здесь не было. Среди серых валунов рыскал один лишь голод.

Коред внимательно осматривал каждый угол, каждый камень, каждый кустарник. Меч в его руки был опущен, но Надья не знала, что из такого положения можно было атаковать почти мгновенно. Черноглазый, свободной рукой маня их за собой, двигался боком, всматриваясь в каждую щель, вслушиваясь в каждый звук. Наконец, убедившись, что монстр не прячется в ближайших кустах, и не залёг среди груды камней, он, полушепотом, произнёс:

— Так я и думал.

По его лицу было видно, что он что-то понял, и осознание этого не приносило ему никакой радости. Наоборот, показалось Надье, Коред потемнел и осунулся ещё больше. Длинный порез, пересекающий его лицо, увлажнился от выступившей, желтоватой сукровицы.

— Нам придётся спуститься вниз, — сказал он. — Тварь ждёт нас там. Он ранен, и не выйдет сюда, на открытую местность. Внизу, в окружении своих жертв, рядом с источником материнской силы, он будет куда сильнее.

— Вы уверен, что нам стоит туда спускаться? — обеспокоенно спросил Хёрб. — Вы ранены, и кто знает, что ещё ждёт нас там, во тьме.

Коред шмыгнул носом, закашлялся. На этот раз он не успел вовремя прикрыть рот, и брызги карминовой крови разлетелись во все стороны. Хёрб, не выдержав, бросился к своему учителю, но тот выставил руку вперёд, останавливая лекаря.

Подавив приступ кашля, и несколько раз сплюнув на землю вязкими красными сгустками, он объяснил:

— Спускаться придётся, — тяжело дыша, начал Коред. — Там, внизу, он восстановится куда быстрее меня. Даже раны, нанесённые «Привратником», рядом с «разломами» заживают довольно быстро. Он бежал от меня израненный, обожженный, еле передвигающий ноги. Не удивлюсь, если сейчас он уже наполовину здоров. Нет, — очередной приступ кашля. — Ждать нельзя. Вы все знаете, что делать.

Медленно, словно взвалив на плечи невидимый валун, Коред двинулся вниз по лестнице, к зияющему чернотой проходу. Каждый шаг по ступеням давался ему с трудом, и Надья стала опасаться, как бы он не упал. Она, Хёрб и Алистер спустились быстрее черноглазого, и с вежливым пониманием ожидали его у прохода.

— Колдун, — хрипло сказал черноглазый. — Ты пойдёшь первым. У нас только один факел, потому не вздумай его потерять. Я буду за тобой.

Коред неуклюже выудил из-за спины кинжал и перерезал верёвки, связывающие руки чаровника. Алистер, морщась, потёр затекшие запястья, вокруг которых образовались яркие красные ссадины. Хёрб зажег факел и передал его чаровнику.

— Ты будешь нужен, чтобы сравнять всё с землёй, — напомнил Коред. — Так что не вздумай подыхать до того, как сделаешь это. Парень, — обратился он к лекарю. — Будь осторожен.

Надья смотрела на черноглазого и, с каждой минутой, ей становилось за него всё страшнее. И без того не слишком высокий, Коред, казалось, стал ниже ещё на пол фута. Обветренное и израненное лицо перестало напоминать лицо человека, и всё больше смахивало на лик мертвеца. Кожа стала столь тонкой, что сквозь неё можно было разглядеть череп. Его бил мелкий озноб и меч в руках легонько подрагивал.

Подавив очередной приступ кашля, Коред положил руку ей на плечо.

— Послушай меня, девочка, — сказал он, через силу выдавливая из себя каждое слово. Надья почувствовала, что его рука на её плече уже не просто лежит — он опирается на неё, подобно тому, как калека опирается на костыль.

— Вам нельзя говорить, — беспокойно пролепетала она. — Вам нужно беречь силы. Вы расскажете мне всё позже, когда мы выберемся оттуда и вылечим вас!

Коред лишь мотнул головой, прикрыв глаза. Даже этот жест вызывал у него приступы боли.

— Выслушай, — мягко сказал он. — То, что хранится в подвалах, может тебя напугать. Оно не призвано к этому, но оно напугает. А чем больше ты будешь бояться, тем сильнее он станет. Ты уже видела мертвецов. То, с чем сталкиваешься однажды, перестаёт быть ужасным. Прогони свой страх! — он вцепился ей в плечо. — Замени его чем-то, что эта тварь ненавидит. Радостью, смехом, любовью. Вспомни что-то хорошее, зацепись за эти чувства и не отпускай, чтобы ни произошло. А теперь идём.

Они спускались медленно, следуя за возглавляющим их колонну Алистером. Узкий, уходящий вниз каменный коридор с невысоким сводом, был выложен тем же серым булыжником, что и постройки снаружи. Всё здесь поросло мхом, сквозь потолок пробивались твёрдые коричневые корни деревьев, оплетенные паутиной, которая таяла при соприкосновении с факельным пламенем.

Пахло влажностью, плесенью, и мертвецами. Надья была готова зажать нос — такой отвратительный запах стоял в этих древних тоннелях.

Всё ниже и ниже. Всё темнее, всё отвратительнее. Воздух внизу был куда более холодным, и Надья стала поёживаться и пытаться согреть себя, растирая руками. Вонь стала невыносимой. Стены, выложенные каменными плитами и рисунками, давно облупились, и нужно было ступать крайне осторожно, дабы не споткнуться об лежавшие под ногами осколки.

Пробивающиеся сквозь потолок корни пропали, вместе с пауками. Но жизнь была и здесь. Надья отчетливо слышала множество шорохов, а иногда до неё доносился отвратительный писк. «Крысы, — поняла девушка, и её передёрнуло от отвращения».

Наконец, после длительного спуска, где-то впереди забрезжил свет. Слабое, пляшущее вдали пламя говорило о том, что их сошествие в пучину этих развалин почти закончилось. Они замедлили шаг, и последние несколько десятков ступеней показались им вечностью. Отбросив сомнения, они прошли сквозь пролёт и оказались в огромном, освещенном дюжиной факелов, зале.

Невысокие потолки, едва достигающие девяти футов, подпирали девять четырёхугольных колонн. На каждой из них висели держатели с горящими в них факелами. Точно такие же факелы висели и на стенах. Почти каждый свободный фут был заставлен деревянными столами. Даже вдоль стен, поставленные вертикально, красовались старые, дощатые столешницы. Смрад в комнате стоял такой, что дышать было почти невозможно. И Надья ясно видел причину этого запаха.

Каждый стол был усеян телами. На каких-то лежало по одному мертвецу, на других покоилось сразу два, а то и три тела. Мужчины, женщины, дети — все они разлеглись на столах, словно здесь произошла какая-то неведомая, жуткая, немыслимая попойка. Но только эти люди не проснутся, при всём желании.

Большинство тел были в таком состоянии, что невозможно было установить, кем они являлись при жизни. У одних были вырезаны кишки, у других освежеваны конечности. У большинства были вырваны глаза. Множество тел было распорото от шеи до паха, а нутро других представляло собой ужасное месиво, словно они взорвались, подобно коровам, объевшихся клевером.

Почти у каждого тела недоставало конечности. Взглянув в один из углов, Надья заметила там сваленные в кучу руки, ноги и головы. Зловонная гора человеческих частей кишела мертвенно-бледными личинками, лакомившимися мертвечиной.

Там, где пространство пустовало от столов, с потолка свисали мясницкие крюки и цепи. Изуродованные людские тела свисали с них, подобно свиным тушам. Надья заметила висящее над каменным полом тело молодой женщины. Руки её, раскинутые в разные стороны, крепились к двум металлическим цепям. Чёрные, облепленные кровью волосы, закрывая лицо, свисали до пояса, ниже которого ничего не было — тварь просто разорвала её пополам, и оставила висеть, словно некое подобие ужасающего акта искусства.

Надья лишилась дара речи. Она пыталась изо всех сил следовать наставлению Кореда — вспомнить что-то приятное, и не отпускать эти мысли. Но человеческая бойня, в которую они попали, никак не давала ей это сделать.

— Недурно, правда? — прохрипел Коред. — Его личная кладовая.

Он взглянул на Алистера.

— Ты же бывал здесь, верно, колдун?

Алистер коротко кивнул.

— Наверное, служить ему было одно удовольствие. Но нечего здесь задерживаться, — сказал Коред. Он снял с одной из колонн горящий факел и махнул им в другой конец зала. — Идём.

Ведущий из омерзительного жальника коридор больше напоминал выдолбленный в стенах узкий проход. Здесь не было ни плиточной кладки, ни ступеней. Только бугрящиеся пещерные стены, покрытые влагой, блестящей в свете факелов, что они сняли со стен. На этот раз спуск занял ещё больше времени. Не менее получаса они шли, согретые горящим пламенем. Коред передвигался всё медленнее, всё чаще хрипел. Хромота его, и до того заметная, теперь заставляла его качаться в разные стороны. Это, почему-то, напомнило Надье детскую игрушку — куклу, которая никак не могла упасть. Качаясь на своём круглом основании, она заваливалась в разные стороны, но всегда возвращалась в вертикальное положение.

Коред не был куклой. Но продолжал идти. Надья подумала, а смогла бы она, вот так, невзирая на раны, следовать вперёд? И поняла, что нет, она бы не смогла. Она бы упала, сдалась, разревелась и умерла. Но Коред шел. Шел, плюясь кровью, шел, с гниющими ранами, с дрожью в теле. И, несмотря на всё это, он продолжал заботиться о том, чтобы она не боялась. Никто не поступал так ради неё. Ни мать, ни друзья. Только бабушка могла бы поступить также. Но её здесь нет. А Коред был здесь.

Коридор оборвался. Сначала Надья подумала, что это тупик, но затем заметила из-за спин впереди идущих узкую расщелину, проходящую вдоль стены. Расщелина была мала, и чтобы пройти сквозь неё, пришлось бы двигаться друг за другом. Постояв немного, Коред поднял факел и стал аккуратно протискиваться внутрь. Он двигался медленно, ведь стены почти прижимались друг к другу, тормозя шаг и цепляя одежду. Алистер пошел следом. Когда мужчины преодолели несколько футов между сжимающимися стенами, Хёрб мягко шепнул ей:

— Иди.

Надья, повернувшись боком, и держа факел на уровне глаз, стала пробираться вглубь. Она была меньше остальных, и это давалось ей чуть легче, но стены всё равно упирались ей в грудь. В месте, где они особенно сужались, какой-то выступ оборвал пуговицы её рубахи, обнажив поддетую под неё майку и пучок нерид, которые Надья, по-прежнему, носила с собой под одеждой.

Расщелина тянулась футов на тридцать, но пробираться через неё пришлось очень долго. Когда впереди, наконец, замаячил выход, девушка облегченно вздохнула.

Вынырнув вслед за Алистером, она очутилась в огромной пещере, чей свод был так высок, что терялся в подземной мгле. Пещера эта образовывала собой широкое кольцо, никак не меньше шестидесяти футов в поперечнике. На стенах её, причудливыми наростами, висели неизвестные Надье растения и грибы. Но больше всего её поразило то, что находилось в центре пещеры.

Там, паря в пяти-шести футах над землёй, кружилась причудливая, меняющая форму дымка. Она то образовывала идеальной формы шар, то растягивалась в длину, походя на большую, плоскую лепёшку, то извивалась, извергая из себя сотни мелких, вьющихся дымных щупалец. Переливаясь различными цветами, она была то лазурной, как воды Синебродки, то приобретала оттенок ночного неба, или становилась бордово-алеющей, словно кровь.

Дамка эта неясным образом манила к себе. Надья могла поклясться, что чей-то елейный, неведомый, потусторонний голос, чьё-то пение, сладкое, как материнское молоко, зовёт её изнутри. Приглашает войти, прикоснуться, погрузиться в её объятья.

Надья уже было шагнула вперёд, как хриплый голос черноглазого вырвал её из сладкого наваждения:

— Не смей, — сказал Коред. — Не думай об этом, не слушай её. Даже не смотри.

Послушавшись, Надья сделала шаг назад.

Коред поднял факел и уставился в потолок, которого снизу не было видно из-за скрывающей его темноты.

— Ну, — крикнул он. — Мы здесь! Давай допоём нашу песню!

Никто из присутствующих не понял, к кому он обращается. Кроме них самих и этой причудливой дымки в пещере никого не было. Пока сверху не донёсся тихий, озлобленный рык.

Надья подняла глаза, но заметила его не сразу. Медленно, плавно выныривая из темноты под сводом пещеры, он перебирал своими серыми лапами, скользя по стенам. Когда он сполз ниже, и свет, испускаемый дымкой, упал на его фигуру, Надья смогла лучше его рассмотреть. Все его тело было усеяно запекшимися порезами разной величины — от совсем небольших, до проходящих через всю спину. Голова, бок, и лапы монстра были обожжены, но уже покрылись плотной коркой. Часть серебристых волос сгорела. Когда тварь выгнула шею и посмотрела на них, Надья с отвращением заметила, что у чудовища нет одного глаза.

Коред и Хёрб двинулись вперёд, подняв свои клинки. Отбросив факел, освободившейся рукой лекарь держал горсть одному ему известного порошка. Коред тоже выбросил факел, поудобнее перехватив «Привратник» двумя руками.

Монстр, тем временем, сполз к самой земле, и неистово изогнувшись, ступил на пол. Теперь он двигался только на четвереньках, осторожно перебирая обожженными лапами. Как и в прошлый раз, никто из противников не спешил нападать. Тварь жадно всасывала воздух дырой, что служила ей носом, и Надья поняла, что та пытается оценить, как тяжело ранен Коред.

Тот, в свою очередь, двигался в сторону чудища мелким, почти незримым шагом, сохраняя равновесие и держа меч в боевом положении. Хёрб следовал за ним. И тогда всё началось снова.

Тварь дёрнулась на врагов, но проворности в ней явно поубавилось. Хёрб среагировал молниеносно, скакнув вперёд, и оттесняя монстра вбок своей кривой саблей. Отскочив от жалящей стали, монстр едва не попал под мощный удар коредова меча. Извернувшись, он отошел назад и бросился на черноглазого, но Хёрб метнул в него горсть своего порошка. Белая, как молоко, дымка, взвилась на несколько футов, укрыв собой и монстра, и Кореда. Раздался чудовищный визг. Черноглазый, прикрывая лицо одной рукой, вывалился из клубов дыма, едва удерживая себя на ногах. Почти с ног до головы он был покрыт инеем.

Не успел он опомниться, как следом за ним, в невозможном прыжке, из дыма вылетела обросшая коркой льда и снега тварь, визжащая от нестерпимой боли. Монстр сбил черноглазого с ног, но не удержался, и кубарем скатился с него, проехав по земле пару футов.

Надья явственно видела, как силы покидают Кореда. Он, с трудом, пытался подняться, но тварь оказалась быстрей и живучее. Стряхнув с себя убийственный снег, она кинулась на черноглазого. Коред успел сделать шаг назад и поднять меч, но длинная когтистая лапа скользнула по его животу, разбрызгав по полу кровь. Удар отбросил Кореда назад и тот упал на спину.

Осознав собственное превосходство, монстр кинулся вперёд и вонзил острые, словно наконечники копья, зубы, в плечо черноглазого.

Хёрб вскрикнул и бросился на помощь наставнику, но дорогу ему преграждал созданный им же молочный дым, а с другой стороны, бешено пульсируя и меняя расцветки, извивалась неведомая энергия. Хёрб кинулся обегать зал кругом, но Надья боялась, что будет поздно.

Кинувшись на помощь Кореду, она совершенно не представляла, что будет делать. В голове было лишь одно желание — спасти его. Спасти, спасти. Но Алистер опередил её. Пронёсшись мимо, подобно ветру, чародей стал осыпать монстра градом ударов факела, выкрикивая проклятия. Тварь закричала и отмахнулась, но сделала это небрежно, и Алистер легко увернулся от когтистой лапы. Надья, подоспев к ним, последовала примеру Алистера.

Тварь скулила и визжала, пытаясь отогнать их, наскакивая вперёд и размахивая когтями, но ни один из них не отступил. Подбежавший к ним Хёрб длинным уколом вогнал острие своей сабли чудовищу в шею, но то дёрнулось назад, и вырвало оружие из рук лекаря.

Краем глаза Надья заметила, что дымка, находящаяся в центре пещеры, стала расширяться в размерах, почернела, и завращалась вокруг себя.

Коред поднялся на ноги. Кровь стекала с него ручьями. Из груди, рта, из плеча. Старые швы разошлись и тоже кровоточили.

Стены вдруг задрожали. Сама земля заходила под ними ходуном, с потолка посыпались поросшие там сталактиты, и едва не размозжили им головы. Надья отскочила от упавших рядом камней.

Воронка в центре зала крутилась с бешеной скоростью.

Тварь, отражая атаки Хёрба и Алистера, неистово визжала. Бросившись вперёд, она сбила с ног Хёрба, и лапой прошлась по лицу Алистера, размозжив тому нос и губы. Застыв в ужасе, Надья поняла, что монстр направляется именно к ней.

Попятившись, она запнулась о груду сыплющихся с потолка камней и упала на спину. Монстр был всё ближе. Надья засеменила ногами, пытаясь отползти. Ещё ближе. И когда между ними оставалось лишь несколько футов, разбрызгивая лившуюся с него кровь, Коред преградил дорогу чудовищу.

Прямым, тяжелым ударом, черноглазый распорол тому ногу от колена до паха. Серая плоть разошлась, обнажив белое мясо, тут же почерневшее, как от огня. Монстр завопил, воздух наполнился запахом гари. Упав на брюхо, тварь скулила, и пыталась отползти к беснующемуся кольцу энергии в центре пещеры. Коред, едва живой, ковылял вслед за ней. Нагнав монстра, он тяжело занес меч и опустил его, отняв у чудовища одну из когтистых лап. Вопль, огласивший пещеру, был столь оглушительным, что Надья заткнула уши руками.

Тварь извивалась на земле, визжа и брыкаясь. На том месте, где некогда была его лапа, теперь зияла огромная, сгоревшая дочерна рана. Коред, из последних сил, ухватил слабеющего монстра за серебристые волосы на голове и поднял меч. От лезвия привратника шел горячий, извивающийся в воздухе пар.

Вложив в удар всю имеющуюся в нём ярость, Коред обрушил клинок на шею чудовища, начисто отделив голову от тела. Обезглавленная туша рухнула рядом. Надья заметила, что кожа монстра тут же стала слезать, а затем и вовсе рассыпаться кучками пепла.

Согбенный, Коред стоял перед воронкой, держа в одной руке дымящийся меч, а в другой — начавшую тлеть безобразную голову.

— Любишь своих детей? — взревел черноглазый. — Любишь, сука?! Так забирай!

Размахнувшись, он швырнул голову прямо в воронку. Соприкоснувшись с вращающейся дымкой, та пропала, и через мгновенье комнату наполнил неслышимый, но явственно ощущаемый вопль горя и ненависти.

— Колдун, — выпалил Коред, падая на колени. — Делай своё дело…

С этими словами он рухнул лицом вниз, и под ним стали растекаться маленькие лужицы крови.

Алистер подскочил к Надье и запустил руки в её сумку. Выудив оттуда камни и шкатулку, он, трясущимися руками, избавился от кожаных мешочков. Схватит тенебурус, чаровник прошептал что-то в ладонь, а затем, словно играл в детскую игру, пуская камушки по поверхности воды, швырнул руну прямо в воронку.

Вопль, оглашающий пещеру, стих, а вращающееся кольцо раздалось в диаметре и вспыхнуло. Огонь, возникший из ниоткуда, перекинулся на стены и потолок. Пещеру обдало жаром.

— Нужно уходить! — взревел Хёрб, оттаскивая за плечи лишившегося чувств Кореда. Надья не хотела думать, что черноглазый погиб.

— Ещё не всё, — закричал Алистер. — Выудив из шкатулки хрупкий визирь, он зажал его в одной руке, а другой схватил йорис. Выкрикнув что-то на незнакомом Надье языке, он ударил камень о камень, разбив «визирь», а затем бросил всё, что держал в руках, наземь.

— А вот теперь — бежим!

Вдвоём они подхватили Кореда и понесли. Надья, как можно быстрее протискивающаяся сквозь ведущую наружу расщелину, слышала, как у неё за спиной разыгрывается ураган. Стены сотрясала неведомая сила, сам воздух накалился и стал горяч, как в банной парилке. Она слышала, как Хёрб с Алистером следуют за ней, пытаясь протащить сквозь расщелину пребывающего без сознания Кореда.

Выбравшись на другую сторону, она дождалась их, и они втроём потащили черноглазого по коридору. Надья и Хёрб подхватили его под мышки, Алистер держал его за ноги.

Было невыносимо жарко. Надья слышала, как трещат камни над её головой. Не обращая внимания на десятки тел, они промчались через уже начавшую разваливаться кладовую чудовища, и вновь начали подниматься. «Ещё чуть-чуть, — говорила она себе. — Ещё пару футов, всего пару футов».

Выскочив наружу, они бросились бежать как можно дальше от начавших осыпаться руин. Земля у них под ногами дрожала, выворачивая из земли многовековые постройки, обрушивая их наземь и перемалывая, хороня под глубоким почвенным слоем. Троица зачарованно наблюдала с безопасного расстояния, глядя, как беснующаяся земная твердь пожирает серые камни. Когда последний подземный набат стих, на месте, где сотни лет стояли постройки, красовалась лишь глубокая, футов на двенадцать, воронка.

Пораженная этим зрелищем, Надья едва не забыла о Кореде.

— Нужно ему помочь, — выпалила она. — Нужно доставить его в деревню, там ему помогут.

Коред, напоминающий мертвеца, неподвижно лежал на земле. Алистер, грустно смотря на него, сказал:

— Мне жаль, девочка. Ему мы уже не поможем.

— Нет! — закричала Надин. — Мы отнесём его в деревню и там вылечим его! Там есть травы и мази, и «раскольное золото», и… Не хотите помогать, так я сама донесу!

Она схватила Кореда за плечи и попыталась тащить по земле. Несмотря на свои габариты, он оказался невероятно тяжелым. Но не успела она протащить его и пары футов, как черноглазый закашлялся, и его кровь попала Надье в лицо.

— Не картошку тащишь, — просипел он. Надья застыла.

Хёрб, как напружиненный, подскочил к наставнику.

— Помоги подняться, — сказал тот лекарю.

— Вам нельзя двигаться, — Хёрб нервно затараторил. — Мы соорудим носилки, и…

— Заткнись, и делай, как я тебе говорю.

Лекарь помедлил, а затем выругался, и вдвоём с Надьей они поставили Кореда на ноги. Сам тот стоять не мог, потому опирался на их плечи.

— Вот так, — с трудом прошептал он. — А теперь идёмте в вашу грёбаную деревню. Чтоб мне сдохнуть, если там нет вина.

Они шли. Медленно. Надья изо всех сил старалась подбадривать Кореда. Говорила ему, что в деревне найдётся и вино, и пиво, и даже самогон. Клялась, что сама найдёт ему лучшее мясо, даже если ей придётся своими руками придушить соседских свиней. Черноглазый лишь улыбался.

Когда они добрались до небольшого склона, мимо которого протекал ручей, Коред вдруг сказал:

— Вот здесь нормально, — он повернул голову, обращаясь к Хёрбу. — Возле камня.

Лекарь долго смотрел в глаза наставнику. Грусть и понимание застыли на его лице.

— Надья, помоги мне его посадить.

Вдвоём они усадили Кореда на землю. Черноглазый привалился спиной к большому, гладкому булыжнику. Его правая рука упала в воду ручья и он, улыбаясь, зарылся пальцами во влажный песок.

— Вам нельзя долго отдыхать, — запротестовала Надья. — Нужно быстрее добраться до деревни! Хёрб, скажи ему!

Лекарь молчал.

Коред, чья грудь едва вздымалась, поманил её к себе.

— Послушай меня, Надин. Я редко говорю нечто подобное, ибо чаще всего меня не волнует судьба людей. Ты — другое дело. Жизни и смелости в тебе больше, чем во многих других. Твой огонь, хоть и скрыт от чужих глаз, горит столь ярко, что способен рассеять любую тьму. Береги это пламя. Не дай ему угаснуть.

Надья понятия не имела, о чём он говорит. «От полученных ран он уже начал бредить! »

— А теперь уходите, — велел Коред. — Убедитесь, чтобы она ничего не видела.

— Что? — не поняла девушка. — Уходить? Чтобы я не видела чего? Коред?

Но черноглазый не отвечал ей. Его грудь, и без того еле шевелящаяся, перестала вздыматься. Безжизненные чёрные глаза остекленели, смотря в одну точку. Голова повисла. Рука, лежащая в водах ручья, перестала сжимать землю.

— Коред? Коред! — она стала трясти его, бить по лицу. Хёрб попытался оттащить её, но она вывернулась. Последняя пуговица на её рубашке лопнула, и бутоны нерид рассыпались, усеяв Кореда своими лепестками. Несколько цветков угодило в ручей, но воды не унесли их. Нериды словно вросли в песок, оставив свои цветки над водой.

— Проснись, чёртов ублюдок, — ревела Надья, тормоша труп. «Он не может умереть! Не может! Он единственный, кто разглядел в ней хоть что-то! Единственный, кто заставил её поверить в себя! Он защищал её ценой своей жизни, пока она просто путалась под ногами! »

Слёзы заливали её лицо. Сил, чтобы лупить тело, уже не осталось, и она просто сидела рядом с мёртвым охотником, глядя в его лицо.

Кто-то мягко взял её за плечо.

— Пойдём, дорогая, — сказал Алистер. — Не нужно тебе его видеть.

Надья запротестовала:

— Нужно его похоронить. Нужно вырыть могилу, или… Или отнести в деревню, сделать надгробный камень, я не знаю…

— Всё в порядке, — терпеливо молвил чаровник. — Здесь прекрасное место. Мать-земля примет его в свои объятия. Воды ручья обласкают его кости. А цветы всегда будут помнить, что здесь лежит человек, что отдал свою жизнь за других.

Колдун помог ей подняться и под руку повёл прочь. Она не сопротивлялась.

— Ты знаешь историю об этих цветах? — спросил Алистер.

— Знаю, — тихо ответила Надья. Сквозь слёзы ей показалось, что из лесу вышел какой-то человек в светлых одеждах, и направился к телу Кореда, но когда она протёрла глаза, никого уже не было. «Наверное, просто игра света на влажных веках, — решила она». — Про моряка и морскую деву.

— Эта история о великой преданности, — сказал Алистер. — Коред заслужил, чтобы нериды росли на его могиле.

— Я думала, что эта история о любви.

— Но преданность обличается в разных вещах, — тихо сказал чаровник. — Морская дева любила того моряка, да, и была преданна ему всей душой, как и он ей. Они не сдались ни перед разлукой, ни перед природой.

— Но причём здесь Ко… — она осеклась. Даже его имя ей было больно произносить.

— Он тоже был предан. Долгу. И людям, которых решил защищать. Предан настолько, что был готов отдать ради них все свои жизни. Быть может, — вздохнул чаровник. — Мне есть чему у него поучиться.

Солнце стояло над лесом, наполняя день ласкающим, тёплым светом, освещая им дорогу домой.

Эпилог

Ночь уже накинула свою вуаль на этот небольшой городок, но на улицах по-прежнему было людно. Улицы освещались десятками факелов, и свет лился из окон многочисленных жилых домов и построек.

Человек шел по улицам, стараясь не привлекать к себе внимания. Обходя стороной прогуливающиеся парочки и распивающие компании, он миновал трактир, скобяную лавку и остановился у дверей храма.

Несмотря на поздний час, двери небыли заперты. Помедлив, человек тихо отворил их и вошел внутрь.

Немолодой послушник, гасивший свечи, заметил незнакомца:

— Мира на пути вашем, и да прольётся на вас благодать Единого, — поклонился он.

Человек слегка склонил голову:

— Да не обратит зло взгляда своего на ваш кров.

Послушник, явно удовлетворённый манерами пришельца, добродушно улыбнулся:

— Что привело тебя под крышу Единого, друг мой?

— Обещание, — ответил незнакомец. — Я ищу человека. Человека пожилого, учёного, добродетельного. Двадцать лет назад он поселился здесь, и стал помогать местным: лечить, учить.

— Ты описываешь господина Эйдберна. Великий, прекрасный человек! Несмотря на своё неверие, он творит множество благих дел!

— Да, это так, — согласился незнакомец. — Где я могу найти его? Ваш городок невелик, но пришельцу здесь легко потеряться.

— Мастер Эйдберн живёт на границе леса, — послушник махнул рукой, указывая направление. — В небольшом домишке. Но сейчас он, наверняка, уже спит. Старость нас всех догонит…

Послушник помрачнел и задумался.

— Благодарю вас, — незнакомец поклонился, и, хлопая полами плаща, направился к выходу.

— Может, вы желаете заночевать под крышей Крова Единого? — спросил ему вслед послушник.

Незнакомец замер у двери:

— Я не намерен задерживаться.

Он быстро нашел тот самый дом у границы леса. Добротное жилище — самое то, чтобы в нём состариться. Вокруг дома ширился сад, в котором росло немало удивительных растений. Человек не стал обращать на них внимания, быстро пересёк двор и кулаком постучался в дверь.

Ему открыли не сразу. Маленькая, жилистая девица с платком на голове и в фартуке, перемазанном травой, уставилась на него снизу вверх, через небольшую щелку.

— Вы кто? — неспокойно спросила она.

— Мне нужна помощь мастера, — сказал незнакомец. — Простите за столь поздний визит, но я не в силах ждать.

Девица, о чём-то раздумывая, прикрыла дверь и удалилась. Человек слышал её шаги. Спустя минуту она вернулась и отворила дверь:

— Мастер Эйдберн примет вас у себя.

Она провела его через большую залу, и они вошли в комнату мастера.

За большим столом, заваленным книгами и бумагами, сидел согбенный, седовласый старик, и что-то писал, обмакивая перо в чернильницу. Он, казалось, будто их и не заметил.

— Мастер… — неуверенно позвала его девица.

Старик обернулся и уставился на вошедших. Он долго смотрел на незнакомца, после чего вздохнул:

— А я всё гадал, наступит ли этот день?

Незнакомец хранил молчание, наблюдая за стариком.

— Ианна, дорогая, на сегодня ты свободна. Нам с нашим гостем нужно многое обсудить. Завтра можешь не приходить слишком рано.

Девица ещё немного потопталась на месте, после чего поклонилась и вышла, прикрыв за собой дверь.

— Ты совсем не изменился, — сказал старик.

— Я постарел, — Коред начал ходить по комнате, разглядывая её.

— Это я постарел. А ты просто стал старше, — старик не отрывал взгляда от Кореда. Тот, казалось, был полностью поглощен осмотром комнаты, представляющей из себя чудаковатый кабинет учёного мудреца.

— Ты взял новое имя, — заметил Коред. — Чем тебя не устраивало старое, Алистер?

Старик вздохнул:

— Хотел стать другим человеком.

— И стал?

— Об этом не мне судить.

— Верно. Те, кто мог бы судить — мертвы.

Насмотревшись на комнату, Коред взял деревянный стул и сел напротив Алистера, наконец, рассмотрев его полностью. Тот и впрямь постарел: ушла та статность, сменившись старческой сутулостью. Чёрные волосы поседели, но всё ещё были безукоризненно чисты и зачесаны назад. Седая борода доставала до середины груди. Но в глазах играли искорки любопытства.

— Давно ты меня нашел? — спросил Алистер.

— Почти сразу. Это было не сложно.

— Так почему не пришел раньше?

Коред помолчал:

— Хотел посмотреть, заслужил ли ты небольшой отсрочки.

Алистер рассмеялся:

— Небольшой отсрочки? Я успел состариться, воспитать двух сыновей, обучить нескольких учеников и издать шесть учебных фолиантов — заканчиваю седьмой.

Коред молчал.

— Но для тебя ведь это мало что значит, я прав? — Алистер опустил голову.

— Ты прав. Тридцать лет для меня мало что значат. А вот то, что ты делал все эти тридцать лет… Собственно, именно из-за этого ты и получил отсрочку.

Алистер вздрогнул:

— Как Хёрб?

— В порядке, — помедлил Коред. — Разменял свои полвека.

— Вы видитесь?

— Раз в несколько лет, — тихо ответил Коред, заметив про себя, что Алистеру, кажется, и впрямь не безразлична судьба Хёрба.

— А девочка? Про неё ты что-нибудь знаешь?

Коред залез под плащ и выудил оттуда бурдюк с вином:

— Знаю, что она живёт в Даф Курнаире, с семьёй, и занимается исследованием древностей и легенд. Она не завешивает окна, что выходят в лес.

Алистер посмотрел на окно, плотно задёрнутое занавесками:

— С тех пор я боюсь лесов. Боюсь услышать этот визг, шум ломающихся веток.

Коред сделал несколько глотков из своего бурдюка и протянул его Алистеру. Тот принял его и немного отпил:

— Я стараюсь не пить вина. Здоровье уже не то, — старик отёр губы исхудавшей рукой. — Тебя когда-нибудь беспокоят такие мелочи?

— Однажды меня убила дизентерия, — хмыкнул Коред. — О таком не пишут в трактатах о воинской славе.

Алистер улыбнулся:

— Жаль, что я не могу расспросить тебя о твоей жизни. Ты уникален. Твои опыт и знания могли бы пролить свет на многие тайны.

— Пусть некоторые тайны останутся под тем песком, что с меня сыплется. Не стоит совать туда руки — тебя может укусить нечто такое, о чём ты предпочел бы не знать.

Алистер ещё раз отхлебнул из бурдюка:

— Как думаешь, я заслужил искупления?

— Нет, — спокойно ответил Коред. — Но не потому, что не старался.

— Тогда почему?

— Потому что нельзя искупить зло, совершенное добровольно, зло, от свершения которого ты получал удовольствие, зло, рожденное корыстью. За такими поступками следует возмездие, как бы ты ни старался исправиться.

— Но как же всё то хорошее, что я сделал после?

— Из-за него возмездие и настигало тебя тридцать лет.

Алистер усмехнулся:

— Да, наверное, ради этого стоило и подождать.

В комнате повисла тишина.

— Раз уж ты ждал тридцать лет, — сказал Алистер, — То, быть может, подождёшь ещё пару часов? Мне бы хотелось закончить рукопись, — он кивком указал на лежащую на столе книгу в кожаном переплёте.

— Как пожелаешь.

Время тянулось медленно. Коред сидел, погружённый в чтение нАйдэнной в комнате книги — «Описание земель не изученных, не заселённых, или вовсе мифических, составленное Драгомиром Алтийским в 1379 году после Великого Пламени». Ночную тишину разбавляли лишь шелест страниц и скрип пера.

Прошло около двух часов, прежде чем Алистер отложил перо:

— Ну, вот и всё. Три года я работал над этой книгой.

— Уверен, она будет очень полезной, — сказал Коред и встал со стула, отложив «Описание земель».

Алистер, с трудом поднявшись на ноги, встал перед Коредом. Даже состарившись, он всё ещё был высок.

— Пора?

— Пора, — кивнул охотник. Он положил руки Алистеру на плечи. — Если тебе станет легче, то я уверен, что тебя запомнят как целителя и мудреца, а не как убийцу и интригана.

— О большем мне и желать не положено, — улыбнулся старик.

Одним быстрым движением Коред свернул ему шею. Позвоночник хрустнул, и лёгкое, как пушинка, старческое тело обмякло в руках охотника.

Коред поднял его, как ребёнка, и мирно усадил в кресло. Казалось, будто Алистер просто спит.

Коред не стал дожидаться утра. Он забрал с конюшен своего мерина и покинул город этой же ночью. Размышляя о том, ждёт ли кто-либо свои тридцать лет, дабы придать возмездию его самого.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Последний полет ворона