На фоне окрестных деревушек Николо-Лиховодская обитель лоснилась и пухла, точно напившаяся крови пиявка. Монастырские башни и городни стен румянились свежим тесанным дубом. Шатры на башнях и пять соборных шлемов горели на солнце позолотой. Ее отражения так пылали на глади ближнего озерца, что оно, казалось, вот-вот забурлит, запарит и сварится в уху.
У маленького Вышаты уже глаза лопались, но все равно так и тянуло посмотреть на воду. Было в ней что-то умиротворяющее и вселяющее надежду. Если бы вши да голодные рези в брюхе не отвлекали от молитвы, то в таком месте и до благодати недалеко.
- Во имя Отца и Сына и Присвятаго духа, - то и дело напевно раздавался голос монаха-вратаря, который стоял в проходе воротной башни, благословлял и окроплял святой водой каждого проходившего мимо прихожанина.
- Подайте ради Бога! Два прибудет с вами Благодать! – взнывали рассевшиеся под бревенчатой стеной попрошайки.
Как ни старались монахи отвадить их отсюда, все без толку. Святые отцы даже обещали кормить два раза в неделю досыта каждого желающего в подклете трапезной, если оборванцы перестанут отсвечивать около святых врат. Попрошайки рассыпались в благодарностях и молитвах, клялись, что больше не станут мозолить глаза. Уплетали за обе щеки объедки с монастырского стола, а потом снова появлялись под стенами с протянутыми руками, лишь немного переместившись с насиженных позиций. Если бы все лишь мирно просили милостыню, так и пес с ними. Да только случалось разное: то между собой поцапаются за добычу, то особо лихие босяки проводят кого из прихожан до поворота, а потом в канаве находят очередного беднягу с проломленной головой.
- Не обессудь, отче благочестивый! Вовек щедрот твоих не забуду и молиться за тебя не устану. Спас от голодной погибели. Да только одним пропитанием Благодать не добыть. Еще медку бы или бражки. Тогда и помыслы греховные уходят, и молитва искреннее, душевнее получается. Да не пришлось бы на духовные нужды медяки добывать, ежели плеснул бы нам что-нибудь этакого, - на голубом глазу разъяснял келарю Феофану один из таких завсегдатаев.
- Ах ты, богомерзкая собака! – не удержавшись, взорвался Феофан. – Щей с брагой ему подавай! А батогов с плетьми не хочешь?
- А как же «к бедному ты будь снисходителен и милостынею ему не медли»? Такая, выходит, у отцов святых милостыня, батоги с плетьми? – парировал попрошайка, кривя редкозубый, едва видный за грязными клочьями бороды рот.
- Ну погоди, найду на вас, безбожников, управу, - погрозил келарь в бессильной злобе.
***
Маленький Вышата пришел «на промысел» впервые. До того почти неделю прокуковал в вымершей деревне, подъедал, что осталось в опустевших избах с амбарами. Потом в Куницын бор стали наведываться волки, а таким гостям малец был не рад. Вот и отправился искать спасения под сенью намоленного места. Серых хищников там не оказалось, но «товарищи по промыслу» глядели на незваного новичка не сильно добрее.
- Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, да прибудет с тобой благодать, - снова раздался голос вратаря, и из ворот вышел сгорбившийся старый смерд в зипуне и шерстяных онучах, хотя на дворе стоял июль, а солнце припекало.
- Подай, папаша, не оставь в беде божьих рабов. Живи 200 лет!
- Ради Бога!
Старик посмотрел в сторону моливших его двух босяков лихого вида, сморщился и сплюнул. Заприметив тихонько сидевшего на траве Вышату, подковылял к нему.
- На вот, пострел, подкрепись! Бог с тобой!
Он достал из-за пазухи старый сухой калач, кинул мальчишке и поковылял прочь.
- Эй малец! Господь велел делиться с ближним своим! – просипел босяк, которому не досталось гостинца, и недобро уставился на Вышату.
- Ну чего молчишь, язык проглотил?
Попрошайка встал и, ухмыляясь, подошел к мальчишке. Вышата продолжал сидеть на месте, как вкопанный. Лишь приподнял голову, прищурился и уставился на «товарища по ремеслу». Чумазый и всклокоченный, малец и сам походил на волчонка.
- Вот я сейчас тебя разговорю! Будешь знать, как старшим не отвечать! А ну давай сюда калач, звереныш!
Схватив Вышату за ворот драной сорочицы, босяк собрался вырвать у него из рук угощение. Но мальчишка не растерялся. Оскалился и так вонзил зубы в запястье обидчику, что у того все лицо перекосилось.
- Ах ты гадёныш мелкий, вот я тебя! – взревел укушенный попрошайка и, вцепившись второй рукой в волосы Вышате, протащил его по земле. Теперь уже у мальца от боли из глаз брызнули слезы. Но своих крепких зубов он так и разомкнул. Могло показаться, будто привкус крови пришелся ему по нутру, и отодрать мальчишку теперь можно лишь с куском плоти в зубах.
- А ну довольно, не то обоим хребты переломаю! – вдруг грянул густой голос.
Чьи-то стальные пальцы скрутили ухо Вышаты; зубы его разжались сами, точно отворенный замок. В тот же миг волосы мальчишки освободились, послышались вопли и гулкий удар оземь.
Лежа ничком, Вышата поднял голову. Сквозь испарину и пелену слез он увидел размытый силуэт какого-то здоровяка в темной одежде. Чуть поодаль катался по земле, ревел и держался за окровавленное запястье злосчастный босяк. Малец протер ладонью глаза и разглядел перед собой могучего монаха с едва тронутой сединой бородой. Суконный подрясник на нем едва не трещал по швам в груди.
- Пойдем-ка со мной! Только морду от крови утри, не то братья решат, что я упыреныша им привел, - пробасил монах-богатырь.
Вышата сперва отпрянул, даже думал дать стрекоча. Быть может, пока он сидел один в своей проклятой деревушке, весь мир попутался бесом и верить нельзя вообще никому? Тем более этакому детине, пусть даже и в монашеской рясе. Такой на одну ладонь положит, другой прихлопнет, лишь мокрое место останется. Но монах сочувствующе улыбнулся и сказал с отческой ноткой в голосе.
- Да брось ты, упыреныш! Куда тебе бежать? Хочешь, чтобы твой укушенный очухался и тебя на срамной уд посадил? Или с голодухи издохнуть? Пойдем, накормим тебя, напоим, а там видно будет. Не бойся, никто тебя не обидит.
Здоровяк будто спохватился, что он инок, и, перекрестившись, с каким-то шутливым задором добавил:
- Вот те крест!
Они прошли мимо вратаря, который и позвал богатырского инока, чтобы тот прекратил драку, и оказались на обширном дворе обители. Здоровяк повел Вышату через сад. Повсюду клубился розоватыми облаками яблоневый цвет и жужжали пчелы, в ноздри сквозь аромат цветения пробивался душок свежего навоза с монастырских огородов. Вдалеке тявкала собака и скрипуче гоготали гуси.
Наконец показалась трапезная, которая с виду больше походила на церковь: над большой бревенчатой постройкой высились пять крытых лемехом главок. Монах с мальцом вошли в подклет, в поварню, где по хозяйству колготился употевший послушник. Пахло дымом, щами да квашеной капустой. У Вышаты живот тут же заурчал громче сытого кота, а в голове совсем помутилось.
Жара стояла как в бане. В темном углу чадила небольшая глинобитная печурка, на которой булькал горшок с каким-то варевом. Клубы дыма из топки поднимались вверх, расстилались сизой поволокой по потолку и высасывались на улицу через волоковое окошко. Едва слышно шуршала сажа, падавшая сверху на дощатые полки сыпухи. Под ними все сияло чистотой. Полы были выметены, пестрые половицы – безжалостно выбиты. Монастырский порядок – что воинский, а то и построже. Зато над полицами – черным-черно. Горести дымные не терпев, тепла не видать, как и каши со щами.
- Не положено, отец Илий! Зачем постороннего в поварню привел? Келарь узнает, батогов мне всыплет, спаси Господи, - затараторил послушник, вытирая пот со лба рукавом подрясника.
- Да не трясись ты, Алексий, как лист осиновый. Келарь что, кархарн какой что ли? – усмехнулся Феофан.
- Кархарн, не кархарн, а половником по башке больно бьет за непослушание. Так что, Богом молю, идите отсюда поскорей! Не видите, половицы как выбиты чисто? А этот малец сейчас все мне тут перемажет.
- Этот босяк тоже скоро выбивать будет, только не пыль и не из половиков. Так что налей-ка ему поскорее щей, да побольше, да каши положи. А мы пойдем в нижнюю трапезную.
- Так ты его хочешь в свои соколики взять, отец Илий? Такого заморыша, прости Господи?
- Этот заморыш – тот еще волчонок, ему на пути не вставай. Уж у меня-то глаз наметан. Так что давай, не скупись на хлеб насущный. Малец, поди, давно голодает. И не спорь! А то вчера только подрясник надел, и умничает тут. Келарь келарем, да меня тоже не зли. Не то вместо пострига в служки вернешься как миленький.
Послушник подчинился и принес еду в нижнюю трапезную. С голодухи Вышата схватил плошку со щами, чтобы влить их в себя в один присест, но отец Илий строго его одернул.
- А ну поставь на место! – грянул инок-богатырь. – Сперва молитву вознеси, потом уж ешь! И не вздумай по многу глотать. Ложку возьми и по чуть-чуть хлебай, медленно-медленно. Сколько ты уже корешками кормишься, седьмицу-другую? Будешь как не в себя глотать с голодухи, живот скрутит и издохнешь, точно пес шелудивый.
Вышата испуганно зыркнул на отца Илия. Потом прошептал что-то неразборчивое себе под нос, перекрестился и нерешительно взял грубо вытесанную деревянную ложку.
- Ты вообще говорить-то умеешь, упыреныш? Как звать-то тебя? – смягчив голос, спросил Илий.
- Вышатой звать, - тихо ответил малец, глядя исподлобья.
- Откуда будешь?
- Из Куницыного Бору, - прошептал Вышата.
- Иди ты! – воскликнул инок-богатырь. Потом с сочувствием посмотрел на мальца и хмыкнул. – Так вот почему ты одичал так. Да, выпало на твою долю, ничего не скажешь. Еще кто выжил там, не знаешь?
- Мне не ведомо, отец,- покачал головой Вышата.
- А сам-то как спасся? – спросил Илий, но тут же понял, что лучше не давить. – Ладно, ты пока ешь, потом все расскажешь, что видел и что знаешь. Только помни, о чем тебе говорил, не глотай как не в себя. А я келаря найду, попрошу тебя приютить, там дальше видно будет, что с тобой делать.
Здоровяк встал со скамьи и, пригибая голову под низким дощатым потолком, вышел прочь из малой трапезной.
Похожие статьи:
Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 3. Злая твердыня
Рассказы → Три ступени
Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 2. Пир
Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 1. Незнакомец
Рассказы → Волчьи стрелы. Глава 4. Жертва
