Волчьи стрелы. Глава 3. Злая твердыня

На вершине пригорка степной царевич остановил своего доброго коня и огляделся.   Разрезая яркий ковер летнего разнотравья, лентой полированной стали вдали сверкнул Ладнор. На том берегу над рекой нависли три сеяжских «богатыря», приютивших у своих крутых склонов огромный посад. Окольный город расплылся темно-серым пятном неправильной формы, пестрившим золотыми точками куполов, белоснежными мазками церковных прясел, бежевыми штрихами башен-веж. У многолюдного торжища вырос лес мачт и цветных парусов пришвартованных ладей, стругов и шнеков.
Вокруг зелеными волнами вздымались холмы. Кое-где пушился ворс рощиц, дубрав и перелесков, а низины были богато расшиты узорами иван-чая, цикория и васильков, от которых воздух стал ароматнее медового сыта. Хмурое предгрозовое небо лишь усиливало все это буйство красок.
- Жаль сжигать такой дивный град, - подумал Белту, - Авось образумятся глупцы, да не придется….
Царевич искусно замаскировался под пуганда, что в изобилии служили у сеяжских и златолесских князей уже почти два столетия. На нем была тонкая короткая кольчуга, похожая на блестящую ткань, свободные суконные порты, заправленные в сапоги юфтевой кожи с высокими голенищами и заостренными носками. Медные стремена позвякивали монистами. На его ремне, справа из грубого кожаного налучья выглядывал изогнутый рог лука, слева – чернели перья туго уложенных в колчан стрел.
После целого месяца усыпляющего пути из Черных степей Усоира в Сеяжское княжество он хоть сейчас был готов в одиночку скакать к Солнечным вратам, штурмовать стольный град – кровь кипела в жилах молодого воина. Он пришпорил атласные бока вороного жеребца и повернул направо, на глинистую дорогу, которая извивалась бежевой змеей по склону холма. Вслед за ним скакали вереницей еще сотни две добрых конников. Одни походили на сеяжских дружинников – бородатые, вооруженные до зубов и закованные в тяжелую сталь, другие – на «невесомых» пугандских степняков.
- Мммм – мы на месте, ц-царевич!, - сказал Владимир, когда они подъехали к зарослям орешника на краю отвесного обрыва. Окруженный со всех сторон глубокими крутыми оврагами, на самой макушке каменистого холма виднелся Ладнорский острог. Его частокол выстроился, словно плотная шеренга ратников в островерхих шлемах. Это была та самая неприметная на первый взгляд крепостица, о которую когда-то сломали зубы войска молодого Тюхтяя.
- И это та самая Злая твердыня? - с ноткой презрения в голосе спросил царевич, раздвинув ветви и устремив свой взор на крепость. Владимир утвердительно кивнул головой, всего за одну ночь поседевшей, будто за целую жизнь. Да, он прошел то страшное испытание в степном шатре, но заплатил за это своей молодостью. На осунувшемся лице шестнадцатилетнего юноши прорезались острые, как лезвия, скулы; карие глаза слегка запали в глазницах, а вокруг них побежали трещинки морщин. Он все еще был не по годам силен и ловок, но рука его немного утратила твердость из-за нервной дрожи, а взор ослабила постоянная тревога, мешавшая сфокусироваться на цели.
- Это не твердыня, а крестьянский двор. Мы возьмем острог хоть сейчас! – воскликнул царевич.
- Нннн-не поспешай так!, - ответил Владимир, - Ммм-многие головы буйны сложили, штурмуя осттт-ро-рог… Взгляни внимательнее, ц-ц-царевич.
Он указал трясущимся пальцем вниз, на дно оврага, и как бы обвел его по периметру. Земля была покрыта высокой болотной травой и укутана какой-то странной зеленоватой пеленой. Кочки, камни, безжизненные почерневшие коряги – все внизу трепетало и расплывалось, будто в палящем зное.
- Топь там неп-п-п-ролазная! Один неверный шаг - вмиг утянет, поми-ми-минай, как звали. Лишь дружинные т-т-тропинку ведают. Надобно за-затаиться, да проследить за ними. Т-т-тропу нам укажут, т-т-тгда ночью и нападем.
Белту задумчиво потер свою глянцевую лысую голову, с которой, на пугандский манер, на плечи падали две тощие блестящие косицы, умащенные конским жиром.
- Джайран, Гарадест, - подозвал он двух батырей.
Те тут же предстали перед ним на своих приземистых лошадях и поклонились.
- Останетесь здесь и будете наблюдать! - твердо сказал царевич, - А мы разобьем лагерь у подножья. Все поняли? Глядите зорче кречета, чтоб тропу узнали, каждый шаг врага сквозь топь запоминайте! Подведете, похлебку из вас для волков сварю!
К вечеру погода вконец испортилась. Косой вездесущий дождь шипел в кронах деревьев и траве, разбивался о землю и поднимался мутной взвесью, устилавшей все вокруг. Низины и овраги засверкали зеркалами луж и разливов, ниточками ручьев. Беспросветное небо придавило всю округу пудовой серой плитой.
Но зоркий глаз степняка отыскал свою цель даже сквозь непроглядную хмарь. Кархарн наложил стрелу с орлиным оперением на тетиву, прицелился, крепко сжимая костяную накладку посреди изогнутой кибити лука, и выстрелил. Со зловещим свистом  стрела молнией устремилась вперед. Дозорный, что неспешно бродил по высокой земляной насыпи между двумя рядами частокола, пошатнулся, перекувырнулся через заостренные концы бревен и мешком рухнул вниз.
- Ворог, ворог напал! Затворить все ворота! Воду да смолу кипятить, живо!
- Лучники, на стены! Воротные башни стеречь, живо!
Крики крепостных сотников и десятников оглашали огромный овраг, множась гулким эхом.
Снова послышался пронзительный свист, но на этот раз воздух рассекла уже не одна стрела. Засев в кустах по краям обрыва, почти два десятка отборных кархарнских лучников  принялись обстреливать острог. Все они были облачены в длинные куяки — стеганые войлочные куртки с множеством металлических пластин спереди и со спины — и высокие острые колпаки с волчьей опушкой.
Владимир взглянул на заволоченное пеленой небо и вознес про себя молитву. Свинцовые капли звонко барабанили по его шлему, хлестали наотмашь по щекам и били по глазам. Сколько ни уговаривал он пылкого царевича дождаться старшего брата Герреде с его войском, Белту и слушать не желал. 
К чему нам брата дожидаться? Ни пороков, ни тур, ни боевых повозок все равно сквозь болотины во век не протащить. Сами брать острог будем, и небо нам в том сподвижник! - парировал он все доводы Владимира.
Ну что, бравые мои батыри, на вас уповаю! Указывайте путь через топи! - сказал Белту Джайрану и Гарадесту, когда отряд штурмующих спустился вниз и засел в густых кустарниках у самой кромки болота. Сверху, не переставая, свистели стрелы кархарнских лучников, но острожные дружинники на это никак не отвечали, голоса в крепости затихли.
Батыри бросились вперед рьяно и стремительно; брызги так и летели из под их юфтевых сапог.
- С нами великое Небо! - прокричал Белту.
Встав в полный рост, с ободряющим криком он вскинул к небу свою саблю. Царевич успел сменить убогую пугандскую кольчугу на свой привычный доспех. Над шлемом с золотыми накладками трепетали черные перья, лоб прикрывал козырек, а лицо его рассекал опущенный наносник - стрелка. Стальная чешуя с золотой насечкой покрывала его с головы до пят, словно дракона. На плечах поверх пластинчатых наплечников красовались накладки в виде грозных человеческих лиц. К поясу был пристегнут золоченый шестопер — символ высшей воинской власти.
Вперед, разнесем этот жалкий погост!
Джайран и Гарадест порхали с кочки на кочку, то и дело уходя по колено в трясину, но тут же из нее высвобождаясь. На их поясах дожидались своего часа осадные крючья.
Весь отряд двинулся следом. Десятка два сеяжских наемников, сверкая сталью тяжелых бехтерцев, прикрывали себя и тех, кто за ними, наспех сбитыми из заостренных жердин огромными щитами — своеобразным переносным частоколом. Наконец защитники  огрызнулись в ответ, точно пробудившись ото сна. Стрелы вылетали из бойниц бревенчатой воротной башни и сыпались со стен. Между острыми зубцами могучего тына мельтешили шлемы, кольчуги и панцири. Не добежав самую малость до подножья холма, Джайран рухнул замертво, пронзенный смертоносным каленым жалом в шею. Его бездыханное тело тут же растворилось в мутной жиже, утянутое тяжелой броней.
Гори в аду, мразь басурманская, - прокричал со стены убивший его стрелок, размахивая своим самострелом, но тут же сам пошатнулся и упал со стрелой в глазнице. Быстрый, как заяц, Гаррадест достиг крутого склона, принялся карабкаться по скользким камням.
Куды полез, таракан? Раздавлю! - раздалось сверху. Как следует размахнувшись, исполинского телосложения молодец скинул вниз валун, который, казалось, был размером с него самого. Камень попал точно в цель, вдавив кусок стального шлема прямо в мозг степняка. Через мгновенье и один из сеяжских наемников отправился к праотцам, сделав неверный шаг. С истошным ревом он дергался и рвался на свободу, будто пойманная в сети рыба, но так и погрузился с головой в трясину — лишь булькнул напоследок парой зеленых пузырей.
Тем временем защитников на стене тоже заметно поубавилось: кархарнские лучники знали свое дело. Подобно горстке муравьев с соломиной на спинах, полдюжины кочевников умудрились не только протащить наверх переносной таран, но и подобраться с ним прямо к воротам — дубовым, на мощных петлях. Держа с двух сторон толстое бревно, на конце которого скалилась бронзовая волчья морда, незваные гости принялись «стучаться в двери».  Сверху, из щели между стеной башни и бревенчатым заборолом, на них хлынул тягучий водопад раскаленной смолы. Нечеловеческие вопли заглушили на мгновенье шум стрел и все остальные крики.
В пылу Владимир и не заметил, как добрался до крепостного тына, да еще и без единой царапины. Опершись спиной, защищенной кольчугой и круглой зерцальной пластиной, на влажные смолистые бревна он взглянул вниз. Тела убитых рассыпались между серыми глыбами; их кровь бежала ручейками по камням и растворялась в потоках дождевой воды. Штурмующие продолжали лезть по склону. Скошенные стрелами, арбалетными болтами, камнями из пращей, воины падали, дополняя собой эту страшную тропу мертвецов. Между тем многие уже достигли частокола: одни пытались взобраться на стены по осадным лестницам, другие – зацепиться за верхушки бревен стальными крючьями.
Перекрестившись трижды, Владимир поднял над головой большой миндалевидный щит, расписанный яркими орнаментами, и побежал вдоль тына по хребту крутого вала. Сверху летели камни, лились кипяток и смола, шмякались оземь сорвавшиеся воины. Княжич-изгнанник умело обращался с мечом и метко стрелял, не раз ему приходилось с оружием в руках защищать себя, свою матушку и сестру от лихих людей на лесных дорогах Иррозеи. Но посреди такого ада он очутился впервые.
Вскоре ему удалось взобраться наверх по одной из лестниц. Там, на высокой земляной насыпи, шла упорная борьба. Владимир едва успел отразить страшный удар: изогнутым клевцом булавы противник пробил его щит, зацепил, словно крюком, и вырвал из рук. Крепкий зрелый вояка в плоской мисюрке с бармицей и толстой кольчуге самодовольно глядел на него, как охотник на угодившего в силки зверя. Недолго думая, Владимир атаковал врага мечом. Но тот умело отбился древком булавы, молниеносно достал из сыромятного голенища сапога засопожный кинжал и всадил его по самую крестовину юнцу в бедро. Взвыв от боли и выронив свой клинок, Владимир опустился на колено.
Неожиданно глаза его застлало что-то теплое и липкое, прямо перед собой он услыхал шлепок, затем - шелест стальных колец. Утерев глаза от крови, он увидел, как вражеский воин распластался на земле, а вокруг его головы медленно растекалось темно-красное пятно.
Хочешь, чтобы моя драгоценная сестрица так скоро стала вдовой? – с ухмылкой сказал Белту и вытер саблю о суконную ткань своих шаровар. Носком сапога царевич подкинул Владимиру его меч, после чего снова вонзился в гущу сражения и засверкал, как молнией, своей изогнутой саблей. Однако ранение оказалось настолько тяжелым, что юноша едва сумел подняться. С трудом уложив накинувшегося на него с кистенем молодца, он схватился за острые края частокола и повис на них, будто тряпица. Кровь упорно сочилась из его глубокой раны и стекала в сапог. Через мгновенье на него налетел еще один острожный дружинник – чудом Владимир увернулся от лезвия его двуручного топора, но, споткнувшись, перекувырнулся через зубцы тына и полетел вниз.

___________________________________________________________________________

Боль отпустила, а все вокруг словно растворилось в свинцовой дымке грозовых небес. Исчезли воины, шлемы и доспехи, пропали стены, башни и валы. Стальная броня его вдруг стала легче льняной сорочицы.
- Сынок, соколик мой ненаглядный! – родной и теплый голос раздался четко и ясно.
Владимир повернул голову: над ним заботливо склонилась его любимая матушка – княгиня Ярослава. На бледном лице немолодой, но все еще прекрасной женщины застыла ласковая улыбка. Мягкой рукой она гладила сына по щеке, едва слышно шелестя синим аксамитом своего роскошного летника с агатовыми пуговицами. Над челом ее высился бархатный кокошник с жемчужными отворотами, а свободные кисейные рукава в складках перехватывали золотые обручи – запястья. 
- Матушка? Откуда ты здесь? – удивленно спросил он.
- Как откуда? Пришла тебя пробудить ото сна. Неужто позабыл, что ты сегодня княжий постриг принимаешь от Владыки нашего пресветлого? А ну поднимайся, а то царство небесное проспишь! Иди в крестовую палату, помолись на дорожку, чтобы сил и мужества набраться, отца не посрамить! Ты у меня – богатырь, надежа и опора, во всем белом свете князя лучше не сыскать.
Ярослава прильнула алыми губами ко лбу сына.
Молитва перед святыми образами, приготовления, сенные девицы принесли богатый праздничный наряд. Постельничий Емельян, гордый оттого, что совсем скоро станет ближайшим гриднем новоиспеченного князя, в поясном поклоне протянул ему меч, пожалованный отцом. Все происходило медленно и чинно, обширную, богато обставленную и устланную восточными коврами горницу заливал яркий свет из красных окон.
И вот княжич вышел на двор – прямо перед нижним рундуком крыльца его дожидался роскошный возок, украшенный росписью и позолотой. Три жеребца разной масти, все в серебряной сбруе и бубенцах, приветливо фыркали и шевелили острыми ушами.
- Ну что, сын, готов? - послышался твердый голос отца.
Ярополк подошел к возку в сопровождение своего стремянного. Обычно лицо князя оставалось невозмутимым, будто высеченным из камня — он не любил открыто демонстрировать свои эмоции перед сыном. Но в этот раз к своему удивлению Владимир заметил на отцовских устах едва уловимую улыбку радости, а во взгляде его читалась родительская теплота. На Ярополке красовались бархатная княжья шапка с беличьей оторочкой и жемчужным убором, парчовая, затканная золотом свитка в пол, из-под каймы которой украдкой выглядывали носки желтых сафьянных сапог.  Корзно лучшего вирейского аксамита торжественно рдел на его левом плече и спине.
Вдали уже лился шум торжества. Трезвонили колокола, гудел посадский люд, надрывались гусли, жалейки и сопели. Гулял Господин Великий Гривноград, чествовал княжича Владимира и его постриг. И хотя уже без малого два столетия не столько князь, сколько архиепископ да Совет господ правили бал в отложившемся от державного Сеяжска Гривноградском княжестве, народу подавай празднеств и веселья. Как тут пропустить такой повод?
Все даже на время позабыли о многочисленных напастях, все чаще приходивших с Запада. Окреп Гривноград, осмелел, и стало ему тесно в своих лесах да болотах. Потеснил он гордых воинственных соседей — Праденский Орден с Иррозеей. Множество земель отвоевали гривноградцы, обложили данью и поставили там свои крепости, города и становища. А главное — завладели речными торговыми путями.
По задумчивой Гобинке, бойкой Лиховодной, другим рекам и притокам сновали туда и обратно северные драккары и шнеки, сеяжские ладьи и струги, гигантские дромоны из далекой восточной империи. Рискуя сгинуть в пучине или пасть от рук кровожадных пиратов, купцы из заморских стран преодолевали полмира, чтобы достичь этих рек, а по ним добраться до шумных торжищ Гривнограда, в самом имени которого слышался задорный звон монет. Первенские шелка и ковры, специи и масла, иррозейсекие клинки, драгоценности, меха, всевозможная утварь, редкие фолианты: чего здесь только не было. 
В последнее время не только торговые гости, но и закованные в броню праденские рыцари стали наведываться в княжество на своих шнеках. Прикрываясь намерением объединить церкви — извечной ширмой для грабительских крестовых походов, они уже разорили немало пограничных деревень и монастырей. Пока что гривноградцы достойно держали удар, отстаивая свои территории и совершая ответные походы, но натиск ордена креп с каждым месяцем. Да и проклятые языческие ватаги, засевшие в непроходимых лесах, все чаще устраивали засады на торговые суда. Хитрые, как лисы, язычники умело пользовались родной местностью, знали каждый камень, каждый куст, где можно было затаиться. Но сейчас об этом не вспоминали ни князь, ни купцы, ни весь люд гривноградский.
Княжий поезд медленно тянулся по посадским улицам, вяз в пестрых народных толпах, будто в буйной траве дикого поля. Одни ломали шапки, отвешивали поясные поклоны и слали благословения, иные — неодобрительно глядели на всю эту роскошь и блеск.
 - Расступись! Дорогу князю и княжичу! - взрывались дружинники, высившиеся на своих боевых лошадях. Солнце отлетало от их кольчуг, панцирей и бехтерцев сотнями огненных колосков и стрел. Приковывали взор ярко красные древки высоких копий  и расписные щиты, что покоились у них за спинами.
Наконец над морем человеческих голов сверкнуло зеркало Гобинки, в котором отражался детинец. На квадратных каменных башнях горели золоченые шатры; резные кровли из теса обрамляли сверху белоснежные прясла. И над всем этим, как на церковной фреске, теснились купола, терема, бочки и пестрые крыши. Отовсюду виднелись шесть золотых глав великолепной Святой Варвары. Сложенные из плитняка и плинфы, ее стены с апсидами румянились на солнце - издалека собор походил на гигантский свадебный каравай.
К Алмазным вратам детинца вел добротный бревенчатый настил Буселова моста, по  бокам которого на многочисленных столбах, поднимавшихся из воды, сидели, раскинув крылья в стороны, резные аисты — символ славного града. Вот только въезд на мост был перекрыт какими-то конными ратниками.
- Это еще что за чертовщина? Кто это так шутить изволил? Живо, скачи вперед, узнай, кто посмел, и гони взашей! Позже разберемся с наглецами! - приказал князь одному из сотников и поднялся в своем возке, вглядываясь вдаль.
Пробравшись сквозь толпу к неожиданной заставе, сотник Евсей узнал самого степенного посадника и владычного воеводу. Остальные воины, все в боевой сбруе и полном доспехе, по-видимому тоже были из дружины светлейшего архиепископа.
- Достопочтенный князь велел узнать, кто посмел встать на пути у него и княжича? - спросил сотник громким, но неуверенным голосом. Евсей слегка опешил при виде высоких господ.
- Аль не видишь ты, дружинный, кто перед тобой? Кажись, не стар, а очи уже подводят. Можа, на покой уже пора, помахал мечом и будя? -  издевательски ответил посадник Гаврила Фомич, щуря свои и без того крошечные глазки.
Сотник не знал, что ответить — ситуация накалялась.
Князь Ярополк потерял самообладание, выскочил из возка и, забыв об осторожности, сам направился к мосту, расталкивая зевак.
- Как смеешь ты, собака, стоять на пути у князя? - заорал он на посадника, и лицо его побагровело.
- Не серчай так, государь надежа! Далеко ли путь держишь? - все с тем же сарказмом отвечал Гаврила Фомич.
- Ах да, в дом премудрости Святой Варвары, княжичу постриг принимать пора. А зятька своего, короля иррозейского, позвал на чествование? Вы же с ним в последнее время не разлей вода!
- Что ты такое несешь, окаянный? По какому праву не даешь мне проехать? Иль ты думаешь, что раз ты посадник, так тебе закон не писан? Князь все равно тебя выше, даже в Гривнограде!
- Твоя правда, вот токмо выше всех — народ гривноградский. Вече честное — вот кто над всеми нами голова. А вече не токмо князь, но и Совет господ созвать вправе. И нынче самая пора для оного! - сказал Гаврила Фомич с плотоядной улыбкой и обнажил свои редкие зубы.
Несмотря на то, что на дворе стоял июль, на нем был накинут нараспашку желтый бобровый кожух; его сытое брюхо не мог скрыть даже мешковатый опашень.
- Что ты несешь? Какая такая пора? В княжий постриг вече собирать! Неужто до завтра не терпит, по какому праву святой обычай православный хулишь, пес?
- Все понимаю, княже, ты уж не обессудь, надежа! Да дело дюже важное для всей земли Гривноградской и отлагательств не терпит, никак… Об измене дело, стало быть, - продолжал он после небольшой паузы, - О твоей измене, княже, Господину Гривнограду Великому! Да, да, все нам ведомо — про то, как в Иррозею, к тестюшке своему за подмогой наведывался, войска просил, чтобы боярские дружины извести. Как купцам иррозейским сулил мыты все с них снять. Как хулил бояр, Владыку и вече премудрое. И, самое то прекаверзное …. язык бы не отсох у меня, такое вымолвить… Сулил веру их принять и весь люд гривноградский перекрестить, а кто не захочет — того мечу придать до огню!
 
Степенный посадник нарочно говорил медленно и громко, чтобы его услышало как можно больше народа. Толпа тут же взволновалась, восклицания и шепот прокатились по ней, как первые барашки по морю перед сильным штормом.
Один из владычных дружинников выдвинулся вперед на своем пегом коне, развернул свиток харатьи и начал почти нараспев читать указ пресветлого архиепископа Феодора и Совета Господ о немедленном созыве Веча. В это время те же самые слова горланили глашатаи во всех девяти концах славного града, на каждой улице. 

Похожие статьи:

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 2.

Рассказы → Чужое добро

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 1.

Рассказы → Наследник

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Глава 1. Танец под двойной луной, Принцесса и Важное решение.