Сказка в полумраке [18+]

в выпуске 2014/03/10

21 декабря 2013 - Григорий Неделько

[Мини-повесть. Пир художественного авангарда. Вдохновлялся Мураками и Кэрроллом. Самое необычное моё произведение. Подтекст? Не, не слышал. :) ;) ]

Это случилось летом.

Я стоял у светофора, когда ко мне подошёл лев.

— Ррр, — сказал он.

Я отошёл к краю тротуара. Мне не хотелось общества – ни львов, ни людей.

Но лев пошёл за мной. Он встал напротив и молча посмотрел на меня.

— Я тебя съем, — сказал лев.

— Но сейчас лето, — ответил я.

— Я тебя съем, — повторил лев.

— Нет, только не летом, — сказал я. – Зимой – ещё куда не шло, но летом… Ведь львы не едят летом. По крайней мере, здесь.

— Я ем, — сказал лев и облизнулся.

Я посмотрел ему в глаза. Они ничего не выражали. Кроме голода, возможно.

— Ты голоден? – спросил я.

— Я тебя съем, — сказал лев.

— Съешь ту толстушку, — предложил я.

Лев покачал головой.

— Я съем тебя.

— Неужели обязательно меня есть? – спросил я.

— Да, обязательно, — ответил лев.

— Ладно, если без этого никак… Но нельзя ли меня съесть потом, как-нибудь попозже?

— Когда? – спросил лев.

— У меня есть дочка, — сказал я. – Как-то она познакомилась с существом. Потому что оно было похоже на привлекательного парня. Теперь дочка растение. Она не общается по-человечески, не ест, как человек. Она зелёная из-за хлорофилла и раздражительная из-за фотосинтеза.

— Я тебя съем, — сказал лев.

— Но я же говорю, меня нельзя есть.

— Почему?

— Сейчас нельзя. Но ты не волнуйся. Когда дочка перестанет быть растением и превратится обратно в человека…

— Я тебя съем? – спросил лев.

— С солью и перцем, — ответил я.

— Не люблю перец, — сказал лев.

— Я тоже, — сказал я.

— Давай только с солью?

— Давай.

Лев почесал за ухом.

— Но учти, когда твоя дочка поправится, я обязательно приду.

— Она не моя дочка, — сказал я.

— Ты сказал: «У меня есть дочка».

— Да. Но просто дочка. Не «моя дочка».

Лев обнажил клыки.

— Тебе надо ещё со многим разобраться, — сказал он

— Боюсь не успеть, — сказал я.

Лев промолчал.

Загорелся зелёный человечек.

— Я съел бы его, если бы мог, — сказал лев.

— Но придётся довольствоваться мной? – спросил я.

— Всем что-то не удаётся, — ответил лев.

— Только не опаздывай, — сказал я. – Обед нужно есть вовремя.

— Я тоже так думаю, — сказал лев. И добавил: – Мне стало тебя жалко.

— Почему? – спросил я.

— Я, пожалуй, пойду. – Лев взмахнул хвостом. – Жалость пройдёт – останется только голод.

— Пока.

На светофоре горел красный человечек. Я снова стал ждать.

— Эй, — окликнул меня лев.

— Что? – спросил я.

— Но и ты не опаздывай, — сказал лев. – Иначе я съем дочку.

— Не надо, — сказал я.

— Я её съем, — пообещал лев.

И опять загорелся зелёный человечек.

— Я не опоздаю, — пообещал я.

На этом мы расстались.

Когда я вернулся, дочка спала. Она спала почти всё время.

На кухне я заварил чай.

В квартире было много чая. Со всякими лепестками и без них. Не помню, какой попался под руку. Наверное, хороший, так как вкуса я не запомнил. А будь чай отвратный, наверняка бы запомнил. Хотя как знать.

Я помыл кружку и включил телевизор.

Телевизор стоял на кухне. В квартире он был один. Не знаю, скучно ли телевизору одному. Я пару раз спрашивал, но ничего вразумительного не услышал. Ладно. Надо будет, сам пожалуется, подумал я.

А в дочкиной комнате телевизора не было. Она и так растение – к чему ей телевизор? К тому же свет от него искусственный.

По телевизору что-то передавали. Что – я не запомнил. Я включал телевизор не для того, чтобы его смотреть. Да и покупал не для этого. Для чего? Я попробовал вспомнить. Нет, не получается. Слишком давно это было. Но даже если недавно, я всё равно ничего не помню. Неважно. Есть телевизор, и есть – большое дело. Не было бы – другой разговор. Можно было бы и поразмышлять.

Интереса ради я вгляделся в экран. Увидел какую-то руку, которая что-то сжимала. И какой-то силуэт, стоящий рядом. Кажется, я различил движение рта. Но чьего? Кто из двух говорил? Если говорил. Или их там было трое? Нет, двое. В красном и в жёлтом. Третий подошёл только что. Без одежды.

Я едва начал различать фон, как меня позвали.

Да нет, кому меня звать.

Я сел поближе к экрану. Неясные образы вроде бы приобретали чёткость…

— Отец.

Дочка. Всё-таки она звала.

Я сбился. Выключил телевизор – не сказать, что без радости. Пусть красные, жёлтые и голые существа разбираются между собой.

Дочка позвала снова.

Как она не была моей дочкой, так и я не был её отцом. Мы были просто: отец и дочка. У дочки есть отец, у отца – дочка. Разве этого не достаточно?

Когда я вошёл, на полках тихо сидели игрушки. Мишки, слоны. Дочкины друзья. Им было неважно, растение она или нет.

— Отец, — сказала дочка.

— Видела сны? – спросил я.

— Растениям не снятся сны, — ответила дочка.

— Это неправильно, — сказал я.

— Кого это волнует, — сказала дочка. – Сны, может, и снятся. Только тебе их не понять.

— Я могу попробовать.

— Открой шторы. – Стебли дочки раздражённо шевельнулись. Она часто просыпалась в плохом настроении.

Я дёрнул левую штору влево, а правую – вправо. Но для кого-то всё смотрелось иначе.

— Хочешь пить? – спросил я.

— Я нашла парня, — сказала дочка.

Я сходил на кухню за графином воды. Полил дочкины корешки.

— Почему ты сказал «надо же»? – спросила дочка.

— А я так сказал? – спросил я.

— Сказал.

— Не помню.

— С тобой такое бывает.

Я отнёс графин на кухню и помыл. Поставил на место и вернулся к дочке.

— Я нашла парня, — сказала она. – Нового.

— Не того, с зубами? – спросил я. – Превращателя.

— Нет. Правда, удивительно? – сказала дочка.

— Как же ты его нашла? – спросил я.

— Ты можешь представить, что девушка идёт по улице? И вдруг – бац. Находит парня. А? – Было утро. Дочкины цветки распустились. Сейчас они смотрели прямо на меня.

— Обычное дело. – Я погладил дочку по стебельку.

Дочка отстранилась.

— Извини, — сказал я.

— Так было и у нас, — продолжила дочка.

— У вас? – спросил я.

— Парень шёл-шёл по улице, — сказала дочка. – Шёл-шёл. И наткнулся на меня.

— Но как он мог тебя найти? Ты же не девушка. – Я замялся.

— Я могу побыть одна? – Дочка переплела листки и замолчала. Похоже, я её обидел.

Я решил уйти. Но прежде спросил:

— Ты выходила на улицу?

— Это не нужно, — сказала дочка. Да, я обидел её.

— Но вы виделись?

— Он придёт сегодня вечером. Тогда и увидимся.

— Хорошо.

Я притворял дверь, когда услышал:

— Отец. Сходи в магазин. Пусть он хоть раз увидит тебя как человека.

Я что-то пробормотал. Возможно, согласился. Скорее всего.

И закрыл дверь.

В коридоре висело зеркало. Я посмотрелся в него.

— Ты на работу? – спросила дочка из комнаты.

— Да.

— А почему не в парк?

Одеваясь, я ответил:

— В это время я всегда хожу на работу.

— Сходи в парк. Там лучше, — сказала дочка.

— Знаю, но… — сказал я.

— Ты очень слабохарактерный, — сказала дочка. – Ты знаешь?

— Знаю. Но…

— Я буду спать.

Как бы мне хотелось заснуть. Лечь, положить клешни, подобрать ложноножки. И заснуть. Но надо было идти на работу.

Ничего не поделаешь.

Возможно, в следующий раз я схожу в парк. Или слетаю на другую планету. Возможно, в следующий. Когда-нибудь. Возможно…

Я вздохнул. Вышел и запер дверь.

Стоило появиться на работе, как меня вызвал начальник. Что я успел натворить в своё отсутствие?

Начальник был суров. А голос начальника был с хрипотцой. Как и его характер. Характер был не сахар. В общем, начальник был тот ещё толстяк. Приземистый и лысый.

— Ты ни черта не делал, — сказал начальник.

Я увидел на столе потухшую сигару. Не к добру?

— Я ни черта не делал, — сказал я.

— На полосе не хватает материала, — сказал начальник.

— Интервью? – спросил я.

— С майским ветром, — ответил начальник.

Вошла секретарша.

— Вызывали для секса? – спросила она.

— Подожди, пока он уйдёт. – Начальник кивнул.

— А с кем интервью? – спросил я.

— Можешь идти. – Начальник начал раздеваться. – И закрой дверь.

— Прикрыть или закрыть? – спросил я.

Секретарша тоже стала раздеваться.

Я вышел и закрыл дверь. Раздался щелчок. Надеюсь, я всё сделал правильно.

Но если интервью, то с кем?

Я открыл дверь. Заглянул внутрь.

Начальник повалил секретаршу. Она распласталась на столе. Начальник пыхтел. Секретарша закатила глаза к потолку.

— Вы мне всё-таки позвоните, — сказал я. – Насчёт интервью.

— Паук, — прохрипел начальник.

— Не может быть, — сказал я.

— Я почти уверен: это будет паук, — сказал начальник.

Секретарша сфокусировала взгляд на начальнике. Перевернула его. Теперь начальник лежал на столе, а секретарша прыгала на нём.

Как заяц по кочкам, подумалось мне.

— Я позвоню, — сказал начальник.

— Я позвоню, — сказала секретарша.

— Я сам позвоню, — сказал начальник. – Молчи. Занимайся делом.

Рот начальника приоткрылся. Не в состоянии разговаривать, начальник схватил секретаршу за грудь.

Голая грудь. Коровье вымя. Недозревший персик. Хомяк в норке… Ассоциации посыпались дождём, полились рекой.

Секретарша начала кричать. Волосы забивались ей в рот. Волосы были длинные.

Должно быть, им всё равно. Но ясно, к чему шло дело. Хотя бы в этот момент пусть побудут одни.

Я представил жену начальника. Хорошая женщина. Мне так казалось. Почему же… Нет, тут нет причины. Тут что-то другое. Не от разума надо идти.

Я захлопнул дверь.

Начальник и секретарша кричали. То вместе, то попеременно. Правда, недолго. Потом всё стихло. Не сразу я услышал, как стучат по клавишам пальцы. Как печатают принтеры. Как скрипят стулья. Как ходят по паркету работники.

Начальник знал, что я стою у двери. Не подслушиваю, а просто замер в нерешительности. Не знаю, что делать.

Наверное, начальник оделся, потому что сказал:

— Иди домой. У тебя дочка не полита.

— Воды у неё достаточно, — сказал я.

Вышла секретарша. Поправила волосы. Проходя мимо, послала мне воздушный поцелуй.

А может быть… Я задумался. Да, может быть. И посмотрел секретарше вслед.

— Материал пришлёшь, когда я скажу, — сказал начальник, не выходя из комнаты. – Такого объёма, какого скажу я.

Мне нравится говорить с людьми через дверь, подумал я. Или через стену. Из другого помещения. Когда собеседника не видно. Кажется, будто он не существует. Но это не так. Хоть собеседник и не досаждает тебе.

— Я всё сделаю, — сказал я. – Я иду домой.

— Если будешь спать с секретаршей, — сказал начальник, — не забудь презерватив. Я не хочу заразиться.

И почему он так обо мне заботится? Хотя он тот ещё негодяй. Толстяк и тупица. Подумал я.

— Проваливай! – крикнул начальник.

Наверное, я подумал слишком громко.

У выхода меня ждала секретарша.

— Давай прямо здесь? – спросила она и распахнула халат.

— Почему ты ходишь в халате? – спросил я.

— Мне не холодно.

Секретарша запахнулась. Затем приблизилась. Взяла мою руку – я не сопротивлялся. И сунула к себе в трусики. Там было горячо. Я захотел секса.

Но всё-таки вытащил руку из её трусов.

— Захочешь… — сказала секретарша.

— Знаю, — сказал я. – Не забуду.

— Оревуар. Привет дочке.

Секретарша ушла, покачивая бёдрами.

Буду ли я жалеть о своём решении? Тогда не жалел. Да и потом тоже.

Я зашёл в туалет, вымыл руку.

И вернулся домой.

Дочка спала.

Я чувствовал себя виноватым. Перед ней. Но с чего бы?

Чтобы унять чувство вины, решил убраться. Жаль, убирать было почти нечего.

Пришлось довольствоваться малым.

Я передвинул солонку на край стола. Поставил рядом перечницу. Поправил занавески. Переставил местами банки с чаем и какао. У нас есть какао?

Я погрел молоко, залил им какао. И пошёл в коридор.

В коридоре всё было в порядке. Поэтому я открыл шкаф, снял куртки и бросил на пол. Но тихо, чтобы не разбудить дочку. Осторожно поднял куртки, отряхнул. И повесил обратно в шкаф. Закрыл дверцы.

Сходил в ванную за тряпкой. Подвигал в хаотическом порядке баночки. Лосьоны, кремы, шампуни. Зачем они? Дочка – растение, а я – не женщина. Я взял пару баночек, наугад.

Пошёл на кухню, выбросил баночки в мусор. Хотел выбросить ещё, но передумал. Что, если дочка обидится? Или разозлится? Не знаю.

Я вернулся в ванную, взял тряпку. Выключил в ванной свет.

Протёр тряпкой входную дверь. Смёл пылинки с коврика.

Зашёл в туалет. Не включая света, в трёх местах протёр толчок. Закрыл дверь.

Зашёл в ванную. Положил тряпку на место. Вышел.

Оставалась дочкина комната.

Я медленно повернул дверную ручку. Замок щёлкнул совсем неслышно. Дверь открылась. Заскрипит, подумал я. Не заскрипела.

Дочка спала. Безмятежно сплетя листья. Закрыв цветки. Расслабив стебли.

Что здесь?

Мишка. Зачем растению мишка? Нет. Мишку выбрасывать нельзя. Но можно положить повыше. Готово.

Я задвинул торшер в самый угол.

Что ещё? Убирать было совсем нечего. Но мне хотелось, чтобы дочка обрадовалась. Когда проснётся. Чтобы она проснулась и подумала: отец убирался. И обрадовалась.

Я поводил пальцами по ковру. Вперёд-назад. Несколько раз.

Потеребил покрывало, которое лежало на кресле.

Разгладил складки на кровати.

Наклонился поцеловать дочку. В правый стебелёк. Второй сверху, совсем небольшой. Ярко-зелёный.

«Перестань, — сказал мне кто-то. Я прислушался. Голос в голове продолжал: — Прекрати. Нельзя. Она не твоя дочка».

«Ты прав», — сказал я. Тоже мысленно.

«Ты закончил уборку. Довольно. Уходи».

Голос говорил так, словно бы принадлежал дочке.

«Я хотел…»

Голос прервал меня:

«Уходи».

Я ушёл.

Закрыл за собой дверь. Прислонился к ней спиной.

И всё-таки дочке будет приятно. Она проснётся, а я – убрался.

Но голос был прав. Нельзя просто так целовать дочек. Только потому, что тебе захотелось. Нельзя.

На кухне можно побыть одному.

Я включил телевизор. Можно ли быть одному и смотреть телевизор?

Я выключил телевизор.

Решил заварить чай, но увидел не выпитое какао. Убрал чай. Отхлебнул какао: холодное. И мне совсем не хотелось какао. Я вылил какао в раковину. Сполоснул кружку, поставил сушиться.

А кофе вообще нет.

Что же делать?

Убирать нечего. Голос гонит прочь из дочкиной комнаты. Какао холодное. Чаю не заварить. Кофе нет. Телевизор смотреть нельзя. Что остаётся?..

Я открыл глаза и понял, что спал. Где и как? Хотелось бы знать.

Я стоял посреди кухни. Бодрый. Тревожные мысли оставили меня.

Зазвонил телефон.

— Алло, — сказали в трубке.

— Алло, — сказал я.

— Это реклама цветков, — сказала реклама.

— Мне больше не нужно, — сказал я.

— Но я бесплатная.

— Всё равно не надо.

Я повесил трубку.

Не прошло и секунды, как телефон зазвонил опять. Я не стал подходить. Не хотел бесплатной рекламы цветков.

Решил прогуляться. Оделся и вышел на улицу.

«Можно зайти в магазин», — подумал я.

«Дочке будет приятно», — сказал голос в голове.

«Приятно?»

«Она просила. У неё новый парень».

«Верно».

Я послушался голоса. Видно, он умнее меня.

10.

Сегодня роботы на каждом шагу. Пойдёшь в магазин – обязательно хотя бы на одного наткнёшься.

Робот, на которого наткнулся я, был довольно высокий и овальный. И носил широкую синюю кепку. То ли джинсовую, то ли нет. Непонятно.

— Возьмите книги, — предложил робот.

— С удовольствием, — ответил я. И взял из его холодной пятерни красный томик.

— Нет! – Робот отпрянул.

— Да, вы правы. – Как же я сразу не догадался. – Надо было взять зелёную.

— Нет, — повторил робот спокойно.

— Почему? – спросил я. – Уж она-то подойдёт к моей рубашке.

— Нет. Вы не произнесли клятву, — сказал робот.

— Перед тем как взять книгу?

— Да, перед этим.

— А можно мне без клятвы?

— Нет. – Робот был категоричен. – Сегодня никому нельзя без клятвы.

— Даже если я хочу взять малиновую книгу? – спросил я.

— Даже если фиолетовую, — ответил робот.

— Ладно, я пойду. Пока.

Я стал уходить.

— Стойте! – Робот догнал меня, жужжа шестернями.

— Всё-таки можно взять фиолетовую? – спросил я.

— Может быть, поклянётесь? – спросил робот. – Это же так просто.

— Но я не хотел клясться, — сказал я. – Я только что поел, умылся, надел неплохую чистую одежду, вышел прогуляться… Клятва тут совершенно ни при чём.

— Вы считаете?

— Сами подумайте. Завтрак, умывание, одежда, прогулка… Нет, клятва здесь никак не вяжется.

— А если книга чёрная?

— К чёрной? – Я на секунду задумался. – Нет, не пойдёт. Лучше к белой. Но я сейчас совсем не хочу клясться.

Робот был озадачен и расстроен.

— Жаль. – Он поехал к перекрёстку. – Никто не хочет клясться.

— Стойте. – Теперь я побежал за роботом. – Я дам вам денег.

— Но я же не просил, — сказал робот.

— Ничего, я попрошу за вас. «Хотите денег? – Да». Вот. – Я вынул из кармана всё, что было. – Держите.

Я не знал, что ещё сделать. Тогда я хлопнул робота по плечу и хотел уйти.

Но услышал:

— Вы должны попросить книгу.

— Мне не нужна книга, — ответил я, не оборачиваясь.

— Я могу попросить за вас, — сказал робот.

— Ничего не выйдет. – Я покачал головой. – Сегодня среда.

— Только вторник.

— Неважно. Всё равно облачно.

— Ну и пусть. Зато уже давно за полдень.

— Ну… — Я повернулся к нему. – Ладно, уговорили. Просите. За меня.

— Дайте мне книгу, пожалуйста. Держите. – Робот протянул мне оранжевую.

— А можно какую-нибудь другую? – спросил я.

— Вы не любите апельсиновый сок? – спросил робот.

— Сегодня мрачновато для сока. У вас остались ещё книги?

— Всего одна. – Робот достал книгу в тёмно-коричневой обложке.

— Тёмно-коричневая. Как раз. Вот только я не люблю кофе без сливок.

Робот почему-то грустно вздохнул. Я и не знал, что он так умеет.

— Но без книги не получится, — сказал он.

— Нельзя? – спросил я.

— Никак.

— Чёрт подери эти сок и кофе! – воскликнул я.

— Совершенно с вами согласен.

Я стал размышлять.

Но робот тем временем что-то у себя отвинтил. И протянул мне.

— Возьмите это, — сказал он.

— Ржавый болт, — сказал я.

— Это от сердца, — сказал робот. – А гайку я оставлю себе.

— Она тоже ржавая?

— Конечно.

Робот затрясся и задрожал.

— Жаль, конечно, что вам не нужны книги, — заметил он, откатываясь назад.

— И мне жаль, что я не хочу клясться, — добавил я.

— Что поделаешь. Превратности судьбы.

— Превратности судьбы.

— Прощайте.

Робот откатился то ли метров на 30, то ли футов на 100.

Я вдруг всё понял.

— Удачи, — крикнул я.

— Спасибо, — сказал робот через громкоговоритель.

И взорвался. Детали разбросало повсюду. Но ровной окружностью.

«Надо брать книги, — подумал я. – И клясться. Клясться и брать. Иначе робот так и будет взрываться».

Я чувствовал себя виноватым. Ещё и перед дочкой. Но это не помешало мне сходить в магазин и купить кофе.

Дочка будет довольна.

А потом я смог вернуться домой.

11.

Я снял куртку, повесил в шкаф.

— Тебе звонил лев. – Дочка проснулась.

Я зашёл в комнату и спросил:

— Что он сказал?

— Интересовался, когда ты будешь готов, — ответила дочка. – Ты же не хочешь уморить его голодом?

— Конечно, нет.

— Его это обрадует. – И дочка снова замолчала. Наверное, погрузилась в размышления. Или нет. Я плохо знаю растения.

— Ты уверена, что он звонил? – спросил я. – Ты подходила к телефону?

Дочка презрительно фыркнула.

— Я – растение. Я просто знаю. И ещё он передавал тебе привет.

— Да-да.

— Открой шторки пошире.

Я открыл шторки пошире.

— Позвонить ему, как думаешь? – спросил я.

Дочка спросила:

— Почему ты сам никогда не спрашиваешь о парне?

— Да вроде…

-…Нет нужды?

— Вообще-то да. – Я развёл руками.

— Я буду нежиться на солнышке. – Дочка вытянула лепестки и стебли. – Я буду спать. Не шуми.

— Я не буду звонить льву, — решил я. – Сам перезвонит.

— Хорошо.

Дочка уснула.

Я оставил её одну.

12.

На кухне я заварил чай.

Этот чай мне не понравился. Вкус запомнился. Горький, противный. Выпив полчашки, остальную половину я вылил.

В следующий раз сварю кофе. Теперь он есть.

Я включил телевизор. Долго всматривался в картинку, но ничего не разглядел. Ни жёлтого, ни красного, ни голого.

Заболела голова.

Я выпил подряд две таблетки. Потом зачем-то третью. Выключил телевизор.

Голова не проходила.

Ужасный день. Хотя обыкновенный.

Посмотрел на часы – бодрствовать ещё долго.

На глаза попалась газеты. Газеты я не читал – только делал. Как эта попала сюда?

Какая разница?

Я взял газету и стал читать.

13.

Зазвонил телефон и отвлёк меня. Это была очень резкая трель.

Я отложил номер в сторону и взял трубку.

— Алло.

— Как поживает дочка? – Это был лев.

Я взял газету и посмотрел прогноз погоды. Да, на завтра обещали минус.

— Нашла нового парня.

В трубке что-то зашуршало.

— Ты что там делаешь? – спросил я.

— Собираюсь, — ответил лев. – Скоро буду.

Я покачал головой. Как будто лев мог это видеть.

Он не видел, но всё-таки понял.

— Она ещё растение? – спросил он.

— Да, — сказал я.

— Обидно. – Снова что-то зашуршало. Наверное, лев снимал комбинезон.

— И мне. – Мне действительно было обидно.

— Ты можешь говорить? – спросил лев потом.

Я снова взял газету.

— Курс доллара… — Я сказал льву курс доллара.

— По-моему, нормально, — сказал лев.

— По-моему, тоже.

— Значит, можешь говорить?

— Могу.

Лев рыкнул в трубку. Громко. Я бы испугался, если бы не читал газету.

— Извини, привычка, — извинился лев. – Старые привычки – такие цепкие, как… — Он подбирал слово. – Как… Помоги.

— Краска для волос? – спросил я.

— Какая ещё… — Лев замолчал. – А впрочем, да. Наверное, ты прав.

— Может, и прав. Не знаю. – Я перевернул страницу. Газета по-бумажному зашуршала. – Ого.

— Я тебя не отвлекаю? – спросил лев.

— Нет-нет. – Я с интересом читал заметку.

Лев на том конце молчал.

— Ну что, ты там жив? – спросил он наконец.

— Жив, — ответил я.

— Что читаешь?

— Сегодняшнюю газету. Там такое пишут… Ты только почитай.

— Но я же лев. Львы не читают газеты.

— Почему?

Лев пожал плечами. Как будто я мог его видеть.

Но я всё равно понял.

— Возможно, не пробовали? – предположил я.

— Львы не пробовали читать газеты? — Лев или удивился, или… Кто его знает. Лев сказал: — Ну да, не пробовали.

— Тут очень интересные вещи пишут. – Я пошуршал газетой.

— Слышу, — сказал лев.

— Мне надо поливать дочку, — сказал я.

— Я ещё позвоню?

— Только не ночью. Ночью её цветки закрываются.

— Не меняй номер.

— Хорошо.

— Я позвоню завтра. А может, и нет. До встречи.

— Давай.

Только когда лев повесил трубку, я понял, что он говорил о номере телефона. А менял ли я его когда-нибудь?

Я решил спросить у дочки.

Выбросил интересную газету. Сначала пришлось её скомкать. Очень уж маленькими делают мусорные вёдра.

Я представил, как лев натягивает комбинезон. Надевает галоши. Шляпу – с широкими полями. И идёт покупать газету. Мокнет под дождём, шлёпает по лужам. Мокрой лапой достаёт из кармана деньги. И бежит с газетой домой.

Не жизнь, а кино.

В самом деле, подумал я. Пора укладывать дочку спать. Она ведь уже проснулась. Она часто просыпается и часто засыпает.

14.

В комнате дочки было темно.

Поздно.

Когда поздно, она не могла заснуть сама. Только рано и совсем ненадолго.

— Я хочу спать. – Дочка устало качнула стебельками.

Я задвинул шторы. В комнате стало ещё и безлюдно.

— Спокойной ночи, — сказал я.

— Поцелуй меня, — сказала дочка.

— Обычно я не целую растения, — сказал я.

— Понимаю, — сказала дочка-растение. – Я тоже.

Я представил, что дочка – новенький плюшевый медвежонок. Я наклонился и поцеловал медвежонка.

И услышал дочкин голос:

— Я тебя не поцелую. У меня нет губ.

— Когда же они появятся? – спросил я.

Дочка еле слышно повела листиками.

— Не хочешь говорить? – спросил я.

— Спроси о новом парне, — сказала дочка.

— О твоём новом парне?

— Нет. Просто о парне.

— Он просто парень?

— Да. Спроси о нём.

— И что с этим парнем? – Я присел на краешек стула.

— Можешь не садиться – это не надолго. – Дочка зевнула. В мою сторону поплыло облачко кислорода.

Я встал.

— Я встал, — заметил я. В дочкину сторону поплыло облачко углекислого газа.

— Этот парень… – Дочка мечтательно качнула цветками. Их бутоны были закрыты. Близилась ночь.

— Он хороший? – спросил я.

— Он не такой, — ответила дочка. – Он не тот, который превратил меня. Он другой. Это главное. А теперь спокойной ночи.

— Ты уверена? – Я замер в нерешительности.

Но дочка уже спала.

Нужен ли ей парень? А кто-то ещё?

Я чуть приоткрыл шторы. Наступит рассвет. На дочку упадут первые лучи солнца. По-моему, ей нравится фотосинтез. Надеюсь, она будет рада.

Я вышел и закрыл дверь.

15.

Целый день ничего не ел. Только пил. Чай и чай.

Хотелось спать.

Я зашёл в ванную. Разделся, постоял под душем. Почистил зубы, помыл руки. Вытерся полотенцем.

Пошёл на кухню. Сделал бутерброд. Он вышел каким-то жёлтым. Выпил чего-то белого, с привкусом молока. Сделал второй бутерброд, скорее красный. Его тоже запил молочно-белым.

На столе лежала скатерть. Я стянул её и постелил на полу. Лёг и закрыл глаза. Наверное, заснул.

16.

Проснулся утром. Всё ещё на кухне.

Вспомнил, что отказался от чая. Совсем. Сварил кофе. Кофе вышло не очень. Быть может, дело в среднем роде. Хотя в последний раз и чай не удался.

Я жарил яичницу, с беконом. Зазвонил телефон.

«Лев», — подумал я. Поднял трубку и сказал:

— Алло.

— Нужно интервью, — сказал начальник. – С гигантским пауком. Владельцем выставки людей.

— Людей?

- Людей-людей. Обыкновенных людей. Заспиртованных, замоченных, законсервированных людей.

А и правда, подумал я. Мы делаем выставки пауков. А паукам что, нельзя?

— Записывай адрес, — сказал начальник.

Я записал адрес.

Начальник повесил трубку.

О чём говорить с пауком? Мне ничего не приходило на ум. Перезвонить начальнику, спросить? А вдруг меня отстранит – пошлёт кого-нибудь другого? Только кого другого? Кто у нас работает? Я постарался вспомнить. Не получалось. Неважно.

«Пусть всё происходит само собой», — подумал я.

Я вылил недопитый кофе в раковину. Смыл водой. Всё безалкогольное словно прокляли. Невозможно пить.

Я оделся, открыл входную дверь. И отправился на встречу с пауком.

17.

«О чём можно говорить с пауком?» — думал я, идя по улице.

Я придумал несколько вопросов.

Какое число глаз идеальное для паука?

Вам не мешает шерсть?

Это правда, что после спаривания вам откусили голову?

У вас есть шерсть, значит, зимой вам теплее?

Бывают ли пауки-хамелеоны?

Вы женаты?

А какой это по счёту брак?

Вы линяете?

А шерсть выпадает только летом или ещё и зимой?

А осенью?

А весной?

А как шерсть выпадает: клочьями, отдельными волосинками или вся разом – вжик?

«Как много шерсти», — подумал я.

Как по-вашему, я аппетитный?

Вам нравится шерсть?

Почему вы едите людей?

Вы не едите людей?

Почему же вы не едите людей?

Нет, будь я на вашем месте, я бы непременно…

Я остановился. В двусторонних смыслах. Встал посреди дороги и прекратил думать.

Что-то не то. Не те вопросы.

Я пошёл.

Попытался представить себя на месте паука.

Вот я, шестиногий, мохнатый… Или у паков восемь ног? Вот я ползу. Плету паутину. Жду бабочек и мух. Пока их нет, сворачиваюсь калачиком и сплю. Меня будит вибрирующая паутина. Я открываю глаза. Все. Сколько их? Ползу к бабочке и строю вокруг неё кокон. Оставляю на «чёрный» день. Или сразу всю, до дна, высасываю…

Не очень приятная жизнь у паука, подумал я.

Слева кто-то вскрикнул.

Обернувшись, я увидел маленькую девочку. Мама схватила её за косу и волокла по луже. Платьице на девочке всё промокло. Девочка кричала, пыталась вырваться. Её лицо перекосилось от ярости. Девочка клацала зубами, как маленький хищник. Как львёнок. И ни единой слезинки на щеках.

Мама, если это была мама, не оборачивалась. Она просто шла вперёд, таща девочку по лужам, по грязи, по асфальту. Эта мама – может, она и человеком не была. По крайней мере, представить на её месте робота было несложно. Да, она вполне могла быть роботом. Сейчас этих роботов столько развелось.

Я вспомнил давешнего робота. Который взорвался по моей вине.

Мне стало грустно.

Я запахнул плащ и пошёл дальше.

И продолжал думать над вопросами, которые задам пауку. Но бесполезно. Правда, понял я это, только когда пришёл.

— Привет, — поздоровался паук.

— Здравствуйте.

18.

— Здравствуйте, — сказал я.

Паук был трёхметровый. Или четырёхметровый. Он стоял у стены и подпирал потолок. Своей круглой, как шар, головой.

Я огляделся.

Помещение было просторным. Настоящий музейный зал. Большой. С колоннами и каменными полами. И с каменным потолком и стенами. Зелёный свет проникал отовсюду. Рядами стояли экспонаты. Я решил, что лучше в них не вглядываться. Я не боялся. Но мне казалось, что люди не должны смотреть на себе подобных, ютящихся в банках. Плавающих в химическом растворе. Вряд ли так задумано природой.

— Если вам мешает… — предложил паук.

— Ну что вы, — сказал я. – Как это может мешать. Я сам человек. С чего бы другим людям мне мешать?

— Как хотите. – Паук оказался на удивление вежливым.

И всё-таки, не успел я глазом моргнуть, как банки с людьми куда-то исчезли. Исчезли и колонны. А пол, стены и потолок отодвинулись так далеко, что появилось ощущение беспространственности. Снизу поднялся и пополз мрак. Чёрный, как глаза паука. Сверху опустилась дымка. Тонкая, как крылья ангела.

Паук пошевелился. Теперь они со стеной были далеко друг от друга. Паук приблизился ко мне.

Я не хотел отходить, но сделал два шага назад.

— Вы не могли бы остановиться? – спросил я.

Паук замер.

Я тоже.

— Что, ноги? – спросил паук.

— Да, — кивнул я. – Была бы моя воля…

— Понимаю. – Паук кивнул. – Ноги нужно уважать. Если ноги считают, что лучше отойти…

— Кто бы мы были без ног?

— Я бы точно не был пауком, — сказал паук. – Вам проще. У вас есть руки.

Я кивнул. Хотя про себя отметил. У человека есть ноги и руки. Но конечностей у паука всё равно больше.

— Вы ведь по поводу интервью? – спросил паук.

— Наверное, — ответил я.

— Потому что если нет. – Паук клацнул челюстями. – Я бы вас поймал и поместил в раствор.

— Это что, — сказал я. – Недавно один лев обещал меня съесть.

— Это жестоко, — сказал паук.

— Я тоже так считаю.

Паук присел на пол. Сложил ноги.

— О чём будете спрашивать? – спросил он.

— О, — сказал я, — я мог бы спросить о многом.

— Но о чём конкретно – не знаете?

— Не знаю.

Что-то появилось у паука за спиной. Возможно, сотканная из темноты подушка. Паук лёг и опустил на подушку голову.

— Я буду рассказчиком, — сказал паук.

— А так получится интервью? – спросил я.

Я почувствовал, как позади меня тоже формируется подушка. Я лёг и ощутил несильное покалывание. Словно подушка была сделана изо льда. Какая нелепость. Она же была сделана из темноты.

— Интервью получится в любом случае, — сказал паук. – Ведь вам нужно, чтобы оно получилось.

— Может, для виду задавать вопросы? – спросил я. – Первое, что придёт в голову. Чтобы сохранялась видимость интервью.

— Например? – спросил паук.

Я ответил:

— Какого цвета сыр? Я вылупился из белого яйца. Сколько раз вы катались на радуге? Жизнь моя текла размеренно и плавно…

Паук остановил меня:

— Неплохо. Но давайте обойдёмся без вопросов.

Я пожал плечами.

— Не беспокойтесь, — сказал паук. – В моих ответах будут вопросы.

— В виде вопросов? – спросил я.

— Нет, конечно, — сказал паук. – Но вы их поймёте. И найдёте. А потом просто напишите. Разве вы так не делали? Раньше.

— Да делал вроде бы.

— Наверняка делали постоянно. Итак, начнём.

Где-то зажужжала муха. Громко, а потом всё громче и громче. Муха, наверное, была просто гигантской. Но невидимой – я не видел её. Внезапно жужжание оборвалось.

— Не желаешь мухи? – спросил паук.

— Нет. Благодарю тебя, — сказал я.

Муха зажужжала снова, на сей раз удаляясь. Улетай поскорее, подумал я.

Когда жужжание стихло, паук заговорил.

19.

Я жил под полом. Я и ещё много пауков. Не помню всех поименно. У пауков нет имён, ты ведь знаешь. Да и у людей теперь, вроде бы, тоже.

Когда было светло, мы выползали любоваться на свет. Когда становилось темно, забирались обратно под пол. Тогда жизнь казалась нам интересной. Если везло, ты успевал взглянуть на свет. Если нет, тебя давили. Или расплющивали газетой. Сегодняшней. Но так и должно быть, думали мы.

В день, когда моих отца и мать раздавили…

Я прервал паука:

— Твоих отца и мать? Как это?

— Глупости. – Паук, кажется, начал сердиться.

Я замолчал, чтобы не злить его. Пусть он добрый, но великан.

Моих отца и мать раздавили, говорил паук. Если вдуматься, ничего особенного. Обычная судьба обычного паука. Но почему-то мне было неприятно смотреть на их трупы. На их взорвавшиеся, липкие, неподвижные тушки. Я понимал, что когда-нибудь сам стану таким. Вывернутым наизнанку, мёртвым. Понимал, что одни ползают, а другие давят. Но был слишком мал. Пониманию было тесно в моей голове.

Я ползал – из-под пола наружу, снаружи под пол. Снова и снова. Это было интересно. У меня была своя жизнь. Но мне чего-то не хватало. Я всё чаще вспоминал отца и мать. Их трупики. Их глаза. Их лица.

— У пауков не самые приятные лица, — заметил паук. – Паукам это известно. Но я испытывал странное чувство, когда вспоминал лица родителей. В этом чувстве не было отвращения. В нём было много всего. Но отвращения не было.

Я вырасту, продолжал паук. Так я решил. Всё вырастает – в той или иной степени. А когда вырасту, сделаю так, чтобы они меня не беспокоили. Лица родителей.

Я долго жил под полом. Долго бегал смотреть на свет. Улыбался ему. Уворачиваясь от тапок и газет. Рук и ног. И вот я вырос.

— Ты нашёл?

— Того, кто расплющил отца и мать?

— Да, — сказал я.

— Нет, — сказал паук. – Я не искал. Но я нашёл много других. Людей.

— А люди находили тебя? – спросил я.

— Я нашёл очень много людей, — ответил паук. – Того, расплющивателя, мне было бы мало. Я захотел вырасти – и вырос. Захотел найти их. – Паук повёл конечностью. На секунду проступили очертания банок. Бочек и других ёмкостей. С людьми. Появились и пропали. – Я нашёл их, — сказал паук. – Что мне теперь делать?

— Ты мог быть человеком, — сказал я.

— Человеком без цели? – спросил паук.

— У меня есть цель.

— Какая?

Я замолчал.

Потом ответил:

— Моя дочка – растение. В этом виноват парень. Чёрный и беззубый.

— Ты долго молчал. – Паук пошевелился. Встал, расправил конечности. Загорелся свет, не очень яркий. Но он казался ярким после сумрака беспространственности.

— Будь ты человеком, — сказал я, — с удовольствием отгрыз бы ему голову. Вцепился бы, оплёл паутиной. Сжал бы его ногами покрепче. Наклонился и отгрыз. Раз – и нет головы.

— Я его не знаю, — сказал паук. – Вдруг я окажу ему услугу. Зачем?

— Ты мог бы забыть родителей, — сказал я. – Их лица. Их вывернутые наизнанку трупики.

Паук сказал:

— Я подумаю над этим.

— Пока, — сказал я. Но в дверях остановился и спросил. – Под полом было не только темно, но и сыро, да?

— Ты был там? – спросил паук.

— Иногда кажется, что нет.

Уходя, я слышал шорохи и постукивания. Паук ходил от банки к банке. От человека к человеку. И чувствовал. Он не мог скрыть своего чувства. Оно действительно было.

Я поёжился. Жуткая судьба у этого паука. Хорошо, что я не паук. Наверное.

20.

На лестничной площадке меня ждала секретарша.

— Я заходила, но тебя не было, — сказала секретарша.

Я молча открыл дверь. Впустил секретаршу, потом зашёл сам. Запер дверь.

— Мы мило пообщались с твоей дочкой, — сказала секретарша.

— Она не моя, — сказал я.

— Это неважно. – Секретарша скинула куртку.

Я попросил:

— Скажи начальнику, что интервью состоялось.

Я зашёл к дочке. Она спала. Вернулся в коридор. Секретарша стояла в одном белье. Чёрном, фигурном.

— Хочется есть, — сказал я.

— Я не домохозяйка, — сказала секретарша.

Я поднял её куртку. Отряхнул и сказал:

— Давай вечером. – Но потом вспомнил о дочкином парне. Он мог прийти сегодня. – Нет, давай ночью. Ночь не в счёт.

Секретарша взяла куртку. Надела.

— Ты не хочешь? – Она подошла и заглянула мне в глаза. – Нет, хочешь. Что тогда?

— Моя дочка – растение, — ответил я. – Я брал интервью у гигантского паука. А ещё меня должен съесть говорящий лев.

— Когда? Ночью?

— Вряд ли.

— Это хорошо. – Секретарша послала мне воздушный поцелуй и ушла. Но напоследок сказала: — Тебе это нужно больше, чем мне.

Я закрыл дверь, но запирать не стал. Вдруг придёт кто-нибудь ещё? Непременно. Парень. Почему бы ему не прийти сегодня? Дочка сказала: «Сегодня вечером». Скоро вечер сегодняшнего дня. Сколько же я пробыл у паука?

Размышляя над этим, я вымыл руки и стал готовить обед.

21.

Когда я открывал каперсы, стукнула входная дверь. Я пошёл посмотреть, в чём дело.

В коридоре было пусто. Только горел свет. Разве я не выключал его?

Я щёлкнул переключателем.

Зашёл к дочке в комнату. Там было уже довольно темно. Но мне удалось разглядеть, что в комнате пустота. Такая же, как в коридоре. Или хуже.

Я позвал дочку. Тихо, чтобы не разбудить, — вдруг она спит. Потом громко крикнул. Когда и в третий раз никто не ответил, я лёг на кровать. Тапки снимать не стал. Кому они нужны? Поджал ноги и заснул. Удивительно быстро. Интересно, почему?

О супе я забыл.

22.

Входная дверь стукнула. Кто-то пришёл?

Я открыл глаза, зевнул. Слез с кровати и вышел в коридор.

На пороге стоял парень. Так и есть, пришёл вечером, сегодня. Рядом с парнем стояла дочка. Она выглядела очень сонной.

Я забрал дочку. Отнёс в комнату, уложил спать. А задвинув шторы, вернулся к парню. Но в коридоре его не было.

Я нашёл парня на кухне. Он варил мой суп.

— Вы забыли каперсы, — сказал парень.

— И чеснок, — сказал я.

— Скоро будет готово, — сказал парень.

Я присел на стул и спросил:

— Как ты вошёл?

— Дочка открыла, — ответил парень.

Я так и думал.

— И когда заходил за ней – тоже, — сказал парень.

Я кивнул. Понятно.

— Как вы с ней? – спросил я.

— Мы с вашей дочерью хотим быть вместе, — ответил парень.

— Она не моя дочка.

— Это неважно.

— Да, ты прав.

Я встал со стула. Взял ложку, зачерпнул суп. Попробовал.

— Готов? – спросил парень.

— Будешь? – спросил я.

— Может, потом, — сказал парень. – Когда мы поженимся. А пока я пойду.

Я проводил парня.

— У нас будет свадьба, — сказал парень. – И мы пригласим на неё вас.

— Она – растение, — сказал я.

— Не только она, — сказал парень. – До свидания.

Я попрощался и закрыл за парнем дверь. Милый. И дочкин вид его не смущает. Но почему все думают, что дочка – моя?

Я приоткрыл дверь в дочкину комнату. Спала она или притворялась, не знаю. Я хотел поговорить о парне, но в кастрюле оставался суп. Сначала доем, а потом поговорю. Может быть, дочка проснётся. Поедим вместе. Суп ей всегда нравился. Даже став растением, она его любила. Но только мой. Странно. Никогда об этом не думал.

Я съел, наверное, двадцать тарелок супа, прежде чем меня сморило. Я заснул прямо за столом. Среди крошек от пятидесяти съеденных бутербродов.

Моя дочка любит мой суп. Надо же…

Моя дочка?..

23.

Я проспал всю ночь.

Во сне купил газету. Значит, так она появилась в квартире. И ничего, что появилась она раньше, а приснилась – позже. Бывает и не такое. Но, главное, теперь я знал – как.

Во сне всё видится не таким.

24.

…Я подошёл к газетному киоску.

— За мной будете, — сказал лев.

— Хорошо.

Я встал за львом.

— Вы за мной, — сказал паук.

— Ладно.

Я стал третьим.

— За нами, за нами, за нами, — загалдели выпотрошенные паучата. И замельтешили.

Я отошёл ещё дальше. Теперь я был примерно сто пятьдесят вторым.

— Перед вами мы, — сказали дочка с парнем.

Сто пятьдесят четвёртый.

— Не забудьте нас, — выкрикнула секретарша.

— Вот именно, — сказал начальник.

Они с начальником были одеты и просто стояли рядом. Но секретарша кричала. Наверное, испытывала оргазм.

Буду сто пятьдесят шестым.

— Нет, не будешь, — зло сказала мама. Или не-мама. Взяла дочку или не-дочку за косу. И раскрутила. Дочка состроила мне жуткую гримасу.

Хорошо, что у меня не такая дочка, подумал я. Хотя у меня нет дочки.

Но тут вмешалась мама. Она раскрутила дочку так сильно, что не смогла удержать. Дочка врезалась мне в живот. Больно. Я упал в лужу на асфальте. Всех забрызгал, все стали меня ругать. Мама убежала искать дочку. Но успела крикнуть, что я – сто пятьдесят восьмой.

«Но не сто пятьдесят девятый, — подумал я. – Это хорошо».

— Подвинься, — сказали детальки взорвавшегося робота. – Тут мы стоим.

Деталек были тысячи. Гайки, шестерёнки, винты и болты.

Пришлось уступить.

Я стоял в самом конце очереди. В живот врезался обломок робота. Острый, металлический и довольно большой. А спину вдавливало в стену дома. Всё сильнее и сильнее.

Да это же мой дом, подумал я. Как они могут?

— Эй, там, в конце очереди, — сказал кто-то. – Молчи.

Я замолчал. Хотя и до того молчал.

Все опять стали меня ругать. Я, в общем, был с ними согласен. Но спине было неприятно. Да и стене, наверное, тоже. Это меня беспокоило. Вот почему я был грубым и невоспитанным. Только и всего.

Я не хотел, чтобы обо мне плохо думали. И сказал, громко:

— Я не такой.

Но меня никто не услышал.

Прошли миллионы лет. Очередь исчезла. Газетный лоток исчез. Деревья исчезли. И мир исчез. Ничего не осталось. Один я. Плавающий в беспространственности, как в банке с раствором.

Я пошёл и поплыл туда, где раньше стоял лоток. Когда-то, очень давно.

Прошло ещё очень много времени. Но я не обращал на него внимания. Оно текло не для меня. Как всегда.

Я наклонился и поднял газету. Это был вчерашний номер.

«Хочу почитать», — подумал я.

Открыл газету – и вдруг время пошло вспять.

Вернулись дочка с парнем.

Вернулись детальки и собрали из себя робота.

Вернулся лев.

И зарычал.

25.

Я открыл глаза.

26.

И посмотрел на газету. Газета была завтрашней.

«Ты, — было написано на развороте. Большими буквами, жирным шрифтом. – Ты уйдёшь из жизни завтра».

Нет, подумал я. Зачем мне уходить? Я не уйду. Да нет, зачем?

Я выбросил газету в мусорное ведро. Там ей самое место.

Или газета права?

Я достал газету из ведра, отряхнул. И прочёл новость целиком.

«Ты уйдёшь из жизни завтра. Больше не будет твоей жизни. Ты встретишься со мной. Есть и другой путь. Но мы встретимся в любом случае».

И подпись: «Лев».

Мы встретимся, сказал я. Значит, дочка перестанет быть растением? Меня это обрадовало.

Я выбросил газету. И тут же забыл о ней. У меня было слишком много дел.

27.

Я позавтракал и стал мыть посуду.

Секретарша не пришла, думал я. Значит, придёт сегодня. Они все приходят сегодня. Но в разное время суток. И все опаздывают на день.

Разобрался с посудой.

Пошёл в ванную. Почистил зубы и умылся.

Услышал, как меня зовут. Дочка. Хочет о чём-то попросить.

Она никогда меня не просила. Раздвинь-задвинь шторы. Больше ни о чём. С самого начала времён.

Но я хотел помочь.

28.

На дочке не было лица.

— Парень. – Её листики пожелтели. – Тот, старый. Превращатель. – Дочка вся сникла. – Убей его.

— Как он выглядит? – спросил я. – Где живёт?

— Ты знаешь, — сказала дочка.

— Я его не видел.

— Тебе повезло.

Я раздвинул шторы настолько широко, насколько сумел. И вышел из комнаты.

Могу ли я убить кого-то?

Нет.

Я просыпаюсь и засыпаю. Варю и ем суп. Умываюсь. Хожу на работу. Как я могу кого-то убить?

Нет. Так ничего не выйдет. Надо уволиться.

29.

Я позвонил на работу. Было занято. Потом никто не подходил. А затем снова занято. Или не хотели увольнять, или всё шло своим чередом.

Перезвоню потом.

Я повесил трубку.

Хотелось на воздух. На улицу без стен.

Я пошёл прогуляться. Там всё обдумаю.

30.

Прогулка была неполной. Не заполненной до конца.

Я не запомнил ничего. Только какая-то кошка превратилась в огурец, плюхнулась в лужу и, раздувшись до размера метафоры, упорхнула прочь. Был ещё какой-то стул, но не уверен.

А может, я это только что придумал?

Надо идти к пауку, понял я. Нет сомнений, нет убеждённости. Просто надо идти.

Я посмотрел вперёд и увидел музей паука. Он разросся. Стал больше. И напоминал осьминога.

Увернулся от щупалец и зашёл внутрь.

31.

Банок не было на прежних местах. Их не было совсем.

Но в центре сидел паук.

— Зря ты пришёл, — сказал он. – По-моему, я передумал.

— Ты съешь меня? – спросил я.

— Я помню о льве, — сказал паук. – Если тебя съем я, что достанется ему?

— Я мог бы попросить льва. – Я открутил себе голову, а потом вернул на место. – Чёрного парня нужно убить.

— Нет, это должен сделать я.

Паук подошёл ко мне.

— Взять, — сказал я, — и оторвать голову.

— Идём, — сказал паук.

Мы с пауком вышли на улицу.

Начался дождь, но быстро закончился. А потом начался снова.

— О льве не беспокойся, — сказал паук.

— А что лев? – спросил я.

— Опаздывает, — сказал паук. – Львы часто опаздывают.

— А пауки?

— У пауков нет времени. – Паук щёлкнул челюстями.

— Возможно, они не живут для него? – сказал я.

— Возможно, — сказал паук.

32.

Дом чёрного парня был такой же. Чёрный и большой. Беззубый. Безликий и чёрный.

— Нет, — сказал я.

Но паук втолкнул меня в дом.

Я увидел потонувшую в черноте комнату.

Фигура встала с кресла. Кресло расплылось по полу. Отвратительной кляксой. И не исчезло.

— Привет, — сказала фигура парня.

Пустые глазницы чёрного цвета. И рот с острыми, ломаными дёснами. Ни единого зуба.

— Привет, — сказал я. – Оставь дочку в покое.

Парень приблизился ко мне. Он весело улыбнулся. Никогда не видел, чтобы улыбка так не подходила комнате. Что-то разрывало меня изнутри.

Затем я услышал его дыхание. Бум, бум. Камни падали на дно ущелья. Но вдруг дыхание прекратилось. Парень не дышал. Мне почудилось, будто и я умер.

— Прислушивайся, — сказал парень.

Биения своего сердца я не услышал. Только ощутил. Еле-еле что-то красное раздувалось внутри меня. Бах-бах, бах-бах.

— Ты дышишь, а я нет, — сказал парень. – Я мёртв, а ты нет. Завидуй.

— Я мёртв, — сказал я.

Парень оскалился. Похоже, мои слова задели его. Он снова задышал.

— Что ты сделал? – сказал парень.

— Ты дышишь, — сказал я.

Парень схватил меня за плечо. Плечо немедленно размякло. Его место заняла кашица. Ноги подогнулись. Я осел на пол. Чёрное марево слепило глаза.

— Я выпью твою кровь, — сказал парень.

— Ты это со всеми делаешь, — сказал я.

— Нет, — ответил парень. – Но это неважно. Всё неважно.

Его губы коснулись моей шеи. Его дёсны обнажились. И впились в мою плоть. Моя кровь перетекала в него. Но что было хуже всего, это была не моя кровь. Не моя настоящая кровь.

— Я убью тебя, — сказал я. – Убью тебя. Тебя.

— Я мёртв, — сказал парень.

И отбросил меня.

Я почувствовал себя мухой. В коконе из паутины.

Паук очутился в моих мыслях.

— Зови паука, — сказал парень. – Я сожру и его.

Пошатываясь, я встал. И сказал:

— Пускай ты мёртвый и чёрный. Но ты человек, а для паука все едины.

Парень подпрыгнул ко мне. Опустился на четвереньки и вытянул шею. Его голова приблизилась к моей.

— Молчи, — сказал парень. – Я сожру тебя целиком.

В прошлый раз он откусил от меня половину. А мог проглотить всё. Это правда.

— Он паук, а ты человек, — сказал я.

В голове помутилось. Мысли провалились во что-то широкое и глубокое. Чёрное и тихое. И увязли в сиропе. Кровь и страхи.

— Он паук, — сказал я, — а ты человек.

Открылась дверь. На пороге появился паук.

Я прислонился к стене. Смотрел на происходящее, ничего не понимая. Не хотел ничего понимать.

— Я не справился, — сказал я пауку.

— Это не моё дело, — сказал паук. – Но ты прав. Он – человек, а я – паук.

Парень зашипел и заскользил назад. Его тень сливалась с ним, а он сливался с комнатой. Они были одно и то же.

Парень сделал шаг назад и вошёл в стену. Он перетекал в неё, но всё ещё был тут. Паук не мог приблизиться.

Но вдруг в глазах парня что-то промелькнуло. На одно мгновение. Паук увидел это.

Парень перестал течь. Он замёрз, застыл, засахарился.

Ни слова не говоря, паук подошёл к парню и откусил ему голову.

Что-то тёмное брызнуло вверх. Струёй, а потом многими струями.

Я не знал, откуда брызжет.

Хочу домой, подумал я.

Кто-то закричал.

Я вжался в стену. Но не мог слиться с ней. Так, как парень. Это хорошо, хорошо.

Хлопнула дверь.

Стук. Ступени. Удаляющиеся шаги.

Наступила тишина.

Паук ушёл. Мы не увидимся больше.

Но оставался лев.

Я встал и пошёл домой, на ощупь.

Не знаю, что стало с парнем. Но с ним мы тоже не увидимся. Ведь это ни к чему.

Захотелось оказаться дома. Я закрыл глаза, засыпая.

Я был дома.

33.

Я был дома

Должно быть, секретарша пришла ночью.

Она что-то говорила.

Шуршала одежда. Был запах пота.

Что-то двигалось. То рывками, то равномерно.

Секретарша сказала какие-то слова. Я куда-то отвёл её.

Несколько часов происходило одно и то же. Ритмично. Почти однообразно.

Я увидел перед собой парня, которого никогда больше не увижу.

Чёрный цвет стоял за окном.

Крики…

Когда вспыхнул жёлто-оранжевый, секретарша ушла. Я проводил её.

Сделал то, что нужно. Мир перестал существовать.

Я спал.

34.

Я приходил в себя, словно выныривал из реки. Из патоки. Из густого киселя.

Выбравшись на берег, я окунулся в туман. Полосы тумана били мне по лицу. Обрывками скатертей. Заползали в живот. Муренами. Скользкими гадюками.

Я встал. Схватился за край стола. Он вытянулся и перекосился.

Что-то навалилось на меня. Воспоминания. Эмоции. Мысли. Все это вместе.

Я понял, что сейчас меня вырвет. Отпустил стол, упал на пол. Боль пронзила бок и на миг вернула в мир. Который немедленно скрылся за полосами тумана. Как за полосками тигра. За гривой. Льва.

Я добрался до унитаза. Обхватил его руками и нагнул голову.

Что-то чужое внутри ударилось о стенки моего желудка. Это была не рвотная масса. Это было что-то живое. Или мёртвое.

Половину, вспомнил я. Парень откусил от меня половину. Огромный кусок. Я ещё не наполнился.

Я позвал дочку, но она не пришла. Слышала ли она? Она жива?

Чувство реальности исчезло. Нет, его проглотили. Мир не исчез, но извратился. Я видел какой-то другой мир или нырял в туман.

Раздался хлопок. Я опустил взгляд и увидел, как из меня вытекает жидкость. Чёрная и вязкая, как мазут. И реальная, как кровь. Жидкость извивалась, вытягивала щупальца. Шипела и пыталась вырваться.

Я добрался до порога и упал в коридор. Закрыл дверь. Как я сумел?

Чёрная жидкость верещала. Билась головой о дверь. Головами.

Жидкость испаряется. Я очень на это надеялся.

На полу было холодно. Тело задрожало, говоря мне: всё кончено. Горло дышало глубоко и хрипло.

На кухне было светло. Светлее, чем в коридоре. Чем в помещении с чёрной жидкостью. Стол снова был ровным. Я схватился за его край. Буду держаться.

Лоб вспотел. Глаза начало щипать.

«Хуже всего…», — подумал я.

«Хуже всего то, что я проспал день», — подумал я.

Все опаздывают на день. А раз все, значит, и я. Сегодня мы со львом увидимся. Дочка будет счастлива. Я уволюсь. Мне пока есть, ради чего жить.

— Ведь так? – спросил меня лев.

Я посмотрел ему в глаза. Вспотевшая рука отпустила край. Соскользнула, и я рухнул на пол. В густоту и боль.

Лев ушёл. Рассеялся. Нет, ещё не время. Этот лев не настоящий. Но есть другой.

Есть другой путь.

Рана затягивала тело паутиной. Всё застыло. Запуталось, сжималось. Но всё-таки туман рассеивался.

Я увидел окно, улицу, яркую звезду. И потерял сознание.

35.

Было легко и прозрачно. В знакомой мягкости.

Где я?

Слово…

Кровать.

Я лежу. У дочки в комнате. Кто перенёс меня? Дочка?

— Ты? – спросил я.

Вновь подступил туман.

— Лежи, отец, — сказала дочка.

— Парень, — сказал я.

— Мёртв. Знаю. – Дочка качнула листиками. С непонятным чувством. – Тот, старый, мёртв. Новый приходил сегодня. Забрал тебя из кухни.

— Он последний? – спросил я.

— А твой лев? – спросила дочка.

Откуда мне было знать.

— Лежи, — сказала дочка.

Я старался дышать ровно и не впускать туман внутрь.

— Я могу рассказать льву о парне, — сказал я.

— О старом?

— Да.

Дочка сказала:

— Ну ладно. Но только хорошее. Может, ему это пригодится.

— Парню? – спросил я.

— Не знаю. – Дочкины бутоны опустились. – Звонил начальник.

— Меня не было целый день, — сказал я.

Дочка сказала:

— Ты был, и всё было так же.

— Я уволюсь, — сказал я.

— Ты должен уволиться, — сказала дочка, очень уверенно.

Она закрылась лепестками и заснула.

Начальник перезвонит, подумал я. Буду ждать. Может, в этом мой смысл?

Я заснул, и мне приснился дом.

36.

Телефон зазвонил.

Я выбрался из-под одеяла.

Я делал всё быстро, но мгновения растягивались. Вязко. Как чёрная масса.

Дочка спала. Её не беспокоил телефон. Она – растение.

Телефон замолчал и зазвонил опять. Да, это начальник. Он всегда добивается своего. Он будет звонить ещё.

Тело ломило, от отсутствия боли. Парень съел её, проглотил. Не успел переварить, но лишил моё тело боли. И оно чувствовало себя слабым без старой привычки.

Телефон заговорил в третий раз. Своим дрожаще-стучащим звуком. Начальник ждал на том конце провода. Он знает о моём увольнении. Но я должен сказать, чтобы всё было правильно. Как раньше. Как всегда.

— Здравствуйте, — сказал я в трубку.

— В чём дело? – спросил начальник.

— Мне плохо, — сказал я.

Начальник закричал:

— И это всё?!

— Простите. – Я сглотнул остатки чёрной жидкости. Тело ещё мутило. – Я увольняюсь.

Начальник помолчал.

— Лев? – спросил он.

— Да, — сказал я. – И не только. Просто надо.

— Это важно, — сказал начальник.

И положил трубку.

Всё, что надо, мы сказали. Я хотел передать привет секретарше, но забыл. Может, мы увидимся. Потом.

Я положил трубку.

Кто-то постучал. Меня подзывали? Или к дочке пришёл парень?

Я не стал ждать, ведь меня тоже ждали. Лев.

Я надел куртку и отправился ко льву. Прямиком на тот перекрёсток. Нет времени на дверь.

Этот лев любил перекрёстки.

37.

По дороге я не встретил маму. Её дочки тоже не было. Никого не было. Даже робота с его шестерёнками. Даже паука.

Я посмотрел вверх и увидел серое.

«А если они были, — подумал я, – значит, были вчера. Тогда я спал. Их день был вчера. А сегодня?»

Один человек, правда, обернулся. Согнул шею. Проглотил свою голову, а потом себя. И исчез.

Но больше – никого.

Я посмотрел под ноги. Серое. Всё было серое, а под ногами – тёмно-серое.

Тепло. Я расстегнул пару пуговиц.

Позавчера было холодно, сегодня тепло. А вчера? Я попытался представить, какая погода была вчера. Чёрная? С тёплым оттенком? Может быть.

Я прошёл по серой улице и вышел к серому перекрёстку. Увидел красного человечка. Он был на своём месте.

Когда загорелся зелёный человечек, появился жёлтый лев.

38.

— Привет, — сказал лев.

— Привет, — сказал я.

— Я тебе съем, — сказал лев.

Я посмотрел на тёмно-серое под ногами.

— Мрачная картина, — сказал лев. Он сел рядом. – Тебя как есть?

— Без разницы. – Я пожал плечами.

— Помнишь, мы говорили о соли? – спросил лев.

— И о перце, — сказал я.

— Я не люблю перец, — сказал лев. – Да и ты тоже.

Я кивнул.

Лев хлопнул себя по коленке. Он был чем-то раздосадован.

— Нет соли? – спросил я.

— Как же быть? – сказал лев.

— Съешь меня так, — сказал я. – Без соли.

Лев покачал головой. Заколыхалась его густая грива.

— Без соли нельзя, — сказал лев.

— А кетчуп ты любишь? – спросил я.

Я уже встал, чтобы пойти купить кетчуп, но лев меня остановил.

— О кетчупе мы не договаривались, — сказал лев.

— Да, но. – И я задумался. А ведь правда не договаривались. – Моё последнее желание, — сказал я, — съешь меня с кетчупом.

— Нет-нет-нет. – Лев недовольно поморщился. – Ты используешь своё положение.

— Да, — виновато согласился я.

— Кстати, какое твоё желание? – спросил лев.

— Долго перечислять. – Я снова сел. – У меня много желаний. Просто я не все знаю.

— А какое последнее?

— Его я не знаю.

Лев сцапал пролетавшую мимо муху. Задумчиво пожевал.

— Сложно тебе живётся, — сказал лев. – Но ничего, я тебя съем, и всё закончится хорошо.

— Надеюсь, — сказал я. – Дочка-то по-прежнему растение.

— Да ну, неправда. – Лев зевнул. – Спать хочется.

— Она растение, а я здесь. Но это не так уж странно. Я к такому привык.

— Она не растение. Ты – слепой.

Неужели лев хотел меня обидеть? Но зачем? Разве он не знает, что у обиженной еды горьковатый привкус?

Я понял, что он говорил о чём-то другом.

— Я тебя съем, и всё будет хорошо. Я уже говорил? – Лев поёрзал на месте.

— Вроде бы да, — сказал я.

Лев открыл пасть.

— Забирайся, — сказал он.

— А как же соль? – спросил я.

— Хм. – Лев закрыл пасть. – Да ну её. Она солёная.

— Это верно.

— Забирайся. – Лев снова открыл пасть.

Я стал карабкаться внутрь. И уже почти добрался до желудка, когда вдруг вспомнил.

— А как же робот? – спросил я.

— Что? – сказал лев с открытым ртом. – Я не слышу.

Я вылез. Нагнулся и сказал ему в ухо:

— Как же робот?

Лев опять закрыл рот. Или пасть. И повернулся ко мне.

— Робот – это тот, с шестерёнками, что ли?

— Да. А ещё его шестерёнки. И мама с дочкой…

— А тебе они на что?

— Их надо съесть, — сказал я.

Лев вильнул хвостом.

— Съесть-то? Их? Можно, можно. А какие они?

— Они. – Как же ему описать? – Разные, наверное. Они были в моих снах.

— В твоём сне, — поправил лев. – Я там тоже был.

— Да, ты помнишь, — сказал я.

Лев уверенно кивнул.

— Их надо съесть. А робот смазанный хоть?

— Вроде да. Не рассмотрел. Он быстро взорвался. – Я хотел почувствовать себя виноватым. Не получилось. Льву была нужна еда, а не вина. А робот меня, наверное, простил. Конечно. Я ведь договорился, что его съедят. И даже все его шестерёнки. Больше он не взорвётся.

Я вдруг улыбнулся. Просто так, непонятно с чего.

— Ладно, я полез, — сказал я. И дружески хлопнул льва по боку. – Открывай.

Лев покосился на меня.

— Какой-то ты беспокойный, — сказал он.

— Ты меня съешь, и всё будет отлично, — сказал я.

— Я так не говорил, — сказал лев. – «Всё будет хорошо». Вот что я сказал.

Я попытался открыть льву пасть.

— Давай, а то дочка останется растением. – Открыть пасть никак не удавалось.

Лев отошёл к светофору. Загорелся жёлтый человечек. Откуда он здесь? А впрочем, какая разница?

— Пока меня не съешь, — сказал я, — не сможешь быть львом.

— Ну и ладно. – Лев посмотрел на меня с недоверием.

— А какой другой путь?

— Не знаю ни о каком пути. Ни о красном, ни о синем.

— Ты писал о другом пути, — сказал я. – Красный, круглый, катящийся. Какой он?

— Ничего я не писал. – Лев оскалился. – Что за путь? – Лев рыкнул. – Какой-то ты странный. Неупорядоченный.

— Тёмно-серый, — сказал я.

— Если бы, — сказал лев. – Лучше я пойду. Про дочку не забудь.

— Пока. – Я помахал ему рукой.

— Да отстань ты.

Лев ушёл.

Его заменил поток машин.

«Не лев обидел меня – я обидел льва. Зачем?»

Я пошёл домой. Сколько я ни смотрел под ноги, серого не видел. Всё куда-то подевалось.

Мне почему-то стало страшно. Я посмотрел на машины, и страх на минуту отступил. Я смог вернуться домой.

«А всё-таки, — думал я, — может, стоило помыться? Почистить ботинки. Кто лезет в желудок льва с грязными подошвами? А я умывался?»

Ответов я не нашёл. Но я сделал всё, что мог, — так мне показалось. В конце концов, это лев ушёл, а не я.

Я выбросил льва из головы. Сейчас он мне не нужен. А потом? Я решил подождать.

Вставил ключ в замок. Услышал тишину за дверью. Никто не двигался. Даже дочка не перебирала листиками.

Страх вернулся и остался внутри. В чём дело? Я повернул ключ.

Дверь открылась.

Кто-то вышел мне навстречу.

39.

— Пойдём. – Дочь взяла меня за руку.

Неслышно закрылась дверь. Мрак, наполнявший квартиру, не успел поглотить её.

Мы пошли к дочке в комнату.

Дочка закрыла за нами дверь.

— А эту зачем? – спросил я.

Я не видел её лица. Только смазанные движения рук.

— Тише. Тише. Тише, — трижды сказала дочка.

Она заперла дверь. Потом села на ковёр. Он лежал в самом центре комнаты.

— Садись, — сказала дочка. – Только тихо.

Я сел.

Дочка что-то дала мне.

Я вглядывался в этот квадрат. Гладкий и шуршащий.

Книга.

Кто-то издал скрип.

Я посмотрел на дверь.

По её стеклу двигались тени. Извивающиеся, голодные, жадные.

— Прочти, — сказал дочка.

— Кто это? – спросил я.

Дочка не обернулась. Она сидела и смотрела перед собой. Она что-то видела. Возможно, не из нашего мира. Но всё-таки реальное.

Она не была растением.

Я взял дочку за руку.

— Игрушки, — сказала дочка.

Я посмотрел на полки. Они были пусты. Игрушки пропали. Плюшевые слоны, добрые мишки. Полки опустели. И стало пустым что-то ещё. Может, в это и всматривалась дочка?

— Когда ты ушёл, я проснулась, — сказала дочка. – Встала и пошла на кухню. Наконец я смогла увидеть её. Но им это не понравилось.

Тени за дверью сгустились. В дверь постучали.

— Я побежала в комнату, — сказала дочка. – Сгребла их в кучу.

— Игрушки? – сказал я.

— Сгребла игрушки в кучу, — сказала дочка. – Отнесла их в туалет и заперла. Но разве это поможет?

Я сказал:

— В туалете была чёрная жидкость. Я закрыл её там.

Дочка прижалась ко мне.

— Ты пришёл, — сказала она. – Хорошо.

Я обнял дочку.

— Только зря, — сказала дочка. – Теперь мы здесь, а они там. И они хотят попасть сюда.

— Зато ты тут. – Я поцеловал дочку. Она не отстранилась.

В дверь забарабанили.

Тени превратились. В когти, в лапы, в щупальца.

Откуда у них щупальца?

— Я не говорил льву о парне, — сказал я.

— Какой парень? – спросила дочка. – Что за лев?

На той стороне кто-то крутил ручку. Когти скребли по металлу. Злые слоны с щупальцами. Мишки с когтями и отростками. Мягкие страшные тени.

— Почитай мне сказку, — попросила дочка.

Я улыбнулся. Она была ещё совсем маленькой.

Я открыл книжку. Не было видно ни слов, ни страниц. Только тёмные вихри пыли. И наши с дочкой очертания. Блёклые штрихи.

Я закрыл книжку. Она нам не понадобится.

— У нас будет другая сказка, — сказал я.

— Папа, — сказала дочка, — но ведь они жили долго и счастливо?

— Подожди. – Я поцеловал её. – Сказка только началась.

Моя дочка закрыла глаза.

Было и правда очень поздно.

40.

На той стороне змеились ночные кошмары. Пустые чёрные кляксы. Они тянулись к мыслям, скрежетали по стеклу. И неслышно звали к себе.

Первые лучи зажглись во мраке, в его тёмной реке. Появились крохотные огоньки. Они отсекли от мрака половину, чтобы укрыть её светом.

Двое сидели, обнявшись. Светящийся полумрак обвивал их спиралью и уходил в никуда.

За дверью скреблись давние страхи. Но туда никто не смотрел.

Две фигуры в комнате. Два нечётких силуэта. Они не двигались, молчали.

Они спали.

Полумрак начал свой полураспад.

41.

Давным-давно…

(2007 – 2008)

Сказка в полумраке [18+]

Похожие статьи: