Пролог
Чёрный ящер ритмично постукивал костяным рылом по черепу человека. Изогнутые когти крепко держались за височные впадины Тук. Тук. Тук-тук.
Игорь открыл глаза. Стук никуда не делся.
Белый пластик стола, по нему ритмично постукивают блестящие красные ногти – тук, тук, тук.
Знакомый голос - такой неожиданный и знакомый до каждой ноты голос жены Марины:
- Сколько мне ещё ждать? Он может десять лет так пролежать! Я не могу так больше!
И мужской голос в ответ, тоже знакомый, хрипловатый басок друга детства Валерки:
- Чего ты от меня хочешь? Придушить его подушкой?
Неожиданный, тоже с хрипотцой, хохоток жены:
- А почему бы и нет?
Шуршание одежды, тихий стук подошв по полу. Кто-то увесистый, должно быть, Валерка – он всегда был упитанным, как кабан – прошёлся туда-сюда.
- Ты меня в это дело не впутывай. Твой муженёк, сама с ним и разбирайся.
- Мой, значит, - фыркнула Марина. Она тоже поднялась с места, простучала каблуками. – Мой муж. А бизнес, выходит, совместный? А Никитка…
- Замолчи, дура.
- Он всё равно не слышит.
Игорь почувствовал дуновение ветра. Женская рука помахала у него перед глазами, блеснули красные ногти.
- Он же овощ. Не видит, не слышит. Только деньги мои проедает, лежит тут… как бревно!
- Деньги, стало быть, твои, - обманчиво ласково пророкотал Валерка. Игорь хорошо знал этот тон. Так Валерка говорил, когда был зол. Очень зол. – Твои деньги, значит.
- Да ладно тебе, - мурлыкнула Маринка. От её голоса пробрало бы и покойника. Снова шуршание, звук чмокающих губ. Голос Валерки, уже на тон ниже:
- Ну всё, всё. Пора мне. Ты идёшь?
- Идём. Постой, у тебя помада, дай сотру.
Невнятный шорох, шуршание салфетки, и Марина весело сказала:
- Вот так. А то заметят, сплетни пойдут. Я же скорбящая почти вдова. Подожди меня внизу, я сейчас, губы подкрашу.
Тяжёлые шаги Валерки затихли за порогом. На Игоря пахнуло ароматом дорогих духов и свежего женского пота. Жена склонилась над ним так низко, что он увидел ложбинку между её тугих грудей и полоску гладкой кожи живота вплоть до края красных трусиков – Маринка всегда любила красное бельё.
- Слышишь, ты, овощ, - тихо сказала жена. – Ты меня достал. Помирай уже скорей, не копти небо. А то я тебе помогу. Не искушай меня, понял? Я ещё молодая, мне жить хочется.
Она склонилась ещё ниже и чмокнула Игоря в щёку:
- Ну, пока. Не скучай, муженёк. До встречи.
Простучали по полу каблучки, Марина быстро вышла из палаты, должно быть, торопясь догнать Валерку. Игорь остался один. На щеке остывал отпечаток кроваво-красной помады.
***
Марина приходила ещё несколько раз. Когда сама, когда с Валеркой. Один раз пришла с юристом, и долго всхлипывала в платочек, стоя над недвижимым мужем статуей скорби.
Игорь медленно, как чёрный кит, выплывал из синей глубины забытья. Пошевелиться он не мог, только веки поднимались – тяжело, будто свинцовые. В бурлящей синеве безвременья гулко шумел бескрайний океан, давя любые посторонние звуки и ощущения. Но на границе яви и небытия поджидал еле слышный шёпот, чужой голос, бормочущий сбивчивые слова. Кажется, где-то Игорь уже слышал этот голос, давно, в другой жизни. Шёпот обиженного идиота, у которого отобрали конфетку, сбивчивые жалобы вперемешку с ругательствами, бессмысленные и беспорядочные.
Он, этот голос, то становился еле слышным, то заглушал шум синего океана. И тогда казалось, что навязчивое бормотание вот-вот затопит череп, перельётся через край и выдавит Игоря в окончательную черноту забвения.
От этой мысли его сознание начинало беззвучно вопить в немыслимом ужасе, панически пытаясь выпихнуть из себя чужое «я».
Они были связаны невидимой нитью, тонкой, длинной и упругой, как струна. Чужое сознание, как йо-йо на верёвочке, удалялось и приближалось с нерегулярной неотвратимостью.
Игорь как раз барахтался в синих волнах, норовивших утопить его в душном валу забвения, когда сухое покашливание юриста и стук каблучков жены вытащили его на поверхность.
- Скажите, Альберт Александрович, можно это как-то… как-нибудь обойти? – голос Марины звучал просительно. Обычные резкие нотки сейчас сменились нежным, обеспокоенным голоском слабой женщины. – Речь идёт о моём… нашем сыне. Понимаете, как всё это действует на ребёнка? Отец, который лежит как труп… боже!
Юрист снова откашлялся:
- Видите ли, Марина Филипповна, ваш муж предусмотрительно составил документ, в котором…
- Ах, я знаю, знаю! – не сдержавшись, прервала его Марина. – Вы об этом уже говорили. Но всё-таки, можно что-нибудь сделать… хоть как-то? Альберт Александрович, родной, ну, пожалуйста. Вы всё можете, вы классный специалист. Видите, в каком мы положении…
Повисла напряжённая пауза. Очевидно, юрист размышлял. Игорь хорошо его помнил: невысокий сухощавый человек в безукоризненном сером костюме; седеющие волосы на висках, и глаза - острые, как две булавки. А главное – репутация, которую не купишь ни за какие деньги. Каковая теперь успешно работала на Альберта Александровича, и из-за которой, собственно, он и стоял теперь здесь, над недвижимым телом своего клиента.
- Хм, - наконец произнёс юрист. – Задали вы мне задачку, Марина Филипповна. Я подумаю, но ничего обещать не могу.
- О, этого уже достаточно, дорогой вы наш, родной! – послышалось шуршание, звук целомудренного поцелуя в щёчку – когда хотела, Марина была само радушие и добродетель. – Спасибо вам!
- Я ещё ничего не сделал, - сухо ответил слегка смущённый, судя по голосу, юрист.
Марина прерывисто всхлипнула; простучали каблучки, сопровождаемые шорохом подошв Альберта Александровича, и Игорь остался один. Синий океан, притихший во время разговора, теперь тяжко хрустел и стонал, медленно покрываясь толстым слоем льда. Бессильный пошевелиться, Игорь лежал, застывая от осознания неизбежности конца. Ведь даже если сознание связанного с ним итиола не вытолкнет Игоря за край бытия, так это сделает, при помощи нужных людей, Марина с его беспомощным телом. В любом случае, ему крышка.
Глава 1
«Я столько бедствий жду, Тристан, что наименьшим будет плаха»…
Лопе де Вега «Собака на сене»
Что-то было не так. Ожидание беды не спасает от неожиданности её прихода.
Сегодня (Игорь не знал счёта дням, но ему казалось, что наступил новый день) ощущение опасности было сильным, как никогда.
Затихшие ненадолго синие воды, в которых он покачивался, вскипели водоворотом. Неожиданно вернулся, выскочил, как чёрт из коробочки, итиол. Сегодня он был особенно взбудоражен и яростен. Яростно заревел океан, вторя в унисон невнятным выкрикам сознания-двойника. Глыбы льда трещали и крутились, вздымая синие водяные валы. Волны тяжкими ударами обрушивались на Игоря, с каждым разом подталкивая его «я» всё ближе к опасной грани.
Грань между его сознанием и сознанием итиола стала тонкой настолько, что можно было почти видеть его глазами, чувствовать его-своё тело, как общее. Кажется, даже пошевелить рукой – чужой-своей рукой, просто занемевшей от сна. Неясные картины, размытые, но яркие, мелькали перед внутренним взором. Шум, слышный чужими ушами, сливался с явью, и поэтому Игорь не сразу осознал, что рядом с ним – рядом с его настоящим телом – что-то происходит.
Перед глазами мелькали цветные пятна, двигались тени. Сквозь них, как через наложенный на реальность трафарет, виднелась картина больничной палаты, с её казённым минимализмом и неяркими стерильными красками. По палате тоже двигались тени, накладывались на чужие и расходились.
Невнятный шум нарастал, то и дело перекрывая грохот синего океана и выкрики итиола. Кажется, кто-то спорил над кроватью, где лежало неподвижное тело Игоря.
Сквозь какофонию шума прорывались отдельные слова. Но и их было достаточно.
«…отключить… не имеете права… имею… документ… подпись… партнёры… ближайший родственник… бесполезно… активность мозга… изопотенциальная… крайне редко… летальный исход… не имеете права… документ…»
Острое ощущение беды накатило, как последняя, самая большая, волна. Вместе с ней нахлынуло чужое сознание, неудержимое в панической ярости сознание итиола. Игорь не стал ему на этот раз мешать. Он ухватился за тугую струну, звенящую от напряжения, что связывала их воедино, и дёрнул со всей силы. В голове что-то взорвалось, огненным шаром распустился фейерверк в многострадальном черепе.
На одно мгновение их сознания слились воедино. Потом Игоря отбросило, как мяч крепким ударом биты. Теперь уже его швырнуло вверх, словно йо-йо, и он внезапно увидел себя со стороны. Он парил, никем невидимый и невесомый, под потолком больничной палаты.
Кровать, больше похожая то ли на кресло богатого стоматолога, то ли на ложе космонавта из фильма сумасшедшего режиссёра; неподвижное тело на ней, от которого отходят какие-то проводки и шланги; люди возле ложа – сверху видны их затылки, но Игорь ясно различил блестящие, собранные в пышный хвост локоны Марины. Там был ещё кто-то, кого он почти успел узнать.
Но в следующее мгновение его рванула тугая струна. Пространство размазалось, слилось в одно цветное пятно. Игоря швырнуло с невероятной силой, и всё исчезло в черноте безвременья.
***
Он открыл глаза.
Чернота уже не была абсолютной. В ней сновали тени, что-то двигалось и дышало. Он слышал шумное, глубокое дыхание сильного, свирепого существа. Что-то укололо его в бедро, и он машинально почесался.
Игорь вздрогнул и подскочил на месте. В ушах тяжким эхом гудел барабан сильно бьющегося сердца, а он ощупывал себя руками, глубоко дыша открытым ртом. Он жив! Он дышит, может двигаться! Он жив…
Постепенно грохот сердца в ушах утих. Игорь провёл ладонями по лицу и услышал звяканье металла. Там, где он находился, по-прежнему было довольно темно, но ничто не мешало ему нащупать холодный металл на руках и ногах.
Тяжёлые, грубо сработанные, шириной в половину ладони металлические кольца охватывали запястья и щиколотки. От ручных и ножных колец отходила прочная цепь. Она спадала на пол и змеилась куда-то в совсем уж непроглядный мрак.
Игорь, перебирая звенья, добрался до конца цепи. Она заканчивалась металлическим же кольцом, прочно вделанным в камень. Игорь подёргал цепь – крепление даже не дрогнуло.
Он ощупал стену, из которой торчало кольцо. Холодный, ровный камень, без трещинки и выбоинки. Как будто этот каменный мешок – а Игорь не сомневался, что это тюремная камера – создали сразу, вынули одним движением огромной ложки из толщи скалы, словно шарик мороженого. А потом такими же огромными ладонями, под стать ложке, охлопали, примяли со всех сторон, сформировав похожую на гроб камеру.
Вместе с холодом камня пришло ощущение вони. Она была здесь с самого начала, и сейчас навалилась в полной мере: вонь давно (а может, и никогда) не чищеного помещения, немытого тела и отхожего места в углу.
Игорь попробовал подняться на ноги. Тело, здоровенное, сильное тело итиола, от которого он успел отвыкнуть, пошатнулось. Но память быстро возвращалась, и ему удалось не упасть. Он качнулся, сделал неуверенный шаг, потом ещё.
Камера быстро закончилась. Он выбрался из тёмного угла, где едко воняло из дыры в полу, и ступил в слабо освещённый участок у стены.
Пальцы нащупали решётку, за которой в темноте едва было видно пустое пространство коридора. Неяркий дрожащий свет, который слабо освещал его, судя по всему, шёл от укреплённого на стене под самым сводом факела в дальнем конце коридора.
Решётка была сделана из толстых прутьев, которые шли так часто, что между ними с трудом можно было просунуть ногу. Должно быть, камера, в которую посадили итиола, предназначалась для существ исключительной опасности и злобы.
Напротив, и дальше по правую и левую руку угадывались такие же камеры. В чернильной темноте каменных мешков не видно было никакого шевеления. Должно быть, итиол единственный обитатель в этой темнице.
Но он ведь помнил… помнил, как двигались тени, как кто-то кричал и просто говорил с его двойником. Или это было давно? Кто знает, с какой разницей течёт здесь время.
А может быть, вся суета закончилась, когда итиола запихнули в клетку, и теперь никто к нему не придёт? И он оставлен здесь умирать в вонючем углу без воды и без пищи, в холодной темноте.
- Эй! – Игорь вцепился в прутья решётки и закричал в полутьму коридора: - Эй, кто-нибудь!
Никто не отозвался. Голос единственного узника гулко прокатился меж каменных стен и затих в темноте.
- Эй! Есть здесь кто живой?!
Никого. Игорь прижался лбом к холодной решётке. Сколько он здесь уже сидит? Возможно, он ещё пожалеет, что потянул к себе ту, невидимую струну, обменялся с итиолом и очутился здесь. Смерть на больничной койке, тихая, щадящая смерть всё же легче, чем эта – в вонючем каменном мешке, от голода и жажды. В одиночестве и тоске. В этом момент даже лицо жены показалось ему привлекательным.
Он подумал, что, должно быть, для итиола зрелище больничной палаты и собравшихся вокруг койки людей стало изрядным шоком. Хорошо, что ненадолго. Бедный идиот…
- Кто-нибудь! – крикнул он снова охрипшим голосом. – Дайте пожрать, мать вашу! Эй, вы…
Ещё какое-то время он изощрялся в эпитетах, надрывая горло в попытках как можно крепче уязвить невидимых тюремщиков. Но никто не услышал и не оценил многоэтажные выражения, хотя среди них даже случились шедевральные по силе эмоций импровизации.
Наконец ему это надоело. Он несколько раз со всех сил ударил по решётке – просто чтобы выпустить пар. Крепкие прутья, как и положено, даже не дрогнули.
Игорь тяжело осел на пол возле решётки, уткнувшись лбом в колени. Почему-то вдруг вспомнил, что в одной книжке герой выбрался из каменного мешка с помощью картинки на стене. Которую он нарисовал углём при свете горящей соломы, прежде служившей ему постелью. А потом просто взял, и прошёл сквозь стену.
Сцена побега была одной из самых любимых в книжке. Да и книга была зачитана до того, что из неё вываливались листки, а на потёртой обложке с трудом угадывалось, что там нарисовано.
Горько усмехнувшись, Игорь подумал, что у героя имелось большое преимущество: любимый дедушка - старикан с мерзким характером, но изрядным запасом магических сил. Который и подсказал внучку способ побега.
А здесь даже поджечь нечего, судя по всему. Да и сам он не принц со шпагой и колодой карт. Даже дедушки у него нет…
- Чего орёшь, ящер твою еть!
Хриплый голос над ухом заставил Игоря подскочить.
Над ним, по ту сторону решётки, стоял здоровенный детина с факелом.
Вид у детины был самый зверский. Узник на секунду даже усомнился, по то ли сторону замка он находится. Наверное, тюремщиков (а что это тюремщик, было очевидно), подбирали под стать заключённым, которых они сторожили. Или они набирались из раскаявшихся узников, пожелавших сменить сидение взаперти на работу с людьми, бывшими сотоварищами.
Этот был ростом под два метра, с широкими покатыми плечами, бычьей шеей и округлой головой, о которую впору разбивать кирпичи. На поясе у него болталась увесистая дубинка. У дубинки был вид, как будто ей давно и неоднократно пользовались.
- Чего орёшь? – повторил тюремщик, поднося факел поближе к решётке.
От неожиданности Игорь не сразу нашёл, что ответить. Детина окинул его взглядом с головы до ног и буркнул:
- Жратва кончилась. Воду тебе давали. Понял? Ням-ням всё.
Для наглядности он даже разинул рот и повращал там пальцем.
- Перед казнью тебя накормят. Тогда и нажрёшься.
Тюремщик усмехнулся, сплюнул под ноги, развернулся и пошёл прочь, тяжело топая ножищами по каменному полу. Игорь наконец опомнился.
- Стоять! – гаркнул он. Мысль, что он останется сейчас здесь один, в темноте и вонище, показалась невыносимой. - А ну стой! Куда пошёл!
Тюремщик застыл на месте и медленно развернулся. В руке его шипел и брызгал искрами факел. Маленькие чёрные глазки с изумлённым выражением уставились на узника. Как будто вдруг ожил и заговорил человеческим голосом стул или унитаз. Очевидно, раньше итиол не радовал тюремщиков связной речью и разумным поведением.
- Ты это… - неуверенно начал он. – Чего хулиганишь? Смотри, опять маги придут, охладят тебя. Не обрадуешься. А мне за это вставят по самое небалуйся. Мне оно надо?
Детина побагровел от злости, подступил к решётке и, ловко выхватив дубинку, простучал ей по прутьям. Игорь едва успел убрать руки.
- Позови главного! – рыкнул он, не сбавив тона.
Ключей на поясе у тюремщика не было. Это делало бесполезным первоначальный план. Так что сейчас всё зависело от того, получится ли выбраться отсюда, а для этого нужно было удержать внимание этого верзилы. Может, хоть какая-то польза будет от унылых курсов по всякой психологии и прочему управлению людьми. А этот детина явно не блещет интеллектом. И, при всей своей звероподобной внешности, наверняка трус и поддаётся влиянию. Главное, не дать ему опомниться.
- Твой начальник. Позови его. Позовёшь – наградят. Не позовёшь – тебе крышка. За то, что не доложил. Вернёшься обратно, откуда пришёл.
Что-то из сказанного задело-таки тюремщика за живое. Детина побагровел ещё больше, бычья шея его покраснела, маленькие глазки вытаращились на узника.
Игорь добавил ещё что-то, он говорил коротко, хлёстко, чтобы впечатать свою мысль в маленький мозг тюремщика. Когда он умолк, верзила попятился, не отрывая глаз от узника, потом неловко развернулся и убежал в темноту, разбрызгивая искры от почти прогоревшего факела.
Стало темно, но на душе у Игоря полегчало. У него появилась надежда. Внезапно одна мысль, что всё стучалась в его сознание во время разговора с тюремщиком, вспыхнула в мозгу. Как там сказал этот верзила – что-то насчёт кормёжки? Перед казнью тебя накормят…
Игорь мгновенно вспотел. Провёл скованными руками по голове, сжал ладонями виски. Перед казнью. Услуга, оказанная идиоту, вернулась к нему в полной мере. Он приговорён к смерти, и кто знает, кто из них проживёт дольше – он или несчастный дурак итиол.
Похожие статьи:
Рассказы → Последний полет ворона
Рассказы → Обычное дело
Рассказы → Портрет (Часть 2)
Рассказы → Потухший костер
Рассказы → Портрет (Часть 1)
