Лехинский царь

Солнце пряталось среди туч, и редкий холодный дождь лениво бил по лицу колючими каплями. Коред надвинул капюшон и слегка тронул кобылу пятками, но та словно и не почувствовала. Неспешно шагая по взмокшей земле, она била хвостом и недовольно ржала, требуя свежей еды. Порой она останавливалась и пыталась жевать мокрую пожелтевшую траву. Тогда Коред скармливал ей пару морковок, и они продолжали путь.

На много миль вокруг не было ни души. Далеко на западе, за пеленой облаков, виднелись пики Гряды Раскола. В ста милях к югу стояла стена густого леса, вдоль которого тянулся тракт, а впереди раскинулась огромная, поросшая рощицами и желтой травой, изрытая оврагами Лехинская пустошь. Иногда Коред останавливал кобылу, приподнимался в седле и оглядывался, в надежде, что где-то в этой глуши затесалась отшельничья хата, или разбила лагерь группа мастеров рунного дела. За несколько дней пути его надежды ни разу не оправдались.

Тишина становилась всё гнетущее. Даже ветер, обычно гуляющий в поле, сегодня решил дать себе роздыху.

Почувствовав зов мочевого пузыря, Коред спешился, скормил кобыле очередную морковь и отошел отлить. Затем он снял с седла пристёгнутый бурдюк с вином и сделал несколько мощных глотков. Крепкая, едкая жидкость тут же растеклась по телу и согрела нутро. «Нужно отдохнуть», - подумал охотник. – «Я устал, эта кляча устала, а если она здесь издохнет, то мне стоит лечь с ней рядом».

Найдя небольшую рощицу, Коред прошелся между деревьями в поисках места, где можно было безопасно переждать ночь. Отбросив соблазн заночевать на сухом куске земли, укрытом от дождя и ветра, он выбрал для ночлега место под склоном покосившейся берёзы. Ветер повалил её, но соседние деревья не дали упасть, образовав под её листвой природное укрытие. Так, решил Коред, его не заметят, если его преследователи каким-то чудом выследят его здесь. Привязав кобылу к дереву, Коред стащил с крупа свёрнутый спальный мешок, и уже было собирался стелить его, как вдруг заметил нечто необычное: в паре ярдов от него, в луже грязи, плавала какая-то цветная вещица. Подойдя ближе, охотник запустил туда руку и выудил старую, вымокшую, местами сгнившую тряпичную куклу.

Уже давно Кореда мало что удивляло. Атрофия различных чувств была, можно сказать, особенностью его ремесла. Но даже это не смогло сдержать нахлынувшего на охотника недоумения.

«Откуда детская игрушка могла взяться в этой дыре?», - подумал он.

На окраине Лехинской пустоши мало селений и все они расположены ближе к основному тракту. Последнее поселение в двух днях пути отсюда — слишком далеко, чтобы тамошняя детвора могла терять здесь игрушки.

Коред еще раз осмотрел куклу. Ничего особенного в ней не было, кроме того, что после долгого лежания в грязи выглядела она жутко. Сплетённые нити, некогда изображавшие волосы, подгнили и расплелись, ручки и ножки стали тонкими, словно прутики, а пуговица, бывшая левым глазом, переломилась надвое. Кукла была ряжена в розоватое в белый горошек платьице, теперь напоминающее покрытое ржавчиной тряпьё.

«Она тут уже давно», — решил про себя Коред. – «Но здесь нет ни ручьёв, ни речушек. Её не могло принести издалека».

Постояв и разглядывая куклу еще с полминуты, Коред подошел к лошади, достал из седельных сумок большой платок, завернул в него игрушку и сложил обратно в сумку. Затем свернул и без того неразвёрнутый лагерь, отвязал кобылу, сунул ей в рот очередную морковку и резво запрыгнул в седло. Настроение его было приподнято.

— Не спи, лошадь, - сказал Коред, слегка пришпорив кобылу. – Где-то рядом есть люди.

                                                             

2

 

Внезапно пришлое возбуждение быстро сменилось нетерпением, а затем и разочарованием. Уже два часа Коред обходил округу, удаляясь всё дальше от того места, где нашел куклу. День, и без того пасмурный, сменился вечером. Дождь участился, а измучившаяся кобыла то и дело выкидывала фортели.

Темнело, и серое небо стало приобретать тёмно-фиолетовые оттенки. В довершении всего в воздухе вдруг прокатился громовой раскат, и вспыхнула молния. Кобыла под Коредом перепугалась, заржала, и её понесло. Бранясь, охотник пытался утихомирить испуганное животное, но всё было тщетно: не проскакав и тридцати футов, она поскользнулась на мокрой грязи и рухнула на брюхо, сбросив Кореда прямо в лужу.

Поднявшись, Коред выплюнул изо рта попавшую в него грязь и произнёс несколько самых скверных из известных ему ругательств. А он знал их немало. Утерев лицо рукавом, охотник кинулся проверять, цела ли кобыла. Потерять её здесь было бы недопустимой роскошью. Лошадь с трудом поднялась на ноги, ржала и яростно била хвостом. Коред схватил её за удила и начал поглаживать по голове, пытаясь успокоить:

— Уймись, животное. Это всего лишь гром. — С этими словами он залез в сумку и вытащил оттуда очередную морковку, переломанную пополам. Кобыла приняла угощение и даже стала махать хвостом чуть менее яростно.

Коред вновь отёр лицо – грязь с волос стекала в глаза.

— Похоже, дали мы маху. Ну, то есть я дал. Не знаю, откуда здесь эта кукла, но людей здесь нет.

Взяв кобылу под уздцы, Коред повёл её под горку небольшого оврага, надеясь вернуться к поваленной берёзе раньше, чем шальная молния превратит их в пищу для воронья. Лошадь шла медленно, видимо, падение всё же сказалось на её состоянии. Проклиная всё и всех, Коред развернулся, чтобы потянуть её двумя руками и замер, как вкопанный. Сначала ему показалось, что это просто свет от грозы играет с ним злую шутку. Но нет, за стеной дождя, за вспышками молний, вдалеке отчётливо виднелся пляшущий огонёк костра или факела.

Боясь поверить в увиденное, Коред повёл лошадь за собой.

3

— Кто там по ночам шастает?! Правил не знает, что ли? Сейчас пса спущу, он вам мигом напомнит! — Невысокий мужчина с пышными усами одной рукой держал над головой факел, а другой пытался сдержать на поводке большого серого пса, лающего в темноту. Усатый не мог разглядеть Кореда, стоящего в темноте на окраине деревушки, но взбесившаяся собака и лошадиной ржание ясно говорили ему, что там кто-то есть

— Спускай, — сказал Коред из темноты. — Коли он тебе ни к чему.

Чавкая сапогами по мокрой земле, охотник вышел в свет факела, ведя под уздцы прихрамывающую лошадь. Его нельзя было назвать высоким, но усатый всё равно смотрел на него снизу вверх. И смотрел, как на оборванца.

Коред знал, каков он сейчас с виду: грязные, мокрые каштановые волосы, подёрнутые сединой, свисали из-под промокшего капюшона. Лицо и недельная борода были заляпаны грязью, а чёрные глаза немигающее глядели на пса, который вдруг перестал заходиться лаем и трусливо уселся позади хозяина.

Коред явно нервировал усатого:

— Ты кто? Чего притащился?

— За шлюхами и вином. — равнодушно ответил охотник. Затем задумался и продолжил, уже более мягко. — Шучу. Мне нужен ночлег. Я промок, устал, а вот этот зверь распластался на пузе и повредил ногу, так что ему необходим лекарь.

Усатый окинул Кореда подозрительным взглядом:

— А ты не бандит какой?

— Только по отношении к другим бандитам.

Ещё немного подумав, усатый сказал:

— Следуй за мной.

Тускло горящие факелы не позволили Кореду как следует разглядеть деревушку в кромешной ночной темноте, да и беснующийся ливень не облегчал задачу. Они прошли несколько небольших домов, когда усатый приказал Кореду ждать, а сам прошел к двери небольшой хаты и вошел внутрь. Через минуту он вышел обратно, и они двинулись дальше.

— Сюда её заводи. — сказал усатый.

Перед Коредом предстало большое, высокое строение с широкими воротами, куда можно было провести скот. Усатый открыл засов и распахнул ворота.

Внутри было светло, сухо, и намного теплее, чем снаружи. Местные явно отнеслись к строительству конюшни со всей ответственностью: пропитанные и умасленные стены не пропускали ветер и влагу, а в каждом из пяти крупных денников можно было держать боевого скакуна.

Коред провёл кобылу к свободному деннику, где на полу было разложено сено, а в корыте плескалась вода, и стал снимать с животного свои пожитки. Усатый подозрительно покосился на рукоять меча, завёрнутого в плотную ткань.

— Сейчас Фалько придёт, подлечит скотинку. А ты за мной давай!

Коред повиновался.

Пройдя еще несколько домов, они пришли к небольшому, покосившемуся сараю. Усатый отпер дверь.

— Наслаждайся. Утром будешь со старостой разбираться. А пса я под дверью оставлю, чтобы ты не учудил чего, — усатый погрозил Кореду кулаком.

— Благодарю. — Коред скинул на пол рюкзак. — Но учти: если с моей кобылой что-то случится, или вы мне среди ночи сарай подожжёте, то я тебя этой самой псине по кускам и скормлю. Она, по-моему, будет рада.

С этими словами Коред захлопнул дверь амбара и стал готовиться ко сну.

4

Капли утреннего дождя мерно постукивали по крыше сарайчика. Коред открыл глаза и тихо выругался. Выспаться ему не удалось: в сарае было сыро и холодно. Влажная солома, заменяющая ему матрас, затхло пахла, а в воздухе витал аромат грибка и пыли. Видно, что здесь не убирались со времён образования Гряды Раскола. Коред поднялся на ноги и укутался в плащ, который предварительно отжал и повесил сушиться на старые, стоящие у стены грабли. Суше плащ, естественно, не стал, но с него хотя бы перестала литься вода. Достав бурдюк с вином, охотник плотно приложился к горлышку.

С улицы донеслись звуки тяжелых шагов, приближающихся к сарайчику. «Вдвоём пришли», — заметил про себя Коред. Дверь бесцеремонно распахнулась, обрушив с трухлявого потолка неиссякаемые запасы пыли. На пороге стоял усатый собачник, что вчера встретил Кореда у края деревни. За его спиной маячил огромный, семифутовый юноша с плоским носом и глуповатым взглядом. Он с интересом разглядывал охотника и почёсывал себя за ухом.

— Выспался? — без тени любезности спросил усатый. — Пошли, староста ждёт. Расскажешь ему, кто ты такой, и какие демоны тебя сюда притащили.

Коред не стал спорить. Отряхнувшись от пыли, он, молча, кивнул и, поплотнее закутавшись в плащ, проследовал за усатым мимо верзилы. Тот продолжал разглядывать Кореда, теперь глупо улыбаясь. «В каждой деревне есть свой дурачок» — в который раз отметил про себя охотник.

В свете мрачного утра Коред мог разглядеть деревню куда лучше, чем в кромешной ночной темноте. Это было небольшое, на дюжину с лишком дворов поселение, расположенное на изъеденной овражками и пригорками возвышенности. Как и зачем кто-то основал здесь деревню, Кореда не интересовало — он уже привык к тому, что люди, порой, селятся в самых диких местах. Однажды он наткнулся на общину, жители которой поселились вблизи болот, исходивших ядовитыми испарениями. Они болели и умирали, рожали уродов и мертворождённых, но всё равно продолжали жить среди паров ядовитого газа. Так что Кореда ничуть не взволновало одиночное поселение, даже расположенное в такой глуши, как Лехинская пустошь.

Пока они, молча, шли к дому старосты, Коред насчитал около тридцати жителей. Почти все были молоды, не старше сорока лет. Несколько стариков сидело под карнизом домов, скрываясь от дождя. Мальчишки носились по улицам, и кидалась грязью под угрозы матерей всыпать им розгами. Каждый, кто замечал Кореда, провожал его неодобрительным взглядом. Даже дети прервали свои игры и тяжело уставились на охотника. Кореду на миг почудилось, словно его ведут на казнь, причём не менее, чем за измену.

Проходя мимо старого, напоминающего храм строения, внимание охотника привлекло украшение, свисающее с факельного столба, вбитого у тропинки. Коред замер, а затем отошел от своих конвоиров, дабы рассмотреть его повнимательнее. Это был сплетённый из берёзовых и ивовых ветвей круг, в центр которого вплетены различные луговые цветы: аконит, люпин и мышиный горох.

— Нечего тебе там смотреть! — раздался сзади голос усатого. Коред повесил поделку обратно на столб и, молча, вернулся в строй. «Не время сейчас с этим разбираться. Позже», — пообещал охотник самому себе.

Усатый смотрел на него с нескрываемой злобой.

— В твоих краях считают нормой лапать то, что тебе не принадлежит?!

— В моих краях считали нормой встречать забредшего путника пивом и сырной лепёшкой, а не грозиться спустить собак. Тем более, если тот путник вымок под дождём, а его кобыла повредила ногу.

— Глядите, какой правильный, — проворчал усатый. — А в твоих краях путники тоже грозятся скормить хозяев их собственным псам?

— Только если хозяин плох, а пёс голодный.

Дальнейший путь к дому старосты они провели в полном молчании. Лишь глуповатый великан позади них напевал что-то себе под нос. Деревня была не густо застроена, дома и амбары располагались на приличном расстоянии друг от друга, соединённые между собой тропками и дорогами для телег. Дороги и тропки те были извилистыми и то вели в горку, то под неё, так что для того, чтобы добраться из одного конца деревни в другой, требовалось время. Наконец они подошли к большой, ладно срубленной избе. Изба отличалась тем, что выглядела относительно новой, а перед выходящими во двор окнами даже был маленький огород.

— Входи, — сказал усатый. — И смотри мне, учудишь там чего — я на тебя Осберта спущу! — Усатый указал на великана, внимание которого полностью поглотило содержимое собственного носа. — Он пострашнее собаки будет.

Коред взглянул на великана, покачал головой и, быстро пройдя к двери старосты, вошел внутрь.

5

Внутри изба оказалась довольно уютной. В большом, хорошо освещённом помещении было тепло и пахло хлебом. В дальнем углу, у большой печи, спиной к охотнику стоял высокий мужчина с ухватом в руках. Выудив из печи горячий чугун, он быстро пересёк половину комнаты и водрузил его на стол. Нос Кореда уловил запах пшеничной каши. Хозяин дома, казалось, и не заметил вошедшего в дверь охотника.

— Как моя лошадь? — Коред давно утратил свои манеры и не стал приветствовать хозяина. В сущности, он считал, что обращение к человеку и так можно считать приветствием.

Староста поднял свои карие глаза и, наконец, заметил стоящего на пороге гостя. В густой, доходящей до середины груди бороде засияла улыбка:

— Простите, — махнул рукой староста. — Я с этой кашей уже пару часов бьюсь.

Он подошел к Кореду и, приветливо посмотрев на него сверху вниз, протянул руку. Охотник пожал её без особого желания и тоже посмотрел в улыбающиеся глаза старосты, но приветливых огоньков в его собственном взгляде не было и в помине.

— Альбин рассказал мне о вашей встрече посреди ночи. И о вашем столь приятном знакомстве тоже, — староста указал на лавку возле обеденного стола. — Присаживайтесь.

Коред прошел к столу и уселся на сухую, твёрдую древесину. Староста, тем временем, доставал с полок пару глиняных мисок и столовых приборов.

Что-то не так с этим местом, решил про себя охотник. И с этим старостой что-то не так. С каких пор деревенщины на задворках цивилизации обучены манерам и гостеприимству? Да ещё и говорят, словно родились не в хлеву, а в библиотеке. А этот храм посреди деревни…

— Ваш ночной сторож угрожал спустить на меня собак, а минуту назад добавить к собаке ковыряющегося в носу великана.

— После того, как вы заподозрили в нём мерзавца, способного сжечь гостя в собственном амбаре.

— Мир не без добрых людей,— пожал плечами Коред.

Староста рассмеялся:

— Это точно! Но сейчас не об этом.

Он положил в обе миски по несколько ложек горячей, вкусно пахнущей каши: одну подал Кореду, другую поставил себе, после чего сел напротив. У охотника потекли слюнки.

— Угощайтесь, — сказал староста. — А пока вы едите, я представлюсь. Меня зовут Гослав, я староста этой деревни уже семь лет, и за это время у нас было не так уж много приезжих и незваных гостей.

Коред отправлял в рот ложку за ложкой, только успевая проглатывать. Последнюю неделю он ел лишь овощи и вяленое мясо, обрыдшие ему до невозможности. Разделавшись с кашей за пару минут, он вытер рот рукавом и повторил:

— Как моя лошадь?

— С ней полночи возился Фалько, наш конюх. Альбин уверял, что за пару дней она полностью поправится, и вы сможете продолжить ваш путь. Собственно, он высказал надежды, что это случится раньше.

— Мы все живём надеждой, — съязвил охотник, вытащив из-под плаща винный штоф и изрядно приложившись к нему. — Как правило, не оправданной.

— Вы не назвали вашего имени, — сказал Гослав.

— Не назвал.

— Откуда вы?

— Тебе это ни о чём не скажет. Не заговаривай мне зубы, парень, спрашивай то, что действительно хочешь знать. Впрочем, не говори ничего, для незваных гостей список вопросов всегда един. Я не бандит, хоть и действительно бегу от людей, которые с радостью водрузят мою голову на кол. Заехав в Лехинскую пустошь, я намеревался скрыться от преследователей, и мне это удалось. К нашему общему горю, глупая кобылица поранилась, а я заметил огни вашего села. Как только она сможет ходить, я двинусь дальше, никого не прирезав, не изнасиловав, и даже не украв ни одной козы. Доволен?

Староста, слегка помедлив, ответил:

— Вы прямолинейны.

— Я не в банке работаю, — резко сказал Коред и поднялся на ноги. — Если захочешь вызнать что-то ещё, я буду либо в конюшнях со своей животиной, либо в том рассаднике болезней, в котором меня поселили. Не присылай гонцов, приходи сам.

Охотник не стал дожидаться ответа и, хлопнув дверью, вышел на улицу.

6

Альбин ждал Кореда у входа на двор. Вид у него был столь же злобный, как и полчаса назад.

— Ну что, гостюшка? Поговорил со старостой? Сказал тебе мастер Гослав прочь убираться, как только твоя кобыла на ноги встанет?

— Сказал. А ещё сказал, что я тебе могу усы оборвать, если она через два дня бегать не начнёт.

— Чего?! — взревел Альбин. — Да я тебе… Не мог он такого сказать!

— Мог или не мог — это ты сам у него спросишь. А мне лучше скажи, где конюха носит? Небось, какую-нибудь кухарку охаживает, вместо моей лошади.

Альбин, всё ещё красный от злости, заворчал пуще прежнего:

— Ты на Фалько не клевещи! Он парень порядочный! Сказал, вылечит зверя — значит вылечит! И не тебе в его честности сомневаться, понял, чужак?!

Коред пожал плечами, развернулся и зашагал в сторону конюшен. Достав бурдюк, он отхлебнул вина. Затем ещё. И ещё. Вся деревня теперь казалась ему какой-то искусственной и безжизненной. Старики сидели у своих халуп с таким видом, будто были готовы вот-вот отойти к своим богам. Старухи копались в тщедушных садиках и кляли больные кости. Юноши кололи стащенные из ближайшей рощицы деревья, бабы развешивали бельё под натянутым полотнищем, защищающим от дождя. Стайка мальчишек, пробежавшая мимо захмелевшего охотника, на сей раз даже не обратила на него внимания. Чего-то не хватало во всей это картине, но Коред не мог понять чего.

Он уже миновал виденный ранее покосившийся деревянный храм, у которого стоял столб с самодельным амулетом, когда остановился и оглянулся.

«Плюнь», — говорил он сам себе. — «Плюнь, и иди дальше».

Сделав ещё несколько шагов в сторону конюшен, Коред развернулся, выругался, и зашагал к дверям храма.

7

Тихо отворив дверь, Коред вошел внутрь. Никто из присутствующих не обратил на него внимания. В тусклой, затхлой зале собралась дюжина женщин разного возраста. Все они были одеты в грязно-белые рясы, что выдавало в них жриц и послушниц. Было видно, что рясы эти штопаны не один раз. На головах они носили такие же грязные чепчики и повойники.

Женщины сидели группками по разным углам залы и тихо шептались. Коред не разобрал слов, но явно уловил молитвенные мотивы. Некоторые женщины, что помоложе, плели венки из ранее виденных Коредом цветов. На дальнем конце зала, у алтаря причудливой формы, напоминающего множество сплетённых между собой гнилых древесных корней, столпилась кучка стареющих жриц. Одними губами они шептали неизвестные охотнику молитвы и передавали по кругу пучки трав.

— Где-где, а здесь я вас встретить не ожидал, — подал голос Коред. — Что Младшие Сёстры забыли в Лехинской пустоши?

Несколько молодых жриц одарили его любопытствующим взглядом. Остальные даже не подняли глаз.

— Рано или поздно наши пути обязательно сходятся, — из группы жриц возле алтаря вышла невысокая женщина. На вид ей было лет пятьдесят, но она всё ещё сохранила твёрдую осанку и стальной блеск в глазах. Её повойник был перевязан грязной голубой лентой, что выдавало в ней верховную жрицу.

— Как у шлюхи с матросом, — холодно сказал охотник. — Я спросил, что вы здесь забыли?

— То же, что и везде, полумёртвый. Мы бережём, сдерживаем. Мы молим и служим.

— Сколь безошибочна ты в суждениях обо мне, жрица, и сколь глупа в суждениях о себе самой. Такие как ты ничего не сдерживают. Вы облюбовали гноящуюся рану, и трясётесь над ней, лишь бы та не зажила, не замечая, что с каждой минутой гноя всё больше.

— А чем занимаешься ты? — повысила голос жрица. — Ты бродишь по свету, с севера на юг, с востока на запад, нося в себе эту мерзость, которую ты, и подобные тебе, попеременно зовёте долгом. Что принесло тебе это бремя?

— Чувство выполненного долга, — вспылил Коред. — Я не прячусь по углам, не приношу врагу хлеб да соль. Очнись, женщина, и потчуй своим лицемерием кого-нибудь другого: в твой дом пришли убийцы и людоеды, а ты умасливаешь их одами, молитвами и дарами, склоняешь голову, вместо того, чтобы выдворить их с мечом в руке.

— Убийцы, ты говоришь. Нет, полумёртвый, они не убийцы. Они — это стихия. И бороться с ними — всё равно, что бороться с грозой, или морскими волнами. Мы не можем победить их, мы можем лишь смириться с ними и найти способ сосуществовать.

— Сосуществовать?! Стихия?! Ты столь же глупа, сколь наивна. Хочешь сказать, все их деяния подобны поступкам диких животных? Взбесившихся зверей убивают. И ни один зверь не будет творить то, что делают некоторые твои друзья, явившиеся из тьмы. Ворон из Эндро, Нянюшка из лесов Апогелитты…

— Мне не знакомы все эти имена, полумёртвый! — перебила его жрица. — И даже знай я о них, я не сказала бы тебе ничего нового! Наш мир полон вещей, которых нам стоит бояться, от которых нужна защита. И мы продолжим защищаться так, как умеем. Оставь нас, полумёртвый, уходи, и уноси свою мерзость. Ты ничего не можешь сделать. Как и другие, до тебя. И те, что прибудут после.

С этими словами жрица развернулась и вновь присоединилась к молитве у алтаря, оставив охотника наедине с его гневом.

8

В конюшне был тепло и сухо. Коред аккуратно расчесывал гриву своей кобылы лошадиным гребнем, который взял у конюшонка. Мальчишка и впрямь хорошо позаботился о раненом звере — кобыла довольно ржала, уплетая охапку овса.

«Может, стоит дать тебе имя?», — подумал охотник. — «Хотя, ради чего оно тебе? Рано или поздно мы с тобой расстанемся: я продам тебя на торгу, ты состаришься и ослабнешь, или падёшь в какой-нибудь стычке. Нет, достаточно того, что у меня есть именной меч».

Его клинок покоился в ножнах, завернутых в спальный мешок, под кучей сырой соломы, которой Коред прикрыл его, оставляя в старом сарае. С его стороны было бы неразумно ходить по незнакомой деревне с мечом на поясе.

Кобыла выпустила из ноздрей воздух и взрыхлила копытом устланный сухой соломой пол, когда охотник убрал гребень и шлёпнул её по крупу. Кроме неё в конюшнях стояла ещё пара кляч, коровы, и один старый мул. Видимо, его верховая была недовольна столь неподходящим для неё обществом.

Коред подкинул ей ещё один пучок съедобного овса, погладил по носу и вышел из конюшни.

Погода на улице оставалась такой же мерзкой, как и прежде. Серые небеса поливали деревню мелким, противным дождём. Время от времени налетали порывы промозглого ветра и тогда колючие капли били прямо в лицо. Охотник плотнее закутался в плащ и быстро зашагал в сторону сарая, в котором его поселили.

Деревня не нравилась Кореду. Было в ней нечто неестественное, нечто зловещее. Сам воздух здесь казался наполненным унынием и безысходностью. Охотник вспомнил храм Младших Сестёр и решил для себя, что больше никогда не поедет этим путём.

Пока он шел к сараю, селяне недовольно косились в его сторону, но стоило ему пройти мимо, как они тут же возвращались к своим делам. Ещё одна странность. В любом небольшом поселении внезапные гости всегда служили объектом для сплетен и пересудов. Местные же, казалось, и вовсе ничем не интересовались. Кореду чудилось, будто своим появлением он вмешался в какой-то обряд, который жителям деревни никак нельзя было прерывать. Они беззвучно роптали, но продолжали хранить молчание.

Дойдя до сарая, Коред открыл дверь, и на него посыпалась уже знакомая пыль, вперемешку с насекомыми. Сопрелый запах вновь ударил в ноздри. Охотник снял с себя плащ и отряхнул его от дождевых капель. Повезло, что на улице не было ливня, и ему не пришлось выжимать его, как прошлой ночью.

Коред достал из-под соломы спальный мешок, в который заворачивал свой клинок, и расстелил его на полу. Затем уселся на него, привалившись спиной к стене амбара, и открыл свой винный бурдюк. Вина в нём оставалось на несколько глотков, и охотник почувствовал закипающий в нём гнев.

Чёрт его дёрнул сцепиться с ростовщиком? Остался бы в городе подольше, глядишь и выторговал бы у него этот злосчастный артефакт. А если бы не выторговал, то нашел бы иной, тихий способ заполучить его. Но нет, нетерпение вновь взяло верх и Коред, зарубив по пути к хранилищу трёх охранников и одного служку, выкрал артефакт и бежал из города. А мог бы сейчас спокойно сидеть у огня в трактире, где есть горячая еда, а вино не заканчивается.

Вместо этого он сидит в старом, вонючем сарае, среди плесени и жуков.

Коред сделал очередной глоток и полностью осушил бурдюк. Утерев губы рукавом, он отбросил пустой сосуд и грязно выругался. Растянувшись на спальном мешке, охотник закрыл глаза и попытался заснуть. Чем меньше времени он проведёт, глядя на этот убогий сарай, тем лучше. А завтра, рано поутру, он сядет на свою верховую и навсегда покинет эту богами забытую деревню.

Снаружи послышались неловкие, лёгкие шаги. Словно кто-то нерешительно подбирался к амбару, шлёпая по мокрой земле. Гость то останавливался, то делал несколько быстрых шагов. Коред, приоткрыв один глаз, насторожился.

В просвете между старыми досками, из которых сколотили амбар, мелькнул невысокий силуэт. Замерев у двери, он словно колебался: постучать, или войти без стука?

Коред решил, что если неизвестный гость начнёт тарабанить по стенке амбара, то его, Кореда, всего засыплет веками копившейся пылью, и он навсегда останется здесь, похороненный среди гнилой соломы и ржавых земледельческих инструментов.

— Ну и чего ты там мнёшься? Входи, или проваливай.

Дверь амбара медленно, со скрипом, отворилась. Но только наполовину. В дверную щель протиснулась покрытая пепельными волосами голова мальчишки-конюха. На его лице, одновременно, читались любопытство и страх.

— Чего тебе? — Охотник забеспокоился, не случилось ли с его лошадью какой беды.

— Можно к вам, господин? — голос мальчишки ещё не утратил юношеской мелодичности, хотя изрытое лёгкими рябушками лицо уже было покрыто первой, нежной щетиной.

— Куда ко мне? Здесь место на меня одного, — сказал Коред, садясь рывком и исподлобья глядя на парня. — Если ты принёс мне новости о моей лошади, то говори. Ежели нет — проваливай.

Было видно, как конюшонок занервничал.

— Нет, я… у меня… я хотел… вот! — мальчишка, набравшись смелости, вошел в амбар и вытащил из-под своего грязного, латанного-перелатанного плаща пузатую стеклянную бутыль с мутной бесцветной жидкостью. Опытный глаз Кореда мгновенно распознал самогон.

— Это мне?

Мальчишка кивнул.

— От кого? — охотник не боялся, что его отравят, но с подозрением относился к подобным жестам доброй воли.

— От меня, — неуверенно, глядя в пол, промямлил мальчишка. — Я его у отца взял. У него много, пропажу одной он вряд ли заметит.

С этими словами он протянул бутыль Кореду.

Охотник, не спуская глаз с мальчика, взял бутыль и выдернул пробку. В воздухе тот час запахло сивухой. Слегка принюхавшись, Коред мельком окинул взглядом бутылку и щедро отхлебнул. Пойло оказалось не самого лучшего качества, но за неимением большего охотник не стал плеваться.

Мальчишка стоял рядом и вся так же заинтересованно смотрел на Кореда.

— Ну, спасибо, — Коред утёр выступившие на глазах слёзы. Сивуха была очень жгучей. — Только ради чего ты рискуешь быть высеченным отцовскими розгами, принося мне выпивку? Учти, если ты чего учудил с моей лошадью, никакие подарки тебя не спасут.

Мальчишка явно испугался и поспешил оправдаться:

— Нет, господин! С вашей лошадью всё в порядке! Я только что был в стойлах — уже завтра она сможет выступить в путь.

— Тогда зачем ты здесь?

— Я… — неуверенно начал парень. — Я хотел с вами поговорить. Правда, что о вас в деревне говорят?

— Смотря что. — Ответствовал Коред, вновь приложившись к бутылке. — Всё отчасти зависит от того, что говорят, и полностью от того, кто говорит.

— Отец говорит, что вы грубиян и бандит, и что вы к нам по недосмотру Богов забрели. А старая Ослин, которая кур щиплет, сказала, что вы странствующий рыцарь. Вы рыцарь? — с надеждой спросил паренёк.

— В наших краях рыцарей нет. А если они к нам и захаживают, то в подобное захолустье носов не кажут. Положение не велит.

— А вы знаете рыцарей? — конюшонок не унимался.

— Рыцарей? — переспросил Коред, снова отхлебнув сивухи. — Знаю. Вернее, знал. Я же говорю тебе, малец, в наших краях рыцарей нет: это звание присваивается мужчинам на Саратосии, после чего они напяливают на себя шлем с плюмажем в виде герба и ведут себя как идиоты.

Мальчишка явно был разочарован услышанным:

— А разве у нас нельзя стать рыцарем?

— А зачем? — удивился охотник. — Возьми в руки меч и иди на службу к любому, у кого есть власть и богатства — вот тебе и всё рыцарство. Только без обетов, помазаний, и битья себя в грудь.

— Но ведь рыцари дают клятвы: беречь невинных, защищать женщин и стариков, хранить отчий дом…

Коред разразился смехом. Самогон довольно быстро пьянил его, а рассуждения юного конюшонка казались охотнику забавными.

— Ну да, а в перерывах они насилуют простолюдинок, берут право первой ночи и собирают десятину для себя и своего господина. Парень, кто засрал тебе голову этими бреднями про рыцарей и их благородство? Твой пустоголовый папаша, или какой-нибудь проезжий краснобай?

— Мне матушка рассказала! — с вызовом возразил конюшонок. — Ещё она сказала, что когда я повзрослею, то тоже смогу стать рыцарем и помогать людям!

— Значит, твоя мамаша была той ещё дурёхой, — покачал головой охотник. — Или же ты был слишком мал, от чего она потчевала тебя сладкими сказками. Хочешь стать рыцарем? Что же, твоё право. Отправляйся в любой порт и плыви на Саратосию, нанимайся на службу к кому-нибудь из тамошних господ и жди. Они обожают посвящать в рыцарей сыновей самогонщиков, прибывших из-за моря. Глядишь, лет через двадцать, если до этого тебя не убьют, не покалечат, или ты сам не упьёшься до смерти, тебя возьмут в сквайры или конюхи. А ещё лучше, выйди прямо сейчас на улицу, возьми какую-нибудь кочергу и разбей башку первому попавшемуся старику. Затем изнасилуй его жену и дочку, и угони их овец в свой загон — вот тебе и всё рыцарство, далеко ходить не надо!

Мальчишка, Коред не помнил, как его звали, вскочил на ноги и прокричал:

— Ты всё врёшь! Вот увидишь, я стану рыцарем! Я буду защищать слабых, и у меня будут доспехи и собственный меч! И я заставлю тебя взять обратно свои слова!

— Ну и катись отсюда, щенок! — взревел Коред, и швырнул в парня валявшийся рядом пустой винный штоф. Мальчишка ловко увернулся и выскочил на улицу. — Всё закончится тем, что вороньё будет клевать твой труп. А убьют тебя те самые невинные, коих ты так стремишься защищать!

Охотник не знал, услышал ли мальчишка его слова. Да и ему было всё равно. Сделав ещё несколько глотков и опустошив бутылку наполовину, Коред закрыл глаза и провалился в глубокий и хмельной сон.

9

Во сне Коред шагал по полю, объятому пламенем. Он двигался быстро, мокрая трава расступалась под его сапогами, а холодный мелкий дождик бил по лицу.

В какую бы сторону не двигался охотник, стена пламени преграждала ему дорогу. Коред пытался разглядеть что-нибудь за огненными сполохами, но его глаза не различали ничего, кроме непроглядной тьмы. Пламя, пышущее жаром, грело влажное от дождя лицо.

Вдруг до его слуха донеслось лошадиное ржание. Короткий, полный ужаса вопль исходил с другой стороны огненного кольца. Коред побежал, пытаясь не упасть на мокрой траве.

Внезапно налетевший ветер принёс с собой новые звуки: детский плач. Коред остановился. Вопящее животное, даже для него, не было важнее плачущего в огне ребёнка. Определив направление, откуда доносился плач, охотник во всю прыть кинулся на помощь.

Стена пламени выросла вдвое. Небо разверзлось: полыхнула молния, громовой раскат обрушился на местность, явив за собой настоящий ливень. Пламя уже не освещало дороги: воздух словно был соткан из тьмы.

Коред, запыхавшись, поскальзываясь и бранясь, упрямо продолжал двигаться.

Плач становился всё ближе. Коред смотрел по сторонам, пытаясь разглядеть ребёнка в темноте, но безуспешно.

— Осталась лишь память. — Произнёс знакомый голос. Охотник развернулся, и увидел стоящую в нескольких ярдах от него верховную жрицу Младших Сестёр. Она стояла, неподвижно, прижимая к груди свёрток с младенцем. Коред не видел ребёнка, но отчетливо слышал его плач.

— Дай его мне! — прокричал охотник и протянул руку.

Жрица, молча, двинулась ему на встречу. Её, казалось, вовсе не беспокоил ни проливной дождь, заливающий глаза, ни ветер, развевающий её рясу. Подойдя вплотную к охотнику, она протянула ему свёрток.

Внутри была кукла. Та самая, которую Коред нашел в грязи, которая привела его в деревню

— Память. — повторила жрица. — И служба.

Восьмифутовая стена пламени вдруг погасла, и поле погрузилось в абсолютную темноту. Жрица, стоящая перед охотником, исчезла. Или же он просто не видит её? В такой темноте Коред едва ли мог разглядеть свёрток с куклой, что он всё ещё держал в руках.

Внезапно на него обрушился рой из тысячи пчёл, которые начали жалить его сквозь камзол.

Последнее, что он услышал, перед тем как проснуться, был его собственный крик.

10

Его разбудил шум, доносившийся из деревни. Крики множества голосов, будто кто-то яростно спорил друг с другом. Охотник сел на своём спальном мешке и растёр затёкшую шею. Выпитый самогон тоже давал о себе знать: голова неприятно кружилась, а мочевой пузырь грозился взорваться. Чтобы не намочить штаны, Коред вышел за сарай и облегчился.

Невидимое здесь солнце уже спряталось за горизонт, уступив место ночной темноте. Небо по-прежнему было затянуто тучами, поливающими дождём всё, до чего могли дотянуться.

«Здесь вотчина тьмы», — подумал охотник — «Даже звёзды пошли к ней на поклон и не светят ночами».

Крики из деревни стали ближе, и Коред насторожился. Приглядевшись, он увидел, что в сторону его сарая движутся люди с факелами. Их было не меньше полудюжины. Они кричали и спорили, вперемешку, но охотник не мог разобрать, о чём.

«Небось, думают спалить сарай со мной внутри. Чего же тогда так орать?».

Быть сожженным заживо Кореду совершенно не улыбалось. Он быстро нырнул внутрь сарая и вытащил из-под копны гнилой соломы свёрток с мечом. «Привратник» покоился в старых потёртых ножнах, много лет назад купленных Коредом на оружейной ярмарке. Охотник взялся за шершавую рукоять и обнажил меч. Клинок не отбрасывал бликов, а серая сталь, из которой он был выкован, больше напоминала камень. В оружейной лавке за такой меч не дали бы и сребреника.

Крики и топот множества ног были уже совсем близко. Коред поправил свои сапоги, слегка расслабил тесёмки камзола на шее и вышел встречать гостей.

Пришедших было шестеро: возглавляли их деревенский староста Гослав и Альбин с колуном в руках. Неизменно сопровождающая его псина беспокойно вилась у его ног, трусливо поджав хвост. Следом за ними шел неизвестный Кореду рослый брыластый старик с толстым лицом и блестящей в свете факелов лысиной. Две пожилые женщины прятались у него за спиной. В руках у обеих были вилы. Замыкал это воинственное шествие семифутовый дурачок. На этот раз он не ковырялся в носу, а лишь покачивал руками из стороны в сторону и издавал звуки, напоминающие издыхающего медведя. Увидев Кореда, стоящего в свете факела перед сараем с мечом, лежащим на сгибе локтя, они остановились и замолчали.

— Ну? — поинтересовался охотник, по очереди глядя то на старосту, то на Альбина. — Что за делегация? Если вы принесли мне кашу и самогон, то милости прошу. Но если вас привели сюда другие дела, для которых требуются факелы, вилы и колуны, то советую подумать дважды, стоят ли они того.

Альбин первый нарушил молчание:

— Где мой сын?! Что ты с ним сделал, бродяга?! — глаза его пылали злобой, руки, твёрдо державшие колун, дрожали, но трусить он явно не собирался.

Коред нахмурился:

— Сдался мне твой сын. Я его даже не знаю.

— Мальчик, что лечил твою лошадь, — холодно отчеканил староста. — Не притворяйся, что не знаешь его. Женщины видели, как он шел в сторону сарая, в котором ты спишь.

Женщины за спиной у лысого старика затрясли головами в знак согласия. Дурак раскачивался всё сильнее и выл всё громче.

— Конюшонок? — удивился Коред. — Он заходил ко мне днём с бутылью ворованного самогона, после чего удрал, обиженно поджав хвост. Я думал, он побежал плакаться мамочке.

— Ага! — рявкнул лысый. — Значит, ты видел его последним! Будешь ещё отпираться?

Женщины закивали ещё отчаяннее. Альбин молчал, трясясь от злости.

— Мальчишка приходил ко мне, — повторил Коред, глядя на старосту. — Но я не чинил ему зла. Он возомнил, что я какой-то помазанный бродячий дурак с гербом во лбу, и решил расспросить меня о рыцарях. Я рассказал, мне не сложно. Вряд ли мой рассказ оправдал ожидания парнишки, потому как он убежал…

— Врёшь! — Альбин прервал его голосом, полным ярости и отчаяния. — Украсть его решил у меня! Сына! Уже и кобылу свою оседлал!

Последние слова взволновали Кореда больше, чем всё слышанное им ранее.

— Что значит «оседлал»? — охотник шагнул вперёд. «Привратник», словно по волшебству, перекочевал с локтя в его руку. Все, кроме Альбина и дурака, отшатнулись. Коред подошел к Альбину на расстояние удара клинка и повторил свой вопрос голосом, способным и куда более смелого человека заставить понервничать:

— Что с моей лошадью?

— А то ты сам не знаешь, — процедил Альбин сквозь зубы. Он по-прежнему сжимал в руках колун, но Коред заметил, что его руки прекратили подрагивать.

Староста Гослав вмешался, выйдя вперёд:

— Твоей лошади нет в конюшнях, чужак. Её седла и сумок тоже. А ребёнок пропал. Что прикажешь думать?

Коред молчал, перебирая в голове события сегодняшнего дня. Может обиженный парнишка решил отомстить ему за его слова и теперь прячется где-нибудь вместе с лошадью? Но смысла в этом не больше, чем разума у мычащего дурака: рано или поздно парню придётся вернуться.

— А не врёте ли вы мне часом? — спросил Коред собравшихся перед ним селян. — Небось, решили, что такая кобыла вам и самим сгодится и выдумали эту историю с пропавшим сопляком, дабы оправдать мой грабёж и убийство.

— Да ты… — Альбин задохнулся от возмущения. — Осберт, хватай его!

Дурак, который до это подвывал и покачивался, кинулся вперёд, расталкивая товарищей. Женщины закричали, лысый старик разразился бранью. Выставив вперёд непомерно длинные руки, дурак попытался схватить Кореда за шею, но нащупал лишь воздух. Охотник с вопиющей небрежностью отошел в бок, а затем ткнул дурака остриём меча чуть повыше колена. Клинок вошел глубоко и Коред почувствовал скрежет стали о кость. Верзила, охнув, рухнул наземь. Медведеподобный рёв сменился слезами.

Увидев, что стало с Осбертом, лысый старик и староста выхватили у перепуганных женщин вилы и наставили их на Кореда. Альбин стал обходить его по кругу, намереваясь ударить сзади.

Коред опустил меч:

— Он поправится, — сказал он. — И станет немного умнее. Возможно столь же умным, как эта псина, — Коред указал на забившуюся под перевернутую тележку собаку. — Она-то знает, что не стоит нападать на того, с кем не сможешь справиться.

Селяне не опустили оружие, но замешкались.

Коред повернулся к Альбину и произнёс:

— Пойдём искать мою лошадь. И, так и быть, твоего сына тоже.

11

Когда они подошли к конюшням, небеса заплакали ещё сильнее, а поднявшийся ветер норовил сорвать с их плеч вымокшие плащи. Коред, которому за последние две недели едва ли удавалось бывать сухим, тихо бранился себе под нос, но деревенские, казалось, и вовсе не обращали внимания ни на дождь, ни на промозглые ветреные порывы.

«Вместо того, чтобы спорить под этим проклятым ливнем, могли бы уже давно взяться за дело», — подумал Коред, но в слух ничего не сказал. Альбин и Гослав и так далеко не сразу доверились ему, даже после того, как он опустил свой меч и пообещал, что поможет им найти пропавшего конюшонка. Пропавшего, разве? Нет, сбежавшего. Коред был уверен, что своим пьяным пренебрежением к рыцарству и подвигам он сам спровоцировал мальчишку на побег. Тот, небось, решил доказать, что никакие слова не в силах помешать ему стать настоящим рыцарем.

«Поэтому ты украл лошадь обидевшего тебя путника и нарушил наказ отца. Что же, часть рыцарской жизни ты уже познал», — молча усмехнулся охотник. Хорошо, что он оставил свой меч в сарае, ни то не удержался бы, и треснул мальца по лбу плоской стороной клинка.

На самом деле он оставил меч и добровольно обезоружил себя не столько из-за сбежавшего паренька, сколько ради того, чтобы не провоцировать жителей деревни. После того, что он сделал с дурачком-Осбертом, они не сводили с него настороженных глаз. Даже с безоружного. Они не знали про кинжал, который он прячет за поясом, и Коред был доволен этим. Небольшой поясной мешочек с субстанцией жидкого пламени тоже был при нём, так что беспокоиться об отсутствующем мече не было нужды — случись что, он в любом случае справится с ними.

Альбин и Гослав всю дорогу до конюшен шли позади, и Коред невольно ожидал ножа в спину. Но, очевидно, Боги наделили их разумом и они не наделали глупостей. Или он сам вразумил их, заставив смотреть, как несколько мужчин, коих остервенело кивающие женщины привели из деревни, взвалили на себя раненого великана и понесли его к лекарю.

Коред остановился у ворот конюшни и попытался разглядеть у входа мальчишечьи следы и отпечатки копыт. Согнувшись, и опустив факел прямо к земле, он двигался вдоль ворот и сосредоточенно вглядывался в лужи грязи, но так ничего и не нашел: ветер колыхал факельное пламя, не позволяя разглядеть следы в темноте, а бесконечный дождь размыл землю. Коред мог найти след и в такой ситуации, но помимо дождя и ветра сделать это мешала другая, куда более разрушительная стихия — человек.

— А вы молодцы, — сказал Коред, выпрямившись. — Затоптали все следы, по которым можно было пройти. Всю деревню сюда позвали, или вдвоём старались?

Альбин надулся, словно мышь на крупу, и угрожающе затряс колуном. Он так и не выпустил его из рук, не смотря на оставленный Коредом меч:

— Ты давай, следопыт, по следу иди, а не насмехайся, ни то я тебе этот колун между лопаток воткну!

Коред пожал плечами и отворил ворота конюшен.

Денник, в котором была лошадь Кореда, пустовал. Охотник осмотрел уголок, отведённый под амуничник, но не нашел там ни седла, ни поводьев, ни седельных сумок. Кобыла, как и её снаряжение, испарились.

— Твой сопляк не только увёл мою лошадь, он даже моими пожитками не побрезговал. Найдём его — уши ему надеру.

— Я тебе надеру! — огрызнулся Альбин. — Как понять, куда он пошел?

— Если он ушел в поля, то мы не можем пойти за ним, — вдруг вставил староста.

Коред вопросительно уставился на него:

— Что значит «не можем»? Ноги у нас есть, осталось найти дорогу.

— Ночью, да ещё в такую погоду вы его не найдёте, — Гослав стоял на своём. — Мне жаль, что твой мальчик сбежал, Альбин, но мне не хотелось бы терять ещё и тебя.

Кореду показалось, что за всеми этими речами таится какой-то тщательно скрываемый смысл, который он уверенно упускает.

Альбин несколько мгновений стоял, задумчиво уставившись в пол. Затем, сбросив оцепенение, он взглянул старосте прямо в глаза:

— Я пойду, — твёрдо сказал он. — Это мой сын.

Кореду до смерти надоели их речи:

— Позже, когда вернём мальца и мою кобылу, вы всё мне расскажете. Сдаётся мне, неспроста в вашем Богами забытом селении стоит храм Младших Сестёр. Но сейчас нам не до этого.

Он наказал старосте принести ещё несколько добротных факелов, а сам принялся ходить вокруг конюшен, высматривая следы.

— С чего ты взял, что найдёшь здесь что-либо? — спросил следующий за ним Альбин.

— Твой сын хоть и не большого ума, но всё же не полный идиот. Он не повёл лошадь через деревню, рискуя быть пойманным. От конюшен есть два пути: один лежит вглубь деревни, другой ведёт к моему сараю, так что выбрать второй путь он тоже не мог. Значит, его единственный вариант — обогнуть конюшни и удалиться от деревни.

Коред остановился и повернулся к Альбину:

— Он знает, где находится ближайшее поселение? Или хотя бы, в какой стороне тракт?

— Несколько раз мы ездили с ним в Желанный Приют за товарами, — неуверенно сказал Альбин. — Он, вроде бы, неплохо помнил дорогу.

— Желанный Приют в ста пятидесяти лигах к юго-востоку отсюда. До него верхом двое суток по такой грязи, а с хромой кобылой и того больше. Если твой сын действительно направился туда, то мы быстро его нагоним.

Гослав вернулся с охапкой обёрнутых факелов. Промасленные тряпки хорошо горели и ветер с дождём бы не почём им какое-то время.

Коред уже дважды обошел конюшни кругом, с каждым разом расширяя радиус поисков. Ветер и дождь трепали траву и размывали землю, потому следы могли тянуться неравномерно. Альбин неустанно следовал за охотником, повторяя его следы.

В третий раз Кореду повезло: примятая трава и взрытая, не успевшая омыться земля выдавали недавно прошедших здесь беглецов. Пройдя чуть дальше по следу, чтобы убедиться, что тот не был ложным, охотник сказал:

— Они прошли здесь. Но следы ведут на юго-запад. Либо твой сын не помнит дороги, либо не умеет ориентироваться на местности.

— В такой темноте и при таком дожде любой собьется с пути, — попытался оправдать своего сына Альбин. — А уж тем более ребёнок.

— Ему шестнадцать, — возразил Коред. — В таком возрасте юноши становятся мужчинами, берут в руки меч, читают карты и убивают других мужчин. То есть делают всё, чего так жаждет твой сын.

Они шли дальше. Коред взял след, и двигаться по нему не составляло труда. Охотник даже смог определить, что его кобыла всё ещё немного прихрамывает, но за мальчишкой следует по собственной воле, даже не думая упираться.

«Больше никогда не возьму себе покладистого коня, раз любой сопляк может его увести», — подумал Коред.

— Дело в его матери, — вдруг сказал Альбин.

— Матери?

— До своей смерти она часто рассказывала ему истории о рыцарях, подвигах и героях. О том, как ими восхищаются королевства, о чести и доблести.

— Он говорил мне о чём-то таком, — сказал Коред. — А ты не мог его вразумить? Сказки прививают детям мораль, но не должны мешать осознавать реальность вещей.

— Я не думал, что подобное может случиться, — в голосе Альбина слышалась горечь. — У него другая судьба. Он нужен здесь.

Они удалялись всё глубже в поросшие травой поля. Мальчишка, хоть и выбрал неправильное направление, двигался по прямой, никуда не сворачивая.

— Почему староста не хотел тебя отпускать? — Кореду вдруг показалось это крайне важным. — Он же знал, что дело в твоём сыне. Так почему?

Альбин явно медлил с ответом. Когда он, наконец, решился, то сказал лишь:

— Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте.

С этими словами Коред поспорить не мог, а потому промолчал.

Они заходили всё дальше, но следы беглецов по-прежнему тянулись по прямой, лишь изредка огибая труднопроходимые места. Коред ускорил шаг — ему не хотелось проводить в полях весь следующий день. Судя по следам, конюшонок двигался медленно, и Коред прикинул, что с их скоростью они нагонят его через несколько часов. Если ничего не случится.

Дождь усилился и превратился в один нескончаемый поток воды. Чёрные тучи закрыли собой небосвод, и Коред перестал видеть дальше полутора ярдов, которые освещала его издыхающий факел. Вокруг не было слышно ничего, кроме шума дождя, отдаленных раскатов грома и чавканья луж под ногами.

Вдруг Альбин, ни с того ни с сего, схватил Кореда за плечо:

— Ты чего? — насторожился охотник.

— Я что-то слышал.

Коред прислушался, но за шумом стихии не было слышно ничего необычного.

— Я ничего не слышу.

— Подожди, — одёрнул его Альбин. — Вот!

Коред напряг слух до пределов и попытался слушать мир так, как его когда-то учили — воспринимать каждый звук по отдельности. Он различил капли дождя, с характерным хлюпаньем падающие в лужи, шипение факельного огня и глухое нескончаемое «тук-тук-тук», когда дождь лупил по капюшону. Ступенчатый громовой рокот, разрывающий небеса и хлопанье ткани, когда свистящий ветер принимался трепать их плащи.

И он услышал. Где-то между очередным громовым раскатом и порывом ветра, издалека, до него донеслось приглушенное лошадиное ржание.

Коред встрепенулся:

— Теперь и я слышу. Лошадь. Не далеко, судя по звуку.

Дождавшись очередного визгливого ржания, охотник примерно определил направление.

— За мной, — бросил он Альбину и быстро зашагал на звук.

Голос лошади звучал всё ближе и всё истеричнее. Коред даже забеспокоился — уж не загнал ли мальчишка хромую кобылу своим маршем по мокрой пустоши?

Ржание доносилось из глубины небольшого оврага, кругом поросшего травой и поломанными деревьями. Коред и Альбин подошли к краю и Альбин закричал:

— Фалько! Фалько, отзовись?!

— Отец? — донеслось со дна оврага. — Отец, я здесь!

— Фалько, ты жив! Жив!

— Я здесь, отец!

Коред не стал присоединяться к всеобщему ликованию и принялся аккуратно спускаться вниз, придерживаясь за покатый земляной край. Но размытая дождём земля, перемешанная с глиной, была слишком скользкой и Коред, не удержавшись на ногах, рухнул, покатившись вниз на спине, перепачкав штаны и плащ.

Фалько сидел рядом с лошадью на коленях. Кобыла лежала на боку, одна из её передних ног была неестественно выгнута, а из брюха торчала скрюченная коряга. Кровь, в свете факела кажущаяся чёрной, вытекала из раны и стекала по коряге на землю. С каждым разом ржание раненого зверя становилось всё тише и жалобнее.

Коред, чьим первым порывом было свернуть мальчишке-конюху шею, с большим трудом смог перебороть себя. Вместо этого он вздохнул, вытащил из-за пояса кинжал и, подойдя к лошади, одним сильным движением избавил животное от мучений. На один миг кобыла дёрнулась всем своим телом, а потом затихла. Кровь, хлещущая из перерезанного горла, растекалась по дну оврага.

Альбин, спустившийся следом, прижимал к себе перепуганного сына и молча, наблюдал за охотником. Когда тот отвернулся от убитой лошади с окровавленной сталью в руке, Альбин попятился, увлекая мальчишку себе за спину.

Но Коред лишь вытер лезвие кинжала о край своего плаща, засунул его за пояс и сказал:

— Снимайте с неё пожитки и давайте возвращаться. В деревне меня ждут новая кобыла и несколько бутылей самогона в придачу.

12

Обратно в деревню они возвращались в полном молчании. Коред шел впереди, таща на себе седло убитой лошади. Альбин и его непутёвый сынишка двигались следом, неся попону, седельные сумки и прочий скарб.

Коред заметил, что отец парнишки держится между ними, не подпуская их слишком близко друг к другу.

«Он весь трясётся, как перепуганный суслик», — догадался охотник. — «Никак боится, что я передумаю, и сверну мальчугану шею».

Он, конечно, не собирался причинять парнишке вред. Максимум, на что тот мог рассчитывать, так это на хорошую порку вожжами. Но его отец, наверняка, справится с этим и без его помощи.

А этого ли он боится? В голове Кореда закружились тревожные мысли, и слова Альбина всплыли в его памяти, заставив поёжиться. «Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте» — сказал он ему, когда они вместе шли по следу его сына.

Коред слишком хорошо его понимал. Он и сам частенько сталкивался с тем, что прячется в темноте. Это было его единственной целью, его долгом, смыслом существования. Только когда это случалось, он входил во тьму с мечом в руке и страх не довлел над ним, как довлеет сейчас над Альбином.

Охотник вдруг ощутил себя неимоверным глупцом, вспомнив, как несколько часов назад он рассуждал про себя о том, что меч ему не пригодится. Он удостоверился, что мешочек с субстанцией всё ещё висит у него на поясе, но это не уняло его тревоги.

Они продолжали идти. В тишине, без привалов, словно солдаты на марше. В иной раз Коред облюбовал бы какую-нибудь рощицу, чтобы укрыться там от дождя, развести огонь и переждать ночь, но только не в эту ночь.

— Долго ли нам ещё идти? — нарушил молчание Фалько. Он виновато смотрел из-за спины отца, переводя взгляд то на охотника, то себе под ноги.

— Дольше, чем если бы мы ехали верхом, — нехотя ответил Коред. — И если бы не тащили поклажу на своём горбу, словно мулы.

Он уже остыл и не очень-то и злился на парня за его выходку. В конце концов, злиться на молодых и глупых ему уже не пристало. Если уж на то пошло, ему стоило ругать лишь себя: он сам спровоцировал парня и не предусмотрел подобного исхода. Но Коред не был бы собой, если бы не язвил и не издевался.

— Простите меня, господин, — неуверенно сказал Фалько. — Я не так хотел, я думал…

— Ты не думал, — оборвал его отец. — Если бы ты думал, то понял бы, что в ночь, да на хромой кобыле, тебе не проехать и двадцати лиг. И куда ты, вообще, направлялся?

— Я ехал в Желанный Приют, — помедлив, ответил Фалько.

— Желанный приют находится на юго-востоке, а ты поехал на юго-запад, дубина. На юго-западе на три сотни лиг нет ничего, кроме изъеденных дождями оврагов и желтой травы.

— Такие места с радостью станут для безмозглых путников желанным приютом, — вставил Коред. — А заодно и последним.

Они обогнули очередной овраг, который Коред помнил по прошлому разу, когда они проходили здесь с Альбином.

— Ты мне вот что скажи, — начал он. — Какую из лошадей ты отдашь мне взамен той, что ты отдал воронам? Или мне забрать обеих?

— Обеих? — изумился парнишка.

— Обеих, — повторил Коред. — Если одна покажется мне слабой и не выносливой, и я решу, что она упадёт на половине пути, то я заберу и вторую тоже. Когда первая издохнет, я пересяду на вторую. А если и вторая покажется мне хилой, то я возьму и вашего мула — пусть перевозит мои пожитки.

Коред оглянулся, и выражение лица мальчишки заставило его усмехнуться.

Впрочем, конюшонок не стал спорить, а вместо этого сказал:

— Они обе сильные. Не настолько, как была ваша, но любая из них без проблем довезёт вас куда угодно. Веспа, гнедая, она сильнее, но нрав у неё капризный. Она может и укусить, а иногда не слушает никакие команды.

— А вторая? Рыжая кажется.

— Лакси, — ответил парнишка. — Она покладиста и умна, но не так сильна и требует больше еды и заботы.

Кореду понравилось, как быстро из лопочущего сопляка Фалько превратился в уверенного в себе юношу, стоило зайти разговору о лошадях. Голос его окреп и он больше не прятал глаза, когда охотник смотрел на него.

— Гослав не захочет отдавать кобылу, — заметил Альбин. — Их и так всего две.

— Ну тогда я надену седло на твоего сына и он повезёт меня куда мне вздумается, — сказал Коред. — Меня не интересуют желания и невзгоды ни ваши, ни старосты, ни вашей проклятой деревни. По вашей вине я лишился коня — вам и возмещать мне ущерб.

— Я уговорю его отдать тебе одну клячу.

— Лучше уговори его не вмешиваться, когда я буду её забирать. Целее будет.

Они сменили потухшие под долгим дождём факелы. До деревни оставалось не больше трёх миль.

— Давно Младшие сёстры встали в вашей деревне? — вдруг спросил Коред.

Отец и сын не спешили с ответом.

— Их помнила ещё мать моей матери, а та почила не мало годков назад, — сказал Альбин.

— Зачем они здесь?

— Они молятся днём и хранят наш очаг ночью. Молятся за наших сыновей и благословляют дочерей.

Кореду не нравились его слова. Если однажды один из его предшественников исполнял здесь свой долг, то после него сюда вполне могли прийти Сёстры. Но в таком случая их храм не стоял бы посреди деревни, а догнивал бы где-нибудь на окраине, а сами Сёстры были бы группой полубезумных старух.

Здесь всё было по-другому. Охотник ещё не встречал Младших Сестёр, которые бы принимали такое участие в жизни деревни.

«Ступай и расспроси верховную жрицу обо всём, глупец» — сказал он сам себе. — «Это твой долг. Чем тебе ещё заниматься?»

Вдалеке показались огни деревни. Увидев их, Фалько радостно вскрикнул, но отец велел ему замолчать.

Погода вдруг вновь стала портиться: сменившая проливной дождь морочь усилилась и превратился в ливень, небо напомнило о себе новыми громовыми раскатами.

Коред остановился как вкопанный. Что-то с невероятной быстротой и жужжащим звуком пронеслось в нескольких ярдах от него:

— Что это?

Жужжащий, напоминающий сотню пчёл звук раздался вновь, но уже с другой стороны. Коред взглянул на Альбина и увидел застывшую гримас ужаса на его лице.

— Бежим! — крикнул он, сбросил с себя весь скарб и, схватив сына за руку, что есть мочи кинулся к деревне.

Кореду не нужно было повторять дважды. Чтобы не напугало Альбина, он вовсе не жаждал сталкиваться с этим, будучи безоружным и неподготовленным.

Они бежали сломя голову, держа факелы над головой. Рой невероятно быстрых пчёл, если это вообще были пчёлы, метался вокруг них, то слева, то справа, то опережал их, то заходил с тыла.

Альбин, чей факел и без того горел недостаточно ярко, поскользнулся на мокрой земле и выронил его из рук. Упав на залитую дождём землю, тот моментально погас. Коред хотел помочь Альбину подняться, но тут что-то с невероятной силой ударило его в бок, и он упал лицом в грязь. Его собственный факел упал в нескольких ярдах от него, но всё ещё продолжал гореть, хоть и очень слабо.

— Отец! — закричал Фалько. Его голос показался Кореду неестественным, словно губы парнишки онемели от холода. Охотник попытался встать, но ноги и руки налились свинцом и он с трудом мог приподняться на локтях.

Рой всё летал кругами под музыку разрывающихся небес.

«Нет», — пронеслось в голове у Кореда. — «Не здесь. Не снова». Он сделал над собой неимоверное усилие и смог передвинуться на фут вперёд. Затем ещё на один. Он пытался кричать, но язык прилип к нёбу, губы свело в спазме и даже веки стали такими тяжелыми, что Коред едва мог держать глаза открытыми.

Он сделал над собой ещё одно усилие. До почти потухшего факела оставалась всего пара футов. Всё его тело будто обращалось в камень. Двигаться было так тяжело, что от напряжения Коред обмочился. «Ещё одно усилие», — говорил он себе. — «Ещё одно…». Но прежде, чем он успел сомкнуть скрюченные окоченевшие пальцы на факельном древке, пламя погасло.

Жужжание стало оглушительным. Теперь оно доносилось отовсюду сразу, словно миллионы и миллиарды пчёл окружали охотника в кромешной тьме. Коред из последних сил пытался двигать руками и не позволял векам опуститься на глаза. От Альбина и Фалько не было слышно ни звука. «Они оба мертвы», — решил для себя охотник.

Его разум начинал затухать. Он уже смутно понимал, где находится, и как он здесь оказался. Он знал, что нужно разжечь пламя, но его факел погас.

Еле шевеля рукой, мыча и пуская слюни, Коред смог дотянуться до мешочка, висящего у него на поясе. Запустив внутрь весь кулак, охотник тут же почувствовал, как кисть обволакивает колючий холод, словно он сунул руку в воду ледяной реки. Это чувство на миг придало ему силы. Подняв руку повыше, он несколько раз, что есть силы, ударил ладонью по земле и, наконец, добился своего — его кисть загорелась.

Яркое, сильное, красное пламя осветило всё вокруг на несколько ярдов. Коред успел заметить, как сотни тончайших сполохов, словно сотканных из чёрной дымки, растаяли в свете пламени под оглушительный визг, донёсшийся из темноты.

Его рука пылала, и боль с каждой секундой становилась всё сильнее. Часть былой силы вернулась к нему, и он смог подняться на ноги. Уста его распахнулись, и он смог закричать.

В нескольких шагах от Кореда на земле барахтался Фалько, вцепившись в неподвижного отца. Альбин лежал, изломанный, с застывшим лицом и закрытыми глазами.

Огонь терзал плоть Кореда и тот не мог больше ждать. Схватив Фалько за ворот целой рукой, он оттащил его от окаменевшего тела отца и рывком поднял на ноги. Парнишка попытался было броситься обратно, но Коред заслонил ему путь и махнул перед лицом горящей рукой.

Боль становилась невыносимой. Коред сломя голову бросился к деревне, даже не думая проверять, бежит ли Фалько следом за ним. Он и так сделал для парня слишком много, а отдавать за него свою, пусть и возвращающуюся жизнь, он не намеревался.

Жужжание за спиной постепенно утихало, а пламя, сжегшее кисть Кореда до мяса, начало пожирать и предплечье. Сдерживаться он уже не мог и его крики, наверняка, было слышно на соседних материках.

Едва Коред пересёк границу деревни, обозначенную выставленными по периметру факельными столбиками, он рухнул наземь и стал кататься в разные стороны, молотя полом плаща по горящей руке, пытаясь сбить пламя. Он не обращал внимания на толпу кричащих и охающих перепуганных селян, на ревущих детей и визжащих младенцев, которых почуявшие беду матери вытащили из колыбелек, повинуясь инстинкту. Боль поглотила его целиком.

Кто-то плеснул на него ведро воды. Затем ещё раз, и ещё, пока его рука, наконец, не погасла. Кисть его выгорела до мяса, а в паре мест даже виднелись белые кости. Предплечье пострадало не так сильно, но кожа с него слезла и покрылась болезненными волдырями. Увидев у какой-то толстухи в руках ведро, Коред мигом отобрал его здоровой рукой и опустил обгоревшую в холодную воду. Облегчение было небольшим, но боль уже не затмевала его разум и он смог различить возвышающегося над ним старосту Гослава:

— Я же вам говорил! Я же вам говорил! — кричал он.

Вдруг его взгляд переменился, и он уставился туда, откуда минуту назад ввалился горящий и кричащий от боли Коред.

Фалько шел медленно, пошатываясь. Пройдя к собравшимся на крики жителям, он закружился и упал на колени, не произнеся ни слова. Некогда виноватый взгляд, лихо сменяющийся на воинственный, теперь не выражал ничего, кроме пустоты.

Староста подошел к сыну Альбина, опустился рядом с ним на одно колено и спросил:

— Это был Царь?

Беспокойный шепот прокатился по собравшимся поселенцам.

— Фалько, ответь мне, это был Царь?!

13

— К лекарю их! — приказал староста толпе собравшихся жителей. Двое мужчин подхватили Кореда под руки, и повели вглубь деревни. Охотник не сопротивлялся. Он мог бы идти сам, но боялся, что не до конца окрепшие ноги подведут его, и он упадёт. Ветер обдувал его обгоревшую руку и приносил с собой очередные приступы боль.

Его ввели в тёплый, освещенный дюжиной свечей домишко и усадили на старый лежак. Внутри приятно пахло травами. Следом за ними в дом вошла приземистая женщина с огромными, словно у лесоруба, руками. Из-под платка, повязанного вокруг её головы, виднелись седеющие волосы, а над левой бровью красовалась волосатая бородавка. Увидев вблизи, что стало с рукой Кореда, она охнула, и разразилась старческим брюзжанием.

Охотник уже не слышал её. Желудок вдруг сделал сальто, его стошнило, и он потерял сознание.

Очнулся он, лёжа на тахте. Боль в руке донимала его уже не так сильно. Посмотрев на неё, он увидел добротно сделанную перевязку. От руки пахло травами и мазями, но разобрать, чем лечила его толстуха, охотник не смог.

В окно уже брезжил свет. Значит, он провалялся без сознания всю ночь.

Коред сел и окинул взглядом внутренности дома, но тот ничем не отличался от привычной лекарской хаты. Всё те же травы, развешанные под потолком, всё те же склянки и баночки, расставленные по полкам.

Фалько лежал в другом конце комнаты. Коред окликнул парнишку, но тот не никак не отреагировал. Охотник поднялся на ноги и удивился, насколько ему стало лучше. Рука всё ещё болела, но всё остальные конечности слушались его без труда. Подойдя к Фалько, Коред понял, что парень спит. Он легонько потряс его за плечо, но это не возымело никакого эффекта.

— Ты чего делаешь? — входная дверь отворилась. Лекарка, войдя в дом, погрозила Кореду кулаком. — Оставь мальчишку в покое.

Коред и не собирался спорить. Отойдя от спящего парня, он, полушепотом, спросил:

— Он в порядке?

— Не говорит ничего, смотрит куда-то в даль, но в целом да, он в порядке, — ответила лекарка. — А ты? Как рука, боль утихла?

— Утихла. Ты хорошо справилась, женщина.

Толстуха расплылась в самодовольной улыбке:

— Ещё бы не справилась! Я у нас всех лечу, и женщин, и детей, и муж…

Коред не стал ждать, когда она начнёт перечислять их все поимённо и вышел на улице. Снаружи было светло, хотя небо, как всегда, покрывали серые тучи. Дождя, к удивлению Кореда, не было.

Поёжившись, Коред направился прямо к храму Младших Сестёр.

Он мог бы поспорить, что этой ночью в деревне никто не спал. К утру некоторые разошлись по своим домам, но улица всё ещё была полна народу: мужчины, женщины, старики и старухи, младенцы, юноши и мальчишки — все они смотрели на него с беспокойством и перешептывались между собой.

Староста нагнал его на половине пути.

— Ты очнулся.

— Очнулся, — подтвердил Коред. — Когда я пришел к вам, ты спросил, нет ли у меня секретов, способных вам навредить? Почему мне кажется, что это я должен был задавать тебе этот вопрос?

Гослав, внезапно, разозлился:

— Я предупреждал вас! Я говорил, что ночами за деревней опасно! Говорил, что лучше выступить утром. Вы не послушались.

— Ты мог бы предупредить о том, что там. Ты этого не сделал. — Коред говорил спокойно, глядя куда-то в сторону. Ни к чему сейчас выражать свой гнев. — А Альбин? Он тоже знал? Чем вызвано его молчание: глупостью, или страхом?

Староста опустил глаза. Помолчав, Коред спросил:

— Что с телом Альбина?

— Мы ходили на поля, но там ничего не осталось, — Гослав заметил взгляд Кореда и пояснил. — Днём там безопасно.

— Там могло бы быть безопасно и ночью, — сказал охотник. — И кое-кто поможет мне достичь этого.

Коред оставил старосту в молчаливом раздумье. Шагая к храму по мокрой земле, он в который раз пожалел, что потерял свой амулет, который некогда носил на шее. В тот амулет была вплавлена редкая руна, помогающая владельцу быстрее заживлять раны, и чувствовать боль не так остро. Прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как Коред утратил её, когда Ворон из Эндо оторвал ему голову в городском порте. Вернувшись к жизни, Коред потратил почти двадцать лет на то, чтобы выследить Ворона и свести счёты, но руны он так и не возвратил. Наверное, думал он, она и сейчас покоится в одной из городских канав, или какая-нибудь портовая потаскуха носит её при себе, защищая себя от любовных недугов.

Взойдя по ступеням храма, Коред пинком открыл дверь. Удар отозвался болью в подвязанной на тряпицах руке:

— Что за тварь вы пригрели у себя под боком?!

Сёстры столпились в конце зала и тихо переговаривались. Увидев его, они замолчали, и верховная жрица вышла вперёд:

— Мы не пригрели его, полумёртвый. Мы служим ему. Он наш Царь, великодушно согласившийся остаться здесь в обмен на дары и повиновение.

— Царь? — охотник был почти поражен. — Вы в конец утратили связь с реальность. Если раньше вы ползали по миру и несли чушь о смирении и принятии таких вот чудовищ, то теперь вы им поклоняетесь?

— Мы защищаем от них внешний мир, — настаивала жрица. — Благодаря нашей службе это существо не бродит по свету, именно мы скрываем его, не позволяя вырваться к людям.

— Это невозможно, — отрезал Коред. — Отродий нельзя связать. Ваш «Царь» не просто так правит Лехинской пустошью, здесь есть что-то. Что-то, что ему нравится.

Рука болела, Коред чувствовал, как закипает:

— Чем вы прикармливаете его?

— Мы бескорыстно служим, — повторила жрица. — Мы приносим ему дары, молим его о здоровье наших сыновей и просим благословить дочерей.

Эти слова пробудили что-то в памяти Кореда. «Они молятся днём и хранят наш очаг ночью. Молятся за наших сыновей и благословляют дочерей», — сказал ему Альбин. Кукла, что он нашел недалеко от деревни, та самая, что приснилась ему в пьяном бреду. И это чувство, сопровождающее его всякий раз, как он шел через деревню. Чувство, будто чего-то не хватает.

Дети. Он видел детей, группами бегающих по деревни, играющих в грязи, но на пятерых мальчиков приходилась лишь одна девочка.

— Ты, сука! — взревел Коред и кинулся вперёд, намереваясь ударить жрицу в лицо. Но не успел.

Жрица выкрикнула что-то на неизвестном ему языке, и сотни невидимых рук обхватили охотника, отбросив его назад. Ударившись в стену с такой силой, что в глазах потемнело, Коред сполз по ней на одно колено и сплюнул кровью, а после расхохотался:

— И после таких фокусов вы станете утверждать, что служите ему бескорыстно?

Жрица быстро шла к нему, подняв руку и бормоча что-то себе под нос, но Коред не стал ждать, пока новый магический трюк выбьет из него дух. Он вскочил ей на встречу, а в здоровой руке его уже блестел выхваченный из-за пояса кинжал. Одни мощным ударом Коред вогнал его жрице меж рёбер. Клинок вошел по самую рукоять, скребнув по кости.

Поднялся крик. Молодые жрицы начали визжать, словно храм загорелся, а те, что были постарше, испуганно смотрели на то, как Коред коленом надавил на грудь их наставницы и сбросил её с окровавленного клинка. Тело грохнулась на пол и под ним начала растекаться лужа карминовой крови.

Придя в себя, три стареющих жрицы воздели руки, и начали произносить некие слова, но Коред не дал им закончить. Перерезав горло одной из них, вторую он пнул под колено, и когда ту подкосило, добил её кинжалом в спину. Третья жрица замолчала и отшатнулась, но охотник, отбросив кинжал, схватил её за шею здоровой рукой и приподнял, так чтобы она смотрела ему в глаза.

— Я остановлю вас, — он сдавил её горло. — Я выйду на поля и уничтожу эту тварь, а затем вернусь сюда. Надеюсь, что к тому времени ни одной из вас здесь не будет. Если я застану здесь хоть одну из Сестёр, я выслежу каждую из вас, куда бы вы ни сбежали. Я выслежу вас, и буду убивать так медленно и мучительно, как никто и никогда ещё не убивал.

Жрица в его руках кряхтела, сучила ногами и пыталась втянуть воздух. Глаза её закатились, губы посинели. Ещё миг, и она обмякла.

Коред с отвращением отбросил тело. Подойдя к алтарю он ногой сбросил его на пол и растоптал в щепки.

— Не надейтесь на то, что отродье убьёт меня. Вас это не убережет. Я всё равно вернусь. Через год, через два, или же через десять лет. Вы в моём личном списке, потому бегите отсюда как можно дальше. Если к завтрашнему восходу вы ещё будете здесь — вам конец.

14

У дверей храма его ждала толпа перепуганных жителей деревни. Одни смотрели на него с ужасом, другие плевались и бранили его, грозя кулаками, но были и те, кто глядел на него со странным одобрением.

— Что ты наделал, чужак? — спросил староста, вышедший вперёд.

— Оказал вам услугу.

Коред спустился по ступеням храма и попытался пройти сквозь расступавшихся перед ним селян, но Гослав схватил его за плечо своей могучей рукой. Охотник вывернулся и ударил его кулаком в лицо так сильно, что староста повалился наземь. Нос его был разбит, а верхняя губа лопнула, словно спелая ягода.

— Трусы! — рявкнул Коред, обращаясь к толпе. — Вы все! Сколько лет эти стареющие ведьмы тянули из вас все соки? Сколько детей было принесено в жертву ради их сношений с той тварью, которую вы зовёте Царём? Ни один из вас не воспротивился! Ни один не осмелился сжечь это пристанище подстилок чудовища и покинуть этот проклятый край! И вы ещё смеете упрекать меня в моих поступках?!

Ярость затуманила его рассудок. На какой-то миг он пожелал убить их всех, всех и каждого, сжечь эту деревушку дотла, чтобы дым от пожарища был виден за сотни лиг.

«Не в этом твой долг», — сказал ему внутренний голос. — «Как бы ты их не презирал, твой долг защитить их».

— Да, — повторил он, вслух. — Защитить.

Он обвёл взглядом перепуганные лица людей.

— Вам повезло. Ибо защиты вы не заслуживаете.

Уходя, он напоследок пнул стоящего на четвереньках старосту в лицо, окончательно свернув ему нос и сплющив вторую губу.

Внутри его сарайчика было всё так же сыро и пахло плесенью. Все его вещи лежали на своих местах, кроме снаряжения, снятого с погибшей кобылы, которое пропало в ночи за деревней. Коред извлёк припрятанный под соломой меч, и неуклюже вытащил его из ножен — делать это в бою, да ещё и одной рукой, было бы самоубийством.

Теперь охотник ясно понимал природу того, с чем столкнулся этой ночью. Тварь облюбовала себе местечко рядом со столом, ломившимся от яств, а появление Младших Сестёр сыграло ему только на руку. Эти ведьмы сами бы не смогли овладеть той силой, которую использовали, пытаясь одолеть Кореда. Алтарь, который они возвели, как-то связывал их с чудовищем, и то наделяло их своей силой. Взамен они одурманили жителей деревни и убедили их приносить в жертву собственных дочерей.

Коред не видел чудовища, и не представлял, как оно может выглядеть. Однако, слабое место у него всё же есть. Огонь. Тварь недаром не могла подступить, пока Альбин не выронил факел. И на Кореда она напала, лишь сбив его с ног, заставив упустить источник света. Запалив свою руку и пожертвовав собственной плотью, он смог отогнать и ослабить чудовище.

«Погода», — осознал Коред. Вот почему над Лехинской пустошью вечные тучи, и даже в самый яркий день сюда не забредает солнечный свет, а ночи столь темны, что невозможно разглядеть пальцев, поднесённых к глазам.

Тварь каким-то образом нагоняет тучи и сгущает тьму.

Гослав, который теперь, должно быть, отдан в опытные руки толстой лекарки, сказал, что днём за деревней безопасно. А значит, сколько бы монстр не нагонял туч, днём он заползает в какую-нибудь дыру и прячется там до темноты.

Коред залез в свой походный рюкзак и вытащил оттуда небольшой мешок, не больше бурдюка с вином. Внутри мешка оказался серебристо-чёрный, напоминающий металлическую пыль порошок. Убедившись, что мешок цел, и что порошок не высыплется по пути, охотник с трудом привязал его к своему ремню и сел на свой спальник, прислонившись спиной к старой, подгнившей бочке. Положив меч на колени, он закрыл глаза и постепенно задремал, ожидая заката. Боль в руке не даст ему проспать слишком долго, а действий жителей деревни он не страшился.

Когда Коред проснулся, до заката оставалось около двух часов. Он накинул плащ, поудобнее расшнуровал тесёмки на камзоле и заткнул за пояс факел, предварительно вымочив его в той же субстанции, которой сжег свою руку. Перчатку на здоровую кисть ему пришлось натягивать зубами. Взяв высвобожденный из ножен меч подмышку, он вышел на улицу и спокойно побрёл туда, где минувшей ночью Альбин отдал жизнь за своего сына.

В деревне было неспокойно. Люди ссорились друг с другом, кричали, а некоторые даже умудрились подраться. Когда Коред проходил мимо одной старой сгорбленной бабки с тонкими костями, она разразилась проклятьями в его адрес. Охотник не удостоит её и взглядом.

Чем дальше Коред удалялся от деревни, тем темнее становилось вокруг, но света всё же было достаточно, чтобы не опасаться внезапного нападения.

«Почему он не убил меня, когда я впервые набрёл на деревню?», — посетила его внезапная мысль. — «Я был один, в темноте, и ничего не подозревал».

Эта мысль тревожила Кореда, но он отбросил её. Сейчас ему нужно быть максимально собранным.

Наконец он нашел то место, где Царь напал на него и его спутников. Как и сказал Гослав, от тела Альбина не осталось и следа. Должно быть, монстр забрал его с собой, если не сожрал вместе с костями прямо здесь, слизав даже кровь. О том, что здесь когда-то проходили люди, говорила лишь цепочка следов, оставленных теми, кто ходил искать тело.

«Пора», — сказал себе Коред.

Он воткнул меч в землю и снял с ремня мешок с серебристой пылью. Развязав его, он стал рассыпать порошок длинной дорожкой, изображая круг. Имеющего порошка хватило, чтобы создать кольцо сорока футов в поперечнике, оставив лишь небольшой, не больше шести футов зазор. Закончив, охотник встал внутри полукруга, аккурат у края созданной им серебристой дуги. Вновь воткнув меч землю у правого бедра, он вытащил из-за пояса факел и стал ждать.

Темнело. С каждой минутой Коред видел всё меньше. Нервы его расшалились, и он начал беспокоиться, удастся ли его план, зиждущийся лишь на предположении. Если тварь как-то прознала о ловушке, которую Коред для неё приготовил, то шансов выжить у охотника почти нет.

Коред запалил факел. Вымоченный в жидком пламени, он воспылал столь ярко, что не гас под дождём, а свет падал на все десять футов вокруг.

Царь пришел тихо. Когда ночь окончательно завладела округой, и лишь свет Коредова факела освещал землю, вдали послышалось знакомое жужжание.

Царь приближается. Не звучали рога, возвещающие о его прибытии, не было царской свиты, сотни всадников в блестящих кольчугах. Лишь резкое, быстро меняющее положение «жжжж».

Чудовище кружило вокруг охотника, но пламя не позволяло ему подобраться ближе. Иногда Коред замечал чёрное щупальце, пробующее пробраться в круг света с той или иной стороны. Словно человек, опускающий большой палец в речную воду, пытается понять, насколько холодна вода.

— Привратник, — раздался холодный, со змеиными нотками голос.

Коред застыл. Может, он сошел с ума? Или голос померещился ему в нескончаемом резком жужжании? Тварь не может говорить!

— Ты вернулся ко мне, Привратник. — повторил голос. — Сбежал и вернулся ко мне.

Коред не на шутку перепугался. Ни одно отродье, убиенное им, не умело говорить. Да, они были разумны, но ни одно из них никогда не произносило речей.

Жужжащий монстр беспрерывно метался вокруг, оставаясь невидимым.

— Что ты такое? — крикнул Коред во тьму.

— Я Царь, Привратник. Я сын и пастух, жаждущий угодить своей матери и вести своё стадо. Я голод, утоляемый молодой жизнью. Я тот, кто одаривает апостолов.

— Значит, я был прав, — Коред и сам не верил, что вступил с монстром в диалог. — И это ты питал силы Младших Сестёр.

— Силы? — жужжание монстра вдруг стало похожим на смех. — Я дал им цель, дал им смысл. Дал им коснуться мельчайшей толики моего могущества, Привратник. Но не волнуйся, тебя я одарю им сполна.

Угроза не ускользнула от Кореда:

— Сдаётся мне, ты и впрямь возомнил себя царём, раз несёшь подобную чепуху. Признаться, говорящее дитя тьмы для меня в новинку, но уверяю тебя, меч, именем которого ты меня называешь, быстро уравняет тебя с челядью.

Монстр двигался с такой скоростью, что Коред слышал, как он разрезает воздух, но само чудовище оставалось невидимым.

— Ты не первый, Привратник. Один за другим вы приходите, и умираете у моих ног. А возвращаясь, вы умираете снова. Сколько тебе лет, Привратник? Сто, двести, тысяча? Я жил до тебя, и буду жить после.

— Почему ты пропустил меня? Тогда, когда я был один? Ты мог убить меня, я даже не знал о тебе!

— Я ждал, пока ты явишься ко мне сам, Привратник. Царю не пристало навещать подданных.

Коред вслушивался в его слова, готовясь захлопнуть капкан.

— Сколько раз ты уже умирал, Привратник? Сколько раз воскресал в недрах горы, каждый раз оставляя в могиле часть самого себя? Ты помнишь, как звали твою мать? Помнишь ли ты, каково это — быть любимым? Сколько ещё раз ты планируешь пасть, сколько кусков оторвать от своей души, прежде чем от тебя останется лишь пустая, не способная чувствовать оболочка? Тобой движет бесцельность, Привратник, и ожидает тебя лишь смерть, о которой никто и не вспомнит.

— Мной движет долг, — возразил Коред.

— Долг? — засмеялся монстр. — Значит, ради долга ты и твои предшественники слоняются по миру, борясь с ветряными мельницами? Ты жалок, Привратник. Ты лишь средство, марионетка в руках людей, в отчаянии сотворивших тебя. Ты просто шут.

— Шутам случается убивать королей, — ответил Коред и неожиданно бросил факел на землю, накрыв его сверху сдёрнутым с плеч плащом.

Воцарилась тьма. И монстр, каким бы великим он себя не считал, попался в ловушку охотника. Едва Коред почувствовал уже знакомую тяжесть в теле, он выдернул из земли меч и слегка задел им дугу серебряного порошка. Ещё миг, и темноту разорвала стена яркого, желтовато-алого пламени.

Раздался отвратительный визг, монстр оказался внутри горящего круга, залитого светом.

Коред не стал ждать и в несколько прыжков пересёк кольцо пламени, встав у заранее заготовленного зазора между пылающими стенами. Меч, не отражавший ни блика, ни сполоха, был у него в руке.

Теперь Коред мог рассмотреть монстра, сбитого с толку внезапным взрывом огня и света. Он метался из стороны в сторону, выворачивая куски земли, ошеломленный и ослепленный. Тварь не имела ни рук, ни ног, и буквально парила в нескольких футах над землёй. Его бесформенное тело постоянно меняло форму, то растягиваясь, то превращаясь в шар из сотен щупалец разной длины, напоминавших чешуйчатые змеиные хвосты, поблёскивающие в свете пламени. Охотник не смог разглядеть ни глаз, ни пасти чудовища.

Коред не спешил бросаться в атаку: движения взбешенного монстра были через чур хаотичны и непредсказуемы, да и охотник пока мало представлял, на что тот способен. Более того Коред боялся отходить от единственно выхода из огненного кольца. Если монстр сбежит, то бой можно считать проигранным, и неизвестно, что тогда будет. Коред мог бы завершить круг, но пламя, зажженное от рунного порошка, горит очень долго, и в случае выживания Кореду пришлось бы просидеть в кругу огня до следующего заката.

Монстр, казалось бы, успокоился. Парящая, извивающаяся сотней склизких щупалец тварь приближалась к Кореду. Из недр бесформенного тела высунулись пара длинных, не меньше восьми футов, щупалец. Извиваясь, подобно змеям, хлеща по земле, они кинулись на охотника со скоростью выпущенной стрелы.

Коред отскочил вправо, прикрывая себя мечом. Одно из щупалец своим концом задело режущую кромку «Привратника», и фут склизкой плоти, срезанный начисто, упал охотнику под ноги.

Монстр завизжал, и его визг напомнил Кореду звук скребущих по стеклу гвоздей.

Охотник пошел боком, прикрывая собой выход из пекла. Второе щупальце бросилось ему прямо в лицо, но Коред присел и сделал верхний выпад мечом, скользнув по чешуйчатой плоти.

Монстр отшатнулся. Его обрубленное, змееподобное щупальце извивалась у земли, будто готовясь нанести удар. Вторым он размахивал над своим телом, словно пращой.

Коред понял, что монстр пытается запудрить ему голову. Если охотник атакует один из этих мерзких отростков, монстр достанет его вторым.

«Если царь расположен поиграть, шут подыгрывает».

Коред бросился вперёд, но выбрал целью атаки не одно из щупалец, а переливающийся змеиный шар. Чудовище, обыгранное в своей же игре, атаковало вьющимся у земли щупальцем, вторым прикрывая своё бесформенное тело. В последний момент охотник сменил направление движения, перекатился влево и размашистым ударом срубил пронёсшийся над головой змеиный хвост.

Тварь завизжала от причинённой ей боли, но Кореду было больно ничуть не меньше. При перекате он задел обгоревшую руку и теперь миллионы невидимых игл пронзили её от кончика пальцев до предплечья.

Воспользовавшись замешательством монстра, в приступе боли сотрясающего землю оставшимся щупальцем, Коред вернулся на свою позицию у выхода из кольца. Он устал, от жара горящего пламени по лицу стекал пот, а покалеченная рука нещадно болела, грозя свалить его с ног.

Монстр унялся, и теперь осторожно парил из стороны в сторону, выбирая, с какой лучше напасть.

Коред не мог позволить ему перенять инициативу. Пройдя несколько маленьких шажков вперёд, он сделал выпад мечом, и тварь подалась назад. Царь уже понял, насколько опасен этот пустой человек с перевязанной рукой, а потому не спешил нападать.

Охотник отступил вправо, удаляясь от целого щупальца, а затем резко прыгнул вперёд, проделав мечом несколько извилистых дуг.

Фехтовальное представление возымело эффект — монстр рванул в другую сторону, таща за собой щупальце, и тут Коред опустил меч. Увидев брешь в обороне, длинный отросток чудовища бросился к охотнику, но в последний момент изменил траекторию, и попытался ударить его в лицо, а не в грудь.

Коред вскинул клинок, но было поздно. Используя лишь одну руку, он не мог орудовать мечом так же быстро, как если бы работал двумя. Намереваясь перерубить щупальце пополам, он лишь слегка задел его, но этого оказалось недостаточно. Край щупальца ударил охотника в лицо и он, потеряв равновесию, повалился на землю.

«Не останавливайся», — мелькнуло у него в голове. — «Не останавливайся, или тебе конец».

Сжав в кулаке рукоять меча, Коред стал кататься по земле, постоянно меняя направление. С каждым новым перекатом боль застилала глаза пеленой. Монстр, почувствовавший превосходство, стал бить раненым щупальцем, пытаясь попасть в катающегося по земле охотника. Удары были столь сильными, что после каждого из них в земле образовывалась вмятина.

Коред, подгадав момент, когда монстр замахнулся для очередного удара, попытался подняться на ноги, но не успел. Удар змееподобного щупальца походил на удар тарана, крушащего замковые ворота. Охотник рухнул на спину и сил двигаться у него почти не осталось.

«Тварь сломала мне рёбра», — дошло до него.

Избитый, израненный, он всё ещё не выпустил меч. Щупальце, тем временем, извивалось над ним, и плоть на его конце раздвинулась, обнажая белёсый костяной шип, не меньше фута длиной.

«Конец», — пронеслось в голове у Кореда.

Опустившийся шип пронзил его левое плечо, пригвоздив к земле. Коред пытался кричать, но не смог выдавить из себя ничего, кроме едва слышимого мучительного стона.

— Я же предупреждал тебя, Привратник, — прошипело чудовище, медленно подплывая к распластанному на земле охотнику. — Ты пал, а я буду продолжать жить.

Огромный, нависший над Коредом клубок из покрытых слизью маленьких щупалец стал раздвигаться, обнажив похожее на пасть отверстие, с дюжиной пульсирующих мышечных языков.

Коред, ведомый скорее инстинктом, нежели разумом, собрал последние силы и вонзил клинок в пригвоздившее его щупальце. «Привратник» прошел сквозь зауженный к концу мясистый отросток и разрубил его пополам.

Монстр вскинулся и отскочил от охотника, истошно вопя, пытаясь втянуть обрубленную плоть обратно в своё змеиное гнездо.

Коред поднялся на одно колено. Боль в руке и плече грозилась прикончить его раньше чудовища.

С визгом, разрывающим перепонки, монстр бросился на охотника. Коред выставил меч остриём вперёд, и не надеясь, что это его защитит. Но удача, как видно, была на его стороне.

Набравший скорость монстр не успел остановиться и «Привратник» вошел в его тело по середину клинка. Тварь заметалась, выдернув меч у Кореда из руки, и, внезапно, её охватило пламя. Горя, монстр носился из стороны в сторону. Коред едва успел вжаться в землю, надеясь, что пылающий змеиный шар не размажет его по полю.

Царь уже не мог парить над землёй. Он упал наземь, извиваясь, визжа, и дёргаясь. Пламя пожирало его, покуда он не затих.

Коред, покачиваясь, дурея от боли, поднялся, и с трудом побрёл к поверженному чудовищу, едва переставляя ноги.

Перед ним лежала бесформенная груда едва трепещущих обгоревших щупалец. Огромный, пригвоздивший охотника к земле отросток выпал из тела монстра и теперь вяло подёргивался в траве. Плоть Царя почернела, как рука самого Кореда, и от неё несло жженой мертвечиной.

«Привратник», которому огонь не нанёс ни малейшего вреда, торчал из умирающего правителя пустоши. Коред, постояв так немного, плюнул на смердящую смертью тварь и навалился на меч, вогнав его по самую рукоять. Монстр, на секунду, встрепенулся всем телом, а затем куски горелой плоти стали отваливаться от него и падать на землю, рассыпаясь кучками чёрного пепла.

Подождав, пока тело поверженного отродья полностью истлеет, Коред подобрал меч и медленно заковылял в сторону деревни, пройдя сквозь проход в стене огня.

Покидая место бойни, он думал, что, не смотря на собственную гибель, у Царя всё ещё есть шанс прикончить его.

15

Гослав сам оседлал для Кореда лошадь. Охотник выбрал для себя спесивую кобылицу, ту самую Веспу, о которой рассказывал ему Фалько. Конюшонок так и не пришел в себя. Он ни с кем не разговаривал, часами пялился в стену, но беспрекословно ел и пил всё, что ему дают. Толстая лекарка, которую, как оказалось, звали Иланна, сказала, что придётся придумать для него способ сообщать, когда тому захочется по нужде. После встречи с почившим Царём парень справлял её, не вставая с койки.

Пока Иланна выхаживала Кореда, который еле живой добрался до деревни, охотник пару раз пытался достучаться до конюшонка, но тот никак не отреагировал.

— Рыцарем ему не быть, — подытожил Коред. — Но у вашего дурака теперь, по крайней мере, будет компания.

За эти свои слова он поплатился при следующей перевязке, когда Иланна чуть не сожгла ему рану от шипа.

— Куда поедешь? — спросил его Гослав, подав кружку, наполненную самогоном, когда они сидели в конюшнях. Лицо старосты походило на перезрелую свёклу, нос был скошен на бок, а пары зубов не хватало, но он, как будто, даже не злился на Кореда.

Охотник отхлебнул:

— В Желанный Приют. Там есть лекари, более расторопные, чем ваша толстая мстительная бабища. И питьё там вкуснее. А главное — там тепло и сухо.

Гослав усмехнулся, но в его глазах Кореду почудилась грусть:

— И что нам теперь делать?

— Всё, что захотите. — ответил охотник. — Ты заблуждаешься, если думаешь, что меня волнуют ваши дальнейшие планы. Я избавил вас от ига отродья, а Младшие Сёстры разбежались в разные стороны. Я, конечно, не сдержу своё слово, и выслежу каждую. Если хочешь, могу прислать вам их головы.

— Нет уж, спасибо.

Они вышли из конюшен. Веспа, которую Коред вёл под уздцы, воспротивилась, но охотник скормил ей морковку, и кобыла довольно заработала челюстями.

— Мы подружимся, — сказал Коред, похлопав её по шее.

Вставив ногу в стремя, он вспрыгнул в седло. Последний раз взглянув на Гослава, Коред сказал:

— Мне нет дела до того, что вы собираетесь делать. Но я бы отсюда уехал.

С этими словами он тронул лошадь пятками, и та неспешно двинулась с места.

Коред ехал по деревне, не замечая, как в ней кипела жизнь. Он не замечал спорящих между собой мужчин и женщин, не слышал, как старики судачат о переезде и новом начале. Он утратил к ним всякий интерес, да и того было совсем не много. Проезжая мимо храма сбежавших Сестёр он услышал звук топоров и с ехидной улыбкой заметил, как несколько мужчин рубят стены храма в щепки.

Удаляясь от деревни, он думал, что Царь, возможно, был прав — Коред действительно шут, бродящий по миру с волшебным мечом. Он гибнет и воскресает для того, чтобы вновь быть убитым. И с каждым разом от него самого остаётся всё меньше. И однажды, когда в его пустом теле не останется ни единого чувства, ни одной, даже самой жалкой эмоции, он умрёт окончательно, бесславный и никому не нужный.

Но это будет потом. А пока он ещё способен чувствовать, ему достаточно знать, что больше ни один ребёнок в Лехинской пустоши не погибнет во тьме, оставив после себя лишь тряпичную куклу. И ни один отец не побоится пуститься в путь среди ночи, вдогонку за сбежавшим искать приключения сыном.

Веспа задорно ржала, а Кореду в глаза ударили лучи солнца.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 2)