Игрок. Главы 38 и 39

Глава 38

    

Удар в гарду, и меч вылетает из моих пальцев. Некогда выхватывать другой.

Успеваю упасть на спину, и клинок мальчишки–офицера пролетает со свистом на уровне моей груди. Что–то говорит мне, что кольчуга здесь бы не помогла. Рукоять новенького меча со свистом проворачивается в руке противника. Ещё удар. Ловко, ничего не скажешь. Отбрасываю лезвие наручем, откатываюсь, подбиваю ногу мальчишки. Ты быстрый, парень, но я быстрее. И до моего бывшего командира тебе далеко, как до луны.

Парень падает навзничь, гремят доспехи. Звенит о крыльцо ратуши блестящий шлем. Котелок для головы, вот что такое ваши доспехи. Один тычок кинжалом под подбородок, и конец.

Поднимаюсь на ноги. Подбираю чужой меч, который, судя по всему, даже не успел испробовать эльфийской крови. Хороший клинок, изящно изогнутый ближе к острию. Удобная рукоять без лишних украшений. В лезвие впечатаны магические руны. Пригодится.

***

За порогом лежат ещё трое – городская стража. Этих я размазал по стенке, когда вбежал по ступенькам, соблазнившись приоткрытой дверью. Мальчишка–офицер – тот, что лежит сейчас у моих ног с дыркой в горле – придумал взять языка. Увидел одинокого дикого эльфа, и устроил засаду. Когда я взбежал по ступеням и сунулся в дверь, на мою голову накинули мешок. На шее тут же захлестнулась петля, а за спиной тяжело грохнула о косяк захлопнувшаяся створка двери.

Я попытался разорвать петлю, но она только туже затягивалась. Мешок и ремешок показали слабенькую магию пленения. Ну конечно, как ещё можно поймать дикого эльфа, у которого магия в крови.

Заклинание родилось внезапно, возникло из тьмы и багровых пятен в глазах. Темнота разлетелась вместе с мешком. Слабоваты вы, парни, против меня, со своими дешёвыми поделками, купленными на распродаже.

Раздался смачный шлепок, и стало светло. Я отпрыгнул назад, но можно было не суетиться: трое городских стражников сползали по стенам. Судя по сплющенным шлемам и кровавым брызгам на полу и стене, я стал эпицентром маленького взрыва.

Офицер прожил чуть дольше остальных. Его заклинанием не задело. Я услышал боевой клич, и на меня прыгнул, выставив маленький круглый щит, парнишка в блестящих доспехах.

Я успел только закрыться руками, и нас вынесло на крыльцо. Мы скатились со ступеней, и вскоре для мальчишки всё было кончено. 

***

Нам повезло. На рассвете, не успел наш отряд приблизиться к городским стенам, как ворота начали открываться. Натужно заскрипели массивные петли. Распахнулись обитые кованым железом толстые деревянные створки.

Топая тяжёлыми сапогами, из ворот быстрым шагом вышли три десятка хорошо вооружённых солдат. Впереди на гнедом мерине – офицер и рядом с ним – парнишка с флажком на пегой лошади.

Офицер указал в сторону соседнего городка – его зубчатые стены, окутанные дымом, хорошо были видны от ворот. Мерин пошёл быстрее, солдаты прибавили хода.

Не успели ещё тяжёлые створки качнуться и пойти назад, передовая часть отряда Эйлиота вынырнула из густого тумана. Эльфы, с накинутыми на головы магическими капюшонами, серыми тенями промелькнули у дороги и нырнули в ворота.

Раздался придушенный вскрик, будто придавили кошку, и тут же оборвался. Вождь поднёс сложенные ладони ко рту и дважды издал крик хищной птицы.

Я пробежал вслед за ним под каменной аркой ворот, мимо распахнутых массивных дубовых створок. На площадке у стены лежали, скорчившись, трупы стражников. Дверь в казарму была открыта, за ней мелькали тени. Несколько эльфов стояли вдоль стены, подняв кверху свои луки. Вот ещё раз щёлкнула тетива, и нам под ноги кувыркнулся стражник. Тело ударилось о камни, а эльф подошёл и выдернул стрелу из его горла.

 —Маг, за тобой городской храм и ратуша, – коротко распорядился Эйлиот. – За нами всё остальное.

Он легко, как молодой, взбежал по ступеням, ведущим наверх сторожевой башни. Я задрал голову. Башня соединялась переходом с другой, на крыше которой трепетал значок коменданта.

Не успел я посмеяться хорошей шутке, как эльфы унеслись вслед за Эйлиотом. Нет, вождь не шутит. Он и правда думает, что мне под силу взять городскую администрацию и местных жрецов в одиночку.

«Новое задание, – деловито произнесла моя блондинка. – Вам поручено захватить храм бога земледелия и охоты. Вам поручено захватить здание ратуши. Награда – повышение репутации. Дополнительная награда – не определена».

Что за чёрт. Они что, с ума посходили? Я огляделся по сторонам. На площадке у ворот я остался один, не считая трупов. Стоять здесь и ждать – смерти подобно.

Один взгляд за ворота показал, что офицер с его солдатами далеко не ушли. Они лежали на расстоянии полусотни шагов, всё в том же порядке, как выбрались из города. Бугорки тел с торчащими из них стрелами – будто телега переехала процессию крупных ежей. Только мерин ещё дёргал ногой, да трепыхался на слабом ветерке флажок в мёртвой руке парнишки. Наш арьергард не потратил времени зря.

Отвернувшись от печального зрелища, я сорвался с места и побежал по улочке вверх, к торчащей над крышами островерхой верхушке храма. Деваться некуда. Ты на стороне эльфов, Эрнест. Тот, кто стоит на месте – уходит в небытие.

Круглая маленькая площадь, мощёная камнем. В середине – статуя рыцаря на боевом коне. Статуя хорошо отделана голубями. Надменное лицо рыцаря полосатое от птичьего помёта, свежего и уже подсохшего. Я пересёк площадь, стуком сапог вспугнув первых голубей. Треск их крыльев кажется оглушительным в утренней тишине. Из–за угла дома вышла женщина с тремя собаками на поводке – ранняя пташка.

Собаки при виде меня залились лаем. Женщина замерла на месте, её глаза округлились в испуге. Проклятье, не могу я убивать беззащитных женщин.

Дикий вопль раздался неподалёку, разнёсся над домами, отразился от стен. Город проснулся.

Собаки рванулись с поводков, потащили свою хозяйку по улице – мимо меня, туда, откуда доносились вопли множества людей. А я развернулся, и побежал к зданию  ратуши.

***

Перешагиваю через мальчишку–офицера. Видно, из настоящих вояк здесь был он один. Быстро взбегаю обратно по ступеням в здание, под вывеску, где современным, витиеватым слогом написано: «Городская управа». Внутри никого, только трещит весёлым огнём разожжённый камин. На деревянном столе у стены – тарелки с ломтями хлеба и мяса.

Торопливо прихватываю со стола еду, бросаю в мешок. Туда же летит бутылка пива. Эльфы хорошие воины, но от их вяленых крыс, съеденных на ходу, меня уже мутит.

Быстро пробегаю по комнатам второго этажа. Никого. Хоть флаг из окна вывешивай.

Сбегаю по лесенке вниз, и в крохотном холле, напротив камина, замечаю прицепленные к доске объявления. Пришпиленный поверх прочих кусок пергамента бросается в глаза. Какое–то время стою и разглядываю физиономию эльфа, нарисованную по центру листа. Ну и рожа. Раскосые глаза с хищным выражением зверя. Рот кривится в злобной ухмылке, торчат кончики острых клыков. На шее – ожерелье из человеческих черепов, почему–то маленьких, с кулачок. И подпись снизу большими буквами: «Аристофан Злобный. Себя называет «Справедливый». Убийца и людоед. Чрезвычайно опасен. Награда за поимку живым – три тысячи золотом и пожизненный титул. Награда за мёртвое тело – две тысячи золотом. За одну голову – тысяча золотых монет».

Да это же ты, Эрнест. Твой портрет. Это ты – злобный убийца и людоед. Это ты ешь человеческих младенцев и делаешь ожерелья из их черепов.

Срываю с доски объявление. Сам не знаю для чего. Сую в мешок. И давно тут висит эта картинка? Ты должен радоваться, что капитан Фрост не пустил тебя в расход сразу, как только увидел, дружище Эрнест. Но теперь тебе уже ничего не светит. Ты потерял доверие. Окончательно.

Покидаю ратушу. Город проснулся, и это его последнее утро.

Я вижу, как из распахнутого окна одного из домов, обращённых фасадом к городской управе, выпрыгивает человек. Пробегает несколько шагов и падает. Из перерезанной шеи его хлещет кровь. Истошно кричит женщина.

Нет. Я ничего не смогу сделать. Здесь я или нет – конец предрешён. Так что делай своё дело, Эрнест Злобный, или как там тебя. Найди и возьми храм, как сказал тебе вождь.

Острый шпиль храма высится над домами, до него рукой подать. Широкие ступени, стёртые за многие годы множеством ног. Двустворчатые двери вышиной в два моих роста. Серый камень стен с витыми столбиками по углам и круглый глаз витража над центральной аркой. 

Ступени пусты, никого нет у высоких дверей. Туман глушит все звуки на прямоугольной площадке возле храма, на сером камне оседает морось. Толкаю одну из высоких резных створок.

Дверь с тихим скрипом раскрывается. Полумрак высокого зала, стрельчатые окна. Ряды скамеек по правую и левую руку. В глубине, напротив входа – круглый алтарь. Мигают огоньки толстых жёлтых свечей.

Топаю сапогами по центральному проходу. От алтаря ко мне оборачиваются трое: отец настоятель и два жреца рангом пониже.

Они молча смотрят на меня, пока я подхожу ближе. Надо что–то сказать, но в голове вертится только нелепое: «Руки вверх!» Не приходилось мне ещё брать храмы.

На всякий случай произношу заклинание защиты. Кто их знает, этих жрецов, ещё швырнут канделябром. Воздух вокруг меня уплотняется, раздувается пузырём. Он почти невидим, только предметы вокруг начинают тихо подрагивать по контуру.

Моя нога ступает в круг, выложенный на полу цветной плиткой. Главный жрец внезапно кричит что–то невнятное и встряхивает рукавами. Кулак тьмы обрушивается на меня, будто кто–то сбросил с потолка пыльный мешок. Тяжкий груз придавливает к полу, в глазах плывут круги от невыносимой тяжести.

Защитный пузырь воздуха сминается в лепёшку.

Челюсти сдавливает немота, не могу открыть рот, пошевелить языком. Не могу выговорить ни слова.

Как в тумане, вижу, что настоятель, с воздетыми кверху руками, не отрывает от меня глаз, на лысом лбу его блестят капли пота. Двое других уже подбираются с растянутой сетью.

Скорее, Эрнест, не то тебя сейчас спеленают, как младенца. Почему–то даже не этого я боюсь, а того, что вождь презрительно скажет: «Вот он, новый маг. Ничтожество. Ручной эльф, мягкотелая зверушка!»

Сквозь туман, застилающий зрение, вижу статую бога за алтарём. Крупный, голый пузатый мужик, с венком из колосьев на голове и с внушительными гениталиями. Ну конечно, он же бог плодородия. Чем могут швыряться его жрецы? Даже под навалившейся страшной тяжестью ясно понимаю: тыквы. Груда тыкв и кабачков завалила меня почти по пояс. Один, самый крупный плод, каким–то чудом балансирует на моей макушке. Я словно прозрел.

Жрецы с сетью уже заходят с боков, поднимают руки повыше. Нет времени. Делай что–нибудь.

Плоды земли. Они зарождаются, растут, наливаются соком… И что потом?

Мысленно, громко и чётко произношу несколько слов.

Сочный оранжевый плод сморщивается и темнеет. Из многочисленных отверстий лезут, извиваясь, жадные черви. Неподъёмная груда, придавившая меня к земле, сморщивается и оседает на глазах.

Главный жрец испуганно таращится на меня. Руки его бессильно опускаются, по щекам струится пот, капает с носа–картофелины на мантию.

Ногой отшвыриваю сгнившие кабачки. Хорошо, жрецы не догадались пустить в ход бочку с вином или чего покрепче.

Быстрое движение руками, короткая фраза, и трое жрецов плодородия уже стоят, разинув рты и задыхаясь, стянутые, как колбаски. Без лишних слов угощаю каждого по затылку рукоятью меча. Магия магией, а хороший удар по голове ничто не заменит.

Укладываю жрецов в уголке, затыкаю рты и стягиваю для верности руки и ноги их же поясами. Пусть отдохнут.

Что ещё? Озираюсь по сторонам. Если я захватил храм, почему моя блондинка молчит? Задание не выполнено. Что–то я не сделал.

А что это там, в тёмном углу? Ступеньки ведут вниз, в узкий коридорчик, скупо освещённый одинокой свечёй. Будто там, внизу, подвал.

Иду туда. Может, там засели ещё жрецы. А эти были так, для вида. Сжимаю в руке рукоять новенького меча, в другой перехватываю свиток с заклинанием. Врасплох меня не застанут.

Десяток узких ступеней приводят в коридор. Он тянется направо и налево от лестницы, в торцах его с обеих сторон – по двери. Наугад сворачиваю налево. Мои глаза отлично видят в темноте, так что даже маленькая свечка на стене мне только мешает.

Толкаю дверь. Склад. Бочки, ряды бутылок, мешки, деревянные стеллажи. Ни одной живой души, даже крыс нет. Их я уже научился чуять издали. Спасибо диким братьям, накормили досыта.

Подхожу к другой двери. Из полуподвального помещения тянет ледяным холодом. Знакомое, почти забытое чувство всплывает в памяти: старый форт, зелёный туман, и привидение, колышущееся у самой воды.

Здесь нет никаких бочек и бутылок. Зато стеллажи есть, но заполнены они не мешками. Аккуратными рядами на полках вытянулись завёрнутые в саван мумии. Иссохшие, со сложенными на груди руками. Скалящиеся щербатыми ртами из темноты.

 —Ну, наконец–то! Сколько можно ждать! – раздаётся голос, и я роняю на пол свой новенький меч.

     

Глава 39

     

Из–за стеллажей выплывает свеча. Одна, без руки. Отступаю назад, свеча плывёт вслед за мной. Я останавливаюсь, и она повисает рядом, покачиваясь в воздухе.

 —Наконец–то! – повторяет голос.

Теперь я вижу, что здесь человек. Он выходит из–за стеллажей, шаркая по полу разношенными башмаками. Монашеский балахон, подпоясанный верёвкой, заляпан воском и чернилами. Бледное лицо в резких морщинах, чёрные, глубоко посаженные глаза. Седые клочковатые волосы венчиком обрамляют блестящую лысину.

 —Ты не очень торопился, – ворчливо говорит монах. Его глаза, странно молодые на морщинистом лице, внимательно разглядывают кинжал в моей руке.

Меч лежит у моих ног, в руках – свиток с заклинанием и кинжал «вечная жизнь». Оружие против призраков. 

То ли старик принял меня за кого–то другого, то ли он рад любому, человеку или эльфу, кто зайдёт в эту кладовку для мертвецов.

 —А ты меня ждал?

Сухие губы старика кривятся, он протягивает руку, и свеча плавно опускается ему в ладонь.

 —Хорошо тебе смеяться, Аристофан. Пока ты болтался по миру, развлекался с девушками и нюхал цветочки, я торчал здесь, среди крыс и покойников. Думаешь, это легко?

Шаркая башмаками, он подходит к ближайшему стеллажу, ставит свечу рядом с чьим–то истлевшим телом:

 —Ты слышал, мир сдвинулся. Маятник качнулся так далеко, как никогда раньше. – Старик не то кашляет, не то смеётся. Оборачивается ко мне. – Что стоишь, проходи. Я приготовил ещё пару бутылочек зелья для тебя. Довесочек к премии, хе–хе.

Иду вслед за ним между полок с мертвецами. Стены подвала сложены из крупных, грубо отшлифованных камней, не прикрытых штукатуркой, его углы теряются в темноте. Низкий потолок подпирают массивные сводчатые столбы из тёсаного камня. Над укреплёнными кое–где держателями для свечей чернеют пятна копоти.

У дальней стены, под криво пришпиленным, вытертым гобеленом, стоит широкий стол. Это даже не стол, а верстак. Сразу видно, на нём много и упорно работали. Похоже, на нём даже когда–то горели, а может, и умирали в страшных муках неведомые существа.

Монах откидывает край гобелена. Там из стены вынут камень, и в образовавшейся нише устроена полка, плотно заставленная бутылками и пузырьками.

 —Вот твои зелья. Настоялись за столько лет.

Он ставит на стол пару бутылочек, и опять смеётся, будто кашляет.

Кинжал ещё в моей руке. Я должен выполнить задание вождя и убить старого друга. Старого друга старого Аристофана. Моего предшественника, который – бог весть когда – заказал у этого монаха бутылочку зелья.

 —Ну, что смотришь, забирай, – монах будто не замечает, что я не убрал клинок в ножны. – И знаешь что, Аристофан? Скажи мне слово.

 —Слово? – машинально повторяю за ним.

Ты тянешь время, Эрнест. Вот что ты делаешь. Тянешь время, потому что не знаешь, как поступить.

 —Хватит! – внезапно гаркает монах.

Он тяжело опирается на стол, подаётся ко мне. Нос его заостряется, лицо бледнеет.

 —Хватит валять дурака! Не делай вид, что не понимаешь! Ты притащил меня сюда, засунул в эту кладовую для трупов, и отправился на все четыре стороны. Жди меня, дружище Бонифаций, я ещё вернусь! И не забудь приготовить мешок с подарками, а то я устану с дороги!

Он тяжело переводит дыхание, горстью стирает пот с лица. Чёрные глаза, не отрываясь, смотрят на меня, словно хотят увидеть что–то, чего там нет.

 —Я устал ждать, Аристофан Справедливый. Я жду тебя много лет. Я стар и хочу уйти. Скажи слово, и отпусти меня. Я знаю, что–то случилось. Луна вчера не взошла вовремя. Она сбилась с пути. О, этого никто не заметил, кроме меня. На всё воля богов, говорят они. Эти идиоты, которым даже не приходит в голову измерить силу земного притяжения. Измерить массу тела. Я сбрасывал камни с башни, а они стояли и смеялись. Я измерял крылья у птиц и пускал перья со скал в ветреный день. Они крутили пальцами у виска. На всё воля богов. И знаешь что, Аристофан? Это правда. Нет никакой науки, есть только произвол мироздания, которое слепцы называют богом. 

Старик тяжело опустился на край стола, сунул руки ладонями подмышки, будто ему стало холодно. Сказал, отведя глаза:

 —Я пытался вывести формулу. Масса тела, скорость. Ускорение. Сила. Всё напрасно. Я всё думал, что вот–вот найду связь. Вот–вот мне откроется алгоритм, который объяснит всё. «Он просто очень сложный, – говорил я себе. – Подожди, Бонифаций, подожди немного». Так вот – нет никакой связи. Формулы, которая может связать этот мир, не существует.

Он засмеялся, раскачиваясь из стороны в сторону.

Убираю кинжал. Не знаю, о чём он говорит, но дальше тянуть нельзя. Чёрт с ним, с этим свихнувшимся монахом. Закрою его здесь, и скажу вождю, что храм наш.  Вот только возьму эти зелья. Зря, что ли, они тут стоят?

Протягиваю руку и хочу взять со стола бутылки с зельями.

 —Пароль, – буднично говорит старик.

Моя рука повисает в воздухе.

 —Что?

 —Не сочти меня бюрократом, дружище. Но ты ещё не доказал, что я говорю с настоящим Аристофаном. Сам знаешь, правила есть правила. Как договаривались. Ты говоришь пароль, я отдаю тебе твои вещички.

А старичок–то непрост. Что же он тут тогда разливался, как соловей в брачную ночь?

 —Ты же узнал меня, Бонифаций. Зачем тебе какие–то слова?

Напрасно я это сказал. Монах скалит зубы, подцепляет с полки бутылку с зельем и неуловимо быстро сбрасывает на стол. С тонким звоном бутылка разбивается о столешницу. Выплёскивается синяя лужица, и тут же оборачивается клубами дыма. Невольно вдыхаю этот дым – самую малость. Успеваю почувствовать его вкус – как перезрелая ежевика.

В следующее мгновение оказываюсь на полу. Руки–ноги как деревяшки, ничего не чувствую. Ощущение не из приятных. Будто по затылку огрели пыльным носком, набитым песочком.

Монах наклоняется, его лицо плавает надо мной, как бледная медуза. Пытаюсь заговорить, не получается.

 —Жаль, что ты – не он, – старик, кряхтя, присаживается на корточки рядом, запускает руку в мешок с моими вещами. Вынимает свитки, вертит перед глазами, откладывает в сторону. – Но ничего, плохая копия тоже сгодится. Тысяча золотых на дороге не валяется.

Дёргаюсь на полу, пытаюсь добраться до меча. Старик замечает моё движение, и отталкивает клинок подальше:

 —Зря стараешься, приятель. Зелье крепкое, сварено как надо. Листья сезирна – это тебе не фунт изюма, хе–хе. А всё–таки жаль, что ты не тот Аристофан, которого я знал. Может, я бы ещё и подумал, говорить тебе заклинание или нет.

Он вытаскивает из моего мешка пару пузырьков, презрительно хмыкает, ставит на пол. Достаёт рыбий хвост, и с брезгливой гримасой помахивает перед моим лицом:

 —Эх, молодёжь. Всякую дрянь в поклажу тащат.

Рыба шлёпается на камни. Монах запускает руки по локоть в мою поклажу, и вытягивает на свет шкатулку. Ту самую, с магическим замком, что я добыл в сожжённой наёмниками деревне. В хижине птица Золтана, которого я убил. Я ведь совсем забыл про неё.

 —А вот это интересно. Очень интересно. Что там у тебя?

С трудом проталкиваю через горло застрявший ком воздуха:

 —Какое заклинание?

 —Ах ты, новичок, новичок – снисходительно тянет старик, взвешивая в ладонях шкатулку. – Ничего–то ты не знаешь. Аристофан владеет словом. Так думают глупцы. На самом деле всё гораздо сложнее. Но суть одна: слово это управляет миром. Он проник в суть вещей, твой предшественник. Он мог умереть и возродиться вновь. Вот только незадача – возрождается игрок… ты знаешь, что такое игрок, парень? Возрождается игрок чистым, как младенец. Для него это равно смерти. Да все и думают, что это смерть. На самом деле, умерев и возродившись несколько раз, однажды неудачливый игрок умирает насовсем, а вместо него приходит другой. Совсем другой человек. А для того, кто позволил себе погибнуть слишком часто, всё кончено. Аристофан… кроме всего прочего, он создал заклинание, услышав которое, восстанавливал утраченную память. Нужно только, чтобы кто–то его вовремя сказал. Понимаешь? Я – тот человек. Для этого я сижу тут, копчу стены храма. Для того, чтобы когда–нибудь один дикий эльф пришёл сюда, и получил обратно свои воспоминания. Или не получил.

Монах трясётся от смеха, покачивается рядом со мной на полу, хватается скрюченными пальцами за ножку стола.

 —Он предупреждал меня. «Смотри, Бонифаций, может случиться, что вместо меня придёт кто–то другой. В моём обличье. Так ты спроси у него пароль. Спроси у него пароль, Бонифаций, и если он не ответит, убей его. Убей без жалости, ибо это буду не я. Потому что я пароль вспомню, даже если буду чист, как младенец». Вот так, новичок, подделка под моего старого друга. А всё–таки жаль, что ты – не он.

 —Почему? – хриплю перехваченным горлом. Крепкое зелье сварил монах, ничего не скажешь. Руки до сих пор, как деревяшки. Видно, придётся тебе сейчас умереть, Эрнест. Ничего не поделаешь. Не надо было жалеть старого друга.

 —Почему жаль, что ты – не он? Потому, что я хочу знать это слово, – старик наклоняется ко мне, дышит в лицо. – Если бы сюда пришёл настоящий Аристофан, я одурманил бы его зельем, так же как тебя. А потом узнал бы секрет вечной жизни. Я вырвал бы слово из него, как рыбак вырывает крючок из глотки пойманной рыбы. Вместе с внутренностями. Я устал ждать. Пока ты наслаждался жизнью, я гнил здесь, в этом подвале. Хватит. Верховный маг говорил с богами. Он даст мне то, что я хочу. Чёрный господин награждает за службу. Да, награждает.

Он переводит дух, руки его дрожат, дрожит кожа на сморщенном горле:

 —Ну что же, пора умирать, парень. Пора умирать.

 —Погоди. А последнее желание? – тяни время, Эрнест. Тяни, хоть это бесполезно.

Старик фыркает, выпячивает сизые губы:

 —Последнее желание? Чего ты хочешь – глоток воды, взглянуть на солнце, трахнуть девку? Говори скорее, и покончим с этим. 

 —Скажи мне то, что должен был сказать. Заклинание Аристофана, которое возвращает память.

 —Надеешься, что ты – это он? – старик морщит нос в усмешке, скребёт подбородок скрюченными пальцами. – Почему бы нет. Слушай, неудачник.

Он глубоко вздыхает, набирает в грудь воздуха. Лицо его бледнеет ещё больше. Потом закрывает глаза, и гулко, нараспев начинает говорить. 

Похожие статьи:

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело