Живой поезд

неНаучно-фантастический рассказ

"Алекс Леннокс          *          Alex Lennox"
("Перевод с английского" * – Андрей Рябоконь)

Ранним утром мы выехали из Эдмонтона, куда я возил отца на врачебную консультацию. Пошатнувшееся здоровье семидесятилетнего главы семейства требовало более современных методов диагностики и лечения. На консультации настаивал и лечащий врач, мистер Стэплдон, много лет опекавший практически все семьи нашего маленького городка.
Консультация оказалась более чем полезной – утешительной и внушающей, как говорится, уверенность в завтрашнем дне. Настроение отца было превосходное. У меня, признаться, тоже. По вполне уважительной причине – опухоль, возникшая у старика в прошлом году на ключице, оказалась не злокачественной – мы все очень боялись иного диагноза. Все, кроме отца, который хмурился и, закуривая трубку, ругал за вечерним чаем современную, как он выражался, зажравшуюся медицину.
После вчерашней консультации у известного хирурга предстоящие врачебные мероприятия значительно упрощались – и, главное, улучшилось психологическое состояние старика. Ведь в последнее время он всё чаще бывал угрюм, замкнут, не без основания подозревая у себя рак. Но, к счастью, опасения развеялись, и мы возвращаемся домой. 

Солнечное утро казалось в некотором роде символичным – утро нового дня, яркие лучи новой жизни, что-то в этом роде. Когда пасмурные дни в нашей старой доброй Англии сменяются солнечными, это всегда праздник, поскольку такое случается менее часто, чем хотелось бы.
Отец вскоре задремал под мерный стук колёс, а я сперва любовался в окно на пробегавшие мимо домишки предместий и деревья, потом, открыв новый сборник новелл молодого и талантливого Уэллса, с головой погрузился в чтение. 

Внезапно, оторвавшись от увлекательнейшего рассказа про хищную орхидею, я понял, что движение прекратилось. Первый же взгляд, брошенный в окно, вызвал недоумение.
Сколько раз приходилось ездить в Эдмонтон железной дорогой, но эта часть графства Хартфордшир казалась мне совершенно незнакомой. По идее, мы должны были уже проехать Брокстон и, проезжая берегом реки, приближаться к Ходсдону.
Окружающий пейзаж абсолютно не соответствовал тому, что должно было быть. Реки справа не видно. Более того, вместо неё – гористая местность, почти отвесные и достаточно высокие гранитные скалы, краснеющие и поблёскивающие под лучами солнца вкраплениями слюды, или чего-то ещё – я плохо разбираюсь в минералогии. Насколько я знаю, Хартфордшир вообще знаменит чем угодно, но только не горами. Пологие холмы в северной части графства никак не могут претендовать на звание горной местности, это уж точно.
Отец проснулся, выпрямившись, посмотрел на окружающий нас неподвижный пейзаж и удивлённо хмыкнул. Опираясь на чёрную трость, привстал, сообщая, что следует немедленно потребовать у железнодорожного служащего объяснений – где это мы, чёрт возьми, оказались?! Видимо, поезд пустили по запасной, заброшенной ветке. Неужели где-то произошло крушение и мы вынуждены двигаться в обход? Но тогда – почему остановка в этом Богом заброшенной местности?
Молча выслушивая рассуждения старика, я предпочёл не расстраивать его напоминанием о том, что на добрую сотню миль кругом не может и не должно быть ничего и близко похожего на гранитные скалы. Я вышел вслед за ним из купе в коридор и, проходя мимо других застеклённых дверей с отдёрнутыми нежно-оливковыми шторками, обнаружил, что в вагоне мы совершенно одни. Признаться, сейчас я не мог припомнить, садился ли в наш вагон кроме нас кто-либо ещё. Ранний утренний поезд, народу на платформе, по крайней мере, в Эдмонтоне, было немного.
Но другое, малоприятное и ещё большее открытие ожидало нас за пределами вагона. 

Спустившись по ступенькам на железнодорожную насыпь и ступив ногами в только что потерявшую утреннюю росу, но ещё свежую, траву, мы, оглянувшись, обнаружили, что ни впереди вагона, ни позади на рельсах ничего нет. Ни паровоза, ни других вагонов.
- Похоже, вагон отцепили, - с глубокомысленным видом высказался отец, доставая из кармана сюртука трубку и набивая её табаком. – Разве мы ехали в последнем вагоне?
Произнося что-то невнятное и оправдываясь забывчивостью, я машинально шарил в поисках билетов по карманам и ошарашено оглядывался по сторонам. 

Великолепие окружающего пейзажа, изумрудные оттенки травы и деревьев, играющие под солнечными лучами, явно «звучали диссонансом», омрачаясь кроваво-красными тонами гранитных скал. Утреннее радужное настроение сменялось, под стать этому диссонансу, тревожным.
Вдали чернело отверстие туннеля, уходившего в гранит горы.

Вагон застыл на запасном пути, словно поезд предусмотрительно свернул с одноколейки, предупреждая аварию, прежде чем был отцеплен последний вагон. Последний ли? Этого я до сих пор не мог утверждать наверняка. Где же остались билеты? На столике в купе?
- Безобразие! – прищурившись и выпустив клубы ароматного табачного дыма, небрежно взмахнул трубкой в сторону вагона отец.
Обойдя ещё раз отцепленный вагон и убедившись лишний раз в его безлюдности, я забрал саквояж с немногими вещами – билеты так и не нашёл – и вышел к отцу, по-прежнему дымившему своей трубкой.
- Пойдём. Оставаться здесь бесполезно. Ждать нечего. 
Отец не спеша пошёл в сторону чернеющего отверстия туннеля. Он был уверен, что я последую за ним без возражений и посчитал лишним делом оглядываться назад. Несмотря на годы и тяжёлую трость – или благодаря ей – он сохранил твёрдую поступь уверенного в себе человека. Уверенного в себе и в близких ему людях, высоко ценящего свои убеждения и свою свободу, правильно понимающего общественный долг и свои личные права. Признаться, я в душе немного завидовал ему: уверенность – это как раз то, чего мне всегда не хватало. Младший ребёнок в многодетной семье, даже достигнув тридцатилетнего возраста я всё равно ощущал себя младшим, не имеющим права голоса.
Приближаясь к туннелю, мы услышали паровозный свисток позади и приглушенный стук колёс.
Посторонившись, приготовились взмахнуть руками, просигнализировать как-то машинисту о случившемся с нами недоразумении – может быть, притормозят и смогут объяснить или, лучше, взять с собой… Отец так и застыл с открытым ртом и трубкой в поднятой руке. Вид у меня был, скорее всего, столь же ошарашенный – паровоз, мчавшийся в нашу сторону, не был паровозом. 

Машина, двигавшаяся по рельсам, была крупнее обычного паровоза, и её облик был, по меньшей мере, странен.

Яркая раскраска, две крупные фары и, наконец, главное – у этого «паровоза» не было трубы!.. совершенно непонятно, на каком топливе работал этот весьма крупный механизм – ведь чтобы сдвинуть с места такую махину, просто необходим изрядный запас угля. В то же время было ясно видно, когда это чудо техники завершало прохождение по дуге в долине, что никаких ёмкостей для угля там не было предусмотрено. И ещё. В больших окнах, где должен быть виден машинист – не было НИКОГО!..
Удивительная машина, похожая на два сцепленных вплотную вагона – весьма необычный поезд - плавно замедляла вход и остановилась, частично скрытая в туннеле. 

Сейчас мы находились менее чем в четверти футах от скалы, зиявшей минуту назад внушительным тёмным провалом – но теперь туннель был словно запечатан. Промежуток, остававшийся между странным поездом и стенками туннеля, был слишком мал, чтобы в него мог протиснуться даже очень худой человек – а худых людей в нашей семье отродясь не водилось. В верхней части зазор был ещё меньше – казалось, потолок туннеля сливался с крышей чудо-техники.
В голове крутились вопросы – почему транспортное средство передвигается без видимого участия людей, почему столь удивительное достижение научно-технического прогресса осталось неизвестным широкой общественности? Вряд ли этот механизм имеет отношение к военной сфере – но если он не засекречен, почему о странном поезде молчали газеты?
Оставалось также неясным, почему чудо-поезд «застрял» при попытке выехать из туннеля – и застрял ли он на самом деле? – и, главное, что же делать нам, в отсутствие людей, которые могли бы дать более-менее исчерпывающие объяснения?
Смутные сомнения, витавшие, как говорится, в воздухе, рассеял отец, уверенно облекая бесформенные «эфирные флюиды» в чёткие и твёрдые слова. Затянувшись, он выпустил кольцо дыма и, выбивая трубку, сказал:
- Похоже, чёртова телега намерена запереть нас в этой части долины. Не нравится мне всё это. Бери саквояж, мы идём обратно, - он решительно развернулся на каблуках тяжёлых ботинок и зашагал прочь от железной «телеги» и туннеля, громко стуча тростью по утрамбованной щебёнке – значительно громче, чем следовало бы. Это являлось верным признаком того, что старик раздражён до крайности, и лучше ему под руку не попадать.

Молча мы шли уже почти час. Ни звука не долетало с той стороны, от гранитной скалы, запертой механическим чудовищем – чем больше проходило времени, тем в большее число подробностей и деталей я облекал мысленно помешавшую нам «телегу», которая превышала размерами паровоз, но значительно более короткую, чем обычный поезд с десятком-другим вагонов.
- Очень хорошо, что мы не успели войти в чёртов туннель, - первым нарушил молчание отец, - иначе эта чёртова колымага размазала бы нас по каменным стенкам и шпалам. Кстати, я не хотел вчера ехать в Эдмонтон. И, как всегда, оказался прав.
Старик не удержался и, победно вздёрнув подбородок, чуть повернул голову в мою сторону. Насчёт «как всегда» он явно преувеличивал. Но что я мог сказать в ответ? Отчасти он был прав – действительно, вчера он согласился отправиться в поездку, пребывая в отвратительном настроении, лишь поддавшись на уговоры всей семьи и мистера Стэплдона – доводы врача убедили его окончательно, и всё же ехать отцу, в самом деле, совершенно не хотелось.
Да, что я мог сказать в ответ? Ведь мы явно не были готовы к такому повороту событий – к подобному полуфантастическому таинственному приключению. По крайней мере, я точно не был готов.
Приближался полдень, солнце светило слишком ярко для Англии, становилось удивительно жарко, и я, сняв неудобный сюртук, забросил его на плечо – отец неодобрительно покосился на меня, предпочитая терпеть жару.
Гранитные скалы всё так же тянулись по обе стороны плавно и с завидным постоянством заворачивающей влево долины, словно по гигантской дуге невиданного аттракциона.
Вдруг ближние деревья и скалы расступились, открыв одиноко стоящий на вершине далёкого холма дуб и большой луг перед ним.
Пожалуй, холм – слишком гордое название для маленького пригорка, выделявшегося посреди большого открытого пространства, заросшего давно не кошенной сочной травой.
Пригорок был окружён изгородью или, вернее, частоколом из тесно подогнанных брёвен.
Взгляд невольно искал за частоколом признаки жилья – ведь кто-то же сумел возвести это «фортификационное сооружение» непонятного назначения! Но, увы, ничего не было видно – ни жилья, ни людей.
Впрочем, мне показалось или нет? За частоколом мелькнула какая-то тень. Отец тоже заметил неясное движение и, указав тростью в том направлении, отдал команду – по обыкновению, лаконичную:
- Идём. 

Вскоре мы подошли к плотно подогнанным брёвнам, оказавшимся вблизи меньшего размера, чем казалось нам от железнодорожной насыпи. Пять футов от силы. Когда я смотрел на частокол с насыпи, подумал, что высота его превышает человеческий рост. Впрочем, это понятие относительное – люди бывают разного роста. К тому же оставалась не вполне ясной цель этого защитного, по всей видимости, рукотворного сооружения.
То ли кристально чистый воздух был причиной лёгкого искажения в восприятии размеров и расстояний, то ли что-то ещё – не суть важно. Тень – точнее, то, что мы восприняли как промелькнувшую тень, оказалось маленького роста мужичком, одетого – если это слово здесь уместно – в лохмотья, представлявшие собой когда-то дешёвый европейский костюм.
Копна тёмных спутанных волос на голове, загорелые руки и ноги – грязные ленты того, что называлось некогда брюками, свисали на покрытые ссадинами колени. Безумный взгляд широко открытых серо-голубых глаз, поднятые, словно в удивлении, брови, причём левая рассечена – белесый шрам ещё не зарос.
На обычное сдержанное приветствие человек ответил после короткой паузы, словно раздумывая, стоит ли вообще говорить.
Видимо, он следил за нами, пока мы спускались с насыпи, успев хорошенько рассмотреть. По крайней мере, он что-то для себя решил, поскольку не выглядел испуганным, а выражение удивления, намертво приклеявшееся к его лицу, было, скорее всего, давним и относительно постоянным.
- Вас прислал поезд, - сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно, выглядывая из-за частокола.
Мы в недоумении переглянулись. Затем я перехватил тяжелеющий с каждой милей саквояж в другую руку, и задал странный, конечно же, вопрос – можно ли нам войти.
Человечек молча переводил взгляд с моего лица на лицо сурового старика, потом кивнул и зашагал, чуть отдаляясь от частокола, сокращая себе путь, к подобию калитки в западной части ограждения.
Вскоре мы уже сидели в тени величественного дуба, причём лохматый человечек подал моему отцу подобие табурета – высохший пенёк.
Раскрыв саквояж. Я вытащил свёрток с бутербродами, развернул его – глаза лохматого хозяина загорелись голодным огнём – и разломал один из бутербродов на две части. Отец отрицательно покачал головой – он мало ест по утрам – впрочем, он в последнее время вообще мало ест – и я протянул кусок человечку, усевшемуся, скрестив ноги на восточный манер, просто на траву. Он схватил половинку бутерброда и принялся, чавкая, жадно жевать.
Сидеть в тени, подкрепляя силы после всех последних странных событий, было приятно. Наполняющийся желудок словно заодно наполнял и что-то ещё – уверенностью в том, что выпутаемся. Завязался разговор, который в значительно сокращённом виде достоин того, чтобы быть пересказанным здесь.
Человечек в лохмотьях не помнил, кто он и откуда – точнее, воспоминания его были смутными. Скорее всего, он жил в каком-то городке и попал сюда раньше всех – оказывается, в этих местах кроме него были жители. Десяток людей, «обитателей частокола» - вскоре мы увидели почти всех – и существа, более странные, чем «живой поезд» (так называл остановивший нас механизм этот маленький человек). Собственно, защитой от этих существ и было предназначение относительно прочной ограды.
Кто построил частокол, человек не знал. Когда он попал сюда, то сразу спрятался за ним от ночных существ. Днём чудовищ не было видно – но лунными ночами их можно было хорошо рассмотреть. Этой же ночью нам предоставилась такая возможность – как раз наступало полнолуние.
Перед тем, как сгустились сумерки, в «селение без хижин» потянулись жители – выглядевшие менее странно, чем первый встреченный нами абориген. Просто они пробыли в этой «резервации» меньшее время и одежда их сохранилась значительно лучше. Среди «селян» были две женщины среднего возраста, не говорившие по-английски, и с ними мальчик лет восьми. Они пришли раньше всех. В корзинке у одной были ягоды, собранные на окрестных болотах, а в холщовой сумке другой – беловатые приятно пахнущие коренья, которыми они нас сразу же угостили, и орехи.
Поскольку внутреннее пространство, защищённое частоколом, было, очевидно, постоянным ночным пристанищем большинства людей, вскоре потянулись и другие жители, возвращаясь для безопасной ночёвки. Среди них была крупная рыжая ирландка лет пятидесяти, с подозрением посматривающая на нас – вернулась она позже всех, когда почти стемнело, видно, не сильно опасаясь ночных визитёров – и относительно хорошо одетый тусклый, какой-то потрёпанный и несчастный мужчина с внешностью типичного дачника. Он был явно не в себе – лишь скользнув мимо нас равнодушным бегающим взглядом, продолжал вполголоса бормотать, что он завтра обязательно должен поехать за город, что пора собирать яблоки и выкапывать земляную грушу, он только отдохнёт немного, и в путь, потому что он спешит, ему страшно некогда, ещё надо успеть взять билет, и так далее – монотонно, тусклым голосом, совершенно без выражения.
- Сумасшедший дом, - процедил сквозь зубы отец, в который раз за сегодня поднося зажжённую спичку к потухшей трубке.
По словам хозяина-оборванца, «живой поезд» захватывал их всех, заставляя оставаться «в этой резервации». Но каким именно способом происходил захват, человечек объяснить не смог. У меня создалось впечатление, что их страх перед «живым поездом» связан прежде всего с тем, что механизм просто «запирал» - как в нашем случае – вход в туннель, поэтому, что же находилось за пределами солнечной долины, для обитателей оставалось неизвестным.
В общем, вряд ли странный «паровоз без пара» служил источником какой-либо изощрённой агрессии. По крайней мере, с ним была связана тайна.

А неизвестное, бесспорно, не только манит, но и пугает.

То, что хорошо знакомо, не бывает сильно страшным – пугает то, чего не знаешь.   

Кто-то из великих сказал: сумерки – щель между мирами.
Эти сумерки мягко, почти незаметно превращали день в ночь – полная Луна выкатилась на небосклон, когда пылающее солнце лишь только коснулось линии горизонта.
Далёкий рёв долетел до собравшихся под сенью могучего дуба, словно в поисках защиты. Зашелестела неподвижная до того листва – то ли рёв невидимого хищника всколыхнул зелёные листья, то ли вечерний свежий ветерок повеял с гор.
Люди зябко поёжились, хотя было тепло. Кто-то лёг спать, но большинство осталось сидеть, вглядываясь в наступающую тьму.
За оградой послышались шаги. Послышался негромкий удар о брёвна. Словно снаружи кто-то нехотя врезал по частоколу ногой. Заострённые брёвна даже не пошелохнулись.
Любопытство пересилило и я встал, отряхнул брюки, и направился к ограде. Никто не сделал попыток удержать меня. Почему-то в воздухе не витало ощущение страшной опасности или, тем более, ужаса. Скорее, в происходящем чувствовалась какая-то обыденность, что ли. Словно опасность, конечно же, была, но все к ней привыкли.
Благодаря лунному свету, посеребрившему окружающий пейзаж, я хорошо разглядел в невысокой траве за частоколом этих отвратительных чудовищ. Схватившись руками за более тонкие, заострённые верхушки плотно подогнанных брёвен, я приник лицом к развилке и, словно зачарованный, никак не мог отвести взгляда от блестящей чешуи пятнистых ящеров.
Ночные хищники то припадали мордами к земле, вынюхивая следы собравшихся под раскидистым деревом людей, то поднимали головы вверх, широко разевая смердящие пасти – вонь доносилась до меня, но не настолько сильная, чтобы я вернулся к своим спутникам. 

Ящеры всё время крутились возле импровизированной калитки, время от времени ударяя по брёвнам сильными хвостами, напомнившими мне тела акул. Ударяли, словно испытывали на прочность. Трёхдюймовые бритвы-зубы сверкали из открывающихся ртов. Следом раздавался то ли рёв, то ли лай – подобный впервые услышанному в сумерках. На этот раз хищники переговаривались значительно тише – и правда, к чему было кричать? Похоже, вся стая была на месте. Дюжина головастых тварей с глазами, светящимися в ночи, будто у котов-оборотней, вертикальные зрачки, словно у ядовитой змеи. Их морды были несоразмерны с туловищем. Скрюченные поджатые передние лапы, более крупные и сильные задние, мощные хвосты, огромные головы на мускулистых чешуйчатых шеях – ящеры чем-то неуловимым напоминали уродливого бульдога, вставшего на задние лапы.
Из-за слишком крупной головы страшилищ казались большими и устрашающими. На самом деле вес каждого звероящера, в общем, не превышал веса крупной овчарки – но в отличие от собак динозавры, чудом попавшие в ХХ век, не способны были перепрыгнуть забор. Казалось, даже мощные мускулы шеи не в состоянии долго поддерживать головы этих монстров – ящеры то и дело опускали их к земле.
Прикинув их способности, я решил, что даже самый ловкий из них, прыгнув, зависнет на заострённых кольях изгороди. Видимо, хищники прекрасно сознавали свои возможности, и не спешили атаковать частокол, хотя чуяли запах близкой добычи.
Вскоре ящерам надоело утаптывать траву вокруг частокола и к полуночи они, успокоившись, удалились, спустившись вниз с холма. Более высокая трава заболоченного луга расходилась волнами от стремительного бега динозавров, скрывая их тела.
Вернувшись к раскидистому дереву, я устроил отцу подобие постели, нарвав пучки травы и застелив их плащом. Укрываться не было необходимости – тёплый ветерок чуть шевелил крупные листья. Почти все жители «форта» уже спали.
В двух словах рассказав отцу об увиденном, я спросил человечка в лохмотьях, первым встретившего нас в этой Богом забытой долине, часто ли здесь бывают дожди. «Дожди?» - переспросил он с недоумением, словно не понимал, о чём идёт речь, улёгся на бок, видимо, забыв о вопросе, и вскоре захрапел.
Отойдя от живописной группы аборигенов, лежавшей вразвалочку у подножия дуба, я улёгся в траву, запрокинул руки за голову и принялся смотреть на звёзды – чужие звёзды в чужом небе – напрасно пытаясь разыскать знакомые созвездия – Кассиопею, Большую Медведицу, Стрельца и Деву… Впрочем, меня уже трудно было чем-либо удивить. И я совсем не заметил, как заснул.  

Проснувшись от звонкого щебетанья мелкой пичужки, усевшейся на ограде, я сел на примятой траве, потянулся до хруста в суставах и увидел, что половина местных жителей разошлась, лохматый человечек в этот момент выходил через открытую калитку, а отца чем-то вкусным угощали те две женщины, которые не говорили по-английски. Увидев, что я проснулся, они замахали мне руками, предлагая присоединиться к скромной трапезе.
В этот момент я почувствовал, что жутко проголодался. Поднявшись на ноги, я подошёл к ним. Отец спросил, осталось ли в саквояже что-либо съедобное – надо, в свою очередь, угостить хозяек. Порывшись в вещах, я разыскал последний кусок хлеба и два яблока, что вызвало у женщин явное оживление. Похоже, хлеба они давно не видели. Разделив остатки наших запасов и отдав одно из яблок их мальчику, мы закончили завтрак – и, кстати, ягоды, которыми они нас угощали, оказались даже вкуснее сладковатых белых кореньев, напоминая по вкусу садовую землянику.  

В полдень мы приблизились к ручью, окружавшему подобие острова с навесом из неизвестного материала.

Здесь, натолкнувшись на препятствие, достаточно многоводный ручей – фактически, маленькая река – дробился на добрый десяток рукавов.
Перескакивая с одного камня на другой, я попрыгал в сторону острова, рискуя свалиться в ледяную воду.
Меня привлекло то, что хранилось на островке.
Книги.
Выглядевшие совершенно неуместно посреди природного ландшафта.
Сложенные под навесом громадные книги производили странное впечатление.
С трудом приподняв один манускрипт, я отложил его с сторону. Моё внимание привлекло одно лишь латинское слово - Radiatus – надпись на обложке гигантской книги.
«Окружённый лучами».
Отлично. Почему меня так притягивает это слово?
Открыв тяжёлую обложку из тиснёной кожи, я разобрал мелкие буквы - эпиграф? Affulget spes aliqua.
«Есть лучик надежды».
Да, всегда остаётся лучик надежды. В самых трудных – даже безнадёжных, казалось бы, ситуациях.
Знак? Это случайное совпадение, или знак?
Не терять надежды? Почему-то слова из неуместной здесь книги меня успокоили.
Spei aura.
Луч надежды.  

- Надо, пожалуй, поговорить с ним по-мужски, - вполголоса проговорил, словно произнося мысли вслух, отец, в который уже раз за сегодня поднося зажжённую спичку к трубке.
Так и не закурив, решительно встал и сказал мне:
- Пойдём-ка.
Спустившись с холма, он повернул к железнодорожной насыпи, я следовал за ним по пятам. «Сейчас покажется», - подумал я и, точно, не успели мы преодолеть и половину расстояния, как живой поезд тихо вырулил из-за поворота.
- Вернитесь! - произнёс голос, прозвучавший приглушённо, будто искажённый мембраной громкоговорителя.
Отец ни на секунду не замедлил шаг. Мы продолжали движение и начали взбираться на пологую в этом месте насыпь.
- Вернитесь немедленно! Вам запрещено покидать установленные пределы!..
- Установленные кем? – хмуро переспросил отец.
Создалось впечатление, что механический голос, растерявшись, ищет, что же ответить, выбирая подходящие слова.
- Чего вы хотите? – уже с другими интонациями спросил голос, исходивший от поезда, остановившегося прямо перед нами.
- Поговорить, - отец не спеша закурил трубку и с видимым наслаждением вдохнул ароматный дым виргинского табака. - Проясните-ка такой момент, уважаемый… Вы защищаете нас от кого-то, или защищаете кого-то от нас? Кто вы, сидящий внутри, и почему вы боитесь показаться людям? Вам нравится, что они, запуганные и оборванные, воспринимают вас уже почти как божество, языческого истуканчика, которому вот-вот начнут молиться? – Отец, прищурившись и чуть склонив голову набок, в упор разглядывал металлический корпус, в безмолвии застывший на рельсах.
Поезд молчал.
Наконец что-то щёлкнуло, словно выключился динамик, и бесшумно распахнулась дверца в передней части, где должен был находиться машинист.
Выдвинулась блестящая наклонная лестница, остановившись в дюйме над насыпью.
Это выглядело приглашением. Безмолвным приглашением посетить – что или кого?
Отец решительно взялся за поручень и поднялся в кабину. Мне пришлось последовать за ним.
Дверца закрылась столь же мягко, как вначале открылась. Раздался щелчок. Мы в западне, мелькнула мысль. Не выдержав, я оглянулся – на дверце не было рукоятей. Видимо, двери открывались и закрывались автоматически, повинуясь какому-то скрытому от любопытных глаз сверхсовременному механизму.
- Приветствую вас на борту первого полностью автоматизированного поезда с автономным питанием!
После краткой паузы механический голос продолжил:
- Вы ошибаетесь. Вы ошибаетесь, если думаете, что представляете какую-либо опасность для меня, или для кого-то за пределами этой долины. Но если вам кажется, что я защищаю вас, то вы близки к истине. За пределами долины, за гранитными скалами находится враждебный вам мир. И, если вы покинете самовольно долину – вы обречены. Думаю, догадки о характере внешнего мира уже посещали вас – особенно когда вы имели честь познакомиться с ночными обитателями Золотой Долины, так сказать, визитёрами из Юрского периода.
- Доисторические твари, понятно. За горной цепью – такие же?..
- Намного крупнее и опаснее. Впрочем, там есть и безобидные травоядные величиной с пятиэтажный дом. Они смогут нанести вам вред, лишь только, если наступят на вас по ошибке, увлёкшись объеданием гигантских папоротников и гинкго.
- Вчера я увидел в небе крупную птицу, на птицу мало похожую.
- Возможно, это был ящер, летающий ящер. Крупных птиц здесь ещё нет, - ответил механический голос. – Далее, по поводу «сидящего внутри». Внутри меня нет людей.
- То есть сейчас с нами разговаривает машина?
- Именно так.
- Трудно поверить, что с нами разговаривает машина.
- И, тем не менее, вам придётся поверить.
- Простите, но как стало возможным такое? – вмешался я в разговор, искренне заинтересовавшись приоткрывающейся тайной механического голоса. – Ведь вы, похоже, способны анализировать наши ответы и вопросы – более того, мне кажется, что в вашем голосе чувствуются эмоциональные оттенки. Разве такое возможно?
- Вот типичный пример нелогичности человеческого мышления! – воскликнул механический голос. – Вы говорите о том, что фактически воспринимаете своими несовершенными органами чувств, и в то же время сомневаетесь, что такое возможно. Не верите глазам своим – так, кажется, называется подобное, свойственное людям явление?
- Похоже, вы хорошо разбираетесь в людях, - скептически произнёс отец, повертев в руке потухшую трубку. – И даже знаете пословицы и поговорки.
- Я многое знаю. В мою память заложено многое. В том числе и эмоциональные нюансы. Я знаю сотни тысяч слов на десятках самых распространённых земных языках, миллионы смысловых оттенков и контекстов, я действительно многое знаю.
- И всё в бесчисленных проводках и лампах, скрытых за металлическим корпусом? Фантастика! – вновь не удержался я от восклицания, заслужив неодобрительный взгляд отца из-под седых кустистых бровей.
- Компьютеризация, – ответил голос.
- Компью…что? – переспросил я.
- Вам это слово ещё незнакомо. Появится оно только через добрых полстолетия. И никаких ламп, заметьте. Ламповые радиоприёмники останутся в далёком прошлом, когда компьютеры завоюют мир!
- Мне сильно не нравится слово «завоюют», - бесстрастно заметил отец.
- Это образное выражение, - вежливо пояснил голос, - вопросы же настоящего завоевания планеты и околопланетного пространства роботами и компьютерами рассматриваются пока лишь писателями в ключе литературных допущений.
- Роботами? – вновь переспросил я.
- Да, это ещё одно новое слово. Чтобы вам было понятно, я применю словосочетание «искусственный разум». Искусственный, созданный человечеством разум – в разной степени совершенства, в зависимости от целей и задач, которые ставятся перед создаваемой техникой. Робот-домохозяйка обладает слабо развитым искусственным интеллектом, достаточным для обеспечения качественного выполнения основных домашних дел – уборки, стирки, приготовления пищи. Наручные часы-телефон компьютеризованны лишь настолько, насколько требуется для выполнения их основных функций. Искусственный разум в данном случае вообще не используется. Для освоения космического пространства используются самообучающиеся системы – это, наравне со мной, наиболее продвинутые и сложные формы искусственного разума. Наша память обладает в тысячи раз большим объёмом, чем память человеческого мозга, и в миллион раз большей скоростью обработки разнообразной информации. Причём, если мужчина может качественно делать одновременно максимум две-три операции (а чаще всего одну), женщина – три, в редких случаях четыре – то мы способны делать сотни дел одновременно. К тому же мы долговечны, практически не болеем, то есть в большинстве случаев способны сами устранять поломки в наших организмах, тем более, что почти все основные функциональные (жизненно важные, по вашему) системы дублируются.
- В общем, выходит, что вы – само совершенство по сравнению с нами, - отец сунул остывшую трубку в карман сюртука.
- Безо всяких сомнений.
- Тогда что же вы тратите своё драгоценное время на беседу с «низшими существами»? – в словах отца сквозило плохо скрываемое раздражение.
- Просто я выполняю определённые функции в этом пространственно-временном истончении, поддерживая необходимый баланс. Вы слышали, возможно, о параллельных мирах. Так вот, существуют постоянные или время от времени возникающие в пространстве места, где истончается, образно говоря, плёнка, разделяющая миры. Вследствие этого может нарушаться равновесие во Вселенной. К тому же проблема усугубляется тем, что миры существуют в разных временных отрезках, в разных эпохах.
- То есть машина времени – не выдумка фантастов? – спросил я.
- Теоретически возможно совпадение в одной точке разных эпох.
- Похоже на ленту Мёбиуса?
- Да, в какой-то степени. – подтвердил механический голос. – Фактически, мы имеем дело с многомерной Вселенной. Математик это поймёт легко, простому же человеку трудно выйти за пределы трёхмерного пространства даже мысленно – четвёртое измерение воспринимается уже с трудом. А здесь вступают во взаимодействие силы восьми-, даже девятимерного пространства.
Живой поезд продолжал вещать – для меня вся эта информация была крайне интересна:
- Теперь я попытаюсь вернуть вас домой. Скоро наступит благоприятный момент, выпадающий, заметьте, крайне редко. Но должен предостеречь вас.  

Голос внутри кабины доносился словно бы со всех сторон. В то же время нигде не было видно динамиков.

Вообще, внутреннее убранство кабины было очень странным, изобиловало множеством мелких деталей, светящихся и мигающих лампочек, на обычные лампы совершенно не похожих – при полном отсутствии привычных крупных металлических деталей, начищенных медных рукояток и тому подобного. Видимо, так и должна выглядеть техника будущего. К сожалению, я мог лишь догадываться о приблизительном назначении всех этих мелких деталей из материалов, отдалённо напоминающих слоновий бивень или прозрачную кость, может быть, особо прочное стекло. Будучи относительно хорошо знаком с основными направлениями развития современной техники, я пребывал в полнейшем недоумении. Отец же оставался невозмутим – казалось, он собирается опять вступить в спор с бестелесным голосом.
Тем временем голос продолжал предупреждать нас:
- Для работы моих двигателей используется ядерное топливо. Но вы, конечно же, не можете понять все тонкости этого процесса – вы, живущие в эпоху пара, и лишь подступающие к подлинному расцвету двигателей внутреннего сгорания!..
В голосе явно появились патетические эмоциональные нотки.
- Должен предупредить, что излучение альфа- и бета-лучей, а в особенности гамма-фотоны, могут губительно воздействовать на человеческий организм. Впрочем, смертельной дозы облучения вы избегнете – мои двигатели относительно надёжно экранированы специальной защитой из особых пластических масс, неизвестных вашему времени. Пожалуй, в награду за вашу смелость и отвагу, я вывезу вас. Более того, скажу, что в будущем умеренными дозами облучения будут излечивать многие заболевания – например, уничтожать опухоли, подобные тому злокачественному образованию, которое находится у вас, пожилой господин, в верхней части тела!
Отец нахмурился и резко сказал:
- Ерунда! Опытный врач с обширной практикой – в отличие от безмозглого и бездушного механизма – сообщил мне, что опухоль не злокачественная. Так что вы ошибаетесь!
- Увы, это он ошибся. Зато я никогда не ошибаюсь. Более того – скажу вам, что вижу людей буквально насквозь! При помощи разнообразных видов излучения, в том числе и при помощи ультразвука – впрочем, вам вряд ли понятны мои слова. Современная вам наука ещё слишком примитивна. Так вот, скажу в добавок, что у вас, милейший, серьёзное заболевание печени, которое срочно следует лечить гепатопротекторными средствами вроде порошка из семян растения Silibum marianum, или соком свежих листьев артишока. А у вашего сына песок в почках, причём образования в правой почке достигают величины почти полдюйма – это, фактически, камни. Методы лечения почечно-каменной болезни можете выбирать сами, но в моих силах, подчёркиваю, в моих силах – избавить его от инородных включений в жизненно важных органах путём использования лазерных лучей.
- Насколько я знаю, - ещё сильнее нахмурился отец, - лазерные лучи – это, если судить по книгам писателей-фантастов, страшное оружие будущего. Уж не хотите ли вы, милейший, столь изощрённым способом избавиться от непрошенных гостей?
- Чушь! – в голосе машины почувствовались нотки возмущения, - полнейшая чушь! Впрочем, я не настаиваю.
Тут я решил, набравшись духу, вмешаться:
- Согласен. Если это не причинит вреда.
Отец изумлённо оглянулся на меня, приподняв седые брови, словно видел меня в первый раз, но ничего не сказал.
Тем временем голос живого поезда приобрёл стальные командные нотки:
- Итак, прошу вас открыть дверь в служебные помещения. Идите вперёд и ничего не бойтесь!
Отец раздражённо хмыкнул, словно его прямо обвинили в способности испугаться, расправил стариковские плечи и, перехватив поудобнее трость, шагнул в сторону дверей, бесшумно разъехавшихся перед ним в стороны. На миг он приостановился, подозрительно заглядывая в полумрак длинного коридора, и пошёл твёрдой, уверенной походкой.
Перехватив саквояж в другую руку, я успел взглянуть в окна и заметить ускоряющееся движение – мчавшиеся за окном деревья и красноватые скалы сливались в разноцветные полосы. Затем поспешил за отцом. В коридоре стало почти совсем темно – двери за нами закрылись. Мигание лампочек в стенах и под потолком усилилось, словно некая сила – сила инерции – подтолкнула нас в спину. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Отец впереди пошатнулся, выбросив руку в сторону, словно желая опереться. Я лишь успел подхватить его под локоть – и потерял сознание… 

- Алекс, - услышал я голос отца, - очнись. 

Открыв глаза, я увидел устремлённый на меня внимательный взгляд из-под седых кустистых бровей. Отец пришёл в себя раньше, чем я, и – удивительное дело – он выглядел явно моложе своих семидесяти лет! Ну, по крайней мере, выглядел посвежевшим, отдохнувшим и выспавшимся.
- Слушай, сын, - улыбнулся вдруг он, что само по себе было невероятным, - как тебе всё это?
И он обвёл рукой вокруг.
Я оглянулся.
Мы ехали в том самом вагоне того самого поезда, в который сели одним удивительным ранним утром в Эдмонтоне. За окном расстилался знакомый равнинный пейзаж – берегом реки Сторт мы подъезжали к своей станции близ Литл-Холлингбери.
- Как себя чувствуете, отец? – первым делом задал я вопрос.
- Чудесно! Давно так себя не чувствовал, чёрт побери! – широкая счастливая улыбка впервые за много лет осветила лицо старика. - Да и ты, похоже, тоже, что называется, в форме! 

В самом деле, я чувствовал себя превосходно. И вдруг отчётливо понял, что исчезли обширные ноющие боли справа от позвоночника, в области поясницы. Не опираясь на диванчик в купе или на стены, я легко встал и вдохнул воздух полной грудью.
- Вот что, сынок, проведём-ка проверку той чертовщины, что мне приснилась.
Отец развязал галстук и сильно рванул рубашку возле горла, словно ему было трудно дышать, захватив и повязку вместе с ватой. От чёрной опухоли в пол-ладони, сидевшей ранее на ключице, почти не осталось следа – лишь розовело пятно помолодевшей кожи.
Он провёл ладонью от горла в сторону ключицы. И произнёс довольным голосом:
- Не болит!
Затем протянул мне открытую ладонь и со словами «Славное приключение!» пожал мне руку.
Впервые.
Что-то изменилось в мире.

Что-то изменилось в нас самих. 

Думаю, в лучшую сторону!..

*  англоязычный псевдоним в качестве сомнительного эксперимента применялся для ряда публикаций в "разнокалиберной" прессе... 

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Церберы

Рассказы → Вторжениe

Рассказы → Властитель Ночи [18+]