Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 3. Глава 5

03.05

Без пеги-парашюта Отто снижался по воздушным течениям, ускоряясь от слоя к слою навстречу мраморно-белому облаку Шамании. Его встречали, заметили даже без позывного свистка. Свист легко пропустить, вокруг неподвижной Шамании на удивление ветреное небо. Новый харон внимателен и одинок, новички редко оставляют свой пост. Встречал и направлял незваного гостя всеохватывающий, глубокий зов лунного бубна у Грома в руках.
Сначала Отто было забавно, затем – кураж, а вскоре для страха не осталось места. Свист в ушах. Рамы не разглядеть. Крутился волчком. Гора облака, полнеба заняв, появлялась и пропадала со скоростью Лаймом бросаемых дротиков. Свист ветра. «Бум-бумц!.. Бум-бумц!..» – солнечным сплетением слышал. Кубарем вкатился за неё, ударившись в гулкую мембрану собственно звука, и не вдруг поднялся на ноги.
Суприори просчитался: Отто в Шамании, и он жив.
Вопрос, долго ли ему осталось, нежданному, незваному олицетворению угрозы. В принципе, защита рынка от шпионов – вторая задача харона, но не сокрытие их и факта появления, также и не без обсуждения с кем-либо из старших. Шаманийцам чужда несправедливая жестокость перестраховщиков, близка вера в то, что раз уж так, то – Шамаш позвала. Грома не устраивает именно благоприятный исход.
Подсознательно ожидая в тайных землях закрытого облачного рынка встретить того парня, что заставил пережить острейший приступ ревности, Отто удивился ему. Такое прямо сразу совпадение... Неприятное.
Парень, в упор не замечавший его в Арбе, не вспомнил и теперь, но с первого взгляда между ними воздвиглась стена отчуждения. И без неё положение патовое, с ней вообще. Оба лгали. Занятые каждый своей ложью, к чужой не прислушивались.


Чей, Пажа? Ясно, Пажа. Харон? Харон так харон. В дороге просвещу, ладно в дороге. Поплыли.
Краткое путешествие привело их в странноватое подвальное помещение... Шлюз? На первых этажах по колено, подвал должен быть затоплен полностью, но вода сочилась по металлической лестнице, по стенам и, видимо, уходила куда-то с не замолкающим гулким журчанием. Окон нет, узкая дверь запасного выхода по периметру приварена к косяку. Нет запасного выхода.
Квадратное в плане, металлом обшитое помещение содержало много пустых столов, верстаков и что-то вроде ткацкого станка. «Нити» неведомого материала. Тонкие как струны или лучи.
Когда Отто, придя в чувство, нож ища, осознав, что ему светит, выронил платок для протирания шариков, он потерял дар речи. Легчайшая, самоочищающаяся ткань с марблс-эмблемой вертикально стоящего меча, упав на эти «мечи», провалилась на мокрый пол, словно лепестки мармелада на Оу-Вау сквозь резалку... Хорошо, пальцем не успел потрогать струну, вовремя одумался. «Он привёз бросить меня на – резалку?!» Гром не чудовище, он просто свернул в первый тёмный подвал.
По легенде... По наспех сооружённой брехне: Отто прилетел один, чтоб в «доме» Пажа дождаться его самого и... Дальше он не придумал...
По встречной легенде Грома, ждать следует здесь...


Как человек, даривший каштаны к лунному лику Шамаш, Гром мог бы заинтересоваться подвалом и провести аналогию жерновами сакрального второго этажа... Там балки не доставали до стен, станок наоборот, больше помещения, уходит как в иллюзорную проекцию, в толщу отнюдь не иллюзорных, стен...


«Завёл, реализуй, – скомандовал себе Гром, – защищай миропорядок, чтоб все оставалось на своих местах. Мумифицируй».
Изгнанник от начала жизни ищет любой стабильности любой ценой, склеп – не страшилка, мумия не ругательство, нежданно всплывший эпитет не смутил его. Черт знает, откуда он всплыл... От сладостей в кармане, наверно. Мастера Оу-Вау делают патоку такую, коконом скрученные на соломинке карамельные нити, «мумики» зовут, если сразу не съесть, назавтра фиг разгрызёшь.
Гром скомандовал и еще скомандовал...
Нить разговора утрачивая, подходя ближе.


Пустяк какой...
Ему не доводилось делать этого прежде. Никогда раньше он не отнимал жизнь.
В руке – чувство лунного бубна, направляющего бубна Шамании. Чтоб прямо, чтоб единственно верной секущей – в раму, а не в лепёшку об косяк. Не всякого постороннего человека можно зацепить. Не каждого и лунный круг выводит!.. Всяко бывает. А тут у Грома получилось, и теперь...
К этому времени он сделался опытным борцом и весьма чёрствым человеком, в ничтожной мере сохранившим, прежде-то не свойственное ему, сопереживание. Но для падающего к раме Отто он, прямо если сказать, уже побыл док-шамаш. Тем самым, после которого Докстри может быть свободен! После которого может «фьюить!..» на вечный покой... Гром ломал себя, пытался тоску на тоску разменять.
Молча подходя. Ближе, ближе.


Как выбрать момент?! Как выбирают секунду между двумя: принадлежащей невинному, девственному «только что» и «уже» хрипящей, с локтём на горле, сующей пальцы под удавку поперёк груди?.. Воображал тысячу раз, без толку. На струны толкни, отвернись и уходи. Гром не мог. Смешно сказать, рассечённый платок Отто напугал и его.
Распуская шнурок с запястья, он обходил станки... И Отто обходил. Пока в углу не очутился. Спиной к заваренной двери.
На внутренних качелях Грома Отто был третьим лишим, язык прилип к гортани. Он бы и совета и помощи попросил, как заблудившийся спрашивает дорогу у охотника в незнакомом ряду, смутив и смягчив того, но нет отклика. Ведь отклик должен быть прежде? Раньше, чем произнесено первое слово.


Они застыли лицом к лицу: борец и марблс-игрок, протеже старого жулана и одинокий телёнок, заблудившийся в трёх соснах неподходящих ему рынков. Ни угроз, ни вопросов.
Отто кусал губы. Паж говорил: нет-нет-нет? Паж был категорически против? Хоть единожды сомнение проявил? Разве что в шутку: «Если будешь плохо себя вести...» Отто и повёл плохо, очень плохо, без приглашения пришёл.
Молчали. Смотрели мимо. Слушали, как светлячок ходит по потолку, по железу. Легким монотонным шагом.
Это бывает у них, забредут не в свою «ячейку» по светлячковым бродам и колобродят в ней, пока случайно не развернутся в нужном направлении, тогда выходят прочь.
Оба парня зачем-то ждали: вот-вот отдалятся, затихнут шаги...


Общая атмосфера Шамании подействовала на Отто крайне угнетающе. Красот, прелестей каких-то ожидал... Паж отрицал, нет-нет-нет?..
Призраки Впечатлений повсюду, смазанные, навязчивые, умножающиеся в геометрической прогрессии. Абсурдным количеством уже не вписываясь в реальность, они стелились перед лицом слоями зловещего кружева. Смерть свою в лице Грома Отто видел попеременно сквозь пару призрачных лиц: черноглазое женское и мужской профиль. Мужчина раз за разом поворачивался к нему и не заканчивал разворота. Отто чудилось, что это Гром ждёт кого-то, поглядывает в сторону.
«Так и не узнаю, – подумал Отто, в ознобе начинающейся лихорадки, – ни зачем, ни за что...»
Шаги светлячка наверху сместились в район двери. Гром напрягся. Он давно уже сменил кожанку на пластиковую одежду, с её отвратительной, дешёвой рациональностью, а поскольку не был ещё иссушен каштанами, он оказалась ему мала, туговата. Мышцы борца зримо перекатывались под пластиком.
Отто, по карманам хлопал впустую. Нашёл сувенирный, пустячный нож в искру встроенный, на локтевом браслете.
«Из чего удавка? Если металл, мне конец».


Казалось, светлячок ушёл... Но вдруг затопал быстрее...
Гром уже качнулся вперёд...
Из лестничного проёма послышался лай низкий до хрипа и глухой. Совсем тихий... Душу вынимающий звук для шаманийцев. Всякий раз они говорят себе – послышалось.
За время его оцепенения Отто скинул браслет с локтя и – просчитался... Забыл, что нет кисти руки. Искра-нож звякнула о мокрый, железный пол.
Удавка мелькнула в воздухе. Отпрянув, поскользнувшись на мокром полу, Отто хотел схватиться за что-то... Этим что-то оказались вместе: удавка и нити станка. Схватился...


В мелкую лапшу – удавка, армированная биг-сталью, нож не помог бы. А рука... Правая рука, регенерации не закончившая, коснулась нитей безо всякого вреда для себя. Струн. Отто почувствовал их! Радостное переживание для человека, соскучившегося по своей руке! Провёл...
«Дрынь!..» – побежали гаммы. Кончики несуществующих пальцев лежали между струн, как на клавишах. А клавиши текли рекой... Из дальней стены выходя, уходили в ближнюю стену. Беспрепятственно, магически. Отто пробежал пальцами по клавишам, словно всю жизнь лишь этим и занимался. Мелодия...
Миллион оттенков струн. Он шёл по ним пальцами, как по мощёной дороже Техно Рынка, перепрыгивая с плиты на плиту, радостно и спокойно.


Воцарилось прежнее напряжённое равновесие.
Отто думал: «Взгляну на него, дроидская магия рассеется, и борец удавит меня без удавки на раз. Надо что-то сказать под эти звуки. Под их покровом. Но что? Где я, в сущности? Как с ними, местными договариваться?»
Играл и метался... Играл красиво, дроидский инструмент, негармоничное извлечь нельзя. Спустя триллионы триллионов лет дроидская, не регенерировавшая до плоти, рука снова играла на легендарном инструменте.
Если бы Отто умел думать на дроидском эсперанто, он бы жерновам установки мог изменить, пианино кодировки служило им панелью задач.


Какой эффект произвела мелодия на Грома, трудно выразить...
Отто что играл? Что он не хочет умирать. Что он запутался, что слов не может подобрать. Струны переводили его настроение в звуки.
Спустя час, наверное, Отто всё же взглянул на своего преследователя и спросил:
– Почему?
Инструмент перевёл, сопроводил музыкой, очень похожей на колокольчики Туманных Морей дроидов.


Гром усмехнулся и выложил кратко. Про себя. Про то, что он – изгнанник! Что не позволит рассыпаться едва обретённому дому! Как уходят светлячки, рассказал. Что не призраки они, что предыдущий док уходит, когда последующий становится кому-то док. А предыдущий это главный для него человек.


Отто в ответ ему высказал превеликую мудрость.
Чужая мудрость, куда Отто до неё, он молод. Но не фальшивил, повторяя. Искренне попугайничал, от чистого сердца, когда что-то нравилось ему.
А именно...


В Оу-Вау, сладком ряду Краснобая провожали однажды бая всем рядом.
Отто не знал ни его, ни церемоний прощальных. Не предполагал и того, что человек способен настолько точно предвидеть время своего ухода.
«Странный фестиваль...» – отметил он, свернув в благоуханный, общей любовью пользующийся ряд.
Столы накрыты для завсегдатаев, званых гостей и случайных прохожих, без разбора. Танцев никаких, разговоры тихие. Музыка: две чары вели вайолет, повторяющимися куплетами на незнакомом языке. Их сменял ай-вайолет четырёх юношей, поочерёдно повторявших строку за строкой, пять прощаний. И снова чары. Тихие, невероятные голоса будто закрыли сладкий ряд, обособили от шумного, алчного Краснобая.
По какой причине сладкоежка Отто не знал бая, устроившего прощальный пир? По той, что пару сотен последних лет, бай ушёл на покой. Совсем: не учил и не «затворял», как говорят, лакомств. Оставался известен, как мастер мастерам, в узком кругу. Но когда пришло время, круг оказался довольно широк...
На прощанье бай собственнолично приготовил сладкое море тянучек и коктейлей, сахарную гору, возвышавшуюся над ним: монпасье, зефиры, безе, облачное безе – плавающее по воздуху... Букеты съедобные, плотными розочками набранные, украшения-лакомства, бусины-фрукты... Конфеты, чтоб за щекой полдня носить, смакуя... Шипучки, что взрываются во рту – кислые, кислейшие!.. Шоколады от молочных, растопленных до каменно-крепких, горьких, изысканных шоколадов с перцем, единственная «сладость», что признавал Паж помимо безе и чистого сахара... Подносы пастилок, блюда с горками сладких гофрированных корзиночек, наполненных водой Впечатлений, превращённой в желе, без корзиночек – в мармелады... Несчётно вариантов. Собственноручно угощал. Отто досталась мармеладная змейка из его рук и случайный обрывок разговора бая с его старым коллегой:
– Они не вытесняют нас, идущие за нами, какое заблуждение! В тебе говорит конкурентность по сию пору, друг. Тянет, попомни мои слова, с определённого момента, свесив ноги, сидеть на краю. Однажды просыпаешься утром, чтобы идти к мешалке, к плите, но понимаешь вдруг, что сегодня специальный день – на пороге сидеть, на лавочке языком чесать. Да, Халиль? Нисколько, я нисколечко не ревновал к их успеху! Кого? Моих же учеников? Их десять... Какое десять, их больше двадцати поколений! Про которое поколение, друг мой дорогой, ты спрашиваешь, не ревновал ли? Про первый пяток, про тех, что забыли моё имя? Не говоря, от кого и пошло их искусство. Не от меня ж исходно! От Вау-бая. На взлёте славы и успеха его имя подзабыл я сам! Но затем вспомнил... Угостить хотел бы. И поучиться ещё... А кто-то носится сейчас от Аромы к Оу-Вау, бегает, как сумасшедший, ингредиенты подбирает... Спустя тысячу тысяч лет он вспомнит обо мне. С трудом найдёт человека, который знал моё имя... Следом идущие, впереди идущие, не конкуренты нам, это время идёт само, время шагает... хорошо шагать с ним в ногу, хорошо и сидеть на лавочке...
Часа не провёл Отто за феноменальными столами, прежде чем тот бай поднялся на Белом Драконе над Рынком Мастеров...


Последние минуты зовут в Собственный Мир. Вряд ли успел долететь, потому что совсем скоро над людьми, над длинными столами белым облаком распростёрлась драконья морда, прощальная... Чары замолкли. И все при все увидели, что дракон усами улыбается, что дроид совершенно счастлив. Это была морда, излучающая удовлетворённость собой и судьбой, работой проделанной от и до... Поразительно.
С Халилем по пути Отто. Вместе возвращались в Арбу.
Отто спросил, не показалось ли ему? Спросил, какое у Халиля впечатление от дроидской морды. Точно такое же. Разница, что Халиль не удивился.
Он от Пажа, Паж от изгнанников, а они от дроидов непосредственно слышали, что влюблённая пара, естественный срок прожив, становится первой расой.
– Причём тут дракон? – недоумённо спросил Отто.
– А ты никогда, – спросил Халиль в ответ, – не слышал переложения чарами той старинной песни, из пяти прощаний отдельно, когда раненый человек умирает в поле, сожалея лишь о самой свободе, о вольной воле скакать на коне, об этом коне сожалеет?
Слышал, кто её не слышал. Но опять не соотнёс:
– И что?
– Не все счастливы в любви, – Халиль поправил очочки и добавил скороговоркой, – а возможно, без неё счастливых и побольше...
– И что?! Загадочные вы мои, что Паж, что ты, сил нету.
– А то что, говорят, гонщики, всадники, небесные бродяжки, любившие только полёт, только волю на драконьей спине, становятся первой расой с ездовым дроидом вместе: человек со своим Белым Драконом.
– О!.. Ух ты...
Свободному и беспечному Отто показался изложенный вариант куда романтичней пары человек-человек... И уж куда веселей скучных моногамных тысячелетий!..


Под аккомпанемент дроидского пианино, не прекращая гулять несуществующими пальцами по мнимым струнам, Отто и рассказал эпизод Грому, повторив в конце чужие слова:
– Не толкаются сзади идущие. Как в пространстве, так и во времени места хватит всем.
Блеснул эрудицией:
– Не догонит Ахиллес черепаху, они даже не параллельным курсом идут, каждый своим.
Гром молчал. Пианино текло.
Точки регенерации указательного и среднего пальца шагающим человечком, замедляясь, рассеянно переходили с клавиши на клавишу. Как в незнакомой местности, задумчивый человечек руки остановился, поднял взгляд и обнаружил, что не представляет себе, как очутился и где, Отто прекратил игру, озарившись необычными оттенками световых клавиш...
Задевая неподвижные пальцы, новые звуки гаммами потекли.
Дроид сказал бы: новой алгоритмической плотности звуки. На человеческом эсперанто, помимо краткого замечания об их приятном, гармоничном восприятии в горле, подобном восприятию дроидского манка, сказать нечего, ибо главное тут не посыл, а отклик.
Новые гаммы возымели отклик. За пределами Шамании.


Удивительно, сколь ничтожные, случайные моменты радикально и необратимо нарушают равновесие... Если бы Отто убрал руку, технический дроид не откликнулся бы собрату ещё невесть сколько эпох.
Осколки Кроноса... Они до сих пор оставались связаны.
Из-под земли донёсся ответный звук. Откликнувшееся пианино кодировки, последний раз оживавшее под драконьими когтями, имело звук совершенно иной. Тембр человеческого голоса, духовой инструмент.
Уплывая по реке горюющей, утешающей мелодии... «Саксофон!..» – Гром вспомнил инструмент.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Обычное дело