Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 7

02.07
Светлячкам не отказывали.
Когда таковому случалось преодолеть уступы водопада и достичь лунного круга, он без очереди заходил в этот круг. Состоящий из призрачно-синей «кровеносной системы», суховатого лица и глаз, кому-то из шаманийцев ещё знакомых, кому-то памятных, он имел привилегированное положение.
Община шаманийцев – братство сплочённое нуждой, но не злой волей, не общим врагом. Безумием сплочённое. Тёмным безумием, саморазрушительным, но страстным и добровольным. Неконтактное, потустороннее существо, погубившее себя днями или столетиями раньше, часть этого братства настолько, насколько способность имеет воззвать к нему. Воззвав, получит то, что хочет. Лунный круг. Нитку сахара. Иногда светлячок приходил за сахаром и уходил в бусах из белых капель во много нитей. Сам брал, ни слова не говоря. Вверх по водопаду его бережно сопровождали.
Светлячок – для кого-то бывший друг, для себя – надгробие, и для всех напоминание – вот это ждёт и тебя. И его. И его тоже... Так что, не пасуй и не суетись. Не привязывайся и не враждуй. Смысла нет, есть гедонизм и скатывание, гедонизм и сползание в пропасть.
Предмет специфического чёрного юмора Шамании, при личных контактах светлячки – объект не наиграно внимательного обхождения.


Для Грома это должен был быть второй по счёту лунный круг... То есть, самый пугающий. Уже ясно, что ждёт тебя, но как справляться, совершенно непонятно.
При появлении в кругу призрачной, мертвенно-синей фигуры его суровое лицо с волевым подбородком дёрнулось, как от кислого песка, бросаемого в приторные коктейли. И рад, и разочарован, путешествие в преисподнюю откладывается.
Однозначный упрёк в глазах Харона, скорость, с которой разомкнулся сектор лунного круга, пропуская гостя, наглядно показали Грому, как он неправ. Вскоре он и сам, изнутри поймёт это. Экстатический танец светлячка пробирает до костей, сильней каштана, зрелище это незабвенно. Чем, почему? Пытался, но не смог уловить. Ритмичный, незамысловатый танец... Сложны экстатические танцы шаманийцев в расцвете сил, на пике интереса. Без сознания, всем телом и жестами пытаются прокричать, выразить, что видят. Экстаз сплетения кибер-механики с живым телом.
Судороги же новоприбывших и покачивающиеся под «бум-бум... бу-бум...» свечи-светлячки вычурной экспрессии лишены. Одни ещё пугаются и не идут до конца, с оглядкой идут, за ритм круга держась. Вторым уже нечего бояться.
Прост, незатейлив их танец... Но ни Рынок Мелоди, ни шатёр Бутон-биг-Надира, с купленной на всю ночь танцовщицей, раз в году спускающейся, чтоб принести на континент сладкую мяту танцев-падений высокого неба, выдержанную в полыни одиночества, не знают подобного... Дроидская сфера с её чудесами такого зрелища, как разгорающийся светлячок в кругу лунных бубнов, не знает.


За лунами, не нашедшими рук, слабый ветер гуляет по незримой сухой траве... Бубны не деревьях кажутся далёкими и огромными, как настоящие светила. А в кругу – обычного размера. Иллюзия, поменяй один бубен на другой, и то, что держал в руке, станет луной, а луна – гулким инструментом.
Светлячок взял луну из рук какого-то парня и закружился, ладонью выстукивая основной ритм, без мелодии, без замедления и ускорения. Живые, обычные шаманийцы так не могут. В трансе равновесие сохранять можно, па всякие выделывать сверхъестественные, но в руках ничего не удержать. Там кричишь руками, и зовёшь, и шепчешь. А уж выдержать ровный ритм...
Мимоходом светлячок бросил каштан в рот, Грома – в дрожь.


Закрыв глаза, светлячок воздел бубен над головой и до прекращения транса не опустил рук. Маятником, гибкий, словно бескостный он раскачивался, поворачиваясь слегка, внезапно взлетая. Каждый раз – неожиданно. Бубен – прежде. Невозможно увидеть, как подкидывал, каким неуловимым жестом, мистика... Тягучий взлёт светлячка, как падение вверх смолистой капли. Он ловил в апогее луну, раз за разом пытавшуюся сбежать на полночное небо.
Танец не содержал и грамма чувственности, но оторваться невозможно. Не увлекал, он забрал лица зрителей и сделал единым - своим лицом.
Подобному нет аналога. Так или иначе, но похотливая козочка буйного пляса-капри проникла во все танцы живых, отпечатала в них острое раздвоенное копытце. А светлячок ловил сбегающую луну, до живых ему нет дела. С неоново-синей ладони жемчужный, лунный диск катился, белым светом отчёркивая синеватый свет лица. До шеи катился, как по резаку стрижа. Обратно взлетал...
Ближе к финалу танцор на кончиках пальцев луну оставил медленно поворачиваться над головой...
Крылом в сторону – свободная рука...
Так летел... Медленно кружились в противоположные стороны, луна над светлячком, светлячок под луной... Летели...
В неприкосновенности бубен продолжал: бум-бум-бум...
«Такого не бывает...» – думал Гром, не дыша.


Он не слышал сопровождения, не слышал их общего рисунка, осознал сейчас. Забыл про свой бубен под ладонью. Гром бессознательно тем самым в точности следовал советам Пажа: всё рукой, всё кожей.
Неожиданно без усилий Гром увидел, откуда ударяет «бум-бум» в вознесённую над танцором луну. От них, от лунного круга. Их согласная волна, призрачно синяя, поднимаясь по светлячку, достигала густо-фиолетового цвета морских глубин, тогда раздавался «бум».
Ночь тянулась, нескончаемая полночь Шамании. Тянулась, вращалась, летела. Светлячок был Шамания, он был прекращение времени.


И снова необычное: этот цвет, взбегающий по рукам, стремится стать красным. Как огоньки, смываемые водопадом, как зарево на сводах пещеры... Гром задумался и отошёл немножко от полной вовлечённости.
В широкую грудь через ладонь, сквозь мембрану бубна и особенный воздух лунного круга стучались удары другого сердца, не его. Стучались, как в незнакомую дверь ночь стучит кто-то, спасения ища, от преследователей на шаг оторвавшись. Тихо, настойчиво. Слова ложились в ритм... «От кого, от чего убегает луна? Убегает из яви?.. Бежит ото сна?.. Мы бежим, а луна убегает от нас... Я сплю». Он вздрогнул и очнулся. Увидел близко лицо Харона, склонённое к нему.
Шёпот:
- Это нормально. Но подыши глубже и непременно возьми сахара, когда прекратится...
«Прекратится что?..»
Светлячок уже вышел из круга и транса, сидел вдали, под чёрными остовами деревьев, а у Грома в груди продолжалось «бум-бум...» Едва подзатихло, как собаке с ладони, не Харон, кто-то другой, положил сахарный шарик Грому в губы. В жизни он не получал такого удовольствия от простого сахара!
– В кругу не спи, – сказал ему этот кто-то сурово.
Бубен в руке горел ярко, как луна, Грому не видно кто.
«Оп-па... Что со мной?..»
Этот кто-то, оказывается, останавливал его руку, ударявшую, будто чужая... Не отнял бубен, а добивался того, чтоб Гром заметил, что делает, и прекратил сам. Заметил. Перестал. Удивлённый, смущённый.
Некто добавил тогда:
– Ни при каких условиях. Как можешь, борись с дремотой. Сам пропадёшь и невесть скольких утянешь за собой.
Гром тихо извинился.
– Не к тому, – ответил суровый голос, – а на будущее.
– Понято.


Кроме сахарных нитей, всякого разного понапрятано в земляных тайниках Шамании.
Разновидности всяких вод, от жёстких оливок, ядовитых шипов, до Чистой Воды забвения. Мозг выносящие, синтетические ароматы с Техно Рынка... Мерцалки с подобным же действием. Всё, что относится к лазарету экстренной помощи, что способно резко пробудить или глубоко усыпить, успокоить.
Имелась и кибер-механика, соответственно тематике эпохи каштанов. Вынеси из Шамании, дроиды сразу отберут. Хотя она не оружейного толка. Кибер-вилки раздельно насаживающие на зубцы ум и тело, останавливающие все процессы, как регенерации, так и распада. Тайм аут, если что, передышка. Лютая вообще-то вещь, по ощущениям хуже каштана, зазря не станешь пробовать. Паж, ноустопщик, баловался.
Имелись книги и вирту по истории. Вороха отдельных страниц, вырванных альбомных вкладок. Кое-что по схемам кибер-механики, запретное вдвойне. Приносить приносили, читать не читали. Они тут ради «фьюить!..» Условия не подходящие, темно. Если книжку под бубен вплотную положить, то видно.
Неприхотливый Паж читал, фонариком скользя. Он постоянно читал. И ни черта не понимал! Объективно: из трёх его жизненных увлечений ни одно не способствовало остроте ума. Ноу Стоп отупляет, Великое Море остужает и упрощает ум, и сама Шамания вытесняет интеллектуальное простым чувственным.
Но читал – постоянно, вникнуть пытался. Все прочие занятия Пажа по времени процентов двадцать займут, если сложить и транс, и сопровождение в трансе. Девяносто пять - склонившись, фонариком бегая туда-сюда, одинокая фигурка в навеки подлунной степи. Понять хотел. Так ли эдак, подступиться к тайне.
«Кому ты паж... Отто, правда, кому я паж, кому?..»
Но главное в тайниках – сладости. Шамании и всему происходящему сугубо противоположные, уместные как нигде.


Старые Шаманийцы, вплотную дотанцевавшие под стрижиное «фьюить!..» к состоянию светлячка, как и Паж, порой задавались вопросом о природе сопровождения в трансе.
Многожды проверено, что пока твоё тело не горит насквозь газово-синим пламенем буксующей регенерации, без товарищей зайти в транс можно с трудом, выйти невозможно. Меж тем, выводить никто никого нарочно не учил, оно само получалось, как звать, как тянуть на себя, как повторять: мы слышим тебя, мы видим тебя, мы тут. Причём, не тебя, бьющегося о землю с пеной на губах, не тебя, крутящего замысловатые кульбиты, и даже не тебя, падающего крылом стрижа на чью-то шею, а тебя – путника между двух этих состояний. Тебя, затерявшегося где-то в промежутке между Впечатлением и реальностью, будто за лунным кругом в степной ночи. Бубны повторяют: мы здесь, мы видим тебя. Летай, мы выведем тебя, когда надо.
Шаманийцы гадали, откуда что берётся. Не из гулких лун, нет! Экспериментируя, они пробовали сопровождать хлопками. Получилось! Бубны прекрасная, но декорация, не более чем! Откуда же проникновенность? От понимания чужого состояния? Невозможно. Да, они распрекрасно давным-давно знают, что там в каштанах. Что это меняет?.. Общая зависимость от ультра-наслаждения сделала братство единым организмом, дала высшие способности? Полно, любые зависимости ослабляют и отупляют, это их единственное гарантированное качество. Братство лунного круга, простиравшееся за пределы Шамании, не кибер-связь, а обычная человеческая добродетель. Парень другу поможет, как шаманийцу, будучи знаком и узнан, а не под маской угадан каким-то сверхъестественным чутьём. В роли тесной, теснейшей связи выступало что-то скрытое, вероятно, сама атмосфера Шамании.


Гром начал задумываться с первого дня.
Сам по себе, Паж не взывал к его серьёзности, к ней требовательно призовут каштаны в глотке! Новопризванный шаманиец, когда старожилы решают дать ему совет, целиком превращается в слух!
Гром вспомнил, как Паж на континенте, у Чумы в шатре показывал фокусы, держа ёжик каштана на кончике языка. Иглы умножались от тёплой влаги дыхания, утончались до того, что получился пушистый комок. Тогда Паж плеснул в ладонь Грому морской воды и положил этот шарик. Реально – пушистый, не колючий. Но пошёл обратный процесс, шипы укрупнялись, количество их убывало, но мягкий и невесомый как пух каштан лежал в руке. Исчезла мягкость, резко: Гром дрогнул, когда Паж сделал вид, что собирается ударить. Но он даже не прикоснулся! Однако шипы обрели несомненную жалящую материальность.
– Запомни, – сказал Паж.
Шаманиец в маске подхватил из любезности к их косноязычному, устававшему от слов Пажу:
– Ни то, ни то. Обе видимости иллюзорны...
Паж закивал признательно: вот-вот, изложи, подробно. С удовольствием послушаю.
А Гром удивился: зачем парень в маске? В чём причина? На щеках полумаски, где румянец рисуют, дразнились два чёртика. Рогатые мордочки: грустная помигивала, весёлая показывала язык. Странная же маска! Чёрная, мраморная, с разводами.
– Иллюзорны обе крайности, что следует из этого? Что и начинки в каштане по сути нет. Проглотить его не трудно. Как упасть с обрыва – спиной вперёд. Но учти, острота не исчезнет. Гром, изгнанник, шаманиец... В том состоит каштановый характер, что остроту он будет только наращивать. Во рту, в глотке, в тебе – остроту он будет наращивать. Проведи взглядом мысленно по цепочке трансформаций: вода – капля, корень Впечатления – густой глоток, соляшка Горьких Холмов – шарик, а каштан – колючий шарик. Но этого мало ему! Каштан хочет стать сплошными шипами. Хочет исключительно, ты слышишь меня, остроту исключительно наращивать. Каштановая вода хочет в соль. Совсем, окончательно в соль. Ту влагу, что есть в тебе: в горле, в груди, она тянет за собой. В каштан, в шипы. Ты, каштан и Впечатление, вы затачиваетесь друг об дружку. В лунном танце не приходится ждать облегчения от хода времени. Здесь время не лечит!
Паж кивал, развалившись на ковре. «Хорошо раскладывает... По полочкам».


– Прости, как твоё имя? – перебил Гром.
Маска не скрыла удивления этому совершенно естественному вопросу.
– Так Вран же, – представил его Паж. – Ворон пути. У нас должности на продолжительное достаются время... В лодке с кем-то, значит, Харон. В маске, значит Вран. Почтальон, посыльный. Голубь, если по-континентальному.
– А... – сказал Гром и не стал уточнять, зачем маска, голуби-то их не носят нарочно, от людей с закрытыми лицами чаще шарахаются. – Вран, вот ты говоришь про обострение, что идёт в одну сторону, как время...
– Да, подходящее сравнение.
– Но где же выход?
– Каштан можно обогнать. Да и время, кстати, тоже...
– Время нельзя, – быстро возразил Паж, заставив губы под маской усмехнуться.
У Врана были узкие кораллово-розовые губы точного и целомудренного рисунка. Впрямь, как свежие, узкие лепестки. Не клюв, совсем не враньи губы. Подковка ироничной улыбки изогнулась вниз:
– А ты?.. Сам ты, Паж?
– Я обогнал некоторых из вас, – неохотно признал он, – но не время. И вообще, мы не о том.
– Да... Так вот, как бы ты ни бежал, Гром, от иголок каштана, ты бежишь на них. Чем дольше, тем сильней ты терзаешь себя... Будем объективны, не очень тебе поможет это предупреждение, вовсе не поможет. Но на шаг или два... Может быть, всё-таки путь сократит. И так... Где ты остановился – там спасение. Позволь каштану обогнать тебя. Позволь шипам пройти насквозь и выйти с другой стороны. Понимаешь? Так они уже не смогут колоться. А ты окажешься там, где самый сок, самый корень Впечатления...
На этих словах его голос мечтательно ушёл куда-то...
И вернулся обидным:
– А передумаешь, так за щекой не прячь! Бывали и такие... Мы не будем смеяться! И счёт не предъявим, испугался, выплюни честно!
Гром хмыкнул и, отвернувшись, покивал в оконце шатра, мимо утомившихся наставников. Лишку болтовни.
Вран добавил напоследок:
– Танцем ты зовёшь. Призываешь. Сначала отбиваешься, да, но это пройдёт. Мы шаманийцы, шаманы. Призываешь дух стрижа, или кого-то ещё, дух Впечатления. А затем мы зовём тебя, чтоб ты к нам вернулся.

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 2)