Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 16

02.16

Самый эффектный фокус над жерновами Грому показал Паж, даже к этому месту относившийся без особого пиетета, несентиментальный Паж. Слишком многих у него забрала Шамания.
Чудный миг её пробуждения лика Шамаш, переворота, с ответной полуулыбкой он комментировал иронично:
– Подглядывает: что-то ещё ей принесли?
Гром поразился... шёпотом:
– Ты говоришь о ней, как о земной! Как о девчонке с Мелоди!
– А как надо?
– Не знаю.
– Тогда пусть остаётся так. Видишь ли, Гром, она никогда на танец, в парный танец не пригласит тебя живого. Шамаш и есть девчонка из хороводов. Без компании к ней не подойти.


Фокус из серии «какое счастье, что Отто не видит». Но реально ни капли эротизма не предполагалось в этом жесте, в воде, которой Паж напоил Грома. Каштаном изо рта. Как птенца.
– Почему-то считается, – начал Паж, не торопясь, обуздывая своё косноязычие, – что нравится ей, ей – Шамаш, когда всё – ей. Достаётся... Не уверен. А я читаю, что и она, она – Шамаш, считает вдруг, то, чтобы разделить удовольствие...
Гром слушал и вежливо немного кивал, следуя его мыслью как заросшей тропинкой.
– Разделить, но как же с ней, с Шамаш разделить? Во времени только, Гром. Мы мостик? Мы – мостик над Шамаш... А кто на нём? Никого. Меж собой и разделим, оу, Гром? С Шамаш?
Он расколол зубами некрупный каштан, предварительно обкатав в ладонях.
Уронил в атласный мрак жерновов сквозь штриховку каплю с губ...
Остальное дал выпить Грому струйкой изо рта...
Скорлупу же проглотил с очевидным удовольствием, поморщившись, ноустопщик.
Редко проделывал. Ни континент, ни поддержка в лунном кругу таких фокусов не позволяют, зайдёшь, не выйдешь. А здесь, как промеж двух магнитов, иногда можно.


Корни Впечатлений в принципе коварны, образование их случайно, употребление их нормальным людям ни к чему. Не вкусно, не увлекательно. Они плохо усваиваются, оказывая изнутри действие, соответствующее свое тематике. А так неправильно, вода должна усваиваться как вода, информация в ней – пища уму, равная впечатлениям от органов чувств. Корень не таков. Он диктует, мешает.
В случае каштанов Шамании, не имея возможности последовательно через иглы в тело прейти, вода обжигает рот, нёбо, горло такой солью... Так безальтернативно бросает в своё содержание... Но до... До того как обожжёт, пока травма не сказалась есть промежуток абсолютной реальности, наблюдаемой... Изнутри, как со стороны. Наблюдение чистого, недроблёного будущего прежде первого шага в неё. Чувство: я могу. Я – есть.
Впечатление ещё не началось.
Получив его влагу от чужих щедрот, Гром попал на секунды, – чертовски весомые секунды! – в состояние протобытия... Он знал, что всё будет, знал, что всё может... Как уроборос за миг до появления на свет! То есть не было ничего и было всё – в потенциальности. Вот-вот она рассыплется на мелкий бисер и драгоценные камни последовательного бытия.
Бульвар перед глазами стрижа, ударившееся в его плечо, стекающая по лезвию резака жизнь, это всё будет непременно, но будет позже, вперемешку с обжигающей солью, судорожными вдохами через нос, ярким восторгом и ужасом удушья. Но прежде...
Паж Грому не док-шамаш, как и задумывалось, не стал и близким другом, но Шамании в целом стал давным-давно.


В Архи-Саду, где редко видели его с некоторых пор, Гром случайно упомянул Шамаш при Индиго.
Отметил вскользь, что странна ему ненависть дроидов к этому магическому рынку, где пребывает лик Шамаш, с самими дроидами сравнимый по красоте, особенной, пробуждающей красоте. Как образ Царя-на-Троне раскрывает всё ясно и просто, секунду назад смутное, заслонённое страстями.
Где отдыхал в одиночестве Гром, Индиго, по дроидским законам избегавший контактов, ждал Беста, перехваченного кем-то на полпути, как всегда. Индиго неторопливо бродил, земли не касаясь, среди зелени, сквозя через неё подобно невозможному пятну синего неба...
Жутко резко дроид ответил ему, аж старые грехи помянув:
– А чего ты вообще понимаешь?! С того самого дня, как Лелий Селену привёл к «чаше воды и слов»? Помню тебя, девочку прогнать хотел! Не поумнел, ничего не понимаешь!
И сплюнул искрой по-драконьи! В дроидах нет воды.
Гром не понял, не обиделся, не рассердился.
Некая пустота гнездилась у него в груди, прутики свивала, щели пухом затыкала. Он бездумно спросил. Ему что-то ответили. Ощущение связей ослабевало. Индиго мог бы понять его, сравнить с теми минутами когда падал в хранилище запретного, когда четырёхпалая рука зримо обрывала связи, как нити...
Сильные чувства Гром оставлял как тапочки за порогом, за рамой Шамании. Они ждали его там. Невыносимо сладострастные «фьюить...» Если бы предложили большее, на пробу, даром, отказался бы! Дослушивать не стал! Большее вообразить не мог.
«Куда ему поместиться? Каштан иглами изнутри занимает человека целиком, кончики игл изнутри протыкают кожу. Почему оно так сильно, ясно. Но почему так свежо? Каждый раз, каждый-каждый-каждый!..»
Дроид наблюдал лишь ему видимую рябь неподвижных, волевых черт... И сплюнул в сторону горячей!
«Не заслонённое страстями??? Раскрывает ясно??? Дурнем родившись, дуболомом, им и прекратишься! Нет Гелиотропа в людской сфере, чтоб перековать тебя, надеть ошейник. Нет Доминго, чтобы тебя укротить! Страстями... Не заслонённое... Конечно! Как вепрем несущимся, одной страстью. Дубина, Гром, метка безвыборная! На стократное влияние дроида желания, вот на что это похоже: и рябь в межбровье, и дрожь в голосе».


Позже, за сахаром, их полуночи...
– Дроиды ненавидят... Ну, хех, да... Причина в том, – сказал Докстри, с дроидами отнюдь не знакомый, – что ты делаешь это «фьить!..» Не просматриваешь, делаешь. «Фить!..» как стрижа, так и твои. Хех, Гром, недоумение в твоём взгляде граничит с несогласием. Спорить не буду. Когда придёт твоя очередь, нарочно не спеши, не забегай вперёд, возьми каштан, уйди в него, и попробуй остановиться.
Какой странный аргумент. Что выпил, просматриваешь до конца именно потому, что это не твои Впечатления. Выпил же. Максимум отвлечься, но остановиться нельзя, это в реальной жизни можно.


Странный, не странный... Гром осуществил то, что его док посоветовал и так как посоветовал.
Очередь его на момент разговора недавно прошла. Ждать долго, любопытство копилось, результат не разочаровал. Напугал.
Всю жизнь почитавший трусость за вершину и квинтэссенцию пороков, попытавшись остановиться Гром на месте стрижиного кайфа обнаружил вопль отчаянья, крик о помощи. SOS! SOS! SOS! Стриж не помышлял остановиться, стриж больше всего на свете хотел остановиться. Не мог. Не хотел большей частью существа. Решающей, обусловленной кибер-механикой. Совсем не удивительный и не новый поворот. Удивительна сила отчаянья. Те слова, что над водопадом подземным горели и повторялись забытой аббревиатурой: "S" указывали стрелками в «О» – спасай себя – безмолвный призыв карателя, серпа свистящего, бульварной толпе: спасайтесь!
Что напугало Грома? Попытался и неудачно?.. Будучи стрижом, он потерпел неудачу в противоборстве своим крыльям? Нет! Вот это и ужаснуло: не попытался! Не попробовал! Он хочет «фьюить!..», он дорого платит за «фьюить!..», долго ждал его и не откажется!


Едва проглоченный каштан утратил остроту и облёк его в свист, режущий ветер, Гром понял, до какой степени... До каких «ни-за-что» может дойти хищник...
Нееет... Он не притормозит... Он не остановиться ради представлений о добре и зле, о самоконтроле и саморазрушении, ни ради чего. До светлячковых бродов... До момента, когда настигает запоздалое прозрение и остаётся в последнем человеческом – в человеческих глазах. До тузика, поджидающего на кривых лапах с тяжёлой, страшной головой. Он будет взлетать и замирать над случайным прохожим в сладострастном мгновении неограниченной власти...
«Идеально сказал док-шамаш: «Власть – это возможность безнаказанно причинять зло».
Грому и шаманийцам не надо душных столетий чьей-то покорности. Им нужна пиковая власть, очищенная от всего наносного, чистое зло, секундное «фьюить!..», ударяющее коротким финальным объятием, шея в шею, прокатывающее по резаку... Он – будет – летать. Он будет окручивать эти шеи. Стриж – Гром.
«Ты делаешь это... Докстри, док-шамаш, я делаю это. Как элегантно твоё доказательство. Как страшна твоя победа».


На фоне прочих шаманийцев, экспериментаторов, перестраховщиков, историков, Гром будет «стриж-мания» – фанатичным, одержимым, оглядки не знающим стрижом. На своего дока каждый чем-то похож.
Однако...
Момент пережитого бессилия застрянет в нём до горечи солёной иглой каштана, не обломанной заранее, и не растворяющейся в процессе. Заставит то с одной, то с другой стороны присматриваться, а как живут другие? Как заходят в экстатический транс, какими выходят из него? А на континенте люди радикально не таковы? Он забыл, что за жажда бывает у коллекционеров, как скачет Мелоди, как печальные песни поёт. Забыл или понял, что не знал никогда, не задумывался. «Фьюить!..» – игла тревожного недоумения: что есть свобода воли, и есть ли она, док?
– Хех, Гром, есть свобода? Хех, Гром, есть воля?
А ему нечего ответить, вернуть вопрос. Если нет, тем более, что его смутило до содрогания, до холодного пота?
– Док-шамаш, что другие люди имеют внутри? Я всё забыл, как они живут, как чувствуют... Почему, док, жуланы бежали?.. Понять не могу.
– Хех, деталь, Гром... Не суть, но посмейся. Перчатки у клинчей, они дырявые, на подушечках пальцев прорезаны. Жуланы туда мембрану поставили. Чтоб пульки для рогаток сами в щепоть ложились, нож по мановению руки прилетал, шик-блеск... Плохо – решить, что ты самый умный! Хуже некуда! Мембраной закрыли прорези, хех!.. Жернова сказали: «Нет, не годиться!.. Мостик из них не получился, Гром. А мука получилась! Пыль пластилиновая. Умные – частью упали, частью драпанули сразу! Самые упёртые – погодя. «Мистика, – решили, – рынок возненавидел именно нас, жуланов». Хех, смешно получилось. И драпанули.
– А ты – сбросил панцирь.
– Хех, да.


Возвращались. Грому – на выход, к раме.
– Док тебе – Паж, – сказал Докстри по пути. – По большому счёту. Раньше так было, что приводящий и док – одно лицо. Но нескладно получалось... А что меня Докстри зовут, так это простое совпадение! Если б не оно...
– Я б ничего не узнал.
– Даже не заподозрил!
Докстри был не в форме. Не оставалось сомнений, что ему трудновато и говорить, не то, что смеяться в голос.
– Суть в следующем... От начала идёт, что есть дроид у Восходящего. Ведущий бубен... Манок ведущий. Человек так устроен, что выбирает. Выделяет. А лунный круг, он должен быть кругом, понимаешь? С одинаковыми звеньями. Без изгибов, утолщений. Чтоб всякое звено смотрело на все. Когда пары, любовники, цокки, оказывались в кругу, они ломали круг. Не звучал, не так слышался... Они друг друга слушали, друг с другом были, а не с тем, кто в каштане, внутри... Вот... Да... И когда не пары, а приводили кого-то, и он после пробного каштана выживал, он слушал приведшего... Держался за него. Чем лучше бубен слушался таких, тем хуже ломали круг... Вот... Ну не совсем ломал, не как пара, которая сог-цок, вместе пара... Но да... Вот... И тогда решили, решилось, что док-шамаш, он нужен старый... Старики наставничают, понимаешь?.. Которым... Которые, да...
– Скоро заполыхают светлячками?
– Вот... Да...
Докстри отложил ненадолго весло:
– Понимаешь, Шамания сама учит. Здесь словами не научить... Но если уж человек не может не цепляться, пусть – за того, кто скоро умрёт и освободит его. Пусть за рамой с ним не гуляет, жутким видом своим Шамании и нового шаманийца не выдаёт! Я идеальный док! – он засмеялся беззвучно и прикрыл глаза. – Ты не думай, что я задаюсь там, пренебрегаю, пшик, хех, на Мелоди чхать хотел. Я с удовольствием, прошлое вспомнить, да сил нет уже... Вот...


«Док» – обыкновенное дружеское обращение в лунном кругу.
Словосочетание, смутившее Грома, наименование должности – «док-шамаш» употребляется новичком в отношении наставника. К Пажу – кем угодно.
Подвоха тут нет, «док-шамаш» не внутренняя полиция, не внутри-групповой охотник. Однако трагическая нота в его должности есть, ещё как есть, и Гром её уловил. Так сложилось за последние тысячелетия, что док-шамаш на всю Шаманию действительно один, потому что и новичок – один, численность поддерживается, не пополняется.
Имя же Докстри не имеет к наставничеству отношения, хотя и оно повторяется в Шамании, принадлежит ряду людей, которым достался совершенно конкретный каштан, возвращающийся как дежавю.


Хуже самых дурных предположений встала Грому его откровенность.
– И что?.. - придушенно, глухо спросил он. – Ты ждёшь срока? Или выбираешь, когда проглотить последний каштан?
– Ждать долго! Ждать – свихнёшься. Но когда-то Паж позовёт следующего... Ну, или не Паж. Может – ты! Тогда и мне на волю...
– Я?!
– Почему нет? Кто-то ему будет док...
– Нет!
Докстри лежал вдоль плоскодонки, вытянувшись с удовольствием, безмятежный. А Гром стоял над ней во весь не сожранный пока деградацией рост, в гневе и смятении. Как только она не переворачивалась?
«Нет. Не позову. Пусть обезлюдеет Шамания».
Шшшам... М-м-мания... Шшш... Мутная вода отозвалась всплытием пузырей, бух и шипение...
Докстри сел и сказал:
– Отдохнул. Знаешь что, я недавно нашёл ключ тюльпанный, родничок. Мне сегодня нормально, покажи мне, как теперь скачет Рынок Мелоди! Я его поющим помню... Вайолет... Майны вайолет... Вот и прокатимся напоследок... Да...
«Да, да, да... Тысячу раз – нет! Не будет следующего званого Шаманией, не дождёшься, Докстри. Навечно отодвигаю твой последний каштан. И мне плевать, поняли!.. Я совсем не Бест, а Гром с правого крыла. Не нужны мне с левого ваши вирские заморочки! А не стать ли мне вместо Харона... Хароном?.. Кого приведут, задушу на пороге Шамании... Нет, док, тысячу раз нет».
Что Гром хочет стать Хароном для братства шаманийцы были осведомлены. Ничего странного в этом желании нет. Препятствующих обстоятельств тоже нет, Харон нынешний свою должность невзлюбил, и ядовитость на языке отсюда. Пусть Гром немножко ещё освоится с бубнами, с направляющим к раме бубном, и в его плоскодонку встаёт.
Среди шаманийцев не нашлось изгнанников, способных заподозрить, понять, уловить, что такое док – для изгнанника, как тесно обретённый приют связан с ним. Меньше всего на свете изгнанник желает впускать в него новых людей, но ещё меньше – потерять тех, что встретили его за рамой.
Пустым порывом решение его не было. Первое, что сделал, оказавшись на Южном, Гром раздобыл удавку, надёжную отододи.


Лучше бы Докстри рассказал ему заодно происхождение своего имени, а не скромничал, представляясь, как рядовой док-шамаш. Ведь он был первым совместившим эту должность с этим именем. Экспромт. Не собирался, увидел Грома, и как-то получилось само. Он действительно и ждал и выбирал, хочет ли жить дальше. Человека проглотившего «каштан докстри» течение времени не столкнёт на стадию светлячка, пока он находится в Шамании. Но каждый кончал с собой. Отчего? Оставалось тайной. Каждый в определённый момент начинал остывать к каштанам в лунном кругу, но и взятый каштан не ухудшал состояния. Докстри был живой эксперимент для себя и Пажа, предмет наблюдений. Незаурядному по силе человеку достался последний каштан, человеку с любознательным умом, с шаманийской выдержкой, помноженной на храбрость латника.
Ничего этого Докстри Грому не рассказал. Подразумевается, что новичка зовут в закрытый клуб исключительного кайфа, а не историю изучать. Не эксперименты по регенерации ставить.
Докстри, никого, и Пажа не спросив, взял роль док-шамаш на себя, починившись и для него сильному импульсу к прекращению. Пусть оно уже закончится, пусть у меня будет формальный предлог покинуть Шаманию и жизнь. Не такой он человек, не бросил бы ни дела, ни друга, влияние момента. Одиночество, любопытство. Перемена образа жизни. Столько молчал, за каштанами, да за альбомами, а тут – болтать, не закрывая рта. Наконец, внезапная симпатия.


Гром готов был выполнить всё, что нужно для лунного круга. Кроме одного: расширения этого круга.
«Задушу. Если у них так принято, что последний отпускает предпоследнего, путь Докстри живёт вечно, пусть вечно ждёт его, своего сменщика. Не дождётся».

Похожие статьи:

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Обычное дело