Где ты был, когда ушел Дракон?

Здравый смысл молча вышел,

Ибо нафиг здесь не нужен.

В зале, где этим вечером проходил регулярный сбор Поэтического Общества Хороших Поэтов, больше никто не читал стихи. Гости скорбно молчали, потупив взоры, и лишь некоторые из них пытались незаметно для остальных допить недопитое и доесть недоеденное. Голубь, надравшийся по своему обыкновению вусмерть, бубнил под нос несвязные строки, сочинённые на ходу.

Пингвин, помогая себе толстой неуклюжей тросточкой, доковылял до стола. Подхватив пару помидорок-черри, он задумчиво, не спеша, раздавил их клювом. Розовый сок брызнул на предусмотрительно повязанный слюнявчик.

— А где был ты, когда ушёл дракон? — возопил Пингвин, ткнув чёрным лоснящимся крылышком в сторону Поросёнка. — Вы ведь жили вместе, бок о бок, отчего же ты не протянул копытце помощи своему соседу?

— Позвольте! — возмутился Поросёнок. — У меня учёба: микропроцессорные системы, интерфейсы прикладного программирования, проектирование и эксплуатация вычислительных сетей… А как мне заниматься, когда в соседней комнате декламирует свои стихи Дракон? Я же кодить не могу.

Голубь, очнувшись на минуту от алкогольного транса, продекламировал:

— Программистик пришёл в непригодность,

Поглотила его безыскодность.

Поросёнок шмыгнул пятачком и обвёл маленькими несчастными глазками собравшихся.

— А грязь? — жалобно пискнул он. — Свиньи — чистоплотные животные, а из-за Дракона столько баек про меня ходит. Друзья заглянут, а на полу когти состриженные, чешуя линялая, посуды немытой гора...

— На полу? — педантично уточнил Пингвин.

— Да и на полу уже! Только и слышу от гостей: “Ну и поросёнок же ты, Поросёнок.” Чем, чем, скажите, я заслужил такое? Я ж облагодетельствовал Дракона, пустил к себе соседом за половину квартплаты, когда его выгнали с работы, и он не смог снимать отдельное жилье.

— То есть вы заявляете, что были Дракону хорошим товарищем?

Поросёнок утвердительно хрюкнул и, обиженно сложив на груди покрытые белёсой щетинкой ножки, отвернулся к стене.

— Отчего же тогда Дракон покончил с собой? — Пингвин, переваливаясь с лапы на лапу, подошёл к окну. С высоты второго этажа отлично было видно и огромное крыло, как одеяло укрывавшее массивное чешуйчатое тело, и голову с вывалившимся чёрным языком.

— Неужели вы ещё можете ожидать желания жить у этого невозможного животного? — вперёд вылетел Шмель и, поправив очки, продолжил возмущенно жужжать. — Ужасный, поражающий воображение своими жировыми отложениями, неважный поэт. Уже от этого у меня дрожь в жвалах!

Голубь медленным пьяным движением выудил из-под крыла банджо и, взяв неуверенный аккорд, слезливо выдавил:

— Не убили Дракона ни спирт, ни наркотики,

Но с окна сиганул от жирка на животике.

— Вас, Шмель, — Пингвин проигнорировал Голубя, брызнул соком очередной маленькой помидорки на слюнявчик, — я неоднократно призывал проявить милосердие и простить Дракону гибель вашего кузена. Он наступил на него ненамеренно, конечно же. Мне кажется, Мыш и сам хотел бы, чтобы вы помирились с его лучшим другом, может, даже хотел, чтобы вы начали с ним пить пиво и смотреть футбол по воскресеньям. Приходить в спортбар так же, как раньше — с Мышом.

— Положим, он не желал обижать Мыша, но в ту ужасную пятницу я побожился сжить жуткого Дракона со свету и не откажусь от этих слов, — неумолимо закончил Шмель. — Теперь уже это неважно, раз он сам лишил себя жалкой жизни, но можете не ждать от меня сожалений.

Пингвин отвернулся от Шмеля. С этим субъектом всё было понятно. Впрочем, с этим субъектом всегда всё было понятно. А вот с изящной Элеонорой, китайской хохлатой собачкой, к которой Пингвин втайне питал нежные чувства, понять было невозможно ничего и никогда.

— Как вы можете говорить подобное о таком прекрасном благородном Драконе?! — тоненько заверещала Элеонора, сжимавшая в лапках бокал мартини, в котором бултыхалась крупная оливка.

Округлое тело Пингвина будто немного сдулось. Слова китайской хохлатой причинили ему невыразимую боль там, где гнездились рифмованные строки о прекрасной любви, и заставили приостановить поедание помидорок.

— И стихи он писал замечательные, — чуть не плача, собачка сдула с чёрного блестящего глаза длинную белоснежную чёлку. — Только послушайте его прощальную записку! Сколько в ней тоски, отчаянья и глубокого смысла.

Элеонора, отставив бокал, повертела в коготках серый клочок бумаги и, наконец, бережно развернула листок. Откашлявшись, она с выражением прочла вслух: “Я устал. Я ухожу”.

— Всегда лучшие уходят первыми. Этот мир лишился великого поэта! Теперь на небесах, должно быть, звучат чудесные стихи...

Со стороны длинного стола, уставленного кушаниями и горячительными напитками, раздалось оглушительное ржание. Статная рыжеволосая Кентавриха, разливая вино на скатерть, тыкала пальцем в Элеонору, набирала воздуха в грудь.

— Да дерьмовые стихи-то были! — громогласно выпалила она, из-за чего маленькая собачка обиженно дернула ушами с пушистыми кисточками. — Я ж потому развелась с ним, что он розы-слёзы и кровь-любовь рифмовал!

— Уважаемая Кентавриха, прошу не вводить в заблуждение добропорядочное Поэтическое Общество Хороших Поэтов, назовите правдивую причину развода, — строго пресёк её глумление Пингвин.

— Ну да, я развелась с ним, так как мой психоаналитик сказал, что я повторяю ошибку допущенную моими родителями.

Кентавриха указала рукой поочерёдно на свой человеческий торс и лошадиное тело, смахнула со щеки неведомо когда успевшую вытечь из её сапфирового глаза слезу.

— Что за дети у нас с ним могли получиться? Так я и сказала моему непутёвому мужу, сложила в два чемодана шоколадные конфеты и ванильное мороженое, да и выставила и его, и конфеты, и мороженое за дверь. Кто ж знал, что он так… Такое сотворит...

— Пожалела бы мужика, — с неожиданным для всех сочувствием прожужжал Шмель и загрустил.

Эти слова вызвали в крохотной головке Голубя тяжёлое воспоминание о послеразводной попойке:

— Шоколадных конфет чемодан.
И коньяк. Пьян Дракон. Вдребодан.

Плечи пристыженной Кентаврихи начали вздрагивать. Пингвин поспешил отвести взгляд от нелицеприятной картины. Ему на глаза попался Ленивец, которого Дракон считал своим лучшим другом. Правда, при ближайшем рассмотрении дружба эта оказывалась неразделённой. От природы неторопливый и, что уж тут таить, глуповатый Ленивец попросту не успевал покинуть помещение, в котором оказывался Дракон. Лишённый же иного общения, чешуйчатый бедолага неизменно начинал изливать безнадёжно медленно отползающему “приятелю” все свои горести и переживания.

— А где был ты, когда ушёл Дракон? — Пингвин укоризненно навис над маленьким зверьком. Тот с минуту поднимал голову и ещё столько же времени раскрывал рот, чтобы оправдаться перед строгим дознавателем в перепачканном слюнявчике.

— Я… — медленно вытягивая гласную, начал он, но стихающий голос так и повис в пространстве.

— Должен признать, Ленивца не в чем обвинить, — заключил Пингвин. — Он сделал для Дракона всё, что мог. Однако отчего тогда наш друг ушёл из жизни? Мы ли тому виной? Ещё раз задаю этот важный вопрос и себе, и вам!

— Ах, о чём мы здесь вообще говорим? — зазвучал музыкальный голос, и все тут же оглянулись на обладателя прекрасного тенора.

Из большой сверкающей кристаллами ванной свешивался зелёный рыбий хвост, а с другой её стороны над водой возвышалось мужское туловище в дорогом фраке. Русал Анатолий поправил безупречно уложенные светлые волосы и улыбнулся публике чувственными губами. Про этот идеальный пухлый рот ходило много слухов, связанных с ботексом и даже пластической операцией.

— Я на месте этого вашего Дракона уже давно бы свёл счёты с жизнью. Вы его вообще сегодня видели? — искренне возмутился Анатолий. — Пришёл небритый, рубаха застегнута не на те пуговицы, кожа неувлажнённая… бррр. Как можно настолько не следить за собой? Я уж не говорю про этот его избыточный вес.

— Он же творческая натура! — невежливо перебила русала Элеонора. — Да, он немного небрежен, но с его талантам это простительно. Чуточку в теле, но кому нужны эти тощие интеллигентишки? Анатолий, вы решительно ничего не понимаете в мужской красоте!

— Да ну не скажи, Элька, не скажи, — томно пробасила Кентавриха и пощекотала русала призывным взглядом. Китайская хохлатая громко пфыкнула, от чего её чёлка снова взметнулась над чёрным глазом.

— Под окном не остыли чешуйки супруга,

А у дамы от страсти намокла подпруга.

Великий и единственный представитель голубиной поэзии опрокинул очередную рюмочку.

— Наш Дракон совсем забросил себя, — подвёл итог русал Анатолий, — у него наверняка была депрессия. Я даже как-то слышал, он жаловался Ленивцу на то, что взгляд на своё отражение в зеркале стал для него настоящей пыткой. В общем, друзья мои, он был обречён.

— Да только вспомните его стихи! — Поросёнок страдальчески скривил мордочку. — Там же сплошные жалобы на жизнь!

Зал собрания Поэтического Общества Хороших Поэтов одобрительно загудел, лишь собачка Элеонора покачала головой и залпом осушила свой бокал мартини. Пингвин неторопливо, с достоинством, выкатился на середину зала и приготовился произнести проникновенную речь, которая, непременно, поменяла бы что-то в душах и сердцах присутствующих, если бы не одно маленькое “но”.

По правде говоря, “но” было не таким уж и маленьким. Оно протиснуло толстое тело в дверной проём, потёрло когтистой лапой глаз и смущённо скривило пасть в грустной драконьей улыбке.

— Ты жив? — на тощенькой мордочке Элеоноры было написано счастье с легким налётом разочарования красавицы, уже смирившейся с ролью страдающей влюбленной. — А как же твоя предсмертная записка? Как же разбитое окно?

— Ой, простите, — скромно потупился Дракон, стараясь не смотреть на покорёженную раму. — Я же ведь и написал, ухожу, мол. Ну и ушёл. Через окно. А то тесно тут.

— А ваш труп на газоне? — Пингвин негодовал из-за убитой речи.

— Труп? — Дракон вытаращил глаза. — Да я ж написал, что устал. Ну и прилёг на травку покимарить. Устаешь же быть Драконом. Ой как устаешь, да вы б только знали, друзья мои!

— Так. Стоп. — Пингвин протестующе вытянул вперёд крылышки и запереваливался прочь из зала.

— А как же речи про помощь? — полетела вслед моралисту шпилька от Поросёнка. Пингвин только презрительно потряс хвостиком. Он знал, что свин всегда его недолюбливал.

— Я не против, если мы будем иногда беседовать, — Поросёнок повернул рыльце к своему чешуйчатому соседу, — но вот делить квартиру с тобой не желаю.

Дракон виновато развёл в стороны лапы, коснувшись когтями противоположных стен. Жить ему было решительно негде.

— Зато я желаю! — с непонятно откуда взявшейся смелостью пискнула Элеонора и тут же спрятала смущённый взгляд под длинной чёлкой. — В моем замке, оставшемся от прабабушки, хватит места даже для Дракона.

Гигантский змей, ошеломлённый словами китайской хохлатой, выдохнул в её сторону череду дымных сердечек.

— Ну Элька, ай да баба, — одобрительно хохотнула Кентавриха.

Даже Шмель вдруг подлетел к Дракону и, непривычно запинаясь, предложил:

— Может, пожужжим за наших в ближайшее воскресенье?

Дракон не понимал, что происходит, но ощущал в своём скукожившемся от страданий сердце нечто небывалое. Счастье. Подхватив с пола Элеонору, он вслед за Шмелём покинул зал, рисуя в воображении идиллическую жизнь с новой возлюбленной и воскресенья с неожиданным другом.

Русал, переведя взгляд проникновенных голубых глаз с уходящих новоиспеченных приятелей на одиноко стоявшую  рыжеволосую бестию, сверкнул белозубой улыбкой:

— Ну, раз всё так славно разрешилось, может и мы сможем скоротать вечер-другой в компании друг друга и бутылочки вина?

Кентавриха, быстро прикинув в уме новые расходы на психоаналитика, послала Русалу Анатолию воздушный поцелуй и, расплёскивая воду, вытолкала его ванну из зала.

В опустевшем помещении раздался тихий скрежет коготков Ленивца. Мордочка зверька приобрела беспокойное выражение, и на ней проступила Мысль. Сосредоточенно уставившись на Голубя, он начал выговаривать:

— А где ты был...

— Пил, — великий поэт не нашёл, что ещё срифмовать, и вывел на банджо классическую блюзовую коду.

Похожие статьи:

Рассказы → 20 лет спустя

Рассказы → Вечная память...

Рассказы → Интервью

Рассказы → Как вы яхту назовете...

Рассказы → Иероглифы порнозаклятия