На крыльях Павшего Луча. Пролог

На крыльях Павшего Луча

 

Часть1. Клерик Ордена Радуги

 

Пролог. Благотворительность

 

 

 

«Любовь – высший дар человека, позволяющий

даже рабу стать свободным»

 

Элорн Хоримский

 

«Люди – самые мерзкие чудовища, которых только видел свет:

в душе каждого живёт убийца, мечтающий

вырваться на свободу»

 

Верховный Инквизитор Ургаций

 

 

            Сотни, тысячи людей закричали от восторга, не в силах поверить в происходящее: на изумлённых зрителей падала, сверкая в лучах игривого солнца, настоящая щедрость.

            Секунду спустя крестьяне и ремесленники стали подпрыгивать, пытаясь поймать вожделенные дары.

 

            В тот день Арена напоминала гигантскую чашу, переполненную насекомыми. Зрители суетились как муравьи, занимая места.

            Когда из внутренних камер на песок вышли по пояс обнажённые рабы, нижние ярусы взорвались бешеным рёвом. Многие крестьяне узнали соседей-кливийцев, с которыми до восстания торговали и обменивались товарами. Теперь мятежники превратились в дешёвых слуг, чтобы развлекать тех, против кого сражались лишь несколько дней назад.

            Одна из внутренних камер раскрылась, из огромного провала послышалось шипение, вызвавшее настоящую бурю эмоций – зрители стали гадать и спорить, пытаясь понять, какое чудовище выведут на этот раз.

            Через минуту вооружённые длинными посохами жрецы заставили появиться на Арене создание, от одного вида на которое побледнели даже бывалые воины.

            Существо приподнялось на волосатых паучьих лапах, взметнуло фонтаны песка и щёлкнуло внушительными клешнями так, что по рядам зрителей прокатились крики ужаса. Затем ринулось на жрецов, которые хотели натравить чудовище на кливийцев, но перестарались и слишком разозлили. Служители проворно расступились, окружая себя сверкающими магическими щитами.

            Скорпиук пролетел мимо, едва не задев одного из служителей покрытой длинными шипами лапой, но тут же проворно развернулся, вызвав крики ужаса у зрителей. Некоторые представители дворянства зааплодировали, посчитав такой поворот заранее приготовленным сюрпризом.

            - Пока знать пялится на бойню, народ гибнет от чудовищ как мухи, - лейтенант Райлин, стоящий рядом с Верховным Наместником, скривился. Отправить бы пару вон тех толстосумов с верхних ярусов на корм чудовищу – вот это было бы зрелище, разорви меня острозуб! Ох и поплясали бы они!

            - Помалкивай тут, - Наместник Холлинг огляделся, не услышал ли кто их разговор, но все оказались слишком поглощены зрелищем. – И помни всё, что я приказал: ошибок не прощу.

            - А ты меня не запугивай, - рука воина нежно погладила рукоять меча. – Я обещал, что сопровожу тебя до Арены и потолкую с тем несговорчивым купцом, который, по твоим словам, не очень любит делиться, но на мутные делишки не подписывался. Думаешь, если руки по локоть в кровище разных ублюдков, то у меня нет убеждений? Это опасные мысли, Наместник – знаю двух баронов, которых нашли в канаве после того как они пытались заставить отказаться некоторых имперских офицеров от принципов.

            - Дорогой Райлин, - Наместник незаметно коснулся перстня на правой руке, почувствовав исходящее тепло. – Уверяю, я как никто другой ценю принципы благородных императорских офицеров. Так ты поможешь мне? Разумеется, не нарушая свой священный Кодекс.

            - Я? Да ты нахлебался яда гнилоеда, чтобы предлагать мне такое? – воин схватился за меч, но тут по его широкому лицу пробежала судорога. – Да-а… если Кодекс… то конечно… почему н-нет.

            - Вот и замечательно, мой дорогой друг! Вот и замечательно.

 

            Тем временем магистр жрецов взмахнул посохом, опуская на чудовище волшебную сеть, словно сотканную из удивительного ледяного пламени. Скорпиук присел, яростно зашипел, но сеть опутывала его, будто живой кокон.

            По Арене прокатилась волна восхищения:        

            - Кончай его! Отморозь лапищи этой страхоморде!

            - Да! Преврати в ледышку!

            Затем случилось непредвиденное. Скорпиук сжался и ударил клешнями – сеть дрогнула, а через мгновение разлетелась тысячей ошмётков.

            Чудовище раскрыло пасть и выстрелило липкой паутиной в молоденького жреца. Паренёк дёрнулся, закричал, но спустя секунду уже оказался перед разъярённым созданием.

            Прежде, чем служители успели помочь, скорпиук схватил несчастного клешнёй. Раздался отчаянный вопль, от которой содрогнулись сотни зрителей -  затем жрец исчез в пасти гигантского насекомого.

            Служители ударили десятком алых огненных стрел, но те лишь слегка заставили потемнеть прочный панцирь.

            Чудовище зашипело и снова ринулось на жрецов. Магистр вскинул руки вверх и, пронзительно вскрикнув, ударил посохом, взметнув настоящий фонтан песка.

            Посох заискрился, вспыхнул синим светом – через мгновение на скорпиука обрушились молнии, похожие на сверкающих змей, он попятился, щёлкая в ярости клешнями. Трибуны замерли в предвкушении развязки, а служители бросились назад, стараясь увеличить расстояние – никому не хотелось разделить участь младшего послушника.      

           

            Тем временем пленные рабы в центре Арены наблюдали за поединком, ожидая своей участи.

            Лица большинства пленников не выражали эмоций, но в глазах самых юных участников отражалось отчаяние.

            Канесу только два дня назад исполнилось шестнадцать, его отец погиб в лесу от разбойников, поэтому парень нанялся в охрану к знакомому трактирщику Шорвесу, чтобы зарабатывать на жизнь себе и матери. А когда имперцы пришли в Кливию, то спалили трактир и хозяина повесили как пособника мятежникам. Даже сейчас Канес не мог забыть эту картину: добродушный, всегда гостеприимный Шорвес болтался на дубе, ветер трепал седые, покрытые засохшей кровью волосы мужчины, а ворон клевал его правый глаз, раздирая щеку когтями. Ещё недавно красивое лицо трактрщика теперь напоминало жуткую маску.

            Кто-то поговаривал, будто мятеж организовала кучка имперской знати, чтобы героически подавить его и прославиться перед Императором, а смуту свалить на каких-то мелких землевладельцев. Канес отдал бы всё на свете, чтобы оказаться на Арене против этих ублюдков.

            Сейчас рядом с парнем стояли трое его друзей – Марен, старше самого Канеса всего на год, Люсий, с огромными детскими глазами и ресницами как у девушки, а также широкоплечий Рогли, который, не смотря на габариты обладал кошачьей ловкостью и мог одной палкой отлупить вооружённого имперского гвардейца, это Канес видел лично – правда, гвардеец не страдал самоиронией и приказал солдатам выкинуть храбреца на Арену в первых рядах. Остальных парень не знал и справедливо думал, что уже не узнает.

            Любой из кливийцев с удовольствием поменялся бы местом со зрителями и поставил пару медяков, чтобы с улыбкой наблюдать, как здоровенный воин эффектным ударом прикончит похожего на свинью купца, или сидящего ярусом ниже стражника, который закрывал глаза на контрабанду оружия или наркотиков из Шоора. Любой кливиец хотел бы вернуться к семье, друзьям, обнять жену и детей, а потом рассказывать о самых ярких моментах представления.

 

            Арена загоралась эмоциями и радостными воплями зрителей, пылала жаждой битвы, искрилась задором и предвкушением кровавого пира: воспользовавшись небольшой передышкой, служители сумели окружить оглушённое молниями чудовище. Скорпиук в бешенстве мотал жуткой мордой, щёлкал клешнями и шипел, как тысяча змей, но разряды продолжали жалить его, вынуждая отступать.

            Один из старших служителей метнул сверкающее алое копьё – оно с хрустом пробило броню существа и вспыхнуло ярким, ослепляющим глаза пламенем.

            Скорпиук отступил, но в его красных, полных ярости глазищах полыхнула такая ненависть, что на трибунах один из зрителей выронил лепёшку. Сидящие рядом крестьяне загоготали, показывая на неудачника пальцами.

            Жрецы обрушили на гигантскую тварь дождь огненных шаров, стрел и молний, но лишь разозлили чудовище. Оно приподняло над мордой клешни, пытаясь загородиться от атак и…

            Тут же выстрелило паутиной в потерявших бдительность служителей. Двоих опутало липкой смертоносной нитью. Злорадно заурчав, скорпиук потащил пленников к себе.

            Магистр быстро вытащил из складок мантии бутыль со странной золотистой жидкостью и прежде, чем пойманные послушники оказались на расстоянии удара клешнёй, метнул сосуд в чудовище.

            Склянка разбилась. А через мгновение по трибунам пронеслись восхищённые вопли: словно невероятный фонтан красочных огней вверх взлетели сотни, тысячи искр, которые стали соединяться в потрясающий по красоте Призрачный Меч.

            Оружие описало круг над Ареной, вырастая в размерах, затем под рёв зрителей обрушилось на чудовище, разрубая его. Скорпиук выпустил паутину, нелепо поднял клешни вверх, словно прося Императора о милости, и рухнул на песок, истекая зелёной кровью.

            Магистр поклонился зрителям – никто не заметил, как побледнело его лицо от напряжения битвы.

             Когда служители скрылись во внутренние комнаты под аплодисменты зрителей, рабы выстроились в два ряда и стали показывать, почему имперской гвардии пришлось потерять значительную часть бойцов, прежде чем восстание в Кливии задохнулось.

            Кливийцы знали, что шансов выжить у них немного, но Император иногда любил давать жизнь тем, кто больше других отличился в представлении, поэтому каждый участник цеплялся за эту возможность словно тонущий, который барахтается из последних сил пока лёгкие не наполнятся водой.

            По рядам звонкой, нарастающей волной прокатились крики – новое зрелище обещало стать интересней фейерверка с монстром. Боевые посохи из железного дерева мелькали так, словно ожили, превратившись в неуловимых свободных существ. Танец обречённых рабов пугал и завораживал одновременно. Лучше всех работал Рогли – его посох стал парящей невидимкой, рисующей смертоносные узоры. Канес пытался не отставать от него, а Люсий охнул и чуть не выронил посох.

 

            Император Ахав сидел на изящном троне, с улыбкой наблюдая за происходящим.

            Сверху на Арену взирали величественные статуи из белого мрамора, изображающие легендарных крылатых воинов - аллурий. Казалось, ещё мгновение и создания взмахнут гигантскими крыльями, стряхнув каменную пыль, будто многовековой сон, а затем полетят над людьми.

            Ахав не успел поднять руку, как стройная арофянка с поклоном поднесла серебряную чашу, а музыканты заиграли быструю мелодию.

            Рабы закружились ещё стремительней, напоминая причудливых танцующих созданий. Только очень внимательный воин мог заметить: у каждого кливийца боевой стиль не походил на другие, поэтому движения пленников сплетались в удивительный рисунок.

            Император с удовлетворением причмокнул и погладил своего любимца – огромное двухголовое создание с саблевидными клыками. Кошачьи глаза ирра сверкнули диким восторгом.

            Музыканты тут же умолкли, словно повинуясь приказу невидимого дирижёра. Никто из них не горел желанием оказаться среди рабов, поэтому их учили выполнять приказы без слов.

            Кливийцы выстроились в два ряда и поклонились зрителям. Некоторые дышали прерывисто, пот заливал их мускулистые тела. Другие пленники даже не вспотели, несмотря на проделанные виртуозные пляски.

            Опытные мятежники понимали: нужно сохранить как можно больше сил до решающего поединка, тогда, возможно, появится шанс. Призрачный, неуловимый шанс выжить в этом бешеном представлении.

            Арена замерла в ожидании знака.

            Большинство крестьян застыли с выражением непередаваемого детского восторга на лицах, некоторые пожирали голодными глазами блюда, разносимые по верхним ярусам прекрасными рабынями-мулатками, привезёнными из самого Шоора. Мало кто задумывался, что в других обстоятельствах любой из них мог стоять на песке, отсчитывая последние секунды: жизнь простолюдинов в глазах знати стоила не дороже рабов. Может быть, поэтому зрелище так притягивало их? 

            Купцы с благоговейным трепетом взирали на Императора. Покровителя, Защитника и самого известного мясника в Северных Королевствах. Кое-кто почему-то схватился за кошельки, будто прикосновение к золоту помогало им забыть, какой ценой они искупили некоторые грехи.

            Оллиндорф, один из богатейших купцов Империи, трепетом не страдал – он хищным взглядом ловил каждую деталь, каждую минуту боя, мечтая когда-нибудь повторить всё в лучших красках в своём имении.

            Некоторые особо влиятельные дворяне строили виртуозные планы, прикидывая, на кого из рабов стоит сделать крупную ставку (рабыни грациозно порхали между верхними ярусами, записывая всё на пергамент), чтобы нанять лучших наёмников и разорить землю соседа набегами под каким-нибудь предлогом, а затем почти за бесценок присоединить к своему имению очередной кусок земли. Другие просто наслаждались зрелищем, глазели на рабынь, которых можно было перекупить на элитном аукционе или обсуждали с друзьями последние новости.

            Император догадывался, какие интриги скрывались за каждой ставкой, за каждым жестом знати, но даже он не мог предугадать всего. За это Ахав и обожал Арену: она как безумный монстр заражала всех непредсказуемой жаждой убийства, раскрывая тёмные уголки души каждого зрителя, каждого участника.

            О, да! Скоро начнётся самое интересное, зрители получат очередное представление, а песок напьётся кровью.

            Император наслаждался моментом, предвкушая, сколько потратят восхищённые купцы на постройку новых Арен в разных городах, сколько новобранцев с горящими глазами побежит записываться в гвардию, чтобы когда-нибудь получить честь выступить под гром аплодисментов в качестве нового любимца публики – Охотника; и, наконец, сколько денег поступит в казну – разумеется, от самых утончённых и взыскательных ценителей искусства!

            Но для этого всё должно пройти идеально. Жестокая расправа над восставшими поможет уменьшить недовольство в народе, а особо фанатичные кливийцы дважды подумают, прежде чем готовить новый бунт, ведь тогда через несколько Кровавых Песен во всей Кливии не останется мужчин, способных держать оружие. Весьма эффектная расправа над мятежниками, не так ли?

            Ахав встал с трона, подняв правую руку. Императорский перстень сверкнул на солнце багровым цветом. Мраморные статуи по бокам выглядели как личные телохранители, готовые расправиться с любым наглецом, посмевшим смотреть на правителя без обожания и трепета.

            Но тут сильное хлопанье крыльев нарушило благоговейную тишину: на миг показалось, что статуи взмыли вверх.

            Зрители ахнули, задрав головы.

Выпущенные лучшими ловчими Империи огромные белоснежные птицы понеслись над Ареной.

            Стая летела над изумлёнными людьми, не нарушая сложного рисунка в полёте. Невозможно было понять, как ловчим удалось так выдрессировать пернатых (видимо, не обошлось без магии карликов и других секретов), но они чётко выстроились в руну Гхемель.

            Власть.

            А с противоположных башен Арены взлетали всё новые и новые птицы. На этот раз они нарисовали в небе руну Тшеллас.

Свобода!

            Когда крылатые вестники зависли над гигантской чашей Арены белым покрывалом, сквозь которое золотистыми клинками пробивались лучи солнца, по рядам прокатился вздох восхищения.

            Крестьяне тянули руки, будто дети, мечтающие прикоснуться к чуду, кричали, а некоторые даже плакали от восторга. Купцы пытались хотя бы приблизительно подсчитать, в какое состояние обошлось казне такое минутное представление. Нахмурились только бароны и герцоги, догадываясь, что расходы придётся покрывать им, когда налоги увеличат в очередной раз.

            Ахав поднял руку.

            Стражники вытянулись в струнку. Арена тут же замолчала.

            - Сегодня Великий Праздник, - сказал Император, обводя зрителей пронзительным взглядом. – Праздник Первых Песен в этом году, поэтому я приготовил нечто особенное для вас.

            - Слава Императору!

            - Да здравствует Ахав!

            - Наш Повелитель!!!

            Когда восторженный рёв утих, он продолжил:

            - Мы начали долгий путь. Империя растёт, в этом заслуга каждого из вас: каждого крестьянина, сеющего хлеб, каждого ремесленника, который до захода солнца работает в мастерской, каждого купца или дворянина, поэтому мы объединены общей целью – сделать нашу страну сильнее, - казалось, от переполняющего пафоса Ахав лопнет. Император многозначительно улыбнулся. - Но наши враги не дремлют.

Благодаря отваге ламерийских воинов, нам удалось подавить мятеж в Кливии, наши соседи замышляли ударить в спину, чтобы разорить земли, захватить в плен детей и покуситься на самое святое - нашу свободу! – Ахав замолчал, выдерживая эффектную паузу, чтобы окончательно разогреть толпу.

            Рабы с недоумением переглядывались, юные мятежники никак не могли понять, каким образом защита их родных земель от набегов ламерийцев могла означать «разорение чужих земель», «пленение детей» и уж тем более – «покушение на свободу». Вероятно, Император, со свойственным ему чувством юмора, посчитал отказ платить огромную дань покушением. Кливийцы постарше лишь усмехались и покрепче сжимали боевые посохи. Ветеранам всё было прекрасно понятно.

            Рогли сплюнул, по его лицу забегали желваки. Канес осторожно сделал пару шагов, чтобы оказаться поближе к другу. Марен последовал его примеру, а Люсий захлопал красивыми ресницами, совершенно ничего не понимая – кто-то из крестьян загоготал и кинул в него яблоком, но промазал.

            - Кто же наши враги? – закричал Ахав. - Кто ворует наш хлеб, кто попирает ногами наши святыни, кто уводит в рабство жён и детей? Вы видите их пред собой! Вот они!

            - Мерр-ррзавцы! Воры! Убийцы! - заорали наёмники и многие воины, разогретые пламенной речью.

            - Негодные осквернители! Еретики! - завопили благородные представители Ордена Инквизиции и кое-кто из жрецов.

            Некоторые из рабов лишь нахмурились, другие заметно побледнели, третьи, самые опытные, поудобнее перехватили палки, понимая, к чему идёт дело. Очередная бредовая речь, чтобы завести народ.

            - Смерть грязным кливам!

            - Пусть умоются кровью!

            - Да здравствует Ахав Справедливый!

            Император вновь поднял руку, чувствуя, как народ начинают захлёстывать эмоции. То, что нужно, когда необходимо настроить толпу.

            - Но мы не предадимся мести, как безумные звери, нет! Кливия – часть Империи! - пленники переглянулись, впервые узнав, что их страна каким-то совершенно непостижимым образом стала ещё одной марионеткой на карте Ахава. – Поэтому мы поступим справедливо: кливийцы, победившие в Первой Песне, получат свободу. Но для этого они должны искупить кровью предательство в честной битве с другими мятежниками!

            Рабы вздрогнули от ужаса. Они думали, на них натравят львов, гигантских скорпионов или людоедов. Но как сражаться против своих соседей, друзей, родных?

            По Арене прокатился дикий, оглушительный гул. Сотни, тысячи голосов сливались в громоподобный рёв.

            - Свободу победителям, свободу-у!

            - Пусть искупят кровью!

            - Свобода и кровь! СВОБОДА И КРОВЬ!!!

            Император взмахнул рукой, будто гениальный дирижёр, руководящий многотысячным оркестром. Стая пернатых созданий ринулась вниз.

           

            - Пожалуй, сегодня Император превзошёл сам себя, - хмыкнул Наместник. – Он так их накачал, что это сборище идиотов готово ради него кинуться в пасть к дракону!

            А мы не должны упускать этот момент, Райлин. Отправляйся в ту деревушку, ты знаешь, что делать. Верно?

            - Конечно… Верховный Наместник… - глаза лейтенанта казались немного затуманены, но на фоне общего безумства это выглядело незаметно. – Я… не подведу!

            Когда до самых верхних ярусов оставалось несколько метров, крылатые вестники плавно поднялись вверх, вызвав бурю аплодисментов. Затем птицы выстроились кольцом над нижними ярусами, где сидели крестьяне и ремесленники.

            В клювах белоснежных фокусников что-то заблестело. Музыканты заиграли удивительную мелодию, под которую хотелось танцевать и смеяться. Птицы издали протяжный клич, а на удивлённых людей горящими в лучах солнца каплями посыпалась настоящая благотворительность. Искрящаяся, сверкающая, будто сокровища древних хромлов благотворительность со звоном золотых монет!

            Люди вскочили, стали подпрыгивать, пытаясь поймать падающие кругляши. Крестьяне расталкивали друг друга, падали, вставали, кричали и хохотали.

            В дальних концах Арены открылись камеры, выпуская троих скорпиуков, раза в полтора крупнее, чем недавний участник кровавого представления. Создания ринулись на собравшихся в центре кливийцев – в этот момент рабы осознали цену свободы Императора: если они не захотят превращаться в самоубийц, сражаясь друг с другом – их разорвут на части чудовища.

            Канис сжал посох так, что побелели костяшки пальцев и неотрывно смотрел на Рогли, от которого сейчас зависело слишком многое, а он казался удивительно спокойным. Марен закусил губу до крови, но даже не чувствовал этого, следя за тем, как скорпиук сминает ряды рабов, словно крестьянин – снопы пшеницы.

Люсий всхлипнул и позвал маму – Канис не выдержал и отвернулся, чтобы не смотреть в его детские глаза.

            Сверху сыпались всё новые и новые монеты.

            Ахав стоял между мраморных статуй, напоминая древнего бога, сошедшего на землю ради кровавого пира. Сверкали огнём солнечные лучи. Зрители захлёбывались восторгом. Император улыбался.

            Если в деревне всё пройдёт, как задумано – тогда первый Осколок будет принадлежать ему. А вскоре десятки, сотни миров Павшего Луча войдут в Империю, но если Наместник провалит задание – хаос обрушится на страну.

Ставки слишком высоки…

            А пока есть время – пусть народ празднует и пляшет под звенящей Императорской Щедростью.

            Внезапно гул и восторженные вопли стихли, Арена стала медленно таять, словно очень яркий мираж.

            Оставались только птицы, они хлопали крыльями, парили над людьми и пронзительно кричали...

Похожие статьи:

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Обычное дело