Мачеха. Ужасы.

        Все имена и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.

Вездеход остановился.                                                                                                                      

Митяй был рад этому – от жесткой тряски и пронзительного гудения моторов болел зад и глохли уши. Так что передышку он воспринял скорее с облегчением, чем с любопытством.                      

Однако не прошло и двух минут, как моторы снова взревели, и машина двинулась вперед, немилосердно подскакивая и переваливаясь, словно неуклюжая утка, по отвратной дороге.                

Через пятнадцать минут она вроде, сделала разворот, и остановилась. Похоже, надолго.        

Митяй услышал, как открылась дверца со стороны Контролера, и обрывок разговора: тот, кажется, рассказывал анекдот водителю, и сейчас закончил его. Донеслось ржание – если так мо-жно назвать смех из прокуренных глоток.                                                                                                 

Раздался хлопок – почти как от пробки шампанского, и что-то зашипело, удаляясь…           

Затем кто-то спрыгнул на землю – она сочно чавкнула – и обошел машину сзади. Послышалось лязганье замков и скрежет плохо смазанных петель. Дверь распахнулась, и мрак в пространстве клетушки три на три, где Митяй провел последние шесть часов, сменился полумраком.                    

— Вылезай. Приехали. – в голосе Контролера не было ничего, кроме усталости и равнодушия. Митяй, отвалив тощую спину от стенки, поднялся на затекшие от тряски и неподвижности ноги, и сделал пару неуверенных шагов вперед, к двери, щурясь на свет. Контролер отошел от проема и буркнул:              

— Спускайся. И – без глупостей.                                                                                                    

Митяй и не думал ни о чем таком – боль от электрокнута еще отдавалась в полупарализованной руке острой занозой. Так что он, чуть не поскользнувшись, спустился на землю по двум стальным перекладинам, заменявшим лестницу, и привычно встал лицом к проему выхода.         

— Ноги – на ширину плеч. – равнодушный голос взрослого не сулил ничего хорошего. Контролер после выполнения команды снова загремел связкой ключей. Митяй почувствовал, что наручники с его кистей сняли, и с облегчением уставился на них – нет, руки на месте, и даже не протерты до крови, как он опасался в кузове.                                                                                                    

Пока он рассматривал и растирал вмятины на запястьях, Контролер закрыл и запер дверь.            

— Все. Иди. – кивком он указал Митяю направление.                                                                      

Косясь на торчащие из кобуры кнут и пистолет, Митяй медленно, а потом быстрее, двинулся куда указали. Оглянувшись шагов через пятьдесят, он увидел, что Контролер спокойно смотрит на него, прислонившись к борту гусеничной машины, и сунув большие пальцы за ремень брюк.                       

Отойдя еще шагов на сто Митяй услышал звук взревевших двигателей, и оглянувшись, убедился, что машина очень быстро удаляется.

Странно. Он-то считал, что его довезут прямо до места, и он хотя бы поймет, с кем и как ему предстоит провести «новую» жизнь. Ну и ладно. Значит, придется топать до места самому.                     

Старательно обходя огромные лужи в прорытой гусеницами неширокой колее, он двинулся дальше. Теперь, когда бензиновые пары немного выветрились из глотки и головы, он обнаружил, что сосны и ели, оказывается, еще и пахнут по-особому. Хвоей, смолой. А земля — чем-то прелым и… грибным. Кусты и папоротник достигали в высоту метра, кое-где краснели и ягоды.             

Через пять минут тайга как бы расступилась, дорога сделала поворот, и он увидел Лагерь.                 

Серые, почти черные одноэтажные бараки. Огромное здание бывшей перерабатывающей фабрики в центре. Бетонные панели, из которых оно было набрано, словно конструктор Лего, от времени и непогоды сильно выкрошились, и кое-где зияли сквозные дыры.                                     

Внутри было черно – не светился ни один проем. Впрочем, ничего не светилось вообще нигде – даром что стояли сумерки.                                                                                                                 

Туда ли его привезли? Есть ли тут вообще кто живой?..                                                        

Как ни вглядывался Митяй, ни колючей проволоки, ни вышек охраны, ни высоких стен, как в пересылочном Лагере, нигде не заметил. Вздохнув, и зачем-то еще раз оглянувшись, он двинулся вперед: если он хочет дойти до строений до темноты, нужно поторопиться – впереди еще добрый километр. 

На то, чтобы дойти до ворот, ушел почти час – он неверно оценил расстояние. Наверное, из-за того, что здания оказались куда крупней, чем с первого взгляда.                                                       

Над воротами, распахнутыми настежь (причем одна из створок держалась на единственной петле), какой-то шутник намалевал надпись по железной перемычке: «Оставь надежду всяк, сюда входящий». Митяй не знал, почему здесь эта надпись, но нутром чуял недоброе.                                      

Пройдя дальше по дороге, он обнаружил, что внутри Лагеря она еще сохранилась: асфальт покрылся трещинами и зарос травой, но хотя бы не чавкал и не пылил под ногами.                            

Пока Митяй шел к ближайшему строению, дверь в его торце внезапно распахнулась, и он увидел хоть кого-то живого в этом странном, столь непривычно тихом и зловещем до сих пор, месте. Так, что все напоминало скорее кладбище, чем место проживания трехсот с чем-то заключенных, как ему «в порядке информационной справки» сообщили перед перевозкой.                         

Из открытой двери вышел подросток. Он был, похоже, еще моложе Митяя, и выглядел… Плохо. Рваная одежда, стоптанная обувь. Нечесанные и давно не стриженные волосы. Вместо приветствия он просто махнул рукой, приглашая внутрь. Полный нехороших предчувствий, прибывший замедлил шаг, за что был награжден сердитым окликом: »Быстрее!»                                       

Первое, что сказал подросток, когда Митяй оказался внутри, и дверь захлопнулась:                

  — Снимай одежду и обувь!                                                                                                           

На это наглое требование Митяй не нашел достойного ответа, что сразу поставил бы наглеца на место.Зато соорудил большой кукиш, поднеся его к самому носу идиота.                                 

Обжигающая боль в печени сказала ему, что приемами карате здесь владеет не он один… Когда Митяй смог, наконец, вдохнуть, оказалось, что его раздолбанные ботинки уже расшнурованы и сняты, и гад встречающий, ухватив за штанины, вовсю вытряхивает его из собственных штанов.             

Попытка подсечки кончилась разбитыми губами, и добрым пинком в… то место, что лучше вслух не называть при девчонках. Так что отлежавшись, и смахивая невольно выступившие слезы, Митяй куртку и рубаху снял сам.                                                                                                   

После чего одел на себя тряпки, »любезно» оставленные ему ветераном. Однако на этом церемония встречи не закончилась. Подвернув чуть длинноватые рукава, подросток буркнул:                 

— Иди вперед. Руки – за голову. Резкое движение, шаг в сторону — бью по почкам. Пошел!              

Митяй, шмыгая носом, и поминутно оглядываясь, двинулся вперед по длинному темному проходу – туда, где неверным маячком мигал слабый огонек.  

Огонек происходил из печки-буржуйки, одиноко стоящей у стены, труба ее сквозь жестяной щит в окне выходила на улицу. Освещали сполохи колоритную группу подростков 15-16 лет, сидящих прямо на полу, на матрацах и одеялах. В центре явно был главный. Пахан.                                  

«Пахан» встретил Митяя равнодушным взглядом. Вернее, даже не встретил, а просто скользнул, вновь уставившись в засаленные рваные карты в руке.                                                                  

Митяй, повинуясь команде конвоира, молча стоял, ожидая, когда подойдет его очередь.             

Наконец кон закончился, и Пахан сказал, подняв хитро сощуренные глазки:                             

— Имя? – Митяй замешкался, и тут же получил то, что обещал конвоир. Скривившись от боли, выдавил:                                                          

— М-м-м… Дмитрий.                                                                                                                        

— Ах, М-м-дмитрий… — Пахан криво ухмыльнулся, затем помолчал. — А как тебя звали дома?                                   

— Митяй! – сразу выпалил Митяй. Пахан поднял глаза к потолку, но, очевидно, ничего путного и вдохновляющего там не найдя, снова вперился в новоприбывшего.                                                

— Ладно, … с ним, будешь Митяй. Идешь к Пильщикам. — сказано было сквозь полусжатые губы, и последовал кивок одному из партнеров, — Жбан! Раз сегодня фарт не твой, покажи мальцу его место, и скажи дежурному, чтоб разместили.                                                                                       

  Жбан, здоровенная туша килограмм под восемьдесят, явно нехотя встал, с трудом разведя ноги, сложенные так, как это делают азиаты. По виду он был лет пятнадцати – то есть, года на три старше Митяя.                                                                                                                                  

Пройдя к двери, он молча кивнул, приглашая за собой. Митяй было повернулся, но вдруг снова получил по почкам. »Попрощаться.» — прокомментировал новый хозяин его шмоток.                      

— До… свидания. – сквозь боль еле выдавил Митяй, судорожно пытаясь вдохнуть, и устоять на ногах. Однако, не желая новых неприятностей, от Жбана в очередном темном коридоре старался не отставать. Хотя инстинктивно держался, как научили в пересылке – в двух метрах позади.  Жбан вышел из двери в противоположном конце барака, и они двинулись по заросшей бурьяном территории. Через сотню шагов Митяй решился спросить:

— Жбан! А почему… — Жбан остановился, развернулся, и отвесил Митяю солидную затрещину. После чего прокомментировал свои действия:

— Во-первых, малец, не «Жбан», а – Мистер Жбан! А во-вторых, никогда не обращайся к ребятам из Свиты, и вообще, Старшим, первым. Хочешь чего спросить — подними руку, но — молчи. Ясно?                                                                                                                                                

— Да… мистер Жбан.                                                                                                                       

  — И не – «Да», а – «Так точно!» Ясно?..                                                                                          

— Так точно, Мистер Жбан!                                                                                                             

  — Ну… — смилостивился провожатый наконец, и сменил официальный тон на более ворчливый, — Чего там у тебя?                                                   

  — Мистер Жбан… Я… не ел с утра. У вас бывает ужин?                                                                       

  Жбан покудахтал. Очевидно, это должно было обозначать смех.                                                         

— Нет, ужина у нас не бывает. И остальные дурацкие вопросы задашь своим новым «коллегам» — уже там, внутри. А сейчас пошли-ка, некогда мне тут с тобой валандаться!                               

Уже почти в полной темноте он довел Митяя до самого дальнего барака. Постучал в дверь.       

— Кто там?- вопрос изнутри последовал только после второй серии могучих ударов.                 

— Это Жбан! Открывай быстро! — внутри лязгнул засов, и дверь распахнулась.                            

— К вам новенький. Кличка – Митяй. Определите ему место, где спать. Остальное – завтра.           

— Так точно, Мистер Жбан!                                                                                                           

Войдя в абсолютную темноту, Митяй споткнулся обо что-то, но не упал, уперевшись руками в стену. Дверь захлопнулась, лишив его даже слабого света звезд. Запах этого места сразу ударил в ноздри. Пахло потом, аммиаком, плесенью… Митяй вздрогнул.                                                    

Тонкий детский голос сказал равнодушно:                                                                                      

— Вытяни руку! — Митяй так и сделал. Однако его просто взяли за кисть тоненькой ладошкой, и куда-то почти нежно потащили. Медленно ступая, и поднимая ноги повыше, Митяй прошел куда-то по коридору, затем его ввели в гулкое большое пространство. Наверное, комната.                            

Они пересекли ее почти всю. Митяй почувствовал, а затем и снова уткнулся в стену. Запах мочи стал почти нестерпим. Они остановились, и голос сказал:                                                           

— Ложись и спи прямо здесь. И не вздумай ссать под себя! Протяни руку. Это – параша!               

Митяй брезгливо отдернул испачканную ладонь, затем, подумав, решил воспользоваться.                

Теперь он понял, где он, и – кто он.                                                                                                     

Он – в самой низшей касте. Его место – у параши.                                                                                  

И завтра выяснится, какие еще унижения он должен испытать за свою дурь…

Утро пришло к нему в виде здоровенного сапога, пнувшего прямо в ребро. Огромный (как показалось на первый взгляд) парень повторил приветствие, хмуро буркнув:                                      

— Ну-ка, быстро — встал и вынес! Яма – слева!                                                                                  

Митяй, наученный горьким опытом пересылочной тюрьмы, вытащил, стараясь не пролить – а то сам же будет убирать! – вонявшее омерзительно ведро из-под стульчака, и медленно пронес по коридору. Засов пришлось отодвигать самому. Яму он нашел быстро, и убедился, что до дна ее не так уж много – с полметра. Значит, автоматически отметил мозг, скоро надо будет копать новую…       

Вернувшись в комнату, он наконец разглядел ее как следует.                                                      

Сквозь узкие щели давно немытых стекол просачивался клубящийся туманом полумрак. Да, на улице был туман, и в комнате – тоже. Печка стояла и здесь, но ни золы, ни дров в ней не наблюдалось. Трехэтажные нары высились вдоль двух стен, оставляя посередине двухметровый проход. Всего в длину барак протянулся метров на двадцать.                                                                   

Впрочем, многие койки пустовали. Митяй насчитал всего около пятидесяти занятых.           

Вот, значит, на ближайшее время, его «коллеги»… Ну и что здесь положено делать с утра?           

Как бы отвечая на его вопрос, с койки у самого входа поднялся тощий малыш лет десяти, и Митяй сразу узнал голос: 

— Ты, новенький. Сейчас быстро умойся, да не забудь про зубы – дантистов здесь нет! Так что если что заболит – пеняй на себя. Как закончишь, тряпку в зубы – и вперед! Закончить уборку должен до того, как встанут Старшие.                                                                                                        

В душевой Митяй обнаружил только алюминиевые рукомойники (под каждым – таз и ведро!) с конструкцией которых был знаком только благодаря тому, что у бабки в деревне пользовался таким же. Вечная конструкция – испортить можно только динамитом.                                                    

Здесь же, у стены, стояло два ящика: в одном грудой лежали зубные щетки всех видов и мастей, в другом – зубные пасты. Выбор поразил Митяя, но он поспешал – быстро почистил зубы Колгейтом, так как те после вчерашнего «переодевания» все еще побаливали.                                  

  Полы удалось домыть за час. Он справился бы и быстрее, если бы не необходимость передвигать аккуратно всю обувь и почти стоящие носки, набросанные под нарами.                                        

Затем вошедший Старшой (тот, что разбудил его) велел залить воды во все рукомойники. Затем Митяю пришлось вновь вынести наполненные ведра. Долить воды в рукомойники. Вытереть лужи. Затем… Он молчал и работал – уже понял, что по части битья даже давешний десятилетний пацан даст ему сто очков форы. А если не даст – так его соседи по бараку помогут осадить на место слишком борзого новичка.                                                                                                      

Снаружи раздался странный звук – не то горн, не то рожок.                                                              

Все ломанулись на выход. Замешкавшемуся Митяю кто-то крикнул на бегу:                             

— Чего стоишь, как …? Бегом – а то получишь …лей!                                                           

Митяй и припустил со всех ног, стараясь только не наступать на пятки впереди бегущих.                    

Минуты через две они добежали до сравнительно ровной и не так сильно заросшей квадратной площадки посередине Лагеря – плаца.                                    

Вдоль трех его сторон уже стояли в одну шеренгу обитатели остальных бараков. В центре стоял Пахан, и рядом с ним – паренек с рожком-горном. Пахан смотрел на наручные часы.                

Чуя недоброе, Митяй поспешил занять место в самом конце шеренги своего барака.           

Едва он успел замереть, как Пахан кивнул горнисту, и тот продудел еще один гнусный сигнал. Пахан оглядел ровные ряды своего воинства, и издал нечто вроде «Хм!»                                        

Затем вынул из кармана какую-то бумажку, развернул. Зычным голосом зачитал:                        

— Пильщики! Вчерашний участок дорабатывать еще на двадцать метров в глубину! Воло-чильщики – ваша задача ясна. Дровосеки – я не доволен вчерашней выработкой. Если сегодня не подгоните – уменьшу пайку!.. Повара! Вчерашняя каша подгорела. — Пахан выждал, но тишину никто не нарушил. Видать, повара сталкивались с последствиями попыток оправдаться, — Сегодня варить пшено. В шестнадцать ноль-ноль суд над новеньким. Кличка – Митяй. Все. По местам. – Пахан снова кивнул, и горн прогнусил еще раз.                                                                                       

Странно.Митяй мог бы поспорить, что народу вокруг было куда меньше обещанных ему трехсот человек… Однако осмотреться и высказаться не пришлось – все ломанулись назад.                       

Добежав до барака, Митяй нашел старшого Пильщиков, и встал перед ним, просительно подняв руку. Старшой приподнял бровь, затем одобрительно кивнул:                                              

— Сообразительный. Похоже, выживешь. Ладно, спрашивай.                                                          

— Мистер… Старшой – я насчет суда! Это… меня будут судить?                                                          

— А то – кого же?.. Называй меня Бык.                                                                                             

— Простите… Мистер Бык. А… Ведь меня уже судили?..                                                                   

— Так то там – на воле… А теперь мы хотим здесь разобраться. Можно ли тебе позволить жить с нами. Или тебя нужно сразу – в Котел. — равнодушный тон не позволял усомниться в серьезности угрозы. Митяй о таком пока только слышал…                                                                              

Поскольку Митяй замер, так и не решившись спросить о страшной догадке, Бык добавил:               

  — Ну, иди! Сегодня будешь напарником Мамсика. Норма – три дерева.                                     

Поразевав еще рот, и вовремя спохватившись, Митяй выпалил:                                                 

— Так точно, Мистер Бык! До свиданья!                                                                                       

— Сообразительный. – кивнул еще раз Бык, — Только имей в виду: не «до свиданья», а «Желаю здравствовать!»

  — Так точно, Мистер Бык! Желаю здравствовать!                                                                           

Мамсика Митяй нашел быстро – поскольку на построении уже возле их барака тот единственный стоял особняком. Остальные были или по-двое, или группками.                                  

Пар оказалось двадцать, и два отряда — в три и четыре человека.                                                    

Бык объяснил задачу на сегодня. Никто ни слова не произнес за все время развода. Митяй молчал, пытаясь приноровиться и понять, наконец, что ему предстоит.                                                     

По команде все двинулись за Быком. Шли не в ногу, но между собой никто не переговаривался. Митяй тоже помалкивал. Впрочем, огромную двуручную пилу Мамсик смело взвалил на его плечи. За пять километров пешкодрала она натерла Митяю обе ключицы. Слева колыхалось безбрежное и темное море – северная тайга. Правда, Митяю было не до нее.                                            

Шли по разбитой грунтовой дороге, в воздухе позади осталось висеть облако пыли.                   

С группой из троих старших Бык рулеткой отмерил, и протянутой веревкой обозначил участок работ на сегодня. По фронту расставил пары. Затем обе группы с тремя и четырьмя старшими отошли в сторону, и присели под деревья, неспешно переговариваясь.                                                 

Пары занялись деревьями.                                                                                                            

  Мамсик жестом указал Митяю сесть, и сам тоже уселся прямо на опавшую и пожухшую хвою под полуметровым стволом. Они уперлись ступнями в землю и ствол, после чего Мамсик установил лезвие на высоте полуметра от земли, и кивнул.                                                           

  Первые же десять минут заставили Митяя пропотеть насквозь, и обзавестись волдырями на ладонях. Затем он как бы вошел в ритм, поглядывая то на напарника, то вокруг.                                              

Наконец решился спросить:                                                                                                             

— Ты давно здесь?                                                                                                                             

Мамсик, предварительно внимательно оглядел тылы, и сквозь зубы выдавил ответ:              

— Полтора года. — Ого! Митяй поразился. По виду Мамсик был моложе его самого! Что же…                                                                            

  — Сколько ж тебе лет?!                                                                                                                      

— Тринадцать.                                                                                                                                   

— И за что тебя?..                                                                                                                              

— За изнасилование. — Мамсик кивком показал Митяю, чтобы тот не халтурил, и тянул свою сторону как следует. Митяй не посмел ослушаться.                                                                                 

  — И… тебя тоже… судили? Уже здесь? — приходилось делать паузы, чтобы вдохнуть.              

— Атас. Работай. — Митяй заткнулся, и продолжил пилить, почувствовав, как на плечи легла чужая тень. Это один из Старших подошел взглянуть, как движется работа у новенького.                       

Митяй не умничал, и добросовестно пилил, несмотря на боль в потных растертых ладонях.         

Ф-фу… Старшой отошел, ничего не сказав. Но и ничего ему не сделав.                                        

Минут через десять Мамсик соизволил прояснить ситуацию:                                                        

  — Если засекут, что болтаем, или сачкуем – выпорют. А если повторится – лишат пайки на сегодня. Жрать хочешь? Тогда – работай. А потрепаться можно и после обеда.

Завалить даже первое дерево оказалось вовсе не так просто, как себе представлял Митяй. Уже ближе к концу работы пилу часто зажимало, спина надсадно ломила… Мамсик наконец свистнул – сразу подошла группа из четырех весьма здоровых бугаев лет по пятнадцать.                            

Толстенным пятиметровым дрыном они уперлись в дерево метрах в трех над головами пильщиков, и стали изо всех сил давить на него. Мамсик кивнул Митяю, и они удвоили усилия.                     

На дороге нарисовался еще отряд – очевидно, волочильщики. Митяю некогда было рассматривать их – он пилил. Через пару минут интенсивной работы дерево со страшным скрипом и треском грохнулось на здоровенную прогалину, оставшуюся от предыдущих выпилов, — Мамсик только успел выдернуть пилу — и учетчик достал блокнот, и буркнув: »Мамсик-раз», что-то в нем чирканул. После чего ткнул пальцем в следующее дерево.             

Это оказалось потолще, и напарникам было не до болтовни в любом случае.                                

Но часа за полтора завалили и его. Последовало «Мамсик-два».                                                          

Бригада волочильщиков, как ни странно, весело переругивающихся, цепляла канатами комли спиленных деревьев, и волокла в сторону – где, перехватившись поудобней, дерево тащили по подобию дороги, приведшей отряды к вырубке. Волочить, похоже, предстояло далеко. Стука топоров слышно не было.                                                                                                                             

Со всех сторон теперь слышались свистки, или выкрики. Бригадам толкальщиков скучать и трепаться уже не приходилось. Учетчик знай себе записывал. Волочильщики… запаздывали.   

Третье дерево зажало пилу напрочь. Мамсик вскочил и уже жестами и свистом позвал обе бригады с дрынами. Ствол повело, и пришлось толкать поочередно с двух сторон, пока отрегулировали нажим, и смогли закончить и его. Буркнув «Мамсик-три», учетчик повел свою бригаду к соседям – свист с их стороны слышалося уже минуты две.                                                                         

— Порядок. — отдуваясь, Мамсик, не вставая, распрямил явно затекшую спину, и стал растирать ее пальцами, положив пилу рядом с собой, — Норма есть, теперь дождемся остальных – и в барак.                                                                                                                                                                     

— А сами мы туда уйти не можем? – Митяй, следуя примеру напарника, недоумевал почему нельзя уже уйти. Едкий пот жутко щипал глаза, и руки буквально отваливались. Спина с непривычки жутко болела.                                                                                                                                     

  — Не положено. Сиди и жди команды Старшого. Здесь вообще все надо делать по команде. «Инициатива наказуема». — это явно было местной присказкой, — Если хочешь пожить подольше.                     

  — А что мне… грозит после суда? – решился все же спросить Митяй.                                          

Недобрая усмешка пересекла потное чумазое лицо Мамсика. Митяй только теперь удосужился разглядеть его получше. Глубокие морщины избороздили щеки и лоб подростка. Зато мышцы рук и поясницы, проглядывавшие в прорехи одежды, явно отличались силой и выносливостью, и выглядели, словно стальные пружины. Понятно, почему здесь все такие крепкие и так бьют…                       

Когда Мамсик глянул ему прямо в глаза, Митяй был неприятно поражен тяжелым, совсем недетским взглядом, и циничным и злобным тоном:

  — А уж это, "брат", зависит только от тебя. Чего натворил – соответственно и получишь…

Странный звук нарушил затянувшуюся паузу. Словно что-то быстро вращалось и гудело.           

И точно – из-за сосен выплыл силуэт вертолета с длинным тросом, на конце которого раскачивались какие-то мешки, уложенные в подобие сети. Маленькая машина быстро проплыла к Лагерю, и зависла где-то над центром крыши здания фабрики.                                                                       

— Что это? – Митяй не мог понять смысла посещения.                                                                     

— Продукты. — лаконично отрезал Мамсик.                                                                                       

— На неделю?                                                                                                                                    

— На день.                                                                                                                                          

— Мы так много едим?                                                                                                                      

— Много ест Свита. А мы – только пайку. Да и то – если заслужили.                                                      

Митяй увидел, как трос от опущенных на крышу мешков отцепили. После чего вертолет улетел в обратном направлении. Крошечные фигурки, подошедшие к мешкам было еле видно сквозь пыль и дымку вырубки. Митяй долго пялился туда, пока не спросил:                                             

— А если… не заслужим – то что? Снимут с работы?                                                                             

— Вот уж не-е-ет. Норма останется прежней. А не сделаешь – еще день без жрачки. И так далее… Так погибло только при мне не то десять, не то двенадцать придурков.                                             

Митяй только открыл рот, как раздался знакомый гнусный звук, и Бык громко объявил:                     

— Пильщики – в барак!                                                                                                                     

Двигаясь в строю обратно, по разбитой, и в бороздках, протертыми ветвями волочимых деревьев, пыльной дороге, Митяй не без злорадства заметил, что у волочильщиков еще масса работы.                                                                                                                                                     

Но в бараке ему особо скучать на пришлось: снова надо было наполнять умывальники, вы-носить ведра, подтирать лужи за моющимися «коллегами». И только когда все вышли из душевой, он смог кое-как подмыться и сам. Морщась от холодной воды, смыл пот, пыль и хвою.                       

В бараке все уже валялись по нарам.                                                                                                      

Найдя Мамсика, Митяй потихоньку спросил:                                                                        

  — А где… мне можно устроиться?                                                                                                  

  — Да на любой койке там, у двери! Потом, когда появится новичок, будешь передвигаться ближе к печке… Пока не придет твой срок. Или не отобьешь местечко получше… Или пока не перейдешь в другое Подразделение.                                                                                                            

  — А что, можно и перейти?                                                                                                               

— Самому – нельзя. Нужно сказать Старшому, что готов, мол, пройти Испытание, и т.д…     А, чего я тебе зря буду все рассказывать – подождем до суда. Тогда и выяснится – надо ли… Пока же крепко запомни: как бы не сложилось – в бараке Свиты – не блюй! Заставят убрать самого. А то и еще чего придумать могут…                                                                                                

Митяй, сердце которого и без того сидело в кишках, почувствовал как дурнота подступает к горлу…                                                                 

Но сдержался. Не осмелившись больше ничего спросить, прошел к двери, и прилег, сняв обувь, на ближайшую к той пустую койку.

Примерно через два часа вновь прозвучал сигнал – все построились, и промаршировали теперь уже в столовую.

Четыре длиннющих стола окружали простые скамейки. На них и расселись. Причем Митяй – последним в своем ряду. Напротив него оказался пацан-сосед по месту спанья. Он нехорошо ухмылялся, кидая на Митяя взгляды исподлобья.                                                                                            

Вдоль стола со Свитой раздатчики продвигали тележку с котлами. Им, насколько мог видеть и обонять Митяй, накладывали уж точно не пшенку…

 До пильщиков тележка дошла, естественно, в последнюю очередь. Начали, само-собой, со Старших. Дойдя до Митяя раздатчик-вертухай зыркнув злобно, спросил:                                                         

— Новенький?                                                                                                                                     

  — Так точно, Мистер Раздатчик, новенький! – поторопился Митяй. За что был вознагражден полной миской неаппетитно выглядевшей и пахнувшей, обжигающе-горячей бурды.                        

Странно, но жадно поглощать хавчик Митяю, похоже, никто мешать не собирался – а то он такого наслушался в пересылке… Но отставать от других было опасно – Митяй поспешал.                   

После каши раздали всем и по крохотному кусочку хлеба – похоже, хлеб-то и занимал столько места в грузе вертолета. Вместо чая — настой чего-то вроде листьев малины. Митяй как ни принюхивался, не понял, что за траву им заварили. Но выпил все до дна, только затем отставив почерневший стакан.

Рожок прозвучал, конечно, и здесь. Поднявшись, все двинулись в бараки.                                            

Прилечь Митяю удалось только после очередного вливания-выливания-выноса.                             

Но через час все равно пришлось строиться и идти на плац – подошло Время.                         

Ноги у Митяя почему-то так и подгибались.

Пахан снова кивнул, и горнист продудел.                                                                                        

— Внимание! Слушается дело новоприбывшего по кличке Митяй. Митяй! Выйти из строя! Ко мне – шагом марш! 

Митяй постарался все сделать получше, четко печатая шаг по выщербленному асфальту, и, встав напротив Пахана, доложился:                                          

— Осужденный Митяй. Прибыл по вашему распоряжению, Мистер Пахан!                                             

Пахан ухмыльнулся, не то довольный быстрой выучкой новичка, не то – предстоящей комедией. Однако тон его был нарочито нейтральным: 

  — Доложи, за что осужден, статью УК и прочее – по Протоколам. Затем своими словами опиши преступление, за которое попал к нам: кого, как и почему… Понял?                                              

— Так точно, Мистер Пахан! Осужден Решением …-ского Областного Суда от 15 августа 2036 года, по …-й статье, за убийство с отягчающими обстоятельствами. — пока заученные частыми посторениями слова сами собой срывались с губ Митяя… Но вот он дошел до того момента, когда надо было описать все… своими словами.                                                                                    

  — Ну, я… На весенние каникулы к нам в деревню привезли мальчика… пяти лет. Имя — Николай. Мы с ребятами хотели… э-э… поприкалываться над ним – показать, как у нас встречают новичков… – Митяй покрылся потом, сообразив, что именно это сейчас, похоже, и собираются проделать с ним самим. Поэтому дальше рассказ звучал уже не так бодро…                                   

Но после поправки Пахана – громко.                                                                                             

   — … и затащили его в сарай к тете Клаве. Ее в тот день не было дома. Ну, мы…То есть – я… Перекинули веревку через балку, связали ему руки, воткнули кляп, чтобы не орал… Потом стали тянуть – он, вроде, подергался, и вдруг – обмяк. Мы сняли его, но оказалось – уже поздно! — Митяй замолк было, но оглянувшись на Пахана продолжил:                                                                          

  — Моим… помощникам было девять и десять лет – они еще не подлежат… судимости. А мне уже есть двенадцать, поэтому… Я был судим и приговорен… Сюда. У меня – все.                                  

После гнетущей паузы, длившейся, казалось, вечность, Пахан изрек:                                            

— Митяй почти не соврал. Так все и описано в Протоколе, который прибыл с посылкой. То-лько он забыл добавить, что вначале они выламывали Николаю руки на дыбе… А потом и прижигали сигаретами. А так – все верно… Видать, чтобы лишнего не болтал – и повесили. И если бы не слабое звено – один из приятелей рассказал все своей «подруге» — дело так и не раскрыли бы.             

Итак, ситуация, вроде, вполне ясная. Перед нами – доморощенный садист-любитель, считающий чужую человеческую Жизнь никчемной игрушкой. Правда, без… хм… сексуальных осложнений. Присяжные, обдумайте ваше решение.                                                                                        

Присяжные – троица, составлявшая вчера Пахану компанию в карты – совещалась недолго. Вперед вышел все тот же Жбан. Он поднял руку.

— Говори. — милостиво разрешил Пахан.                                                                                   

— Мистер Пахан… Дело довольно простое. Мы посовещались. Все же он не насиловал ма-льчика, как Бес, и не ел его мясо, как, скажем, Акула… Поэтому мы считаем — сто плетей, и Малый Круг.                                                                                                                                                        

— Внимание, Лагерь! Я утверждаю это решение! Приступить! — Пахан отошел назад.                   

Несколько здоровенных бугаев – Палачи Свиты, как потом узнал Митяй – приподняли его, и разложили на выкаченном сбоку бревне. Руки и ноги привязали, штаны-лохмотья сдернули.              

Следующий час позволил Митяю понять, что удары кнутом, вымоченном в уксусе – крайне болезненная штука. А когда он потерял сознание, где-то на семьдесят шестом ударе, отсчитываемом хором, ему под нос сунули тряпку, провонявшую аммиаком… Сознание предательски вернулось.                 

Вот, правда, сил кричать уже не было.                                                                                            

Дополучив остальное, он с содроганием ждал, что же означает – «Малый Круг»?         

А именно то и означало, чего он больше всего боялся: его уволокли в барак Свиты, и привязали к каким-то козлам. После чего вся Свита отымела его… А особо ретивые – и по два раза. Заодно выяснилось, что дармоедов-опричников у Пахана не менее двадцати. И все – под два метра, и здоровенные, как качки…                                                                                                                    

Митяй не стонал уже только потому, что горло и язык его не слушались. В конце этого омерзительного унижения он снова потерял сознание.          

Но на этот раз его вернули к жизни с помощью ведра холодной воды.                                     

Жбан, отвязав его, буркнул:                                                                                                             

— Убирайся к себе! Уборку барака можешь сегодня не делать – передай Быку, что Пахан разрешил. Все – вали, пока ребята еще чего не придумали…

Ноги полхо слушались Митяя. Пока добрел, буквально на четвереньках, до своего барака, почти стемнело. Однако выполнить приказ Жбана, и сообщить Быку Приказ, он не забыл.                     

Для себя же старался! Может, удастся отлежаться… Мыча, он вытянулся на животе. »Коллеги» по бараку смотрели на него на удивление равнодушно. А большинство даже и не смотрели.      

Пресытились, видать.                                                                                                                     

Малец-сосед буркнул, убедившись, что никто не слышит, ему на ухо:                                        

  — Не вздумай завтра опоздать на Развод! Накажут!                                                                                  

Митяй только и мог, что благодарно кивнуть.                                                                                 

Но отключиться на всю ночь не удалось – спал урывками, вскидываясь, и подвывая – от боли и унижения… Но – не громко. Знал, что будить Старших нельзя.

Утром бег до плаца отнял последние силы. Место соединения ног невыносимо горело. Сто-ял навытяжку, из всех сил сдерживая слезы и стоны – за ночь, казалось все тело стало болеть еще сильней.                                                                                                                                     

Однако, выдержал. Пахан, задержавший взгляд на нем, даже приподнял бровь.                                  

До места очередной вырубки добрался на автопилоте. Но когда начали пилить, почувство-вал вроде даже облегчение – тело постепенно расходилось. Хотя на три дерева ушло куда больше времени, и закончили они с Мамсиком позже всех: Бык даже подошел посмотреть на их усердие. Еще спасибо Мамсику – он сегодня тягал пилу не за двоих, но хотя бы за полторых…                              

Возвращение в барак Митяй помнил плохо – вроде, его уже поддерживали под руки Мамсик и малец-сосед.                                            

Малац все время шептал:                                                                                                                 

— Держись! Иначе – сгинешь! Ты еще получил по-божески!.. Могло быть и куда хуже.              

— А куда – хуже?.. – промямлил Митяй, еле ворочая языком.                                                                   

— Он еще спрашивает! – полушепотом отозвался тот. – Большой Круг! И – двести плетей!..  Митяй заткнулся, поняв, что и правда – дешево отделался…

 Видать, на койке все же потерял сознание – его еле успели растолкать на обед.

 Сегодня на обед был разваренный рис – Митяй мужественно сожрал, сколько влезло: знал, что организму нужно питание, чтобы залечить… Чай оказался с голубикой. Митяй узнал запах: так же заваривала и бабка.                                                                                                               

После обеда убирать-заливать-подтирать все равно пришлось. Зато ночью выспался хорошо. Только вот утром снова проснулся от привычного уже пинка. И понеслась…                                              

Только на третий день Митяй стал осознавать себя, и удивился – он выжил! И даже пилил. Хотя спина совершенно отказывалась служить. Но – жить уж больно хотелось. Поэтому — пилил.               

На четвертый день он даже проследил взглядом за вертолетом – на этот раз тот сгрузил какие-то тюки. Мамсик просветил:                             

— А-а… Опять газеты и туалетная бумага. Ну, бумагу-то – Свите, а нам…                                             

На пятый день утром Пахан, дав указания, сообщил:                                                                           

— Сегодня подошел срок нашего друга, Жирдяя.                                                                                 

Вперед выдвинулся из шеренги Свиты действительно очень толстый мужичок. Странно. Лицо его покрывали морщины, а выражение – словно у затравленного пса. Митяй смотрел, не догоняя.                                                                                                                                                         

— Прощание как обычно, в пять минут пятого. Жирдяй – говори.                                                      

Прошло не меньше минуты, прежде чем тот совладал с голосом и мимикой, и выдавил:                       

— Прощайте, братцы…Простите, если кого отметелил не по делу. Я…Прощайте!                                  

Убедившись, что больше из Жирдяя не выжать, Пахан скомандовал:                                              

— Развод закончен! По местам.                                                                                                        

  На вопрос Митяя Мамсик, как всегда орпасливо озираясь, сказал только, что »лучше тебе, малой, все увидеть самому!» Митяй, все еще страдавший от боли, заткнулся, и продолжил пилить.          

Радовало только то, что старые мозоли полопались, а новые уже загрубели. Не больно. Почти.

Церемония отличалась от Митяйской только тем, что теперь в центре плаца стоял Жирдяй.         

Он явно сдерживался из последних сил, но отблески слез, текущих по щекам в свете косо стоявшего солнца, выдавали его состояние. Все молча ждали.                                                              

Примерно через пять минут Жирдяя словно ударили под коленки – он грузно шлепнулся прямо на плац бесформенной кучей. Пахан сделал шаг вперед:                                                             

— Мы прощаемся с тобой, Жирдяй. Кто-нибудь хочет сказать?.. – таковых не нашлось.              

— Я уверен, что наш Закон ты приемлешь с пониманием и радостью… — это слишком напоминало заклинание.                                                            

А то, что последовало дальше, напоминало уже Жертвоприношение!..                       

Пахан подошел к распростертому на спине Жирдяю, и не поколебавшись ни секунды, вонзил тому в сердце здоровенную заточку. Раздался всеобщий выдох.                                                           

Выпрямившись, Пахан громко сказал, пройдя глазами по всему строю:                                           

  — Я уверен: когда придет и мой час, Старшой, которого изберете, сделает то же и для меня.

Уже в темноте Митяй, до которого все еще не дошел смысл произошедшего, подобрался к Мамсику. Шепотом позвав: »Мамсик!», он убедился, что тот тоже не спит – голова повернулась.               

— Мамсик! Пожалуйста! Объясни, что произошло? Почему Жирдяй упал?! Зачем Пахан его…                                                                                         

Когда Мамсик ответил, Митяй с огромным удивлением понял, что тот тоже плачет. Но вскоре Мамсик взял себя в руки, и отвечал коротко и ясно: 

— Это все новые Законы. Дополнения УК. И вот эта штука. – он притронулся к голове Митяя. – Ну, тебе же тоже вшили… Всем вшивают. Без этого сюда не попадают. Та дрянь, что у тебя под черепушкой.                                                                                                                                         

Видя, что уточняющих вопросов не последует, Мамсик сам пояснил:                                     

— Смертная казнь запрещена. А Лагерь — для малолеток: пока тебе не исполнилось шестнадцать. И поэтому эти гады, там, наверху, просто отключают двигательный аппарат. Ну, весь позвоночник. Человек остается жив… То есть, формально… Но парализован. То есть, если найдется желающий кормить его с ложечки, поить, убирать его дерьмо, он сможет жить. Но…                    

Согласился бы ты так жить?! И кто захочет ухаживать за тобой, «пупом земли»?!.. Вот именно.                                              

Поэтому мы все здесь приняли свой Закон: после «отключения» нас сразу приканчивают – чтоб не мучиться, и не сходить с ума… 

Кстати – та хрень, что в твоей голове, не дает и сбежать отсюда. Помнишь, когда тебя везли сюда, останавливались? Так вот – это давали ракетницей сигнал, что едет новенький, и вылезали, чтобы отключить дистанционно ближайшие два тампера. А потом, когда тебя ввезли, уезжая, их снова включили. Мы не можем пройти за излучатели – боль такая, что можно и умереть…                       

Митяй и подозревал что-то такое. Просто так их здесь без всякой охраны не оставили бы…    

Но неужели… Он поторопился спросить.                                                                                        

— Да нет, конечно! Ни подойти к нему, ни отключить отсюда тампер невозможно. А их натыкано через каждые двести метров вокруг всей территории. Кстати, та хрень, в голове, еще и позволяет отслеживать любого из нас прямо со спутника. Не скроешься…                                                    

— А вынимать… Неужели не пробовали?!                                                                                      

— Пробовали, конечно. Взломали черепушки нескольких повесившихся, парочке убитых в Схватках, одного «Добровольца»… Эта дрянь сама – как капсула. Но – с пленкой. Пленка стелется по коре мозга, и питает эту… всю электронику биотоками, а когда хочешь ее вынуть, разрушает сам мозг! Ребята бились пять лет, но в чем секрет, так и не догнали… нельзя вынуть ее, не убив. Уж больно "тонкая" штуковина.  Да и электричества тут, в Лагаре нет только поэтому. А то мы все давно поокочурились…                     

— Ну а если кому-то все же когда-нибудь… повезет? Прорваться?                                                                    

  — Ну и что?! Вокруг – на двести километров тайга, и ни одного человека! Да и отслеживают они все время со спутников, что тут да как. Не раскрою секрет, если скажу что это – и как жучки действует. То есть они видят все твоими глазами, и слышат твоими ушами!.. Неужели думаешь, что не заметят операции по удалению?!                                                                                                        

Митяй долго думал. Потом, пробормотав «Спасибо. Я – спать!», убрался к себе на койку.                  

Теперь ему было над чем поразмыслить.                                                                                  

Он понимал, конечно, что идиотским поведением сам напросился на Ответ со стороны Общества, глупым вызовом плюнув в лицо Устоям… Но ведь он мог бы потом… когда-нибудь… Исправиться? Стать примерным семьянином. Законопослушным налогоплательщиком. Отцом.             

Черт. А если бы он стал Отцом, хорошо ли ему было, если б какой-нибудь отвязный безбашенный подросток пытал, и убил его сына?!..

Именно это ему и кричала на суде мать убитого, еле удерживаемая родственниками…                       

И почему до него все это, и многое другое, дошло так поздно?!                                          

Дошло, что все это не игра, а изуверство, и может аукнуться ему в тысячекратном виде?!            

Сжимая в темноте кулаки, и не утирая жгучих слез, он долго не мог заснуть.

Утро, уборку, развод и пиление он прошел на автомате.                                                                 

Мамсик, посмотрев на его лицо, воздержался от разговоров и комментариев.                                        

А на обед была каша с мясным фаршем. Он понял, чьим. Митяя подташнивало, но он съел.    

После обеда, закончив дела по бараку, Митяй двинулся по дороге к тому месту, где его высадили. Первые пять километров все было в порядке. Потом началось…                                                    

Чуть подальше просеки, где вездеход развернулся, начала болеть голова. Он продолжал идти.                                                      

Головная боль стала нестерпимой. Его вырвало под какой-то сосной.                                        

И стало еще хуже. Словно с каждым крохотным шажком боль возрастала в два раза!..     Рыча, и из последних сил стараясь не потерять сознания, он заметил на земле, впереди, словно черту… Но не дойдя до нее пары шагов, упал. Теперь он видел только хвою у лица, и сил встать, или отползти, не было… Голова…

Теперь он понимал, что такое настоящая боль.

Как в тумане он заметил странную палку со стальным крюком на конце.                                       

Зацепив его за воротник, она потянула назад – туда, где, как сразу понял Митяй, боль становилась меньше… Слабее… И вот уже почти хорошо – только легкая тошнота и головокружение.   

Не пролежал он и минуты, блаженно приходя в себя, как получил солидный пинок в живот:     

— Хорош дурака валять! Вставай и топай!                                                                                        

Только сейчас Митяй поднял взгляд на спасителя. Это оказался, как ни странно, обладатель его ботинок и одежды – юный прихвостень Пахана, по кличке, как теперь знал Митяй, Крыс.       

Не без труда Митяй встал на четвереньки, а затем и на ноги. Крыс, что было уж вовсе удивительно, поддержал его, и помог идти. Митяй выдавил запоздалую благодарность:                              

— Спасибо. Но… Почему ты спас меня?                                                                                  

— Почему-почему… Потому. А ты, кстати, молодец. Почти перекрыл рекорд – видел, там, на дороге, черту? Это – Святого. Его так звать было… Там он и упал. И умер сразу – уже не откачали.                                                                                                                                                    

Ну а вытащил тебя… Во-первых, приказ Пахана. Многие новички балуются этим. Идиоты – сдуваются на первых шагах! А ты… — в тоне было подлинное уважение.                                                    

— Так далеко забираются только сильные. Нет, пойми правильно — реально сильные. Воины. Я вообще-то поклонник индусов. У них – четкое деление на касты: этот — бухгалтер там, этот — воин… Этот – монах. Мы с тобой могли бы стать идеальными Солдатами. Страшным и Умным Оружием… Если бы те, дебилы-чиновники, не решили по-другому… Не решили за нас.                       

Ну а вообще-то, я, или еще кто из назначенных молодых помогаем таким придуркам-самоубийцам, как ты – у нас порог чувствительности ниже. И мы можем подбираться к тамперам ближе.         

Ну, первый-то раз многие дурят, но – вовремя возвращаются. Сами. А ты – молодец, я уж сказал… Но имей в виду – тех, кто надумал во второй раз – мы не спасаем. Принципиально.           

Понял?                                                                                                                                  

Митяй кивнул.

 В этот же день, к вечеру, над Лагерем расцвела красная звезда ракетницы.                                    

Новенького распределили к волочильщикам – их бригада с трудом выдавала Норму.           

На разводе Митяй уже почти равнодушно, хором с остальными отсчитал двести ударов очередному малолетнему насильнику-убийце девочки семи лет, и отметил, что сам совсем не рвется присоединиться к Большому Кругу, хотя козлы и вынесли прямо на плац…                                              

Тринадцатилетний новенький оказался глуп и с гонором, поэтому последующих репрессий не пережил. Так что через пару дней в каше из гречихи снова было мясо – Митяю попался палец.                 

Подумав, он съел его – когда до смерти четыре года, надо использовать любое питание себе на пользу. Пилить он научился, экономя силы. Так что теперь мог ходить и в спортзал – качаться.                                                                                                                                                 

Про спортзал он узнал от Крыса. Тот объяснил, что Свита качается вся – с утра и до обеда. Им надо быть в форме, если кто из салаг решится бросить Вызов. Не ответить на вызов было нельзя – позор и деклассация… А ответить – бой до смерти. А охочих на теплое место прихвостня-дармоеда в год набиралось десять-пятнадцать. Естественный, так сказать, отбор.                                             

Обнаружил он и огромную бытовку с обувью и высящимися по грудь грудами одежды — разумеется, использованной. Оставшейся от бывших хозяев…                                                               

Здесь он сменил полуразвалившиеся ботинки Крыса на чуть более целые и большего размера. И нашел даже робу Жирдяя – она висела отдельно и сохла: безобразное темное пятно на груди еще отблескивало глянцем… Митяй выбрал себе одежду в размер.                                                         

То, как в его сознании произошел некий мировоззренческий перелом, он вначале даже и не понял. Только обратил внимание, что и все вокруг ведут себя куда как сдержанно. Больше молчат. В свободное время или спят, или читают прошлогодние газеты. Или качаются и учатся драться…                   Заодно

Митяй узнал, для чего они все лето и часть осени до снега, будут пилить.                          

Чтобы семь месяцев зимы отапливаться, и готовить пищу!                                                                     

Газовая труба к Лагерю подходила, и летом действовала. Но зимой напрочь замерзала. И вот тогда запасенные дрова уходили почти все… А когда все – пилить начинали еще по снегу. Однако Паханской обязанностью было не допускать таких ситуаций. И вообще – присматривать за контингентом: чтобы не было уж слишком жестким завинчивание гаек. Частых самоубийств в Лагере старались не допускать – иначе там, наверху, урезали объем доставляемых вертолетом продуктов…                                                                                                                                        

Так что черной дедовщины, как в пересылке, в Лагере не было.                                          

Узнал Митяй и то, что каждую весну вертолет подвозит огромную партию саженцев, и уже весь Легерь копает, сажает и поливает на вырубках новый лес – взамен использованного. А он-то удивлялся: откуда эти молодые, еще тонкие и свежезеленые, словно высаженные по линейке, сосны и ели!.. Вот тебе – и как по линейке. Не «как», а именно что – по…                                                

Из своего барака он теперь знал почти всех: как по кличкам, так и – за что их…                       

Очкарика – за то, что треснул по голове палкой, а потом добил сорока ударами ножа учителя, выведшему ему «неуд». Сороку – за то, что придушил маленькую девочку-соседку, которая вечно кричала за стеной – мешала спать!.. Рогатку – за то, что застрелил из самопала родного деда – тот не давал денег на пиво…                                                                                                                   

Митяй поражался, за какую дурь попали сюда многие… Но большинство, все же, как он – за дело.                                                                            

А еще Митяй понял, почему здесь нет любителей «пустого» трепа. Все уже и так ясно. И все — только думают, думают… О том, как могли бы...

И глаза почти у всех – пустые и… печальные. А кое у кого – просто злые.              

Ближе к осени, когда открыли склады с телогрейками и валенками, Митяй уже неплохо освоился с порядками, регулярно качался, и постигал под руководством Мистера Айронмэна (Тощего жилистого корейца, кстати, буддиста. Попавшего в Лагерь за слишком сильный удар...) в зале с татами искусство рукопашного боя…

Заодно и Ринг, где проходили все бои, изучил.                                                                                                       

Синяки, ссадины и мозоли его уже почти не волновали. Что-то в его мировоззрении окончательно сдвинулось, и теперь он смотрел на все с позиций рационалиста – последователя Дарвина.                                                                                                                                                         

Выживает везде сильнейший и хитрейший. Пусть он не пробьется в Свиту – ребята там уж больно наглые и здоровые – но в своем-то бараке он место возле теплой печки займет.                       

А вообще-то ему предстоит тут, похоже, еще много чего постичь и понять…                                  

Жаль только, что главное он понял поздновато. Когда пути назад уже отрезаны.                               

Для таких как он – Родина вовсе не всепрощающая и терпеливая заботливая Мать.                               

А жестокая Мачеха.                                                                                                                          

Но виноват в этом только он сам!                            

Похожие статьи:

Рассказы → Тёмная Ночь (часть третья)

Рассказы → "Л"

Рассказы → Тёмная Ночь (часть первая)

Рассказы → Тёмная Ночь (часть вторая)

Рассказы → Верхом на танке Хан Мамай