Дед Возгарь принял от дочери тарелку с пустыми щами и, не торопясь, смакуя каждую ложку, начал поедать благоухающее варево. Дети сидели рядочком на прогретых за день досках пола и терпеливо ждали, пока старик доест. Вели себя тихо: кому захочется, чтобы его за ухо из избы вывели и без сказки оставили? А потому только пихались, чтобы усесться поудобнее, да возмущенно шептали: «Подвинься! Ишь, расселся…»
Наконец, дед насытился, облизал ложку, вытер усы и бороду. Благосклонно глядя на пащенков, нарочито низким и страшным голосом спросил:
- О чем, мелкие, сказку послушать хотите?
Ребятня начала оживленно перешептываться и советоваться, однако самый хитрая и пронырливая рыжая Горинка не стала дожидаться общего решения. Взяла да пропищала:
- Про страхолють хотим!
Возгарь глянул на нее с прищуром и, усмехнувшись, спросил:
- Это ж про какую страхолють рассказать? Пока не ушел Ночной Страх, много ее было всякой.
Звянка, смешно округлив глазенки, ляпнула:
- Про Кикимор.
- Кикимор? Ну, давайте про Кикимор, - подмигнул старик уже готовой всхлипывать от страха мелкотне. - Зла от них людям было уйма. Подъедали так, что даже косточек не оставалось. Особенно падаль любили. Утащат кого, загрызут и вокруг сядут. Ждут, значит, пока пахнуть не начнет.
Дети притихли. А дед продолжил:
- Сказывают, что эта история во времена первых князей произошла. Как повадился в одной промысловой деревне кто-то по ночам курей да гусей изводить. И капканы на него ставили, и собачьим дерьмом курятники да гусятники обмазывали, и обереги-змеевики вешали – все без толку. Ночи не проходило, чтоб двух-трех птиц не досчитывались.
И вот как-то баба одна вечерком решила воды набрать. Выходит, значит, во двор и к колодцу идет. Подходит, ведро туда опускает, а из колодца свист доносится. Испугалась баба; мужиков позвала. Мужики собрались, камешков в колодец покидали – ну, чтоб голос подал кто. Слышат - и точно: кто-то в воде плещется. Всяк знает – собака и кошка свистеть не умеют. Позвали деревенского волхва. Тот в колодец смотрит и говорит: «Это страхолють провалилась и выбраться наружу не может. Оставьте колодец в покое – ночью за ней свои придут и вытащат».
Мужики послушались вроде, но бабы их подначивать принялись: «Больно вы трусливые стали, мужики! Нет бы страхолють прибить и всем остальным нечистям лесным в указку на частокол повесить. Пусть знают, как к нам по ночам в деревню шастать и курей воровать!» Мужики думали-думали, а бабы все трещали-трещали. Надоело мужикам их слушать да и ночь уже не за горами была. Ладно, говорят, прибьем его и на частокол посадим. Принесли лук со стрелами. Да не с простыми наконечниками, а из красного железа, что против нечисти помогает. Кузнец лук взял и пристрелил страхолють. Достали из колодца. Смотрят, надивиться не могут: дохлятина какая-то мелкая. Вся сморщенная да жалкая. Понесли волхву показывать, чтоб сказал, что за тварь, а тот двери не отпирает и орет на них матом. Ну, долго не рассусоливались: голову страхолюти отрубили да к частоколу приспособили.
Пару дней все тихо было. Птицу больше не трогал никто. А на третий день случилась беда. Баба та, что страхолють в колодце нашла, детей своих в домой ужинать позвала. Зовет-зовет, а они не отвечают. Вдруг смотрит, с улицы в окно глядят сынки ее и молчат. Как она на них напустилась – и так, и сяк их ругает. А они только смотрят, глаза выпучили и ничегошеньки не говорят в ответ. И только приноровилась их за уши схватить да в дом втянуть, как увидела такое, отчего выть начала. То не мальчонки ее были. Сверху-то, конечно, лица детские, а вот то, что после шеи начиналось - страхолють. Тут Кикиморы (а это они были) в дом впрыгнули разом и бабу ту разорвали. Потом только прознали, что Кикимора свою морду прячет, а принимает облик того, кого последним пожрала.
На крики соседи сбежались – глядь, а в избе все кровью да желчью перемазано, а нечисти уже и нет как нет. Мужик, чья баба и детишки были, в ту ночь поседел и умом тронулся. Завопил, словно зверь дикий, схватил копье да в лес убежал. Страхолють искать. Хотели охочие люди за ним пойти, но догнать его не смогли. Так и сгинул в лесах.
С тех пор деревня та пустеть начала. Раньше ведь как было: Кикимора птицу ела и довольной через это становилась. Людей не ела. А теперь стала людишек прихватывать. Ночь прошла – одного-двух нет. Еще одна – глядь, уже семья пропала. И чего только деревенские не делали: и костры всю ночь жгли, и в одной хате все вместе ночевали. Ничего не помогало. Вот ночью у дверей стоит мужик с топором, детишек караулит. Вдруг свистнет что-то – и нет его.
И взмолились тогда сельчане; стали просить волхва, чтобы усмирил страхолють. А он им: «Говорил я вам «отпустите»? А вы по-своему решились поступить. Теперь Кикимора мстить будет».
Но после того, как внука его из рук матери страхолють вырвала, согласился. Весь день готовился: посыпал вокруг частокола пепел от священного костра да обереги вешал. Говорит: «Ночь когда наступит, встаньте все, кто еще живой остался, вокруг меня. Я буду заговор произносить, а вы за руки возьмитесь, слушайте и повторяйте за мной. Будем у Кикимор прощения просить да молить, чтобы оставили деревню в покое. И вот главный зарок: чтобы не творилось вокруг, ничего, кроме заговора, не говорите и круг не разрывайте». Почесали затылки селяне да согласились.
Когда ночь пришла, встали все в круг да начали за волхвом заговоры повторять. Час стоят, два стоят. И тут видят – полезли из-под земли у частокола Кикиморы. Много их было, и у каждой лицо человеческое. А сами жуткие – свистят, когтями скрежещут, хвостами трещат. Крутятся вокруг сельчан, но не нападают. Люди за руки держатся, плачут, ибо лица у Кикимор родные, свои. И все бы ничего закончилось, и, может, помирились бы с нечистью, но баба одна, что дочку потеряла, не выдержала, закричала, круг сорвала и побежала прямехонько к Кикиморе, которая личико ее дочки на себя нацепила. Подбежала к страхолюти и давай ее целовать, обнимать и причитать: «Родная ты моя кровинушка! Не отдам тебя никому!» Так круг и разорвался. Даже волхв от страха замолчал. А Кикимора, которую баба целовала, хвать когтями – и кишки ей наружу выпустила. Тут и остальные твари на нее набросились и сожрали на глазах у всех деревенских. А затем исчезли, словно не было никого.
Наутро собрали люди все пожитки свои да оставили деревню. Говорят, пока шли из лесу в город, почти всех ночью нечисть пожрала. Только волхв да пара семей до жилых мест добрались. А там уж Кикиморы от них отстали. Сказывают, что не любила эта страхолють далеко от своих нор уходить.
- Дедушка, - шепотом спросил Грудень - самый маленький из замерших от страха детишек, - а расскажи, куда кикиморы делись?
Возгарь хмыкнул.
- Так ведь и не знает никто. Просто взяли да ушли, как и вся остальная страхолють. Говорят, под землей спят, в норах глубоких. Уж сколько столетий никто их не видывал. Будем молить, мелкие, Светлых Братьев и Темную Сестру, чтобы дальше спали. Ибо нам, роду людскому, от каменноликих хватает за милу-душу, а если еще и страхолють вернется, то совсем плохо станет.
Похожие статьи:
Рассказы → Последний полет ворона
Рассказы → Потухший костер
Рассказы → Портрет (Часть 2)
Рассказы → Обычное дело
Рассказы → Портрет (Часть 1)
Теперь буду еще больше надеяться, что мою согласятся издать!
