Истлевший город

Я плавно опускаюсь на горячий песок Истлевшего города. Ноги в открытых сандалиях покрываются мелкодисперсной пылью, что проникает под кожаные ремешки, достигающие колен. Огненно юркие частицы ввинчиваются меж обнаженными пальцами, мохнатой муфтой оседают на коротких волосках голеней. Щекотно, липко, неуютно. Замираю на некоторое время, чтобы привыкнуть, адаптироваться к позабытым ощущениям, кажущимся новыми и неизведанными. Пустынный жар, сродни адскому пеклу, обволакивает с головы до ног, словно приторно вязкая патока. Массивной меховой шубой ложится на плечи, тяжелым объемистым капюшоном покрывая голову, впиваясь в рот шерстистым кляпом.  Дыхание затрудненное, с присвистом. Мысли лихорадочно мечутся меж кислородной маской, индивидуальными носовыми фильтрами и полюсами холода, белесыми кляксами, разбросанными по старчески морщинистому рельефу планеты.  Привычно отсчитываю секунды, ртутной слезой растекающиеся по шкале времени. Три первые с натужным упорством и визгливым скрипом, ввинчивающимся в барабанные перепонки, стекают в чашу терпения. Две следующие тяжеловесным катком разглаживают в ничто каждый сустав и позвонок моего организма. Шестая и седьмая шаловливо проскакивают по альвеолам легочных мешков, готовых слепиться, намертво спаяться без кислорода. Девятую не могу посчитать. Дальше становится легче.

Восприятие постепенно возвращается в привычное состояние. Скидываю пудовый эфемер меховой смирительной рубашки, расправляю плечи. Собираю в жадные ладони свежие воздушные струи. Втягиваю через нос и губы, сложенные трубочкой, живительный нектар кислорода, насыщаясь, наполняясь окружающей средой.

Город, до этого меня не признавший, радушно распахивает объятия, юркой песочной змейкой прокладывает дорожку средь каменных завалов и нагромождений. Знойное марево, мутной муаровой пеленой опустившееся пред моим взором, разлетелось, разметалось мелкой облачной крошкой, показывая окружающий мир в истинной первозданности и неприкрытом уродстве.

Неподвижно жуткую тишину пустыни нарушает тихая мелодия ветра, что наигрывается воздушными пальцами на клавишах каменных остовов разрушенных зданий. Лишь он, вечный странник, помнит Истлевший город во всем его великолепии, царственном величии, построенным во славу жителей. Теперь же, когда даже первоначальное название утеряно, а от высоких зданий, тянувшихся к красному светилу, остались бесформенные развалины, лишь вечный бродяга ветер поет колыбельную иссушенным временем истуканам и играет симфонию песочных барханов.

Ну, и я - невольный хранитель архаики, старинных легенд и сказок прошлого. В моменты, когда душевное равновесие в раздрае, а телесная слабость обусловлена внутренней дисгармонией, отправляюсь сюда – в заброшенные мегаполисы, покинутые и забытые.

Истлевший город манит мифами и легендами. О нем сложено немало песен и стихов, что остались в старинных архивах, собранных из отрывочных рассказов предков.

Я в центре, где когда-то была мощенная плиткой площадь, украшенная в самой сердцевине каскадным фонтаном. Чистейшая до хрустальной ослепительности вода могла утолить жажду путника, исцелить больного, подарить благостную прохладу в жаркий полдень влюбленным, охладить злобу и ненависть полуночного татя, что задумал черное дело.

Здесь же под умиротворяющее журчание водных струй порой оглашались принятые законы и приговоры для преступников. Неподалеку подавались прошения и жалобы. И над всей этой водоворотом кипящей и бесконечно фонтанирующей жизнью возвышался злато купольный дворец правительственной резиденции. От него же пятилучием  расходились широкие проспекты, разделяющие город на кварталы. Правительственный и военный, торговый и промышленный, ремесленный и многочисленные жилые. За монолитной стеной, что окружала город непреодолимой преградой щита, разливалось, расползалось по песку безобразно бесформенной медузой городское гетто. Здесь жили и умирали, совершали незаконные сделки и получали шанс на  роскошное будущее, утопали в гнилостной нищете и расцветали, словно нежный цветок под умелыми руками опытного садовника.

Принц или нищий, купец или рикша, янычар или низший раб. Каждый пришедший в источающие сладковато гнилостное амбре трущобы находил свою судьбу. Для врага яд, от которого нет антидота. Змею, что спрячется за пазухой, дабы нанести сокрушительный удар чешуйчатой рапирой в самое сердце любезного друга. Послание, составленное хитроумным способом, легко заставляющее адресата поддаться на провокацию оппонента, убеждающее в предательстве близкого родича, низвергающее во тьму безысходности воздушно светлые мечты и желания.

Здесь бывшие красавицы, цвету глаз, чистоте кожи и густоте волос которых посвящались сонеты, становились старухами с изъязвленными кавернами лицами, плешивыми, сгорбленными и немощными. В иссушенных временем руках, расцвеченных коричневатой крупкой, ссучивались нити жизни тех, кого приводили им на смену.

Ясное сознание и просвещенное разум, попав в паутинно липкие объятия нищенского гетто, покрывались мрачным налетом злобы и ненависти, переходящими в апатию и бесчувствие. Именно здесь взращивалась и культивировалась сила, что исподволь, неторопливо, но планомерно разрушала принятые жителями Истлевшего города законы бытия, совместного выживания, отношения друг к другу.

Злато купольная столица натужно, порой, обливаясь кровавыми слезами, с трудом, но в непримиримой уверенности очищала землю, под  прогнившими досками за пределами стен. И для добра, что крупицами собиралось средь вонючих перекошенных хибар, в заваленных сопревшим мусором подворотнях, в местах увеселения и борделях, подпирающие небеса городские ворота всегда были открыты.

Посреди бедняцких кварталов и в тесных проулках торговых, в недрах ремесленных забегаловок и мануфактурных производств размещались тайные проходы в подземные лабиринты пещер. Кем они были созданы – человеком ли, высшим ли разумом, не известно. Но в недрах подземелий, что вели к опаляюще жаркому ядру мироздания, скрывались те, о ком нельзя было ни говорить, ни упоминать вслух. И лишь через тысячи лет после краха цивилизации, падения стран и государств забвение и небытие, я могу сказать, что в темных подземельях Истлевшего города творили магию…

Магия – тайна и сакральный смысл. Исполнение желаний и господство над лишенными способностей. О ней мечтали и вожделели, стремились и порабощали. Ради мало-мальского волшебства убивали и отрекались, платили золотом и жизнью.

После запрета Истлевший город сокрыл в своих подземных недрах тех, кто мог посулить шанс на выздоровление, подсказать путь к богатству и процветанию, одарить оберегом от сглаза и талисманом на удачу. Но гнилостные червоточины, что проедали подземелья кровью неизбежных жертв чернокнижников, предавших светлое предназначение магии, уверенно подтачивали фундамент величавой столицы.

Я сижу на крупном обломке бывшей городской стены. Под ногами колышется, переливается желто кирпичным разноцветьем бескрайнее песочное море. Оно вязко медленное и неповоротливое, густое и зыбко жаркое, накрытое маревом изменчивых миражей.

Мимо меня неспешно и горделиво идет караван двугорбых верблюдов. Каждый навьючен тюками, в которых сокрыты роскошные ткани, драгоценные каменья, посуда тонкого фарфора, иноземные диковины и сталь смертоносного оружия. На смену процессии из кораблей пустыни возникают грациозные длинногривые лошадки, несущие на своих изящных спинах двоих влюбленных, держащихся за руки. Безусому царю, в лазоревых глазах которого плещется мудрость и человеколюбие, авгур в церемониальных одеждах возлагает венец власти на склоненную голову. Спустя годы убелённый сединами жрец передает с рук на руки возмужавшему правителю запелёнатого в яркие покрывала долгожданного первенца, сиятельного наследника. И все идиллические картины прошлого разносит, раскидывает осколками, клочками туманного миража сногсшибательное торнадо, из распавшегося столба которого с уважительным поклоном выходит пустынный дух. Рост его велик настолько, что выбритая налысо макушка подпирает купол неба, от чего плечи сказочного существа горбятся, а позвоночник выгибается колесом, натягивая смуглую кожу острыми пиками костяных наростов.

Но и образ джина быстро искажается, чтобы смениться новым, словно подчиняясь воле нежданного зрителя. Вот так, и в отсутствие созерцателей, древний мегаполис, подманив непокорные миражи, привязав их навечно к изъеденным временем руинам, рассказывает свою многовековую историю благоденствия и процветания.

Что послужило отправной точкой в стремлении к гибели? Об этом камни молчат. Не говорят и книжные свитки, скрывают сказки и предания. Лишь легенды пытаются намекнуть. Но мы, наследники прежнего мира были слишком увлечены собой, чтобы интересоваться прошлым.

Запрет на магию или смещение миров, стагнация в развитии или разделение власти, нигилизм или слом цивилизации. Былое уверенно хранит свои тайны, показывая лишь хорошие воспоминания, делясь добром и любовью, состраданием и милосердием.

В песках неслышны отголоски невыносимой боли и жестоких страданий. Добросердечное тепло смягчило прошлые обиды. А жаркий свет, льющийся с небес, испепелил даже память о причинах, послуживших разрушению столицы. И только каждую ночь испуганный непредсказуемой темнотой бродяга ветер тихонечко наигрывает реквием в память об Истлевшем городе. В нем слышен лязг тяжелых мечей и хлопок волосяной тетивы, толкнувшей остроконечный снаряд в смертоносный полет. Набатом звучит предательский удар клинка в беззащитную плоть. Повторяющимся стаккато вторит ему гром осадного орудия. Железным воем сменяется музыкальный ритм, что замирает и оглашает окрестности раскатистым взрывом ядреного снаряда. Оглушительной какофонией звучит скрежет механической махины, таранящей стены. И легато исчезает громогласный гул, танцующий в паре с ревущим огнем на крыльях неживой птицы.

Неясное шуршание доносится до моего слуха.  Звук инороден и чужд для этих мест. Превращаюсь в сплошное восприятие, используя не только уши, но и зрение. Впитываю вибрации окружающей среды, касающиеся напряженного, словно взведенный курок древнего оружия, тела.

Он лежит под нагромождением развалин, бывшими дворцом повелителя. Человек из иного мира. Изможденный, высохший до кроваво потрескавшихся губ и облачно выцветших глаз. Но еще живой.

Лежит правильно, спрятавшись в глубокой тени каменных развалин, укрывшись от несущих гибель лучей раскаленного светила. Он здесь совсем недавно. Еще чувствуется потрескивающее напряжение портального перехода вокруг его фигуры, облаченной в мануфактурные одежды. Под головой, покрытой грязным платком, наполненный скарбом рюкзак. Неугомонный турист или отброс общества, искатель приключений или адепт альтернативной истории техногенного мира? Волевое лицо с короткой щетинистой порослью. Крепкая мускулатура и подходящее снаряжение выдают в нем человека, подготовленного к исследовательскому путешествию в песках. Что пытался найти средь древних руин? Наследие старины, сохранившееся для потомков.  Сокровища подземелий, вожделеющие попасть в руки новых владельцев. Доказательства существования иных цивилизаций или присутствия мистики и волшебства.

Кем бы он ни был – черным копателем или профессором истории, родительский мир безжалостно отторг его, выдавив через портальную изнанку в распростертые объятия Истлевшего города.

В глазах, окруженных воспаленно набухшими веками, немое удивление и ни капли страха. Человек почти готов к неизбежному, но совсем не ожидал увидеть меня.

Кто я для него - ангел во плоти или вестник апокалипсиса? Друг или враг, спаситель или неумолимый убийца?

Снимаю с пояса фляжку с кристально родниковой водой, прикладываю к губам пришельца. Он натужно делает глоток, второй. На третьем резко отнимаю сосуд от жадного рта.

Человек удивленно смотрит в мое лицо, пытаясь найти ответ. Но уже чувствует, как сила, скрытая в жидкости, разливается по иссохшему телу, медленно восстанавливая и возвращая к жизни. Ему даже хватает смелости поднять руку и дотронуться большим пальцем до моей щеки, словно проверяя, не пустынный ли морок перед ним.

Я укоризненно качаю головой, и многочисленные косички падают на лицо, закрывая завесой. Иномирный путник осторожно касается моих волос, проводит по всей длине. Они расположились вокруг меня тугими кольцами змеек, закрыв коленопреклонённую перед пострадавшим фигуру. И только белоснежные крылья, что сложились за спиной, остались на обозрение пришельца.

Краснобокое светило катится к горизонту, разрисовывая развалины оранжевыми мазками гигантской кисти природного художника. Отблески солнечных зайчиков неторопливо играют в прятки, скрываясь в сумеречном схроне каменистых громадин. Ветер, облачившись в вечернюю мантию прохлады, тихонечко насвистывает умиротворяющий мотивчик, что вскоре перейдет в ночные песнопения без границ.

Иномирец спит, укрытый под сенью старинных развалин, утомленный долгой дорогой в песках, нежданным переходом меж мирами.

Город тлена молчалив. Он неспешно рассматривает пришельца, взвешивает его деяния, жизненный опыт. По-хозяйски бесцеремонно разглядывает чужие воспоминания, не удивляясь металлическим исполинам, движущимся по воле хозяина. Рассматривает высокие здания из неживого камня и стекла, подпирающие облака. Внимательно всматривается в окна железнобоких механических подземных повозок, несущих в своем чреве множество существ.

Город смотрит, слушает, уверенно сливается с памятью иномирца. Анализирует, скрупулезно взвешивает, кладя на чаши весов все хорошее и плохое, что смешано в человеке, сплелось в нем в клубок истины и противоречий, согласия и отторжения. Он опытный менталист, способный внедриться в сокрытые переплетением нейронов и воспоминаний, аксонов и впечатлений недра мозговой структуры любого мыслящего существа. Дарящий жизнь хирург и патологоанатом, духовник и палач, лучший друг и преданный враг.

В каждой песчинке его помещается мир, живой и чувствующий, впечатляющий космической безбрежностью и неизведанной многогранностью. Город благосклонный родитель, творец воспоминаний и ярких впечатлений. Добрый и безжалостный, как гуру душевных болезней, прописывающий пациенту медовый пряник или сыромятный кнут.

Я сижу на холодном камне, подобрав ноги, уютно укутавшись в собственные крылья. Ночь окутала Истлевший город мраком и серебристым туманом, что мерцает в темноте искристыми звездочками. Утром, я узнаю утром, заберет ли жадина пустыня случайного гостя, не будя,  рассыпав телесную оболочку на мелкие пылинки, или оставит его для меня…

Сколько их было – отталкивающих и невыносимо прекрасных, испуганных и агрессивно смелых. Истлевший город каждого принимает гостеприимно и благосклонно. Щедро демонстрирует картины прошлого, обнадеживая перспективой спасения.

Но древние руины – беспощадный судья для всех без исключения. И только молот судьбы, зажатый в мозолистой руке, отстучит приговор пришельцу по заслугам его.

Ветер ласково шепчет на ухо детскую колыбельную. Уставшие глаза закрываются, не в силах совладать с неуёмной магией природной стихии. Во сне вижу прошлое, когда еще не знаю одиночества, а радостный смех наполняет каждый уголок совершенного мира.

У меня есть семья. Братья и сестры. А безграничная любовь старших родственников сулит беззаботное будущее, ответственность за которое лежит совсем не на моих хрупких плечах. Дни наполнены негой и удовлетворением, предвкушением и благостью.

Я брожу средь зеленых лесов и полей. Кувыркаюсь и барахтаюсь в пенных брызгах могучих волн посреди океана. Танцую на цыпочках, сотрясая вершину самой высокой горы, балансируя на грани родительского наказания и угрозы жизни. Я любуюсь расцветанием новой жизни в теплое время года и кутаюсь в меховую накидку в снежное. Воспеваю, сливаясь в унисон с сонмом голосов, оду жизни и любви. Затаив дыхание, наблюдаю с такими же любопытными через волшебное зеркало за течением жизни других миров, взрастивших разумных существ, отторгающе чуждых и до безумия похожих на нас. И не скрываю слез, когда сложный выбор старейшин падает на меня. От одиночества нет спасения… Оно приходит, скрупулезно раскладывая по объемистым карманам туманного плаща радость от встреч с друзьями, ласковые объятия матери, укоризненный взгляд отца. В недра небытия свечными огарками падают события недолгой жизни. От первого прикосновения руки к руке, робкого поцелуя не в пушистых облаках, но под сенью душистой яблони, неистовых признаний в любви остаются одни выцветшие воспоминания. И только жалостливые взгляды родных и близких, что смотрят прямо в душу, растворяясь в дымчатой пелене иного мира, отпечатались в памяти тяжеловесным черно-белым штампом.

Сколько сотен лет прошло с тех пор? Не помню…

Утро ласково приветствует, трогая мягкими розовыми лапками ресницы и щеки, увлажненные ночными слезами. Игривый красавец рассвет приветственно распахивает объятия, и я без сомнений взмываю в небо нового дня. Спирально вращаюсь, поднимаясь к облакам, и резко падаю вниз, чтобы в последний момент распахнуть крылья, ощущая восторг и восхищение бродяги ветра, запутавшегося меж белоснежными перьями.

Он немного испуганно, но одновременно радостно смеется, и я искренне вторю ему.  Мы кружимся, обнявшись, во весь голос воспевая хвалу истинному пробуждению. И отталкиваем друг друга. Чтобы вновь покорить воздушный поток, подхватывающий широкими ладонями, бережно и любовно укачивающий, словно пуховая перина.

Неспешно парю над руинами древнего города. Ничего не нарушает идиллию запустения и одиночества. Гнетущая Тишина и тлен, и бесконечно прекрасный в своей жестокости пустынный песок. Сердце замирает под гнетом отчаяния и безысходности.

Но звук…  Слышится звук – инородный и чуждый для этого мира. Он полон горькой надеждой и сладким предвкушением. Камнем срываюсь вниз, лечу навстречу судьбе. От одиночества спасенья нет. Ни серебристый звон монет, ни исступленные проклятия, посылаемые в эфир, не дадут забыть о нем. Лишь в жарких спорах и душевных объятиях, в кругу друзей и близких, возродившись из пепла и небытия, раскрываешься навстречу благосклонному будущему. Я знала и верила. Бесконечное количество дней и веков, что Истлевший город мудр и справедлив. Центр мироздания множества вселенных милостив к нам, своим детям.

октябрь 2023 г.

Похожие статьи:

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Потухший костер