Воин Севера

Харальду Краснозубому  не повезло четырежды. Первый раз, когда он лишился   лучшего лоцмана.  Бьерн Счастливый перебрал пива на пирушке и в запальчивости обозвал Гунара Длиннорукого тупым моржом. Страшное оскорбление для викинга. Длиннорукий немедленно вызвал обидчика на поединок. Напрасно Харальд предлагал за  глупца  щедрый вергельд – Гунар, как и его вождь, ярл Ивар Бескостный, слишком любил безнаказанно проливать кровь.

На хольмганг пришло мало народу: лишь мрачные хирдманы Харальда и несколько дружков Длиннорукого. Все понимали – зрелищного поединка не будет. Свей Гунар был очень хорошим воином. В насмешку над  противником, он даже не снял рубаху и не взял в руку щит.  Молнией сверкнуло лезвие меча,  и голова несчастного лоцмана  покатилась по земле. Гунар склонился над убитым и издевательски спросил: «Эй, ты чего лежишь? Ты что умер?». При этом свей глумливо поддел сапогом голову Бьерна.

Такое неуважение к мертвому вызвало бурю возмущения среди викингов. С трудом Харальд удержал своих людей от необдуманных действий. Не хватало, чтобы Гунар убил еще нескольких.

Так он лишился Бьерна, который носил гордое прозвище Счастливый за умение находить фарватер  даже в незнакомых заливах. И это накануне Великого похода, который затеял сам конунг Рагнар Волосатые штаны.

Пришлось взять другого лоцмана. Тот не был Счастливым. В этом Краснозубый убедился, когда драккар сел на мель. Напрасно Харальд возносил молитвы Ньерну и бросал за борт щедрые подношения. Очевидно, скандинавскому богу морей было наплевать на франкскую речку Луару. Зато от души повеселился злонравный  Эгир. В плеске волн ярл отчетливо услышал его шелестящий смех.

В результате они потеряли время  и все сокровища достались более удачливым. Краснозубый был в бешенстве. Он видел насмешливые физиономии других ярлов, видел как велика их добыча, и в ярости сжимал кулаки. Всегда внешне спокойный, Харальд, сейчас напоминал пробудившийся вулкан: глаза пылают, на красной роже выступили капельки пота, бородища дыбом, а крепкие пальцы беспрестанно теребят рукоять  меча. Какой-то хускарл глянул на него с озорной веселостью и потряс в воздухе целой вязанкой жемчужных бус. Краснозубый воспринял это как вызов и, коротко рыкнув, двинулся на обидчика. В этот момент на его плечо опустилась тяжелая рука хёвдинга  Торстейна  Вилобородого.

– Погоди, Харальд.

– Чего тебе?! – взревел Краснозубый,  не сводя яростных глаз с насмешливого хускарла.

– Мы с парнями подумали – негоже нам глотать слюни, как несмышлёным дренгам. Истинный воин всегда найдет добычу.  В Валланде много богатых городов.

Харальд нахмурился:

– О чем ты?

– Поднимемся вверх по реке. Пока инглинги делят добычу, что помешает нам пошарить по побережью. Глядишь, и себе сувениров добудем.

Краснозубый размышлял недолго.

– Собирай всех. Уходим.

Три драккара Харальда, не привлекая излишнего внимания, снялись с якоря и покинули пылающий Нант, где сыновья Рагнара  Ландброка предавались кровавым оргиям, убивая мужчин и насилуя женщин. Безумное веселье продлится несколько дней, после чего в богатейшем франкском городе не останется ни одного живого человека. Рагнарсонам не нужны рабы. Ведь впереди их ждет куш посерьёзнее – Париж.

Уж если богам вздумалось поиздеваться над незадачливыми смертными, делают это они с особой изощренностью. Харальду снова не повезло. Туман, на который он так рассчитывал,  рассеялся, как рассеялись и надежды на внезапную атаку. Вдобавок глазастый пастушок рассмотрел на горизонте чужие полосатые паруса и стрелой помчался в город рассказать о незваных гостях.

Барон Ваннский насмешливо крутил пальцами длинный ус:

– Всего три корабля. На что рассчитывают эти северные дикари?

– Один из них большой, – мрачно заметил командир гарнизона шевалье де Вилье. – Всего, примерно, полтораста гребцов. Слава Богу, что войско графа Анжерского уже на подходе. Сир, надо срочно организовать оборону.

Барон едва не поперхнулся от возмущения:

– Оборону?! Ты в своем уме?! Сто пятьдесят разбойников супротив наших семи сотен солдат?! Да мы раздавим их, как мокриц! Немедленно трубить общий сбор!

– Сир, это неразумно. Вы не знаете, на что способны норманны. Поверьте, сто пятьдесят воинов это очень много.

Но барон уже не слушал. Мысленно он показывал графу Анжерскому  трофеи в виде изрубленных тел викингов.

– Это хорошо, что берег высокий. С воды они нас не увидят,  – бормотал барон. – Мы затаимся, а когда они высадятся – ударим. Сначала лучники, потом мечники.Я сам поведу солдат в атаку.

В хирде  хёвдинга  Торстейна  Вилобородого было тридцать четыре воина. Умелые и опытные рубаки. В тридцати трех хевдинг не сомневался, знал их не первый год, а вот тридцать четвертый был, по мнению вождя, балластом. Звался этот двухметровый рыжебородый детина  Сигурд Белоглазый и за плечами имел лишь один подвиг, когда убил кулаком на пирушке ручного медведя. Зря он это сделал, ибо отец Сигурда был  берсерком,  и медведь являлся  тотемным зверем их рода. Не от того ли все, что ни делал Сигурд  Олафсон выходило из рук вон плохо. Насколько помнил хевдинг, этот здоровяк  не победил ни в одном поединке, не одержал вверх ни в одном единоборстве, исключая борьбу, совершенно не умел стрелять из лука и плавал хуже любого дренга. Именно поэтому Белоглазый, достигнув солидного для викинга возраста, этой весной ему исполнилось тридцать лет, не участвовал ни в одном военном походе и махал мечом лишь в междоусобных войнах своего ярла. Впрочем, и в них он не снискал воинской славы. Единственно в чем ему повезло, так это в любви. На него положила глаз сестра Торстейна – толстушка Брунхильда. И как хевдинг не противился – пришлось сыграть свадьбу. Она-то и потребовала от брата не позорить любимого муженька и взять с собой в поход. Глаза у Брунхильды всегда были завидущие, небось, надеется на сказочные подарки, что добудет этот недотепа.

Торстейн оглянулся на Сигурда и печально вздохнул. Единственный глаз хирдмана просто лучился счастьем, другой затянуло отвратительное бельмо, за что он и получил свое прозвище.

Белоглазый улыбался, без напряга выжимая тяжелое дубовое весло и щурился, как придурок. Хевдинг в который раз отругал себя за то, что поддался уговорам глупой женщины и взял в поход такого никудышного воина. «Неумеха, да еще и одноглазый! Впрочем, при чем здесь одноглазый? У Великого Одина тоже нет левого глаза». От неудачного сравнения Торстейн нахмурился и опасливо взглянул на небо.

 Рядом с хевдингом, под форштевнем, уже украшенным позолоченной драконьей мордой сидел варяг Мелигаст – лучший воин хирда. Этот, по обыкновению, расчесывал  длиннющие, свисающие до груди усы, костяным гребнем. Делал он это неторопливо и основательно. «Видать, готовится к битве. Сейчас закончит с усами и примется за чуб, торчащий из бритого черепа, словно лошадиный хвост. Странные эти варяги, но воины отменные. Не многие умеют так плясать обоими  мечами, как Мелигаст. Не зря он носит прозвище «Двоерукий». Хорошее настроение понемногу возвращалось к хевдингу. Даже Белоглазый больше не вызывал раздражения.

С головного драккара Харальда протяжно пропел рожок.

– Дошли. Слава богам,  – Произнес  Торстейн и усмехнулся.

На корабле ярла гребцы подняли весла, давая двум остальным судам возможность приблизиться. К берегу все три драккара подошли одновременно. Словно трехголовый дракон вылезал из моря на сушу.

По сигналу предводителя викинги спрыгивали с бортов и спешно брели по колено в воде к чужому берегу.

– Сир, прикажите лучникам начать стрелять! – зашипел в ухо барону шевалье де Вилье. – Мы упустим время!

– Нет. Пусть эти разбойники соберутся в кучу! Вот тогда всех разом и накроем!

Сигурд  Белозлазый вместе с остальными покинул корабль и, рыча от возбуждения, несся по воде, поднимая фонтаны брызг. В этот миг  по ушам резанул чей-то крик:

– Вальхи! Вальхи сверху!

Сигурд поднял голову и увидел, как на высоком утесе встают в рост вражеские лучники. А в следующий миг со всех сторон засвистели стрелы. Справа от Белоглазого со стрелой в глазу повалился дан Кнут. Норегу Свену прострелили предплечье. У самого Сигурда  закровянило шею от пореза стальным трехгранным наконечником. Рев ярла подобный морскому прибою, сокрушающему скалы, вывел его из оцепенения.

– Сомкнуть щиты! Делай крышу!

Непременное условие любого скандинавского подразделения – четкое знание каждым воином своего места в строю. Белоглазый привычно бухнулся на колени, выставив перед собой щит. Сверху внахлест его прикрыл щит, стоявшего сзади товарища. Третий ряд викингов взметнул щиты  вверх. В считанные мгновения образовалась непробиваемая деревянная конструкция, утыканная,  словно еж,  франкскими стрелами.

– Мечники вперед! – закричал барон Ваннский. – Бей разбойников!

Лавина солдат, словно вытряхнутый из горшка горох,  покатилась с утеса, подбадривая себя криками и улюлюканьем. Вот только найти прорехи в  монолитном деревянном чудовище оказалось совсем непросто. Франки с остервенением рубили мечами огромные цветастые щиты, вырывая из них узкие щепки, пинали ногами и яростно ругались.

Норманны молчали. Но их безмолвие было недолгим. По сигналу ярла воины второго ряда неожиданно раздвинули щиты. Из узких щелей стремительно, словно бросок змеи,  вынырнули короткие копья, с характерным  хэканьем вонзились в тела врагов и вновь спрятались за сомкнутыми щитами. Десятки солдат замертво повалились на землю. Пространство заполнилось воплями и хрипами раненых. Разозленные вальхи, переступая через тела убитых товарищей,  вновь кинулись в атаку. И вновь повторился страшный маневр норманнов. Число убитых франков стремительно множилось.

На утесе Вилье тронул за плечо побледневшего барона:

– Сир, прикажите солдатам отступать! Нам их не победить!

Барон попытался что-то сказать, но лишь ткнул дрожащим пальцем вниз. А там происходило непонятное. Деревянная стена викингов вдруг пришла в движение, разъединилась, рассекая войско франков на две части.

Раздался волчий вой полутора сотен норманнских глоток и пошло «веселье».

Варяг Мелигаст первым покинул строй, выхватил из-за спины два  меча, захохотал и, совершив длинный прыжок, оказался в самой гуще врагов, и заплясал, закружился на месте, сея  вокруг себя смерть и ужас. Молниями засверкали клинки в кровавом облаке, полетели в разные стороны отрубленные конечности,заголосили и захрипели раненые. А волчий вой достиг небывалой высоты и ярости.

Белоглазый снес голову своему первому врагу  и, проследив, как она полетела по воздуху, оставляя за собой шлейф крови, засмеялся. Он испытал настоящую эйфорию от сражения. Убивать франков оказалось легко и просто. Даже двенадцатилетний  дренг из его деревни покрыл бы себя славой. Сигурд сбивал вальхов щитом, рубил мечом наотмашь и хохотал, как сумасшедший. Похоже, другие хирдмане испытывали те же чувства. Кто-то еще продолжал выть по волчьи, но многие уже просто по-разбойничьи  свистели, отпускали в адрес врагов обидные шуточки и убивали, убивали.

Мелигаст неожиданно запел. Голос у него был красивый и зычный:

О, первый из первых!

Гордый Сварожич!

Молний властитель!

ГромОв повелитель!

Битву свою я тебе посвящаю!

Жертву мою не отринь, о, Владыка!

Длань укрепи и зажги мои очи!

Грозный Перун, даруй мне победу!

Сигурд не знал варяжского языка, но задорная песня «Двоерукого» ему понравилась. Он пробился к Мелигасту поближе и попробовал подпевать. И хотя, у него получалось лишь: « Гыыыыыыыырх», варяг услышал его, подмигнул и ободряюще рассмеялся.

Сигурд прикончил уже пятого врага, когда отсутствие левого глаза привело его к трагедии. Он не заметил, как сбоку к нему подскочил рослый франк и наотмашь врезал в висок шестопером. Шлем треснул, по щеке Белоглазого скользнул кровавый ручеек, а сам он повалился на землю, как подрубленное дерево.

Мелигаст страшно закричал и разрубил вальха от плеча до пояса. Тот упал сверху на Сигурда. Варяг произнес какие-то ругательства на своем языке, молнии в его руках засверкали с удвоенной силой. Гора трупов у его ног все росла и росла, пока совсем не погребла под собой  Белоглазого. Мелигаст больше не пел, он лишь шипел, как рассерженная змея, каждым ударом меча  калеча или убивая противника. Раненый солдат, харкая кровью, приподнялся на локте и всадил ему в ногу широкий засапожный нож. Выдернул. Алая струя, толщиной в палец, ударила франка в лицо, он довольно оскалился и умер.

Мелигаст продолжал убивать врагов, но лицо его стремительно бледнело, движения замедлились. Вражеский нож повредил артерию. Варяг покачнулся, медленно осел на колени. Харальд Краснозубый метнулся к своему лучшему воину, присел рядом, обнял за плечи, но глаза Мелигаста уже затуманились.

– Перун… – последнее, что услышал ярл.

Харальд осторожно опустил тело хирдмана на землю и огляделся. Битва закончилась. Оставшиеся франки карабкались на утес, а викинги убивали их в спину. Самое время рвануть вперед и ворваться в город на плечах противника. Но сегодня явно был не его день.

Громкий свист одного из его людей, заставил Краснозубого встрепенуться. Дан Туйво, первым забравшийся на холм, показывал куда-то пальцем и кричал:

– Франки! Много!

Ярл кошкой взлетел на высокий утес и выругался. На западе от  города высился лес и из его недр, серебристым ручейком вытекала вражеская колонна. Впереди всадники, за ними пехота. Кольчуги и латы блестят на солнце, аж глазам больно. И их действительно много, слишком много.

Лицо Харальда почернело от ярости.

– Всем на драккары! Уходим!

Норманны спешно грузили на корабли погибших, их оказалось одиннадцать. Целых одиннадцать отменных рубак, отдавших свои жизни неизвестно за что. « О, Один, за что ты караешь меня?».

Запыхавшийся Торстейн  Вилобородый подскочил к ярлу, затараторил:

– У меня пропал Сигурд Белоглазый! Я не знаю, куда он делся!

Харальд отпихнул его в сторону, заорал, свирепо тараща глаза:

– Это был твой хирдман! Ты отвечаешь за своих людей!

Шевалье де Вилье тащил упиравшегося барона Ваннского подальше от места битвы, туда, где их ждали оседланные лошади.

– Скорее, сир, скорее!

У барона трясся подбородок:

– Я не понимаю, ведь их было всего сто пятьдесят!

– Сир, войско графа Анжерского на подходе! Они помогут нам!

–Вилье! – Барон ухватил командира гарнизона за локоть, – Ты слышал? Они убивали моих солдат и пели! Они пели, Вилье! Это не люди – это дьяволы!

Хевдинг  Торстейн  Вилобородый мрачно смотрел на своих людей. Так получилось, что его хирд понес самые большие потери. Пятеро погибших, плюс пропавший Сигурд. Шестеро. И среди них прославленный воин Мелигаст – невосполнимая утрата. На лицах хирдман горькое разочарование. Кто-то успел срезать тощие солдатские кошельки, а кто-то и вовсе ничего не приобрел, лишь кровоточащие раны. Раненых слишком много. Проклятые вальхи застали их врасплох и утыкали стрелами. Торстейн оглянулся на исчезающий вдали берег и тихо пробормотал:

– Сдается мне, что недотепа Сигурд покоится в той здоровенной куче мертвяков. Прости меня сестра – не уберег твоего мужа. Только ты сама виновата, Брунхильда. Я тебя предупреждал.

* * *

Больше пятисот убитых. Барон Ванский пребывал в смятении. Он по-бабьи  пьяно всхлипывал и жаловался, что на него напали посланцы Сатаны, а против темных сил люди бессильны. Граф Анжерский и шевалье де Вилье смотрели на него с нескрываемым презрением. Однако это не мешало им угощаться отменным вином из баронских погребов и обсуждать дальнейшую военную компанию. Монарх Карл Лысый потребовал от  вассалов срочно собрать войска и выдвигаться на защиту Парижа и Сен-Дени – жемчужины королевских аббатств.

          – Завтра выступаем! – сообщил присутствующим граф Анжерский, – Со мной тысяча шестьсот пехотинцев и двести конников.

          – Я пойду с вами! – встрепенулся барон.

          – Это не слишком разумно,  – нахмурился граф. – Вы потеряли почти всех своих солдат. Кого вы оставите защищать город?
          – В городе останется шевалье с полусотней солдат! Остальные двести присоединяться к вам, граф!

          Услышав, что его оставляют в городе, де Вилье поперхнулся вином.

          – Но, сир, вы не смогли остановить норманнов с шестью сотнями! Что я буду делать с горсткой солдат?

          – Вы встретите врага грудью, как и подобает французскому дворянину! – взвизгнул барон, – И если надо умрете, как это сделали мои доблестные солдаты!

          – У города нет даже оборонительной стены! – запротестовал командир гарнизона. – Это верная смерть!

          – Молчать! – барон вскочил с места, но тут же рухнул обратно, ибо был уже слишком пьян. – Вы похоронили героев? Я хочу, чтобы на кладбище был установлен камень в память о павших. А ваш дружок, аббат Лебо, пусть отслужит заупокойную мессу.

          – Этих павших так много, что крестьяне уже стесали себе ноги, перетаскивая мертвецов.

          – Так сгоните еще этих чумазых крыс! И чего вы расселись? Идите и проследите за всем лично!

          Шевалье недовольно поднялся и вышел, шепча сквозь зубы ругательства.

* * *

Ночь выдалась безлунной и ветреной.Солдаты зябко кутались в плащи и хмуро наблюдали, как согнанные на берег крестьяне переносят убитых. Поднимать мертвецов тяжело – утес слишком высок. Факельные огни пляшут и ревут на ветру. Командир стражников, проследив как двое крестьян, кряхтя  от натуги, швырнули на телегу очередной труп, не удержался:

– Кладите осторожнее, сволочи! Эти герои защищали вас, неблагодарные ублюдки!

Сервы испуганно втянули головы в плечи и поспешили к обрыву, откуда уже подняли очередного погибшего.

На берегу еще много тел. Работы хватит до рассвета.

Худой мосластый крестьянин, стоя над горой мертвецов, вытер пот со лба, вздохнул и, ухватив убитого солдата за посиневшего кисть, сдвинул в сторону. И вдруг застыл. В мечущемся свете факела что-то блеснуло. Золото!

Нет, это не ошибка! Золотая цепь в палец толщиной на чьей-то могучей груди. Драгоценный металл манит и притягивает взор.

Серв воровато оглянулся на товарищей, протянул руку и рванул цепь на себя. Мягкие звенья не выдержали, лопнули. Но крестьянин недолго радовался свалившемуся на него счастью. Из груды мертвых тел взметнулась огромная окровавленная пятерня и ухватила  его за горло. Словно стальные клещи сжали шею, лишая воздуха, отбирая жизнь. Глаза крестьянина вылезли из орбит, язык вывалился. Не издав ни звука, он повалился ничком на   убийцу. Остальные сервы  окаменели от ужаса, когда гора мертвых тел зашевелилась и перед ними предстало огромное бородатое существо в помятом шлеме, черной от запекшийся крови кольчуге и с длинным мечом в руке. Существо глянуло на людей жутким бельмастым глазом и издало такой жуткий рык, что один из крестьян упал в обморок, а другие застыли на месте не в силах пошевелиться. Сервы пришли в себя лишь после того, как чудовище принялось ожесточенно рубить их.

Сигурд успел убить четверых, когда крестьяне с воплями бросились в рассыпную. Белоглазый погнался за ними, срубил голову пятому, а в шестого метнул меч. Клинок,  совершив тройной кульбит,  до рукоятки погрузился в спину беглеца. Сигурд подошел к убитому, выдернул меч, вытер его об одежду убитого и захохотал.

А над его головой уже поднялась суматоха.

– Норманн! Норманн! – вопили крестьяне. – Там, на берегу, живой норманн!

– Я ни черта не вижу! – орал командир отряда. – Бросайте факелы вниз!

С обрыва полетело множество огней. Один из факелов упал в шаге от викинга.

– Вон он! – обрадовался командир. – Стреляйте в разбойника!

Защелкали тетивы луков. Сигурд заметался, уклоняясь от выстрелов. Бросился к воде и исчез в темноте. Он бежал прочь вдоль берега, а над головой свистели стрелы. Он уже решил, что ушел от обстрела, когда острая боль пронзила правую лопатку.

Проклятые вальхи! Все же достали!

Наверняка, его будут искать. Чтобы запутать следы Белоглазый вошел в реку и побрел вдоль берега. Шел долго и остановился, когда осознал, что в голове все мутится, единственный глаз слезился, к горлу подкатывала тошнота. Опустившись на четвереньки, Сигурд исторг содержимое желудка в темные воды Луары. Проклятье, как кружится голова.

С трудом стащив с головы помятый шлем, викинг зашвырнул его подальше в реку. Осторожно ощупал левый висок, рана покрылась толстой коркой запекшийся крови. Умыв лицо и напившись, викинг поднялся и, пошатываясь, побрел дальше. Над головой шумели деревья – лес. Под правой лопаткой пульсировала боль. Франкская стрела пробила кольчугу  и по наконечник погрузилась в тело. Сигурд попытался дотянуться до нее, но не смог. Не достать ни сверху, ни снизу. Так, с торчащим из спины древком, он полез наверх, на склон высокого холма. В Селунде Белоглазый часто лазил по скалам за птичьими яйцами, но этот подъем давался слишком тяжело. Не добравшись до верха, он потерял сознание и скатился обратно к реке. Древко стрелы сломалось, а наконечник остался в теле.

Он очнулся, когда занимался рассвет. Все тело болело, но чувствовал он себя заметно лучше. На этот раз он сравнительно легко преодолел подъем. Прямо перед ним шумел лес. Выбрав высокое дерево с пышной кроной, воин забрался на него и затаился в ветвях. Теперь главное не свалиться во сне. Отдых не помешает. А потом он подумает, как покинуть враждебную землю. Надо будет раздобыть лодку. Есть река – значит, есть рыбаки. Он пойдет вниз по течению, инглинги наверняка еще в Нанте и не успокоятся,  пока не обшарят все закутки. Два дня у него точно есть.

* * *

Барон Ваннский насмешливо вертел в руках золотую цепь Сигурда.

– Хорошо живут северные разбойники. А от меня-то вы чего хотите?

Командир гарнизона шевалье де Вилье угрюмо указал подбородком на драгоценный трофей.

– Вокруг города бродит отряд норманнов, а вы забираете всех солдат…

– Какой отряд?! – барон зло стукнул кулаком по столу. – Разбойник всего один! Вы сами это прекрасно знаете! Притом раненый! Вы совсем свихнулись, шевалье, от страха! Вместо того чтобы организовать облаву на недобитого дикаря, вы плетете мне сказки о несуществующем отряде противника!

– У меня слишком мало людей для облавы,  – буркнул де Вилье. – Оставьте хотя бы сотню солдат.

– Нет! – рубанул ладонью барон. – С чем я явлюсь на глаза королю? У меня лишь двести пехотинцев!Мы выступаем немедленно! А вы в мое отсутствие изловите разбойника и посадите на цепь. Я с удовольствием погляжу на него, когда вернусь.

* * *

Сигурд наблюдал из кустов за уходящим войском франков. Какой момент для удара. Жаль Харальда нет, сейчас можно было взять город на меч без всяких сложностей. Сколько там оружных  вальхов? Не больше двух сотен – пустяки для воинов Севера. Хотя, городок по местным меркам плюгавый, с Нантом не сравнить. Стен нет. Самый высокий дом это та белая башня – капище местного бога. Вон и крест виден. Сигурд был наслышан, что наиболее богатая добыча и скрывается именно  в таких постройках. Расстояние большое – подробностей не разглядеть. Левее от города деревенька, вот здесь уже все, как на ладони.

Под правой лопаткой ощутимо пекло. Чувствовался зарождающийся гнойник. Плохо. От меньших царапин крепкие воины отправлялись прямиком в лапы сине-белой Хель. Но у него еще есть время. Он добудет лодку и уйдет. А уж в хирде его шкуру залечат как надо – у хёвдинга есть отменный лекарь – трэль, захваченный у берегов Британии. Сигурд усмехнулся, представив удивленные рожи соплеменников, но тот час погрустнел – кишки урчали от голода.  Горсть зеленой земляники, что   удалось найти,  лишь распалила аппетит. Викинг втянул воздух ноздрями,  и ему показалось, что он уловил запах жареной кабанины. Воображение нарисовало дымящиеся куски мяса и большой кувшин с пивом. Датчанин сглотнул и клацнул зубами, как волк.

На расстоянии трех полетов стрелы виднелись первые крестьянские домишки. Низенькие и покосившиеся. Маленькие, не такие, как дома скандинавов. Да и крыши дурацкие, не прямые, а покатые, соломенные. От самого леса до деревни тянулось обширное поле. Белоглазый с удивлением заметил, что поле не засеяно. Сорняки разрослись едва ли ни по пояс. Тупые вальхи, у них такая плодородная земля, а они ей не пользуются. Да тут можно было собирать по три урожая в год. У них река, а они не ловят рыбу…Чем же питаются эти олухи?

Он видел множество хижин и каких-то хозяйственных построек, но странное дело: не было ни частокола, ни хотя бы изгородей. Неужто у этих дураков нет скота?  Викинг отметил, что большинство хижин выглядят нежилыми. Лишь в самом первом доме кто-то явно обитает. Словно в подтверждение его мыслей, из него вышла женщина и начала что-то собирать с земли.

Сигурд облизнулся. Похоже, вальхийка дергает какие-то овощи. А значит,  он сможет хоть частично утолить голод. На Лютефиск рассчитывать глупо. Да и про хакарл из гренландской  белой эти дикари, наверняка, не слыхали. Но хоть лепешки у местных бондов должны быть?

Он поест, выпытает у хозяев, где те прячут лодки, а потом перережет франкам горло и уйдет. Сигурд вздохнул. Жаль только – придется ждать темноты. На широком поле его сразу же обнаружат.

С этими мыслями норман проворно забрался на дерево и затаился в густой листве. Что-что, а неподвижно сидеть в засаде по много часов умеет любой воин Севера.

Облокотившись на зубец башни,  шевалье де Вилье вглядывался в зеленую полосу леса.  Его слуги не нашли сбежавшего разбойника. Где он может прятаться? Только в лесу. Сидит и смотрит на него из кустов. Эх, прочесать бы. Но у него недостаточно солдат. И нет собак. Бросивший город  барон ненавидел псов. Кретин. С собаками можно было обнаружить беглеца и затравить, как кабана. Пусть их только пятьдесят – на норманна хватит. Одно радует – в город он не сунется. Даже такой безголовый убийца поймет, что расклад не в его пользу.

* * *

Хорошо, что у бестолковых франков нет собак. В Селунде местные лохматые и злющие  псы, не иначе семя самого Гарма,  уже бы давно почуяли  чужака  и подняли жуткий лай.  А здесь тишина. Сигурд бесшумно скользил в темноте, придерживая рукой ножны  меча, чтобы те ненароком не звякнули при ходьбе.

Вот он – ближайший крестьянский дом. Когда-то был основательный сруб, а ныне строение просело и завалилось на  бок. Сигурд уже раньше видел подобные жилища. В отличие от длинных родовых домов скандинавов,  в таких обитала одна семья. Окон нет, зато дверь открыта настежь. Наружу вырывается желтый вздрагивающий свет – не спят хозяева. Тем лучше, пусть взглянут в лицо смерти.

Женщина была одна. Сидела спиной к Сигурду и сосредоточено возилась с какими-то тряпками. Похоже, шила. В центре жилища в большой глиняной кадке горел огонь. По деревянным стенам и потолку метались черные тени. Сизый дым медленно плыл в сторону открытой двери.

Белоглазый огляделся. Хозяйка не баловала себя излишней мебелью. Кроме грубого стола имелось три табурета. На одной из стен, под самым потолком,  висели какие-то пучки трав. Один угол огорожен плетенной ивовой решеткой. Сигурд принюхался. Судя по всему – когда-то в этом загоне держали коз. Вот только сейчас он был  пуст. Белоглазый нахмурился. Как  бы хорошо отведать жареной  козлятинки. Неужели у этой франкской ведьмы нет жратвы?  С досады викинг пнул ногой решетку и та громко хрустнула.

От  неожиданности женщина подскочила на месте и резко обернулась.

Глаза ее расширились от ужаса. Она выронила из рук тряпки и поднялась. Подбородок дрожал.

«Сейчас заорет», – решил норманн и шагнул к ней, намереваясь при необходимости быстро свернуть хозяйке  шею.

Нет, она не закричала, хотя Сигурд видел, что она близка к тому, чтобы грохнуться в обморок. Стоит, трясется, но молчит.

По скандинавским меркам женщина была некрасива. Черноволоса и излишне худа. Да еще безобразно высока. Белоглазый был сам весьма не маленького роста, а эта вальхийка  умудрилась дорасти ему до плеча. Лицо вытянуто, как у лошади. А во что одета? Вместо платья балахон какого-то непонятного цвета. В Селунде мешки из-под  ячменя выглядят краше. Нет, уродина еще та.

Сигурд поскреб рыжую бороду и спросил:

– Где ты прячешь еду, женщина?

Огромные серые глазищи, не мигая смотрящие на него, стали еще больше. Вальхийка затрясла головой и нечленораздельно замычала.

– Я знаю, – с нажимом протянул Белоглазый, – У тебя есть еда. Отдай ее мне, и ты умрешь без мучений.

Женщина что-то быстро залопотала на своем языке и молитвенно сложила руки на груди.

– Врешь, ведьма! – взревел викинг.  – Чем-то ты сама питаешься, безмозглая  тюлениха?!

От ужаса француженка бухнулась на колени и попыталась поцеловать ногу захватчика.

Сигурд грубо отпихнул ее и заскрежетал зубами:

– Не испытывай мое терпение, ведьма! Если я сейчас не получу жратву, то выдавлю твои глаза и сломаю каждую кость в твоем теле!

Вальхийка сморщила личико и заплакала.

«Вот ведь упрямая тварь!» – рассвирепел норманн. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, успокаиваясь и, с трудом сохраняя хладнокровие,  вновь попросил:

– Дай мне еды, женщина.

При этом викинг недвусмысленно постучал себя по животу.

Робкая улыбка озарила лицо женщины. А в следующее мгновение она сделала то, чего от нее Сигурд никак не ожидал.

Француженка  высоко задрала подол бесформенного балахона, шустро повернулась спиной к мужчине и нагнулась,  касаясь ладонями земляного пола.

Белоглазый опешил, вперив единственный глаз в белые, чуть разведенные ягодицы. Во рту пересохло. Он вспомнил, что уже давно не имел женщины. С диким рыком, викинг расстегнул  ремень, осторожно опустил на землю меч и потянул завязку пояса.

Он вошел в нее рывком, грубо и безжалостно. Та закричала.

– Да, да! – рассмеялся Сигурд, крепко сжимая пальцами её бедра, – Да, хорошая!

Её крики сменились стонами и всхлипываниями. Белоглазый рычал и хрюкал, как боров, вгоняя восставшую плоть в горячее лоно раз за разом,  не желая завершать минуты блаженства. Излив в нее семя, Сигурд оторвал женщину от пола, повернул к себе лицом и вновь  насадил на уд. Он крепко сжимал пальцами ее ягодицы, а она стонала и покрывала страстными поцелуями его шею и заросшие рыжим волосом щеки.

Он брал ее уже три раза подряд. Наконец, вдавив податливое тело в сырую черную землю и навалившись сверху, Белоглазый сделал последнее конвульсивное движение и застыл, распластался на своей жертве. С его красного лоснящегося лица лил пот, дыхание сделалось прерывистым. Он лежал на француженке и понимал, что должен убить ее. Хорошая, мягкая девка, но она сделала свое дело – потешила воина. Даже с толстушкой Брунхильдой не было так хорошо, как с этой безымянной худышкой. Та только и умеет, что орать от восторга и вцепляться пятерней  в бороду или бить немаленьким кулачком в нос. А эта… словно горячая лошадка, чувствует малейшее желание хозяина: выгибает спинку, устремляется всем телом навстречу, делая миг блаженства еще острее, еще ярче. А как она умеет ласкать его губы, сосать язык и целовать в шею. С этой вальхийкой он при жизни ощутил наслаждения  Асгарда.

Сигурд тяжело вздохнул и приподнялся на локтях. Лицо женщины тоже раскраснелось, на губах улыбка, она обвила его шею руками и что-то щебечет на своем языке. «Притворяется, – решил Белоглазый.  – Не хочет умирать. Делает вид, что согласна на всё».

– Я не больно убью тебя, – сказал Сигурд и сдавил пальцами тонкую шею. Женщина дернулась, глаза ее расширились. Она с мольбой уставилась на викинга.

– Так надо, – прорычал он, – Даже добряк Мелигаст не оставил бы тебя в живых. Ты можешь выдать меня. Жизнь воина дороже жизни бонда.

Пальцы все сильнее сдавливали шею. Взгляд вальхийки поплыл, лицо посинело. Но когда последняя искра жизни должна была погаснуть, Сигурд неожиданно убрал руку и поднялся. За его спиной женщина каталась по полу и надрывно кашляла, а он стоял,  угрюмо уставившись в желтые языки пламени,  и молчал. На что он годен, если у него не хватило духу даже на такое простое дело. А ведь он сын берсерка. Что сказал бы старый Олаф, узнав о возмутительной слабости отпрыска. Сигурд зарычал от злости, подхватил с пола грубо сколоченный табурет и запустил им в стену. Потом сел на землю и обхватил голову руками. Он долго сидел так без движения, пока женщина не подползла к нему и не прижалась к его спине.

Ему было тепло и хорошо. А потом она отстранилась, протянула к нему мокрую испачканную гноем ладонь и, смешно кривя личико,  что-то недовольно проговорила.

– Это твои виноваты, – буркнул Белоглазый, – Стрелой зацепили. Рана небольшая, но плохая…

Вальхийка смешно запричитала, делая знаки, чтобы Сигурд снял рубаху. При этом в ее руках неожиданно появился нож с коротким лезвием. Где она его прятала? Похоже, он всегда был при ней. Сигурту стало смешно. А ведь она могла его прирезать,  пока он расплылся, как сырая лепешка под руками пекаря. Не прирезала. Почему? Испугалась? Лезвие тонкое. Ткнула бы в ухо и Белоглазый проснулся бы за кромкой Мидгарда. И в Вальхаллу такого дурака бы не пустили.

Француженка продолжала настаивать. Сигурд усмехнулся, стащил с себя короткую кольчугу, скинул кожаную рубаху.

Вальхийка взглянула на рану, покачала головой и недвусмысленно постучала себя пальцем по лбу.

– Но-но! – прикрикнул на нее викинг, – Много позволяешь себе, женщина! Я ведь могу и передумать!

Похоже,  знает толк в лекарстве. Быстро и сноровисто распорола гнойник, извлекла наконечник стрелы, после чего полила рану какой-то жидкостью и туго завязала длинным лоскутом тряпки. Причем,  в качестве перевязочного материала использовала ту самую тряпку, что до прихода Сигурда старательно зашивала. Белоглазый заметил это и сделал для себя мысленную зарубку.

– Где ты так шустро научилась обращаться с ранами?

Вальхийка поняла, пожала плечами и показала пальцем на  стену, где во множестве сушились пучки разных трав.

– Молодец, – одобрил викинг, – А муж твой где? – Сигурд ткнул пальцем ей в грудь и дернул себя за бороду.

Поняла. Вон как скривилась. Быстро провела пальцем по горлу и махнула рукой в сторону двери.

– Ясно, – кивнул Белоглазый. – Одна, значит, живешь.  В лекарстве ты разбираешься, а вот хозяйка никудышная. В доме у тебя пусто, живности нет. Хоть лепешка и вода найдутся?  Я голоден, как волк Фенрир. Готов сожрать не только солнце, но и весь ваш Валланд, будь он навеки проклят богами!

– Lespommes? – неуверенно предложила француженка.

– Плевать! Лишь бы брюхо набить! Неси всё, что есть!

* * *

Вдову звали Анна. Как понял Сигурд, она уже много лет жила одна. Судя по выразительным кивкам и ругательствам в сторону города, муж ушел за кромку не без участия местной знати. С пищей у крестьянки было худо. Белоглазый употребил все предложенные съедобные коренья, несколько гнилых яблок, сухую и твердую, как подошва лепешку и запил всю эту немудренную снедь колодезной водой. Не пиршество в Вальхалле, конечно, и даже не стол селундского треля, но уже кое-что. Единственный глаз разбойника  масляно заблестел от удовольствия.

А еще эта высоченная чернавка была ласковой. Не просто ласковой, а немыслимо ласковой. Таких женщин Сигурду видеть не доводилось. Анна не упускала возможности коснуться его руками, поцеловать, потереться мягкой щекой, пошептать что-то тихое и умиротворяющее, а еще она бросала на него такие взгляды, что бельмастый здоровяк плыл, ощущая себя легкой щепкой на волнах порубежной реки Ивинг, которая плавно, но неуклонно движется в царство асов. В ее присутствии Сигурд ощущал себя чуть ли ни богом, способным потеснить в пантеоне  самого Одина. Хотелось быть добрым и щедрым.

– Я заберу тебя в Селунд, – обещал он вдове и нежно гладил по длинным свалявшимся волосам, – Брунхильда не будет против. И ты не будешь рабыней.

Анна кивала и смущенно улыбалась.

А потом он вновь и вновь заваливал податливую француженку на землю, рядом с медленно умирающим костром,  и присоединял  свой сладострастный рык к ее громким стонам.

За любовными утехами проворонили рассвет. Угли в жаровне давно погасли, а в открытую дверь уже просачивались первые лучи солнца. Сигурд вскочил на ноги, напялил рубаху, вскинул кольчужный жгут на плечо, подхватил меч и устремился к выходу. Осторожно выглянул наружу – вроде, никого.

– Я приду ночью! – хрипло пообещал вдове.

Неизвестно поняла ли его вальхийка, но энергично закивала.

Он несся по широкому открытому полю и молил богов, чтобы никто из глазастых ваннских  крестьян не вышел из дома в этот ранний час.

Кажется,  повезло. Белоглазый забрался на дерево и не сводил внимательного взора с деревни. Первые людишки показались лишь, где-то, через час. Викинг облегченно  перевел дух. Смерти он не боялся. Но и торопить ее не следовало, тем более сейчас – когда он встретил такую удивительную женщину. Почему-то Сигурд сомневался, что даже в Асгарде местные красотки смогут ублажить его лучше Анны. Нет, не смогут. Эта вдова пробудила  в нем такие чувства, о которых он и не подозревал раньше. Милосердие. Еще вчера он был готов перерезать глотки всем вдовам Валланда, а сегодня не смог. Сначала он думал, что это слабость. Нет, он ошибся. Это волшебство. Это воля богов. Сигурд сам поверил, что услышал далекий голос с небес: « Пощади эту женщину, ибо на то воля асов». Конечно, вот почему он не смог задушить её. На француженке лежит божественный знак. Возможно это урд. Его урд. Слава тебе, Один, что остановил длань мою и не дал погубить твою избранную. Конечно, странно, что верховный бог  назначил в избранные какую-то вальхийку. Но Одину виднее. А может, это вовсе не Один? У его супруги Фригг тоже могут быть виды на Анну. Или это сама богиня любви Фрейя? А что, очень может быть.

Или хранительница молодильных яблок Идун? Или златоволосая Сиф, жена громовержца Тора?

Богов было много  и Сигурд с удовольствием перебирал их имена. Надо было чем-то занять себя – все равно раньше ночи спускаться нельзя, а так хоть время пройдет.

Белоглазый задумался. Если Анна избранница богов – на её теле должен быть знак их принадлежности. Какая-то метка, родимое пятно или шрам… Он принялся старательно вспоминать, но понял,  что толком не видел тела вальхийки. Ничего, сегодня ночью поищет. Белоглазый беззвучно рассмеялся. Он разденет Анну полностью и рассмотрит очень внимательно, переворачивая её со спины на животик. От этих мыслей в штанах стало тесно. Сигурд вздохнул. До ночи еще далеко.

И тут он увидел странную процессию. По дороге в сторону реки двигались люди-грибы… Единственный глаз викинга удивленно расширился. Не иначе, проделки злокозненного Локи! Что за?  И тут он понял: Это люди, а несут они на голове небольшие лодки. Лодки? Ну да – кожаные лодки! Вот и ответ, почему на реке нет никаких плав средств. Местные бонды приносят лодки с собой, а после промысла забирают.

Сердце Сигурда бешено забилось от радости. Сегодня же,  он добудет лодку, заберет Анну и отправится вниз по реке, туда, где ярлы конунга Рагнара потрошат Нант. И никто, даже сам Харальд Краснозубый не посмеет лишить его француженки. Он скажет, что это его женщина и вообще, воля богов. Нет, они не отберут у него Анну.

В это время Анна тоже не находила себе места. Она не понимала, отчего этот страшный огромный норманн не выходит у нее из головы. Она видела его единственный глаз и понимала, что это глаз безжалостного убийцы, но её почему-то тянуло к этому зверю, тянуло так, что она была готова ползти за ним на коленях и умалять взять ее снова и снова. Наверное, этот чужак был колдун и зачаровал ее слабую душу, поселился у нее в голове и нашептывал  приказы. И она подчинялась этим приказам с величайшей готовностью. Когда он задирал ей подол, она замирала от восторга, а когда брал - готова была помереть от немыслимого блаженства. Почему-то  этого заросшего рыжей шерстью тролля постоянно хотелось целовать и гладить. Это было странное чувство, но оно было приятным. Вдова ждала удивительного гостя, ждала и не могла дождаться. День тянулся нескончаемо долго. А вечером Анна отругала себя за глупость. Ведь викинг был голодным, она видела с какой жадностью он накинулся на еду, с какой грустью сжевал последнюю лепешку. Конечно, такая гора мускулов должна много есть. А что она предложила ему? Стыдно вспомнить – этой снеди и самой мало. У нее впервые появился мужчина. Её мужчина. Муж не в счет, её выдали замуж насильно. Хромой Пьер умел больно бить, но не любить. С ним было спокойно, но всегда хотелось чего-то большего, хотя бы ощущать себя женщиной.  Это были лишь мечты,  и вдруг появился он. Большой, сильный, мужественный. Пусть не навсегда, а на ночь или две, но появился. Пусть это колдовство, но она не против. Он пришел, а глупая женщина  даже не смогла отблагодарить его за это недолгое счастье. Анна задумалась, закусив губу. Затем улыбнулась, взяла несколько нужных в хозяйстве вещей казненного мужа и направилась на другой конец деревни. Почти все соседи жили именно там, где  стоял  богатый, по местным меркам, дом старосты.

Староста понял, что с женщиной что-то не так, слишком сильно блестят глаза,  слишком яркий румянец на щеках и даже сквозь одежду видно, как бьётся  сердце.  Он без расспросов обменял вдовьи вещи на три куриных яйца, пяток хлебных лепешек и налил полный кувшин куриного бульона.

Когда довольная Анна ушла, задумчивый крестьянин подозвал младшего сына и наказал аккуратно проследить за ней.

Смышлёный мальчуган умело схоронился недалеко от дома странной вдовы и просидел до глубокой ночи. Он уже почти засыпал, когда из сумрака вынырнуло чудовище. Паренек непроизвольно обмочился и едва не стал заикой, когда узрел в освещенном проеме двери чудовищных размеров норманна, с жуткой огненной бородищей на такой свирепой роже, что всякому сразу стало бы ясно, что это посланец самого Сатаны, а может и сам князь тьмы.

На подгибающихся от ужаса ногах, мальчишка прибежал к отцу и, запинаясь, поведал страшную весть. Староста тотчас смекнул, что пришедший к вдове монстр  не кто иной, как выживший викинг. Выдача властям северного разбойника сулила немалые выгоды. В городской страже служил троюродный брат жены старосты. Вот к этому достойному человеку он и отправился. Однако благородный родственник недвусмысленно послал его к дьяволу и пообещал переломать кости, если он еще раз осмелится потревожить его сон. Напрасно староста объяснял, что принес важную весть – двери казарм открылись лишь утром. Брезгливость стражников по отношению к сервам позволила влюбленным провести еще одну спокойную ночь.

И они вновь проспали. Сигурд ругал себя последними словами, покидая дом вдовы. Еще один день безвозвратно пропал. Боги сокрушенно качали головами, а нечестивый Локи сотрясался от безумного хохота.

* * *

Командир гарнизона, а ныне временный глава города шевалье де Вилье был взбешен. Он проклинал себя за болтливость. Узнав, что сбежавший норманн нашел приют у местной крестьянки, поделился новостью с настоятелем монастыря Святого Ферреола и тот проявил недюжинную прыть. Преподобный отец Лебо немедленно распорядился схватить вдову и подвергнуть ее публичной казни. Для этого действия с самого утра сооружался новенький эшафот. Здесь аббат намеревался продемонстрировать людям ведьму и сказать пламенную речь, о папской булле,  о необходимости борьбы с врагом рода человеческого, о ежеминутном  долге перед матерью-церковью каждого   истинного католика.  С постамента вели семь широких ступеней. Вели к широкому и высокому позорному столбу. Прикрученная цепями к гладко обтесанной древесине, проклятая ведьма исчезнет в очистительном пламени.   Плотники старательно стучали топорами и молотками, а хмурый аббат ревниво следил за их работой, не забывая отдавать распоряжения монахам о доставке к месту казни хорошо просушенного сена и хвороста. Де Вилье доказывал преподобному, что вдову брать не разумно. Необходимо устроить в ее доме засаду, тем более  что та часть деревни давно пустует и стражников можно укрыть в ближайших домах. Аббат делал вид, что обращаются не к нему. А когда шевалье возвысил голос, сам накинулся на него, обвиняя в нарушении папской буллы его святейшества Льва IV о повсеместной борьбе с ведовством. Шевалье попытался возразить, что речь идет не о ведовстве, а о предательстве, чем вверг монаха в ярость. Тот,  кривя крысиное личико,  напомнил стражнику о Парижском  Церковном соборе 829 года и анафеме всех тех, кто противится высшей воле первосвященства. Де Вилье пришлось отступить. Он пожалел, что барон покинул город. В его присутствии аббат не смел влезать в мирские дела и тихо сидел в за стенами монастыря. Сейчас же этот чванливый дуралей, требующий именовать его, как Великого Инквизитора – Ваше святейшество, прочно брал власть в свои руки. Де Вилье кусал ус, наблюдая, как отряд стражников шагает в сторону деревни для того, чтобы арестовать вдову. «Они спугнут северянина и тот затаится. А в лесу его ловить  опасно. Слишком мало солдат».

* * *

Сигурд дремал. Еще одна бессонная ночь и удобная толстая ветка под седалищем – что еще надо? До ночи далеко. Сегодня он точно заберет лодку, даже, если ему понадобиться вырезать всех бондов на том краю деревни. А сейчас спать,  понадобятся силы.

 Ему снилась Анна. Во сне он рассматривал обнаженное тело женщины в поисках божественного знака. Вот, что-то темное под левой грудью. Плохо видно, вроде, родимое пятно…

Далекий гул заставил его пробудиться. Странный шум. Похоже на работу дровосеков. Удары раздаются со стороны города. Белоглазый зевнул и потер глаза. Что затеяли эти безмозглые вальхи?

И вдруг он увидел солдат. Они двигались по дороге к деревне. Один конный, следом восемь пеших. Шлемы и наконечники копий блестят на солнце. Куда они идут? Сигурд уже знал ответ на этот вопрос, но не хотел верить. Нет, только не Анна! Надо было уходить этой ночью! Боги, за что?! Ведь вы сами избрали её!

Солдаты шли к дому вдовы. Конный взмахнул рукой, отдавая приказ. Пешие рассеялись, окружили дом, выставили копья. Трое нырнули в дверной проем. Сердце викинга заколотилось в груди. И тот час, со стороны города полился колокольный звон. Все громче и громче. Он плыл над полем, стелился над рекой, дрожал в листьях деревьев.

Стражники выволокли Анну. Один ударил кольчужной перчаткой в лицо, пнул упавшее тело сапогом. Другой ухватил за волосы и поставил на ноги. Затем, подгоняя копьями,  погнали в сторону города.

Сигурд страшно зарычал. Соскользнул с дерева и недоуменно взглянул на небо. Хозяева Асгарда за что? Небо было пустым и синим. Единственное облачко, похожее на маленького барашка одиноко плыло в стороне. Глаза щипала незнакомая горечь. В сознании копилась жгучая обида на себя, на богов, на несправедливый мир.

Он шагал по дороге в город, а над головой плыл колокольный звон. Этот зов собирал людей, вел на площадь.  Белоглазый шел в толпе крестьян и не замечал их, а те не замечали его. Сервы перешептывались, недоумевали,  по какой причине надрывается главный колокол монастыря Святого Ферреола?   Может это предупреждение о новом набеге страшных северян? Крестьяне испуганно крестились и вжимали головы в плечи.

Викинга обнаружили уже в городе. Вопящая толпа отхлынула от него, как разбившаяся волна от утеса.

– Норманн! Норманн! – неслось со всех сторон.

Он остановился в двадцати шагах от эшафота. Вокруг Сигурда пустота. А на возвышении стоит Анна. Она смотрит на него огромными серыми глазами и плачет. Северянин с трудом проглотил возникший в горле ком и перевел взгляд на её мучителей. Их двое: один мелкий и плешивый монах, явно трусит, черные глазка испуганно бегают, губы дрожат. Второго он видел, во время высадки на берег. Этот удивлен. Зеленые глаза широко распахнуты, но пытается казаться спокойным, хотя щека непроизвольно дергается. И этот второй властно положил пятерню на плечо Анны.

Сигурд нахмурился, сделал шаг вперед и, обращаясь только к нему,  громко сказал:

– Эй, франк, это моя женщина!

Не известно понял ли его вальх, но он вдруг расхохотался. Смех был излишне громким и неестественным.

– Отпусти её, франк! – нахмурился викинг и положил руку на рукоять меча.

«Похоже, этот здоровяк не слишком напуган, – пронеслось в голове у Вилье, - Или он настолько глуп? Нас пятьдесят, а он один. Смотрит, как бык и чего-то требует. Не чего-то, а эту тощую ведьму.  Ведь мог сбежать, затаиться, так нет – приперся…  Или эта крестьянка зачем-то нужна ему?  А какая разница? Хорошо, что не сбежал».  Шевалье поднял руку и возвысил голос:

– Стража, окружить разбойника! Предупреждаю всех – мне он нужен живым!

Сигурд давно стоял один. Крестьяне держались от него на почтительном расстоянии, но не убегали, всем было интересно посмотреть, как городская стража скрутит разбойника.

Солдаты осторожно обступали Сигурда, выставив вперед копья. Блестящие на солнце наконечники почти касались его груди и спины.

Вилье удовлетворенно хмыкнул:

– Ты в моей власти, варвар! Не знаю, зачем ты пришел сюда, но обратно уже не уйдешь!

Лицо северянина оставалось бесстрастным. И это взбесило франка.

– Тебе нужна эта женщина? Попробуй,  возьми, но прежде, чем ты попытаешься это сделать, я хочу сказать, что у тебя плохой вкус! Посмотри, какая она дохлая и сухая!

С этими словами Вилье выхватил кинжал и одним махом распорол на пленнице рубаху. Бесформенный балахон скользнул к ногам Анны, она громко вскрикнула и закрыла лицо руками.

Шевалье громко захохотал, а Сигурд с трудом подавил в себе глухой, рвущийся наружу звериный рык.  Под левой грудью Анны он увидел пурпурное родимое пятно. Огненно-красное, каким и должно быть, ибо то была женская руна Феу – стихия огня и земли. Руна, несущая своему господину несметные богатства и пожизненное изобилие.

Руна, которую пожаловал ему бог Фрейр. И которую он не смог удержать в руках.  Великий Один,  пригвоздил себя копьем к дереву  жизни и смерти  Иггдрасил, чтобы из собственной крови создать магические знаки,  теряя  сознание от боли, вдохнул в них божественную силу, а человек, которому упало под ноги такое сокровище, даже не смог воспользоваться им. Боги протянули ему богатство в виде женщины, а у него не хватило разума взять и защитить этот дар. Кому из асов надобен такой болван?  Даже синекожая Хель будет смеяться над ним.

Сигурд почувствовал, что волны бешенства накрывают его сознание, словно пенные воды Селунда, накатывающие на острозубые скалы. 

– Проклятый франк! – взревел он, сверля Вилье единственным глазом.  – Отпусти её и клянусь Одином – я сохраню тебе жизнь!

– А! – вскричал француз.  – Напускная невозмутимость покинула тебя, варвар! Ты уже понял, что ведьма больше не принадлежит тебе?! А чтобы ты понял, что не только эта чумазая дрянь, но и весь этот город мой – смотри!

Узкое длинное лезвие полыхнуло на солнце,  очерчивая на бледной шее женщины темную дугу, отворяя уродливую рану из которой фонтаном изверглась кровь.

Анна мешком осела у ног убийцы, покрывая сапоги из свиной кожи багряными брызгами.

И тогда Сигурд закричал. Закричал так страшно и яростно, что стражники подались от него прочь. А потом лицо его свело судорогой. Единственный глаз сверкнул нечеловеческой злобой и вдруг утратил всякие проблески разума. На шевалье де Вилье глядел безумец. Изо рта текла длинная тягучая слюна, а тело дрожало и сотрясалось от конвульсий.

– Припадочный, –  в страхе прошептал Вилье и непроизвольно попятился.

А в следующую минуту раздался такой жуткий рев, что некоторые слабонервные горожане лишились чувств, ибо ни один человек не способен исторгнуть из себя такой ужасающий звериный рык. Он накрыл площадь и поразил каждого в самое сердце.

Преподобный Лебо взвизгнул и,  минуя  лесенку сиганул вниз, побежал,  расталкивая зевак, стремясь затеряться в толпе.

А существо, ранее бывшее Сигурдом, с хэканьем разорвало на себе рубаху вместе с кольчугой. Разорвало легко, словно это были истлевшие невесомые лохмотья. И шевалье поразился, какое белое у северянина тело.

– Убейте его! – в ужасе закричал он солдатам. Но его приказ опоздал, ибо викинг начал убивать первым.

Широкое лезвие с лязгом вырвалось из ножен и молнией засверкало в кровавом кошмаре. Взметнулись вверх обрубленные наконечники копий, полетели в стороны человеческие конечности.

Люди с воплями бросились в рассыпную. Началось столпотворение и давка. Но тем легче было убивать их. Сигурд шел по трупам, без устали собирая кровавую жатву.

Вилье ухватил за шиворот, пробегающего мимо деморализованного солдата.

Тот дрожал и повторял:

– Это дьявол, дьявол.

Отобрав у стражника лук, шевалье натянул тугую тетиву и пустил стрелу  в грудь врагу,  с двадцати шагов, почти в упор. Но стрела отскочила от мускулистого тела, словно угодила в камень. А еще франк увидел, что из многочисленных порезов на теле викинга не сочится ни капли крови. И тогда он повторил вслед за солдатом:

– Дьявол…

Кровавый дождь заливал сухую землю, змеились в пыли зловонные внутренности, отсеченные головы страшно пучили остекленевшие глаза.

 Аббат Лебо, спрятавшись за пустой бочкой, стуча зубами, неистово бормотал молитвы. Он видел, как шевалье де Вилье пятится прочь от жуткого создания, а тот,  расчищая себе дорогу мечом,  упрямо идет на него. Благородный франк не выдерживает, поворачивается  и бежит прочь. А рыжий монстр вскидывает вверх руку и метает тяжелый меч ему в спину, словно это обычный нож. И клинок протыкает шевалье насквозь. А потом дьявол выдергивает железо  наружу и рубит француза на куски. И вокруг клубится кровавый пар. Монах хочет потерять сознание, чтобы не видеть этого ужаса, но продолжает упрямо смотреть. На его глазах чудовище закатывает  единственный глаз и вдруг валится на останки шевалье. Валится и лежит без всякого движения.

Время тянется медленно, Лебо прижимается щекой к разогретым на солнце доскам и ждет. Вдруг чудовище встанет. Но северный разбойник продолжает лежать. А еще, похоже, он дышит. Неужели, этот дьявол лег отдохнуть? Устал убивать и улегся? Хорошо бы уйти, пока он не пробудился. Но ноги окаменели и не желают двигаться.

Какой-то посторонний шум сбоку. Аббат вздрагивает. Рядом из укрытия вылезают два стражника. Неужели это все, кто уцелел?  Смелые парни, они крадучись приближаются к викингу. Нет, они сумасшедшие. Они что не понимают, что дьявол бессмертен? А если они разозлят его? Монстр вскочит и опять начнет убивать. На площади никого нет, лишь они трое. Он убьёт этих дуралеев, а потом найдет его. Надо их остановить.

Аббат шепчет, но делает это так тихо, что солдаты не слышат его. Один из стражников подкравшись к лежащему викингу, тыкает ему в шею копьем. Лезвие окрашивается красным, враг неподвижен. И тогда другой, осмелев, извлекает меч и, коротко размахнувшись,  отсекает рыжеволосую голову. Но проходит еще довольно времени, чтобы преподобный Лебо осознал: «Все кончено. Монстр убит». И когда монах понимает это, горячие слезы текут по впалым щекам,  глаза устремляются к небесам, а побелевшие губы жарко возносят благодарственную молитву Создателю.

* * *

Таверна была слишком мала, чтобы вместить всех желающих, поэтому за дубовыми столами восседали лишь инглинги и их ближайшие помощники. Простые хирдамы и хускарлы расположились на улицах и площадях поверженного Парижа. Жгли костры, жарили мясо, тут же насиловали франкских женщин и пытали горожан, в надежде выбить из них сведения о еще не найденных тайниках и сокровищницах. Пьяные викинги горланили песни и хвастались добычей. То и дело вспыхивали стычки, но до смертоубийств, впрочем,  доходило редко. Для того чтобы спустить пар и отвести душу имелись многочисленные пленники. Эти испуганные овцы сидели на земле, дрожали и жались друг к другу. Кому-то из них повезет – они станут трэлями и тем самым сохранят свою жалкую жизнь. Другим же была уготована незавидная участь – их принесут в жертву одноглазому Одину. А для верховного аса нет большего удовольствия, чем созерцать изощренные пытки и наслаждаться воплями умирающих. Париж ждала та же участь, что Нант, Анжер, Леперж, Тур и прочие франкские города.

    В таверне было тесно. Зато сюда не проникала вонь от сожженных трупов монахов церквей св. Петра и Женевьевы, и не доносились крики победителей  и вопли несчастных пленников. Здесь собрался цвет северного воинства. Сам легендарный конунг  Рагнар Ландброк  и его ближайшие ярлы. В дальнем углу сидели и наши знакомые Харальд Краснозубый и хевдинг Торстейн Вилобородый. Заливали в глотки дорогущее  вино, сетовали на убогость заведения, где так мало припасено  пива и лениво обсуждали новости: Хороша ли земля в Нейстрии, которую напуганный вторжением французский король уступил викингам в вечное пользование и так ли велик выкуп  в  685 фунтом золота и 3250 фунтов серебра за Сен-Дени, Сен-Стефан, Сен-Жермен?

Ответа не знал ни тот, ни другой. Но оба считали, что Волосатые Штаны продешевил.

– Я думал –  добыча будет больше, – задумчиво произнес Торстейн, пошарил за пазухой и выудил блестящую спутанную связку золотых и серебряных бус.

– Для Брунхильды? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Краснозубый.

Вилобородый кивнул.

– Получив такие игрушки, твоя сестренка быстро перестанет горевать об этом недотепе.

– Зря ты так, – покачал головой хёвдинг, – Она действительно любила его. Мне будет тяжело рассказывать о его смерти. – С этими словами Вилобородый аккуратно спрятал украшения обратно.

– Все не налюбуетесь на добычу? – раздался над их головами насмешливый голос Ивара Бескостного, сына Рагнара  Ландброка. – По мне добыча только тогда чего-нибудь стоит, если её нельзя уместить за пазухой.

Харальд напрягся, глаза стали жесткими. Он понял, что Бескостный специально подошел к ним покуражиться. Словно в подтверждение этих мыслей, один из самых кровожадных разбойников севера притворно вздохнул:

– Мне искренне жаль, что я не успел помешать Длиннорукому убить твоего лоцмана.  Бьерн Счастливый был искусный мореход.

Харальд хранил молчание.

– Такие лоцманы редки даже в наших краях, – продолжал Ивар, – Но даже они должны понимать, что оскорбления смываются только кровью.

Харальд с хрустом сжал кулаки.

Ивар словно не замечал свирепого взгляда Краснозубого.

– Мне жаль, что так получилось, – повторил он и вдруг, жестом фокусника выдернул из-за спины, трясущегося словно осиновый лист, аббата Лебо. Преподобный настоятель монастыря Святого Ферреола заметно сдал  и почернел лицом, под глазом растекся огромный синяк, сутана изорвана и испачкана кровью.

– Мы поймали эту зверушку в одном маленьком городке, куда, как оказалось, заходил и ты. Этот чудак оказался не слишком беден и выкупил свою жалкую жизнь. И, надо сказать, неплохо заплатил. –  Ивар не смог скрыть откровенную насмешку. Краснозубый скрипнул зубами. – Но он так же рассказал много интересного, – продолжал улыбаться Бескостный, – Я думаю – тебе понравится. Вам обоим.

Харальд шумно выдохнул и медленно процедил:

– Благодарю тебя за этот дар, Ивар Рагнарсон. Но с чего ты взял, что мне интересна эта ворона, если я сам могу наловить таких целую сотню?

– Ты ошибся дважды, Харальд ярл. Это не просто ворона, а ворона, которая много знает. Знает о твоём пропавшем хирдмане Сигурде. И почему ты решил, что это дар тебе? Посмотри на крысиную рожу этого недомерка? Я так сразу начинаю смеяться. Из него получится отменный шут. Подарю его одному сконскому ярлу. Уверен, старик Гунарсон оценит подарок.

– Он знает о Сигурде?! – воскликнул Торстейн.

– Знает, – подтвердил сын Ландброка.

– Пусть говорит, – буркнул Харальд.

Бескостный поманил пальцем одного из своих хирдман:

– Магнус знает язык франков.

Угрюмый викинг с поломанным носом плюхнулся за их стол, легонько ткнул преподобного в пузо и рявкнул:

– Расскажи, что ты видел!

Казалось, аббат только и ждал приказа. Он выпучил глаза и затараторил. Магнус с трудом успевал переводить:

– Я видел дьявола! Ибо рожденный от человеческой  женщины не может быть такого роста!

Чтобы показать высоту дьявола, Лебо вытянул руку вверх и подпрыгнул. Викинги захохотали. Даже Харальд не удержался от усмешки.

– Лицо его было таким страшным, что взглянув на него, люди падали, как подкошенные! Волосы и борода его были цвета огня, а когда он говорил – изо рта шел серный дым! А еще огненноволосый дьявол не имел одного глаза. Вместо него, слева, на его жутком лице расползлось чудовищное бельмо в виде отвратительного паука!

– Это точно наш Сигурд! – Воскликнул Вилобородый.

– Без сомнения, это он, – подтвердил Харальд и кивнул Магнусу.  – Пусть ворона рассказывает, что было дальше!

И преподобный отец Лебо рассказал. По мере его рассказа, лица слушателей вытягивались от изумления. Когда же монах закончил, у Харальда и Торстейна блестели глаза от возбуждения.

– Он все же стал берсерком! – рявкнул Краснозубый.

– Я знал, что Сигурд не посрамит памяти своего отца Олафа и станет величайшим среди сыновей Одина! – поддержал Вилобородый.

– Так выпьем за нового  эйнхе́ри, достойного занять место за пиршественном столом в Вальхалле! – Заорал Ивар Бескостный и взметнул вверх серебряный кубок.

– За Сигурда Белоглазого! – разом вскричали остальные.

– Люди Севера, – неожиданно раздался из дальнего конца заведения громоподобный рык самого конунга Рагнара Волосатые штаны, – Сегодня в Небесный Город вошел новый герой! Восславим же его имя!

Старая таверна сотрясалась от восторженного рева сотен глоток. Слышался хохот и волчий вой. Звенели кубки, рекой текло дорогое вино. А за узкими стрельчатыми окнами лежал растерзанный сожженный Париж.

Краткая справка:

В 845 году норманны под предводительством РагнараЛандброка по прозвищу Волосатые штаны ( Кожаные штаны ) опустошают Францию. Одни  историки утверждают, что у Рагнара было 120 боевых кораблей, другие доводят их число до 600. Вторжение стало возможным благодаря предательству Ламберта, графа Нантского, которого французский король Карл II Лысый с позором выслал из страны. Желая отомстить,  этот вельможа обратился за помощью к викингам, предоставив в их распоряжение свое войско и лучших лоцманов для беспрепятственного прохождения  по Сене и Луаре. В зверствах над жителями Нанта солдаты Ламберта превзошли даже своих северных союзников. Все жители города были безжалостно вырезаны, включая грудных младенцев.

Ярл – человек, принадлежащий к сословию знати. Синоним слова князь. Первоначально означал племенного вождя.

Дренг – юноша, неопытный воин. Синоним юнги на флоте.

Драккар — парусно-гребной военный корабль викингов VII–X вв. Штевень корабля украшала  съемная  морда чудовища: дракона, змеи, кабана. Устанавливалась во время боевого похода для устрашения врагов.

Хольмганг — дуэль по-древнескандинавски.

Хирд — боевая дружина скандинавского вождя.

Хирдман – Член дружины.

Хускарл – опытный воин. Часто синоним хирдмана.

Вергельд (верегельд) (от Wër — человек и Gëlt — цена) — денежная компенсация за убийство свободного человека.

Инглинги — одна из самых влиятельных и древних династий конунгов. Прародитель — некто Ингве Фрей, чья родословная, в свою очередь, восходит непосредственно к Одину. К этой династии принадлежал Рагнар Ландброк и его многочисленные сыновья. А сыновей у него была прорва. Утверждают, что не меньше пятидесяти. Любвеобильный был мужичок.

Хёвдинг – вождь, предводитель.

Ньёрд –  покровитель мореплавателей. Так же бог плодородия. Его антиподом является Эгир – злой полубог, творящий морякам всякие пакости. При помощи черного пивного котла, он создает шторма и ураганы.

Один – верховный бог скандинавов. По преданию пожертвовал левым глазом, чтобы испить из источника мудрости, который охранял великан Мимир.

Варяги – автор полностью согласен с теорией, что варяги это славяне, населяющие южное побережье Балтийского моря. В настоящее время этому найдено множество подтверждений. В исторических источниках мы находим название этих славянских племен: вельты, хижане, черезпеняне, доленчане, бодричи и т.д. Сами они предпочитали себя называть вильцы или лютичи.

Вся история варягов это непрекращающаяся борьба с франками, а затем с германцами. Поэтому нет ничего удивительного, что варяги нанимались в дружины к своим северным соседям – норманнам, дабы вместе потрошить своих давних недругов.

Не буду говорить о происхождении слова варяг – трактовок множество.

Описание типичного варяга можно найти в византийских источниках. Не правда ли, очень похоже на запорожского казака? Наш князь Святослав, имевший варяжскую дружину, выглядел точно так же. Бритый череп с длинным чубом мало напоминает заросшую до самых бровей физиономию викинга.

Валланд – страна кельтов ( так викинги называли Францию )

Вальхи – французы.

Вальга́лла, Вальха́лла – рай для доблестных воинов. О́дин правит Валгаллой. Он отбирает лучших воинов, павших в бою, а валькирии доставляют их в чертог. Другая часть павших отправляется в Фольквангр  («Людское поле») к богине Фрейе.

Эйнхе́рии (Einherjar) — в германо-скандинавской мифологии лучшие из воинов, павшие в битве, которые живут в Вальхалле.

Валькирии – Девы-воительницы, скачущие на крылатых конях и собирающие павших воинов для Вальгаллы.

Лютефиск (норв. Lutefisk, швед.Lutfisk, фин. Lipeäkala, дословно рыба в щёлочи) — традиционное скандинавское рыбное блюдо, популярное в Норвегии, Швеции и некоторых районах Финляндии. Первоначально приготавливалось из трески, а в настоящее время в Швеции и Финляндии в 99 % используют сушёную мольву.

Хакарл  — хлеб викингов, невыносимо отвратительная пища родом из Исландии. Известность среди иностранцев получила благодаря своим необычным свойствам. Данный образчик кулинарного искусства представляет собой перегнившее мясо гренландской полярной, либо гигантской акулы со всем причитающимся.

Гарм – жуткий пес, охраняющий царство мертвых.

Урд – судьба.

Автор выражает огромную признательность Талеху Аббасову за корректуру данного текста.
 

Удалено из ТОПа с рейтингов в 25 баллов

Похожие статьи:

Рассказы → Я смотрел, как отходят драккары

Статьи → Магический кристалл викингов

Рассказы → Тот, кто говорил со мной

Рассказы → Сага о Барди

Рассказы → Золотая статуэтка Одина