Бог из Чёрного озера (Часть I)

I

На стенах землянки – неровных, отдающих запахом сырости и перегноя, плясали отблески тусклой лучины. Я сидел на деревянной скамье и сжимал в руках матерчатую авоську.

 Отшельник появился в здешних местах пять лет назад. Маленький, неприметный человек пришёл в лес ранним летом, выбрал подходящее место недалеко от ручья, обосновался на первое время в палатке, и принялся строить себе постоянное, основательное жилище. Орудуя лопатой, ломом и топором, он разрубал корни вековых елей, выворачивал из земли тяжёлые валуны, укреплял брёвнами откосы, возводил подпорки из брёвен. Ни частые дожди, ни клещи, ни назойливая мошкара не могли помешать его тихой, упорной работе, и к осени землянка была готова. Тесная и сырая, она, впрочем, вполне удовлетворяла скромным запросам Старца, решившего провести остаток своих дней в спокойствии, молитве и неустанном служении богу. Конечно, местные жители вскоре узнали, что неподалеку поселился Отшельник. Набожные и добрые люди стали носить ему продукты, из которых он выбирал и с благодарностью принимал лишь самую грубую и простую пищу. Наконец, одинокая жизнь в загородном доме наскучила мне, и я тоже решил навестить обитель Старца. Выяснив у местных, где расположена его землянка, я запасся продуктами и отправился в дорогу.

            Мне без труда удалось отыскать небольшой земляной холм с торчащей металлической трубой, притаившийся между двух огромных поваленных сосен. Отшельник радушно принял меня и пригласил внутрь.

– Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь. – Старик указал мне на крепкую низенькую скамью. Речь его была спокойной и правильной – видно было, что приехал он из крупного города и до своего отшельничества вращался в образованном, светском обществе. Он взглянул на меня и хитро прищурился.

– Вы, наверно, ожидали увидеть здесь какого-нибудь блаженного, полупомешанного Робинзона? – произнёс он, протягивая мне почерневшую металлическую кружку с горячим напитком, от которого шёл приятный густой пар, пахнущий еловой хвоёй и лесными травами. – Угощайтесь, прошу вас.

– Да нет, – произнёс я в смущении. – Я ничего такого не думал.

Отшельник сощурился ещё больше и по-птичьи склонил голову на бок. Он и правда сделался похожим на большую, довольную птицу. С минуту мы оба молчали.

– Да ладно вам, полноте, – улыбнулся он. – А ведь я, между прочим, когда-то совсем другими вещами занимался.

– Вы учёный? – с уверенностью предположил я.

– Точно. Доктор философских наук, профессор Х. Может, слышали? – Не без самодовольства заявил он, но тут же смущённо осёкся, – сейчас-то, разумеется, я от всего этого отказался. – Отшельник на некоторое время замолчал, но, видимо, не совладал с искушением и вдохновенно продолжал. – А раньше исследовал общественное сознание – целых сорок лет. – Он прищёлкнул языком. – Мне удалось доказать, что общественное сознание функционирует на тех же основных началах, что и термодинамические системы. Конечно, не совсем в том виде, в котором понимают учёные-физики – четыре основных закона термодинамики были адаптированы для философской науки.

            Прихлёбывая из кружки, я слушал его рассказ и время от времени задавал вопросы – больше из вежливости. Внутри землянки Отшельника было уютно – в металлической печке-буржуйке потрескивали дрова, на стенах сушились лесные травы, увязанные в небольшие метёлки, рядом, на грубых полках, находилось несколько книг по богословию, а на полу стояли большие плетёные корзины с костяникой.

– Понимаете, к каким выводам можно было бы прийти, копни мы глубже, – распалялся Старец, в котором проснулся профессор философии. – А к таким, что и законы термодинамики, и закономерности развития общественного сознания не есть какие-то фундаментальные начала, – они лишь частные проявления одной общей закономерности, определяющей развитие всего бытия. В принципе, мысль эта не нова, о ней в своё время говорил ещё Конфуций, который «одним всё связывал», но в том-то и загвоздка, что ни он, ни его последователи не смогли сформулировать эту закономерность. Строго говоря, люди того времени и не ставили целью нахождения ответов на такие вопросы. Сознание их было донаучным, отличным от нашего. Но для современной философской науки это принципиально.

Я совершенно утратил нить повествования и рассматривал бурый брусничный лист, плавающий в чашке. Должно быть, Отшельник это заметил.

– Вас уж я не буду обременять этими вещами, – продолжил он. – Я опять слишком увлёкся, простите. Привычка – ничего не поделаешь. Но хочу сказать, что мой путь к православию лежал, можно сказать, через науку. Интереснейшая социально-философская система – православие. В другое время я бы написал об этом научный труд. Но теперь я являюсь не исследователем, а, так сказать, объектом. И знаете, что я для себя обнаружил? Только не подумайте, пожалуйста, что я рехнулся.

В ожидании я уставился на Отшельника.

– Нечистая сила – хорошо всем известные демоны, черти – не является народным мифом или чьим-то досужим вымыслом. Она не отождествляется ни с какими-то непреодолимыми силами природы, как считали наши языческие пращуры, ни с пороками человеческого духа, как позднее полагали христиане.

– Вы хотите сказать, что она материальна и разумна, как мы с вами? – осторожно спросил я.

– Вполне. И она иногда приходит, стращает меня. Знаете, о чём я? – Старик побледнел. – Небольшие такие бесы. Я снова убедительно прошу вас отнестись к моим словам со всей возможной серьёзностью. Выглядят они вроде бы как человечки, но рожи у них мерзкие, свиные. Врываются иногда ко мне в землянку, начинают носиться, верещать, всё крушить, расшвыривать. Гадят везде. Очень страшно. Но меня они, как ни странно, не трогают – видимо, Дух Святой защищает. – Глаза Отшельника болезненно заблестели, рот приоткрылся. Говоря это, он затрясся мелкой дрожью, а на лбу его выступили капельки пота. Я поспешил перевести тему.

– А что вас привело к отшельничеству? – спросил я. Старец тут же успокоился и снова стал самим собой – минутное помешательство улетучилось.

– Честно говоря, после жизни в столице ужасно захотелось тишины и спокойствия. Пять лет так живу – и ничуть, знаете, не жалею.  Вижу, вы улыбнулись. Вам моё объяснение кажется чересчур простым? Да помилуйте, тут ведь и не должно быть ничего сложного! Ни лекций, ни конференций, ни научных симпозиумов. Что жалеть об этой суете. А вот без книг иногда тоскливо. – Отшельник грустно улыбнулся. – Конечно, книги по богословию всегда со мной, но пространства для дискуссии в них, что ни говори, маловато. Они питают, скорее, душу, а не разум. Кстати, о книгах. К окончательному решению уйти в скит меня подтолкнула любопытнейшая книга – и вовсе не православного автора. Порывшись на полке, он положил передо мной на грубый стол из неструганых сосновых досок несколько скреплённых пожелтевших листков, отпечатанных на машинке. На первой странице я прочёл: «Камо-но Тёмэй. Записки из кельи».

– Японский средневековый трактат. Автором его является буддистский монах Тёмэй. – Он любовно погладил огрубевшей рукой старые листки. – Но православным догматам его учение нисколько не противоречит. Я бы сказал, что учение Тёмэя его дополняет. Всё-таки это подход с несколько иной стороны – со стороны созерцательной. Тишина… Она должна ощущаться не только вокруг, но и внутри. В человеческой душе. И тогда завесы истины приоткроется. Заслуга Тёмэя в том, что он учит нас слушать эту внутреннюю тишину. Понимаете? Поэтому, если вы хотите ощутить тишину в полной мере, то вам…

Но договорить ему не удалось. Где-то наверху послышался шорох, будто кто-то взбирался по трубе, скрежеща когтями о грубую металлическую поверхность. Затем в неё с журчанием потекло что-то вонючее. Огонь в печке-буржуйке возмущённо зашипел и потух, и помещение завалил смрадный, едкий дым. В неверном свете трепещущей лучины я увидел, как переменился Отшельник: лицо его пожелтело, в округлившихся глазах я увидел знакомый болезненный блеск. Он весь затрясся и застонал.

– О-о-о! Опять! Опять они! Нечистые…

Словно в ответ на его слова, в трубе послышался вой. В дверь затарабанили чьи-то руки. Несколько глоток снаружи разом затянули страшный вой.

– У-у-у! Бесы! Дьяволы! – возопил Старец. Он задрожал крупной дрожью, зубы его застучали, а на глазах выступили слёзы. Продолжая стонать, он медленно сползал с табуретки.

Дверца с треском слетела с петель, и в скромную обитель Старца ворвалась нечистая сила. Бесы диким вихрем закружились в тесной комнатушке, они хватали корзины с костяникой, переворачивали и начинали по ним скакать, с треском разламывая ивовые прутья. Другие срывали со стен метёлки сухих лесных трав и швыряли их прямо в печь. Один из них – самый жирный – схватил с полки псалтырь и принялся с остервенением рвать его зубами. Остальные книги он спихивал на пол и топтал ногами. Вытворяя всё это, демоны выли и истошно, истерически верещали, чем нагоняли на несчастного Старца ещё больший ужас.

Нечего и говорить о том, что создания, которых Отшельник принимал за нечистую силу, оказались моими знакомыми – гоблинами из стойбища «Пастушья сумка». Возглавляли ватагу Снюф и Нюм. Охваченные бешеным угаром разрушения, они даже не заметили меня.

Снюф, разыгравшись, вскочил на стол, уселся орлом над листками Тёмэя, натужно задрожал и выпучил глаза. На древнеяпонский трактат потекли нечистоты. Нюм набивал рот костяникой, остальные продолжали крушить всё, что могли обнаружить. Схватив с полки единственную икону, какой-то гоблин принялся бить ею по голове своего товарища до тех пор, пока икона не развалилась пополам.

Отшельник же стоял на четвереньках, забившись под стол и, сотрясаемый рыданиями, бормотал молитвы. Время от времени воззвания к небесам переходили в тихий и жалобный скулёж.

Опомнившись, я пришёл в бешенство. Я схватил оглоблю, что стояла у входа, и что было сил огрел ею Снюфа. Подскочив к Нюму, я дал ему пинка, и обжора-гоблин повалился в кучу рассыпанных ягод.

– Вон отсюда! Уроды! Все вон!!! – что было сил заорал я, продолжая пинать кого-то из «бесов». Повернувшись, Снюф вдруг узнал меня. В глазах его отразилось страшное удивление. Он как-то по-особому взверещал, и «нечистая сила» покинула скромную обитель Старца. Я оставил Отшельника рыдать под столом, а сам кинулся в погоню. Разумеется, когда я выскочил из землянки, гоблинов уже и след простыл.

II

– А Глуфу известно что-нибудь о ваших «приключениях»? – спросил я.

Снюф насторожился.

– Так мы это… не говорили, – растерянно прохрюкал он.

– Так может, расскажете, как вам было весело?

– Наверно, не надо рассказывать, – осторожно предложил Нюм. – Зачем?

– Что рассказывать? – спросил возникший словно ниоткуда Цуп.

– Да так, ничего… – втягивая голову в плечи и стараясь придать себе беззаботный вид, сказал Снюф.

– Чуф собирает,  – коротко объявил он и исчез.

Гоблины взглянули на меня, как бы прося о понимании, и кинулись ему вслед. И не надеясь, что поспею за ними, я остался на месте.

Через некоторое время они вернулись и рассказали, по какому поводу их созывал шаман. Несколько молодых гоблинов обнаружили в дальнем лесу удивительный гриб. Гриб этот людям неизвестен, встречается он очень редко, приблизительный перевод его названия с языка гоблинов – «козлиный чих». С виду он похож на обыкновенный дождевик, или, как его называют в народе, волчий табак. Но козлиный чих обладает полезными, с точки зрения гоблинов, свойствами – он оказывает сильное наркотическое действие, даёт необыкновенный всплеск энергии и многократно усиливает все чувства. Вызывает этот гриб и побочный эффект. Во всяком, кто вдохнёт его споры, пробуждается амок – неконтролируемая, дикая ярость, и он принимается остервенело кидаться на всех без разбора. Потому козлиный чих употребляется гоблинами только вместе с противоядием, которое шаман готовит из местных трав, собираемых в определённое время года. Противоядие это ослабляет действие спор гриба, но и эффект неконтролируемой ярости исчезает. Надо сказать, именно при помощи козлиного чиха гоблинам удалось прогнать  из стойбища свору Гвярра. Как раз после этой битвы запас его у шамана закончился.

– Что же вы этот ваш чудо-гриб сразу же не собрали? – спросил я.

– Собирать его только шаман может, – отвечал Гук. Если несколько спор вдохнуть, может беда случиться. А ну, как они нанюхались бы козлиного чиха да перебили друг друга.

– Да и не созрел он ещё, – добавил шаман. Только припадок злобы вызывает, а силу не даёт. За козлиным чихом только теперь идти можно.

– Да и то, хоть и шаман он, хоть и знает, как правильно этот гриб срывать, чтоб споры не разлетелись, хоть и имеется у него противоядие, а всё равно один не пойдёт. Мои охотники с ним в дальний лес пойдут. Если надо, охранять будут.

– Я тоже иду с вами.

– Тебе нельзя с нами в дальний лес идти, – возразил Гук, – ты,  человек, медленно ходишь, шум поднимаешь, зверя пугаешь. Нам сильно мешать будешь.

– А я по две банки тушёного мяса возьму. На каждого.

Мне кажется, здесь и крылась причина того, что гоблины решили сообщить мне о предстоящей экспедиции.

– Выступаем завтра с утра из стойбища.

III

Путь к стойбищу уже не составлял для меня такого труда, как это бывало раньше. Орудуя саамским тесаком леуку, я прорубил дорогу сквозь непроходимые заросли. Хотя «дорога» – это уж слишком: просто кустарник, прореженный по определённому маршруту. Чтобы не вызывать подозрений у местных, я устроил так, что прореженный кустарник начинался не сразу со стороны болота – первое время всё равно приходилось продираться через заросли, однако уже через несколько метров путь становился гораздо легче. Пробравшись по привычному коридору, я оказался в стойбище «Пастушья сумка», где меня уже ожидали гоблины в полном вооружении – в руках они держали деревянные копья, у каждого за плечом был берестяной короб с камнями, а пращи были перевязаны вокруг пояса, на манер ремней. Кроме того, у каждого за поясом-пращой имелась крепкая дубинка.

Что до меня, то моя экипировка состояла из лёгкого, но необыкновенно тёплого спального мешка, рюкзака с провиантом, который я обещал гоблинам, фонаря, леуку, да норвежского ножа на поясе. Не смотря на нытьё и уговоры Нюма, рюкзак с едой навьючили на Гнуфа, который был здоровее остальных.

Экспедиция состояла из шамана Чуфа, Цука – одного из молодых гоблинов, обнаруживших грибы, который должен был показывать дорогу и охотников из отряда Гука, за исключением Кутюпа и Цупа, которых оставили стеречь стойбище.

Путь к месту, где был обнаружен козлиный чих, занимал два дня, причём весь второй день требовалось идти через лес. Чтобы пробраться к нему незаметно, идти нужно было по берегам озера, двигаясь сквозь заросли осоки. Маршрут этот был неудобным, но зато неприметным. Его неоспоримым преимуществом было то, что нам требовалось пересечь только одно открытое место – широкое капустное поле (на этом поле планировалось также пополнить запасы продовольствия). Но переход через него, по нашим расчётам, приходился на сумерки, а сразу за полем начинается лес, где мы и собирались встать на ночёвку. Затем оставалось пройти по лесу к грибам, которые и были целью нашего путешествия. Сложность состояла лишь в том, чтобы не попасться на глаза никому из людей – грибной сезон был в самом разгаре, – но Гук объяснил мне, что путь наш лежит через такие места, по которым грибники не очень-то и ходят. А уж спрятаться в лесу гоблины, в случае чего, сумеют быстрее, чем люди успеют что-либо заметить.

IV

Мы отправились в противоположную от моего дома сторону, всё дальше и дальше углубляясь в кустарник. Миновали ручей. Несколько минут тяжёлого перехода, и мы вышли к озеру. Мы двигались вдоль высокого, поросшего осокой, берега. К запаху тины и гниющих водорослей примешивался запах гари – несмотря на осеннюю пору, торфяные болота вновь начали гореть. По земле покатилась вторая волна лесных пожаров – когда пламя вспыхивает не от засушливой жары, а по вине людей, выходящих в леса за грибами и ягодами. Где-то вдалеке жалобно крикнула чайка. В прибрежной траве ветер нашёптывал печальные сказки ушедшего лета. Тут и там, на берегу встречались перевёрнутые днищами вверх рыбацкие лодки.

Идти сквозь осоку оказалось куда легче, чем я ожидал – прямо по берегу проходила узкая, но твёрдая тропа. Я легко шагал в окружении гоблинов, которые то шли гуськом впереди меня, то рассыпались и принимались вынюхивать что-то в зарослях осоки, рыская взад и вперёд. Внезапно Гук застыл на месте и жестом приказал всем остановиться и замереть. Я напряжённо прислушался, но до ушей моих долетал лишь шорох ветра, да грустные крики чайки. Между тем гоблины, повинуясь сигналу Гука, забились под первую попавшуюся рыбацкую лодку и притаились под дощатым днищем, окрашенным старой облупившейся зелёной краской.

Я по-прежнему ничего не слышал. Наконец где-то вдали послышались шаги. Я ещё раз подивился остроте слуха моих знакомых. Тем временем, навстречу мне вышли два человека.

Это были рыбаки – одетые в грубые брезентовые куртки с засаленными карманами и высокие бродни. Уже подвыпившие несмотря на утренний час, они несли с собой рыбацкую сумку и самодельную рыболовную сеть, сплетённую из волокнистых жёлтых нитей. Сеть была грубой и выглядела невероятно тяжёлой.

С ужасом я обнаружил, что направляются они к той самой лодке, под которой укрылись гоблины.

В полной растерянности я подбежал к лодке и уселся на её широкое днище. Мужчины подошли к ней и уставились на меня. Они, в свою очередь, тоже несколько опешили. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Я не нашёл ничего лучше, как нарушить молчание и спросить:

 – Это ваша лодка?

– А ты что, инспектор какой? – был ответ.

– Н-нет, – сказал я. В воздухе повисло напряженное молчание.

– Так может, сойдёшь уже?! – недовольно спросил черноусый дядька в замасленной кепке.

– Да, конечно, – сказал я. – Но вы не могли бы… на некоторое время отойти и отвернуться. Мужчины начинали сердиться.

– С чего это?

– Понимаете… – неуверенно начал я. – Там, под лодкой, у меня… девушка. Она стесняется. Мы были вдвоём. Она услышала ваши шаги и спряталась под лодку. И если бы вы дали ей спокойно выйти и одеться…

– Х-хех! – обрывая меня, хрипло усмехнулся второй рыбак – голубоглазый, с редкими рыжими волосами и красным лицом, изъеденным глубокими рытвинами. Он залихватски тряханул головой и, не удержавшись, зашёлся в приступе кашля.

– А нам что с этого? – спросил черноусый, мрачно ухмыляясь.

Взгляд мой упал на рюкзак, брошенный Гнуфом.

– Тушёнка. Две банки. Отличное мясо – оленина, с Ямала. Здесь не найдёте такое.

– Давай.

Порывшись в рюкзаке, я извлёк две банки тушёнки и протянул черноусому. Но рыбаки, получив обещанную плату, и не думали уходить. Вместо этого они уселись на прибрежных валунах, достали и откупорили банку тушёнки, вытащили хлеб, водку, налили по полстакана и, не чокаясь, выпили. Затем они уставились прямо на лодку.

– Мужики, мы же, вроде, договорились, – пробормотал я. – Я вам две банки, а вы уходите на две минуты.

Черноусый в ответ промолчал, а рыжий, придя от водки в весёлое расположение духа, затараторил с характерным деревенским выговором.

– Эт’ ты, мил человек, за то с нами рассчитался, что лодочку нашу с барышней своей попользовал. Мы на ней, понимаешь, за рыбкой ходим, а ты непотребства всякие с девицами вытворяешь. Не годится это, а? – Он хитро подмигнул мне с видом человека, высказавшего какую-то особо мудрую мысль. – Вот хотим теперь на кралю твою посмотреть, в глаза ейные бесстыжие взглянуть. – Он махнул ещё полстакана, протянутых черноусым, закусил тушёным мясом и удовлетворённо крякнул. – А то –что же это получается?

– Ну, хотите, я с вами ещё тушёнкой поделюсь.

– Девкой своей поделишься, – глядя на меня исподлобья, то ли в шутку, то ли всерьёз, произнёс черноусый сквозь пелену пьяной дури. Рыжий, закосев, уже завозился со своей ширинкой.

– Послушайте… я не ищу приключений. – Я сделал шаг вперёд.

– Ну, дальше что? – проговорил черноусый, ухмыляясь. – Драться с нами будешь?  С этими словами он извлёк из сумки топор и мрачно двинулся на меня. В руках рыжего сухо лязгнуло лезвие выкидного ножа.

Я сохранял хладнокровие. На моём поясе висел леуку. Но, какими бы отвратительными ни были эти пьяные браконьеры, а поножовщину из-за гоблинов мне разводить не хотелось, да и сами гоблины, в случае чего, без сомнения пришли бы мне на помощь. Вместе с тем, надежды на то, что конфликта удастся избежать, оставалось всё меньше.

Вдруг лодка, как была – днищем кверху, приподнялась, словно на воздушной подушке. Неуклюже покачиваясь, она отъехала на несколько шагов назад и, набрав скорость, налетела на обалдевших ханыг. Черноусый полетел на спину, треснулся затылком о камень, охнул и растянулся на земле. Я увидел, как с его затылка упало несколько крупных багровых капель. Рыжий неловко завалился на бок, и запутался в штанинах. Лодка вновь отъезжала назад, набирая разбег. Голова черноусого оказалась крепкой, – он медленно поднимался, потирая затылок. Его товарищ, всё ещё барахтаясь в свалившихся брюках, потерял над собой контроль и заверещал от страха. А лодка набрала хорошую скорость и снова устремилась на пьяниц, словно сошедший с рельс электровоз. Отступая, черноусый выставил руки вперёд и испуганно забормотал:

– Э-э-э, девка. Ты чего… Брось дурить-то. Мы же… в шутку это.

Но лодка неумолимо двигалась на него. Потеряв самообладание, он завопил:

– Уйми ты её! Да нешто она у тебя двужильная!?

Дав изящный крен, лодка сделала разворот и смахнула негодяев с крутого берега. Мягко раздвинулась высокая прибрежная трава, пьяные браконьеры кувырком полетели в воду, и травяной занавес бесшумно закрылся за ними. А лодка вновь разогналась и тяжело врезалась в огромный валун. Борта её жалобно застонали. Набирая разбег, лодка снова и снова с треском таранила скалу. Наконец она, она не выдержала и развалилась пополам. Оказавшись на свободе, гоблины кинулись к сумке, оставленной ханыгами и мигом изодрали её в клочья. Здоровяк Гнуф схватил топор и в несколько мгновений изрубил в щепу остатки лодки. Обнаружив ещё две непочатые бутылки с водкой, гоблины разбили их о камни и изорвали когтями рыболовные сети.

– Давайте-ка убираться отсюда, – предложил я. Мы кинулись наутёк, а вслед нам ещё долго неслись вопли обмазанных тиной браконьеров, барахтавшихся в илистой жиже.

V

Через некоторое время мы остановились. Гук присел, наклонил голову к земле и некоторое время чутко прислушивался. Не услышав ничего подозрительного, мы сделали привал, чтобы перекусить и набраться сил. Затем двинулись дальше. Несколько часов шли в тишине. Гоблины не склонны к рассуждениям и беседам – несмотря на некоторые младенческие проявления примитивной, дикарской культуры, их нехитрый разум занимают в основном лишь насущные, животные потребности.

 Мы вышли к капустному полю. Тем временем, над землёй сгущались сумерки. Красное осеннее солнце проглядывало сквозь облака, простирающиеся над линией горизонта, словно крылья гигантской летучей мыши. В неверном, сумеречном свете казалось, что из земли ровными рядами торчат человеческие головы с неубранными волосами, которые колыхались на холодном ветру. Ряды эти уходили, насколько хватало глаза, и терялись далеко-далеко. Вокруг не было ни души, но всё равно мы старались ступать как можно тише, и от этого шли медленно. Наконец, перед нами замаячила полоска дальнего леса, мрачно черневшего позади нескончаемых капустных голов. Вдруг сердце моё застыло. В сотне шагов возник человеческий силуэт, на лице его выделялись два глаза, горящих странным, холодным зеленоватым огнём. Фигура медленно двигалась прямо на нас. Я замер, точно вкопанный.

– Ты чего это? – спросил Снюф. Я молча указал рукой в направлении  призрачной фигуры.

– А, это?.. Это так, ничего страшного, – тоном знатока произнёс он. Остальные гоблины тоже не выказывали никаких признаков беспокойства и продолжали путь, как ни в чём не бывало.

– Темнеет уже, – недовольно пробурчал Гук. А нам ещё надо в лес подальше зайти, чтоб огонь развести да на ночёвку встать. На какое-то мгновение я отвлёкся на вожака гоблинов, а когда повернул голову, странная человеческая фигура растаяла, точно растворилась в осенних сумерках. Я почувствовал, как под курткой пробежала волна холода.

Тем временем лес приближался – он уже не казался тонкой черной лентой, а возвышался над нами, точно множество столпившихся чёрных гигантов. Дойдя до края поля, мы сорвали каждый по кочану и, пройдя через узкую полоску дёрна, шагнули в чащу.

Я зажёг фонарь. В маленьком круге света, отвоёванном у ночного мрака, разъедаемого по краям непроницаемой чернотой, мрачно проплывали стволы деревьев, поросшие мхом. Казалось, мы ступаем по дну древнего моря колышущейся ночной мглы, и со всех сторон на нас смотрят злые, невидимые глаза. В шорохе непроглядных волн слышались голоса незримых, враждебных созданий.

«Они идут к нам! Они идут к нам!» – осторожно шептали голоса.

Я вздрогнул. Вокруг меня тихо покачивались сосновые лапы – это просто ночной ветер лениво бродит среди деревьев.

«Они уже здесь! Они уже здесь!» – перекликались голоса.

Гоблины, как ни в чём не бывало, двигались сквозь чащу, их голенастые ноги деловито шелестели по ковру из опавшей хвои. Мы медленно продвигались дальше.

«Они пришли! Они пришли!» – возвещали голоса.

Меня охватила странная тревога. Я поднял глаза. В сгущающейся тьме надо мной высились гигантские силуэты елей, окруживших меня плотным кольцом, сомкнув огромные шерстистые руки с когтями.

«Сюда! Сюда!» – манили голоса. Я почувствовал, что теряю самообладание. Чёрный хоровод деревьев бешено вертелся вокруг меня, напоминая безмолвные фигуры в чёрных балахонах с остроконечными капюшонами. В этот миг я готов был закричать, но холодная рука страха сжала моё горло.

– Сюда! – голос Нюма в темноте. Ледяная рука ослабила хватку.

– Сюда! – орал Нюм. – Я избушку нашёл!

Похожие статьи:

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (Часть I)

Рассказы → Пастушья сумка

Рассказы → Гоблины

Рассказы → Полярные кочки (Часть I)

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (ЧастьII)