Полярные кочки (Часть I)

I

– Что-то они совсем мало нам оставили, – недовольно промямлил Нюм, беря в руки тяжёлый глиняный кувшин, почти до краёв наполненный молоком. – Кто мы, по-ихнему, – полёвки?

– Как-то и правда, немного, – согласился Снюф. – Тут нам не хватит. И это они нам за то, чтобы мы им посуду не били?

– Так не пойдёт, – обиженно согласился Нюм. Он сложил губы воронкой и мгновенно втянул в себя с поверхности молока толстый слой сливок. – Водой, что ли, разбавили? – с сомнением произнёс он, насупившись.

– И пироги где? – не унимался Снюф. – Вон, на Тюменщине нам всегда к молоку и пироги оставляли. Какие хочешь, были – курники, с клюквой, с грибами. А тут хоть бы каши миску! Эй! Погоди, мне-то оставь! – Он кинулся к Нюму, присосавшемуся к молоку и принялся что было сил тянуть у него кувшин. Нюм мычал что-то неопределённое, пускал пузыри, но кувшин не отпускал.

– Да что ты! Дай хоть глотнуть! – взмолился Снюф. Но Нюм, казалось, оглох. Он энергично хлебал из кувшина, задрав голову кверху. Молоко стекало по морде гоблина и капало на пол. Наконец, он опустил кувшин и Снюф покатился кувырком в угол.

– Ничего же не оставил! – заверещал он.

– Я остановиться не мог, – оправдывался Нюм. – Говорил же тебе, первым пей!

– Ничего ты мне не говорил! – рассердился Снюф.

– Да просто молока мало нам оставили! – возразил жирный гоблин, облизываясь.

– Что верно, то верно… – согласился Снюф. – Ну ладно, – прохрюкал он. С этими словами он что было сил саданул кувшин об стену, и тот со звоном разлетелся на куски. Рябая корова, стоявшая рядом, испуганно отпрянула. Гоблин зловеще хмыкнул.

– Так… – сказал Снюф, подходя к ней. – Вот мы сейчас… Он неспеша принялся карабкаться на корову, пыхтя и приговаривая. – Пирогов они пожалели… ну, ничего… зато мы им теперь…

– Молоко-то, судя по всему, ещё и разбавили, – ввернул Нюм.

– У тебя они молоко берут? – злобно процедил Снюф, забираясь корове на голову. Животное тревожно замотало головой, чтобы стряхнуть назойливое существо. – Чего так мало молока?

– За рога держись! – присоветовал сидящий на заднице Нюм.

Снюф ухватил корову за рога и орлом раскорячился на его широком лбу. Почуяв недоброе, животное замычало протяжно и жалобно.

– Пеструшка! – встревоженный голос раздался за стеной. Послышались приближающиеся шаги.

– Быстрее давай, – поторопил Нюм.

– Сейчас… – натужно закряхтел Снюф… ы-ы-ы!.. Ух! – Гоблин обильно справил нужду на голову перепуганному животному, проворно соскочил на землю и оба кинулись наутёк, перехрюкиваясь на бегу. Они скрылись из поля зрения и ненадолго задержались, притаившись за поленницей дров, чтобы послушать, как над ночной деревней несётся звонкий девичий визг. Гоблины не удержались и ответили дружным нечеловеческим рёвом.

В домах начали загораться окна.

 

II

Тут вы, конечно, возмутитесь и спросите: «Для чего Снюф и Нюм забрались в жилище человека? С какой стати им полагалось молоко? Почему это гоблины, обыкновенно ведущие скрытную жизнь среди болот, вдруг так распоясались?»

Ну что же, придётся рассказать обо всём по порядку.

Деревня наша зовётся Лисья горка. Располагается она на небольшой возвышенности, вдали от города, в окружении лесов и болот. Деревенька-то у нас старая, и люди, живущие в ней, не то, чтобы неумные, но малограмотные, и потому суеверные.

Прошёл как-то в Лисьей горке слух, что завелась в тех краях нечистая сила. Была она не очень-то злобная, но, прямо сказать, неприятная. То у кого-то из местных снедь из чулана уволокёт, то скотину в хлеву напугает, а то проберётся ночью в дом и всю посуду переколотит. Иной раз и на пастбище проберётся, коров в лес загонит, поди потом, отыщи их да собери. Не стало спасу от неё и в лесах. Иной раз пойдёт кто из местных по грибы,  а оно как завоет, заухает на разные лады. Человек, понятное дело, подальше от этих недобрых голосов уходит, а оно путает его, в топь заведёт, или в непролазную глухую чащобу. Впрочем,  дело всякий раз обходилось благополучно: проплутав ночь по лесу, путник возвращался целым и невредимым. Корзина с грибами была потеряна, а сам человек был весь в колючках и болотной тине, напуганный и измотанный до полусмерти, но зато живой. Но козни нечистых становились всё чаще и всё более докучали жителям Лисьей горки.

Повадки и образ жизни нечистых наводил на мысли о двух известных сказочных существах – лешем и домовом. Описания каждого из них, впрочем, расходились весьма существенно.

Одни говорили, что тот, кто путает их в лесу (зовут его в здешних краях «Лешак») имеет вид огромного обезьяноподобного человека, покрытого шерстью. Другие уверяли, что видели, как у старого, поросшего мхом и поганками трухлявого пня вдруг открылись глаза, и появился оскаленная зубастая пасть, третьи уверяли, что леший – это большой зверь, с облезлой шерстью, ходящий на двух лапах – не то волк, не то медведь. Не сходились между собой и описания пакостника-домового, именуемого здесь не иначе как «Дедушко». Некоторые и правда описывали его как маленького, покрытого шерстью старичка с собачьим хвостом, лягушачьими глазами и длинной седой бородой, который появляется в сопровождении дюжины крыс. Иные уверяли, что домовой похож на куницу, но значительно крупнее любой из когда-либо виденных куниц. По описанию третьих выходило что «Дедушко» выглядит не иначе, как большой чёрный петух, влетающий через печную трубу. Большой ясности эти описания, впрочем, не вносили, и свидетельствовали лишь о том, что никто этих злокозненных созданий не видел, а сами описания – лишь плод разыгравшегося воображения. Деревенский люд, впрочем, винить нечего: жизнь среди лесов и топких болот – это совсем не то, что проживание в сверкающих огнями многолюдных городах. Здесь воображение работает совсем иначе, рисуя вроде бы необъяснимые, а порою и жуткие картины. Картины эти возникают из тёмной глубины веков, выходят из потаённых кладовых разума, в которых под замками памяти дремлют языческие боги и чудища. Поэтому то, что для городского жителя является бредом больного воображения, для деревенского человека может показаться внезапно открывшейся несомненною истиной. Да и то сказать, ещё неизвестно, как бы повёл себя горожанин, окажись он в такой истории.

Ну, да это не суть. Словесное описание в данном случае и не имеет большого значения, не говоря о том, что одно сверхъестественное существо, по преданиям, может представать людям в разных обличиях, наводить морок, а то и вовсе становиться невидимым. Куда важнее было понять, как с этой нечистой силой быть дальше. И на этот счёт в народе имеется два противоположных мнения. Мнения эти, надо сказать, не борются друг с другом, а весьма гармонично сосуществуют в нашем сознании.

Согласно первой традиции, никакой «нечистой» эта сила не является, а представляет собой лишь духов и созданий природы, живущими бок о бок со зверьём, птицами и человеком. Нрав у них не злокозненный, и они могут стать как добрыми покровителями для человека, его полей и скота, так и сущим проклятьем (особенно, если этих существ рассердить). Понятно, что в этом случае их надлежит не побеждать, а задабривать, оставляя различные подарки (как правило, угощения). Подарки эти оставляются на лесных пнях, возле пастбищ, в хлеву – везде, куда, по мнению людей, заглядывают неведомые создания. Разумеется, подарками дело не ограничивается – жизнь на лоне природы сопровождается множеством таинств, заклинаний и обрядов. Обряды эти могут принимать форму грандиозных празднеств, а могут быть и вовсе неприметными – иной раз и сам человек не понимает, зачем делает то или иное, даже не подозревая о том, что творит древний языческий ритуал. Но об этом в нашей истории мы говорить не будем. Конечно, никакого деревенского схода по этому случаю не собирали – в Лисьей горке больше своим умом жили, но всё же почти в каждом доме люди взяли себе за правило – оставлять незваным гостям миску молока, краюху хлеба или же то, что подавалось в тот день к обеду (чтобы не обидеть «Дедушку»).

Согласно второй, более поздней традиции, все неведомые силы, существующие вне понимания и ведения человека, почитаются нечистыми. Они предстают в виде злобных демонов, день и ночь измышляющих и строящих людям гадкие пакости и козни. В соответствии с таким пониманием с нечистой силою необходимо бороться. Побеждать её следует при помощи креста, святой воды и молитвы.

Позвали священника из ближайшего села. Тот освятил несколько домов и провёл молебен. Батюшка был человеком образованным, но при этом простым и скромным. Он признался, что совершённые таинства могут и не дать никакого эффекта, если нечистая сила по каким-то причинам их не убоится. Зашла речь и о том, не является ли грехом оставлять нечистой силе подношения и не следует ли вообще прекратить задабривать бесовщину яствами. На это священник посоветовал оставить всё так, как есть, и продолжать оставлять угощение неведомым гостям – на всякий случай.

Нет сомнений, что вы давно уже догадались, куда вели следы загадочной и злокозненной «нечистой силы» – единственно в стойбище «Пастушья сумка», где обретались виновники поднявшейся паники и зловещих слухов – гоблины. Нет нужды также говорить о том, что главными лиходеями в этой истории были гоблины-охотники – проказник Снюф и обжора Нюм. Именно они, собрав тайный кружок «единомышленников», в число которых входил и молодой и юркий гоблин Цук, куражились над деревенскими жителями: громили сараи, колотили по ночам посуду, мучили скот, заманивали незадачливых путников в лесные дебри, ухали на чердаках, орали под окнами и учиняли прочие бесчинства. Общество это было настолько хорошо организованным, что даже предводитель охотников Гук не догадывался о его существовании и делах. Дела эти, прямо скажем, недобрые, гоблины находили одновременно и приятными, и полезными. Приятными они были потому, что гоблины – существа по своей природе непоседливые, озорные и склонные к разрушению. Далеко не все из них чтут законы Беличьих шкурок. Полезность же связана с тем, что, творя людям пакости, гоблины не только не получали никакого наказания, но и поощрялись такими угощениями и лакомствами, которых не попробуешь в гоблинском стойбище. Дары преподносились совершенно добровольно, и даже с благословения священника! Оставляя на приметном месте угощения, люди зачастую произносили короткую обрядовую речь, приглашая «Лешака» или «Дедушку» отведать кушанье. Успех гоблинского террора обеспечивался ещё и тем, что старейшины племени – Глуф, Гук и Чуф, ничего не знали о слухах и настроениях в деревне. Надо сказать, что старейшины пребывали в благодушном неведении вплоть до последнего дня существования городка «Пастушья сумка». До людей им дела не было – не лезут в дела племени, да и ладно.

В один из вечеров я допоздна засиделся в гостях у моего доброго знакомого – вдового лесника, который жил вдвоём с семнадцатилетнею дочкой. Покинув их, я пошёл, было, домой, да услыхал в хлеву странные звуки – возню и знакомое хрюканье. Припав глазом к небольшому отверстию в стене, я и стал свидетелем сцены, описанной в начале этой истории.

Впрочем, шкодное поведение гоблинов не было ни случайным, ни внезапным.

 

III

Гоблины ведут кочевой образ жизни – каждые пять-десять лет они снимаются с обжитых мест, сворачивают стойбище, берут с собой нехитрые пожитки – звериные шкуры, орудия (чтобы не перегружать себя, оставляют только каменные наконечники), посуду из глины и бересты – и отправляются в путь. Миграция происходит, как правило, в конце лета либо в начале осени, для того, чтобы было время отстроить типи, вырыть землянки и сделать кое-какие запасы к зиме. Хотя первый год на новом месте всякий раз оказывается самым тяжёлым. Старое стойбище они разрушают, а следы его скрывают столь тщательно, что незнающий человек ни в жизнь не поймёт, что на этом месте была стоянка гоблинов.

Гоблины, о которых идёт здесь речь, не единственные в мире – есть и другие племена, хоть их и немного. Племена стараются избегать друг друга, пока не настанет черёд обмена кху-тэк – жителями племени. Делается это для того, чтобы избежать кровосмешения и связанных с ним вырождений и уродств. Впрочем, обмен удаётся провести редко, а сразу после него каждое племя идёт своею дорогой. Потому у каждого гоблинского племени есть, как правило, ограниченное количество мест для проживания и свои маршруты для перехода – новые стойбища возникают нечасто. Происходит это лишь в тех случаях, когда племя разделяется или возвращение на старое место оказывается невозможным, потому что его занял человек. Чаще же гоблины возвращаются в те места, которые они покинули 20-30 лет назад. За это время старые стоянки порастают бурьяном, заново заселяются зверем и птицею.

Стойбища гоблинов располагаются, как правило, довольно далеко друг от друга, но гоблины, навьюченные скарбом, двигаются быстро, ловко пробираясь скрытными тропами через топкие болота, непроходимые кустарники да лесные чащобы.

Миграции их не связаны с возрастом гоблинов и с появлением у них потомства. Насколько мне известно, живут гоблины довольно долго – немногим менее двухсот лет. Потомство же способно заниматься собирательством и начинает постигать мастерство охоты уже по достижению пяти-шестилетнего возраста. Размножение гоблинов осуществляется весьма беспорядочно, как и у людей, потому гоблинята нарождаются в любое время года. Происходит это, впрочем, нечасто.

Вот и нашим гоблинам пришла пора перебираться на одно из своих прежних стойбищ. Городку «Пастушья сумка» оставалось жить всего ничего, а, как выяснилось позднее, ему было суждено исчезнуть с лица земли навсегда. Но мы пока не будем торопить события, заметим лишь, что именно с грядущим переходом и были связаны перемены, произошедшие в поведении некоторых гоблинов. Перемены эти произошли не в лучшую сторону. Отсюда-то и поползли по Лисьей горке слухи о нечистой силе.

 

IV

Рыбалка выдалась неудачной – пара случайных плотвиц, небольшой окунь да сорожка – не хватит и на уху. Надо признать, что рыбу ловить я не умел. Улов свой я выложил в теньке на крыльце – достанется соседскому коту. Затем вошёл, снял пахнущую костром и болотной тиною куртку, стянул сапоги, кинул удилище и сумку со снастью в угол и уселся в старое кресло.

  – Не там ты удишь, – послышался скрипучий голос прямо за спиной. – Нечего сейчас в дальние тростники забираться. На ближнем песчаном берегу, у старой сосны, рыбы много больше.

  Я вздрогнул и обернулся. Как ни интересно мне было общество гоблинов, но я не любил, когда они без моего ведома пробираются в дом. В углу, спрятавшись за занавеской, сидел вождь племени Глуф. За поясом его торчал верный нож-пила, на шее висело пустое берестяное ожерелье, а единственный глаз хитро поблёскивал. Я был удивлён – ни разу ещё вождь гоблинского племени не навещал меня в моём загородном жилище.

  – Что привело тебя сюда, вождь? – спросил я.

Старый гоблин не спеша проковылял к камину, влез на табурет и без спросу взял с полки сигарету из раскрытого портсигара. Движения его казались столь учтивыми, как будто я сам ему предложил, а он после некоторых раздумий согласился. Этот жест показался мне столь человеческим, что я вздрогнул. Закурив, гоблин расселся на диване и проговорил:

– Дело тут вот какое. Пришла пора нам оставить «Пастушью сумку» и на новое стойбище переходить. Места это далёкие: расположены они у подножья Северных гор Ху-мэк (так гоблины зовут Уральские горы).

– Жаль, что вы уходите из наших мест, – смутился я.

– Таких уж и ваших – хмыкнул вождь. – Говорил я с шаманом. Не успеть нам до холодов – они нынче раньше наступят, чем мы ждали.

– Так переждите до следующего года, – с надеждой произнёс я.

– Можно и так… – произнёс вождь. – Но можно и по-другому. Знаю я, что вы, люди, перемещаетесь на больших длинных повозках. Ездят они быстро.

– Железная дорога, что ли? – перебил я его.

– Названия для них я не слыхал. Так вот. Пешком нам к «Полярным кочкам» больше месяца пробираться – не поспеем мы до зимы. А на такой повозке – в несколько дней доберёмся. А оттуда уже и до стойбища всего три дня ходу остаётся.

– Полярные кочки… – повторил я. – Так вы, выходит, знаете, что у Земли есть Северный и Южный полюс.

– Не отвлекай меня, – сказал Глуф, – есть там то, что ты сказал, или нет, неважно. Просто слово «Полярный» мы от человека слышали, который в этом стойбище раньше жил, и само стойбище так назвали. Его когда-то люди построили. Нам-то надо, чтобы ты нам помог до этого стойбища добраться, и как раз при помощи этих людских повозок.

– Так что же вы от меня хотите? – рассмеялся я. – Поезда водить я не умею. Или хотите, чтобы я на вас всех билеты купил, усадил в вагон и отправил прямиком в ваше стойбище? Не понимаю.

– А тут и понимать нечего, – с достоинством произнёс старый гоблин.  – На повозке мы и сами доедем. Только нам надо не ту, что с окнами, а такую, которая с виду вроде как большой бурый короб – такой, который без крыши: мы через верх заберёмся.

– На товарном, что ли? – Удивился я.

Глуф недовольно замотал головой:

– Мы уж даже знаем, где они, бывает, стоят – недалеко от просеки в Ближнем лесу они обычно очереди своей дожидаются. Ты бы только нам указал, на какую повозку сесть, чтобы до Северных Гор добраться.

В нескольких километрах от дома действительно проходила железнодорожная полоса, по которой проходили поезда. По ночам, лёжа в кровати, я слышал, как их колёса тихо-тихо стучат под подушкой, а над тёмными силуэтами елей несётся печальный протяжный гудок. Останавливались они редко, но время от времени замедляли свой бег так, что за них можно было довольно легко зацепиться.

– А я, думаете, знаю, как товарные поезда ходят… Впрочем, ладно, это разузнать можно. Но ты точнее не знаешь, куда вам надо?

Этого Глуф не знал. Пришлось позвать шамана Чуфа. Из беседы с ним стало ясно, что «Полярные кочки», в которые спешили попасть гоблины, располагались где-то в Коми, неподалёку от подножий Северного Урала. Картина постепенно прояснялась, хотя я не мог понять, каким образом гоблинам количеством около сотни удастся незаметно пробраться в товарные вагоны и так же незаметно сойти в нужном месте. И чем больше я проникал в суть замысла гоблинов, тем более нелепой и идиотской казалась мне их затея. Я, конечно, знал об их необыкновенной ловкости и быстроте, но по поводу путешествия гоблинов по железной дороге у меня имелись некоторые сомнения, о которых я и сообщил шаману и вождю. Но в успехе своей идеи они были совершенно убеждены и лишь твердили одно и то же, как заведённые: длинная повозка, «Полярные кочки», горы Ху-мэк.

Наконец, я устал спорить.

–Хорошо, я выясню, когда будет нужный вам поезд и провожу вас к нему, – сказал я.

– Идёт, – согласились гоблины.

Когда я вышел, чтобы проводить гостей, я бросил взгляд на дощатое крыльцо. Я ожидал, что рыбы там уже не будет, потому что, вслед за Глуфом и Чуфом, скорее всего, подоспеет и жирный Нюм, который никогда не отказывал себе в удовольствии сожрать то, что плохо лежит. Но рыба была нетронута.

 

V

В отличие от старейшин племени, я прекрасно знал о событиях, что творились в Лисьей горке, и о настроениях, охвативших её население. Вскоре были установлены и виновники. Точнее будет сказать, о виновниках я знал и ранее, и даже был почти уверен, вот только случай воочию убедиться в этом мне до некоторых пор не представлялся. Уверившись же во всём окончательно и наверняка, я решил для начала не сообщать Гуку о поведении его бестолковых подопечных, а попробовать угомонить их сам. Как оказалось впоследствии, очень зря – не следует людям по доброй воле впрягаться в дела гоблинов.

Довольно скоро мне удалось обнаружить штаб-квартиру «тайного общества» – располагалась она на заросшем и обмелевшем речном берегу, в заброшенном, полуразвалившемся лодочном сарае. Сарай был заперт на старинный ржавый замок, но внутрь вёл свежий подкоп. Когда я пробрался внутрь, сарай был пуст, но я отыскал некоторые следы недавнего гоблинского пиршества. Объедков гоблины не оставляют, но куча блестящих осколков посуды и пара переломанных деревянных ложек указывало на недавнее пребывание моих знакомых. Я засел внутри и принялся ждать. Очень скоро послышался едва различимый шорох, затем полоску света в том месте, где был сделан подкоп, накрыла чья-то тень. Через мгновение из-под разрытой стены показалась голова Снюфа. Я кинулся к нему, схватил за шкирку и вволок внутрь. Гоблин, который, несмотря на маленький рост и небольшой вес, физически был значительно сильнее меня, легко вырвался и оттолкнул меня к запертой двери.

– Кто тут мне! – заорал он грозно. Затем Снюф хрюкнул три раза – очень быстро и отрывисто (ни один человек такого повторить не может), и в сарай влетели Нюм, Цук и ещё шестеро молодых гоблинов. Увидев меня, они стихли, но продолжали держаться уверенно. А Снюф даже принялся начитывать мне наставление – на будущее.

– Хорошо, что это ты оказался, – снисходительно поучал он. – А если бы другой человек – что бы нам тогда было делать – видеть-то нас никто не должен! Но ты-то ладно. Это другое дело. Но лучше бы заранее мне сказать. Хотя вообще – можешь заходить. Иногда. Ну, если хочешь… Только смотри, чтобы за тобой никто не шёл. А сейчас давай-ка мы покурим.

Гоблин держался самодовольно и дерзко. Пока он говорил, остальные гоблины одобрительно хрюкали, как бы признавая Снюфа вожаком тайного общества и полностью соглашаясь с его словами. С трудом справляясь с клокочущим у меня в груди бешенством, я протянул ему сигарету и коробок спичек (Снюф питал нездоровую тягу к огню и, само собой, обожал чиркать спичками). Он с наслаждением закурил, затем достал из коробка целый ворох спичек, шумно чиркнул ими разом, поднёс к глазам и принялся зачарованно таращиться на пламя маленького факела. Тогда я спросил – лукаво, даже немного заискивающе:

– Скажи пожалуйста, Снюф, – начал я тихим голосом, – зачем вы здесь собираетесь?

– Да так… – уклончиво ответил гоблин, – разговариваем, едим вот иногда. – Остальные гоблины тихонько подхрюкивали, шевеля челюстями и кивая.

– А скажи мне вот ещё что, Снюф, – спросил я. – Почему вы вдруг решили бывать здесь, а не в стойбище? Ведь этот сарай – он совсем недалеко от деревни людей. Разве вы не опасаетесь встречи с кем-то из местных жителей? – Вопрос был не очень хороший. Гоблин замялся.

– Так мы… тихонечко. Люди-то все… в деревне, – замямлил он. – А мы… вот здесь. Нам здесь хорошо… а людей здесь нет… Да и мы же скоро уйдём. Стойбище-то на «Полярные кочки» перенесём. Вот, пока не ушли – решили сюда иногда приходить. Про «Полярные кочки»-то хоть слышал? – Снюф попытался перевести тему, но остальные его замысла не поняли.

– Нас Глуф стал заставлять картошку в поле выкапывать, – заныл Нюм. – А мы не хотим. Потому что мы охотиться должны. А на поле нам выходить не хочется. Потому что это… опасаемся мы людей… Не нужно это…

– Я-то тоже ему сказал – на поле лишний раз выходить нечего… – принялся развивать мысль Цук, который недавно был принят в охотничий отряд и тоже получил право совещательного голоса. – Запасов, говорю, у нас хватает, так чего лишний раз племя опасности подвергать. – Неприметнее надо нам быть, говорю.

В сарае было темно. Может быть, поэтому они не заметили, как меня начинает колотить тяжёлая, крупная дрожь. С двух сторон, огромными ушатами прямо в мои уши заливали отборнейшее, дичайшее, несусветнейшее враньё. И кто? Гоблины! Слабоумные болотные дикари! Но и в этот раз я сдержался.

– А скажи мне, пожалуйста, теперь ты, Нюм, – ласково обратился я к толстому гоблину. – Что вы кушаете, когда собираетесь здесь, в этом сарае?

Вопрос был совсем уже неудобный. Задай я его Снюфу, тот бы попытался уйти от ответа, сказать, что забыл, перевести тему или просто наврать что-нибудь. Но только не жирный Нюм, который думал о еде каждую минуту и каждую секунду. Он тут же уверенно протараторил:

– Вчера сметаны миску, кринку молока, несколько хлебов, полкурицы вот ещё на пне в лесу взяли. А сегодня не знаю ещё, что оставят. Так-то я пирогов бы поел, или блинов – лучше всего со сметаной и мясом.

– Правда? Очень вкусно, наверное!

– Так-то да. Но вот молоко, мне кажется, водой разбавляют. Неправильно это, – чистосердечно прохрюкал Нюм, но тут же смолк, поняв, что сказал чуть-чуть лишнего.

– А где вы берёте сметану, курицу, молоко? – спросил я настойчивее.

Нюм молчал. Я взглянул на Снюфа, который продолжал таращиться на огонь. Глаза его постепенно увеличивались, шерсть на загривке вставала дыбом. Спички в его руку погасли и расползлись тонкими чёрными лепестками. Он понял, что пропал.

– Мы… рябину едим… – тихим-тихим дрожащим голосом проговорил он. Люгушек вот ловим – от огорчения он трясся и путал буквы в словах.

– Так рябина-то ещё не поспела, – заметил я. – Она ещё горькая. – Я торжествующе повысил голос. – А скажите-ка вы мне, гоблины, вот какую вещь. Не взяли ли вы в последнее время скотскую моду лазать в деревню, издеваться над её жителями, бить посуду… – меня уже серьёзно потряхивало, каждое своё слово я выарывал и сопровождал ударом кулака о стену сарая. – Мучить скот! Пугать людей в лесу! – Кто навалил корове на голову?! Это каким же надо быть идиотом, чтобы догадаться!?

Тут Снюф проделал следующий фокус. Он неестественно вывернул шею, конвульсивно проглотил зажжённую сигарету, закатил глаза, свалился на пол и замер.

  – Так мы уйдём же скоро! – пытался объяснить Нюм. – Если бы не это – мы ни в жизнь бы не стали ничего этого делать!

– Ничего мы не делали! Не делали ничего! – верещал с пола Снюф, который, увидев, как все неблаговидные деяния всплывают на поверхность, тут же очнулся, чтоб хоть как-то попытаться спасти положение. Остальные гоблины были в замешательстве – половина из них  уже улизнула, прочие же безмолвно мялись с ноги на ногу.

– А м… а мы… – продолжал Нюм, – знаем, что если нас будут люди искать, а мы-то уже уйдём… в кочки!

–  Нет! Нет! Нет! – остервенело выл Снюф. – Я не знаю, почему он это говорит! Мы ничего такого не делали! Ху-у-э-э-э-э!

Мне даже стало немного жаль его.

– Да ладно, успокойся! – примирительным тоном сказал я. – Я не буду ничего рассказывать Гуку, если ты честно признаешься, что это вы учинили весь этот бардак в Лисьей горке. Я же сам видел, как вы пробрались в дом, и всё, что вы вытворяли там, тоже видел.

Снюф, который секунду назад бился в истерике, тут же поднялся с земляного пола и успокоился.

– Ничего не скажешь? – очень серьёзно спросил он.

– Обещаю. Так вы делали или не делали?

– Мы не делали.

– Значит, скажу! – с улыбкой заявил я (хотя ничего никому говорить я не собирался). Или сознайся, что это вы все эти дела натворили.

– Не надо ничего Гуку говорить! – взмолился гоблин.

– Так делали или не делали?

– Не делали.

– Ну, всё, тогда я скажу.

– Так мы не делали! Ты что, скажешь, что мы делали, если мы не делали? Почему ты такой злой? – В его голосе слышались нотки упрёка.

– Послушай, Снюф, и вы, гоблины. Я ещё раз вам говорю, что не собираюсь ничего рассказывать Гуку и Глуфу. Потому что от этого никому не лучше. – Гоблины радостно захрюкали и закивали головами. – Я только хочу, чтобы вы сейчас честно признались, делали вы эти нехорошие дела или не делали. Можете вы мне (мне, а не Гуку), об этом честно сказать? Только честно.

– Можем, – вновь обретая уверенность, прохрюкал Снюф. Нюм закивал.

– Очень хорошо. Так делали вы или не делали?

– Не делали.

– Хорошо, не делали, – сдался я. – Но вы можете пообещать, что вы и впредь не будете вредить людям, делать им пакости вообще появляться возле их жилищ? И лучше бы здесь не собираться – всё-таки, деревня рядом, люди. Сможете? – с надеждой в голосе спросил я.

– Конечно, сможем, – отвечал, приободрившись, Нюм.

– Но мы и раньше ничего такого не делали, – добавил Снюф.

 

***

На следующий день гоблины не только появились в лодочном сарае, как ни в чём ни бывало, но и приволокли откуда-то ружьё и потрёпанную кожаную сумку с патронами. Последнее обстоятельство показалось мне нехорошим знаком.

– Где вы это взяли? – поинтересовался я.

– Нашли, – легко соврал Снюф, ковыряясь с затвором, – да как же тут заряжается?

– Да ладно!

– Мы в лесу охотников увидели, – принялся объяснять Нюм, – а они напились пьяные и заснули. Мы у них одно ружьё и взяли. Но это не деревенские – в деревне таких людей нет.

– Да как его открыть-то? – заволновался Снюф, тщетно пытаясь разломать ружьё об голову Нюма.

– Зачем вам ружьё? – настойчиво спросил я, пытаясь вырвать оружие у гоблина. Но Снюф, казалось, пропустил вопрос мимо ушей. Он мёртвой хваткой вцепился в приклад, отстранился от меня и продолжал изучать ружьё.

Это были уже не шутки. Ружьё, украденное у городских охотников, могло дорого стоить жителям деревни, да и самим гоблинам. Я растерялся. Рассказать обо всём Гуку? Но как же в таком случае быть с ружьём? Медлить тут было нельзя – чорт знает, каких дел гоблины могли наворотить, останься они с оружием хотя бы на пару часов. Ружьё надо было отобрать немедленно, но расстаться с ним гоблины (и главным образом Снюф) были не готовы.

– Постреляем и выбросим, – зло буркнул Снюф. Беспокойство его нарастало. – Чего оно не заряжается-то!

– Послушай! Когда охотники обнаружат, что у них украли ружьё, они полгорода поднимут на ноги. Сюда приедут люди. Много людей. Они будут искать пропажу, но вместо этого найдут стойбище, а в нём вас. После этого у вас начнутся неприятности. Не говоря уже о том, что об этом узнают старейшины племени (Снюф сглотнул). Но если ты сейчас отдашь мне ружьё, я отыщу тех охотников и устрою всё так, что это они будут виноваты в том, что разбросали где попало оружие, потому что перепились и не уследили. После этого они меня отблагодарят, а уж я (тут я взглянул на Нюма) – раздобуду вам свинины и говядины с рынка. Ни Гук, ни Глуф, естественно, ничего не узнают.

– Забирай! – уверенно сказал прельщённый Нюм и потянулся к оружию.

– Не отдам! – одновременно с ним крикнул Снюф. Голос его дрожал, он крепко ухватил ружьё двумя руками. Гоблины посмотрели друг на друга пустыми глазами. В следующее мгновение они яростно сцепились, вырывая друг у друга ружьё. Нюм был крупнее и сильнее физически, но всякий раз, когда ему удавалось разжать пальцы Снюфа, тот ловко перехватывался и ещё крепче вцеплялся в ружьё. Друзья с визгом и злобным рявканьем покатились по полу. Возможно, в пылу схватки кто-то нечаянно снял ружьё с предохранителя, – в сарае прогремел оглушительный выстрел.

– Тах! – облачко пыли взвилось прямо у моих ног. Ноздри защекотал приятный запах пороха. Ошарашенные гоблины прекратили драку и выронили ружьё.

– А-а-а-а! – восторженно заверещал Снюф. – А-а-а-а!!! А-а-а-а!!!

Нюм, безмолвствуя, сидел на полу и таращил глаза.

– Вы что творите, гады!? – вне себя от бешенства заорал я, отбрасывая Снюфа ногой и выхватывая ружьё. Гоблины молча таращились на меня. Казалось, внезапный выстрел выбил из них это временное помешательство, и теперь произошедшие события виделись им в совершенно ином свете.

– Ну, вот и хорошо, – произнёс я с облегчением. – Ружьё я забираю. А вам советую убираться отсюда – на выстрел могут люди прийти.

– А мясо-то когда принесёшь? – спросил меня Нюм.

Я не ответил. Повернул рычажок затвора и вытряхнул гильзу на земляной пол. Снюф, глядя на это, удивлённо выпучил глаза и весь затрясся. Я же подхватил патронташ, выбрался из сарая и зашагал в сторону дома. Несколько раз я останавливался и настороженно вслушивался в шелест прибрежной осоки. Всё было тихо.

Через полчаса я отворил дверь и вошёл. Заперев за собой замок, я отнёс ружьё наверх, обмотал старыми тряпками и спрятал под кровать. Туда же я закинул патронташ, прикрыв его старою наволочкой. Только после этого я вздохнул с облегчением. Теперь, вроде, всё нормально. Я рассчитывал отправить гоблинов к их новому месту стоянки, а уж потом спокойно заняться возвращением ружья его незадачливому владельцу.

Похожие статьи:

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (Часть I)

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (ЧастьII)

Рассказы → Гоблины

Рассказы → Пастушья сумка

Рассказы → Бог из Чёрного озера (Часть I)