Анри. Одна из историй о Марте.

История написана влет (остальные истории про Марту пишутся и по сей день). Готова к тому, что тему назовут избитой. Но это – моя героиня. И она мне нравится!

==========

Преамбула.

Холодный ветер норовит поднырнуть под юбку, обхватить ледяными ладонями бедра. Вцепившись в хлопающий подол платья, другой рукой удерживаю шляпку, хоть как-то прячущую мое лицо от любопытных глаз редких прохожих.

Ночь. Улица. Осталось продолжить: фонарь. Аптека. Только нет здесь фонарей. Так же, как и аптек. Лишь ночь и улица. Вымощенная пузатыми валунами. Словно каменная река тянется через весь город...

Я смотрю, запрокинув голову, на верхние окна хмурого здания. Если увеличить масштаб, оно вполне бы могло сойти за ветхий недружелюбный замок. Но даже и такая миниатюрная копия ощутимо закутана в зловещую ауру. Темные окна незаметно рассматривают злыми глазами. Чуть приоткрытая фрамуга на верхнем этаже заманивает полощущейся под порывами ветра занавеской.

Ну кто скажет, что я — не сумасшедшая? Провести ночь в рассаднике жутких городских историй. Скольких уже оставил себе этот дом в качестве трофея? Трех? Пятерых? За последнюю неделю...

Оглядываюсь в тщетной попытке увидеть нечто, что заставит меня немедленно, без сомнений и раздумий рвануть отсюда подальше. Может, котенок на дерево забрался и слезть не может, или старушку нужно через улицу перевести... Увы. Котята, как и старушки, мирно посапывают во сне, прислушиваясь к пытающемуся продавить оконные стекла осеннему ветру.

Ладно. От того, что я тут стою, ничего не изменится. И дурацкий портсигар в руке не появится. Сама напросилась. Сама. И даже котята со старушками — это так. К слову.

 

Железные ворота хихикнули, пропуская меня внутрь. Едва видимая дорожка прямой линией ведет к входной двери. Разбуженный гравий недовольно ворчит на каждый шаг. Деревья, высаженные по обеим сторонам скромной аллейки, о чем-то шепчутся, комментируя мое продвижение, а колючие кусты сделали попытку отвоевать подол платья и всучить его ветру. На забаву. Не вышло.

Показалось, что боковое зрение уловило смазанное движение в темном окне первого этажа. Резко развернувшись, до боли в глазах всматриваюсь в чуть дрожащее под порывами ветра стекло. Никого. Кажется. Если кто-то там, по ту сторону, так же не вглядывается в меня. Замерев и превратившись в статую.

 

Так. Что у меня есть? Дотрагиваюсь до ладанки на шее. От страха в сердце. На груди прячется флакон с солнечной жидкостью. От "мышек". В ладони зажат стилет с серебряной окантовкой по краю лезвия — от  ночной нежити. Жаль, не разжилась снадобьем от морока. Обойдусь. Мои глаза меня еще никогда не подводили. Справлюсь. В левом кармане — мелок, с помощью которого очерчу себя обережным кругом. В правом... А, ладно. Все уже десяток раз проверено, перепроверено и снова проверено. В нашем деле — мелочей нет. Каждая — звено цепи. Нет звена — конец цепи. И конец истории. Моей.

Тугие пружины незакрытой двери упорно молчат, когда я тяну дверь на себя. Зловеще так молчат, типа, заходи, все равно - не заперто. Да и кто, в ясном уме и трезвой памяти, или наоборот, сунется сюда при свете дня, не говоря о ночи?

Я сунусь. Я. Ибо нужен мне этот портсигар. Очень нужен. И попыток — лишь одна. Завтра поздно будет.

Стараясь ступать как можно тише, быстро пересекаю холл первого этажа. Здесь все более ли менее знакомо. Успела присмотреться еще днем, разглядывая первый этаж через немытые окна. Единственно — открытая дверь каморки под лестницей. Не нравится она мне. И днем не понравилась. А днем-то дверь едва приоткрытой была. Не то что сейчас. Ох, Марта, смотри в оба...

Накаркала. Сидит. На верхней ступеньке лестницы. Желтые глаза тускло отсвечивают в темноте. Он просто чуть темнее, чем всё, что его окружает. Наверняка такой же, как и все представители его рода племени. Маленький. Улыбчивый. С лунными глазами и трогательными белесыми кудряшками.

- Привет... Я ждал тебя...

Некогда мне с ним разговаривать. Да и незачем. Катаю в руке файербол. Красивое слово. И шарик красивый. Огненный.

- Получи!

- За что?! - успевает выдохнуть нежить прежде, чем энергетический сгусток боевой магии превращает его в облако медленно оседающего пепла.

Не дожидаясь, пока ступени покроются сероватым налетом, спешу наверх. Мне туда. В голове крутится вопрос, выдохнутый тварью. Как за что? А кто растащил по кусочкам Петрича? И Вассу? И Марка? Я что ли?! За что... За — то!

Второй этаж. Третий. Мне сюда. Блин. Как специально, все двери, что выходят в длинный коридор словно в гостинице, открыты настежь. И за каждой меня кто-то ждет. Уже знаю, что ждет. Слышу. Шебуршание. Хихиканье. Постанывание. Сглатывание. Тихое покашливание.

- Что же ты, Марта? Поторопись. Ночь давно вступила в свои права. У тебя не так уж много времени.

Он стоит в конце коридора. Как всегда: горбатый, колченогий, с жиденькими тонкими волосенками, глазками-буравчиками и длинными сухими руками.

- Ты же знаешь, я заберу его, - катать файербол бесполезно: не долетит. Лопнет тихим пшиком у первой же двери, спровоцировав бешеную свару от которой мне будет тяжко отбиться.

- Ты про этот портсигар? - демон крутит в руках блестящую золотом коробочку. - Да забирай ты его! Кто же против? Лишь выполни условия — и он твой!

Условия. Подойти. Посмотреть в глаза. Демону?! Улыбнуться. Рассказать последние новости. И выпить чашку отравленного кофе. И все. Портсигар мой. Ну, предположим, пройду я мимо всех этих дверей. И в глаза демонов я смотреть еще не разучилась. Улыбнуться — да подавись! Новости — сколько хочешь. Кофе?... И с этим справлюсь. Ведьма я, в конце концов, или нет? Только... Только вряд ли всё так просто. Что-то еще он в рукаве держит. Что-то еще. Давние мы с ним знакомцы. Такие давние, что почти сроднились. Друг друга насквозь видим. Пока — ничья.

- Жди. Скоро буду.

- Солнышко. Я весь твой. Ты же знаешь, - хохочет демон.

Анри. Колючий, ершистый, въедливый, невыносимый, задиристый. Единственный. И вернуть тебя из плена нежити сможет только этот дурацкий портсигар. Только он. Я даже не смогу встретить тебя там, если проиграю. Ведьмам — в другие двери.

Плеснуть солнцем направо и тут же послать файербол влево, снося косяки дверей. Ножом рассекаю возникшую в проеме следующей двери морду, верчусь, подсекая ноги непропорционально коренастого демоненка. Еще шар. Пируэт. Едва уворачиваюсь от плюющейся пернатой твари. Сверху  кислотной паутиной целится нехилый такой паучок. Уворачиваюсь. Понимаю, что не успеваю ускользнуть от огненной струи, которой встречает меня «бронзовик». В последнем рывке кручусь юлой, успевая нарисовать вокруг меловую линию. Всё. Пауза. Огненная стена отсекает меня от видимого мира и медленно опадает, плавясь пылающими подтеками по стенкам обережного круга. Нет, скорее, все же, кокона.

- Браво! - аплодирует мой недруг. - Ты почти прошла. Я весь в нетерпении угостить тебя чашечкой отменного кофе!

- Не суетись, - пытаюсь отдышаться. - Я скоро...

И снова пляска со смертью. Почти на автомате. Взмах рукой. Кувырок. Прыжок. Отклониться влево. Распластаться, пропустив над собой осколочный вихрь. Перетечь к стене. Рубануть ножом.

В такие минуты тело живет чужой жизнью. Мозг настолько быстро сканирует обстановку, что натренированное тело следует за командами словно послушный ребенок.

Потом. Все потом. Плечо горит, опаленное кислотой. Волосы на голове трещат от невыносимого жара, заполнившего  пространство. Еще рывок. Выпад. Перекат.

- Здравствуй. Вот и я. Соскучился?

Он кусает губы. В желтых глазах на мгновение вспыхивает разочарование. И снова — усмешка. Что-то он там прячет в рукаве. Что-то прячет...

Улыбаюсь. Почти зовуще. Он облизывает губы.

- Марта. Ты же знаешь, чем всё закончится. Я могу...

- С меня новости, - перебиваю демона. - И да, я знаю, чем закончится моя история. Но дай хоть повеселиться...

 

Дочь губернатора сбежала с заезжей цирковой труппой. Верховная ведьма подумывает уйти на пенсию. Есть три кандидатки на ее должность. Нет, Марта не в их числе. Капитан Анатоль обещался быть через пару недель. С подарками и новыми историями. Милора пока в бегах. Следующая неделя по прогнозам «облачников» порадует первым снегом. Корнеплоды и капуста  полностью убраны с полей. В этом году особо уродилась свекла и морковь. Наступающей зимой в тренде будут полушубки на меху комышового котика, отороченные канадской норкой...

- Хватит. Пей.

- Где Анри? - подношу чашку к губам.

- Пей. Я скажу. И даже — покажу.

Кофейный напиток горчит. Что-то новенькое. Хотя, усмехаюсь, маскировка — дело тонкое. Белладонна, аконит, цикута, опиаты и что-то из животных ядов... Ладно, потом разберемся.

- Давай.

- Держи.

- Ты обещал.

- А я и не отказываюсь. Открой и смотри.

Внутренняя поверхность раскрытого портсигара зеркально пуста. В отражениях - гуляют тени. А вот и картинка.

 

...- Привет... Я ждал тебя...

Мой файербол плавит его глаза, искажая последний выдох:

- За что?

Лицо Анри, с его знаменитой и до боли родной кривой усмешкой осыпается пеплом, который уже топчут мои ноги...

 

- Сволочь! - поднимаю глаза. Руки трясутся. Из груди поднимается волна убийственного огня. - Я сожгу тебя. Заживо.

- Поздно, радость моя, - демон машет рукой на скользнувший в комнату луч солнца. - Ты сама это сделала. Тебя никто не подталкивал...

Он сливается с сумраком уходящей ночи. Ускользает. И никакая боевая магия не спасет меня от разрывающего душу воя:

- Я сама! Сама это сделала!

 

По заброшенному дому гуляют сквозняки. Разнося по углам сор и пепел. Хлопая дверьми. Ероша волосы на затылке. Золотой портсигар хохочет  в моей руке победным блеском.

- Это еще не конец, - шепчу сухими губами, черные точки на руках чуть тускнеют, но продолжают гореть каплями расплавленного воска. - Не конец...

===========================================

1.

Тремя неделями ранее.

Сонька игриво всхрапывает, кося глазом на каурого жеребца, что невозмутимо трусит рядом. Колено Анри упорно пытается прижать мое. Заигрывает. Олух.

- Слушай, хватит ко мне жаться! Что, дороги мало?

- Это я к тебе жмусь? Да ты на себя посмотри! Твоя лошадь готова запрыгнуть на моего Ветра при первой же возможности!

Натягиваю повод. Сонька разочаровано останавливается.

- Слушай, рыцарь самозваный! Первый раз слышу, чтобы кобылы на жеребцов запрыгивали. Ты где рос-то? Никак, у няньки под юбкой?

Он тянет уздечку, жеребец разворачивается, показывая мне и Соньке блестящий солнечными бликами упитанный бок.

- Как ты догадалась? - кривит губы в усмешке, - я там, под юбкой, много чего насмотрелся. Для меня теперь секретов нет! Могу в женские лекари идти. Кстати, - разворачивает каурого мордой ко мне, - тебя ничего не беспокоит? А то могу посмотреть, - и хохочет, запрокинув голову.

- Придурок! - меня вогнать в краску тяжко, сама кого хочешь языком налысо обрею, но этот костлявый... убила бы!

- Ладно, ладно, не красней. Не буду я тебя соблазнять. Обойдешься.

Пришпоренный каурый срывается в галоп. Сонька кусает удила, вздрагивает от нетерпения.

- Что, мать? Прижало? Ладно, другой дороги здесь нет. Давай, трогай.

 

Итак. Кратко обрисую ситуацию. Еду я, Марта, по диплому — боевая ведьма, на своей кобыле Соньке. Возвращаюсь с вызова, а еду на запад - там работы всегда хватает. Так вот, еду себе по лесной дороге, никого не трогаю. Солнце светит. Птички поют. Ну, да, задремала. Ну, да, проморгала. Я ж по этой дороге три дня назад ехала. Тихо все было. И нечисть в количестве трех штук уложила. Никто не ушел. Все, как всегда. Откуда тут «елейнику»* взяться? Они в наши края редко заходят, все по горам ползают.

Сонька взбрыкнулась так, что я едва из седла не вылетела! А эта зараза уже сверху падает. Пришлось и нам падать. Каблук все же задеть успел, да у Соньки треть хвоста отхватил, как подстриг. Так вот, лежим мы с Сонькой на дороге. Отдыхаем. А «елейник» от первого моего «шарика» оправился и, несмотря на дыру в теле, к нам ползет. Мне бы и трех файэрболов на эту медузу хватило! Так нет! Явился! Вернее прискакал! Рыцарь этот. Костлявый. «Спасем, - кричит, - деву от нечисти!» И сам чуть в этого «елейника» не впилился.

Хорошо, успела я его "петлей" с седла скинуть. У меня это автоматически получается. Ну, промазала немного. За шею зацепила, зато спасла, можно сказать. Похрипел он часа два потом. Но ведь, живой! И коняка его в целости и сохранности. Вон, у Соньки перед носом хвостом крутит. Ей-то крутить уже почти и нечем. Да и годы не те...

 

- Так и знал! - он стоит посреди дороги. - Ты меня преследуешь! Явно влюбилась!

У обочины пасется каурый Ветер. Вскидывает голову, приветно всхрапывает, глядя на Соньку.

- И не мечтай, - не сбавляя скорости, неторопливо проезжаю мимо, - нам дальше.

Он успевает схватить повод и, бесцеремонно положив руку на мое колено, начинает вещать, подняв глаза к вечереющему небу:

- Как истинный рыцарь древнейшего рода, считаю своим долгом предупредить деревенскую леди, о возможных... э-э-э... неудобствах, с которыми она может встретиться, ежели последует дальше....

- Давай, давай, пой. А я ей слова твои передам. Дословно, - стряхиваю его руку.

- Кому?

- Леди твоей. Деревенской.

Смотрит. Улыбается криво. Явно обдумывает, какую бы пакость сказать. Потом, словно вспоминает что-то и трет шею, на которой красным отпечаталась борозда от моей петли.

- Вот-вот. Шейку-то потри. У меня в запасе еще кое-что имеется. Чтоб понос словесный перекрыть...

В его глазах мелькает гнев. Похоже, действительно, рыцарь. Потомок древнейшего рода. На мою голову.

- Барышня, - начинает, раздувая ноздри...

- О, уже лучше, - усмехаюсь в ответ.

- В общем так. Ночевать будем здесь! Протесты не принимаются. Вода, - машет рукой влево, - лес, дрова то есть, нас с дороги не видно. А мы, кого хочешь разглядим. Так что давай. Спешивайся. А то, я тебя так и не разглядел, как следует. Может ты колченогая какая...

Место он выбрал хорошее. Не поспоришь. Я бы тоже его выбрала.

Перекидываю ногу через седло:

- Отойди, я то прямо на тебя спрыгну.

- Так я за локоток поддержать могу. Чтоб не убилась невзначай.

- Слушай. Утомил уже. Отвали, а?

Он обиженно поджимает губы и сцепив руки за спиной, идет к своему каурому.

- Я по ту сторону холма буду. Еды у меня много. Кормить меня не нужно, - бросает слова на ходу, не поворачиваясь. - До завтра.

- Увидимся.

 

Вода в ручье именно такая, что нужна сейчас моему забывшему на три дня о купании телу. Ни теплая, ни холодная. Прохладная. Две ночи — в засаде. Днем — поиски норы. По лесу, да по болоту.

Тонкая полоска песка на дне, как раз под мой рост. Крохотные волны рябью разбиваются на груди и на бедрах. Хорошо-то как! Еще бы одежку чистую. Сменная пара ушла вчера в ночи. Когда от крови оттиралась. Пришлось выкинуть, смердящую черными подтеками юбку и куртку. Ладно, эту простирну. Может, еще и просохнуть успеет. А нет, так на мне же и высохнет.

- Кхе-кхе, не помешаю?

Вот зараза. Не буду я в смятении за тряпки свои прятаться.

- Помешаешь.

Он идет боком, стараясь не смотреть в мою сторону. Не глядя, протягивает руку.

- Вот рубашка, если что.

- Зачем?

- Я же видел, как ты шмотки свои выбросила. Поговорить надо.

Он садится спиной ко мне. Вздыхает.

- Слушай, может дашь мне одеться. И поговорим. А?

- Нет уж. Так ты точно не сбежишь. Выслушаешь, - усмехается. - Я ж за тобой от самого Бурга еду. Лишь здесь и смог догнать.

- А что так? - понимаю, что понежиться больше не получится. Натягиваю на мокрое тело дорогую белую рубаху. Сажусь рядом, прикрываю подолом колени. - Давай, колись, рыцарь. Если ты рыцарь, конечно.

- В том-то и дело, что рыцарь. Отпрыск знатнейшего и древнейшего рода, - кусает травинку. - Последний... Значит, так...

--------------

* "елейник" - похожая на медузу-амебу тварь, любит прятаться в ветвях деревьев (особенно хвойных), нападая на путников и прочую живность сверху; имеет настолько жгучие стрекалы-щупальцы-ложноподии, что практически моментально рассекает жертву, поглощая её крупными кусками.

--------------

2.

- Давным-давно мой предок, то ли прадед, то ли прапрадед влюбился в ведьму.

- Как романтично, - хихикаю в кулак.

- Слушай, - он разворачивается ко мне. – Не перебивай. Просто выслушай. Ладно?

А глаза у него серые. С голубым отливом. С маленькой точкой зрачка. И ресницы белесые. Густые.

- Ладно. Молчу. Рассказывай.

- Предок тогда с соседями не поладил. Какие-то у них там разногласия по поводу границ произошли. Почти войну друг другу объявили. Вот.

Анри запрокидывает голову и, опираясь на руки, разглядывает бегущие по небу облака, чуть подсвеченные закатным солнцем.

- А предок мой был заядлым охотником. Лося сутки мог гнать. Охотился всегда один. И в тот раз гнал сохатого. И не заметил, как эту самую спорную границу и перемахнул. А там ждут уже. И погнали соседи уже как сохатого моего деда, отсекая его от границы. Загнали в самую топь. Там, на островке он ведьму эту и встретил, – Анри невесело усмехнулся. Бросил взгляд на мои обтянутые его рубашкой колени. – Она его от погони спрятала. Морок навела. Дед тогда на островке этом больше чем на месяц задержался.

- Солидно, - понимающе киваю головой. – Не каждая ведьма к себе так близко, да так надолго подпустит.

Стреноженная и отмытая Сонька подбирается к Ветру. Тот, кося на нее темным глазом, продолжает щипать низкую траву.

- Влюбился дед. Без памяти влюбился. Хотел ее с собой забрать. Да только у него к тому времени семья уже была. Вот ведьма и отказалась. Как-то ночью взяла и прогнала деда. Да так глаза ему замутила, что он дороги к ней больше не нашел, как ни искал. Присушила она его крепко. А потом...

Анри замолчал. Поджал губы. Взлохматил рукой волосы на затылке и развернулся ко мне всем корпусом.

- А потом он струсил. Привезли эту ведьму как-то к нему в замок. В клетке. Как зверя. Год голодным выдался. Скот мёр. Кто-то слух пустил, что вроде ведьмы виноваты. Вот одну и приволокли. С дочкой. И сожгли. Обеих.

- Как так? – я аж приподнялась со своего насиженного места. – Как сожгли? Вот прямо так взяли и сожгли?!

- Прямо так. Взяли и сожгли. Времена-то какие были. А супруга дедова, как раз второго под сердцем носила. Да и люд был сильно злой. Вот он и не вступился.

- И что? – меня начинало знобить.

Анри поднялся, сделал несколько шагов вдоль ручья. Вернулся. Сел рядом.

- А она узнала его. Пока горела, глаз с него не сводила. А потом...

- Что?..

- В общем, прокляла она наш род. Всё рассказала. Всю историю, вплоть до моего рождения. Всё совпало.

- А я-то здесь причем? – не въехать мне в эту историю без дополнительных пояснений.

- Как раз и причем, – Анри невесело усмехнулся. – Ты же ведьма?

- Ведьма.

- И зовут тебя Мартой.

- Мартой.

- И кобыла твоя человеческое имя имеет. Так?

- Так.

- И коса у тебя. Рыжая. И глаза. В крапинку.

- Ты еще про веснушки мои вспомни.

Анри улегся на спину. Закинул руки за голову. Сонька и Ветер стояли рядышком, переплетя шеи. Ветер тихонько покусывал Сонькину гриву.

- Мне три дня осталось. Через три дня – мне тридцать годков стукнет.

- Поздравляю. Извини, подарком не запаслась.

- Обойдусь. Мне всего... три дня... жить осталось, - по словам произнес он. - Ежели не поможешь.

Тут уж я не усидела на месте. Вскочила, забыв, что его рубаха едва прикрывает мои колени.

- Я?!

- Ты, Марта, ты, – он горько улыбнулся. – Кроме тебя некому. Ведьма и тебя описала. Слово в слово. Дед записал даже.

- А что делать-то?! – раздражение заволакивало разум.

- Откуда я знаю! – вспылили Анри. – Она сказала, что ты сама разберешься!

- А почему я должна это делать?! Я тебя первый раз вижу!

Он встал рядом. Заглянул в глаза. Провел рукой по щеке.

- Марта. Я искал тебя всю жизнь.

- И что?!

Как меня все это бесит! Искал он. Всю жизнь! Чтоб свою жизнь спасти! Сейчас будет пытаться залить мне уши зефиром сладким. Так и просится с языка – «твои проблемы».

- Я должна подумать, – пытаюсь унять галоп сердца. Я-то знаю, каково это, ведьминские проклятья снимать. Десять лет жизни долой. В лучшем случае. Когда понятие имеешь, о чем речь. А так, и все пятнадцать заберет. Оно мне надо? Надо?!

Ночью и уеду. Пусть сам разбирается.

3.

- Ну, конечно! Ни яичницы с беконом, ни кофе, ни булочек с корицей! Какое жестокое разочарование! И с самого утра!

И почему я не уехала ночью? Может, потому, что луна была слишком яркой? Или потому, что так трепетно повизгивала Сонька? Ладно, спишем на то, что я просто устала. Всё, тема закрыта.

- Ну, так и займись, - бурчу из-под накидки, - познай радость удовольствия от кормления ближнего. Я, кстати, тоже от озвученного меню не откажусь, – зевая, скидываю с головы капюшон, выпуская на волю растрепанную косу.

- И займусь! – смотрит с вызовом. – Настоящий рыцарь многое уметь должен. В том числе и завтрак в постель подать даме сердца.

- Где она? – озираюсь.

- Кто? – вытащил клинок и привстал на одно колено.

- Дама твоя сердешная, – хохочу, прикрыв рот ладошкой.

Он улыбается, несмотря на то, что готов разозлиться:

- Ну, так как кроме тебя здесь никого нет, а дама сердца должна быть у каждого рыцаря, предлагаю составить контракт. Я обязуюсь прославлять твое имя, а ты – хранить мне верность и не смотреть на других рыцарей. Как тебе?

 

Рядом всхрапывает Сонька. Поворачиваю к ней голову и вижу лукавый взгляд моей бестии. Заполучила, все же, жеребца своего. Ветер стоит рядом, положив голову ей на спину.

- Ладно, рыцарь, – поднимаюсь на ноги, закутываюсь в накидку. - Слова словами, а завтрак – с тебя. Вот за чашечкой кофе и обсудим.  Предложения твои заманчивые. А я вас покину на время.

- Давай, давай, – он уже копается в моей седельной сумке, - раньше уйдешь, раньше придешь. А яйца где? – кричит мне вслед, - а зерна кофейные? Нет, я так не играю! Мне что, свои что ли доставать?!

 

Ручеек приветливо журчит, просится в теплые ладони и шаловливо прячет капли за ворот белой рубахи. Пичужка с самого утра выспрашивающая про некоего Витю -«Витю не видел?» - вдруг замолчала. Да не просто замолчала, а словно сломалась. Даже хрипнула как-то жалостливо. Вода в ручье подернулась рябью. Легкий ветер качнул верхушки рогоза. На той стороне холма тоненько заржала Сонька.

Все, вроде, как обычно. Да только краски стали глуше. Звуки затаились в ожидании. И ветер. Стелется по притихшей траве, словно туман. Волоски на руках встали дыбом. Вот оно. Начинается...

Стараясь особо не шуметь, я, не поднимаясь с колен, спиной поползла в сторону брошенной накидки.

- Не спеши, - дрогнула вода. - Я против тебя ничего не имею. Ежели не разозлишь. Коллега...

Песчаное дно сложилось в гримасу, перекошенную страшными шрамами. Водоросли стали колыхающимися от течения космами, солнечные блики на воде подсвечивали мертвые глаза.

- Чего тебе, - буркнула я, внутренне расслабляясь. - Хотя, кажется, понимаю. Предостеречь хочешь. Или может, помочь? Что ты там на последнего отпрыска древнего и славного рода наложила?

Она смеется, распугивая стайку мальков. Нехорошо так смеется. Со смыслом.

- Деточка. Оставь его мне, - кривит лопнувшие губы, - я так долго ждала. Прими эту данность как искупление. За все, то что он со мной сделал...

Понятно. Дебаты. Вот знаете, у каждого из нас есть «крючки». Кто-то ловится на «слабо», кто-то на жалость, кто-то на вину, кто-то на брошенный вызов. Когда один на один. Так вот я — из последних. Знаю, знаю свою слабину, а сделать ничего не могу. Каждая попытка принудить меня к чему-либо, вызывает жгучее желание сопротивляться. Зачастую, неразумно сопротивляться. Даже, когда, как говорится, от чистого сердца предлагают. Ну не нужны мне ваши советы, рекомендации, пожелания. А как станут нужны — сама приду и спрошу.

- Это был не Анри. Его дед. Или прадед.

Она снова смеется, разбивая солнце на острые осколки, тонущие в воде.

- Он, Марта. Он. А ты — это я. Всё повторяется.

- Как это? - привстаю с места, запутавшись руками в траве, - как это, я это ты?

Набежавшая волна лижет носки моих сапожек. Даль подергивается дымкой. Ручей, ближайшие деревья и холм медленно тают, пропуская вперед другую картинку.

- Смотри...

Бред. Бред! Я. Он. Ветхий домик. Пучки трав, обнимающие болотные кочки. Нет, это не могу быть я! Я никогда не буду смотреть на этого костлявого рыцаря с такой жаждой во взоре. Нет! И как он смеет касаться моих губ? Как смеет?! …

Я знаю, что будет дальше. И знаю, как заглядывают звезды в мутное окно, затянутое рыбьим пузырем. Я знаю, как будут пахнуть букетики трав под низким потолком. И я знаю, какие слова он будет говорить... Только не мне. Ей. Той, что была раньше. Это не я. Не я!

- Это не я, - шепчу сухими губами. - Слышишь? Не я!

- Глупо отрицать свою судьбу, детка, - рябит вода.

Почему слезы застилают глаза? Почему учащенно бьется сердце? Почему ладони стали влажными, а горло саднит от сухости? Почему не хватает воздуха?

- Это не я.

- Мне пришлось использовать свою ипостась, чтобы подловить его. Он тот же. Предаст ради собственного благополучия. И будет жить дальше...

- Я тебе не верю. Всё меняется. Даже люди! - не буду я этого слушать.

Я тоже могу наводить морок. Ничуть не хуже!... Только это не морок был. Воспоминания. Вот только чьи? Мои? Её? Или наши общие?

- Мне нужно было свести вас вместе. Это — часть заклинания... - ее голос затихает.

- Но ты сказала, что я могу снять его! - кричу почти в отчаянии.

- Всего лишь уловка, детка. Всего лишь — уловка...

 

Огонь лижет мое лицо, прячет сведенные судорогой пальцы. К бедру прижалась темноволосая детская головка моей дочери. «Мне больно, мама! Мне больно!» Все, что я могу сделать - это  притупить ее боль. Отдать ей всю себя. Без остатка. До донышка. И забрать себе то, что высушивает ее душу. Не оставив даже пылинки. И выплеснуть! Туда, в это равнодушное лицо. Это последнее, что дает мне силы смотреть в его холодные глаза...

Господи, как же мне БОЛЬНО!

- Хватит! - падаю на колени, утыкаюсь лбом в траву и обнимаю голову ладонями.

- Всё еще не веришь? Хочешь пари?

Отдышаться. Продолжая чувствовать жжение в пальцах и стягивающий щеки жар огня.

- Не верю, - шепчу упрямо. - Все меняется... время... люди... судьбы... Тебе ли не знать?... Что за пари?

 

Снова ручей. Снова лицо на песке. Передернутое шрамами ожогов.

- Скажи ему, что заклятие снято...

- И что?

- А дальше, будь готова ко всему. Если я права, он мой. Если нет... Мне жаль, детка, но я все равно его заберу. Только во втором случае — ты останешься жива, и у тебя будет возможность потешить свои амбиции. Отвоевать его...

- Опять уловка? - прячу заинтересованный взгляд.

- Все по честному, - поет песок, - мы же родня, и к тому же обе — ведьмы. А для ведьмы — честь профессии...

- выше чести крови, - договариваю я ритуальную фразу.

Ветер холодит плечи. Сдувает жар огня с моего лица. Пальцы, сцеплены так крепко, что я не уверена, смогу ли их расцепить. Вызов. Снова вызов. Приглашение к танцу. С собственной судьбой. С тем, что тебе предначертано. Стоит ли с этим бороться? Снова и снова продавливать воздушную стену, которая продавившись под тяжестью твоих усилий откидывает тебя обратно. На несколько шагов назад. Стоит. Хотя бы для того, чтобы понять, что ты можешь это сделать. Сопротивляться. Использовать все шансы. Ладно, пусть не все. Но те, которые есть в данный момент.

- Сколько у меня времени? - наконец-то мысли вернулись в привычную колею.

- Три дня, детка. Все те же три дня...

- Я не могу его обманывать. Ты в любом случает его заберешь! В чем смысл?

- Ты убедишься сама. И, ...хорошо, я заберу его, если окажусь права, чуть позже... - Лицо кривляется в пародии смеха, - лет скажем, через пять-десять... А может, и позже... Такой вариант тебя устроит?

- Устроит.

Плеснув на меня водой, она расплывается, распадается мелкой рябью:

- Условие — твоя жизнь, взамен его...

- Мы так не договаривались! - кричу в тщетной попытке вернуть утраченную нить разговора, понимая, что попалась...

Водяные капли, наливаясь черным, медленно высыхают на моей коже, складываются в понятный только мне узор. Соглашение. Вот влипла!

И как-то сразу упали звуки. Загомонила, потерявшая Витю пичужка, запахло костром. На той стороне холма тоненько заржала Сонька. В моих ладонях дрожала вода ручья...

Уснула я, что ли?

Темные точки ответили однозначно: «нет».

- Ты долго там красоту наводить будешь? - голос Анри окончательно развеял туман в моей голове. - Я кофе у тебя не нашел! Тебе три яйца или одно?

4.

Кусок яичницы намертво застрял в горле. Схватив то, что по идее должно было бы быть чаем, с жадностью глотаю буроватую жидкость.

- Что это, мать твою? Что за гадость? - горло обожгло горечью, пополам с чем-то острым, и в то же время приторным до рвотных позывов.

Анри невозмутимо отпил из своей железной кружки и, сдерживая обиду в голосе, выдал:

- Я не знал, что ты не любишь лакрицу. Зато проснулась окончательно. Рецепт моего рода. Бодрит почище кофе, - и уткнулся чуть ли не носом в свое варево.

- Сам и пей, - пробурчала я, выплескивая эту мерзость подальше от себя, - аппетит пропал. Яичница — твоя.

- Ну и ладно, - беззаботно произнес он, - мне больше достанется.

Как же ему сказать? И что произойдет, если после того, как я скажу ему, что заклятие снято, он вскочит на своего Ветра и ищи его? Как ветра в поле. На Ветре.

А если я ничего не скажу?

Вот ведь. Насколько понимаю, если я ему выдам правду, то Ведьма создаст некую ситуацию, в которой Анри, возможно, пойдет по стопам деда, то есть предаст, и это грозит мне чуть ли не смертью. Зато, отодвинет его собственную гибель на неопределенное время.

Либо он пойдет наперекор, тогда мне ничего не грозит, но он окажется по ту сторону почти мгновенно. Зато у меня будет возможность увидеть заклятие целиком, и позже вернуть Анри назад.

Вот ведь. Патовая ситуация. Куда не пойди, кругом выходишь на смерть. Мою или его. Его-то, в любом случае, всего лишь вопрос времени. А вот я?..

Наблюдаю за ним исподтишка. Металлическую пластинку, на которой он яичницу жарил, вытер хлебной коркой почти до блеска. Сейчас сидит, подставив лицо теплому ветерку. Отхлебывает время от времени свое варево. Явно счастлив.

И с какой стати я должна подвергать свою жизнь опасности? О, как красиво выразилась! Ну, засосет его в «зазеркалье», может, туда ему и дорога. Что я о нем вообще знаю? Кто он такой? Какие следы за тридцать лет он оставил на песке своей жизни? Стоит ли овчинка выделки?

 

- Ты долго будешь меня рассматривать? - усмехается криво, не открывая глаз. - Ни в жизнь не поверю, что ты ко мне неровно дышишь. А то бы явно ночью согреться пришла.

- Правильно рассуждаешь, - вздыхаю.

- Давай, рассказывай, что там твою душу девичью тяготит, - открывает глаза и хитро улыбается, - авось и я на что сгожусь...

Набираю воздуха в грудь, шумно выдыхаю и вскидываю на него глаза:

- Заклинание с тебя снято...

- Что? - не сразу понимает он, - какое заклинание?

И по мере того, как он осознает то, что услышал, выражение его лица меняется. Брови приподнимаются. Углы рта растягиваются в подобие улыбки.

- Шутишь? - всматривается в мое лицо. - Я и сам пошутить люблю. Но так...

- Не шучу. Ты -свободен.

Он медленно встает. Делает шаг к Ветру, пасущемуся неподалеку. Останавливается. Несколько раз, опустив голову, делает глубокие вдохи-выдохи. И резко развернувшись, возвращается к затухающему костерку.

- Откуда ты знаешь? - нависает надо мной глыбой.

Запрокидываю голову и глядя в его враз заголубевшие глаза, выдаю с улыбкой:

- Просто поговорили две ведьмы как-то поутру. Она просила передать, что ты — свободен.

- Бред! - кричит он. - Этого не может быть! Так просто?! Было и не стало?!

- Успокойся. Это еще не всё...

Он плюхается рядом, вытирает губы. Вижу, как его длинные пальцы подрагивают.

- Она действительно просила сказать тебе, что заклинание снято. А там, как карта ляжет...

Он пристально всматривается в мои глаза. Сердце, как сумасшедшее, колотиться у горла. Умом понимаю, что не соврала ему ни в одном слове и моя совесть чиста. Почти. Главное - не отводить взгляд. Вот так: глаза в глаза. Не дыша, застыть и чуть улыбнуться.

Неслышно подошедшая Сонька шумно выдыхает мне в затылок.

Наконец, он не выдерживает. Бьёт кулаком по траве. Вскакивает и распустив ворот рубахи, снова садится рядом.

- В общем, так. Не верю я вашему ведьминскому роду. Если через три дня ничего не произойдет, езжай на все четыре стороны.

- Ладно.

- Да что ж ты покладистая такая?!

- Слушай, - понимаю, что просто так мне не отвертеться. - Даже, если бы заклинание на тебе еще висело, я смогла бы его снять, только увидев, как оно на тебя стало действовать. Понимаешь?

- Это каждый ребенок знает. Но не факт, что каждая ведьма может рассмотреть весь узор.

- Я могу.

Он снова вскакивает:

- Давай так. Если меня заберут, ты будешь рядом и попробуешь меня вытащить. А если его нет, то через три дня разбегаемся. Как тебе? - смотрит с прищуром.

- Терпеть тебя еще три дня?!

- И три ночи, - хохочет он. - По рукам?

- По рукам.

 

Пол дня, пока мы тряслись на своих лошадках, Анри травил байки. Рассказывал историю своего рода. Хвастался подвигами предков. И с драконами они бились. И полчища мародеров усмиряли. И доверие короны государевой получили. Прямо все такие белые и пушистые.

К полудню у меня челюсти стало сводить от зевоты. Не вывихнуть бы.

- Слушай, это все конечно, интересно. Прямо зевать тянет, сил нет, - не выдержала я. - Ты бы лучше, о себе рассказал. О своих подвигах. Желательно, на боевом, а не любовном фронте.

Анри как-то внезапно затих. Кашлянул в кулак. Ветер, дремавший на ходу, всхрапнул и почти обиженно покосился на своего хозяина.

- Да что о них говорить, - криво усмехнулся Анри. - Ничего особенного. Так, мелочи.

- Давай, давай, не скромничай! - подбодрила я.

- А давай я тебе лучше песню спою?

- А ты умеешь?

Вместо ответа, он откинулся чуть назад, подтянул ноги, устроился в седле, и, уцепившись пальцами руки за носки своих сапог, заголосил, чуть раскачиваясь в ритм конского шага:

- Шел отряд по берегу,

Шел издалека,

Шел под ярким знаменем

Наш Анри-ака.

 

С данью отвоеванной

С золотом в мешках,

Шел отряд нагруженный,

Где-то там в горах -

 

По ущелью узкому

Лентой узкой вряд.

Захотели нелюди

Погубить отряд...

 

- Знаю я эту песню, - усмехнулась я. - Там потом про тролей горных и демона история будет. Насколько помню, этот Анри-ака, золото отбил. Обманул демона. Да по дороге сгинул. Вроде как, в ущелье горное сорвался.

- Не сорвался, - лукаво проговорил Анри. - Просто сроки поджимали. Анри-ака до смерти нужно было найти одну ведьму. С рыжей косой и веснушками. И слухи дошли до его героической головы, что одна такая засветилась недалеко от Бурга.

От неожиданности я натянула повод и Сонька послушно застыла на месте.

- Анри-ака?! Ты?! - тут уж я распахнула рот и выпучила глаза.

Легендарный Анри-ака, с именем которого все деревенские мальчишки рвутся в бой со своими деревянными палками?! Вот этот костлявый и болтливый оболдуй?! Нет, только не это!

- Ты рот-то закрой, - усмехнулся он уже привычной кривой ухмылкой. - Хотя, где-то я тебя понимаю. Не каждой деревенской леди такая удача на голову сваливается: и рыцарь, и увешан с головы до ног подвигами легендарными, словно старьевщик своими цацками, и рода древнейшего, да еще к тому же богат и недурен собой. Я бы даже сказал, - он манерно поправил отросшую челку, - весьма недурен!

Мне явно поплохело. Ладно бы ехать  непонятно с кем, а тут, чуть ли не герой, нет, Герой - с большой буквы - с тобой рядом пыль дорожную месит. А я его еще яичницу жарить отправила. И варево его выплеснула! Мамочки, да если я не справляюсь и с той стороны его не вытащу... меня же в веках так ославят, что лучше детей не иметь!

Только теперь я поняла, что, действительно, влипла.

- Слушай, - Анри перевернулся в седле и сел лицом ко мне и хвосту своего Ветра. - Давай условимся. Ничего не изменилось. Меня в лицо мало кто знает, сама понимаешь, вечно железяка на лице. А те кто знает, далеко. Надеюсь. Поэтому не надо на каждом углу кричать, что с тобой рядом едет доблестный рыцарь.

Молчу. Такое впечатление, что меня подставили.

- Я не о том думаю, - бурчу в ответ.

- А о чем? - лукаво улыбается он.

- Как бы от тебя удрать незаметно...

Он смеется, запрокинув голову. Бросает на меня взгляд и снова смеется. Наконец, вытирает рукавом выступившие слезы:

- Фух, насмешила. Куда ты теперь от меня денешься? А? То-то. Никуда! - Он оглядывается по сторонам. Переворачивается к голове Ветра, опускает ноги и привстает на стременах: - обедать пора. Вроде бы, вон там, на той стороне, хутор. Погнали!

5.

Хутор встретил нас птичьим разноголосьем, похрюкиванием и повизгиванием свинок, призывным мычанием коров.

- Похоже, мы как раз к обеду, - заметил Анри, - у нас в замке так же, как время обеда — все голос подавать начинают. Так что и нас накормят. Уверен.

 

Добротный дом с кучей небольших пристроек вальяжно раскинулся на плоской, словно срезанной, вершине невысокого холма. Навстречу вывалилась целая свора молчаливых разношерстных собак. Анри, свесившись с седла, что-то прохрипел-пролаял в готовые кусать ноги наших лошадок оскаленные морды, и псы, завиляв хвостами, радостно пристроились сзади и по бокам, словно некий арьергард, хотя отступать мы пока не собирались.

По мере приближения, наметанный глаз выхватил крохотную хибарку с решеткой на окнах, длинный барак, уличный умывальник, массивный стол, рассчитанный человек на двадцать. Похоже, зажиточные хозяева тут обитают, коли и работникам своим условия создали. Из ближайшего к нам сарая выбежала девчушка-подросток, ойкнула, увидев нас и, сверкая чумазыми пятками, бросилась в сторону хозяйского дома.

- Не нравится мне здесь, - прошептала я, останавливая Соньку посреди лужайки, что зеленой заплаткой распласталась между хозяйственными постройками и крыльцом массивного, в два этажа дома.

- Обычный хутор. Перекусим и дальше двинемся. К вечеру в Арье будем. Там и заночуем, - Анри уже стоял на утоптанной земле, с любопытством оглядывая двор.

Дверь дома скрипнула и на пороге обозначился дядька массивной наружности с топором в руке. Из-за его плеча выглядывала не менее дородная бабенка, из-под руки зыркала блестящими глазенками девчонка, которую мы уже видели.

- Ждете кого? - Анри кивнул на топор, - али для нас заготовили?

Мужик не торопясь, прислонил топор к стене, смерил моего попутчика свинячьими глазками, так они заплыли жиром, и, некрасиво оттопырив нижнюю губу бросил нам, словно милостыню:

- Об вас еще и топор тупить? Чего надо?

Я увидела, как у Анри затрепетали крылья носа. Глаза сузились, а на губах заиграла знакомая усмешка.

- Что вы? Не надо тупить. А если что, мы сами и заточим. Нам бы перекусить, - он бросил на меня взгляд, - или провизии прикупить. Так как?

- Отдельно кормить не будем. Если только с работниками вместе. Сейчас артель придет. Ждите.

Дверь захлопнулась так быстро, что даже языкастый Анри не успел сказать в ответ очередную колкость.

- Подождем, - усмехнулась я. Мне к таким приветствиям не привыкать. На многое насмотрелась. Днем проще, а вот когда ночлег ищешь... Сеновал — самое милое дело. - Сам сказал, поедим и дальше поедем. Заодно и новости послушаем.

 

Пока мы ждали артель, собаки крутились вокруг Анри, как мухи вокруг навозной кучи. И чем он их приманивает?

Минут через пять, когда солнышко уже ощутимо гнало в тень и большинство собак лежа на траве, полоскали свои языки словно флаги, показались работники. Так и есть. Человек двадцать. Одни мужики. С топорами на плечах, с заткнутыми за пояс рукавицами, широкими штанами, обвязанными веревками по голени. Лес они, что ли валят?

Не говоря ни слова, из домика выскочила все та же девчонка, следом за ней, два упитанных молодца тащили чан, похоже, с варевом. Пока работники фыркали у умывальника, девчонка огромной поварешкой ловко заполняла миски. Потом снова метнулась к дому, вернулась, прижимая к груди две огромные краюхи хлеба. Нож мелькал в ее руках, словно рыбка.

Мужики еще усаживались за стол, а быстроногая пигалица успела вывалить на стол пучки зелени и овощей, плюхнула посреди стола большой жбан с квасом. Упитанные молодцы не спеша метали на стол небольшие чарки. Каждый работник доставал свою, похоже, ложку, и степенно приступал к трапезе.

Девчонка кинула на нас взгляд, засмущалась, когда Анри послал ей свою улыбку и поманила нас к столу. Мужики, продолжая есть, не глядя на нас, подвинулись, давай место на широкой грубо отесанной лавке.

Ели в полном молчании. Протягивали миски для добавки. Девчонка скребла дно чана. Что и говорить, домашняя еда — есть домашняя еда. Что-то вроде жаркого, в котором намешано всего: и курятина, и говядина, и свинина. Картошка, овощи, кусочки теста. То ли шурпа, то ли харчо, то ли обычное жаркое. В общем, вкусно и сытно.

- Говорят, в Бурге скот потравили, - вытерев усы, проговорил самый старший из работников. - Почти все коровы и свиньи пали. Как бы до нас не дошло...

- Типун тебе на язык, - подхватил другой, юркий и подвижный. Так и казалось, что он словно принюхивается к чему-то, зыркает крохотными глазками. - От нас до Бурга ехать и ехать.

- Так почтарь с утра новости и привез. Прям из Бурга. А вы, добрые люди, не из Бурга ли едете? - первый бросил на Анри быстрый взгляд.

- Из Бурга, - Анри был на удивление немногословен.

- И как там?

- Обычно. Когда мы уезжали, тихо было. Ни о каком падеже и речи не шло.

- Может, врут? - встрял еще один работник, с огненной гривой волос, собранных вышитым ободком.

- Может, и врут, - кивнул Анри. - Мы не в курсе.

- Не, не врут, - слова первого падали неторопливо, как и положено застольной беседе. - Я точно знаю. Сглазил кто, али отраву подсунул...

Обсасывая куриную косточку, я подняла глаза и столкнулась с тяжелым взглядом говорящего.  Чуть не подавившись, промокнула жирные губы кусочком хлеба и приподняла брови:

- Что?

- Ничего, - он нехотя отвел взгляд. - Показалось...

И вот тут на меня нахлынуло. Так всегда накрывает, когда потусторонние силы начинают себя проявлять в нашем мире. Закрутило. Завибрировали тонкие струны, что в моей душе почти с младенчества на всякую нечисть настраивали. Замелькали в воздухе невидимые обычному глазу всполохи. Прыгнуло, словно в холодную воду сердце, замерло на мгновение и забилось чуть быстрее. Ладони стали горячими и влажными.

А дядька смотрел, словно дырку прожигал, взглядом своим.

Кое-как уместив в желудке рвущуюся на волю еду, запила крепчайшим квасом, поперхнулась, откашлялась и выползла из-за стола:

- Спасибо вам.

Анри удивленно вскинул брови, за ними - глаза и, видимо что-то углядев на моем лице, стал подниматься следом. Катнув по столу монету, прихватил парочку краснобоких помидорин:

- Вкусно у вас тут кормят. И от меня — благодарность. Спешим.

- Ну-ну, - сурово сведенные брови старшего дарили его лицу угрюмое выражение, - и вам не хворать...

 

Оставшуюся часть дороги до Арьи мы проехали почти молча. Как-то враз пропало желание обмениваться колкостями и вообще, о чем-либо разговаривать.

Спасибо Анри - он не выпытывал у меня причину почти панического бегства с хутора. Видимо, что-то почувствовал сам, а может, просто не захотел углубляться в подробности. Так мы и ехали, каждый погруженный в свои мысли.

Все чаще по дороге попадались небольшие хуторки, разбросанные вдоль дороги как грибы вдоль лесной тропинки. Лето уходило все дальше, в садах краснели яблоки, ломили своей тяжестью ветви, несмотря на то, что рогулины подпирали кроны со всех сторон.

Сумерки незаметно наступали на пятки и с первыми любопытными звездами мы, наконец-то, добрались до трактира, стоявшего на въезде в Арью. День, начавшийся неудачно, решил не менять своих правил и сейчас. В Арье второй день шел какой-то местный сабантуй. Насколько удалось понять, что-то связанное с собаками и овцами. То ли соревнование на лучшую пастушью собаку, то ли на самую умную овцу. Поэтому, как Анри не пытался очаровать своими изысканными манерами хозяйку трактира, все, что ему удалось выторговать – сеновал над курятником, блюдо с мясом и фасолью, пару сладких плюшек и большой кувшин с медовухой.

Пока Анри разбирался с хозяйкой, я успела обиходить наших лошадей, сыпануть им овса и, расстелив поверх пахнувшего увядшими васильками сена свою накидку, не заметила, как мгновенно уснула...

***

Небо только-только начало светлеть, ожидая восхода солнца. В сене уютно шуршали мыши, внизу подквохтывали куры. Встряхивали перьями. На расстоянии вытянутой руки легко всхрапывал мой попутчик. Я проснулась от какой-то мысли, долбившейся мне в висок. Настойчиво и пугливо. А вот открыла глаза, и потеряла то, что вырвало из сладкого мира снов. Что же это было? Что-то тревожное и волнительное. Что? Закрываю глаза, прислушиваюсь и, вздрогнув, вспоминаю.

«А если этот день будет последним? Вообще, последним...»

Нет, я не боюсь смерти. Нас учили относиться к ней без страха. Боевые ведьмы не живут долго. Это – аксиома. Благо, если успевают оставить после себя потомство, но большинство из нас не доживают и до возраста Анри. Только вот сейчас мысль о последнем дне так чиста, словно я вижу ее откровение как ближайший прогноз.

Этот день может быть последним. Вообще последним...

Откинув накидку, поднимаюсь на локте и смотрю на его лицо. В утренних сумерках видно, как подрагивают его ресницы, легкая улыбка бродит по губам. Он вздыхает во сне и поворачивается на спину, откинув руку в сторону.

Сено продавливается под коленями. Мыши затихают, одна едва слышно попискивает.

- Пусти меня. Я замерзла...

- Давно бы так...

6.

- Думаешь, я буду любить тебя такую пупырчатую? – Анри держал накидку, прикрывая меня от шаловливого утреннего ветерка, пока я плескалась у бочки с дождевой водой.

- А куда ты денешься? Давай, твоя очередь! – я забрала из его рук накидку, набросила на плечи и закуталась, стараясь унять дрожь.

- Я?! – он смотрел почти панически. – Да ни за что! Лезть в ледяную воду ради весьма сомнительного удовольствия?!

- Сомнительного, говоришь? – лишь улыбнуться коварно и на мгновение распахнуть плащ, давая его глазам ухватить то, что исчезнет через мгновение.

Знаете, почему нас так не любят те, кто когда-то называл себя святой инквизицией? Потому что в нас чуть больше того, что есть в каждой женщине. И если вам не все равно, вы могли бы заметить, как светится от счастья каждая влюбленная. Как искрятся ее глаза. Розовеют губы. Разглаживаются морщинки. Расправляется грудь. Меняется походка.

Ибо каждая женщина – чуточку ведьма. Просто в нас этого больше. Наши тела, стоит им «проснуться и запеть» начинают светиться в буквальном смысле, в глазах вспыхивают настоящие всполохи, и редкий мужчина может устоять против наших чар. Но есть и одно «но». Нас проще убить или взять силой, чем принудить. Выбор - всегда за нами. Так уж вышло. Именно поэтому, нас остается все меньше...

Анри судорожно сглотнул, и с поспешностью стал стягивать через голову рубаху:

- Я быстро, - всплеск за моей спиной дал понять, что он решил плюхнуться в бочку целиком, не тратя времени на мелочи.

 

От жарких ласк прохладные тела просыпаются быстрее. Словно разбуженные и присыпанные пеплом угли. Каждый поцелуй, каждое движение ладони по обнаженной коже раздувает внутренний огонь ярче. Мир сужается. Из всех звуков – лишь прерывистое дыхание. Из всех вкусов – лишь его губы. Из всех зримых образов – лишь его глаза. Из всех ощущений – лишь его ладони. А потом окружающий мир прыгает внутрь.  И сужается еще больше. Еще теснее. В одну точку. В один вздох. В одно мгновение. Чтобы взорваться тысячами искр. Распуститься тысяча лепестковым цветком. Выплеснуться наружу. Заполнить рожденной из двух противоположных источников энергией этот, ставший привычным и предсказуемым мир. Или остаться внутри. Пробуждая новую жизнь. И это мы умеем. Направлять. Внутрь. Или наружу.

Сказать, что Анри был искусным любовником? Не знаю. Просто, он был – моим. Для меня. Во всем. Даже в мелочах. В том, насколько он задерживал дыхание, в том, с каким нажимом и силой отдавался страсти, в том, как коротки или длины были паузы. Он любил меня, словно подслушал мои мысли, словно и вправду знал, что этот день – последний...

Сумасшедшая гонка сменялась обволакивающей истомой. Не было слов. Не было пришептываний. Мы любили друг друга молча, не тратя ни времени, ни сил на то, чтобы облечь чувства в кожуру слов. Нам это было не нужно...

 

Внезапно упавшая тишина выхватила из вязкого марева. Пружина внутри охранительного маячка, который есть у каждой ведьмы, сжалась до упора. Внизу, под нами, не квохтали куры. Молчал завозившийся поутру ягненок. Лишь вдали с надрывом выла собака, тяня свою тоску на одной ноте.

- Что? – Анри приподнялся на локте, - я еще не остыл...

- Одевайся, - собранная шнуровкой по вороту и расшитая витковским узором рубаха была уже на мне, широкая длинная юбка привычно прыгнула в руки. – Уходим.

- Да что случилось-то?! – Анри натягивал одежду. – К чему такая спешка?

Куриные тушки белыми сугробами покрывали пол. Ягненок уперся лбом в доски загончика и повис всем телом, словно брошенная на забор тряпка.

- Не понял, - Анри вытащил клинок. Шаги его стали тихими и осторожными.

Они ждали нас на выходе из сарая. Молчаливая угрюмая толпа. Мужчины. Женщины. Подростки. И у каждого в руках то, что может отправить нас на тот свет. Привычно сложив ладони, я мысленно выругалась. На сутки – я не боец. Любовный экстаз выпил меня до дна. Энергии не хватит даже на самый крохотный файербол.

- Что случилось, уважаемые? – Анри вышел вперед, прикрыв меня своей спиной. – Какие-то проблемы?

- Шел бы ты, парень, - наш угрюмый знакомец с хутора буравил меня все тем же тяжелым взглядом. – К тебе у нас вопросов нет.

- А к кому есть? – Анри не сдвинулся с места, но я заметила, как напряглась его спина.

- К ней, - стоявшая сбоку хозяйка трактира ткнула в меня пальцем. – Это она нашу животину отравила! Ведьма!

- Но она все это время была со мной! – Анри смотрел на густеющую толпу. – Расходитесь! Она здесь – ни при чем!

Сквозь хмурые лица протолкался маленький лысенький толстячок в черной рясе. Сделав шаг в нашу сторону, он, наклонив голову к плечу, ласково улыбнулся Анри:

- Дитя мое. Не хочешь ли ты сказать, что вы не были в Бурге?

- Были.

- И на хуторе?

- И на хуторе были, вон и они подтвердить могут! – Анри махнул рукой в толпу, где я успела разглядеть и хозяев, и девчонку и нескольких работников.

- Были! Были! – заголосила вынырнувшая из ниоткуда хуторянка. – После их отъезда вся скотина и пала! И в Бурге пала! И здеся! Ведьма! На костер её!

Толпа заметно заволновалась. Заголосили сразу несколько баб:

- И корова!

- И свиньи!

- Весь скот полег!

- Да что мы с ними разговоры разговариваем?! Хватаем и в огонь! Всех очистит!

- Свои-то лошадки целёхоньки!

- Ведьма! Ве-дьма! Ве-дьма!

Маленький человечек виновато улыбнулся Анри:

- Понимаешь, какая закавыка, дитя мое. Если ты будешь продолжать говорить о невиновности этой ведьмы, то нам придется сжечь вас обоих..

Я видела, что Анри просто так не сдастся. Всё из-за той же природной упертости, которой грешу сама.

- Анри, - мой голос почти не дрожал. – Я солгала тебе.

- О чем это ты? – он развернулся ко мне всем корпусом.

- Я сказала тебе лишь часть правды. Ты должен уйти. Оставь все, как есть, – я бросила ему под ноги свою седельную сумку. – Позаботься о Соньке.

- Я не понимаю…

- Если ты сейчас уйдешь, то, возможно, доживешь до глубокой старости. А если вступишься за меня, то окажешься по ту строну почти мгновенно... - как, оказывается, просто говорить правду. И как оказывается легко, когда все разноцветные осколки мозаики встают на свои места.

- Но ты же меня вытащишь!

- Не уверена... Я уже ни в чем не уверена.

- Я не понимаю! - в его глазах мелькало отчаяние. - Скажи, что ты ни при чем! Скажи! Я не понимаю...

Глупый, что же тут не понятного? Ты из тех, кто меняет мир. Чье имя уже останется в памяти людей. Кто еще так много может сделать. Чьи дети будут не только носить твое имя, но и хвалиться твоими подвигами. Как ты, совсем недавно. А я... Нас таких еще много. Чего уж хорохориться. Есть Герои. И есть обычная листва под ногами. Не знаю, кем был твой предок, заваривший всю эту кашу. Но если он хоть немного похож на тебя, то ту ведьму можно понять. Только, я - поверну историю по другому руслу. Даже, если она повторяется. Контекст. На это я еще способна.

- Это проверка? – Анри отошел от меня на один шаг, оглянулся на толстенького рясоносца.

- Это искушение, сын мой. Нет ничего коварнее ведьминской души, - и воздев руки, уперся взглядом в толпу: - Кара! Да будет огонь нашим судьей!

- Кара! - послушно подхватило людское многоголосье.

- Марта! Я не понимаю! – Анри пытался оторвать от себя цепкие пальцы хозяйки трактира, которая незаметно вталкивала его в толпу.

- Всего лишь аванс, - прошептала я, вскинув глаза к небу, на котором мелькнула и пропала перекошенная шрамами от ожогов улыбка.

Двое дюжих молодца ловко вязали мне за спиной руки. Толпа уверенно оттирала Анри всё дальше. Я смотрела на него и улыбалась. И почему умирать не страшно?

Она была права – все повторяется…

Но не для меня.

7.

Они не стали тащить меня далеко. Здесь же, на небольшой площади у трактира споро и сноровисто установили столб. Пока меня толкали в сторону трактира, чья-то добрая рука приголубила брошенным камнем, оцарапав бровь. Тонкая струйка крови не замедлила вырваться на свободу и бойко побежала к глазам и подбородку, склеивая попутно ресницы.

Хворост и увесистые бревна народ тащил так дружно, что можно было подумать, будто грядет веселая вечеринка. Так же весело и задорно меня поволокли к столбу, со смехом привязали и толстенький рясоносец вновь затянул свою нудно-гипнотическую песню.

То, что не умели делать ведьмы сто лет назад, в наше время тем, кто не ленится и до радужных кругов в глазах готов тренироваться – не составит труда дать фору предшественницам.

Когда ты выпита до дна, есть только один способ накачать немного энергии. Пока один, возможно позже появятся и другие. Использовать то, что есть в каждом человеке. То, что управляет слабыми. И то, чем могут управлять сильные. Твоя собственная упряжка. Твои собственные лошадки. Эмоции. Есть только две, которые помогут включить резервы. Гнев и радость. Злость и смех – оружие не менее значимое, чем файербол.

Что и говорить, радоваться в моем положении нечему. Снова – одна. Снова – сама за себя. Снова – глаза в глаза. А вот разозлиться...

Люди. Почему-то они думают, что те, кто сражаются с нечистью, сами отчасти являются нечистью. Наравне с лекарем, которого можно сделать в глазах людей носителем всех болезней. Мы считаем людей слабыми, стараемся опекать. Они зовут нас ведьмами. И ненавидят. И не могут без нас. Ибо как только появляется нечто, что грозит их жизни и благополучию, что пугает и завораживает, что приходит «оттуда», тогда – да! Приди! Спаси! Избавь нас от нечисти! И этих сопляков я должна развлекать корчась на костре?! Смотреть, как восторженно они будут приплясывать от незабываемого зрелища? Это что, вернёт их коров? Или может  повысит потенцию мужского поголовья?!

Уроды. Я вам устрою! Дайте мне только добраться до огня. Я устрою вам зрелище! Всем зрелищам зрелище!

- И пусть эта ведьма взойдет на костер и очистится! Ибо прислужникам демона нечего делать на этой земле! Пусть уходит совсем!

«Прислужники демона». Фраза ударила меня почище того камня. Где-то я это уже слышала...

- Поджигайте, дети мои! Пусть огонь будет нашим судьей!

Только сейчас я узнала его. После того, как первые язычки пламени скромными бутонами распустились на сухих ветках.

- Демон! – выдохнула я, распахнув глаза. – Ты?!

Он тронул ворот рясы и злорадно усмехнулся, облизав губы.

Огонь набирал силу. А я пила пламя. Приручала. Уговаривала. Пришептывала. Еще чуть-чуть. Пара мгновений. И он – мой. Горячий язык послушного пса робко коснулся моих запястий и с яростью огненной мощи стал вгрызаться в веревки. Пара мгновений.

Рясоносец внезапно прервал свою речь и уперся взглядом в мое лицо, пытаясь выслушать - что это я там нашептываю. Криво усмехнувшись, я продолжала считать, складывая словесные узоры.

Ты просчиталась, коллега. Я отвоевала его жизнь и спасла свою.

 

- Именем короля! Что здесь происходит?!

Нет, глупый, только не сейчас!

Не узнать скромный герб и серебряную маску с выдавленным на ней суровым лицом было невозможно. И где он хранил эти цацки?

- Кто ты, путник? – демон поддернул рясу и выпятил круглый животик.

- Неужели никто не узнал меня? – рыцарь в сверкающих доспехах медленно оглядел толпу. Ветер всхрапнул и стал рыть копытом землю.

- Анри-ака! – не выдержал один из подростков. – Это Анри-ака!

- Анри-ака, Анри-ака! – зашелестел народ.

- Немедленно залейте костер! – махнул он рукой, не глядя на меня, - если она сгорит, вам всем придется держать ответ перед Канцелярией. Вы хотите этого?!

Народ притих. Два дюжих молодца бросились с ведрами к ближайшему колодцу. Я скрипела зубами от злости. Все рушилось. Весь мой хитроумный план.

- Простите, Анри-ака, - толстячок подобострастно коснулся колена рыцаря, - а почему мы не можем сжечь это отродье?

Анри так же медленно повернул голову к спрашивающему. Отливающая серебром маска усмехалась в лицо демону.

- Разве вы не слышали указ? Отныне все казни ведьм, наравне с преступниками против короны, проходят через суд Высочайшей Канцелярии. Ослушавшиеся причисляются к соучастникам.

- Нет, мы не слышали, - заскулила толпа, - мы здесь на отшибе… мы не знали… мы не виноваты…

Все так же не поворачиваясь ко мне, Анри бросил через плечо в толпу:

- Отвяжите ее. Мой отряд как раз направляется в Зредень. Сдам ее с рук на руки. А если она успела вам навредить, – предупредил вопросы Анри, - Канцелярия сполна покроет ваши убытки.

Два дюжих молодца перебросили меня через седло Анри, как мешок с картошкой. Ветер попытался встать на дыбы.

- Чует, чует нечить-то… - одобрительно зашептались в толпе.

- Ага, в Канцелярии-то пытать будут…

- Так ей и надо. Бумагу бы составить…

- Доблестный рыцарь, - рясоносец снова ухватился за колено Анри, - позволите мне сопровождать вас до Зреденя? Эта ведьма чертовски хитра…

- Отчего же? Милости прошу, - я сердцем почуяла, как Анри не терпится всадить клинок в это жирное брюхо. – Мы все на службе у короны.

Сдерживая рвущегося в галоп Ветра, Анри неторопливо миновал толпу. Следом семенил демон. И лишь после того, как трактир, толпа, столб и первые домики Арьи скрылись из виду, рясоносец остановился.

- Можете скинуть свою маску, Анри, - усмехнулся он. – Игра закончена. Я свою роль выполнил. Вы мастерски провернули это дело, не вступив в ссору с толпой и не подорвав чести короны. Браво. Я в вас не сомневался.

Анри в это время распутывал веревки на моих запястьях:

- Ты в порядке?

Усевшись прямо в дорожную пыль, я взвыла от бессилия изменить ситуацию:

- Что ты наделал?! Зачем?! Я почти справилась!

Он сел рядом, приподнял за подбородок мою голову, развернул лицом к себе:

- Я просто не смог. Не смог. Считай, что я это сделал не для тебя. А для себя…

- Глупый, - я коснулась его щеки, – я сделаю все, чтобы тебя вытащить. Я вытащу тебя, слышишь? Чего бы мне это не стоило!

- Я знаю.

Ветерок, совсем недавно ласково раздувающий пламя палаческого костра, перерос в шквалистый. Кустарник на краю дороги стелился по земле. Каурый Ветер в страхе косил темным глазом. А потом упала тьма, в которой весело хохотал мой извечный враг – демон.

- Я вытащу тебя! – перекрикиваю вой ветра.

- Я знаю!

Зигзаг. Полукруг. Три отрывистые черты. Еще зигзаг. Спираль. Золото. Сера. Металл. Двоеточие. Круг. Зелень. Ночь. Луна. Брусчатка. Гардина. Двери. Портсигар. Отражение. Прядь волос. Запах.… Есть! Мне туда – в Зредень!

---------

Похожие статьи:

Рассказы → "Л"

Рассказы → Она нас

Рассказы → Лийка

Рассказы → Они слышали это!

Рассказы → Маша фром Раша