Школьные ангары с высоты птичьего полета должны быть похожи на извилины мозга, ведь они расположены полукругом, длинны и серы. И их немного: четыре — для младших групп; три — для средних; две — для старших. Скверы между ними широки и направлены на восток. Внутренние дворы огорожены проволочными заборами, увенчанными колючей проволокой. К ним робко льнёт нежно-зелёный вьюн, испытавший на своей шкуре все возможные способы уничтожения. Но жажда солнца сильнее, и он тщится хилыми пальцами зацепить как можно больше ячеек сетки. Когда светило встает над горизонтом — вал огня раскатывает асфальт, окрашивает в алые паруса сторожевые башни с автоматическими турелями на верхушках. Почему я так люблю смотреть на них? Я никогда не видел ни единого корабля, а слово "парус" мне знакомо из рассказов бабушки, прах которой давно развеян над полями Родины. Граждане должны служить своей стране даже после смерти! Нет ничего бессмысленнее бесцельного разложения под могильной плитой, но генномодифицированная пшеница и рожь любят наши микроэлементы и готовы поглощать наш пепел вечно...
Боковым зрением смотрю в окно. Если Учитель заметит отсутствие внимания на уроке, удар током прошьёт мои ладони, распластанные по столешнице.
Учеников пятнадцать. Мы, как один, сидим с прямыми спинами, положив руки на стол с двух сторон от информационных матриц. И смотрим на Солнце. Оно восходит в классе каждое утро и носит имя Нинна. Гендерный признак благополучно отмер, выхолостив термин. У детей есть Учитель. У взрослых есть Учитель. И у нас, стоящих на границе между теми и другими, тоже есть Учитель. У Учителя-Солнца фарфоровое лицо, блеклые глаза, опушённые неожиданно тёмными ресницами. Светлые, гладко зачёсанные волосы заправлены за аккуратные уши, каждое из которых произведение искусства. Губы кажутся обесцвеченными. Бледны и сжаты. Розовый бутон, тугой и юный, будто страшащийся жизни...
… Желал бы я видеть их алым, развёрстым цветком...
"Романтик!" — усмехаюсь про себя, но лицо остаётся зеркалом, отражающим бесстрастность Учителя.
— Древние языческие верования суть страх человека перед неведомым, — звучит монотонный голос Нинны. — Многочисленные культы Пра-Земли легли в основу монокульта Триединого Бога, бесследно поглотившего тысячи философских течений и подмявшего гениальнейшие умы планеты. Но лишь независимый от шор так называемой веры разум может совершенствоваться бесконечно. Итак, одна из характеристик свободного гражданина — атеизм. Бога нет!
Я ещё помню то время, когда людям разрешалось иметь домашних животных. У бабушки был серый мышонок, и, естественно, лицензия на его содержание. Я любил кормить зверька соевыми сухарями, играть с ним в исследователей неведомых миров или разведчиков, и был по-настоящему счастлив, когда он сидел на моей ладони, набивая щёки каким-нибудь лакомством и блестя глазами-бусинками. Один раз он, как настоящий шпион, сбежал, проблуждав в коммуникационных кабелях дома почти сутки. Я проплакал всё это время, пока бабушка не догадалась положить в вентиляцию сухари, чтобы зверёк по запаху нашёл дорогу домой. Но очередная Директива обязала всех граждан сдать личных животных на утилизацию. В наш дом пришли Санитары. Бабушка открыла маленькую клетку, зачерпнула ковшом ладоней, как воду, бархатистое тельце и пересадила в санитарный блок. Её лицо было зеркалом, отражающим бесстрастность Санитаров… а морщинистые руки тряслись.
Я смотрел на Учителя и думал, что вера — та же клетка, в которую предки сажали свой разум, чтобы не заблудился в просторах непознанного мира, как мышонок под полом нашего дома. И ещё я думал, что однажды некто вытащил разум из этой клетки, чтобы… пересадить в другую.
Я невольно повернулся к окну и бросил взгляд во двор. Полуденное солнце тенью ангара делило асфальтовую площадку на половины — так и во мне стало две части, будто мышонок из бабушкиной сказки о какой-то древней глупой птице махнул хвостиком и… разбил моё зеркало.
— Виктор, вы невнимательны!
Голос и удар синхронны. Ладони горят, но я не подтяну испуганные пальцы и не сожму в кулак, ведь тогда наказание будет суровее.
Щёки полыхают — не от стыда, от боли, мокро дрожащей на ресницах. Прохладный воздух овевает лицо — это Учитель останавливается рядом. Кладёт мне руку на плечо. Единственная ласка, доступная нам обоим.
Следуя жёсткому захвату, медленно встаю с места, не отнимая ладоней от стола. Неудобно стоять, извернувшись, зато я вижу вблизи фарфоровую кожу, точёные неподвижные ноздри, жёсткую гримасу губ, даже сейчас не потерявших нежных полутонов. В глазах Нинны нет эмоций, лишь моё отражение и… отблески солнца, пляшущего во дворе.
Я так давно мечтал оказаться с ней рядом!.. Сейчас я скажу ей, что любовь — не тоскливый взгляд, затерявшийся в звёздном небе, и не влажные простыни, пахнущие по утрам пронзительными специями животного нутра, это...
— Бог есть...
Судорога свела губы, горло. Страх — конвоир и защитник. Страх не желает терять арестанта, но во мне пляшет солнце, растопляя патоку слов. И я откашливаюсь и повторяю:
— Бог есть любовь!
Зрачки Нинны сужаются — не эмоции, простейшая реакция. Отрицание меня.
— Вы только что выказали нелояльность обучающей программе, Виктор! Покиньте здание школы.
Словам вторит взвой сирены. Турели оживают и разворачивают стволы во внутренний двор.
Стальной захват спадает с моего плеча. Единственная полученная мной нежность. От неё. От Нинны.
Тишина в классе такая, что слышен хруст стекла под каблуками — осколки моего зеркала сыпятся на терракотовый пол, играют в лучах солнца смешными радугами. Я же осознаю, что в палитре есть и другие цвета, кроме чёрного и серого… Осознаю и разворачиваюсь на пороге — увидеть Солнце в последний раз не блеклым идолом, но прекраснейшей из женщин.
Жаркое желание толкает штыком в спину. У Нинны мгновенная реакция, но даже она не знает, что делать, когда я в несколько прыжков преодолеваю разделяющее нас пространство, и, удерживая её за затылок, впиваюсь поцелуем в сомкнутые губы. Перед тем, как она отшвыривает меня прочь, я успеваю выпить аромат её дыхания и ощутить холод её плоти. Температура тела андроидов значительно ниже человеческой — так они замедляют процессы старения биотканей в своих кибернетических организмах.
Я выхожу в коридор, а тишина ползёт за мной, полируя блестящий пол могильным брюхом.
Роботы не умеют любить… а я не робот! И настоящее солнце зовёт меня станцевать с ним!
Ступаю на чёрный асфальт двора. Окна ангаров пусты, никто не толпится за ними, не выглядывает с ужасом и любопытством, только турели отслеживают каждое моё движение...
Дойти бы туда, где тень лежит границей между тут и там, и пусть солнце приласкает меня раньше пуль! Ускоряю шаги, бегу, вскидываю руки ему навстречу...
Бог есть любовь… Они слышали это!
Похожие статьи:
Рассказы → Унисол XXI века
Рассказы → Сеть. Часть 4.
Рассказы → Барбосса Капитана
Рассказы → Сеть. Часть 3.
Рассказы → Сеть. Часть 2.
