Рецензия на рассказ Witchqueen «Танцуй!»
Приятно видеть, когда автор пишет трагическую и романтичную историю не об эльфах и гномах, не о Мэри-Сью и преданных рыцарях в сверкающих доспехах, а берется воссоздать далекое прошлое, предложить свою интерпретацию событий, случившихся много веков назад.
Еще более приятно, когда автор владеет русским языком на достойном уровне и умеет красиво и изящно излагать свои мысли.
Потому-то вдвойне обидно, когда исторический контекст, в который помещены персонажи (а один из них – реальное лицо!), прописан не то чтобы небрежно, а – из рук вон плохо. Подобная невнимательность или незнание деталей описываемой эпохи способны очень сильно испортить впечатление от прочитанного. И породить законные сомнения в компетентности автора.
А ошибок в тексте много. Причем явных и непростительных.
Уже в анонсе указано, что Генрих Крамер является автором печально знаменитого «Молота ведьм». Тот факт, что книга была написана в соаторстве с не менее известной личностью – Якобом Шпренгером, - попросту игнорируется. Кроме того, название книги приведено по-немецки, хотя авторы, как все образованные люди той эпохи, создавали свои труды на латыни.
Строго говоря, корректнее было бы назвать главного героя Инсисториусом, но, поскольку в рассказе речь идет о молодых годах будущего инквизитора, использование фамилии Крамер вполне оправдано.
А теперь о герое. Как известно, в юные годы Генрих был послушником, а затем монахом в доминиканском монастыре города Шлеттштадт. Действие же рассказа перенесено в Кельн, где Инсисториус побывал уже в зрелые годы и провел не так уж много времени.
Достаточно нетипично и поведение юного монаха.
Орден «псов господних» отличался чистотой нравов, строгостью правил и жесткой дисциплиной. Поэтому представляется маловероятным, что молодой человек рискнет в разговоре со старшим монахом, тем более, наставником, упомянуть молодую и привлекательную танцовщицу (кстати, в данном контексте уместнее слово «плясунья») – неважно, одобрительно или нейтрально. Подобные разговоры уместны только на исповеди и только в покаянном ключе.
Да и старший монах хорош: беседовать с юношей о соблазнительных женщинах, прекрасно понимая, какие борения духа и плоти, свойственные возрасту, должен переживать молодой человек. Зачем же провоцировать его подробным описанием женских красот? Очевидно, что мысли Генриха направятся явно не в нужное русло.
Удивляет и тот момент, что молодой монах обладает такой свободой, что может по ночам тайком шастать по городу в поисках приключений. Допускаю, что один-два раза он смог бы – с огромным трудом – выбраться «на волю» в неположенное время. Но, судя по разговору с героиней, юноше удавалось проделывать этот трюк много раз.
И его никто не поймал? Не наложил епитимью? Оказывается, в ордене доминиканцев в описываемый период творился полный бардак, а дисциплина отсутствовала напрочь. Воистину, чудны дела твои, Господи.
Удивляет и фраза наставника: «И шабашей ей мало, все на мирской люд смуту наводит плясками своими!»
С точки зрения не только служителя церкви, но и любого верующего человека, танцы и пляски – несравненно более малый грех, чем шабаши. Поэтому «мало» девушке именно танцев. Помимо этого, она замешана в ведовстве – преступлении куда более чудовищном.
Перейдем же к нашей прекрасной героине. Вот уж воистину – персонаж загадочный и таинственный.
Итак, она звалась Адалинде. Действие рассказа, как можно предположить, происходит все-таки в Германии. Имя же у юной красотки – романское. Оставим на совести автора тот незначительный факт, что имя это произносится Адалинда, и носить его могла дама знатная, а не какая-то там цветочница (в те времена люди из низших сословий прекрасно знали, как можно, а как нельзя называть детей).
Следовательно, девушка или иностранка, или приехала в город не надолго. Исходя из того, что она – танцовщица, можно предположить, что Адалинде – актриса из бродячей труппы или цыганка, то есть существо, принадлежащее к самым презираемым слоям населения.
Но нет! Оказывается, у юной особы есть свой дом, и происходит она не из бедной семьи. К такому выводу я пришла, прочитав, что по праздникам Адалинде облачается в оставшееся от матери черное бархатное платье с золотыми нитями.
Правда, автор указывает нам на тот факт, что платье это – потертое, а нити – почти выцвели, что должно, вроде бы, означать бедность девушки. Но не означает.
И вот почему.
Во-первых, в описываемый период времени наряды из бархата, парчи, тафты и некоторых других материалов имели право носить только особы знатного рода. Или – супруги (даже не дочки!) очень богатых и уважаемых купцов и цеховых мастеров. А уж украшать эти наряды золотом и драгоценными камнями можно было только по личному разрешению власть предержащих – как светских, так и церковных.
Во-вторых, наряды (как и много другое) в те времена делались буквально на века. И платье из натурального бархата, украшенное золотом, могло переходить от мамы к дочке, от дочки – к внучке, а потом – и к правнучке, не теряя своего товарного вида. И только на последнем этапе оно обтрепалось бы, а нити вытерлись.
Так чье там у девушки платье? Может быть, все-таки прабабушкино? Ладно, соглашусь даже на бабушкино, но никак не на мамино.
В-третьих, черный цвет – однозначно цвет траура. Конечно, украшать наряд скорби золотом в обход всех действующих церковных правил, - не только рискованно, но и опасно. Не могу поверить, что мама девушки до такой степени забылась, что позволила себе подобное. Но что меня удивляет больше всего, это тот факт, что юная красотка надевает траурное платье и идет в нем… танцевать!
Допустим, что Адалинде является дочкой безвременно скончавшегося богатого купца. Рискнет ли хорошо воспитанная сирота нарушать закон, надевая мамино платье? За это, между прочим, можно было и к позорному столбу угодить.
Так и быть, я готова поверить, что у девушки нет ни родственников, ни опекунов, хотя это очень странно: обычно сотоварищи по цеху поддерживали семьи, оставшиеся без кормильцев; перекупали дело, оставляя наследникам немалые суммы в банке.
Но, предположим, что и этого не случилось.
Значит, юная особа из достойной, но обедневшей семьи, зарабатывает на жизнь, продавая цветы. Девушка свободна, как ветер! Она забыла о правилах приличия и нормах поведения, свойственных любой порядочной девушке того времени, до такой степени, что в траурном платье своей матери отплясывает на ярмарке в компании презренных актеров под звуки скрипок… Простите, я не ошиблась? А что, разве тогда уже были скрипки? И отплясывает она не что-то, а лендлер! Как? И этот танец тогда танцевали?
А свои цветочные корзины Адалинде оставила в кабаке, куда заскочила днем. То есть приличная, целомудренная, воспитанная девушка из купеческого сословия днем!!! зашла в кабак!!!?
Нет-нет, я не ханжа. Я прекрасно понимаю: девушку готовили для роли жены и почтенной матери семейства. Она ничего не умеет делать, потому-то и вынуждена торговать цветами и позориться, танцуя публично на ярмарке.
Ах, она любит танцевать? И это для нее – не грех, не слабость, в которой надо покаяться на исповеди, а удовольствие. Да уж, интересное воспитание дали юной особе родители.
Воистину, я полностью согласна с наставником юного Генриха: насчет ведьмы не уверена, но то, что эта девица – просто образец непотребства и похабного поведения – факт.
Ну что ж, логично предположить, что помимо танцев, Адалинде зарабатывает и торговлей своим телом. Это, кстати, вполне объясняет и взятый красивый псевдоним: юная девушка, которую нужда толкнула на подобное, стыдится того, что делает, и скрывает свое имя, дабы не позорить память родителей.
Честно говоря, в этот момент я прониклась искренней жалостью к героине: такая молодая, совсем еще девочка (вспомним о «едва оформившейся груди») – и такая тяжелая судьба.
И тут автор врезал мне под дых так, что я долго пыталась очухаться и сконцентрироваться на сюжете. Оказывается, Адалинде – девушка порядочная, она блюдет себя и не нарушает заповедей Господней. Она девственница!
Девушка, молодая, без средств к существованию, живущая одна – без защиты и покровительства?! Да любой поклонник, простите за прямоту, уже давно оттрахал бы ее в темной подворотне, не доводя до дома. А потом Адалинде пошла бы по рукам.
Автор, вы уж врите, да не завирайтесь. Сохранить невинность в подобной ситуации, в то время и в том окружении – это уже не фантастика, а бред полнейший.
Несколько резанул глаз и разговор юной особы с братом Генрихом.
Фраза: «Адалинде... тебе стоит поскорее выйти замуж. Я мог бы стать твоим...» звучит очень странно. Понятно, что монах не мог бы стать мужем девушки. Да он и не претендует на эту роль. Скорее, речь идет именно о постоянном покровительстве в обмен на женскую ласку. Хотя какое покровительство и защиту может предложить бедный молоденький монашек?
В любом случае, предложение однозначно нужно переформулировать.
Что же касается последней сцены, то в ней нагромождена одна нелепица на другую. Такое ощущение, что автор не то, что не читал ничего по теме, но даже и иллюстраций средневековых пыток не видел.
Я прекрасно понимаю, что нарисованная картина должна вызвать у читателя сочувствие, пробудить эмоции. К сожалению, у меня пробудился только жуткий хохот, абсолютно не уместный при чтении трогательного финала.
Безусловно, автор рассчитывал на другую реакцию. Но – сам виноват.
Итак, вначале о пытках. Ведьм пытали согласно строго и четко расписанным правилам. Исключительно для того, чтобы женщины признались в колдовстве и покаялись в грехах. И шли пытки по возрастающей. Первым по списку следовал испанский сапог. Не буду вдаваться в подробности функционирования этой обувки, но для слабой, напуганной женщины обычно хватало пары переломанных костей. После чего «ведьма» признавалась во всем, чего от нее хотели, и даже больше.
Согласно тому, что пишет автор, юная Адалинде оказалась существом на редкость упрямым. Пришлось превратить все ее прекрасное тело в груду переломанных костей, растянутых мышц, перекрученных связок и даже выжечь ей глаза (кстати, такой пытки вообще не существовало в тогдашнем списке допросов с пристрастием). Не знаю, призналась ли после всего пережитого девочка – Терминатор в содеянном, но на костер она попала в здравом уме (не лишившись рассудка от боли) и даже связанной.
Простите, а зачем было ей связывать руки? Она была в состоянии избить палача? Ну просто киборг какой-то, а не плясунья!
Очередная неточность: сжигаемых еретиков не связывали в принципе. Их привязывали к столбу, вокруг которого и разводился костер. И делалось это ради того, чтобы адское отродье не свалилось в пламя, а подольше помучалось, задыхаясь от дыма.
Но, слава богу, на этой печальной ноте и мучения Адалинде, и читательские заканчиваются.
Если бы я хоть на секунду предположила, что автор решил поделиться с нами впечатлением от только что прочитанного «Собора Парижской богоматери» или пытался создать слезовыделительную муру для необразованных юных дев пубертатного возраста, я бы не стала писать все вышеизложенное.
Но мне увиделось в рассказе нечто большее. Автор хотел поведать нам о том, как любовь становится ненавистью, как красота превращается в дьявольское обольщение, как сладострастный зуд сублимируется в извращенное наслаждение властью.
Это – темы вечные, страшные и всегда актуальные. И огромный респект автору за то, что не побоялся взяться за столь растиражированный сюжет и еще раз сказать об этом.
Побольше внимания к историческим деталям, поменьше сентиментальности – и цены б рассказу не было.
Особенно, учитывая, что потенциал у автора есть. И немалый.
Похожие статьи:
Рассказы → Место на кладбище
Рецензии → Рецензия на рассказ Г. Неделько "Бумеранг-3000"
Рецензии → "Грибник" П. Виноградова - юмористический отзыв
Рецензии → Рецензия на рассказ "Пугало"
Рецензии → Рецензия на рассказ Ермаковой М. "Барбосса Капитана"
в том же, где и рассказ.
