Соединение швейной машинки и зонтика на хирургическом столе — это известный, и ставший уже классическим пример феномена, открытого сюрреалистами: соединение двух внешне чуждых элементов на плоскости, чуждой обоим, является одним из сильнейших средств, чтобы высечь искру поэзии.
Макс Эрнст
«Король умер! Да здравствует король!» — эта новость моментально облетела страну, повергнув население в шок. Что, в принципе, никого и не удивляло, ведь в здешних краях ещё с незапамятных времён никогда не существовало монархии.
Впрочем, как минимум, один гражданин в этот день не поддавался всеобщему настроению: как обычно, в это время Вальдемар спешил к ужину, и последние новости мало его интересовали. Тревогу вызывало в нём другое: он опаздывал, по меньшей мере, минут на десять. А родители бывали очень недовольны, когда Вальдемар приходил домой в позднее время. Впрочем, они в принципе были недовольны тем, что к ним домой приходил какой-то Вальдемар.
Перейдя мощённую чёрным камнем дорогу, он поднялся по ступеням и нажал на дверной звонок. Спустя непродолжительное время из-за двери послышались шаги. На пороге, в домашнем халате рабочей расцветки со служебным номером, показался кондуктор, пригласивший пройти внутрь и занять свободное место в пассажирском кресле возле камина. Поблагодарив его, Вальдемар передал служащему перчатки, трость и цилиндр, на дне которого находился проездной билет номер «1ХV34II».
Затворив дверь, кондуктор взглянул напоследок в глазок и позвонил в дверь со своей стороны. Здание троллейбуса неторопливо совершало поворот на 180`, перемещаясь с площади Дали на проспект Магритта. Ненадолго притормозив, оно пропустило проезжавшую мимо просторную улицу с красными кирпичными домами, из выхлопных труб которых поднимался голодный обволакивающий дым. В дымчато-влажном небе над засыпающим городом пролетала разноцветная стая бумажных голубей.
Проводив их взглядом, Вальдемар вздохнул: своему сегодняшнему опозданию он был обязан солнечным часам, которые забыл перевести вчера.
Порой, глядя на небо, Вальдемар боялся, что в один прекрасный день он может оступиться и упасть вверх, в эту бескрайнюю звёздную бездну, не успев ухватиться за какой-нибудь пролетающий мимо него балкон, громоотвод или, на худой конец, хотя бы флюгер. Для этого требуется самое малое — стоит лишь отпустить ногами землю. Наверное.
Взяв оставленную кем-то свежую вчерашнюю газету, мужчина решил скоротать время за разгадыванием очередного кроссворда: в конце концов, теперь оставалось только ждать…
Тем не менее, сущая безделица увлекла его внимание безраздельно: отгадав очередное слово по диагонали, Вальдемар вдруг вспомнил, что пропустил ужин, пока здание совершало уже не первый круг. Раздражённо разорвав и скомкав бумагу, он мстительно метнул её в пасть ненасытному пламени и, тотчас вскочив с места, принялся описывать по комнате круги, время от времени набирая обороты. В результате всех этих угрюмых, но бодрых хождений, следы от его обуви остались на стенах и потолке, к вящему недовольству кондуктора. Но торопиться было уже некуда, поэтому Вальдемар достал газету из пламени, потушил, раскомкал, склеил и положил на прежнее место.
Впрочем, во всём этом имелась и положительная сторона: во всяком случае, теперь-то он точно уже никуда не опаздывал. Перестав следить, Вальдемар собрал свои вещи и, тепло попрощавшись со служащим, вышел на проспект Магритта, посредине которого, неподалёку от ведущей в космос лестницы, возвышался величественный Памятник Человеку. Не то чтобы какому-то конкретному человеку, а так, памятник человеку вообще. Без какой-либо таблички, подписи или официального названия. Но зато поистине циклопических размеров.
На фоне Памятника Человеку располагались уже и другие фигуры, в разы уступавшие ему в своих габаритах, но не всегда — в популярности. В частности, одна из наиболее известных городских достопримечательностей: Памятник Голубю, нагадить на который хотя бы раз считал своим долгом практически каждый уважающий себя засранец.
Достав из внутреннего кармана фрака свою лакированную вишнёвую трубку с янтарным мундштуком, а из внешнего кармана брюк — чужой кисет с табаком, Вальдемар принялся хлопать по себе в поисках огнива, но, тотчас же вспомнив, что он никогда в жизни не курил, хлопнул себя по лбу (за которым огниво не наблюдалось также), убирая всё это по своим и чужим местам. А, впрочем, возможно, это была даже и не трубка.
С тоской он взглянул на небо. Спустя мгновение — откуда-то с земли, со стороны видневшегося за городским пейзажем леса, туда запрыгнула яркая звезда. Согласно поверью, нужно было вспомнить какую-нибудь уже случившуюся неудачу, и тогда она обязательно уйдёт — но только в том случае, если об этом кому-нибудь рассказать.
«Не хочу опаздывать», — решил про себя Вальдемар и вскоре, вновь воспрянув духом, побрёл, наслаждаясь свежим вечерним воздухом. Одинокий громадный мотылёк игриво порхал в окружении десятков и сотен крошечных фонарей, тщетно пытавшихся привлечь его рассеянное внимание. Изящный труп испивал молодое игристое вино. Якорная рыба, удерживающая парящий в небе эсминец, плескалась в луже, окружённая безучастными холодными домами. Тихо, чтобы не потревожить безмятежный сон камней, по мостовой прошествовал пауконогий слон, несущий на своих плечах всю скорбь мира. Тающий в вечернем воздухе спортсмен, раскуривавший трубку во время поздней пробежки, состоял из порождаемого ею же зябкого дыма, отчего лицо бегуна временами приобретало нездоровый оттенок. Гнилоголовое дерево, раскинувшее широко свои руки-ветви, наблюдало за прохожими презрительно-надменными взглядами сотен заспанных глаз за сверкающими моноклями. В его дупле явно кто-то жил. Ненасытные танковые гусеницы подтачивали его корни в ожидании своего скорейшего окукливания, в то время как юные и грациозные танковые бабочки уже порхали в его валютно-зелёной листве. Произраставший из клумбы плющ раскинулся на многие километры линий электропередач, доходивших до самого говорящего леса, видневшегося за городской окраиной.
— Молодой человек не желает интересно провести время? — вынырнув из мрака, заигрывающе предложила ночная бабочка. — Такса — сто сюров…
— Сами спите со своими таксами, — брезгливо отмахнулся Вальдемар.
Звонко рассмеявшись, ночная бабочка замахала полупрозрачными крыльями и упорхнула прочь. Укоризненно поцокав языком, несостоявшийся клиент покачал головой, продолжив свою прерванную прогулку.
Огромная бородавчатая зелёная жаба, стоявшая возле офиса солидной кампании, душила прилично одетого дельца, при этом деловито поквакивая. Тем не менее, делец не предпринимал попыток освобождения. Одинокий уличный художник изображал на своём холсте парящую птицу, время от времени бросая взгляды на яйцо, из которого ей ещё только предстояло вылупиться. «Вещь в себе», — бросив короткий взгляд на яйцо, заключил про себя Вальдемар. Опустив свой чешуйчатый хвост в колодец, запряжённый в колёсную лодку, конерыб в ожидании постукивал копытами по мостовой. На скамье, чуть поодаль, сидели двое мужчин, то и дело совершавших взмахи удочками, забрасывая лески повыше в небо. Поймав в нём очередную рыбу, один из ловцов привычно взял её и, откусив ей хвост, зажал её меж зубов, после чего прикурил от тлеющего светлячка в ближайших к скамье кустах и, с наслаждением затянувшись, выпустил пару квадратов и треугольник сизого дыма. Мужчины носили изящные кружевные платья, и поскольку платья хорошо сидели на мужчинах, можно было сделать логичный вывод, что это, по всей видимости, мужские платья. Велосипедисты неистовой сворой неслись за собакой.
Остановившись на мгновение, Вальдемар вгляделся на лежавшую посреди дороги подкову. Она могла вполне пригодиться. Например, можно повесить её над дверью. Или, например, не вешать. Подняв подкову, чтобы ознакомиться с нею поближе и изучить со всех сторон, путник обнаружил с противоположной стороны подковы лошадь. Заключив, что подкова, по всей видимости, не сильно-то ему и нужна, он направился прямиком к телефонной будке. Но стоило зайти внутрь — как следом за ним втиснулся другой молодой человек приятной наружности: в самый раз перед закрытием дверей.
— Уфф, еле успел… — сняв цилиндр, мужчина протёр вспотевший лоб гербированным платком, после чего поинтересовался, протягивая руку к телефонному аппарату. — Который номер Ваш?
— Номер «10», — с благодарностью кивнул Вальдемар. Кивнув, незнакомец нажал кнопку «10», а следом — кнопку «Х», и в снятой трубке послышались гудки, а будка пришла в движение.
— Сложный день сегодня выдался, — поддерживая светскую беседу, поделился незнакомец.
— Да, я видел — Вас душила жаба, — припомнив, где видел человека немногим ранее, согласился его собеседник.
— Дела совсем плохи, — согласно кивнул тот. — Сегодня я думал, что стал круглым банкротом. Я обратился в ломбард, пока Авикдор Шелкопряд ещё не успел окуклиться. Решил взять ссуду. Но мне нечего было оставить ему под залог. Вернее, думал, что нечего, пока он не напомнил мне, что у меня — золотое сердце…
— Ах, вот оно что, — скорее из вежливости, с сочувствием произнёс Вальдемар. — И теперь — Вас терзает совесть?
— Нет, свою совесть я тоже взял в долю от сделки, — отмахнулся мужчина. — Впрочем, о чём это я? Так ведь даже невежливо: заставлять Вас переживать из-за своих проблем… Курите?
Достав из внутреннего кармана вишнёвую лакированную трубку с янтарным мундштуком, делец с ожиданием уставился на Вальдемара, полагая, что тот согласится составить ему компанию.
— К сожалению, нет. Давно уже собираюсь начать, но всё силы воли не хватает, — посетовал он.
— Ну-у… В таком случае — начинайте с малого и постепенно увеличивайте количество затяжек… — настоятельно посоветовал мужчина. Впрочем, ладно, тут ведь ещё и довольно тесно. И душно.
— Тогда — давайте просто так постоим, кусая трубки, — достав свою, предложил собеседнику Вальдемар. — Конечно, кусать нераскуренную трубку может показаться и глупым, но — ничуть не более, чем дымить из раскуренной… Вальдемар.
Мужчина протянул собеседнику руку для пожатия, предварительно сняв с неё лайковую гербированную перчатку.
— Вальдемар, — повторив процедуру, произнёс новый знакомец, пожав протянутую руку.
— Подумать только! У нас с вами одинаковые усы, цилиндры, имена, трубки и фраки. Выходит, что всё это время я разговаривал со своим отражением! Как странно, Вы не находите? — оживлённо воскликнул первый Вальдемар.
— Кхм… Действительно странно. И, главное, как неожиданно! Хотя, нет — главное, что этого никто, кроме нас, не видел: иначе могут решить, что я сошёл с ума, раз разговариваю с самим собой, — задумчиво поглаживая подбородок, сделал выводы второй.
— Но, минуточку… Означает ли это, что, в таком случае, теперь я тоже буду одним из должников Авикдора Шелкопряда? — несколько опечаленный тревожным открытием, осведомился первый.
— А, пустое, — отмахнулся второй. — Это — дело наживное. В крайнем случае, у Вас ещё по-прежнему есть светлая голова, золотые руки и многое другое. Но главное ведь не это: Вы смогли отыскать себя, а это в наше время удаётся далеко не каждому. Вообще в последнее время мне всё больше начинает казаться, что вся наша жизнь подобна этой тесной душной телефонной будке, в которой не каждому уготовано обрести себя или, по крайней мере, повстречать интересного собеседника.
— Наша жизнь подобна телефонной будке? — заинтригованно оживился первый. — Но почему?
— «Почему»? Да откуда я, чёрт Вас побери, знаю, «почему»? Что я Вам — философ что ли? — не без иронии ответил ему второй. — А вообще, как мне кажется, у нас есть две перспективы: мы либо одни во Вселенной, либо нет. И оба варианта одинаково меня пугают.
Повисло напряжённое молчание. Снаружи прошелестела стая бумажных голубей. Возможно, не было бы лишним в своё время выучить язык птиц, ведь куковать предстояло ещё долго.
— Скажите, а зачем вам потребовалось оставлять в ломбарде под залог своё золотое сердце? — желая поскорее избавиться от прилично терзавшей его любопытство мысли, всё-таки напомнил первый.
— Мне нужны были средства. Сегодня я пришёл на ярмарку друзей. Хотел найти себе одного. Мне хватало, но я попросил именно настоящего. Настоящие стоят дороже. Приходится отдавать под залог сердце, — пояснил ему второй. — И теперь я не нахожу ни минуты покоя: а вдруг его разобьют? Золото, конечно, хоть долговечнее льда и красивее гранита, но ведь это, по сути, довольно хрупкий металл…
Снаружи сверкнула ослепительная иссиня-белая молния, и на смену доносившемуся извне городскому шуму накатил раскат тишины. Следом — пошёл снег, напоминавший пепел от пожара.
— Это красиво. Значит — во всём этом есть какой-то высший смысл. Наверное. Ну, или нет, — раскуривая пустую трубку, произнёс первый, вглядываясь не в расположенный за стеклом пейзаж, но в само стекло. — Я слышал, сегодня начался траур по несуществовавшему монарху. Как это печально. Кого-то вообще нет, и никогда не было, но их любят, уважают, почитают. И даже не существуя — они приносят пользу, или, как минимум, оказывают влияние на умы, мотивируя и побуждая к действию, или, напротив, удерживая от него. А кто-то существует, но не нужен, действует, но не оказывает влияния.
— Ну-ну, — приободрил его второй. — Когда все дороги на развилке ведут не туда, куда следует, — не обязательно идти именно по этим дорогам. Я пою в составе кордехора — не могу же я петь в составе кордебалета.
— Во всяком случае, для меня мир в большей степени ассоциируется не с телефонной будкой, а с ханойской башней, в которой диски образов и идей перекладываются с одного изумрудного шпиля на другой, всё никак не дойдя до стадии единой законченной фиксированной формы, всё время пребывая на этапах неких промежуточных перестановок и переосмыслений… Впрочем, не спрашивайте меня «почему». Потому что я не знаю. Потому что я тоже не философ, — поделился первый, незадолго до того, как в будке настойчиво зазвенел телефонный звонок.
— Мне кажется, мы прибыли на место, — прокомментировал второй, снимая трубку и прикладывая один из её концов к своему уху, оставив другой для первого.
Похожие статьи:
Рассказы → Как открыть звезду?
Рассказы → Лизетта
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
