Клинт надеялся, что его не узнают. Деревня Очагово лежала на краю света: за ней начиналась глухая стена вековой тайги, простиравшейся до южного полюса. Война задушила освоение территорий, а редкие поселения, которым обещали будущее крупных мегаполисов, так и остались деревнями. Но даже на краю света имелись телевидение, интернет и радиовещание. Его физиономию, много раз мелькавшую в новостях военных каналов, было трудно не узнать. О чем он думал, когда стучался в крайнюю избу, прося воды? Да, наверное, о том, что речки еще не очистились, а у него осталась последняя фляга. До края света не хватит.
Его встретил мужчина, имени которого Клинт не запомнил. Выбежавшее следом потомство помогло окрестить его Отцом, а женщину, которая пригласила отужинать и переночевать, Матерью.
– Вы же герой войны, – пробасил Отец. – Не откажите в любезности, пусть детки мои на живую легенду посмотрят. Нам здесь, в глуши, таких людей не увидеть. Вы же знаменитость! А у нас свининка на ужин. Господь надоумил порося молодого забить. Тот ногу сломал, зараза такая, пришлось под нож пустить.
«Сыто живут», – подумал Клинт, старательно прогоняя из памяти лицо раненого друга, которого застрелил командир, чтобы тот не висел обузой на отступающем отряде.
Он согласился. Знаменитость и живая легенда уже третью неделю спала на земле, в листьях и хвое, а теплее не становилось. Поздний октябрь, одним словом.
– Помолимся Господу! – произнес Отец, смакуя каждую букву и купаясь в лучах внимания большого семейства.
Его плоское, лоснящееся лицо с угольными глазками и неровно остриженной бородой обратилось к Матери. Женщина средних лет, когда-то красивая, а сейчас выцветшая после многочисленных родов, кивнула и улыбнулась.
«Все еще искренне», – с удивлением подумал Клинт, но на улыбку не ответил. После восьми лет на фронте его душа закаменела, обросла коростой и потеряла чувствительность.
Стол ломился от яств, а Клинт старательно разглядывал пальцы, мечтая, чтобы Мать скорее закончила перечислять блага, которыми наделил их Господь. Но она заливалась соловьем, нанизывая обращение к богу, словно бусины на бесконечную нить. Клинт не верил в бога, но война научила его многому. В том числе, и религиозной терпимости. Когда принимаешь пищу и кров у плененного врага на захваченной территории, то малое, что может позволить себе солдат, чтобы остаться человеком – это уважать богов, в которых верит гостеприимный хозяин.
В животе неприлично заурчало. Подросток, сидевший рядом, старательно шевелил губами, повторяя слова Матери, но его руки, ноги, все тело – засмеялись. Клинт грозно нахмурил брови и скосил глаза к переносице, а мальчишка едва не прыснул, вовремя закусив губу. Парень, что сидел с другой стороны, сурово толкнул брата, и за столом вновь воцарилась благообразная атмосфера.
Клинт принялся считать детей. Двадцать три человека – маленькая армия с призывниками всех возрастов. Четыре младенца на руках старших сестер, школьники – основной костяк, и шесть подростков, вполне годных к службе. Если бы не Красивый Договор, хлебать им пустой суп под стрекочущий клёкот М-60 где-нибудь на границе у Властигорода. Повезло, прикрыл их Господь. «И это хорошо», – поправил себя Клинт, ударом приклада отправляя в небытие ту часть сознания, которая продолжала воевать.
Наконец, дали команду есть.
– Все сами выращиваем, – с гордостью произнес Отец, подавая Клинту миску с яркими, крупно нарезанными овощами. – А хлеб мои дети пекут. Своими руками.
Клинт скосил глаза на пухлые пальчики девчонки, которая сидела слева, ковыряя вавку на коленке, и ничего не сказал. Солдаты едят молча и быстро. Никогда не знаешь, когда получится набить брюхо в следующий раз. Кухня отстанет, припасы захватят, в атаку отправят. А еще ты можешь просто-напросто сдохнуть. У них в отряде было плохой приметой отправляться на тот свет с пустым животом.
– Хороший суп, – похвалил Клинт хозяйку, чувствуя на себя жадные взгляды семейства. Они смотрели на него, как на колодец, из которого должен вот-вот забить чудотворный фонтан. С салютом и разноцветными струями.
«Историй ждут, – мрачно подумал он. – Хотят вживую услышать то, что журналисты про меня болтают».
– У вас большая семья, – сказал он, обращаясь на этот раз к Отцу. Похоже, Мать могла только улыбаться. Это была нормальная, человеческая реакция, но он предпочел бы, чтобы она стянула свои бледные губы обратно и смотрела в тарелку, а не шарила глазами по его телу в поисках следов тех чудовищных ранений, о которых любили смаковать в военных передачах.
Отец не подвел. Мужчина заметно оживился, а Клинт выдохнул с облегчением. Пусть папаша треплется, главное, чтобы его собственный рот был занят только едой.
– Господь подарил нам тринадцать детишек, еще десять мы из приюта взяли, – с гордостью произнес он, а Клинт посмотрел на Мать с почтением. Теперь к ее улыбке у него не было претензий. Сколько же ей было, когда она родила первенца? Пятнадцать? «Юно было столько же, – охотно подсказал тот Клинт, от которого еще пахло порохом и человеческой кровью. – Твой старший сын был бы теперь того же возраста, что и этот кучерявый». Клинт бросил взгляд на парня, которого рассмешил во время молитвы, и снова перевел внимание на жаркое.
– Мы воспитываем воинов, а не дармоедов, – тем временем, разглагольствовал Отец. – Только правильное военно-патриотическое воспитание спасет их от погибели. И духовно-нравственное развитие, конечно. Крепкая многодетная семья – это будущее наших детей и нашей Родины. А правильно привитые духовные ценности станут залогом счастливой жизни подрастающего поколения.
«Ты сам-то понимаешь, что говоришь?», – подумал Клинт, но как всегда промолчал. Он перестал высказывать мысли вслух после того, как старшина отрубил голову незнакомому солдату, стоящему рядом с Клинтом в строю за то, что кто-то усомнился в правильности командирского приказа.
Мать кивала, смотрела на мужа бездумным взглядом и... улыбалась. Приятной такой улыбкой, сладенькой.
– Если мы не будем заботиться о детях, то совершим преступление будущего, – продолжал Отец. – И продолжим разрушать Родину. Только нация, которая воспитывает своих детей по Божьим заповедям, смоет бремя позора и поднимется по ступеням веры к счастью и процветанию. Мы поднимем нашу страну с колен!
Клинт периодически «отключал» голос Отца, но тот не давал ему насладиться великолепной домашней пищей, бесцеремонно вклиниваясь в мысли.
– Красивый Договор – это бессмыслица какая-то, – не унимался Отец. – Нам даже ничего толком не объяснили. Вчера воевали, а сегодня, значит, уже мир заключаем. Да таких невыгодных условий страна уже лет пятьсот не знала. Это все Лига Белых постаралась. И кто вообще за них голосует? Вам, наверное, побольше нашего известно. Бывали там, в Красивом?
Клинт отвел глаза и потянулся к графину с водой, чтобы потянуть время. Мол, горло нужно промочить.
О Красивом он не знал ничего. А то, что знал, всеми способами пытался забыть, но каждую ночь воспоминания возвращались удушливым кошмаром. В голове мелькнули пыльные выжженные пустоши города. От поселения и заповедной местности осталось лишь название – исключительно административное, пустое и безликое. Природные гроты уничтожены, долина с гейзерами покрылась оспинами взрывов, тысячелетняя архитектура раскрошена до основания, а что до людей, которые там жили... Да, он бывал в Красивом. Вытаскивал трупы из-под обломков и грузил в фургоны, которые шли в один конец – до братской могилы.
Клинт промычал что-то неопределенное и перешел к проверенной тактике:
– Наверное, ваши дети не только хлеб печь умеют. С таким воспитанием, как у вас...
Отец его перебил, едва не лопаясь от гордости:
– Все, все они умеют. Помощники такие, что не нарадуемся. Старшие крупную скотину пасут, доят, на пасеке помогают. Свинарник и овцы на девочках у нас, младшие тоже к хозяйству приставлены, еду готовят, посуду, полы моют. Ну и военная подготовка, куда же без нее. Не сосунков, солдат растим. Я ведь, знаете ли, офицером запаса два года в штабе служил, пока судьба на границу не закинула. Они у нас и по мишеням стреляют, и гранаты метают, и даже строевым маршем ходят. Винтовку могут с завязанными глазами собрать-разобрать. И голове тоже внимание уделяем. Знаете, как они в шахматы играют? Любому в два хода могут мат поставить. Молодцы! Но не все.
Взгляд Отца вцепился в мальчишку, который сидел рядом с Клинтом – того, смешливого.
– Ну, Рокли, стыдно тебе перед героем войны признаться, что ты винтовку держать не хочешь? Мы его последним из приюта взяли, – пояснил он, обращаясь к Клинту. – Сразу видно, на ком Господь отдохнул. Но мы стараемся, делаем все, что в человеческих силах. Слово Божье с трудом в его пустую голову вбили, осталось из него мужика сделать. Стыдно тебе, парень, да? Пожинай плоды, заслужил!
– Я рисовать хочу! – вдруг выпалил Рокли. – А они мои рисунки жгут и карандаши забрали.
Он в сердцах бросил ложку на стол. Жирные капли разлетелись по сторонам, а на белой скатерти расплылось масляное пятно. Получилось громко, эффектно, зрелищно.
«А вот и бунт, – подумал Клинт. – В армии зачинщикам отрубают головы».
– Ничего мы такого не делаем, – смущенно произнесла Мать, словно в ответ на его мысли. – Просто он день и ночь рисует, от работы отлынивает, братьев обижает. И вообще беда с ним. Никого не слушает, родителей не уважает.
– Тихо! – прикрикнул Отец, поднимаясь из-за стола. Клинт знал, что сейчас будет и затолкал в рот полную ложку мясной похлебки. Его дело – жевать.
Рокли достался такой подзатыльник, что лязг его зубов, стукнувших друг о друга, наверное, был слышан не улице.
– Без ужина и завтрака, – вынес приговор глава семейства. – В следующий раз думать будешь, как меня перебивать.
– А иначе нельзя, – развел руками Отец, обращаясь к Клинту, которому вдруг захотелось выплюнуть мясо обратно в тарелку. Он с трудом проглотил кусок и посмотрел на папашу ровным, немигающим взглядом. Лично Клинт свою трапезу уже закончил.
Отец взгляд выдержал, а потом произнес:
– У меня к вам просьба.
Клинт напрягся.
– Да?
– Не откажите в любезности, – оскал у папаши был прямо волчьим. – Дайте моим детям урок рукопашной или фехтования. Мы наслышаны о ваших подвигах. А то, что вы с мечом вытворяете, лично меня всегда поражало. Не думал даже, что человек на такое способен. У нас в деревне таких мастеров, увы, нет, а для детей это примером на всю жизнь останется. И мы с матерью поглядим с удовольствием, соседей позовем, здесь офицеров много. Всем будет интересно.
Клинт оглядел собравшихся. У старших мальчишек глаза горели от нетерпения, младшие затеяли какую-то возню, девчонки откровенно скучали. Рокли сидел, опустив подбородок на грудь, и разглядывал собственные колени. Ему запретили есть, но из-за стола не отпустили.
– Хорошо, – кивнул Клинт. – Давайте завтра в полдень.
На том и договорились. Обманывать этих людей стыдно не было. Больше всего на свете Клинту хотелось покинуть этот доморощенный инкубатор пушечного мяса. Ему хватит на сон три часа, и еще до рассвета Очагово останется позади.
Клинту постелили в сарае. Это настолько соответствовало его планам, что он едва не обнял Мать, которая пыталась извиняться за то, что в доме нет места для Героя. Запах сена напоминал о несбывшихся мечтах. Когда-то давно они с Юно вот так же забирались в сарай, чтобы «посчитать звезды сквозь крышу». Юно убил ее собственный отец, когда увидел обнаженную дочь, прыгающую на млеющем от блаженства Клинте. Пуля предназначалась ему, но Юно любила быть первой. И на тот свет она его тоже опередила, закрыв собой.
Клинта разбудили крики. Рука мгновенно легла на эфес меча, но вскоре пальцы расслабились. Опасность была далеко и грозила не ему.
У забора в предрассветном сумраке стояли шестеро. Их силуэты выделялись на фоне индигового неба гротескными фигурами из кукольного театра. Клинт понял, что проспал на час дольше запланированного. Сытная домашняя пища крепко придавила его к земле. Он все еще успевал. Наскоро собравшись, Клинт вылез из окна, решив не открывать скрипучую дверь сарая.
И понял, что задержится.
– Я не буду ее резать, – раздался в утренней глуши голос Рокли. – Она не виновата, что таким дуракам, как вы, попалась.
– А я говорю: режь! – шипел другой мальчишка. – Какой же ты мужик, раз курицу прирезать не можешь. Крови боишься, да? Ничего, мы тебя быстро к ней приучим. Бери нож, я сказал!
– Отвали! – крикнул Рокли и попытался вырваться из рук державших его парней.
– И что только Криста в нем нашла? – фыркнул один из мальчишек. – Если думаешь, что первая девчонка деревни с тобой гулять будет, можешь заткнуть свои думалки поглубже в глотку. Сначала докажи, что ты мужик. Или ты хочешь, чтобы мы спросили ее? Так сказать, помогли понять ошибку.
– Не смейте ее трогать! – отчаянно рванулся Рокли.
Клин мог перемахнуть через забор и растворится в темноте, но вдруг решил, что выйдет через ворота. Те самые, у которых стояли мальчишки.
– Привет, – бросил он им. – Как пройти до Кристального, не подскажете?
Они растерялись. Рокли вырвался, но убегать не стал – уставился на Клинта. Все на него смотрели.
– Уходите? – растерянно спросил мальчишка с мясницким ножом в руках – Так быстро? А как же урок?
– Планы изменились, урок уже был, – хмыкнул Клинт, видя, как на их лицах разливаются волны растерянности. Оказывается, пока они выясняли отношения с Рокли, мастер дал урок. А почему их не позвали? И почему ночью?
– Но для вас могу повторить, – добродушно усмехнулся он. – Добровольцы есть? Кто крови не боится?
По группе мальчишек прокатилось оживление.
– Я! – сразу вызвался парень с ножом. – Я шесть котов в курятнике застрелил. Возьмите меня!
– Нет, лучше меня, – вызвался мальчишка с лицом, усыпанным веснушками. – Я всегда помогаю отцу скот резать. Для меня кровь – что вода.
– Я старший и скоро в армию пойду, – заявил третий. – Настоящим воином стану, не то, что этот, – он кивнул на Рокли. – И еще лучше всех в шахматы играю, со стратегией у меня полный порядок.
Они заспорили, перечисляя свои достоинства, словно сочинение, зазубренное наизусть специально для таких вот случаев. Про курицу все забыли. Пеструшка – и откуда силы взялись, – взмахнула на забор и ретировалась в траву. Клинт подумал, что ему стоило поучиться у курицы.
– А что за урок? – спросил Рокли.
На него зашикали, но Клинт поднял руку, и воцарилась тишина.
– Фехтования, – ответил он, вытаскивая меч из заплечного мешка. Его рукоять, закутанная в тряпицу, давно привлекала внимание мальчишек, Клинт это еще на ужине заметил.
– Ваш знаменитый Факел! – восхищенно протянул парень с веснушками. – А правда, что он пули ловить умеет?
– Правда, – кивнул Клинт. – Поверхность любую рубит и сквозь металл, словно нож сквозь головку сыра, проходит. Эй ты, – он кивнул Рокли. – Подойди.
Мальчишка робко приблизился, а среди других раздался недовольный шепот. Но с героем войны никто спорить не стал.
– Урок будет короткий, – сказал Клинт, вкладывая в трясущиеся руки мальчишки эфес меча и становясь позади него. – Прежде всего, запомните. В отличие от шахмат ваше поражение на поле боя будет стоить вам жизни.
Он осторожно положил свои ладони поверх пальцев Рокли и, убедившись, что парень его слушается, сделал первый взмах.
– Держи меч крепко. Это оружие честнее пули. Оно спасет твою жизнь и отнимет ровно столько жизней, сколько ты сможешь. Не размахивайся. Помни, что взмах для удара открывает корпус и делает его уязвимым. Выбирай укол. Укол требует меньше сил, его легче нанести и труднее отразить.
Напряжение исчезло, Рокли перестал сопротивляться и позволил Клинту вести свое тело в причудливом танце смерти. Его губы сжались в тонкую упрямую нить, лицо напряглось, но глаза... глаза смеялись от ликования.
– Подвижным должен быть не ты, а оружие, – шептал Клинт и ловким движением послал кончик меча к горлу мальчишки с ножом. Тот замер, его кадык задергался от страха, но меч в руке Рокли, ведомой Клинтом, заплясал дальше, принуждая каждого сделать шаг назад.
– Прыгай, ныряй, уклоняйся! – Клинт повысил голос. – Твое тело не кусок дерева. Следи за дыханием врага, за его взглядом. Помни, что в момент вдоха противник всегда уязвим. Обманывай. Хочешь ударить рукой – ударь ногой, хочешь ударить справа – ударь слева.
Он закончил также внезапно, как и начал. Отобрал у Рокли меч, вложил оружие в ножны, спрятал в мешок. Выпрямился. Небо за полем начинало сереть. Он не понимал, зачем устроил это представление, но знал, что еще не сказал главного.
Притянув голову обалдевшего Рокли к своей, Клинт прошептал так, чтобы слышно было только ему:
– Ты можешь не уметь отрубать голову курице. И это хорошо. Потому что ее голова по сути ничем не отличается от человеческой. Запомни вот что. Есть дороги, по которым не ходят. Есть армии, на которые не нападают. И есть приказы, которые не выполняют. Слушай только себя, Рокли. Куда бы не занесла тебя судьба. Тебе не нужно становиться солдатом, но ты должен уметь защитить себя и свою любовь. Потому что она – только твоя, и миру нет никакого гребаного дела до вас двоих.
Клинт подхватил мешок и последовал за курицей, перемахнув через забор.
Светало. Где-то вдали затарахтел грузовик с сонными доярками. Надо было спешить. Дезертиров ищут быстро, а он не собирался закончить дни на плахе. Годы в армии кое-чему его научили. Прежде всего – ценить жизнь, в том числе, и свою собственную.
Похожие статьи:
Статьи → Америка и американское кино - двойные стандарты
Рассказы → Кварцевое солнце. Глава 3/6
Рассказы → Кварцевое солнце. Глава 1.
Рассказы → Кварцевое солнце. Глава 4-6/6
Рассказы → 5 дней и 72 метра
