Прополка кабачков всегда давалась ему нелегко. Как вы себе это представляете такой лапой? Ею в самый раз ратника из седла вышибать, когда он от твоего родового гнезда непозволительно близко оказался. Но на помёте летучих мышей и политые водой из тёплого Солёного ручья кабачки вырастали толстые и крепкие, лопались с треском и метали отличную икру. Я её люблю с лепёшками, печёнными в колодце большой дворцовой печи сэром Руюэлем Младшим, он же Толстозад, он же Огнемёт, Змей Подколодный, Трёхголовый Бормотун. Приправленные сваренным вкрутую яйцом грифа кабачки бесподобны. А пробовали вы когда-нибудь морковку, сваренную им же на молоке козы, пасущейся возле Двуглавой хребтины, с пучком синей травы, название которой он никому не выдаёт? А-а, вот то-то же...
Сэр Руюэль Младший выгнул спину и потянулся. Девятиметровая его туша сладостно вздрогнула копчиком, но вдруг дёрнула шипастым хвостом и замерла. Это он осот в кабачковых зарослях увидел. Вот он потянулся и когтем увяз в земле. Опасно накренился всей кормой. Но коготь сэра Руюэля Младшего выдерживал и не такой натиск. Равновесие было восстановлено, а осот выдран.
— Росинаааант! — разинув пасть, заорала одна из голов.
Другая проснулась и открыла глаза. Третья, не открывая глаза, послала нас всех к бабушке сэра Руюэля.
Росинант это я. Не скажу, что я стар и меня чаще зовут старым мерином. Упс, я это уже сказал.
— Ищи седло, старый мерин! Едем на охоту! Ни шагу вперёд, или я приготовлю из тебя седло барашка сегодня на ужин! — рявкнул второй головой сэр Руюэль, едва я появился на кабачковой бахче.
Я укоризненно покачал головой. Мной давно был предсказан апоплексический удар второй голове Толстозада Младшего, но она всё никак не унималась.
А сэр Руюэль, расправив крылья, плюхнулся мне на спину.
— Это невыносимо, — проворчал я, проседая изрядно под его тушей, — я напишу в Лигу обиженных меринов, я пожалуюсь мэру и навтыкаю колючек от бешеного кактуса вам в седло, — бубнил я, демонстративно спотыкаясь о каждую каменную плиту огромной дворцовой площади.
Мы остановились. Четверо слуг тащили доспехи, сгибаясь под их тяжестью. Забравшись на лестницы, кряхтя и скрипя зубами, они нахлобучили шлемы на все три головы, закрепили бригантину на необъятной груди моего господина и привесили огромный двуручник, который болтался словно убогий кинжал на поясе сэра Руюэля.
— О, Великий Лошадиный Бог! — возмутился я, переступая с ноги на ногу в нетерпении. — Такая тяга к украшениям приведёт вас к сколиозу, сэр!
И возмущённо всхрапнул. Я, конечно, богатырский конь и мне положено терпеть выходки хозяина, но в такие минуты я с обидой вспоминал, что чуточку, самую малость мерин...
Толстозад Младший лишь ухмылялся и натягивал на себя латные рукавицы.
Ну, зачем, скажите, зачем ему на охоте бригантина и двуручник?! А рукавицы?!
Я вредно поджал губы и замолчал. Вспоминая прошлую охоту, я с ужасом представлял, как мы будем опять нестись, подставив лицо, вернее, три их лица ветру, мне, само собой, будет не до этого — грязь в морду, лядские ветки по шарам… Тралом по болоту, отыскивая уток. Потом петлять за прыснувшими, как назло, в разные стороны зайцами… когда раздался отчаянный крик из-под самой крыши родового гнезда сэра Руюэля Младшего.
— Сэээр! — отчаянно вопил, свесившись из окна, Мальтус, старый слуга, вырастивший сэра Руюэля с пелёнок, э-э, со скорлупы. — Воры в замке!
В следующее мгновение туша сэра Руюэля воткнула в меня шпоры и гакнула мне в ухо в три голоса.
Ясное дело, мне придётся тащить его на чердак. Пока при его-то весе и при доспехах он вспорхнёт в небо, пройдёт вечность.
Винтовые широкие лестницы поднимались на шесть ярусов вверх. Сточенные, выкрошенные зубы ступеней осыпались под копытами, и я тихо шипел из последних сил:
— Нет, я всё-таки напишу в Лигу обиженных меринов! Два месяца назад, помните, когда вам вздумалось согнать с крыши стаю ворон, вам показалось, что они гадят на ваши кабачки, ещё тогда я вам вежливо напомнил, что гонять лошадь по таким лестницам, это противоправно! Я возмущён!
— Неси! — похлопал железной крагой меня по щеке сэр Толстозад Младший. — Неси меня, мой верный Росинант!
Мне показалось или он меня не слушал?
По пути на чердак мы с гиканьем проносились по покоям замка мимо шарахающихся в стороны слуг… Пару раз на мне повисал обезумевший от страха кот. Несчастное животное.
И каждый раз нам кто-нибудь кричал:
— Здесь никого. Гони на чердак.
И мы неслись дальше.
Вытаращивший оторопело глаза Мальтус встретил нас на чердаке и лишь молча махнул куда-то себе за спину.
Я, сдержанно хмыкнув, будто не скакал только что по ступеням шесть этажей подряд, прошёл мимо него. И встал, захрипев судорожно, — сэр Руюэль вонзил с перепугу шпоры мне в бока, что означало, конечно же: "Гони вперёд, старый мерин", но с другой стороны убедительно резануло глотку удилами, что означало "Стояять, кому сказал, гад". Первая голова озадаченно проговорила:
— Нда! Разве это теперь означает сигнал "Воры в замке"?
Две другие головы и я промолчали. Мальтус дрожащим голосом промямлил:
— Но сэр… Мне показалось, что это срочно.
Огромное яйцо лежало перед нами.
Я слышал, как крякнул на моей спине Толстозад Младший, как третья голова — о, представляю, как наконец-то этот флегма открыл глаза — возмущённо прошипела:
— Что это ещё такое?!
И тишина.
— Мальтус! — рявкнул сэр Руюэль, приходя в себя, думаю, величина организма здорово влияет на это. — Надеюсь, ты знаешь, что нужно делать с э-э… этим хламом?!
— Нееет, сэр, — проблеял Мальтус, — оно толкается...
Яйцо было величиной с прикроватную тумбу в спальне сэра Руюэля Младшего. Серо-зелёное, в жёлтых оспинах. Оно лежало на старой, побитой молью лосинной шкуре и было прикрыто кокетливо одним уголком.
— Это какая же тварь пробралась сюда и… — протянула первая голова сэра Руюэля.
Мальтус подошёл к яйцу и приподнял уголок. Золотая цепь с медальоном с фамильным гербом Одуи охватывала яйцо.
— Ты хочешь сказать, она прямо здесь и? — буркнула задумчиво вторая голова.
— Нет! Она принесла его сюда, бережно прижимая к груди! — воскликнула третья. — Обожежмой, ясно, как день! Она хочет, что б я его воспитал! — и заткнулась, испуганно вжавшись в плечи.
Но плечей не было, и она стала искать, куда бы ей спрятаться.
— Кто она? — пролаяли две другие головы, но вдруг поджали губы и пробубнили: — А! Да.
Но тут уже я взмолился:
— Я, конечно, богатырский конь и прочее, но слезет с меня, наконец, хоть кто-нибудь из вас?!
Однако меня никто не слушал. Сэр Руюэль закричал на три голоса.
— Это бред сивой кобылы! — кричала первая голова.
— Паапрашу! — бубнил я.
— Да может быть… может быть, это кто-то из слуг притащил! Подбросил… э-э...
— Ты головааа! — язвительно ухмылялась третья голова.
— Но миледи… — нерешительно протянула вторая, — нет, это не укладывается в моей голове!
— Да, что там, когда укладывалось, я тебя умоляю! — кричала язва третья.
— Но тогда! Тогда...
И они в раз подозрительно замолчали. Потом сэр Руюэль Младший спрыгнул с меня в сердцах. Подошёл к яйцу и, растопырившись, как курица на насесте, сел.
Мне казалось, что я брежу.
— Ужин подашь сюда, — буркнула первая голова трясущемуся Мальтусу, ведь это был его недосмотр, — мне — цыплёнка в молочном соусе. Молоко от той козушки с Двухголовой хребтины, ну, ты знаешь. Да не трясись ты, как студень!
— Кабаний окорок с молодым пореем, — закрыла сонно глаза вторая голова.
— Предатели! — возмутилась третья голова. — Кабачок, фаршированный яйцами грифа, кабачковые оладьи с мёдом, кабачковое пюре со шпинатом! — вызывающе огляделась она.
— Фуу! — протянула первая голова. — Не мельтеши. У меня депрессия.
— А у меня протест, — проворчала вторая с закрытыми глазами. — Это, в конце концов, унизительно. Что я вам, курица какая-нибудь?
По тому, что вслед за этим послышался храп, я понял, что это был риторический вопрос. Вторая голова ушла в спячку.
— Это всё ты, гад, ах, какие у неё глаза, ах, этот чудесный змеиный зрачок, ах, какая порода, погляди, какие ноздри! — третья голова продолжала буйствовать. — Мальтус, — рявкнул он, — сними с меня доспехи, что я, как болван, буду яйцо высиживать в латах?!
— А без лат, ты, конечно, выглядишь на яйце очень даже ничего, — хихикнула первая голова.
— Видела бы вас миледи, сэр, она была бы счастлива, — осклабившись на все зубы, сказал я.
— Уведите этого мерина из детской! — взревел сэр Руюэль.
Мальтус подскочил ко мне и потащил вон с чердака. Довольная улыбка ещё долго не сходила с моей морды.
Счастью моему не было границ. Меня не таскали на охоту. На меня не садились полторы тонны веса. Меня кормили и поили. Утром птичья мелочь, косясь на меня одним глазом, норовила пощелкать моего овса. Но я был ленив и добр. Вёл беседы с Мальтусом и гарцевал по двору перед блондинкой с родинкой на крупе. С чердака доносились иногда вопли и грохот посуды. Летели кости и ругань. Но все понимали, что никакая сила сейчас не заставит оторваться от важного дела сэра Руюэля Младшего.
Потому что у него был пунктик — кабачки и дети. Несколько отпрысков уже покинули родовое гнездо. Всем он дал имя и вотчину. Благо — вотчина преогромная. Сэр Руюэль считал своим всё, что попадало ему на глаза. Мало ли, что вы так не считали. Это ваши проблемы.
И вот дети разлетелись, замок давно пребывал в запустении. Не слышно было больше детских голосов, и сэр Руюэль загрустил. Сейчас, слушая вопли сверху, я узнавал прежние бодрые нотки в этих, таких разных голосах.
Но сегодня грохот усилился. Головы с чердака орали совсем невразумительно. Вот мимо меня пробежал Мальтус, размахивая руками, словно мельница, провизжала кухарка, ещё кто-то. Сверху полетело дырявое корыто, обломок топорища, черенок лопаты, пробитый щит, ещё один, рукоятка от двуручника реснулась мне в переносицу… Эй! Я мог бы вполне отбросить копыта, сэры!
Заподозрил что-то неладное.
И был прав. Через секунду всё стихло. И радостный смех третьей головы возвестил, что родилась девочка.
Девочка родилась чудная. Шаловливая. И с одной головой, что было понятно — все Одуи одноголовые. Но мой хозяин принял это стоически — одна голова хорошо, а три, как ни крути, лучше.
Когда на второй день желтоглазая мисс Руюэль, известное дело, со змеиным зрачком, скатилась с лестницы, покинув надоевший чердак, потоптала кабачки и завязала бантики на всех трёх головах папаши, он растроганно всхлипнул. А после того, как она, спотыкаясь своим змеиным жалом об единственный зубик, пролепетала:
— ПапА.
… взяла за уши в бантиках вторую голову, похожую больше на голову тролля обычного лесного, и чмокнула его сопливо в нос, у сэра Руюэля случился ступор.
Я в это время потянулся за пучком сена с сушёными васильками. Когда раздался беспомощный вопль сэра Толстозада Младшего, словно вопль утопающего, хватающегося за соломинку, а вы можете себе представить, что соломинка в этот момент вызвала бы у сэра Руюэля, в полторы тонны весом, животный ужас.
— Росинааант! — завопил он в три голоса.
Чем страшно рассмешил девчушку. Она захлопала в ладоши и от избытка чувств щипнула папашу за нос. Щипок достался первой голове. От такой несправедливости первая голова психанула заметно. А вторая и третья вежливо промолчали и погрозили малышке пальцем с огромным рубиновым перстнем.
— Я здесь, мой господин, — дожёвывая пук травы, промычал я, высовываясь из-за спины шмыгающего растроганно старика Мальтуса.
— Прими телеграмму для миледи Одуи.
— Записываю, сэр.
— Прописными буквами: миледи тчк однажды двуглавой хребтины я заметил вам зпт что вашей прелестной голове водится много дефис много тараканов тчк приношу вам мои извинения тчк мне очень нравятся ваши тараканы тчк возвращайтесь тчк ждём яйцом и нетерпением тчк
— Итого — с вас десять монет, слишком много тчк и зпт, сэр Толстоз… э-э Руюэль, — я испуганно втянул голову в плечи.
Слава Лошадиному Богу, плечи у меня были, иначе провалиться бы мне под землю от такого конфуза.
Но меня опять никто не слушал.
— Как?! — крутанулась ко мне третья голова сэра Руюэля. — Ты ещё здесь?!
В этом месте меня, как ветром, сдуло.
Пользуясь моей природной злопамятностью, сэр Руюэль Младший часто поручал мне доставить сообщения. Миледи я тогда так и не увидел, и передал сообщение рыжей кобылке, что славно косилась на меня сквозь длинную чёлку...
Миледи объявилась через неделю. Нелёгкая её принесла после полудня, в самую жару.
Небо неожиданно скрылось за тучей.
Но не успел я порадоваться долгожданной прохладе, как жаром полыхнуло по башням замка. Мальтус выглянул и спрятался в стрельчатом окне столовой. Я дремал под балконом детской, которую перенесли с чердака сюда тогда же, как только дитё освободилось от скорлупы.
Сквозь сон я слышал, как забегали вокруг слуги. Заскрипели ворота, закрываясь.
Вот тут-то миледи и разгневалась. Восьмиметровая фурия взвилась в небо. Развернулась злобной пружиной. Длинная шея изогнулась, и из разинутой глотки полыхнуло адовым пламенем. Я не мог оторвать глаз. Красавица. Рыжие глазищи. Змеиный зрачок впился в меня...
— Берегись! — вопль Мальтуса вывел меня из забытья.
Осыпалась башенка, левая, та, что у самых ворот.
Страшный грохот. Осыпалась вторая.
— Его, значит, вызывает, — растянул беззубый рот в улыбке Мальтус. — Сговорятся. Сегодня и сговорятся.
— Нее, — помотал головой я упрямо. — Пришибёт. Сегодня и пришибёт.
— Думаешь?- поджал губы Мальтус.
Я ухмыльнулся.
Козырёк сарая прикрывал нас от мечущейся в небе обезумевшей миледи. И в разговоре мы не заметили, как наступила тишина. А тишина наступила. И стояла. Она длилась. Слышно стало, как вода капает на каменные плиты. Осыпается крошевом разрушенная кладка стены.
Я вытянул шею и никого не увидел. Только слышал поднявшийся скрежет, будто железом по камню.
— Зубами что ли скрежечет, — заржал я и тут же осёкся.
Потому что увидел её.
Миледи повисла, вцепившись когтями в камни старого замка. Вытянув шею, как гусыня, она шла на мощных лапах по отвесной стене вверх. И шипела.
Тут я увидел уже и сэра Руюэля. Тот, спикировав из опочивальни, повис на стене и, распластавшись огромной летучей мышью, висел вниз головой напротив миледи. Крылья двадцатиметровым размахом закрывали детскую.
— Наш-то красавец, — шептал Мальтус, — точно пришибёт её, теперь и пришибёт.
— Неет, — протянул я, зажмурившись, в нас летела каменная крошка и веками копившийся в щелях стен мусор и голубиный помёт. — Сговорятся. Сегодня и сговорятся.
— Разбери вот этих женщин, — рассуждал Мальтус, закрыв глаза и отплёвываясь, — точно говорят, как дракониха на яйцах. Сама подбросила, а теперь сэр Руюэль виноват!
— Ты понимаешь, что она говорит? По-каковски это она шпарит? — я уже давно пытался проникнуть в захлёбывающийся змеиный тет-а-тет, но слов разобрать не мог.
Три головы сэра Руюэля нависли над головой миледи. Та изогнулась и злобно шипела ему что-то в ответ.
Вдруг сэр Руюэль первой головой громко сказал двум другим:
— Хас!
И даже я понял, что — всё. Потому что это слово я знал.
А миледи злобно следила за противником, будто ждала приговора.
— Ну? Чего он сказал, — бубнил мне в ухо Мальтус, — пришибёт или не пришибёт?!
— Пришибёт, сейчас и пришибёт, — процедил я.
А миледи-то жаль. Потому что хас означало казнить.
— Мас! — рявкнула вдруг вторая голова.
Фуу… кажется, пронесло. Вторая не жаждет крови. Теперь надо ждать, что скажет третья голова.
— Ну? Теперь-то что?!
— Титуриен! — третья буркнула не очень разборчиво.
Вот уж не знал, что хозяин такой кровожадный, девицу до истерики довёл. И только потом простил. Титуриен на их, на старом, драконьем, означает помиловать...
Миледи не бросилась сэру Руюэлю на шею.
Не рассыпалась в благодарностях.
Нет. Не та птица. Распахнув крылья, она молча оторвалась от стены, пролетела на низком бреющем над головой Трёхголового Бормотуна и скрылась в окне детской.
Трёхголовый Бормотун спикировал вниз и принялся мерить нервно площадь перед замком. Для его туши она был очень мала. Шагал он тяжело, переваливаясь с боку на бок, и нервно взглядывая вверх всеми тремя головами. Пока в окне детской не раздался радостный вопль малышки:
— МамА!..
И её тридцатикилограммовый грызунчик вылетел в окно. Малышка была счастлива.
Бракосочетание прошло тихо. Ели кабачки и пели колыбельные мисс Руюэль хором.
На кухне, через окно доедая свадебный пирог, я узнал, что старый Одуи, отец миледи, был зол на дочь, что она принесла в подоле, и украл у неё яйцо. И подбросил доброму, глупому Трёхголовому Бормотуну, сэру Руюэлю. И вплоть до самой телеграммы миледи не знала, где яйцо. Получив телеграмму, она решила, что мой хозяин — вор.
Да, день выдался трудный. Это сражение титанов вымотало меня не на шутку, и я решил, что надо, как следует, подкрепиться. Тем более, что окно кухни не закрывалось — стояла летняя душная ночь. Я съел пирог с вишнями размером с кадку, противень обхватом с телегу с кабачками, фаршированными яйцами грифа и залитыми мягким сыром. Как говорили, по рецепту миледи Одуи, упс, миссис Руюэль… Потом подумал и доел ведро чего-то там с грибами. И только увидел первый сон, как… сэр Руюэль на цыпочках вышел из опочивальни и прошептал громогласно:
— Росинааант!
Я сильно вздрогнул. Уже светало.
— Мы едем на охоту!
Грязь в морду, лядские ветки по шарам… Тралом по болоту, отыскивая уток. Петлять за прыснувшими, как назло, в разные стороны зайцами...
О, Великий Лошадиный Бог, наконец-то!
Похожие статьи:
Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах
Рассказы → Лизетта
Рассказы → Незначительные детали
Рассказы → Как открыть звезду?
Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")
