1W

Страшная погоня 7

в выпуске 2022/01/31
20 января 2022 - Титов Андрей
article15570.jpg

 

…В  беседке  мне  открылось  некое  подобие  самостийного,  наспех  организованного  «лектория»,  главным  действующим  лицом  которого являлась  хорошо  мне  знакомая  бородатая  личность  в  островерхом  тюрбане  и  раскидистом  сине-звёздном  облачении  вавилонского  астролога.  Чёрные  очки,  украшавшие  свекольный  нос  «лектора»,  наделяли  неотразимо  мрачным  обаянием  его  живописный  облик. Поведение  гробовщика  отличалось  прежним  спокойствием  и  полной  уверенностью  в  себе.

  На  этот  раз   аудиторию  Эмпедокла  составляли  юноши  и  девушки,  одетые сатирами,  фавнами  и  вакханками. Было  не  совсем  понятно,  где  гробовщик  успел  набрать  их  за  столь  короткий  срок,  но  приобщённых  к  его  откровениям  вполне  хватило  на  то,  чтобы  заполнить  всё  пространство  беседки. Наряды  вольных  слушателей  вызвали противоречивые  чувства.  Они  отличались  такой  незатейливой простотой  и  отсутствием  тканевых  излишеств,  что  поначалу  я  испытал  облегчение,  не  обнаружив  Гекату  среди  столь  раскрепощенной публики. Но  затем  я  понял,  что  радоваться  особо  нечему. По  всей  вероятности,  Эмпедокл  уже  успел  куда-то  увести  девушку  и  спрятать  в  надёжном  месте.  Теперь,  развязав  себе руки,  он  вернулся  назад  с  тем,  чтобы  продолжить  свою деятельность. Похоже,  ему  требовалась  новая  жертва.

  Гробовщик  ни  в  чём  не  изменял  себе. «Священнодействуя»  в  излюбленной  своей  манере,  он  неутомимо  ораторствовал,  приобщая  слушателей  к  миру  запредельных  тайн  Белой  Улитки. Тишина,  царившая  в  цветочном  павильоне,  казалась  такой  хрупкой  и  трепетной,  что  даже  звуки  оркестра,  непрестанно  гремевшего  в  партере,  не  осмеливались  нарушить  её.  Они  словно стихали, касаясь  переплётов,  увитых  декоративной  зеленью.

Всё  это  походило  на  собрание  тайного  оккультного  общества,  где  Эмпедоклу  отводилась  роль  Верховного  Жреца. Сумев  сделаться  кумиром  если  и  немногих,  то  избранных,  Гробовщик безраздельно  правил  бал  в  кругу  новых  своих  послушников.

 

  -..Я  долго  не  мог  прийти в  себя  после  того,  -  доверительно  понизив  голос,  рокотал Гробовщик,  легко  освоившись  с  новым  своим  окружением.  -  Много  дней  спустя  по  ночам  мне  часто  снилась  эта   жуткая  яма,  в  которой  бесследно  растворился  бедняга Нильфомил.  Эти  сны  были  живее  любой  реальности.  Влекомый  магией  бездны,  я подходил  к  самому  краю,  заглядывал  туда, терял  равновесие,  соскальзывал  вниз  и… начинал  медленное,  выматывающее  душу  падение  в  непроглядную  тьму,  заполненную  жаркими  зловонными  испарениями. Я  кружился  по  спирали,  как осенний  лист,  сорванный  с  ветки,  касаясь  временами  стен,  сочившихся  отвратительной  клейкой  слизью,  что  вызывало  у  меня  ни  с  чем  не сравнимое  отвращение. Я  весь  выворачивался наизнанку,  и  моё  тело  начинали  сотрясать  жестокие  конвульсии,  сменявшие  страдания  разума.  Отданный  на  волю  таких  психо-физических  истязаний, я за  одну  ночь  терял  около  четырёх  килограммов  чистого  веса.  Чудовищные  сны  изматывали  и  опустошали,  но  отделаться  от  них  было  невозможно...

  Несмотря  ни  на  что,  хотелось,  конечно,  верить  в  перемены  к  лучшему. И  Предпосылки  тому  были  налицо.  Ведь  я  остался  цел  и  невредим  и  даже  сумел  сохранить  прозрачную  ясность  рассудка,  хотя  последствия,  конечно,  были  тяжелы.  Время  постепенно  сглаживало болезненную  остроту  восприятия,  и  оголившиеся  нервы  затягивались  плотью  повседневности.

  Тем  не  менее,  возвращение  к  событиям,  о  которых   хотелось  забыть  как  можно  скорее,  состоялось  вновь.  Следует  помнить,  что  ни  одна  каверна  инфернального  свойства,  хоть  раз  появившаяся  у  вас  на  пути,  не  исчезает  навсегда.  Закрывшись, она обязательно  напомнит  о  себе  потом,  чуть  позже,  тем  или  иным  способом.  Так  оно  и  вышло.  Совершенно  неожиданно  возник  один  фактор,  который  стал  тревожить  меня  едва  ли  не  больше,  чем  все   предыдущие  стагнации  души  и  тела…

 

  Притаившись  у  перил  беседки  в  неудобной  позе  богомола,  я  внимательно  слушал  рассказ  старика,  стараясь  предугадать  следующий  ход  в  затеянной  им  интриге.  Уже  из  общих  фраз  мне  стало  ясно,  что  Эмпедокл  представляет слушателям  ту  же  историю,  которую  не  успел  рассказать  нам  с  Гекатой.  Правда,  теперь  он  подавал  её  под  иным  соусом. Вернувшись  к  эпизоду  с  таинственной  ямой,  он,  исходя  из  каких-то  своих  соображений,  расцветил  этот  эпизод  другими  тонами,  внеся  в  него  некоторые  изменения.  Теперь  он  прямо,  без  обиняков,  называл  вышеупомянутую   яму  Чревом  Улитки.  Её  появление  и  исчезновение  представляли  собой  неразрешимую  загадку.  Описывая  трагедию,  произошедшую  с  Нильфомилом,  Гробовщик  несколько  раз   повторил,  что  Чрево  Улитки  ВСОСАЛО  его  в  себя,  сделав  значительное  ударение  на  этом  слове.

 

  -  Как  именно  произошла катастрофа  с  Нильфомилом,  я  не  видел, поскольку  в  тот  момент  был  занят  отрыванием  железного  прута  от  могильной  ограды.  /Спасительный  рычаг,  если  помните,  должен   был  высвободить  его  руку,  защемлённую  могильной  плитой/.  Вероятно,  на  это у  меня  ушло  слишком  много  времени.  Что  было  потом,  вы  знаете:  целый  участок  захоронения   провалился  под  землю  бесшумно  и  незаметно,  а  на  его  месте  образовался…  образовалось…  Адский  провал,  нора  дьявола,  калитка  преисподней…  Можете  назвать  её,  как  хотите,  но  я  говорю:  ЧРЕВО   УЛИТКИ!   Я  неоднократно  заглядывал  туда,  я  ловил  звуки,  доносившиеся  из  глубины,  и  скажу  откровенно:  более  подходящего  названия  тут  не  подберёшь.  Однако,  как  ни  было  велико  моё  потрясение, как  ни  пугала  жадная  ненасытность  таинственной  ямы,  я,  прежде  чем  обратиться  в  бегство,  всё  же  сделал  попытку  вытащить  оттуда  приятеля. Крикнув  «Держись  крепче,  Нильф!»,  я  присел  /надо  признаться,  с  большим  для  себя  риском,/  на  скользком  краю  провала  и  сунул,  насколько  возможно  глубоко,  в  чёрную  пустоту  добытый  мною  железный  стержень…

  Разумеется,  я  рассчитывал  на  то,  что  Нильфомил,  если,  конечно,  он  был  в  состоянии  что-то  слышать  и  понимать,  уцепится  со  своей  стороны  за   спасительную  соломину,  и  тогда  как-нибудь,  с  божьей  помощью,  я  вытащу  его  из  гибельного  чрева.  Но  мои  расчеты  не  оправдались. Кто-то  или  что-то -  в  темноте  было  не  разглядеть  -  действительно  схватилось  за  прут,  но  последовавший  затем  рывок  оказался  столь  резким  и  мощным,  что  «соломина»  в  секунду  была вырвана  из  моей  руки.  Ужасная  неожиданность,  едва  не  стоившая  мне  жизни! От  падения  меня спасла  свесившаяся  над  бездной    ветка  акации,  за  которую  я  успел  ухватиться  свободной  рукой…

  Это  было  моё  второе  крупное  везение  за  минувшие  два  часа  тяжёлых  испытаний!  Первый  раз  мне  повезло  с  выбором  цвета  мрамора.  Судьба  явно  благоволила  мне  в  ту  ночь!  Однако  так  получилось,  что  вместе  с  железным  прутом  в  яме  исчезла  моя  перчатка…  Серая  матерчатая  перчатка  с  прошитыми  красными  нитками  ромбиками  на  фалангах  пальцев.  Прилипнув  к  влажному  металлу,  она  незаметно  соскользнула  с  моей  руки  и  вместе  со  стержнем  сгинула на  дне  провала…

  Поймите  правильно,  меня  вовсе  не  расстроила  эта  пропажа. Перчатки  были  в  общем  дешёвые,  бросовые,  особой  материальной  ценности  не  представляли;  при  желании  я  мог  купить  десять  пар  таких  перчаток,  все  потерять  и  тут  же  забыть.  И  всё  же,  спустя  некоторое  время,  череда  странных  событий,  произошедших при  ещё  более  странных  обстоятельствах,  заставили  меня  вспомнить  об  утрате.  Мысль  о  том,  что  предмет  моего  гардероба,  пусть  даже  не  слишком  ценный,  но  хранящий  тепло  и  энергетику  моих  рук,  покоится  на  дне  ужасной  ямы-колодца  рядом  с  разлагающимся  телом,  а  может,  и многими  другими  телами,  мне  неизвестными,  -  эта  мысль всё  чаще  стала  донимать  и  тревожить  меня…

 

  Продолжая  оставаться  незамеченным,  я  слушал  Эмпедокла,  затаив  дыхание,  невольно  проникаясь  трагедийной  патетикой  его  речей. Меня  пробрал  озноб,  когда  я  понял,  насколько  велика  власть  над  людьми  этого  гробовщика-рапсода,  то  ли  притворяющегося слепым,  то  ли  обладающего  каким-то  особым  внутренним  зрением,  позволяющим  ему  заглядывать  в  перспективу  сущего  и  видеть  подлинность  событий  намного  зорче  острее, чем  глаза  обыкновенного  человека.  

 

  -.. Я  полагал,  что  со  временем  всё  пройдёт,  и    поначалу  пытался  не  придавать  этому  значения,  но дело  приняло  очень  нехороший  оборот,  -  затихший  было  бас  Гробовщика  вновь  начал  крепнуть,  набирая силу;  в  нём  зазвучали  знакомые  грозовые  нотки.  -  У  меня  начались  так  называемые  «перчаточные   видения»,  и  пусть  вас  не  смущает  это  словосочетание.  Ибо  природа  и  форма  возникающего  видения определяется  особенностями  психики  каждого  человека,  его  способностью  получать  и усваивать  молниеносные  слепки  потусторонней  натуры…

  Исчезнувшая  в  яме  серая  перчатка  стала являться  мне…  то  в  образе  задушенной  крысы,  которую  тащила  в  зубах  дворовая  кошка,  то  в  виде  подстреленного  дрозда,  упавшего  на  лесную  тропу. Я  обнаруживал  эту  перчатку  в  ворохе  ненужных  тряпок,  которые  перерывали  в  подворотнях  бывалые  старьёвщики,  и  замечал  её   на  руках  совершенно  незнакомых  мне  людей,  бледных,  измождённых,  спешащих  куда-то  с  выражением  безумного  отчаяния  на  лице.

  Перчатка  буквально  «гонялась»  за  мной  по  пятам.  Намёки  на  её  тайную  слежку  открывались  мне  повсюду:  дома, в  гостях,  на  улице, в  оперном  театре,  на  базарных  площадях  и  безлюдных  переулках,  в  цветущих  оранжереях  и  угрюмых  книгохранилищах. Даже  в  антикварных  магазинах,  в  этих  пыльных  «сокровищницах»  отживших  раритетов, заваленных  всевозможными  предметами  старины, чувствовалось  незримое  присутствие  моей  «воскресшей  из  небытия»  преследовательницы.  Даже  в  это  застывшее  царство  мёртвой   роскоши  проникала  её  назойливая  длань.  На  высоких  стеллажах  и  шифоньерах,  заставленных  венецианским  стеклом  и  хрусталём,  между  китайскими  вазами  и  изделиями  из  бронзы,  среди  гипсовых  купидонов  и  фарфоровых  богов  -  повсюду  можно  было  заметить  кончики  её  шевелящихся  серых  пальцев.

  

  Перчатка  -  или,  быть  может,  только  тень  её  -  стала  представляться  мне своеобразной паркой,  несущей  недобрую  весть  в  виде  зашифрованных  символов.  Удивляться  тут особо  нечему.  В  конце  концов,  все  мы  -  рабы  переадресованных  посланий.  К  великому  сожалению,  послания  эти  не  всегда  приходят  по  указанному  адресу  в  надлежащий  срок. Я  понимал,  что  всё  неспроста,  терзался  недоступностью  разгадки,  но  прочитать «перчаточную»  символику  было  выше  моих  сил.  Иногда  тонкие  пальцы  перчатки  складывались  в  причудливые  конфигурации,  напоминавшие  тайные  каббалистические  знаки  «ГИШ»   и  «АРРО»,  и,  только  ориентируясь  на  это,  я  мог  предположить  намёк  на  скорую развязку…

  Свою  лепту  в  нагнетание  атмосферы  внёс  и  календарь  того  года,  оказавшегося,  как  нарочно,  високосным.  Когда  я, сделав  все  необходимые  календарные  выкладки,  сопоставил  их  с  имевшимися  образцами  и после  тщательной  проверки  убедился,  что  канун  Дня  Осеннего  Равноденствия  должен  совпасть  с  чётным  полнолунием,  мне  стало очень  не  по  себе.  Тому,  кто  имеет  представление  о  Ночи  Взаимоисключающих  Совпадений,  нет  необходимости  пояснять,  какое  беспокойство  овладело  мною  в  преддверии  роковой  даты.

 

…Той  осенью  зарядили  настоящие  ливневые  дожди,  каких  не  припомнят  даже  самые  древние  старожилы  восточного  побережья.  Низины  превращались  в  труднопроходимые  болота,  ручьи  и  озёра  выходили  из  берегов,  пересохшие  колодцы  становились  неиссякаемыми  источниками.

  В  канун  Осеннего  Равноденствия  дождь  неожиданно  прекратился.

  …Хляби  небесные  закрылись,  и всё  видимое  пространство  заволокло  густым  мутным  туманом.  Это  был  вздох  облегчения  матушки-земли,  перенасыщенной  губительной  влагой.  Из  неведомых  глубин,  из  бездонных  дыр  и  расщелин  наверх  потянулись  студенистые  дымчатые  струи;  они  несли  в  себе  генетическую  память  десятков-сотен,  а  может,  и  тысяч  ушедших  в  прошлое  поколений.  В  разраставшихся  туманных  массивах  можно  было  наблюдать  причудливые  разводы,  из  которых  сами  собой  складывались  контуры  и  очертания  существ,  населявших  в  доисторическую  эпоху  нашу  землю.  Это  были  даже  не  тени,  а  их  жалкие  отголоски,  эхо  давно  исчезнувших  теней.

  В  один  из  таких  туманно-сумрачных  дней,  наполненных  предчувствием  непостижимого,  я  пришёл  домой  очень  поздно,  уставший  и  разбитый.  Ужинать  не  хотелось.  Вся  еда  казалась  насквозь  пропитанной  затхлой  туманной  сыростью.  Всё  отдавало  плесенью,  мокрой  землёй,  тленными испарениями.  Ограничившись  стаканом  горячего  чая,  я  разобрал  кровать,  лёг  и постарался  уснуть,  но  сон  не  шёл  ко  мне.  Неожиданно  я  принялся  размышлять  об  удивительных  разностях,  приключавшихся  со  мной  последнее  время,  а  также  о  странных  совпадениях,  которые   нельзя  было  списать  на  простую  игру  случая.

  Потом  мне  припомнилось  происшествие  на  кладбище,  повлёкшее  за  собой  смерть   друга.  Я  вспомнил  заросшую  папоротником  мраморную  плиту,  на  поверхности  которой  было  начертано  «INCIDIS  IN  SCYLLAM…»,  а  в  глубокой  трещине,  рассекавшей  её  пополам,  мерцали  зелёные  нефритовые  огоньки;  припомнились  мне,  конечно,  ужасные  пузыри-нарывы,  вздувшиеся  по  краям  надгробия,  когда  мы  с  приятелем  подступили  к  нему  с  двух  сторон;  ну  и  то,  как  у  НИльфомила  намертво  защемило  в  мраморном  расколе  руку,  тоже  нельзя  было  не  вспомнить.  Так  я  лежал,  предаваясь  невесёлым  воспоминаниям,  глядя  в  потолок,  и  эти  сцены   проносились  перед  моими  глазами  одна  за  другой  с  такой  непосредственной  живостью,  словно  всё  произошло  буквально  пару  дней  назад.

  Сумерки  заметно  укрупняли  тени,  скопившиеся  по  углам  комнаты,  отчего   стало  казаться,  будто  в  моей  спальне,  за  комодом  или  за  шифоньером,  находится  ещё  кто-то.  В  какой-то  момент  мне  даже почудилось,  что  там  прячется  мой  друг,  которого  я  с  тех  пор  считал  погибшим.  Прижимая  к  груди  изуродованную  плитой  руку,  он  смотрит  на  меня  из  темноты  с  затаённой  злобой,  словно  желая  отомстить  за  то,  что  я  тогда  убежал,  не  сумев  спасти  его  жизнь…

  Веская  убедительность  таких  видений  бросала  меня  в  холодный  пот. Несколько  раз  я  поднимался  с  кровати  и  с  сильно  бьющимся  сердцем  подходил  к  тем  местам,  где  тени  формировались  как-то  очень  уж  подозрительно  выпукло.  Я  всё  осматривал  как  следует,  открывал  дверцы  шкафов  и  тумбочек,  передвигал  стулья,  даже  залезал  под  стол.   И  хотя  постороннего  присутствия  нигде  не  обнаруживалось,  легче  от  этого  не  становилось…

  Время  перевалило  уже  далеко  за  полночь,  а  мне  всё  было никак  не  успокоиться.  Голова  продолжала  сохранять  ненормальную  ясность,  и  глаза,  как  ни  пытался  я  закрыть  их,  раскрывались  сами  собой,  словно  на  пружинах.  Потеряв  всякую  надежду  на  естественный  сон,  я  встал  и  принялся  разводить  в  стакане  воды  удвоенную  дозу брома  с  содой,  и  вдруг  на  улице,  за  окнами  моей  спальни,  послышался  странный  шум.  Создалось  впечатление,  что  кто-то  прошёлся,  не  торопясь,  вдоль  по  дорожке,  ведущей  к  саду,  затем  повернул  назад…

Я  только  успел  отметить,  что  неизвестный  остановился  как  раз  напротив  входа  в  мой  дом,  как  тут  же  послышался голос. «Дорогой  Эмпедокл,  прошу  вас…»  -  раздалось  вдруг  из  темноты.  Обращение  прозвучало  как-то  вяло, неразборчиво  и  оборвалось  так  внезапно,  словно  говорившему  положили   на  лицо  подушку,  однако  своё  имя  мне  разобрать  удалось.

  Держа  в  руке  свечу,  я  подошёл  к  окну  и,  осторожно  раздвинув  занавески,  выглянул на  улицу…

Похожие статьи:

РассказыПленник Похоронной Упряжки /Пролог/

РассказыПленник Похоронной Упряжки Глава 1

РассказыПленник Похоронной Упряжки Глава 3

РассказыПленник Похоронной Упряжки Глава 4

РассказыПленник похоронной упряжки Глава 2

Рейтинг: +2 Голосов: 2 451 просмотр
Нравится
Комментарии (3)
Евгений Вечканов # 21 января 2022 в 01:59 +2
Ура! Новая часть!
Плюс.
Ну вот, на самом интересном месте!
Титов Андрей # 27 января 2022 в 15:11 +1
love crazy !!!!))))).....
DaraFromChaos # 29 января 2022 в 22:01 +1
Ну вот, на самом интересном месте!
Змий злой ентот Андрей!
Мы с бензопилой от него в беспрерывном возмущении zlo laugh
Добавить комментарий RSS-лента RSS-лента комментариев