Снег

— В атаку! — этот крик рвет глотку — воздуха и так не хватает, все в дыму, но по-иному уже нельзя.

По груди мечется гильза на цепочке, почти в такт захлебывающемуся сердцу. Они уже точно не знают, за что воюют, просто исполняют приказы — они солдаты, это честь и приговор. В лицо бьет мелкий, колючий снег; в прожженной, рваной форме холодно — нужно срочно раздобыть хоть какую-нибудь одежду.

Впереди замаячила спина, но не понять — свой или чужой: все одинаково грязные, ободранные, а рожи черные, как у негров. Ну его, кто бы ни был, пускай чешет с миром.

— Командир? — в точке сбора на него смотрят усталые, пустые глаза солдат; по связи они получили очередной приказ, и все… никто не стал слушать доклад о ситуации полностью. Похоже, действительно они там никому не нужны. Придется выкручиваться — хоть дезертируй, хотя, судя по виду противника, у них там тоже не сладко. Будь же неладен это город и АЭС при нем! Все надоело, и смерть кажется не страшной — после такого количества пролитой крови, после друзей, умиравших на руках...

Он отдал ребятам последнюю пачку сигарет и вышел из занятого ими склада — все равно холодно, и воды нет, хоть снегом рожу почистить, если намело. Он успел только кивнуть часовому, как в груди стало нестерпимо больно, а потом тьма приняла в свои объятья.

«Сука, снайпер...»

Очнулся он в чем мать родила, рядом в руку тыкался холодный собачий нос. Открыв глаза, он подпрыгнул — крупный, пушистый волк оскалился на его резкие движения, но не торопился бросаться. Место было вроде бы знакомое, но все держалось на честном слове, будто зданию было лет сто и оно было заброшено очень давно. Там, откуда он только встал, была кровь, чуть светящаяся, но уже застывающая.

Одежды нет, но он грязен как черт, в крови; только он и серый — смотрящий желтющими глазами, умными, живыми. Башка варила явно туго, иначе бы он никогда бы не пошел за волком в приоткрытую, висящую на одной петле дверь.

Снег, море снега -выглаженная им степь, и только где-то в стороне виднеется лесок. Снег безумно бел, а сверху луна, круглая, как волчий глаз. А в груди щемит, там вошла пуля, и выше — в сердце… Бред, все это бред, его тело остывает на асфальте, а ребята, наверное, ищут снайпера. Его нет, больше нет, только снег… а они там тоже умрут.

Волк завыл, из ниоткуда явились еще серые и поддержали — ему показалось, что у него сейчас разорвется сердце, и, задрав небритое лицо, подставляя его холоду и Луне, он завыл с ними. А потом начался бег, согревающий и очищающий от ненужных мыслей. Он должен был упасть давно, но волей держался рядом со зверями.

Рассвет резанул по глазам, а следом донесся высокий крик — и снова слабость и темнота. Теперь уж точно все, кого бы поблагодарить за столь прекрасные последние часы...

— Ишь, собрался помирать, давай-давай, глазки открывай, — женский голос; тепло, даже жарко, и что-то мокрое возят по коже.

Он сел, привычно поскреб щетину и тут же отвернулся, ища, чем прикрыться.

— На, не робей, принцесса, -ему суют латаные, но чистые треники.

Теперь можно рассмотреть, куда его занесло. Да это же баня — добротная, бревенчатая, с низким потолком, и печка есть.

— Вот так, — он не заметил, как на него надели шнурок с чем-то холодным. Первая мысль мелькнула, что это его патрон, но, рассмотрев подарок, с удивлением обнаружил, что это серебряный крестик.

— Еще иконы в красном углу не хватает в избе, — он поморщился: горло саднило, как и шрамы на груди; странно все это, нелепо и одновременно так спокойно и хорошо. Он рассматривал хозяйку в нелепых джинсах, майке и косынке с нарисованным огнем.

— Нет тут икон, некому рисовать, а вот Бог везде, во всем, — она чуть смущенно улыбнулась на его взгляд.

— И во мне Бог? — он встал, шагнул к двери, выходя в холодную часть бани. Девушка пошла следом -худющая, с обычными глазами, только взгляд -добрый, спокойный; он так одичал, похоже, что и забыл, что так можно смотреть.

Теперь он ощутил запахи -дерево, его собственный аромат, чистый, немного дымный, но не того дыма -все осталось там, как и война. Девушка пахла совсем непривычно — травой, молоком, хлебом и Жизнью. Ни пластика, ни кислого духа изморенного тела, ни гари.

После света лампадки солнце ослепляло, снег горел искрами под ним. Он не ощутил веса набрякшего мохнатого полушубка, не обратил внимания, что обул самые обычные лапти.

Сердце забилось быстрее, мир наполнили звуки жизни, а в сердце отпечатались луна и волки.

— Бог есть все, — он шагнул за хозяйкой на дорожку, ведущую в дом. Душа ожила, и все было как молитва, жизнь не имела цены — она здесь законное право. И неважно, что за спиной.

Похожие статьи:

Рассказы → Танатос 78

Рассказы → Новогодняя история в черно-белых тонах

Рассказы → Брокер жизни

Рассказы → Лестница в небо из лепестков сакуры

Рассказы → Пустота