Ру

   На этой Богом забытой земле ветер дует только с юга или севера. Почему? Никто не знает, да и не спрашивает. Здесь вообще не задают вопросы.

   Ветра с севера – время беды и молитвы. Если не наступит смерть, придёт хворь или утрата, но молитвы не прекратятся.

   Безветрие – время спокойных снов. Может длиться неделями или месяцами, а, бывает, всего лишь пару дней, или того меньше. Чем дольше период безветрия, тем опаснее, тяжелее принять неизбежное.

Иири

— Сегодня будет жарко, — сказала девушка, проведя ладонью по потному лбу. – А завтра может и не наступить.

   Полуденное солнце обжигало кончики распухших пальцев, во рту пересохло, клонило в сон. Благоговейная тишина — порой томительная, порой минутная, обманчивая или оглушительная, сонная или безмолвная – всегда сопровождала безветрие.

   Иири родилась в тихую ночь, а утром осиротела. Невидимые забрали родителей, оставив младенца, разрывавшегося в крике, оповещавшего неспящую округу о том, что опасность миновала, обрушившись на её дом.

— А если они заберут и тебя? – произнесла Иири, проведя рукой по круглому животу, отметив в очередной раз, как сильно растянуло кожу, что, казалось, еще чуть-чуть и лопнет.

   Оставалось совсем немного до появления ребёнка, поэтому отёки и одышка не беспокоили. Тревожило безветрие, вселявшее пустые надежды, манившее иллюзией, заставляя обманываться. Прошло четыре недели с момента последнего визита невидимых, принёсшего смерть, хоть и отчасти желанную: немощный одноногий старик из дома через три улицы совсем измаялся, отчаянно грезя поскорее воссоединиться с любимой супругой, которую невидимые забрали много лет назад. Вымаливать смерть было бесполезно – невидимые не внимали просьбам, поэтому некоторые жители молча ждали своего часа.

— Немного отдохнём, и пойдём домой, — прошептала Иири, не в силах сопротивляться сонливости.

   Горячий воздух сушил кожу и волосы, отчего последние теряли блеск и мягкость. Вставать не хотелось, поэтому она вытянула ноги, подставив ступни безжалостному солнцу, и погрузилась во тьму.

   Ей всегда снились цветные сны. Раз за разом, разноцветные маслянистые волны, неспешно сменяя одна другую, то приближались, то отдалялись. Черно-белый город преображался: дома, один за другим, вдруг становились красными, зелеными, синими. По узким улицам бежали разноцветные струйки: то замирая, то вновь продолжая движение. Словно живые, двигались в известном лишь им направлении. Иири стояла на вершине холма, с интересом наблюдая за чудесным превращением, не в силах отвести восхищённого взгляда. Позади молчала мельница, задумчивая и равнодушная. Не для помола муки, а в качестве оповестительного сигнала. Заместо мельницы вполне мог молчаливо стоять и маяк. Возможно, тогда бы здесь разлилось и море, лазурное, необъятное и безмятежное. Тогда бы Иири плескалась в прохладных волнах, встречала закат на песчаном берегу, прислушивалась к крикам голодных чаек. Возможно, тогда бы и грозные корабли сновали туда-сюда, рассекая неспешные волны, изредка издавая протяжные, громкие, резкие или глухие и тихие гудки. Мечтать возле моря, безмолвного или шумного, куда приятнее, нежели рядом с молчаливой мельницей.

   Когда пёстрые волны покидали город, а последняя струйка исчезала, просочившись в зазор между глиняными кирпичами, Иири просыпалась.

— Нужно нарвать травы, — прошептала девушка, с трудом открыв глаза. Пелена сна не отпускала, манила остаться.

   У подножия холма росла высокая трава цвета индиго, мягкая, словно шёлк, издававшая насыщенный и удивительный аромат. Если вырвать с корнем, трава принимала болезненно желтый оттенок, мгновенно высыхала, потеряв запах. Необходимо было отламывать стебель немного выше основания. Сам же невысокий холм покрывала золотистого цвета травянистая гладь с мелкими белыми цветами, не имевшими запах.

   Огромные лопасти медленно приходили в движение. Иири вздрогнула и оглянулась.

— С юга, — прошептала, ощущая, как беспокойство липкой жижей разливается по телу. – Быть смерти. О, Всевышний, береги Вельму.

Вельма

   Худощавая, с бледным лицом и впалыми глазами, женщина, хоть и не приблизившаяся еще к пожилому возрасту, но уже смело перешагнувшая за отметку среднего, перебирала крепкие стебли травы, вдыхая приятный аромат, напоминавший о давно позабытых днях. Когда-то ярко-синие, теперь же поблекшие, потухшие и затуманенные глаза смотрели в пустоту, выражая усталость и безразличие. Иири обещала нарвать свежей травы, поэтому женщина высвобождала круглую напольную вазу от старых стеблей.

   Она не всегда была слепой. Много лет назад невидимые забрали зрение, пощадив дрожавшую от страха молодую женщину. Сквозь непроглядную мглу голубоглазая, пышноволосая Вельма слышала шепот, окутывавший словно покрывалом. Их было много – даже не тысячи – они были всем: дыханием, мыслями, ощущениями, воспоминаниями, словами.

— Atiro ma gamo es medi… – голоса манили, открывая путь к тайне.

— Атиро ма гамо эс мэди… – шептала Вельма, погружаясь во тьму, принимая участь.

    Той мглой она перестала видеть. Дрожавшими руками ощупывала себя сидя на холодном полу в надежде пробраться сквозь тьму, увидеть, как прежде. Всё вокруг в мгновение стало чужим. Смерть обошла стороной, но нежданная беда оказалась непосильной ношей. Блуждая среди пустых улиц, не зная сна и отдыха, она просила невидимых вернуть зрение или забрать её вовсе. День за днём, неделя за неделей силы покидали потерявшую надежду. Если бы не Иири, вдохнувшая жизнь в обессиленное тело, подарившая смысл бесцельному блужданию, Вельма затерялась бы среди бесцветной тьмы.

   Слепая женщина вырастила осиротевшую малышку. Теперь девушка заботилась о стареющей Вельме. Иири всегда была добра и отзывчива, не только к ней – ко всем.

— Ты слышала легенду про иири? – спросила Вельма однажды.

   Васильковые глаза маленькой девочки смотрели с любопытством. Иири росла любознательным и общительным ребёнком. Пытливый ум искал ответы на тысячу вопросов, которые не могли не возникнуть, если родился в этом городе, но на которые никто никогда не спешил ответить.

— Небесные птицы, – продолжила Вельма. – Крылья цвета индиго, трели подобны священным песнопениям – никогда не повторяются дважды – белоснежный клюв и лапки, а глаза… – Вельма замолкла на некоторое время, словно вглядываясь в невидимое изображение перед ней. – А глаза васильковые, как у тебя, Иири. – Приблизившись к девочке, нежно провела рукой по мягким волосам.

— Но я не видела никаких птиц, — произнесла любознательная слушательница.

— Птицы не бывают в наших краях. Облетают стороной, улетают на запад, боятся ветров.

— Ветра, они…

— Тшш… — резко зашипела Вельма, приложив палец к губам. – Ни слова о них! Ни слова, Иири.

— Но я ничуть не боюсь их! Напротив! Пусть заберут меня к маме и папе! – закричала девочка, выбежав из дома.

— Иири! Стой!

   Улица заполнилась грязной пылью, ветер сбивал с ног. Иири стала смутным силуэтом, бесформенным пятном, очертанием посреди скрипучей пыльной вьюги.

— Atiro ma gamo es medi… – звенящий шёпот слышался в каждой пылинке.

   Женщина пыталась догнать упрямую девчонку, протянув руки, ощупывая воздух, но та давно скрылась в пелене тьмы, исчезла, пропала. Упав на колени, Вельма закрыла лицо ладонями, страх сковал тело – они приближались, оповещая округу зловещим шепотом.

— Atiro ma gamo es medi… – голоса манили, открывая путь к тайне.

— Атиро ма гамо эс мэди… – повторяла Вельма.

   Теперь она молила, чтобы Всевышний уберёг Иири и пощадил её саму, иначе малышка осталась бы совсем одна. Молитвы – одна за другой – были услышаны. Той мглой сварливый старик с соседней улицы потерял слух, а рыжий проказник, всегда с вызовом показывавший слепой Вельме язык при встрече, онемел. Иири же вернулась домой.

Иири

   Тяжело ступая, девушка спускалась с холма, придерживая большой живот снизу, словно боясь, что он скатится огромным шаром, стоит отпустить ладонь. Невидимые не трогали Иири – она сама была для них невидимкой.

   В день, когда Вельма не смогла остановить упрямую девчонку, Иири бежала по длинной узкой улице, пробираясь сквозь клубы пыли, крича во всё горло: «Заберите же меня, ну же, попробуйте!» Но пыль даже не оседала на кончиках её волос. «Заберите меня, прошу вас», — кричала она ещё громче, но невидимые проносились мимо, облетая девочку. «Заберите меня, пожалуйста», — молила она. И так раз за разом. «Я хочу к маме и папе!» — упорно повторяла она. Но невидимые забирали мальчишку с соседней улицы, нерожденного малыша с конца города, старую женщину, которая любила запах роз, никак не желавших раскрыть бутоны в её саду, моложавого мужчину в нелепой шляпе – всех, кроме неё. «Ненавижу вас, глупые ветра!» — яростно проклинала она, стуча кулаками по асфальту. Но они не замечали девочку с васильковыми глазами, обходя стороной.

   Лопасти мельницы вращались, словно обезумевшие, и Иири торопливо приближалась к городу, шаг за шагом, быстрее, ещё быстрее. Затем побежала, надеясь, что невидимые не тронули Вельму. Клубы пыли проносились мимо неё, но она давно не обращала на них внимания.

   С силой толкнув дверь, Иири ворвалась в дом, впустив пыльную вьюгу, что со свистом пронеслась по небольшой комнате, а затем растворилась. Девушка вздохнула с облегчением, увидев Вельму, сидевшую на полу, шевеля губами — глаза блестели лихорадочным безумием.

— Всё прошло, — сказала Иири, приобняв её за плечи.

   Осторожно прижавшись, чтобы не надавить на живот, Вельма вдруг отпрянула – всё её тело выражало ужас. Гримаса горечи застыла на лице, бесцветные глаза впились испепеляющим взглядом.

— Что такое? – спросила Иири, улыбнувшись. – Не бойся, они ушли.

— Твой живот… – произнесла Вельма, подняв руку, указывая тонким костлявым пальцем. – Его нет.

   Иири судорожно ощупывала тело в поисках круглого и плотного убежища своего малыша, но оно исчезло. Не в силах посмотреть вниз, она оглядывала стены, половицы лестницы, мебель, всматривалась в морщинки Вельмы, смотрела по сторонам – только не на живот, которого не было. Издав истошный разъярённый вопль, девушка бросилась прочь.

— Верните, верните мне моего малыша-а-а! – Иири разрывалась криком, как младенец, появившийся на свет. – Отдайте мне его обратно-о! Не-е-ет, этого не может бы-ы-ыть! – Теперь она выла, глотая слёзы.

   С холма на неё равнодушно смотрела мельница: лопасти застыли, словно и не вращались вовсе пару минут назад. Из домов выходили затаившиеся во время вьюги тела людей. Они молчаливо радовались минувшей участи, но не могли открыто выказывать облегчение, а просто проходили мимо: кто-то останавливался, но лишь на мгновение, кто-то шёл дальше, но никто не осмеливался произнести хоть слово.

   Солнце обжигало, мгновенны высушивая слёзы — каплю за каплей — оставляя соленые разводы на щеках, белоснежные полоски, сухие струйки.

— Когда вы вернётесь, — закричала Иири, поднимаясь с раскалённого асфальта. – Клянусь Всевышним, я заставлю вас об этом пожалеть! Невидимые твари!

   Почувствовав чей-то пристальный взгляд, девушка обернулась. Вельма стояла позади, не решаясь приблизиться к разъярённой Иири.

— Я покажу им, вот увидишь, — сказала девушка, прижавшись. – Ты ведь мне веришь? – спросила шёпотом. – Что ты слышишь, Вельма? Скажи мне! Что они говорят тебе, когда приходят? Ведь они разговаривают с тобой, я знаю!

   Вельма смотрела на девушку непонимающим взглядом пустоты. Оттолкнув женщину, Иири побежала к холму. «Почему она не рассказывает? Проклятая Вельма!» — слепящая, жгучая ярость подгоняла девушку, и она не оглядываясь бежала всё быстрее, оставляя позади силуэты людей и домов.

   Заросли пахучей травы встретили Иири сладостным ароматом.

— Видите? – девушка указала на живот. – Его там нет! Пусто! – горестный стон вырвался из груди. – Они забрали его.

   Высокая трава, упругая и молодая, безмятежно оглядывала Иири не колыхаясь. Безветрие разливалось по полю, поднималось на холм, окутывало Богом забытый город. Но девушка больше не ощущала покоя и облегчения – лишь гнев, пылавший внутри, обжигавший, словно пламя беспощадного огня.

   Она вдруг услышала мелодию колыбельной, что напевала Вельма, когда маленькая Иири капризничала, не желая засыпать, топая ножками. Звук становился громче, разносился в округе, успокаивая, утешая, убаюкивая. Устыдившись гнева, Иири неспешно возвращалась домой, неслышно ступая по мягкой траве, разгоряченному асфальту, покорившись безжалостному безветрию.

— Расскажи мне свою историю, Вельма, — сказала она, присев рядом с женщиной, вырастившей любознательную девочку с васильковыми глазами. – Ты никогда не говорила о себе. Какой ты была до меня? Были ли у тебя дети? Любовалась ли ты закатом? Расскажи…

   Вельма молчала, но Иири чувствовала, что где-то внутри женщина громко плачет, вспоминая мгновения, погрузившись в невидимую пелену дождя.

— Нарисуй его, Иири, — сказала Вельма, взяв девушку за руку. – Успокой нестерпимую боль.

— Рисунок! — Иири бросилась к столу. – Как же я не подумала! – взяв карандаш, прикоснулась к белоснежному листу. – Мой малыш!

   Рисунки Иири оживали, пусть ненадолго — на десяток секунд — но жили, чувствовали, ощущали, дышали. Стая встревоженных птиц взмывала ввысь, тут же растворяясь в воздухе; онемевший мальчишка с рыжей копной волос громко приветствовал, улыбаясь; нарисованная Вельма восхищённо оглядывалась по сторонам, вспоминая позабытые краски; бегущий олень срывался с листа, стоило сделать последний штрих; хлёсткий дождь, не бывавший в здешних краях, проливался, задерживаясь в теплых, широко раскрытых ладошках Иири.

   Громкий крик младенца взбудоражил тишину комнаты, как только девушка закончила рисунок.

— Мой малыш, — прошептала Иири, сжав карандаш, прислушиваясь к ощущениям, что впервые испытала.

   Она рисовала вновь и вновь, впитывая мгновения материнства, упиваясь то пронзительным криком малыша, то молчаливой улыбкой, вдыхая запах новорожденного, пока, обессиленная, не прислонилась к стене, закрыв глаза.

— Я больше не хочу рисовать, Вельма, — вздохнула Иири, положив карандаш на пол. – Всё это лишь сладостные мгновения, мнимое наслаждение, а после приходит жгучая боль, и становится только хуже. – Вельма молча кивнула. — Я больше не могу рисовать, пойми.

   Вельма любила дождь, мягкий и тихий, словно она сама. Иири часто рисовала для неё. Они поднимались на холм, и Вельма молча ждала, пока рисунок будет закончен, и тёплые капли коснутся лица – тогда она улыбалась, радовалась, словно девчонка.

— Но один рисунок, — произнесла Иири через некоторое время, вскочив, — я сделаю. Для них, этих беспощадных тварей! Я уничтожу их, вот увидишь. – Иири металась по комнате, обдумывая внезапно возникшую идею. – Голодное пламя, которое поглотит невидимых – всех до единого! Я выпущу его с листа, словно ненасытного зверя!

   Подняв карандаш, сжав стержень, словно копьё, несущее смерть, она подошла к двери. Распахнув ни разу не издавшие скрип створки, вышла на крыльцо. Медленно опустившись, присела на верхнюю ступень.

— И с места не сдвинусь! – выкрикнула в воздух. – Буду здесь!

   Теперь безветрие превратилось в томительное и напряжённое ожидание. Дни сменяли друг друга невыносимо медленно — не так, как раньше — тянулись словно смола, но Иири ждала – она была готова ждать вечность.

   С крыльца отчетливо просматривалась мельница, готовая в любой момент подать предостерегающий сигнал. Иири всматривалась в бездвижные лопасти, изредка вскакивая, но тут же присаживаясь, тяжело вздыхая, мол, показалось.

— Ну же… – шептала она, пронзая взглядом воздух, поторапливая то ли мельницу, то ли невидимых. – Ну же…

   Тео, шустрый кучерявый мальчишка с огромными зелёными глазами, завидев Иири на крыльце с карандашом и листом бумаги, со звонким воплем: «Котёнок, котёно-о-ок!» побежал к ней, раскинув руки.

— Не сегодня, Тео, — равнодушно произнесла девушка, не взглянув на мальчишку.

— Котёно-о-ок, — канючил малыш.

— Нет, Тео, нет, нет, — повторяла она, глядя на мельницу. – Они могут появиться в любую секунду.

— Кто «они»? – спросил мальчик, присев рядом.

— Невидимые, — не отрывая взгляда от неподвижных лопастей ответила Иири.

— Ветра?

— Ветра, Тео, ветра.

   Мальчишка молча сидел некоторое время, ёрзая и рассматривая деревянные ступени, а затем, тяжело вздохнув и насупившись, пошёл прочь, оставив Иири наедине с ожиданием.

— Плохая Иири! – раздалось издалека.

— Извини, малыш, — прошептала она.

   Раньше она обязательно нарисовала бы для Тео котёнка. Каждый раз он просил разных: то пушистого с чёрной, как уголь, шерстью, то голубого с розовой полоской, то совсем без шерсти, но обязательного желтого, то белоснежного – каждый раз разного. Подойдя поближе, к самому краю листа, он наблюдал, как черта за чертой, штрих за штрихом рождался то шаловливый, то ласковый, то испуганный, то сонный и молчаливый зверёныш. Протянув руки, мальчик звонко смеялся, когда долгожданный зверёк попадал к нему в объятия. «Котё-ё-нок…» — шептал Тео, уткнувшись лицом в тело маленького существа.

— Прости, Тео… – сказала Иири, чувствуя как тяжелеют веки.

— Отдохни, Иири, — мягкая ладонь Вельмы опустилась на хрупкое плечо. – Ты должна поспать.

— Нельзя, Вельма, — повторяла девушка, закрывая глаза. — Они придут.

   Синяя волна застыла над городом – Иири попыталась открыть глаза. Всплеск – исчезла, оставив капли на крышах.

— Нет, — шептала она, цепляясь словами за воздух, словно карабкаясь вверх из пустоты.

   Багровая волна захлестнула город, прошла сквозь него, и тут же возникла фиолетовая, еще больше, сильнее.

– Я должна проснуться, — веки сомкнулись. – Я не … – лопасти мельницы медленно приходили в движение.

   Иири стояла на холме, разглядывая чёрно-белый город. Вот, фиолетовая струйка коснулась асфальта и побежала, оставляя цветную полосу позади. Вот, зелёная, еще быстрее и проворнее фиолетовой, коснулась стройной ножки высокой скамьи, преобразив её ярким цветом. А вот, красная, поползла по стенам, извиваясь огненной змейкой, и, просочившись в крохотный зазор между кирпичами, скрылась внутри. «Изумительно», — прошептала Иири, наблюдавшая за игрой красок.

   Тем временем над городом поднялось облако серой пыли, тяжёлые мельничные жернова вращались, издавая оглушительный рёв. Южный свирепый ветер закручивал лопасти так, что казалось, ещё немного и они улетят прочь, сорвавшись с винта. Страшный гул голосов разрывал воздух, проникая сквозь запертые двери домов. Невидимые проносились со свистом, оставляя ощущение призрачного присутствия. Облетев Иири прошмыгнули в дом, где тихим шёпотом раздавалось: «Атиро ма гамо…»

— Es medi… – мягким дуновением донеслись до Вельмы.

   Широко раскрыв глаза, женщина протянула безвольные руки, смиренно принимая участь.

— Вельма? – облако пыли, нависшее над крыльцом медленно растворялось: пылинка за пылинкой. – Вельма! – Иири вскочила, с трудом устояв на ногах. – Вельма!

   Дом был пуст. Иири взглянула на глубокую напольную вазу, вспомнив, что не нарвала для Вельмы пахучей травы.

Ру

   Всё вокруг потеряло смысл, чувство вины осело глубоко внутри,отчего дышать становилось невыносимо тяжело.

— Прости, Вельма, — шептала Иири, бродя по улицам. – Прости, Тео, — говорила она, небрежно отмахиваясь от мальчонки. – Простите меня…

   Стало совсем неважно, когда появятся невидимые, ведь они были само́й неизбежностью.

— Как ваши дела, прекрасная Иири? – раздался голос, и девушка остановилась.

   Седовласый и седобородый старик хитро прищурился голубыми глазами.

— Цветочник без цветов, — улыбнулась она равнодушно.

— Он самый, — засмеялся неугомонный старик. – Время крошечным бутонам распускаться.

— Здесь не цветут цветы…

— Здесь не идут дожди, — старик явно надеялся поболтать, но Иири не было дела до его желаний.

— Проклятый город, несущий увечье и смерть, — произнесла она, уходя.

— Смерть? – вопрос старика превратился в эхо.

   Гнев уступил спокойствию. Напряжённое ожидание – равнодушию. Совсем не важно, когда лопасти мельницы закружатся, если это и есть неизбежность. Иири день изо дня бродила по узким улицам, порой считая шаги, порой, закрыв глаза, на ощупь. Бродила, не зная цели, не имея желаний, отпустив страхи. Пустота, заполнившая её до краёв, выливалась наружу, смешиваясь с воздухом, проникая внутрь с дыханием, оставаясь и заполняя новые тела.

   «Солнечные иири не терпят холода. Их клюв всегда тёплый», — вспомнила она слова Вельмы.

— Солнечных иири не существует, — произнесла девушка, улыбнувшись. – И этого города, и меня.

   Давящая усталость разливалась по телу, шаги становились медленнее, тяжелее. Лёгкое дуновение ветра дотронулось до нежной руки, игриво пробежало между тонких волосинок, ласково погладило плечи. Иири закрыла глаза и подставила лицо следующему, уже более сильному порыву, растрепавшему длинные вьющиеся волосы. Это был иной поток воздуха, незнакомый, чужой.

— С запада? – спросила она удивленно. – Но как это возможно?

   Ласковый, несильный и свежий, ветер обволакивал, манил, просил задержаться, насладиться им.

— Обман, — шепнула Иири. – Невидимым не обмануть меня! — Девушка побежала к дому, где на ступеньках остался белоснежный лист с карандашом.

   Ветер усиливался, раскачивая подвесные светильники на площади, поднимая пыль с асфальта, закручиваясь маленькими воронками.

— С юга! – закричала Иири, сжимая стержень карандаша. – Видите, вам не обмануть меня!

   Ветер дул в лицо, толкался, словно драчливый мальчишка, бросался горстями серой пыли.

— Больше не будет смерти! — кричала она, глядя васильковыми глазами, полными безумия и неистовства, в небо. – Вы все сгорите дотла!

   Упав на колени, Иири в спешке рисовала пламя, безжалостное, способное поглотить и уничтожить всё вокруг. Штрих за штрихом, торопилась создать огненного зверя. Ветер пытался вырвать лист бумаги из рук, но девушка крепко прижимала его ладонью к асфальту.

— Еще немного, и я навсегда избавлюсь от вас! — выпустив разъярённый огонь с листа, приготовилась к торжеству, но пламя окружило её плотным кольцом, сомкнулось, оставив невидимых вне круга.

   «Готова ли ты сгореть в своём гневе?» — вспомнила она слова Вельмы. «Готова ли ты гореть вместе со мной?» – ответила тогда Иири, бросив испепеляющий взгляд.

   Огненный круг сжимался, а шёпот становился громче: можно было разобрать слова.

— Atiro ma gamo es medi… – завывали невидимые в унисон.

   «Эти ли слова шептали они Вельме? Почему она не могла их запомнить? Что это значит?..» — один за другим, тысячи вопросов возникали, не дожидавшись ответов, сменяя друг друга.

— Atiro… – похож на голос Вельмы.

— Ma gamo … – а это голос старика-цветочника.

— Es medi… – а этот слишком знакомый, но чей? Мой?

   Иири замерла, прислушиваясь. Языки пламени дразнили, но даже не пытались дотронуться. Казалось, разум покинул её. Лица жителей проклятого города мелькали перед глазами. То появлялись, то исчезали. Вдруг пламя погасло, исчезло, испарилось.

— Атиро ма гамо эс меди… – Иири внезапно поняла значение каждого слова. — Отдай мне тело и обрети… – произнесла она еле слышно.

— Es medi…

— Эс меди… И обрети… Обрети что? Что?! – закричала девушка, сама превращаясь в пламя. – Что я должна обрести?!

— Es medi Ru, — раздалось повсюду.

— Ру? – Иири закрыла глаза.

— Ru… – шепот растворился, проник в тело.

— Мир… — прошептала она.

— Иногда души, заблудившись, остаются в пространстве тел, заполняя пустые оболочки несуществующим содержанием, создавая образы, — раздался тихий, бесцветный голос Вельмы, но говорила она не с ней. – Каждое тело ожидает своего часа – это время конца и миг начала.

— Но как же… – спросила Иири, открыв глаза. – Эта земля, мельница, эти ветра?

— Ветра? Мельница? – Вельма громко рассмеялась, затем — резко, заливисто.

   Иири вдруг стало обидно. Слёзы потекли тонкими струйками по нежным щекам.

— А ты, Вельма? Ты тоже была оболочкой? Образы создала я? Я - душа, которая заблудилась?

   Иири стояла на холме, ею же придуманном, смотрела на чёрно-белый город, словно нарисованный карандашом. Линии — его очертания — вдруг одна за другой начали исчезать, будто их усердно стирали жёстким ластиком, а затем и вовсе не осталось ничего. Пустота.

— Вельма? – дрожащим голосом позвала Иири.

— Do, — раздалось в темноте, заставив Иири взмыть ввысь.

— До… – повторила она еле слышно. — Лети… – Прошептала, взглянув вниз.

   Там, в пугающей и бездонной пустоте тысячи тысяч безвольных, бесчувственных, безликих тел блуждали в ожидании каждое своей души. В безбрежной пустоте, безжизненной и гнетущей.

   Иири пыталась разглядеть среди них тело Вельмы или маленького Тео, или болтливой старушки из дома напротив, но все эти оболочки некой плоти стали единой сплоченной массой силуэтов.

— А почему иири не поют одну и ту же трель дважды? – раздался звонкий детский голос.

— Потому что, пропев, они тут же её забывают, — голос Вельмы был тихим и спокойным.

— Сколько живут иири? — мальчишка был явно любознателен.

— Столько, сколько длится целая вечность…

   Голоса стихли, и Иири покинула пространство тел, расправив маленькие, но широкие крылья.

                                                                                                          ***

   Солнце играло бликами на песочном ковре, нагревало пологие, черепичные, деревянные, металлические крыши домов, сараев, пристроек. Воздух, раскалённый и удушливый проникал в лёгкие. Пот маленькими капельками проступал на высоком лбу, тонкими струйками стекал по вискам.

— Мир уже не тот, — вздохнула пожилая женщина, поправив выбившийся локон.

— Откуда ты знаешь, ба! – засмеялся десятилетний мальчик. – Ты ведь его не видишь.

— Я не всегда была слепой, наглец! – ответила, подняв указательный палец.

— Ворчливой ты тоже была не всегда. Да ведь, иири?

   Маленькая птица цвета индиго взмахнула крыльями и, сделав круг под куполом беседки, опустилась на деревянную скамью.

— А ты знаешь легенду про иири? – спросила женщина.

— Знаю, ба, — вздохнул мальчик, разглядывая необыкновенную птицу. — Души, не обретшие тело. Ты тысячу раз рассказывала, но всё это не больше, чем выдумка.

— Много ты знаешь, мальчишка!

Похожие статьи:

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 2.

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 1.

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Глава 1. Танец под двойной луной, Принцесса и Важное решение.

Рассказы → Наследник

Рассказы → Чужое добро