Развязка

Утро приходит…

Солнце досиня моет

Небо туманом.

– Доброе утро, Паки!

Паки улыбается и машет рукой. Приятный Паки! Как хорошо, когда кто-то улыбается тебе, когда ты бежишь утром за водой, и машет рукой.

– Пеу-пеу, – и вёдра, раскачиваясь, скрипят уже не уныло и тягостно и даже не просто так, а радостно, словно ждут не дождутся, когда смогут наконец вдоволь напиться студёной речной водицы.

«И кто это придумал строить деревню на горе?» – эта мысль не даёт мне покоя каждое утро. В самом деле, ну почему и зачем было строить деревню на этой дурацкой горе, когда река течёт в каком-то невообразимом низу? И приходится ходить за водой через всю деревню. Зато!

Зато по пути можно поздороваться со всеми-всеми. И спросить, как дела, и похвастать свежими снами. Да и тропинка не будет зарастать.

– Доброе утро, Нану-сан! Как ваши дела? – спрашиваю, хотя и знаю, что не ответит.

Обаа-сан Нану из тех бабушек, что не отвечают. Потому что для неё есть более важные занятия, чем отвечать. Например, торчать в огороде. Солнце только встало, а она уже торчит в огороде, опираясь на мотыгу. И торчит, похоже, давно – вон вьюн уже нацелился ногу обвить. Зачем она там торчит? Ладно бы что-нибудь делала, а то всё вокруг заросло сорняками, скоро её саму видно не будет. А торчит… Даже птицы её больше не боятся. Не удивлюсь, если они построят гнездо у неё на голове.

А вот Мурасака не улыбается. Конечно, сегодня вторник. Мурасака не улыбается по вторникам и пятницам. И иногда ещё по воскресеньям, но только если пасмурно. Я знаю, что когда Мурасака не улыбается, он любит слушать про грустное. Я останавливаюсь и рассказываю ему грустный сегодняшний сон про печальную рыбу Суну, что утонула в самой-пресамой тёмной глубине океана и никогда не видит солнца. Мурасака слушает печально и не перебивая. Потухшая трубка не пускает дым в растопорщенные усы.

– Пеу-пеу, – имейте, вёдра, терпение, не такая уж и большая наша деревня.

Близнецы Гая и Гоя никогда не расстаются, потому что связаны одной нитью. Они прячутся в пустом курятнике, но я знаю, где их искать. Ножки-щепочки, глазки-пуговки. Близнецы Гая и Гоя смотрят не моргая и слушают, затаив дыхание, мой сон про цветистую долину высоко в горах за невесёлыми облаками. И чтобы попасть в эту долину, нужно пройти сквозь эти облака. Но не радует цветистая долина тех, кто проходит сквозь хмурые облака, потому что отнимают они радость и веселье, отнимают, надеясь стать веселее, но веселья и радости всего мира не хватит, чтобы развеселить эти бесконечно унылые облака.

Близнецы Гая и Гоя слушают и не веселятся, словно сами уже проходили сквозь невесёлые облака вот этими ножками-щепочками и смотрели на цветистую долину вот этими своими глазками-пуговками.

Дедушка Такеши не знает, где прячутся близнецы, поэтому ищет их во дворе. А я не говорю – знаю, что им там хорошо, в перьях и вместе, размышлять про унылые облака.

– Доброе утро, одии-сан! – машу дедушке рукой, но он не отвечает – ищет близнецов.

А я ищу нитки. Где взять нитки, чтобы вязать? Завязать нетрудно, гораздо сложнее довязать. Ищу нитки в доме, пока одии-сан Такеши ищет близнецов. Ниток нет. Ничего, завтра поищу в другом доме, не может же быть, чтобы во всей деревне не осталось ниток.

Скользкая тропа. Вечная тренировка к дороге жизни.

Но вот и речка! Смешной лопоухий Надои уже здесь. Сидит с удочкой, клюёт носом. Но не клюёт. Ни разу не бывало, чтоб ему хоть малейшая рыбка попалась, но Надои это не смущает. Я не стану рассказывать ему сон про ленивую птицу, которая свила гнездо на солнце, чтобы не высиживать яйца, и что из этого вышло, потому что знаю – зашипит, зашикает, замашет нетерпеливо рукой – не мешай, мол, рыбу распугаешь. Однако замечаю, что он немного распустился. Совсем немного, но мне хватит. А нечего было на меня рукой своей махать!

– Кую, кую, – полные вёдра раскачиваются медленно, скрипят натужно, но удовлетворённо.

Дома на горе. О чём они мечтают? Стать птицами.

И кто только додумался деревню на горе построить?..

Бабушка, как обычно, вяжет. Она просто бабушка, собо, и это благодаря ей я завязала.

– Аяно-тян, – помню, говорила мне бабушка, – ты теперь за меня остаёшься. Помни – не ввязывайся в авантюры, не связывайся с теми, кто лыко не вяжет, и, главное, следи, чтобы никто не распустился!

Я хорошо запомнила эти слова. Поэтому каждый день обхожу деревню. И поэтому мне нужны нитки.

Как обычно, готовлю завтрак, хотя знаю, что бабушка всё равно не притронется к еде. Но велика сила привычки! Ставлю на холодную плиту воду в розовой кастрюльке, шебуршу бумажными пакетами из-под крупы. Рис давно закончился, теперь я готовлю завтрак из песка. Иллюзия деятельности, иллюзия нормальной жизни, что привычно и нормально в этой деревне, нормальной лишь с виду.

Я знаю, чем мы займёмся после обеда. Но сначала надо довязать мяч. Готово! Что-то давненько мы не играли в мяч. Так и совсем заскучать недолго.

Вытаскиваю всех, кого могу, на старую площадку, где всё ещё висит ржавое баскетбольное кольцо. Разбиваемся на две команды. Паки улыбается, Мурасака нет – сегодня вторник. Близнецы в перьях не отходят друг от друга. Ещё я притащила оба-тян Саки – от неё толку мало, она горбатая, но зато можно, пользуясь случаем, поискать в её доме нитки. А за одзи-сан Тороги и ходить не пришлось, он давно уже тут на лавочке ошивается, кепку надвинул на самые глаза, чтобы солнце не слепило.

Сначала всё шло хорошо. Мы выигрывали. Было весело, Мурасака даже чуть не забыл, что вторник. Но потом дедушка Такеши забрался в кольцо – и как это только ему удалось? И всё, удача кончилась. Зато я нашла нитки! Красные и зелёные, как Мурасака.

В общем, день прошёл не зря. Да, не забыть ещё дедушку вытащить из кольца.

Лёгкие сны –

Словно мутные картинки

Далёкой жизни.

Иногда мне кажется, что это во сне я не сплю. Иначе откуда я могу видеть вещи, о существовании которых даже не догадывалась? Я знала, что бывают города, но видела их только во снах. Точно клыки чёрной собаки, зубцы высотных зданий стремятся ухватиться за небо и сомкнуться за горизонтом. Город поглощает простор, жадно чавкая и изрыгая облака вонючего смога.

Сегодня можно не ходить за водой. Дождь. Я подставила вёдра под водосточную трубу. Труба побулькивает и похрипывает, словно кто-то прочищает горло, прежде чем сыграть на ней грустную дождливую мелодию.

Облака низко-низко, деревья теряются в туманной сырости и похожи на колонны, подпирающие небо.

Но сегодня среда, и Мурасака хочет услышать какой-нибудь весёлый сон. Превратить печального Мурасаку в весёлого проще простого – достаточно перевернуть улыбку. Уголки губ смотрят вверх – весело, вниз – печально. Интересно, что если перевернуть Мурасаку, он не станет весёлым, хоть и будут эти его уголки задраны кверху. Улыбка – странная вещь.

Вьюн совсем распоясался – уже добрался почти до колена бабушки Нану. Издали показываю ему кулак. Надеюсь, он поймёт, что я не шучу.

Сегодня можно не ходить за водой. Можно проиграть Паки в го, чтобы он стал ещё веселее. Можно навестить близнецов Гаю и Гою и отметить, что им давно уже пора подрасти. А потом можно повспоминать. Но сначала покормить бабушку.

Бабушка не стала есть кашу из песка. Сидит, вяжет и не замечает, что крыша прохудилась и дождь капает за шиворот. Я срываю лист лопуха и прикрываю бабушку от дождя.

Воспоминания…

Как птицы, взлетают ввысь

Кусочки жизни.

Иногда они меня пугают. Воспоминания. Я уже начинаю путаться, где я, а где не я. Как будто это не я и не не-я, а я-не-я. Это я-не-я приехала из города за бабушкой. Приехала, когда города ещё существовали. Но уехать уже не смогла.

Вот бабушка учит меня вязать. Нет, это было позже. Это точно я. Пальцы у меня толстые, непослушные. Способные справиться со спицами, но не с иголкой. Поэтому вязать, а не шить.

– Самое главное – захотеть, и тогда сможешь! – говорит бабушка раньше, а не-я не слушаю, не верю, не хочу, не могу.

Одна надежда у меня оставалась – на бабушку. Ведь недаром её за глаза называли ямаубой, даже дедушка Такеши, который и жив-то был ещё только благодаря ей. Тогда ещё жив.

Но настало время, когда мне стало всё равно.

– Я хочу, чтобы ты жила! – исступлённо шептала бабушка и жгла какие-то свои колдовские травы, и шептала непонятные заклинания. – Живи, Аяно! Живи!

И я живу. Только теперь это уже я, а не не-я. И всё-таки, наверное, одного желания мало. Нужно умение. Вот вязать я умею не хуже бабушки, а оживлять – нет…

Радуга в небе. Потому что мир счастлив. Улыбка солнца.

Гая и Гоя заметно выросли, пока шёл дождь. У них теперь нормальные ноги, а не щепочки. Зелёные у Гаи и красные у Гои. Дедушка Такеши промок до нитки, пока искал близнецов во дворе, и теперь от него идёт пар. Сохнет.

Я просто так спустилась к реке. Не за водой – вёдра, отдохните. Просто захотелось посидеть на бережку, пошвырать камушки в прозрачные воды, стремящиеся к близкому теперь океану. Поразмышлять, пытаясь привести мысли в порядок. И можно не обращать внимания на Надои и не бояться, что он замашет недовольно рукой – нечем. Зато у нас есть мяч.

Ива склонилась и спит.

И, кажется мне, соловей на ветке…

Это ее душа.

А есть ли душа у меня?

– Когда снятся сны – это душа путешествует по свету, – объясняла бабушка.

Значит, есть. Я вижу во снах то, что могла бы увидеть, путешествуя по свету. Горькие сны, сладкие сны. Я знаю, потому что не-я помню, что такое горечь и сладость. Но бывают и такие сны, которые хочется забыть навсегда…

Выжженные взрывами мёртвые города, большая часть которых сокрыта под толщей злорадно вздыбившегося океана. Не-я знаю, что произошло. Не-я умная, умела читать, даже была учёной. Эти сны – то, что не-я боюсь увидеть наяву.

А я не знаю другого места, кроме деревни, где родилась… появилась. Я не глупая… пожалуй, не-я авторитетно заявила бы, что я наивная. И сны, которые вижу я – это то, что хотела бы увидеть, если бы могла путешествовать по свету. Возможно, этого нет на самом деле, но я это видела, значит, оно есть.

– Бултых, – камень немного не долетел до середины реки.

Камню хорошо. Ни о чём не думает. Ничего не помнит. А я-не-я помню многое. Многое из того, что хотела бы забыть.

Зачем мне помнить лица людей, которых нет? И звуки музыки, которую некому играть. Или вкус. Вкус пищи, которую никто не приготовит, вкус поцелуя, который… ну неважно.

Я знаю только пару десятков людей из моей деревни. Это всё, что мне нужно. Я хочу забыть всё остальное, особенно то, что не-я работала в военной лаборатории и что не-я тоже виновата в том, что последние из оставшихся в живых, убежавшие в дикие пустынные края или спрятавшиеся в глубоких подземных бункерах, больны и не способны иметь детей, и скоро на всей Земле не останется ни одного живого человека.

Но останется деревня на горе. И речка под. Стрекоза вон останется на травинке. И те останутся, кто в этой деревне. Не-я помогла уничтожить весь мир, а я спасла ту его часть, что всего мне ближе. Главное – верить. Я верю, собо. И я забуду всё, что не хочу помнить…

– Чпок-чпок, – ныряют в воду мелкие камешки.

Но что дальше? Ничто не вечно под луной, даже камни превращаются в песок, а я и не из камня. Когда-то и я рассыплюсь в прах. И спасённый мною клочок мира тоже. Что же делать? Должен же быть какой-то выход…

– Пеу-пеу, – по утрам вёдра особенно нетерпеливы.

– Доброе утро, Паки!

Паки улыбается и машет. Кажется, улыбка его стала бледнее, но это дело поправимое.

Вьюн не испугался моих угроз. Ну и пусть! Обвитая бабушка Нану выглядит даже красивее.

Подросшие близнецы таращатся из полумрака курятника. Таращатся тремя глазами – красноногий растяпа Гоя где-то потерял один. Ладно, глаз-то я как-нибудь отыщу, а вот нитки… Нет, дети, сегодня я вам ничего не расскажу. Почему? Потому что сегодняшний сон, он… очень личный. Волнующий. Я должна его тщательно и со всех сторон обдумать.

– Ниток нет, – сообщаю я бабушке за завтраком.

Я обошла всю деревню, обшарила каждый закуток – ниток больше нет. Бабушка вяжет, не поднимая глаз. А я думаю о том, что мне приснилось.

Клубок ниток – это моя глина. Я могу связать из них что угодно. Бабушка же научила. Сначала я связала бабушку. Потом близнецов – тогда у меня кончились нитки. Потом я нашла нитки и связала остальных.

Но бабушка не научила главному – оживлять. А она умела. И пусть не-я не верила. Не-я учёная, ей нельзя верить во всякое ненаучное колдовство. Однако кто как не не-я прибежал к бабушке, когда больше ничего не оставалось? А я верю, потому что я существую. Я живу.

– Главное – верить, – говорила бабушка.

– Бабушка, я верю…

Я верю, что все эти вязаные люди, что я разместила в деревне, –  живые. Это не куклы в натуральную величину, как сказала бы не-я. Пусть они не двигаются, не разговаривают – всё равно они для меня живые, настоящие. Такие, какими я их запомнила.

– Главное – захотеть, – я как будто слышу голос бабушки.

И я хочу… Сегодня ночью я поняла, чего хочу. Мне приснилось, что я связала ребёнка. Девочку. Это мусумэ – моя дочь. У неё такие тоненькие вязаные пальчики! Совсем как у меня, только маленькие. И глазки такие чёрненькие, блестящие! Она улыбалась мне, а потом сказала… сказала «мама». Она живая, она умеет говорить! Так же, как я – не раскрывая рта.

Теперь я знаю, где у меня душа. Вот здесь, в груди. Там, где стало так тепло и защемило так сладостно от этого слова, что слёзы… нет, это мне почудилось. Почудилось, что слёзы полились из пуговичных глаз. Но проснулась я абсолютно счастливая и с полной уверенностью, что слёзы катятся по вязаным щекам.

Если бы умела, я бы заплакала сейчас. Ведь ниток нет… Да и оживлять я не умею. Бабушка вяжет, не поднимая головы. Нет, не вяжет. В руках у неё клубок ниток, а ноги, что были спрятаны под столиком-котацу и обуты в старые облупившиеся гэта… В общем, нет их, ног. Бабушка… Строго-настрого наказывала мне следить, чтобы никто не распустился, а сама…

– Аригато, собо! Я ведь верила, что ты живая!

Теперь Мурасака улыбается каждый день. Потому что мне больше не хочется переворачивать ему улыбку, или потому что теперь я хожу за водой не одна? Мусумэ Кэйко цепко держится за мой подол и удивлённо таращится на мир чёрными бусинками.

– Пеу-пеу, – не терпится вёдрам.

Близнецы Гая и Гоя выбрались наконец из курятника, но готовы снова спрятаться, чтобы не получить нагоняй от рассерженного одии-сана Такеши.

Обаа-сан Нану справилась и с вьюном, и с другими сорняками, и теперь птицы испуганно шарахаются от её мотыги.

– Доброе утро, Аяно-сан, привет, Кэй-тян! – Паки машет в ответ и улыбается ярко, как и раньше.

– Чпок-чпок, – летят в речку камешки.

– Кэй-тян, хочешь, я поймаю тебе рыбку? – удивительно, но и Надои тоже улыбается и вовсе не сердится из-за того, что мы шумим.

– Мама, хочу лыбку!

Главное – хотеть и верить! Верить и хотеть.

В рассказе использовано одно из хокку Басё.

Похожие статьи:

Статьи → Дом бронзового бога

Рассказы → Маша фром Раша

Статьи → Маленький японский бог

Статьи → Квайданы – загадочные и ужасные

Статьи → Обитатели Страны Восходящего Солнца