Крепкая зима пришла, студёная. Вон, какой из распахнувшейся двери пар повалил, густой да вязкий.
– Деда, деда! – внуки вцепились в рубаху красными от мороза ручонками. – Расскажи историю!
– Цыц, пострелята! – притворно нахмурился старик. – Кто дверь затворять будет? Какую еще историю? Про рыжего лешего и болотную лихорадку?
– Не, про лешего знаем! Расскажи про Габриза-прорицателя, как его злой бурмистр казнил, и за это Создатель на людей прогневался!
Старик вздрогнул, нахмурился, подошёл к двери. Вьюга трепала стебли мёртвого жёлтого ковыля, кружилась в воздухе снежная пыль, а в отдалении мерещилась высокая белая фигура.
«Или злая нечисть тоску навевает, или помирать скоро?». А только вспомнились неожиданно дела прошлые, страшные. Аж сердце защемило, заныло в груди.
Прав был блаженный Габриз, когда предрекал гибель всему живому от чёрного снега. Не послушали святого человека – надругались, камнями забили. Эко, говорили, выдумал дурак, чёрный снег. Только всё по словам убогого вышло. Утром проснулись, глянули – словно пеплом дворы замело. Не знали прежде в Бродице такой напасти. Со времен Красного Мора худшего не случалось. А тут вдруг словно дьявол в людей вселился. Ярость безумная в сердца вошла. Сын на отца и дочь на мать ополчились – кровь потекла по улицам славного города. А началось всё с купцов северных, что на крутобоком кнорре в гости пожаловали.
Не понравились эти гости незваные Мареку, ох не понравились. Хотя, казалось бы, уроженцами самых разных земель в торговой Бродице чуть ли не пол-округи заселено, а вот, поди ж ты! Самый низкорослый из северян на полголовы выше него, морды словно из камня топором вытесанные, кулачищи, что пивные кружки, и у каждого меч длиной в два, а то и в три локтя будет. А скажите на милость, зачем мирному купцу такое железо таскать? Для охраны наёмные люди есть. А эти сами перепоясаны. А всё потому, что не купцы это – воины.
Екнуло сердце в нехорошем предчувствии. Вспомнились былые годы, когда земляки этих пегобородых во славу своего конунга Хальрика Одноглазого весь Базидар подмять задумали. Отбились чудом, король Братомит, божьей милостью, войска из Даброса привел. Отбились, а страх и недоверие никуда не делись. Смотрел Марек на купцов северных, на их стать и ширину плеч дивился, на невиданные товары облизывался, а сам в любой момент дёру дать готовился, ждал. И дождался.
Как забили несчастного Габриза камнями по приказу бурмистра, так на другой день и началось. Видать бог за юродивого прогневался. Запорошил узкие улочки чёрный пепел, погнал его студёный ветер от двора ко двору, от дома к дому, и пошло бесовское веселье. Обнажили северяне длинные мечи и пошли кромсать всё живое. Рубили старого и малого, и друг друга не жалели – по всему видно, чёрный снег у всех двуногих одинаково разум отбирает. А вослед за подданными Одноглазого и соседи всем глотки рвать принялись. Не стал Марек ждать, пока тоже с ума спрыгнет – вскочил на жеребца верного и помчался прочь. А когда оглянулся – увидел, как чёрная пыль двери родимого дома облизывает. Успел, значит.
Зима в том году была лютая, снежная. Птицы аж на лету замерзали. Месяц на ночном небе заледенел, звёзды на землю битым стеклом просыпались. Сидит Марек у костра трескучего, в лисьем воротнике щёки прячет, а сам мысли невесёлые перебирает. В Бродице нынче чёрная смерть обосновалась, надолго ли – кто знает? Может, и не судьба обратно вернуться. А всё же дом там был, и служба на глупца бурмистра, и хоть не большие, а деньги. А в Дабросе что? Ни кола, ни двора. Благо, что столица. Да и доберётся ли он живым до этого Даброса? Завтра Поющую дубраву проезжать будет, а там уж который год ватага Плешивого Титуса промышляет. Душегубы, каких свет не видывал. Бурмистр даже у короля Братомита войска просил. А что толку? Разбойнички в лесу растворились – только их и видели. Вот напасть. От расстройства Марек в костёр плюнул – и вдруг напрягся. Жеребец всхрапнул тревожно. Напрасно всматривался человек в непроглядную тьму – слепой больше увидит. Так и сидел прислушиваясь. Только все одно не услышал. Закрыла пламя огромная тень. Стоит перед ним северный купец. Из тех, что в Бродице резню устроили.
Вскочил Марек в ужасе на ноги, хотел бежать, да где там. Тяжелая ручища плечо придавила. А безумные глаза смотрят на него и будто смеются, и в них пламя костра отражается. Онемел беглец от страха, а чужак спросил негромко:
– Хлеб есть?
Молчит Марек.
Нахмурился бородатый детина :
– Мне казалось, что я неплохо говорю на вашем языке. Прости, если напугал. Со вчерашнего вечера ничего не ел.
И поскольку Марек не издал ни звука, заорал грозно:
– Я спросил, есть ли у тебя еда?
Словно плетью огрели по спине Марека. Бросился к седельной сумке, достал свёрток со снедью, развязал скатёрку.
Ноздри здоровяка затрепетали, когда Марек протянул ему кусок вяленого мяса. Ел он, почти не жуя, глотал и урчал, как голодный зверь.
Базидарец немного осмелел и уже более уверенно преломил хлеб.
– Ты запасливый человек, – с набитым ртом похвалил северянин, – до Даброса нам хватит, если не будем обжираться. Ты ведь в Даброс едешь?
Марек кивнул:
– Так, господин.
– Я тебе не господин, а ты не мой трель. Меня зовут Вульфер. Я хускарл ярла Торстена Деревянного, которого сегодня утром насадил на меч. – Незнакомец поморщился, – знатно сел на клинок старина Торстен, прямо как кабан на вертел.
Марек внутренне сжался. «Он убил своего хозяина и меня убьёт».
Вульфер постелил на камень свой плащ из волчьей шкуры, плюхнулся на него и сделал знак Мареку сесть рядом. Когда тот осторожно присел, северянин вновь заговорил:
– А всему виной проклятый уголь цвергов. Достаточно одной щепотки, чтобы погубить целый мир. Я спасся лишь благодаря слезам Нифльхельги. Воистину, кто владеет её слезами – тому не страшно чёрное безумие. Ты понимаешь, о чем я толкую?
Марек не понял ни единого слова, но старательно закивал.
– Видно, что ты не дурак, – засмеялся северянин. – Ты худой и слабый, чем занимаешься?
– Я был писарем у бурмистра. Не знаю, жив ли мой хозяин…
– Мёртв, – зевнул Вульфер, – Все мертвы. Только ты и я выжили. Я видел, как ты удирал. Оказывается, ты еще больший мудрец, чем я думал, человек, умеющий рисовать слова. Научишь меня рисовать моё имя? Когда я вернусь в Ютунхейм – мне все будут завидовать.
Марек кивнул.
–Хорошо, – улыбнулся Вульфер, – подбрось веток в огонь, а я посплю. Был очень тяжёлый день.
Марек затравленно смотрел на завернувшегося в шкуру северянина и вспоминал, что ему известно о пришельцах с далекого Ютунхейма. Они безжалостны и свирепы. Не признают других королей, кроме своего конунга. Не ценят чужую жизнь и с легкостью забирают. Если ему не хватит еды – он тотчас свернёт мне шею. А её не хватит. До Даброса три дня пути верхом. А ещё говорят, что эти пришельцы людоеды. Староста как-то рассказывал, как эти нелюди насаживали младенцев на вилы, поджаривали на костре и сжирали. Марека передёрнуло от ужаса и отвращения. Бежать. Бежать, пока страшный чужак не проснулся и не прибил его просто так, от нечего делать.
Сон северянина был тих и безмятежен. «Пусть как следует уснёт, – уговаривал себя Марек, – самый сон на рассвете. Вот тогда и двинусь. Грейся, убийца, – шептал он, подбрасывая ветки в жадные языки пламени, – Тебе тепло, душегуб».
Дым свечой уходил в розовеющее морозное небо, когда базидарец, тихо ступая, повёл коня прочь. Он медленно крался, проваливаясь в высокие сугробы, и постоянно оглядывался. И только отойдя на пятьдесят шагов от костра, забрался в седло и осторожно тронул поводья. Жеребец, предвкушая весёлую скачку, радостно всхрапнул, неторопливо затрусил, а потом сорвался в галоп, разбрызгивая горячей грудью пушистый снег.
* * *
Ох, не зря опасался Марек Поющей дубравы, не зря. Ехал медленно, останавливался, долго прислушивался, а всё одно попался. Будто шмель в отдалении загудел, а потом - бац по лбу! Вроде и не сильно, а враз темнота накрыла. Уже после дотумкал – из пращи его ссадили.
Очнулся от холода. Лежит в чём мать родила на снегу, на лице кровь сосульками заледенела, а вокруг какие-то люди суетятся. Один его тулуп примеряет, другой Марековы свиные сапоги в котомку прячет, третий знакомую скатёрку развязал и мясцо зубами рвёт. Вот оно как всё обернулось.
Приподнялся на локтях, голова кругом идет, тело от холода огнём горит. Горло словно калёным железом дерёт. Хотел заговорить, да только просипел невразумительно. Тот, что в его тулуп облачился, обернулся, захохотал весело:
– Гляди, Титус, купчина очухался. А ты говорил, он сдох.
Рыжебородый детина в драном треухе оскалил гнилые зубы:
– Хорошо, что живучий попался. Будет нам веселье.
Подошёл, нагнулся над Мареком: – Чего так мало денег, купец? В пояс только восемь сребреников зашил. Где остальное? Не верю я, что ты с собой столько взял. Почему один? Где охрана? Где обоз?
Марек с усилием прошептал:
– Один я…нет никого.
– Не хочешь говорить? – насупился разбойник. – А знаешь, как все поют, когда у них шестопер в заднице проворачивают? Не оттого ли эти места поющими назвали?
Лихие люди захохотали над шуткою вожака.
– Вот что, – распорядился Титус, – накиньте на него дерюгу и в повозку – пусть поживёт чуток. Дома ему язык развяжем.
Марека обернули в какое-то тряпье и словно чурку забросили на сани. Раздались крики и свист. Разбойники седлали коней.
Повалил густой снег. Ограбленный оглушённый Марек не ведал, сколько прошло времени. Он лежал скрюченный и посиневший. Дерюга мало давала тепла, он совсем задубел. Тело сотрясал озноб и, казалось, даже мысли в голове замёрзли. Ехали мучительно долго. Сколько? Пришёл срок святой мессе или рано еще – колокола в лесу нет. Душегубы ехали весело, не таясь. Перебрасывались грубыми шутками, хохотали.
Внезапно наступила тишина. Сани дёрнулись и остановились. Марек услышал чей-то шёпот:
– А это еще кто? Человек или нежить?
– Глянь, совсем белый…
Несмотря на придавившую разум апатию, базидарец поднял голову и сквозь налипшую на глаза кровь вгляделся вдаль.
Вульфер стоял словно статуя, не шелохнувшись. Запорошенный снегом с ног до головы. В бороде серебрился лёд.
– Кто ты?! – крикнул Титус, – человек или демон?! Назовись!
– Я Вульфер Белый! – рявкнул северянин. – А ты кто, захвативший моего друга?!
Титус облегчённо выдохнул. То, что существо оказалось человеком, вернуло ему уверенность. Он рассмеялся:
– Ты не врёшь – действительно, весь белый. Знай же, чужеземец, что меня зовут Титус, и я хозяин здешних лесов!
– Я слышал о тебе, – ответил Вульфер. – Тебя прозывают Плешивым, и за твою голову назначена хорошая награда.
– Не хочешь ли её получить?
– Уже иду, – кивнул северянин и вытянул меч из ножен.
– Лешко, – негромко позвал атаман.
Один из разбойников слез с лошади, выудил из-за пазухи пращу.
Полёт камня был неожиданным и молниеносным. Но не для Вульфера. Сверкнуло лезвие меча, раздался звук удара, и только каменные крошки во все стороны полетели.
Главарь лихих людей нахмурился.
– Спешиться. Взять в кольцо. Живым он не нужен.
Разбойников было восемь, теперь Марек смог их посчитать. Словно голодные волки, ощетинившись сталью, они крадучись приближались к одинокому воину. Вульфер шёл им навстречу вразвалочку, словно на прогулке. Четверо молодчиков подались в стороны, стремясь обойти врага.
Последнее, что запомнил Марек, прежде чем провалиться в забытьё – страшная белозубая улыбка северянина и блеск его клинка.
Очнулся он от жгучей боли. Он лежал на санях голый, а купец с озорным хэканьем втирал в его тело снег. Марек завопил, задёргался.
– Куда?! – прикрикнул на него Вульфер, – лежи! – и с довольным смешком продолжал истязание. Словно кипятком обварили. Кожа так и пылает, ещё миг, и пузырями пойдет.
– Смилуйся! – кричит Марек. – Нету сил терпеть!
Только не слушает варвар. Как игрушку на живот перевернул, пригоршню снега зачерпнул и ну по больной спине водить. Мареку казалось, пять раз за кромку жизни уходил, прежде чем пытка закончилась. А потом северянин смазал намученное тело вонючей мазью и сказал:
– Повезло, что меня встретил. Такую болтушку только в Ютунхейме варить умеют, а морозы там покрепче тутошних.
И вправду, боль вдруг затихла, и так тепло и уютно стало, что Марек глаза прикрыл и спать было собрался. Но крутанул его за ухо окаянный чужак и вознегодовал:
– Ишь, чего удумал! Некогда разлёживаться. Надевай порты. В Дабросе отоспишься!
И ведь верно, не то место для сна. Поглядел Марек вокруг и содрогнулся: мёртвые тела на снегу чернеют, и кровь, кровь.
Вульфер поднял отрубленную голову Титуса, по лысому темечку погладил:
– Какой красавец. С собой надо взять, а то кто мне поверит, что я его упокоил?
Стараясь не смотреть на синюшную харю разбойника, Марек сказал:
– У него браслеты особые, из красной меди. По ним узнают.
– Э, не скажи, – не согласился Вульфер, – браслеты браслетами, может он продал, а я купил. А голову не поменяешь. В мешок положу – холодно, не протухнет.
– Послушай, – запоздало вымолвил Марек, – спасибо тебе, что живот мой спас. Век не забуду.
– Чудак, – усмехнулся северянин, – ты же хлеб со мной преломил – мы теперь, как родня.
* * *
Всю ночь выла вьюга. Днём снова падал снег. Два всадника миновали Поющие леса и въехали в предгорье.
– Завтра утром будем в Дабросе! – Марек подмигнул северянину. – Это наша столица! Приходилось бывать?
– Приходилось, – лениво откликнулся Вульфер. – Было дело, на десяти драккарах приходили. Было бы пятнадцать – пал бы Даброс.
– Вон оно как, – нахмурился базидарец. – С мечом, значит, приходил. Чужие земли покоя не дают?
– Я воин, человек-рисующий слова. Конунг Хальрик сказал – ярл Торстен пошёл, а я при нём.
– А тебе, значит, всё равно, кого убивать?
– Не всё равно. Богатых лучше – добыча больше.
– Так чем ты тогда лучше Титуса Плешивого?! – возмутился Марек.
– Я лучше, – усмехнулся воин. – Я живой, а голова Титуса здесь, – северянин похлопал по мешку, дно которого заледенело кровавыми сосульками.
Марек помрачнел:
– У каждого своя правда. У тебя правда разбойника и татя.
– А у тебя?
– У меня своя, – насупился Марек, – пытаюсь жить по совести.
– Говорят, принцесса Клементина чудо, как хороша? – неожиданно спросил Вульфер.
– Да, она красавица. Соседние вельможи иссохли от тоски по ней. Только она всем отказывает.
– Может, богатого жениха ждёт?
– У короля Братомита и так сокровищ без счёта – любовь она ждёт.
– Понятно, – хмыкнул Вульфер. – Значит, за конунга Хальрика Одноглазого добровольно не пойдёт?
– Ты шутишь, что ли? – удивился Марек, – он же старый, как стоптанный сапог!
– Он так не думает, – оскалился северянин.
– Скажи мне, – Марек понизил голос до шепота, – эта напасть, снег этот чёрный… от вас пришёл?
– От нас, – не стал лукавить северянин, – проклятие подгорных жителей.
– Проклятие? Что за проклятие?
– Однажды наш прежний конунг смертельно оскорбил повелителя цвергов. Злобный карлик поклялся, что изведёт всех людей под корень, и с помощью чёрного колдовства превратил обычную угольную пыль в порошок безумия. Рассыпал его на поверхности и стал ждать. И проклятие затопило землю. Города обезлюдели, поля поросли бурьяном, но сжалилась над нашими предками белокурая и синеокая богиня Нифльхельга, пролила горькие слезы над телами убитых, и отступила прочь магия коварных рудокопов. Давно это было, но слёзы прекрасной богини и по сей день единственное спасение от угольной чумы. Достаточно одной капли, и не тронет тебя ворожба. – С этими словами Вульфер вытащил из поясного кошеля маленькую склянку из красного стекла с прозрачной жидкостью, потряс перед носом базидарца и аккуратно убрал назад.
– Так ты что, мог остановить эту заразу? – вскричал Марек.
– Не успел, – вздохнул северянин, – поздно спохватился. Только себя смог обрызгать. Ютунхейм издавна под покровительством богини Нифльхельги, а ваши земли не защищены. Разносит ветер уголь цвергов, плодит его злоба человеческая, питает кровь горячая. Видать, кто-то из наших на себе бич этот принёс…
Вульфер выпустил поводья и сокрушённо закрыл лицо руками:
– Не успел, спал и не слышал. А потом времени не было. Братья Олофсоны знатные рубаки были. Если бы не их безумие – не одолел бы. Старшему, Рагнару, по зубам рукоятью съездил, младшему, Магнусу, под клинок поднырнул и требуху лезвием взрезал, а потом и до ярла Торстена дошло!
При воспоминании о схватке глаза Вульфера заблестели, борода вздыбилась, а лицо раскраснелось. Он так увлекся, что не заметил, как с вершины горы сполз огромный валун и с утробным грохотом покатился вниз.
– Берегись! – завопил Марек.
Но рассказчик не обратил на него внимание. И тогда Марек что есть силы стеганул плетью скакуна Вульфера да и своего жеребца не пожалел. Рванули вперед кони, от неожиданности вылетел из седла северянин, в глубокий сугроб плюхнулся. И вовремя. Прогрохотал мимо чудовищный валун, вздыбил каменное облако, шибанул шершавой горечью по ноздрям, да и затих в отдалении.
Марек спрыгнул с коня, подбежал к Вульферу:
– Живой?!
Тот поднял голову, борода и нос в снегу, а на губах удивлённая ухмылка:
– Вроде…
– Слава Богу!
– Это тролли. Точно тебе говорю, их работа. Горные тролли.
– У нас про таких не слыхали…
– У вас и про уголь цвергов не слыхали, – задумчиво проговорил Вульфер. – А ведь ты мне жизнь спас…
Северянин встал, подошёл к спутнику, положил руку на плечо. Наклонил голову, заглядывая в глаза, и торжественно произнёс:
– Я тебе обещаю, Марек из Бродицы, я заберу тебя в Ютунхейм. Ты будешь жить не хуже конунга – есть лучший хлеб, пить самое вкусное пиво и спать с самыми жаркими женщинами. Клянусь, не будь я Вульфер Белый!
* * *
– А что же не сказал, что ты посол вашего конунга? – перекрикивая шум, прокричал в ухо Вульфера Марек.
Они оба сидели на почётном месте за длинным столом, заставленном всевозможной снедью. От пиршественной какофонии Марек ошалел, блеск золота, серебра и драгоценных камней резал глаза. Сразу столько важных вельмож в одном месте видеть ему не доводилось. Ноздри трепетали от изысканных запахов. Как же богат королевский стол! На серебряной тарелке исходит соком жареное оленье мясо, облитое горячим перцовым соусом, а дальше в отсветах факелов дрожат в туманном мареве румяные павлины, лебеди, утки. Диковинные колбасы лоснятся боками и манят взор. Бараньи ноги, приправленные шафраном, кабанье мясо с изюмом и сливами, зайцы, кролики, куропатки, каплуны. Пироги с мясной начинкой, соус из варёной моркови, шпинат. Иноземные финики, яблоки из королевского сада. А сколько у короля вин! Марек уже попробовал четыре сорта, а ему уже подносят пятый.
Вульфер отбросил от себя обглоданную кабанью ляжку, рыгнул и пьяно рассмеялся:
– Так я и не посол. Послом был мой ярл. Я только взял у него грамоту.
– Королю уже донесли, что в Бродице поселилось черное безумие. Когда ты отдашь ему волшебное зелье?
– Погоди, писарь, слезы Нифльхельги дорого стоят. Может, я обменяю их на слёзы живой девчонки. Эта Клементина действительно недурна собой.
– Брось, разбойник, она слишком молода для твоего конунга. Оставь её в покое.
– Нет, писарь, пусть ваш король сам мне об этом скажет.
– Не дури, Вульфер! – Марек попытался удержать северянина за столом, но тот отпихнул его руку и поднялся.
– Я хочу выпить за короля Братомита! – рявкнул купец. – Да будут благосклонны к нему боги!
Король улыбнулся уголками губ и принял из рук стольника наполненный кубок, он ждал продолжения.
– Ваш мир силён! –рыкнул Вульфер, – Но есть и другой мир, не менее могучий. Это мир Вускеруда, Харлаганда и Ютунхейма! Это мир Севера!
Конунг Хальрик по прозвищу Одноглазый предлагает королю Братомиту союз. Объединившись, мы станем непобедимы и с легкостью отгоним от кормушки прочих царьков и властителей. А скрепит этот союз брак моего конунга и твоей дочери, владыка Базидара! Вот предложение моего повелителя! Что скажешь, король?!
В зале повисла мёртвая тишина. Придворные перестали жевать, и было слышно, как капает пиво на пол из опрокинутого кувшина.
По лицу Братомита пробежала тень. Королевна Клементина, побледнела и с испугом посмотрела на отца.
Король всего Базидара поднялся. Мгновение пристально смотрел в глаза посла, а потом тихо заговорил:
– Я польщён предложением моего брата, конунга Севера, но с сожалением вынужден отказаться. Дело в том, что у королевны Клементины есть жених.
– Вот как, – нахмурился Вульфер, – Не думаю, что этот счастливчик столь же могущественен, как мой конунг. Ты хорошо подумал, король?
Ярость сверкнула в глазах Братомита. Сверкнула и погасла:
– Я принял решение, и не в моих обычаях забирать данное слово. Я ценю предложение твоего властителя и думаю, что мудрый Хальрик не станет нарушать мирный договор из-за женщины.
– Может и не станет, – буркнул посол, плюхнулся на скамью и залпом осушил кубок с вином. Вытер мокрые губы рукавом и вдруг подмигнул Братомиту, – точно не станет!
Напряжение, возникшее в трапезной, рассеялось. Вновь загомонили захмелевшие гости, притихшие музыканты ударили по струнам лютней, запели флейты, рожки и волынки, запрыгали и заголосили дурными голосами скоморохи, заходили на руках акробаты.
Король Братомит хлопнул в ладоши, призывая к тишине.
– Вульфер Белый и Марек из Бродицы, мы ценим ваш подарок жителям Базидара, – король ткнул пальцем в серебряное блюдо, на котором покоилась отрубленная голова предводителя разбойников Титуса Плешивого. – Желаю отдариться!
Под радостные вопли собравшихся слуги преподнесли Мареку и Вульферу изысканное оружие. Северянин получил широкий нож в самоцветных ножнах, а Марек – небольшой изящный самострел и замшевый колчан со стрелами. Оба остались весьма довольны подарками.
– Я тоже прибыл не с пустыми руками! – заорал Вульфер. – Прикажи послать в Бродицы людей! Там, в доме бурмистра, остались дары Хальрика Одноглазого! Ты будешь доволен, король!
Северянин радостно жмурился, поглаживая пальцами драгоценные каменья, щедро покрывающие рукоять и ножны подарка, и прикидывал их возможную стоимость. А Марек так просто ошалел от счастья, вертя в руках иноземный чудо-лук. Изящные, но крепкие плечи из рогов белого оленя, умело вделанные в дубовую соху с полированным ложем, червлёный желобок для стрелы и хитроумный механизм натягивания тетивы – повергли писаря в благоговейный трепет. Не в силах сдержать желание, он попросил соизволения испытать оружие и после кивка владыки – выскочил на двор. Ранее Марек уже встречался с тяжёлыми брюшными цапами и ножными гастрофетами. Заряжать их было неудобно, ибо рычажный механизм взведения требовал известных усилий. Этот же малютка заряжался легко и быстро. С ним справилась бы и простоволосая девка из обслуги. До самой темноты Марек посылал короткие болты с тряпичным оперением в ствол королевского дуба для лучных состязаний, чем изрядно потешал стражников. Аккуратно вырезал ножом застрявшие наконечники из серой очищенной от коры древесины и вновь отправлял короткие стрелы в цель. Лишь когда очередной раз промахнулся и не смог отыскать в темноте драгоценную стрелку – с сожалением вернулся к пиршественному столу.
Оказалось, что гости изрядно захмелели. Кое-кто уже ушёл в приготовленные комнаты, кто-то захрапел прямо за столом, уткнувшись бородой в остатки трапезы, и лишь самые стойкие продолжали накачиваться дармовой выпивкой. Короля и королевны во главе стола не было. Матово блестел в свете факелов пустой серебряный поднос, на котором еще недавно покоилась мёртвая голова Титуса Плешивого. Лишь крошечное пятнышко засохшей крови напоминало о страшном подарке Вульфера базидарцам. Сам северянин также исчез.
Марек широко зевнул и обвёл осоловевшим взглядом просторную залу. Никто не предложил ему место для ночлега, но бывший писарь из Бродицы не унывал – обратился к вытиравшей стол девице, и та провела его в палату для виночерпиев. Там было темно и холодно. Факелы и свечи отсутствовали, не было даже каменной корзины с тлеющими углями. Воздух был пропитан запахами пота и немытых тел. Люди спали на полу. С трудом найдя свободное место между храпящей королевской челядью, Марек опустился на сырую солому, пристроил подарок короля на груди и мгновенно уснул.
* * *
Ему снится блаженный Габриз. Тот стоит на коленях и молится. Драная рубаха развевается на ветру, обнажая гнойники и уродливые язвы нищего. Лицо старика мокрое от слез, он протягивает худые руки к небу и восклицает: «Отче, подай нам тепла и света, ибо замёрзли сердца людей, заледенели души и покрылись светлые помыслы чёрной коростой неправды».
Марек смотрит на небо, и его охватывает ужас. Сияние небес меркнет, как истлевшая лучина, облака оборачиваются косматыми тучами и исторгают из себя чёрный снег. Его все больше и больше, он устилает землю толстым колышущимся ковром, наползает на стены домов, покрывает стволы деревьев, погребает под собой реки и озёра, сам воздух набухает и чернеет, тьма глубокая и беспросветная медленно катится по опустевшим городам и селам, и мир корчится в агонии, раздавленный потусторонним злом.
«Покайтесь! – вопит блаженный, – ибо надвинулся на людей гнев Божий!».
«Не слушайте дурака! – Марек видит перекошенное злобой лицо недавно избранного бурмистра. – Такие, как он, вселяют страх в сердца ваши! Он нехристь и тать! Он сеет семена безумия! Бейте его!».
Чёрные тени бросаются к недостроенному колодцу, разбирают, смеются, злобствуют. Увесистые булыжники летят в старика, сбивают с ног, убивают…
Габриз поворачивает к Мареку окровавленное лицо и шепчет разбитыми губами: «Помоги! Помолись за меня и за погибающий Базидар».
Марек вскакивает. Несмотря на леденящий холод, по лицу струится горячий пот. Сердце неровно бухает в груди, а в ушах раздаётся тихий голос: «Помоги». Марек машет головой, пытаясь отогнать наваждение, но голос внутри него не исчезает, может лишь становится чуть тише. И тогда бывший писарь встаёт на ноги и, переступая через тела спящих, выходит из палаты.
В зале намного теплее. Камины дают много жара, потрескивают факелы на стенах, догорают оплывшие свечи в бронзовых канделябрах. Марек совсем один. Один в этом огромном помещении – спящие люди не в счёт. Уроженец Бродиц кожей ощущает, что лишь он бодрствует, остальными овладел странный тяжёлый сон. Тихий голос продолжает звать, и Марек послушно идет. Минует пекарню, паровую баню, кухню. Переступает через тела спящих стражников, поднимается по лестнице вверх, проходит второй этаж, минует третий. Где-то здесь покои короля, но Марек продолжает путь.
Перед ним королевская капелла. Из-под неплотно закрытой двери пробивается вздрагивающий свет. Марек заходит внутрь и замирает на пороге, поражённый увиденным.
Он не сразу узнал Вульфера, тот словно стал выше ростом. В трепещущем свете факелов его фигура кажется нереально огромной. Лицо влажно блестит багровым потом. Ноздри хищно раздуваются, бледные губы шевелятся, словно два мокрых слизня.
– Ты крепко спишь! – захохотал северянин, и его зычный бас прокатился по храму, отразился от стен и затих где-то под потолком. – Я уж думал, что не сумею пробудить тебя.
У ног викинга лежит связанная женщина. На голове холщовый мешок, но Марек без труда узнаёт ее. Такие роскошные одежды в Дабросе лишь у королевны Клементины.
Вульфер хохочет:
– Да, да, писарь, ты не ошибся, это дочка глупого Братомита. Ведь я обещал её своему конунгу. Из всех жителей Даброса проклятия цвергов избегнете только вы двое.
– Так ты колдун, – шепчет Марек. – Как же я сразу не понял…
– Не колдун, – кривит губы Вульфер, – а боевой маг. Единственный, кто овладел секретом подземных чародеев. Отойди в сторону и смотри! Увидишь то, что не видел до тебя ни один чужеземец – Рождение самой смерти, я буду петь песню для неё. Она восстанет из угольной пыли, и сожрёт всё живое, но не тронет тебя, ибо слёзы прекрасной и милосердной Нифльхельги коснулись твоей одежды.
– Ты лжец! – рычит Марек. – Ты обещал моему королю союз, а хочешь обречь на смерть!
– Я обещал ему союз в обмен на девку, но он поступил, как глупый тюлень. Теперь Хальрик заберет Клементину и весь Базидар даром. А тебе я обещал много хлеба, лучшего пива и жарких баб – так и будет, в чём же я солгал?
– Ты погубишь весь город?! – Ужаснулся Марек.
– Его погубил не я, а Братомит! Что тебе до этих людишек, писарь? Магия цвергов не вечна. Безумие пройдет, а город останется. Хочешь, станешь в Дабрасе бурмистром? Или даже самим королем? Клянусь, мой конунг сделает это для меня!
– Мне не нужны твои дары, убийца!
– Писарь, не забывай, что я вырвал тебя из лап Титуса!
– Ты спас меня, а я спас тебя – я тебе ничего не должен!
– Ты потом всё поймешь, Марек из Бродиц, – вздыхает Вульфер. – Я не пожалел даже своего ярла, а тебя назвал другом. Молчи и смотри.
Он вздымает мускулистые руки к потолку и начинает громко и напевно произносить странные слова. И от этих слов гранитный пол капеллы озаряется призрачным зеленоватым сиянием, из ветвистой трещины прямо на глазах вырастает уродливый кривой гриб, взрывается с тихим хлопком и оседает на камни черным пеплом. И пепел этот расползается во все стороны, словно полчища чёрных блох…
– Я уже всё понял, – говорит Марек и поднимает самострел. – Будь ты проклят, Вульфер Белый!
Короткая арбалетная стрела бьёт северянина в грудь. Тот удивлённо трогает оперение, а затем медленно оседает на колени. Смотрит на Марека с выражением обиженного ребёнка и заваливается навзничь. Глаза стекленеют, а окровавленные губы шепчут:
– Ты же мог жить, как король… глупец…
Марек бросается к умирающему северянину, срывает с пояса кошель. Вот она – волшебная влага! Он щедро поливает ею расползающуюся по углам тьму, и помещение взрывается пронзительным, раздирающим барабанные перепонки визгом. Так, наверное, визжат обожжённые святой водой бесы.
* * *
– Не, про лешего знаем! Расскажи про Габриза-прорицателя, как его злой бурмистр казнил, и за это Создатель на людей прогневался!
Старик вздрогнул, нахмурился, подошел к двери. Вьюга трепала стебли мёртвого жёлтого ковыля, кружилась в воздухе снежная пыль, а в отдалении мерещилась высокая белая фигура. Она тянет к нему руки, и сквозь вой ветра слышится тихий прерывистый шёпот: «Ты же мог жить, как король… глупец…».
Марек захлопнул дверь и строго посмотрел на внуков:
– Откуда прознали?
– Люди сказывали.
– А что ещё сказывали?
– Много. Про чёрный снег, белого демона, и как ты весь Базидар спас! Деда, расскажи!
Марек тряхнул седыми кудрями:
– Вы вот что, выбросите это из головы. Болтают люди лишнего. Ни к чему вам эти тёмные сказки! Идите вона на печь греться, ночь на пороге.
Когда внуки, обиженно шмыгая, поплелись прочь, Марек широко перекрестился и с грустной улыбкой взглянул на домовую божницу. Там, рядом с распятием, на полочке, освещаемая вздрагивающим пламенем свечи, стояла неприметная бутылочка из красного стекла.
декабрь 2016 года
Похожие статьи:
Рассказы → История из мира духов
Рассказы → Дьявол кроется в деталях
Рассказы → Проклятая 1 часть
Рассказы → Летучий Голландец
Рассказы → Случай в тундре, или Визит семейного проклятия
+
