Полярные кочки (Часть II)

VI

На следующее утро я спозаранку встал, наспех перекусил, проверил, на месте ли ружьё и отправился в город по делам. Нужно было сделать кое-какие покупки и разузнать о поезде на Коми. Для этого мне требовалось изучить служебное расписание. Информация это закрытая – просто так её никто не даст. Но даже расписание не может рассказать о точном месте и времени графиковых и внеграфиковых стоянок грузовых составов – имея его на руках, можно легко ошибиться на несколько часов, и тогда в лучшем случае придётся подождать лишь несколько часов, а в худшем можно и вовсе пропустить поезд. Я в этом мало что понимаю. Но необходимые сведения мне раздобыть удалось, хоть и с большим трудом. Как я их достал, рассказывать не буду – ни к чему это. Но дело шло к тому, что необходимый поезд на каком-то промежуточном пункте останавливаться не будет, но вынужден будет проходить довольно медленно – так что можно будет довольно легко зацепиться на ходу. Поезд этот ожидался уже через день. По счастью, рейс этот выпадал на ночное время. Следующий же состав ожидался лишь через две недели, да и то нужно было уточнять время, а для этого мне пришлось бы опять… впрочем, ладно.

Разумеется, получив необходимые сведения, я тут же поспешил в стойбище гоблинов. Перед этим я лишь на минуту заглянул домой, чтобы проверить ружьё, которое оказалось нетронутым.

Я вошёл в типи Глуфа и сообщил полученные сведения. Оказалось, к переходу всё было почти готово – почти все шкуры были сняты со стен типи, свёрнуты и снабжены кожаными и берестяными перевязями – чтобы удобнее было нести. Нехитрые съестные припасы в дорогу были уложены в берестяные короба и кожаные бурдюки. В стойбище оставалось лишь самое необходимое для нескольких ночёвок. Теперь требовалось лишь разобрать типи и скрыть следы стойбища. Но времени на это было ещё достаточно.

Снюф, Нюм и Цук вели себя, как ни в чём не бывало – когда я пришёл, они с серьёзным видом разделывали добытого кабана. У меня отлегло от сердца – значит, гоблины всё же сдержали обещание, данное в лодочном сарае, и прекратили досаждать людям. Остальные гоблины суетились, собирая оставшиеся пожитки.

Вечерело. Мы собрались в типи Гука.

– Что это за место такое – «Полярные кочки»? – спросил я, выбирая подходящий кусок зажаренной на очаге вепревины.

– Это совсем не то, что «Пастушья сумка», – принялся рассказывать шаман. – Лес там чередуется с тундрою, но места там вовсе дикие – не такие, как здесь. Зверя там больше, да и ягод – клюквы да морошки. Две беды в этом стойбище – зима и комары. Зима там не в пример холоднее, чем в Пастушьей сумке. Иной раз по нескольку дней кряду наружу не выходим. А летом огромные тучи комарья налетают, здесь-то их куда меньше, а там облепляют с ног до головы. Но и жильё там получше будет – типи строить и вовсе не надо.

– На теплухах жить будем, – подхватил, как ни в чём не бывало, Снюф.

– Что ещё за теплухи? – спросил я, прожёвывая мясо.

– Это домики такие – вроде как короба с колёсами. Когда-то люди их привезли, которые работали там – травы разные отыскивали, за зверем наблюдали. Да только сгинули они все, а теплухи забросили. Сейчас места эти промеж людей дурными считаются и никто туда не ходит. Далеко в лесу несколько охотничьих зимовок есть, но и охотники на теплухи носа не кажут – боятся. Потому людей на Полярных кочках мы не опасаемся.

Принесли короб с грибами.

– А в самих-то теплухах хорошо, – вступил Глуф. – Лежанок больше. Они в три ряда устроены – так в одной теплухе можно вдесятером спать. А в «Пастушьей сумке» вдесятером можно было только в Большой хижине спать. Но её медведь разломал, а теплухе никакой медведь не страшен – даже лосю её с места не сдвинуть. Снаружи железо, а внутри всё из дерева. И топить там хорошо – очага нет, но есть людская печка, а она куда как лучше жар держит. И короба железные есть, чтобы припасы хранить. Зимой – прямо на улице, а летом в озеро их в коробе опускаем. Куда сподручнее, чем здесь. Рыбы в озере тьма – щука, лещ, хариус. Здесь-то рыбы поменьше будет. Глуф взял из короба пригоршню грибов, засунул в рот и энергично заработал челюстями.

– А почему люди так боятся подходить к этим теплухам? – спросил я, выбирая грибы.

– Тут вот какое дело, – отвечал шаман с набитым ртом. – Теплухи-то расположены у подножья гор Ху-мэк. А Ху-Мэк – старые горы. Самые старые на Земле. – Я молча поразился тому, откуда болотный гоблин знает этот факт из геологической истории. – Скрыта в этих горах сила – недобрая сила. Всякое под этими горами быть может. Как появились в тех местах человеческие жилища, вышел из горы Каменный человек.

– Вроде как Лесной Бугай, но только в горах? – перебил я.

– Нет. Каменный человек – это другое. – Тихим голосом возразил старый гоблин. – Лесному-то Бугаю одного надо – чтобы всё в лесу на его лад было. Даже с чужаками он злой не бывает, если те в его лесах ведут себя смирно. Можно и грибы собирать, и дичь охотить – главное меру знать да сверх надобности ничего из леса не уносить. Лесной Бугай свою дичь стережёт, а для Каменного человека ты сам дичью станешь. Он злой. Человеку от него спасения нигде нет. Приходит он ночью за человеком и в гору свою забирает. Днём Каменный человек в горе спит.

– В пещере, что ли? – спросил я, чувствуя, как по телу разливается знакомая мягкая, приятная сила.

– Он горе открыться велит, и та открывается. А внутри у него дом. Много там разных камней, до которых вы, люди, больно охочи. Да только Каменному человеку они все без надобности.

– Глубоко он под землю спускается?

– Нет. Глубоко под землёю другие живут – такие, против которых и Каменный человек – что полёвка против медведя. Про них мне не ведомо. Людей-то Каменный человек забирает, а вот нас не трогает. Оттого мы и не опасаемся жить на «Полярных кочках».

Надо сказать, история о страшном Каменном человеке на первый взгляд казалась совершенно неправдоподобной, но к тому времени я уже встречал и Лесного Бугая, своими глазами видел Большую рыбу, которой в прежние времена поклонялись гоблины, да и других чудес повидал немало. Но что там говорить, и сами гоблины были необыкновенными созданиями. Они были представителями не потустороннего, но потаённого мира, который чаще всего бывает сокрыт от человеческих глаз. Между тем, до расставания с моими таинственными знакомыми оставалось совсем недолго. Приготовления были окончены, и теперь все вещи, приготовленные к путешествию, ожидали в углу типи, который оказался вдруг непривычно просторным: шкуры, свёрнутые и перемотанные кожаными ремнями, берестяные короба, небольшие вязанки съестного. Они настойчиво звали в дорогу – и от этого становилось немного грустно. Очаг бросал оранжевые блики то на собранные в дорогу вещи, то на бесстрастные, словно высеченные из камня фигуры гоблинов. Я встал и молча вышел из типи.

Я лежал на диване, закрыв глаза, глядя, как на золотых страницах давно забытых сказок оживают загадочные, неведомые людям существа.

           

VII

Наступил день прощания. С утра я сходил до стойбища и договорился о встрече возле насыпи. Дорога к условленному месту довольно легкая и ничем особо не примечательна, потому каких-то трудностей я не опасался. Встречу назначили на начало ночи. Днём я занялся домашними делами, которые порядком забросил в этой кутерьме с гоблинами, а вечер решил провести в деревне – в доме лесника-вдовца, что жил на краю Лисьей горки со своей дочкой. Люди они были простые и спокойные, и мне нравилось, стосковавшись по обществу людей, время от времени наведываться к ним.

Вокруг электрической лампы вились мотыльки. Где-то далеко в траве пели цикады. В это время на улице уже довольно холодно, поэтому мы ушли с крыльца, закрывшись в доме. Когда тяжёлый засов лёг на кованые дверные скобы, ночная мгла отпрянула и казалась теперь чем-то бесконечно далёким и маленьким. Неспешно текла беседа о жизни и мелких хозяйских пустяках. Потом лесник стал рассказывать о повадках разных зверей и птиц, о жизни в маленькой лесной сторожке, о костях солдата, найденных в непролазных дебрях. Много расспрашивал о жизни в городе, куда мне мучительно не хотелось возвращаться. Дочка его молча слушала, подперев кулачком лицо.

Наконец, я взглянул на часы – до встречи оставалось полтора часа. Я встал, поблагодарил хозяев за приятный вечер и направился к выходу. Но едва я поднял засов и взялся за дверную ручку, как дверь сама резко отворилась и меня отбросило в угол. Лесник вскочил и схватил топор, который всегда держал наготове – скорее не из страха перед небылицами о «нечистой силе», а в силу привычки.

У меня волосы зашевелились на голове, когда я увидел, что на пороге стоят Снюф и Нюм. Глаза их блестели лихим, недобрым блеском, на шее Нюма висела берестяная торба, которую я безошибочно узнал – это был «грибной кузовок»,  украденный у шамана. Снюф сжимал в руках ружьё.

– Где моё молоко?! – страшно заорал гоблин. Нюм дико вращал глазами и исступлённо выл.  Прогремел  выстрел. Девчонка заверещала и спряталась под стол. Я застыл, как вкопанный. К счастью, Снюф не умел обращаться с ружьём, к тому же он обожрался грибов. Поэтому пуля попала на полку с посудой, расколотив несколько горшков и тарелок.

Здесь надо сказать, что молодой гоблин несколько не рассчитал ни свои силы, ни способность к устрашению. Люди у нас живут спокойные и тихие. Из-за покладистого нрава и некоторой негибкости ума, который чем-то похож на наши северные болота, рассердить их порою бывает ох, как сложно. Но когда это всё же удаётся, лучше бежать со всех ног – народ у нас становится просто бешеный и весьма опасный,  а к обидчику, кем бы он ни был, не питает никакой жалости. Что может послужить поводом для обиды – подчас сказать трудно. Был как-то раз такой случай. Во время народных гуляний один человек забрался в чужую лодку, да в ней спьяну и задремал. Понятное дело, объявился хозяин и немедленно растолкал непрошенного гостя. Вышел у них об этом спор, а там, слово за слово, дошло и до драки. На шум прибежали жёны – разнять драчунов хотели. Но только те уже до того озверели, что не только друг другу лицо разбили и рёбра переломали, но и женщинам своим выбили зубы, поломали руки и ноги. Истории такие у нас далеко не единичны и возникают сплошь и рядом.

Лесник же был не из робкого десятка: повидал он на своём веку много зверья побольше, да и пострашнее гоблинов. Случалось ему иметь дело и с недобрыми, лихими людьми. Разумеется, гоблинов он видел впервые, но на сей раз это обстоятельство мало чем могло им помочь. Повод же для справедливой злости был очевидным. Потому Снюф и Нюм оказались в весьма непростой ситуации. Мужчина ловко метнул топор прямо в голову Снюфа, который еле-еле успел увернуться.

– Так! – тюкнул топор, глубоко увязнув в деревянной стене. Лесник же ловко перемахнул через стол и кинулся на гоблинов с кулаками.

Я был в замешательстве. В этот раз мои симпатии были, вроде бы, на стороне людей. Подобная ситуация как-то раз уже возникала, когда гоблины ворвались в землянку к Отшельнику. Но безобидно подшучивать над блаженным Старцем – это одно дело. И совсем другое – ворваться в деревню с ружьём, да ещё и на ночь глядя. В то же время выдать людям своё знакомство с гоблинами я не хотел. Не то, чтобы я опасался за гоблинов – напротив, в тот момент я ненавидел их всей душою. Я разом забыл о походе за Чёрное озеро, и о том, как мы вместе охотились на хитроумного медведя, и как сражались с племенем злобного гоблина Гвярра. Но всё же, дело тут было в другом. И даже не в том, что люди могли узнать, что я знаюсь с такими мерзкими, злокозненными созданиями – в конце концов, в Лисьей горке я был всего лишь гостем. Я был вне себя от досады, что мне не удалось предотвратить эту встречу, которой не должно было случиться.

Гоблины, конечно, заметили меня и были немало удивлены, но отступать было поздно. Дюжий лесник уже что было сил охаживал Нюма, а на плече его повис Снюф, вцепившись когтями и зубами. От вида крови человек озверел ещё больше. Он схватил Нюма за шею и со всех сил шарахнул головою о стену. Дочка же его, выбравшись из под стола, яростно лупила скалкой Снюфа, повисшего на отцовском плече. После десятка-другого ударов по темени гоблин свалился на пол. Он поднялся, потряс головой и принялся озираться по сторонам. Я подлетел и что было сил шарахнул его ногой – Снюф вылетел на улицу. А вот Нюму пришлось по-настоящему туго – лесник, которому в жизни не раз приходилось бывать в передрягах, продолжал колотить его почём зря. Он не спеша, хорошенько замахивался и обрушивал на обессилевшего гоблина чудовищный каменный кулак. Другая рука железной хваткой стискивала горло несчастного гоблина. В комнате раздавались лишь глухие, тяжёлые удары по голове Нюма, да богатырское дыхание лесника: «Ух!.. Ух!..» Снова подлетела дочь лесника и, всхлипывая, принялась быстро-быстро молотить Нюма скалкою.

Некоторые думают, что, человеку (или гоблину), оказавшись в подобной ситуации, главное – проявить выдержку и терпение, стойко переносить побои с таким видом, будто чувство боли ему совершенно неведомо. Я, признаться, не совсем понимаю, на что они рассчитывают – на то ли, что нападавший ослабеет, или на то, что он, проникнувшись уважением к стоицизму своей жертвы, проявит к ней великодушие. Должен заметить, что зачастую ни того, ни другого ожидать не приходится, а потому такое поведение идёт на пользу далеко не всегда.

Где-то за стеною раздался грохот. Жалобно замычала Пеструшка.

Желая поскорее разделаться с непрошенным гостем, мужчина легко вытащил из стены топор, и уже занёс его, было над головой Нюма, но тут я схватил с пола ружьё, которое обронил Снюф и, подняв ствол кверху, бабахнул в потолок. Электрическая лампа погасла. Отдача была такой силы, что приклад ударил меня по животу, отдался в печени, и я повалился на пол. Люди опешили. Мужчина от неожиданности выпустил незадачливого гоблина. Тот кое-как пополз к выходу, но силы оставили его и он упал, ткнувшись мордой в порог – в темноте я мог различить его силуэт. Я вскочил, кое-как немного разбежался, что было сил ударил Нюма под зад ногою так, что тот вылетел в ночную тьму. Я выскочил следом. За дверью было темно и никаких гоблинов я, конечно, не увидел.

Перекинув через плечо ружьё, я быстрым шагом направился к насыпи. Я шёл, освещая путь фонарём, вне себя от ярости и досады – что же они устроили за несколько часов до того, как покинуть «Пастушью сумку»? Заигрались в «нечистую силу»? Какие же они идиоты, эти гоблины! Какие дураки! Да и сам я хорош тоже – взялся сам избавить Лисью горку от бесов! Что толку говорить теперь предводителю охотников Гуку, шаману Чуфу. Сейчас главное – отправить гоблинов к их новому стойбищу. А балбесы Снюф и Нюм пусть поступают как им вздумается – они и так всю деревню на уши поставят – пускай теперь хоть в город идут. И посмотрим, что их там ожидает.

И тут мне вспомнилась охота на куликов, глаза Нюма, когда его волокла по земле огромная сова, и мне стало их жаль. Но исправить что-либо было уже не в моих силах. Хотя, с другой стороны, ничего особо страшного ведь не произошло – ну, отметелил лесник пару бестолковых гоблинов. А то, что их увидел кто-то из людей – так пускай докажет. Стойбища уже нет, а через пару часов не будет и гоблинов.

Я решил, что Снюф и Нюм затаились где-то возле дома и сейчас готовят людям очередную пакость. Я живо представил дом, охваченный ревущим пламенем, маленькие фигурки людей, спасающие своё добро из пасти огромного пожарища, отчаянно мечущуюся в сарае корову Пеструшку и вздрогнул. Я остановился. Обернулся назад. За спиной была лишь непроглядная тьма и тишина. Ладно. До этого они, надеюсь, не додумаются. Я зашагал быстрее. 

За лесом послышался печальный, протяжный гудок. Неужели, опоздал?! Я взглянул на часы – нет, только-только успеваю. Я перешёл на бег. Довольно трудно ориентироваться, когда бежишь через ночную просеку, имея при себе лишь фонарь. Ноги то и дело цеплялись за неровности земли, попадали в канавки. Раз я даже упал и ушиб колено. Прихрамывая, поковылял дальше. Наступил на змею. Споткнулся о волчицу с волчатами. Тяжело дыша, помчался дальше.

 

VIII

Вот и насыпь. Столбы, на которых, перечёркивая небеса, натянута сетка из проводов. Чуть дальше виднеется освещённый участок и небольшой домик обходчика, подле которого подмигивает семафор. Где-то тут меня должны поджидать гоблины. Я остановился и сразу же будто похолодало. Ночной ветерок донёс запах угля и молотой щебёнки. Кругом стояла тишина.

– Гук! – позвал я громким сдавленным шёпотом. – Глуф! Вы тут?

– Давно уже! – раздалось из ближайших зарослей. – Ты-то где был?!

– Да… так, – ответил я уклончиво.

Гоблины начали выбираться из кустов. Целая орава гоблинов, навьюченных тюками шкур и берестяными коробами. Налегке были только самые старые да самки, что держали на руках гоблинят. Они всё шли и шли. Я с волнением наблюдал за этим фантастическим шествием в тусклом свете дальних огней и пытался отыскать глазами Снюфа и Нюма.

– Уж три повозки прошло! Может, мы и свою пропустили.

– Не пропустили, – сказал я.

Шаман забрался на пути и приложил ухо к одной из рельс.

– Ну, чего там? – спросил Глуф. Вместо ответа старый Чуф округлил глаза и поднял уши кверху.

Глуф взвизгнул, и все, как один, притаились за насыпью и приготовились к посадке. Я напряг слух, но ничего не услышал. Наконец уши мои уловили далёкий, тихий-тихий перестук колёс. Звук становился громче, а через некоторое время вдали показались маленькие светящиеся огни, словно глаза во тьме. Постепенно маленькое тукающее существо приблизилось, обратилось огромным рокочущим чудищем. Глаза гоблинов округлились, отразили огни приближавшегося состава. Поезд двигался медленно, выползая из ночного мрака, подобно огромному змею.

Я расстегнул ремень, снял с пояса ножны, в которых покоился норвежский нож, и протянул его Гуку.

– Возьми – пригодится в теплухах. Только лезвие ржавеет – вытирать надо. А затупится, поправишь о камень. – Гоблин взял нож, немного покрутил его в руке и молча сунул в берестяную торбу на шее.

– Цепляемся ближе к хвосту! – проорал Гук. Едва он это сказал, как поезд заполнил собою всё окружающее пространство, голоса потонули в оглушительном грохоте тяжелых, страшных колёс. Жестом предводитель охотников показал: передние вагоны пропускаем. Проорал гудок – вблизи он уже не казался печальным стоном загадочных зверей, который пролетает над лесом по ночам. Он ударил по ушам, как железный молот бьёт по наковальне. Некоторые гоблины затряслись и дико отпрянули.

Один… второй… третий… десятый…  вагоны проползали мучительно медленно. Начались открытые вагоны – тридцатый… сороковой… Наконец, Гук отдал команду. Первые гоблины, одолев страх, взлетели по насыпи и ловко уцепились за подножки. В едва различимом свете я видел, как они ловко, по-обезьяньи вскарабкались, цепляясь за рельефные выступы вагонов и перелезли через борт. Поразительно, как проворно они карабкались, даже навьюченные тяжёлыми коробами и шкурами, самки с детёнышами на спинах. Старейшины ждали, когда всё племя окажется в вагонах или на подножках. Затем шаман Чуф догнал двумя скачками уходящий вагон, подскочил и, вытянув вперёд лапы, цепко ухватился за подножку. Старика-гоблина было не узнать – двигался он с молодцеватой прытью, в движениях была железная уверенность. За ним последовали Глуф и Гук.

Внутри меня что-то дёрнулось. Не помня себя, я вскочил на насыпь, ухватился за подножку и оказался рядом с Гуком и Чуфом.

– Ну, бывай! – проворчал Гук. Голос его был как обычно спокойным и сдержанным, словно старый гоблин возвращается в стойбище «Пастушья сумка», что находится в трёх минутах от дома. Я не нашёлся, что сказать в этот момент. Даже если бы я и хотел произнести что-то, меня бы уже не услышали – грохот колёс делался громче: поезд набирал скорость. Мне нужно было прыгать. Однажды мне уже приходилось прыгать с поездов – в детстве. Дело это весьма неумное и вызывающее у неподготовленного человека страх, в тот момент было совершенно необходимым. Я взглянул на гоблинов – они уже карабкались по вагонам, желая перевалить через борт. Мне вдруг отчаянно захотелось вернуться в стойбище «Пастушья сумка», закусить вяленой лосятиной с отваром из кипрея, послушать рассказы Гука и Чуфа. Но гоблины дали понять, что говорить было более не о чем, да и некогда. А поезд, тем временем, бежал уже довольно резво. Я зажмурил глаза, досчитал до трёх и разжал пальцы, которыми держался за подножку. Некоторое время я стоял на тонкой перекладине, не держась, но каким-то образом сохраняя равновесие. Вот теперь… Раз… два… Три! Я сильно оттолкнулся ногами и кубарем скатился с насыпи.

Кое-как я поднялся. Проклятое ружьё здорово отбило мне бока. В остальном же всё было, вроде, в порядке, хотя в детстве прыжки с поездов давались куда проще. Я стоял под насыпью и молча смотрел, как последние вагоны проносятся мимо. Вдруг я заметил, что поезд неуклюже догоняют две невысокие сутулые фигуры на голенастых ногах. Они подскакивали, припадали на одну ногу и прихрамывали, но двигались быстро-быстро.

– Снюф! Нюм! Вот вы где! Прибью, гады! – Заорал я и принялся отчаянно карабкаться по насыпи. Но прыгая, я, кажется, повредил колено и теперь едва ковылял. Снюф и Нюм, тем временем, догнали последний вагон и ловко уцепились за буфер. Подтянулись, принялись проворно карабкаться наверх. Когда я, тяжело дыша и морщась от боли, кое-как вскарабкался по насыпи, хвост состава уже скрылся за поворотом.

– Д-о с-в-и-д-а-а-а-а-н-и-я-я-я… г-о-о-о-о-о-б-л-и-н-ы-ы-ы-ы!

 

IX

Месяц спустя я предпринял ещё одно путешествие к гоблинскому поселению «Пастушья сумка». Место это было не узнать – от домиков гоблинов и главного костровища не осталось и следа, более того, от стойбища не осталось и пустого места – оно было завалено сухим валежником,  да так  искусно, что ни один человек ни в жизнь бы не понял, что когда-то здесь было поселение маленького болотного народца.

На куче сухого хвороста меня встретила наша старая знакомая – сорока. Та самая, для которой мастерил новое гнездо старый Сорокопут. Птица озорно подскакивала на ветвях и с видом заговорщика смотрела на меня, повернув голову. Это и вправду очень умная птица, но какие бы ни ходили легенды о болтливости сорок, люди-то куда как более болтливы, и тайну гоблинов от неё никто не узнает. Впрочем, может и узнает – сорока наверняка не раз возмущённо рассказывала лесным обитателям, как прожорливый Нюм убил и съел её друга, а потом и разрушил её гнездо. Сороку эту я видел после этого довольно часто, пока она не исчезла куда-то.

Но, довольно о сороке. На прощание надо бы сказать пару слов о Нюме и Снюфе. Дом лесника они в ту ночь всё-таки подожгли и спалили почти дотла. Печальна судьба и коровы Пеструшки. Снюф, возмущённый побоями лесничего, выгнал её из сарая и перепугал так, что та мчалась до самой железной дороги, где и попала под поезд. Но Лесник со своею дочкой были людьми хоть и не очень образованными, но разумными, а потому они никому не рассказали о событиях того злосчастного вечера и уж конечно, ни единым словом не обмолвились о том, что в поджоге и потере коровы повинна нечистая сила. Уж что-что, а репутация местных дурачков этих людей не прельщала.

Вскоре после этого «нечистые» перестали беспокоить жителей Лисьей горки. Но долго ещё оставляли они угощение в сенях, на крыльце или на старых лесных пнях – кто блюдце молока, кто краюху хлеба, а кто и мозговую кость с хорошим куском мяса. Правда, доставалась эта снедь теперь только зверям да птицам. Кстати, именно благодаря неловкой выходке Нюма у меня осталось единственное воспоминание о гоблинах – несколько красивых пушистых пёстрых перьев совы – именно тех, что Нюм выдрал из её хвоста. Они лежат на каминной полке, рядом с керамическим котом. Иногда я усаживаюсь в своё любимое, старое кресло, задумчиво верчу в руке совиные перья и вспоминаю ту охоту на куликов.

Остались в истории с гоблинами и загадки, разгадать которые мне не удалось и, судя по всему, уже не удастся. Например, обладал ли щучий посох, найденный Гуком, каким-то сверхъестественным свойством или был простой медною тростью. Я так думаю, никакой колдовской силы в нём не было, а в глотку Большой рыбы он попал случайно. Но уверенным в том быть не могу.

А люди углубляются в болота всё дальше и дальше. Осушают торфяники, роют траншеи. Скоро мой дом уже не будет стоять на отшибе: вокруг него вырастут новые постройки, приедут люди, привезут с собою шум, суматоху. Поэтому я уверен, что городок «Пастушья сумка» уже не возникнет в зарослях у ручья. Скорей всего, гоблины, увидя заселённые земли и их новых, суетливых обитателей, навсегда уйдут из этих мест и будут подыскивать себе новое стойбище.

Взяв крепкий берёзовый посох, я выхожу на болото. Идти надо осторожно – я тщательно прошариваю сухую траву перед собою и лишь потом делаю пару шагов. Вот старый ольшаник, где я, бывало, встречал гоблинов. Я присаживаюсь на кочку и закуриваю. Струйка дыма поднимается кверху, я гляжу на неё сквозь сетку осенних ветвей молодых берёзок.

За спиною раздаётся шорох. От радости я подскакиваю и спешно оглядываюсь назад. А что, если… Но нет, конечно же, нет – это спешит куда-то через кустарник кабаниха с поросятами. Их полосатые спины мелькают и теряются в зарослях. Я подкрепляюсь горстью ароматной рубиновой брусники, собранной во время короткого привала. Поднимаюсь и осторожно двигаюсь дальше. Где-то начинает монотонно закликать кукушка. А вот и удачная полянка с грибами. 

Похожие статьи:

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (ЧастьII)

Рассказы → Бог из Чёрного озера (Часть I)

Рассказы → Пастушья сумка

Рассказы → Гоблины

Рассказы → Законы на беличьих шкурках (Часть I)