Когда стемнело, одна из молний угодила в крест. Распятое человеческое тело дернулось. Дрогнула Лысая Гора. Из всколыхнувшейся толпы зевак донеслись крики глашатая: «Он горит!». Всполошилась стража у Хевронских ворот. Исчезли пирамиды копий. Ощетинилось боевым порядком кольцо оцепления. У подножия холма корчился в конвульсиях богомолец. Белая пена припадка морскими брызгами падала на истоптанную кавалеристами землю. Треснувший от удара стихии столб накренился.
– Что это? – Себастьян не мог оторвать глаз от виртуального экрана. Казнь Иисуса шла по новому сценарию. Мерцающая синими огоньками комната напоминала внеземной объект.
– Новая программа,– в глазах сына горели костры. Наполненный паломниками город не умещался в зрачках. В чертах Стива угадывался лик Христа.– Написанный мной вирус пытается изменить прошлое,– Стив немного подумал,– и будущее.
Тяжелая дождевая туча прошла рядом. Высохшая трава вокруг столбов занялась огнем. Языки пламени, устремившись ввысь, осветили крытую колоннаду дворца Ирода. Несколько пехотинцев тащили из ручья воду. Кожаные ведра, ударяясь о длинные сабли, оставляли на дороге влажный след. В безумии огня корчилось пузырившееся от жара лицо. Издалека казалось, что оно смеялось. Лицевые мышцы, сокращаясь, делали рот живым. Сгоревшие губы оголили обугленные десны.
Раскаленная шляпка гвоздя радовалась остужавшей её крови. Ладонь съежилась, побелели глаза...
– Останови,– руки у отца дрожали, голос изменился.– Там,– он ткнул пальцем в пустоту,– Мария…
– Магдалина? – пытаясь прекратить загрузку, Стив выписывал руками замысловатые фигуры. Тенью на стене в бесноватой пляске кривлялся дирижер. Оркестр молчал, лишь монотонная работа мощных кулеров наполняла комнату шумом. Система самосохранилась. Сработала поставленная самим же Стивом защита.
– Нет. Твоя мать.
– Это не человек, это программа.
– Она что-то говорит.
– Она не может ничего говорить. Речь не прописана, я просто хотел похвалиться перед тобой. Это всего лишь демоверсия.
– Смотри,– глупая улыбка исказила физиономию папаши.
Углы комнаты начали искажаться. Накренилась тумбочка. Упал с полки дезодорант. По виртуальному экрану поползли трещины. Со скрежетом тронулся шкаф.
Рубашка Стива взмокла от напряжения.
– Заклинило,– дотянувшись до двери, Себастьян дернул за ручку.– Надо отключить питание.
– О каком питании идет речь, отец? – под глазами у Стива появились темные круги. Взгляд помутнел. Испарина на лбу, скатываясь по морщинкам, подбиралась к переносице.– Блок питания – я. Интерфейс, позволяющий существовать системе, находится в закодированной молекуле ДНК моего организма. Связь с сервером на уровне нейронов! Я даже не знаю, где излучатель.
– То есть,– грузное тело отца плюхнулось в кресло,– розетка там? – Себастьян пальцем показал на грудь сына.
– Идет сканирование синаптических структур мозга в нейронной сети…– лицо парня исказила гримаса ужаса.– Зачем ты рассказывал мне о нем?
– Опять виноват я? – в пляшущем зеркале исчезала комнатная утварь. Отражение родителя, расплываясь по зеркальной глади, напоминало метавшийся по ветру огненный шар.– Может, проблема в нем?
На изогнутых стеновых панелях появилась проекция «Тайной вечери» да Винчи. За длинным столом шла трапеза Иисуса и апостолов. Предпасхальный четверг отражался в лицах собравшихся предчувствием беды. Потрескивали дрова в камине. Пахло жареным мясом. В каменных вазах парила фасоль. Аромат пресного хлеба ощущался порами. Кожа у Стива стала настолько чувствительной, что реагировала даже на биение отцовского сердца.
На древней фреске появился раб первосвященника, державший в руке отрезанное апостолом ухо. Из неприкрытой дыры на шею стекала сера. Холщовые окровавленные обноски источали кислый запах бедности. Безумные глаза искали успокоения.
Стукнувшись о каменный пол, загремел нож Петра. Спрятал указующий перст Фома.
Солнце Мистериальной Традиции с тревогой разглядывало ладони, не так давно совершавшие чудо. Ухо не приживалось.
Обреченный раб ползал в ногах Иисуса, прося искупления. Окропленные кровью, потерявшие исцеляющий дар руки Мессии висели плетьми. Глаза Христа наполнились влагой.
Опечаленный Учитель выглядел растерянно.
– Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня,– фраза утонула в застольном шуме.
– Ужель и пьющий с тобой, Спаситель,– рассмеялся Филипп.
Звякнули монеты. В нос ударил запах пропитанной потом рубахи.
– Иуда занял твое место, Малх,– крикнул Левий.
– Имя моё Иисус…
– Имя твое, место мое,– рыжие волосы на сдавленном, словно арбуз, черепе Искариота, напоминали костер. Вокруг живых, глубоко посаженных глаз, ползали морщинки. На хищно изогнутом крючковатом носу шелушилась кожа.
– Это чудо сотворю я,– мощная шея любимого ученика покраснела. Глаза налились кровью. Уголки алого рта затянуло слюной. Иуда высыпал на стол из мешочка тирские статеры. От звона денег вздрогнул раб.– Позовите лекаря…
Первые мартовские дни принесли в Вечный город долгожданное тепло. Окрасились зеленью альпийские склоны.
Пал ледяной панцирь со «светоча веры». Бронзовый шар на обелиске затянуло сине-зелеными пятнами. Пепел Цезаря, пропитанный влагой конденсата, словно кровью римлян, разлился внутри сферы лавой Везувия.
Сирокко, пронизывая проснувшихся граждан Врат апостола, покрывал дворец Августа тонким слоем африканской пыли. Клочок алой ткани, заигрывая с солнцем, парил над замком Святого Ангела. Сделав круг над площадью Навона, благая весть скрылась за фигурой мавра.
У правого крыла колоннады Бернини стоял викарий Ватикана Марк. Белый шерстяной подрясник августинца украшал расписанный золотом наплечник. Черная ряса с длинными широкими рукавами была опоясана изящным кожаным ремнем. Капюшон, накрывший голову священника, казался раздутым от радостных мыслей каноника.
Накануне пятой воскресной вечери Великого Поста протоиерей не спал. Душа святого отца содрогалась мыслью о прикосновении к святыне. Раз в год главная реликвия христианства Платок Вероники выставлялась для всеобщего обозрения. С высокой лоджии Столпа Святой Вероники на прихожан глядел Христос.
У старика дрожали руки. Гноившиеся глаза слезились. Высохшее лицо казалось испуганным. Губами каноника овладела молитва. Солнце, ощущая праздность момента, обжигало спину.
Блестящий кейс, выглянувший из потайной дверцы колонны, излучал тепло. Никелированные замки охотно приняли в себя бронзовый ключ. Бесшумно распахнулись створки пенала.
«Благословенна ты, смелая женщина» – со словами Спасителя, сказанными язычнице Веронике, каноник вынул Нерукотворный Образ.
Сердце старика замерло. Гнет человечества невыносимой ношей опустился на плечи. Скривившийся рот ловил посиневшими губами покидающий тело воздух.
С вуали смеялся Иуда.
Ну вот смотри - страсти такие, крест горит. И вместо того чтоб "Над толпой пронеслось: "Он горит!". Многоголосый возглас перекатывался над человеческим морем, возвращаясь к месту казни искажённым эхом. "Рит, рррит..."", получается, что официальное лицо вышло вперёд, торжественно вытянуло руку и: "Он горит, дамы и господа!" 
