Надрывно кричали дикие коршуны, летая над полем брани. Сегодня они, единственные из всех живых существ, обитавших здесь, были по-настоящему счастливы. Они встречали новый день, ждали восхода солнца, чтобы отлететь в сторонку и смотреть, как люди внизу умирают, не поделив между собою землю и злато. Они знали, как все будет: сначала заблестит сталь мечей, горячий влажный воздух наполнится болью и страданиями, а затем наступит благодатная ночь, что ознаменует собой начало славного пиршества …
Рассвет… Пасмурный и серый, пропитанный гарью и едким дымом…
Сумрак ночи, клубясь, отступал, обнажая бледные силуэты стен, крепостных ворот и сотен башен... Обнажая трещины и проломы, а также новые ряды камней, возведенные за ночь... Царьград, стольный град, великий, он погибал, и меркла слава его. И близился закат его с лучами рассвета. Будет новый штурм, новая битва, битва с Воинством Христовым, с крестоносцами.
***
Лагерь просыпался. Тихо скрипели доспехи, потускневшие от песка и крови, глухо бились по ветру знамена. Часовые, расставленные у костров, молчаливо поглядывали на город и бухту, где уже двигались корабли. Солдаты, одетые в стеганые куртки с нашитыми на них желтыми крестами, медленно поднимались с земли и сонно потягивались, ожидая приказов. Где-то слышалась грубая ругань, крики погонщиков — это к воде подтягивали осадные башни для переправы на другой берег. Будет новый штурм…
— Здравствуй, сын мой, — сказал аббат Мартин, подойдя к рослому воину в кольчуге, — готов ли ты биться?
Гюг де Бов, пикардийский рыцарь, вышедший из своей палатки встречать рассвет, кивнул. На вид ему было около сорока лет. Был он широкоплеч и высок, как и многие его друзья, имел короткие волосы, грязные от тягот походной жизни, и черные, большие глаза, которые постоянно куда-то задумчиво смотрели.
— Утро доброе, святой отец… Светает…
Сквозь тучи на горизонте пробивалось золотистое сияние. Новый день.
— Это знамение, — возбужденно прошептал аббат. Очи его лихорадочно блестели. — Город падет, он обречен! Того хочет Бог!
Мартин резко развернулся и зашагал вниз по лагерю, ободряя солдат, зажигая их сердца верой, верой в победу. Его кряжистая фигура, закутанная в черную рясу, медленно удалялась.
— Покараем отступников! — слышалось со всех сторон. — Того хочет Бог!
Гюг расплылся в улыбке. Ему нравился Мартин. Аббат был набожным человеком и к тому же бесстрашным малым. Такие как он вели их свою паству через врата ада к победе. Благодаря им истинная вера железным кулаком прокатилась по землям сарацин и воссияла в Иерусалиме, Акре, Эдессе и других городах Востока!
— К оружию! Выступаем, — прокричал глашатай, промчавшись на взмыленной лошади.
Вот он штурм. Началось!
***
Собор светился мягким успокаивающим светом. Свечи горели всю ночь, освещая пустые чертоги, привлекая внимание. Вера еще жива была здесь, и надежда еще не покинула Оплот Божий. Монахи тихо молились, взывая к Всевышнему, прося защиты и покровительства, моля о чуде.
Вдалеке шло сражение, требушеты, огромные катапульты, осыпали стены камнями, разбивали глиняную кладку и старый кирпич, вызывая ужасный грохот и клубы пыли. Где-то крестоносцы уже пробились на стены и башни, и теперь христиане уже убивали друг друга. Ах, зачем война пришла сюда. Зачем? Зачем все эти жертвы? Монахи молились, взывали к Пресвятой Богородице. Они не хотели сдаваться, считая, что пока они здесь, город будет стоять. Так было сотни лет, и не могло быть иначе. Но никто из них и подумать не мог, что император утратил надежду и покинул подданных, что его войско бросает оружие, и горожане сдаются.
***
От запаха гари щипало глаза, першило горло. Пыль, густым облаком окутавшая упавшую башню, мешала видеть, а едкий запах тертого известняка вызывал приступы кашля. В первый момент, когда каменная кладка покрылась трещинами и слегка поддалась вперед, казалось, что она выстоит, но подкоп, прорытый под самое основание башни и огромный костер, разожженный солдатами под ней, сделали свое черное дело. Деревянные балки больше не могли удерживать вес кирпича, утонув в неистовом огне, кладка осела, надрывно заскрипев, увлекая за собой валуны и людей. Вопли ужаса и липкого страха, град камней и песка, разлетевшихся во все стороны с противным визгом, ночным кошмаром опустились на землю.
Солдаты, тащившие лестницы, бросались врассыпную, спасаясь от летящих осколков, натыкались друг на друга, силясь что-нибудь разглядеть, и кричали от боли. Гюг де Бов был с силой отброшен в сторону, капли теплой, тягучей крови упали на песок из-под помятого шлема. Его приказов никто не слушал, его отряд рассеялся в мгновение ока. Оглушенный и подавленный, он попытался подняться, в глазах потемнело, а голова взорвалась тусклой, низкой болью. Все перемешалось и рухнуло в черную тьму. Но рыцарь не собирался отступать. Широко распахнув невидящие глаза, он заставил себя подняться, чувствуя, как болтается на плече разорванная кольчуга.
Новая вспышка серого сумрака, чувство, будто голову сжимают тиски, и внезапный свет, бросающий в пот. Тишина. Зрение возвращается к нему. Кругом дымящиеся доски и валуны, искореженные трупы солдат, и огромный пролом в стене. Там, где раньше стояла башня.
— Вперед! — закричал Гюг, подхватывая лежащее на земле знамя, и побежал, забывая обо всем наверх, по камням, чувствуя прилив сил и гордости.
***
Потрепанные гвардейцы императора, знатные греческие воины, не желали признавать поражение, несмотря на то, что государь бросил их на произвол судьбы и бежал, генуэзцы предали их, сдаваясь на милость победителей, а горожане (чего же с них взять?!) отказались сопротивляться. Гвардейцы предпочли пасть в бою, умереть со своей страной, которой они поклялись служить верой и правдой. Их было не больше двух дюжин, всех, кто уцелел в бойне на стенах. Прикрываясь щитами, ощетинившись копьями, они шаг за шагом отступали по узенькой улочке под напором прорвавшихся крестоносцев.
Гюг де Бов восхищался их стойкостью. Его поредевший отряд, с десяток легких стрелков и пехотинцев, неминуемо разбежался бы в такой щекотливой ситуации. Никакие драгоценности мира не заставили бы их сражаться, когда исход битвы ясен и ничто уже не сможет изменить его. Но гвардейцы не сдавались. Они вновь отступили под натиском захватчиков и на этот раз укрылись в церкви.
В этот момент из соседней улицы выехал всадник, один из баронов, а за ним показался отряд меченосцев. К великому удивлению Гюга среди тусклого блеска кольчуг, промелькнула черная ряса аббата Мартина. Однако времени думать, что тот делает в самой гуще сражения, не было. Объединив усилия, два отряда пошли на штурм.
Клубящаяся пыль взорвалась новыми криками. Рядом мешком осел на землю широкоплечий копейщик, упал сраженный меткой стрелой конь барона, утянув за собой своего хозяина. Откуда-то сверху посыпались камни и куски черепицы. Оглушенные и ошарашенные, лишенные предводителя крестоносцы отпрянули. Но терять времени было нельзя. Гюг повел их вперед. Его солдаты не отставали…
Выстроившись в фалангу, гвардейцы перегородили крестоносцам дорогу. Небольшое пространство, усеянное обломками посуды и разбитыми лавками, отделяло их друг от друга. В тусклом свете собора виднелись забрызганные кровью фрески на стенах и несколько бездыханных фигур монахов, распростертых у святого распятия. Короткие арбалетные стрелы настигли их, когда они молились…
Солдаты ринулись в бой, продираясь сквозь вражеский строй. Но Гюг не мог сдвинутся с места, пораженный открывшимся зрелищем, внезапно осознавший всю абсурдность происходящего. Он, рыцарь воинства Христова, носящий его крест на одеждах, давший обед безбрачия во имя дела Господа, убивал братьев по вере, шел по ложному пути! Как же он был слеп! Что он наделал! Сколько людей погибло сегодня, погибло не ради высоких идеалов, а ради наживы и богатства, которые сулили сокровищницы императора и здешних церквей!
Сможет ли он когда-нибудь простить себе содеянное сегодня? Гюг не знал. В изнеможении прислонившись к стене, он снял грязный, почерневший от копоти шлем и закрыл лицо руками. Хотелось рыдать от отчаяния. Хотелось убежать далеко-далеко, чтобы не слышать этих криков, чтобы не видеть кровь и тела бездыханных людей. А еще больше ему вдруг захотелось умереть, но умереть не здесь, а в честном бою, бою за правое дело, в котором он сможет искупить свою вину.
И словно в подтверждение его мыслей, перед ним расплылся в сероватой дымке перламутровый свет, а сквозь него проступили очертания святого распятия. Не веря своим глазам, Гюг подался вперед, выронив из ослабевших пальцев окровавленный меч, и упал на колени. Свет поглотил его, густая пыль накрыла все пространство, пол и стены, казалось, содрогнулись, в какой-то предсмертной агонии. И только золотистый блеск все также манил к себе, пробиваясь через сизую дымку.
Гюг потянулся к нему, но новый удар потряс стены, разбивая чудесное наваждение, возвращая к суровой реальности. Камень, выпущенный из требушета, разбил в дребезги изящные витражи и, опрокинув распятие, покатился по полу, оставляя после себя искореженные обломки.
Рядом с тем местом, где он, наконец, остановился, прижатые к стене, выстроились последние солдаты императора. Глухо щелкнули арбалеты, потом еще. Последние защитники Царьграда со стонами попадали на пол. От смертоносных болтов на таком расстоянии не спасал ни добрый доспех, ни щит. Один командир был еще жив. Золотистый шлем, указывающий на знатное происхождение, в пылу схватки был сбит ударом широкого топора и теперь лежал у его ног. Тонкие струйки алой крови сочились по седым волосам, обнажая страшную рваную рану на затылке. В левом плече засело две стрелы, вошли хорошо, по самое оперение. Хрипло дыша, он изо всех сил старался не упасть.
— Предлагаю вам сдаться и стать моим пленником, — заметно прихрамывая, вышел вперед барон. — Вижу вы благородный кровей. Ваши родные смогут выкупить вас за обговоренную цену.
Грек криво усмехнулся и занес клинок для удара. И был тут же пригвожден к стене копьем.
Все было закончено. Пыль медленно оседала, тускло светясь в лучах бледного солнца, обнажая желтые, обагренные кровью стены. Кругом лежали безвольные, жалкие тела убитых. А где-то вдалеке радостно запели рога, возвещая о победе. И им ответили еще и еще, с севера, юга и запада. Кольцо сжималось.
— Что ж, — радостно потирая руки, воскликнул аббат Мартин, — Истинный Бог покарал еретиков!
Мартин больше не вызывал у пикардийского рыцаря никакого благоговения. Его глаза горели так алчно, будто внутри бренного тела бесновался сам дьявол. Аббат был похож не на служителя церкви, а на разбойника, мародера. Его ряса была испачкана и порвана, левый рукав безвольно обвис, пропитавшись кровью, но он ничего этого не замечал. Ловким движением руки Мартин подхватил с алтаря подсвечник и, подняв его над собой точно знамя, бросился к неприметной дверце рядом с иконостасом:
— За мной, солдаты! Обыщем же церковные погреба. Ваш труд не должен остаться напрасным. Вы заслужили называться героями! И Господь вознаградит вас сполна. Золото отступников теперь ваше! И нет в том греха, чтобы забрать его и употребить во благо!
Недолго думая, пехотинцы побежали за ним. Гулкий топот десятка подбитых гвоздями сапог эхом отразился от стен. Кто-то подхватил по дороге алтарь, и, использовав его как таран, одним махом снес низенькую дверцу с петель, в которую сразу же юркнул проныра – аббат. Кто-то принялся сбивать позолоту с икон, здраво рассудив, что в подвалах может ничего и не быть, когда как в зале имеется множество вещей, которые стоят целое состояние.
Барон яростно закричал на своих подчиненных, сыпля ругательства на голову брата Мартина, посмевшего одним своим словом уничтожить дисциплину и боеспособность отряда. Затем, махнув рукой, и сам снял шлем, обнаживший еще молодое, но уже покрытое шрамами лицо, кивнул своему невесть откуда взявшемуся оруженосцу лет пятнадцати и присоединился к солдатам.
За какие-то несколько минут Гюг остался один. Ему хотелось бежать отсюда так далеко, как смогут унести ноги. Но в тоже время он не мог заставить себя сдвинуться с места. Он поднял выроненный клинок, доставшийся ему от отца, а тому – от деда. Серебристая вязь на доле, нанесенная неизвестным мастером и сложенная в незамысловатую надпись «во имя божье», словно смеялась над ним.
Послесловие
После завоевания Царьграда в 1204 г. созданная крестоносцами Латинская Империя просуществовала почти 60 лет, за которые в Европу были переправлены многие греческие ценности. По мнению целого ряда ученых, воссозданная в конце 13 века, Византия так и не смогла оправится от удара, причиненного латинянами, и достичь былого величия. Ее окончательное падение стало лишь вопросом времени.
Похожие статьи:
Рассказы → До рассвета (Работа №5)
Новости → Конкурс "Начало конца"
Рассказы → Снег (Работа №4)
Рассказы → Монолит (Работа №7)
Рассказы → Благими намерениями… (Работа №6)
что-то другое здесь должно быть.
