Босые ноги темноволосого мужчины утопали в лазоревой траве. Задрав голову, он смотрел в ярко-лимонные небеса и не без оснований чесал затылок, глубоко запуская пальцы в густую кучерявую поросль. С неба, гагакнув, на камень цвета глубокого индиго упала белая птица, вовсе не похожая на альбатроса.
— Я в шоке! – сказала она. – Ну ты, Отец, даёшь! Ты в какой градации спектра творил?
— Сам не знаю… – сокрушился названый и перевел взгляд вниз.
Под косогором у розового ручья на салатовом песке сидел голышок лет двух и упорно мял толстыми пальчиками податливую маслянистую глину. Глина послушно принимала разнообразные формы, которые расползались, разлетались и расплывались кто куда.
— Сын! – схватился за голову Отец. – И ты ещё!...
— Папа!
Обрадованный вниманием малыш тянул к нему перемазанную ручонку, в которой переливалась белым и золотым точная копия Птицы.
— Глупости какие! – заворчала та и отвернулась, переставляя большие перепончатые лапы – обиделась.
Не оборачиваясь, защёлкала клювом.
— Слушай, а ты уже всё? Кончил творить?
— Кончил… – мрачно отвечал мужчина. – Не при детях будет сказано!
— И где они?
— Кто?
— Люди… эмм… обитатели?
— Да вон… – Отец обреченного кивнул под сень оранжевой рощи. – …Она.
— Каноны нарушаем, – заворчала Птица. – С самца надо всегда начинать, с самца!
И замолчала с разинутым клювом, уставившись на дальний берег ручья.
Там, опершись спиной о древесный ствол и широко раскинув загорелые ноги, полулежала женщина. Точнее, девушка, чью ещё не сильно оформившуюся фигуру скрывали волны чёрных локонов. Она вплетала в них яркие ягоды и листья… И маленькие груди были упруги, совершенной формы ногти на руках и ногах розовели жемчугом, и дразнилась алым язычком щель в обрамлении воротничка коротких волос между неправдоподобной длины ногами.
Птица в изумлении повернулась к мужчине.
— Ты о чём думал вообще, когда творил… это… эту?
Тот сделал вид, что не услышал.
— Ка-ка-я! – протянула Птица, разглядывая девушку одним глазом, а мужчину другим. – Как её зовут? Блудница Вавилонская?
— Сам ты блудница! – подняла голову красотка. – А меня зовут Лилит. Запомни это имя, гусь недоделанный!
И это было только начало…
Лилит оказалась совершенно неуправляемой. Слова «почтение», «смирение» и «терпение» в её лексикон не входили, зато входили другие, из которых оба – Отец и Птица – едва ли понимали половину. Она ломала деревья, пинала зверьков, поджигала траву на полянах и обижала Сына. Изогнутой рыбьей костью Лилит проколола себе пупок, уши и нос, и обвешалась погремушками, сделанными из щепочек и камешков. Угольным стерженьком научилась так подводить глаза, что взгляд казался безумным. Красила ногти на руках и ногах глиной чёрного цвета, а губы – соком ягод с кустов, росших по берегам ручья. И в довершение всего острым обломком кварца она отсекла свои роскошные волосы под самый корень, а оставшиеся выкрасила все тем же пламенеющим соком и вздыбила иглами дикобраза.
— Боже мой! – ужасался Отец, наблюдая всё новые и новые трансформации. – Что она делает?
— Ищет себя, полагаю, – ворчала в ответ Птица. – Обыкновенный юношеский максимализм.
— А она может искать себя, скажем, в рисовании, ткачестве или вышивании?
Лилит, сидящая на дальнем берегу и любующаяся своим отражением подняла руку и продемонстрировала опешившему Отцу средний палец.
— Это что такое? – возмутился он.
— Это ты ещё не придумал! – поспешила успокоить Птица. – Ты собираешься творить ей самца?
— А что? – заинтересовался Отец. Уж больно Птичий тон был подозрителен.
— Тогда создавай сразу секс, наркотики и рок-н-ролл! – забулькала Птица и мстительно ткнула клювом по кумполу пролетающую мимо бело-золотую колибри.
Птичка, пискнув, упала на колени малышу. Толстые ручки с радостью подхватили её, размяли до состояния глины и вылепили страшненькое существо с кожистыми крыльями и зубастым клювом.
— Птеродактиль, – покосилась огненным глазом Птица. – Этот пущай живёт!
С мерзким скрипом тварь снялась с рук Сына и тяжело полетела над водной гладью. Но была сбита камнем, пущенным хрупкой женской рукой.
Ребёнок заплакал.
— Ну, это уже ни в какие ворота! – возмутился Отец. – Не будет ей самца! Я лучше ей мозги сменю. Авось поможет!
— Не поможет! – безнадёжно покачала головой птица. – Такие не мозгами думают, а всем остальным вместе взятым. Тут тюнингом не обойдёшься! Нужна принципиально новая модель.
— Эй, вы, перцы! – Лилит подошла вплотную. – Скучно здесь. Я это… ухожу.
— Куда? – опешили оба.
— Туда! – девушка махнула рукой в сторону лимонного неба.
— Там небытие, вселенский холод, – схватился за голову Отец. – Ты погибнешь!
— Не твое дело, папаша! – девушка упрямо тряхнула короткими волосами. – Бывайте!
И вознеслась в канареечные глубины небес, чтобы исчезнуть в них навсегда.
— Вот она – истинная свобода! – проследив за ней взглядом, констатировала Птица. – Свобода поиметь то небытие, которого добиваешься! Отец, признайся, что с Лилит ты облажался!
— Признаюсь! – искренне сказал мужчина и повел ладонью, стирая ручей, берега, деревья и кислотную яркость неба.
Теперь вокруг была темнота, истыканная булавочными головками звёзд. На Млечном Пути стоял колченогий столик с шахматной доской и опрокинутыми фигурами, рядом на табуретке кипел старый чайник над двумя пиалами с отбитыми краешками.
— Стар я уже для таких потрясений! – сказал Отец.
И с явным удовольствием опустился в одно из плетёных кресел. Налил себе и Птице чаю, придвинув доску, принялся расставлять фигуры.
— Белые начинают и выигрывают! – невнятно добавила Птица, удерживая клювом фигурку Ферзя.
— Точно, – вздохнул мужчина. – С брюнетками больше не экспериментируем… Сын, далеко не уходи!
Малыш, смеясь, полз по Млечному Пути и тасовал звёзды.
Похожие статьи:
Рассказы → Да здравствует!..
Рассказы → Последняя деталь
Рассказы → Необиблия: Песнь вторая: Третий день
Рассказы → Фэнтезийная космогония
Рассказы → Необиблия: Песнь третья: О чем думают боги...
Замечательно!
